Классики юридической психологии
О ПРЕСТУПЛЕНИИ И НАКАЗАНИИПо изд.: М., 1939
§ I. ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАКАЗАНИЙ
Законы суть условия, на которых люди, существовавшие до того независимо и изолированно друг от друга, объединились в общество. Устав воевать и радоваться бесполезной и хрупкой свободе, прочность которой никто не гарантировал, они поступились частью ее, чтобы пользоваться ею сообща, спокойно и безопасно. Совокупность всех частей свободы, пожертвованных на общее благо, составила верховную власть народа, а суверен стал законным ее хранителем и распорядителем. Но такой коллективной уступки прав ему было недостаточно. Их необходимо было защитить от посягательств и, в первую очередь, от посягательств частных лиц, ибо каждый стремился не только возвратить собственную долю, но и присвоить себе долю другого. Потребовалось воздействовать на чувства, чтобы воспрепятствовать эгоистическим поползновениям души каждого отдельного индивида ввергнуть законы общества в пучину первобытного хаоса. Это воздействие на чувства служит наказанием нарушителям законов. Я говорю "воздействовать на чувства", ибо, как показал опыт, массы не в состоянии ни усвоить твердые правила поведения, ни противостоять всеобщему закону разложения, проявление которого наблюдается и в мире физических явлений, и в сфере морали. Побудить их к усвоению первых и противостоять разрушительной силе второго возможно, лишь воздействуя непосредственно на чувства. Это устойчиво запечатляется в уме и служит противовесом проявлению сильных страстей, отрицающих общее благо: ни красноречие, ни высокопарные речи, ни даже высокие истины не могут удерживать длительное время от взрыва страстей, экзальтированных неисчерпаемым разнообразием явлений окружающего мира.
§ II. ПРАВО НАКАЗАНИЯ
Любое наказание, не продиктованное крайней необходимостью, является, по словам великого Монтескье, актом насилия. Данное утверждение может быть выражено в более общей форме следующим образом: всякое проявление власти человека над человеком, которое не вызвано крайней необходимостью, - тирания. Таким образом, право верховной власти наказывать за преступления основано на необходимости защищать вверенное ей общественное благо от узурпации его частными лицами. И чем больше обеспечивается священное и нерушимое право на безопасность, чем надежнее гарантия свободы граждан со стороны государства, тем наказание справедливее. И если мы обратимся к природе человека, то обнаружим, что в ней заложены те же основные принципы, которые подтверждают неотъемлемость права верховной власти наказывать за преступления. Нельзя надеяться на существенное улучшение морали, если политика, проводимая в нравственной сфере, не опирается на вечные чувства, присущие человеческой природе. И любой закон, идущий вразрез с этими чувствами, неизбежно столкнется с противодействием, которое в конце концов окажется сильнее, подобно тому, как меньшая, но постоянно действующая сила в теле одолевает мощный, но сообщенный ему извне единичный импульс
Еще ни один человек не пожертвовал безвозмездно даже частицей собственной свободы исключительно ради общественного блага. О подобных химерах пишут только в романах. В действительности же, если бы у каждого из нас была такая возможность, то мы пожелали бы, чтобы договоры обязывали других, но не нас. Каждый мнит себя центром Вселенной.
Увеличение человеческого рода, незначительное само по себе, но слишком превышающее возможности, которыми располагала невозделанная бесплодная и дикая природа для удовлетворения растущих человеческих потребностей, привело к объединению первых дикарей. Первые объединения неизбежно повлекли за собой образование последующих, им противостоящих. И тем самым состояние войны между индивидами переросло в войну между народами.
Таким образом, лишь необходимость заставляла людей поступаться частью своей личной свободы. Ясно, что при этом каждый старался жертвовать государству лишь тот необходимый минимум своей свободы, который был достаточен, чтобы побудить других защищать его. Совокупность этих минимальных долей и составляет право наказания. Все, что сверх того, - злоупотребление, а не правосудие, лишь свершенное действие, но еще не право. Заметьте, что слово "право" не противоречит слову "сила". Первое является скорее одним из тех проявлений второго, которое наиболее полезно большинству. Под справедливостью же я понимаю ту необходимую связь, благодаря которой поддерживается единство отдельных частных интересов и без которой произошел бы возврат к первобытному дообщественному состоянию. Всякое наказание, выходящее за рамки необходимости сохранять эту связь, является несправедливым уже по самой своей природе. Не следует приписывать слову "справедливость" черты осязаемой реальности, видеть в нем некую физическую силу или предмет материального мира. Оно просто служит для выражения способа, с помощью которого достигается понимание между людьми, способа, обладающего неограниченным воздействием на счастье каждого. При этом я не имею в виду справедливость, исходящую от Бога и непосредственно относящуюся к его праву карать и миловать в будущей жизни.
§ III. ВЫВОДЫ
Первый вывод, который следует из изложенных принципов, заключается в том, что наказания за преступления могут быть установлены только законом. Назначать их правомочен лишь законодатель, который олицетворяет собой все общество, объединенное общественным договором. Ни один судья (являясь членом данного общества) не может в соответствии с принципом справедливости самолично выносить решения о наказании другого члена того же общества. Наказание более суровое, чем предписанное законом, справедливо, но это уже другое наказание. И, следовательно, судья не может, даже под предлогом ревностного служения общественному благу, увеличивать меру установленного в законе наказания гражданину, нарушившему этот закон.
Второй вывод состоит в том, что каждый член общества связан с этим обществом. А оно, в свою очередь, равным образом связано с каждым из своих членов договором, обязывающим в силу своей природы обе стороны. *Тот факт, что обязательства, пронизывающие все общество от престола до хижины и действующие одинаково, как в отношении самого могущественного, так и беднейшего его члена, свидетельствуют о всеобщей заинтересованности в соглашениях, признанных полезными большинством их участников. И нарушение хотя бы одного из этих обязательств1 было бы чревато наступлением анархии* 2 Верховная власть, говорящая от имени всего общества, компетентна принимать законы общего характера, обязывающие всех. Но она не может судить о том, нарушил ли кто-либо общественный договор, так как в подобном случае народ разделится на две партии: одна партия - партия верховной власти - будет утверждать, что договор нарушен, а другая партия, - партия обвиняемого, будет это отрицать. И потому необходимо, чтобы некто третий установил истинное положение дел. Нужен судья, решения которого не подлежали бы обжалованию и состояли бы в простом подтверждении или отрицании отдельных фактов.
Третий вывод касается жестокости наказаний. Если бы даже удалось доказать, что жестокость наказаний не противоречит непосредственно общественному благу и самой цели предупреждения преступлений, что она лишь бесполезна, то и в этом случае жестокость не только явилась бы отрицанием завоеваний в области морали просвещенного разума, предпочитающего царить среди свободных людей, а не скопища рабов, жестокосердие которых увековечено постоянным страхом, но и справедливости, и самой сути общественного договора.
§ IV. ТОЛКОВАНИЕ ЗАКОНОВ
Четвертый вывод. Судьям не может принадлежать право толковать уголовные законы исключительно в силу того, что они не являются законодателями. Судьи не получили законы в наследство от наших предков как традицию или завет, которые не оставляют потомкам ничего другого, кроме повиновения. Наоборот, они получают их от живого общества или суверена, его представляющего, как хранителя результатов всеобщего волеизъявления своих современников. Судьи получают законы не как обязательства, вытекающие из древней клятвы» лишенной своей силы, - ибо в противном случае она связывала бы воли уже умерших, - и несправедливой, поскольку возвращала бы людей, уже объединившихся в общество, в первобытное состояние, а как обязательства, вытекающие из молчаливого или прямо выраженного договора между сувереном и его живыми подданными о передаче ему совокупной воли последних. Данные обязательства служат необходимым инструментом сдерживания и регулирования внутреннего процесса столкновения противоречивых частных интересов. В этом заключается материальная суть и реальная сила законов. Кто же, таким образом, наделен правом толковать законы? Суверен, как хранитель совокупной воли подданных, или судья, обязанность которого заключается единственно в том, чтобы выяснять, противоречат ли поступки, совершаемые тем или иным человеком, закону или нет?
По поводу всякого преступления судья должен построить правильный силлогизм, в котором большой посылкой служит общий закон, а малой - конкретный поступок, противоречащий или соответствующий закону; заключение - оправдание или наказание. Если же судья по принуждению или по собственной воле построит не один, а два силлогизма, то тем самым он откроет лазейку неопределенности.
Нет ничего опаснее банальной истины, предписывающей руководствоваться духом закона, что является иллюзорной преградой на пути потока мнений.
Эта истина, кажущаяся парадоксальной умам обыденным, для которых мелочные сиюминутные проблемы служат большим потрясением, чем гибельные, но отдаленные последствия ложного принципа, укоренившегося в сознании народа, представляется мне очевидной. Все наши познания и представления взаимосвязаны. И чем они сложнее, тем многообразнее пути, ведущие к их освоению и реализации. Каждый человек имеет свою личную точку зрения, которая меняется со временем. Так что дух закона был бы подвержен, следовательно, влиянию хорошей или дурной логики судьи, нормальной или плохой работе его желудка, зависел бы от силы обуревающих его страстей, от его слабостей и от его отношения к потерпевшему. Словом, от малейших причин, способных вызвать в человеческой душе, подверженной постоянным колебаниям, искаженный образ любого исследуемого предмета. Поэтому-то мы видим, как судьба играет человеком при рассмотрении его дела различными судами. И жизнь несчастного приносится в жертву из-за ошибочных выводов или мимолетных капризов судьи, который уверен в правомерности принимаемого им решения на основе хаотичных представлений, витающих в его мозгу. Поэтому-то мы видим, что одни и те же преступления в тех же самых судах по-разному наказываются в разное время. Причина этого заключается в том, что судьи не прислушиваются к постоянному и отчетливому гласу закона, а идут на поводу у толкования, ошибающегося и непостоянного. Недостатки, связанные с точным следованием букве уголовного закона, ничтожны по сравнению с недостатками, вызываемыми толкованием. Недостатки первого рода незначительны и легко устраняются путем внесения в текст закона необходимых изменений. В то же время строгое следование букве закона не допускает судебного произвола, чреватого возникновением необоснованных и своекорыстных споров. Если законы кодифицированы и подлежат буквальному исполнению, ограничивая роль судьи рассмотрением деяний, совершенных гражданином, и оценкой их соответствия или несоответствия писаному закону, если норма, определяющая правомерность или неправомерность каких-либо действий, которой должны руководствоваться все граждане от простолюдина до философа, не является предметом спорного толкования, а четко установлена, то в этом случае подданным не угрожает мелочный деспотизм большинства. Такой деспотизм тем более бесчеловечен, чем непосредственнее он касается угнетенных и вынужденных страдать, и более губителен, чем тирания одного человека. И избавиться от него можно лишь посредством установления единоличной власти, т.к. ее жестокость пропорциональна не ее силе, а противодействию, с которым она сталкивается. Строго соблюдая закон, граждане обретают личную безопасность, что справедливо, поскольку ради этого люди объединяются в общество; и полезно, поскольку в этом случае предоставляется возможность точно просчитать неудобства противоправного поведения. Правда, граждане приобретают дух независимости, но не для того, чтобы расшатывать законодательную основу и не повиноваться властям. Они, скорее, окажут неповиновение тем, кто осмеливается назвать священным именем добродетели потакание своим прихотям и корыстным интересам или взбалмошным мнениям. Эти принципы вызовут неудовольствие тех, кто считает себя вправе тиранить подчиненных столь же жестоко, как их в свою очередь тиранит вышестоящий деспот. И я должен был бы бояться всего на свете, если бы дух тирании мог заставить смириться дух просветительства.
Если толкование законов зло, то их темнота, заставляющая прибегать к толкованию, не меньшее зло. И это зло будет гораздо опаснее, если законы написаны на языке, чуждом народу. Будучи не в состоянии судить о степени своей свободы или свободы своих сограждан, гражданин попадает в зависимость от кучки посвященных, поскольку такой язык законов, непонятный народу, превращает кодекс из книги всеми почитаемой и всем доступной в книгу квазичастную и доступную лишь для узкого круга лиц.
Не трудно представить себе, какова должна быть участь людей, если этот архаичный обычай все еще существует в большей части образованной и просвещенной Европы! Чем больше будет число понимающих и читающих священную книгу законов, тем меньше будет преступлений, поскольку совершенно очевидно: невежество и отсутствие ясного представления о наказаниях способствуют необузданности страстей.
Из сказанного напрашивается вывод: без писаных законов правление никогда не сможет осуществляться таким образом, чтобы власть исходила от всего общества, а не от отдельных его частей, чтобы законы изменялись не иначе, как по общей воле, а не искажались бы под давлением частных интересов. Опыт и разум подсказывают, что вероятность и сила обычаев ослабевают по мере удаления от своего источника. И разве пощадили бы всепобеждающее время и разгул страстей законы, если бы не был увековечен памятник общественному договору? Понятно поэтому, какую пользу принесло книгопечатание. Оно сделало широкую общественность хранителем священных законов, вырвав их из рук узкого круга лиц посвященных, поскольку способствовало расцвету просвещения и наук. Их свет рассеял мрак коварства и интриг вокруг законов. Тот самый мрак, который бежит этого лучезарного света в паническом страхе, хотя и с презрительной миной на лице. Книгопечатание способствовало тому, что в Европе стало меньше жестоких преступлений, заставлявших содрогаться от ужаса наших предков, которые бесконечно то тиранили других, то сами превращались в их рабов. Кто знаком с историей последних двух или трех столетий и с современной нам, тот может убедиться в том, что роскошь и изнеженность нынешнего времени являются источником самых притягательных добродетелей: гуманности, благотворительности, снисходительного отношения к человеческим заблуждениям, а в так называемое старое доброе время с его простотой нравов наших предков, человечество стенало под гнетом неумолимого суеверия, процветало корыстолюбие и честолюбие горстки людей, обагряющих кровью сокровищницы с золотом и царские престолы, постоянно свершались тайные измены и массовые истребления, аристократы тиранили народ, а служители веры, воздевающие ежедневно обагренные кровью руки к Богу, молили его о милосердии. И это - деяния не нынешнего просвещенного века, который некоторые называют развращенным.
§ VI. СОРАЗМЕРНОСТЬ МЕЖДУ ПРЕСТУПЛЕНИЯМИ И НАКАЗАНИЯМИ
В интересах всего общества не только добиться прекращения совершения преступлений вообще, но и свести к минимуму совершение наиболее тяжких из них. Поэтому эффективность мер, препятствующих совершению преступлений, должна быть тем выше, чем опаснее преступление для общественного блага и чем сильнее побудительные мотивы к совершению преступления. Следовательно, суровость наказания должна зависеть от тяжести преступления.
Невозможно предусмотреть все последствия хаоса, порождаемого всеобщей борьбой человеческих страстей. Этот хаос усиливается по мере роста народонаселения, ведущего к расширению масштабов столкновения частных интересов. А этими последними невозможно управлять в интересах общественного блага по законам геометрии. В политической арифметике математическая точность вынуждена уступить место приблизительным расчетам. **Обращение к истории убеждает в том, что расширение государственных границ сопровождается усилением хаоса в той же мере, в которой происходит ослабление национального чувства. Отсутствие порядка в обществе стимулирует также и преступность в той мере, в какой это выгодно частным интересам, что является причиной постоянного роста потребности в ужесточении наказаний.**
Наше стремление к личному благосостоянию, подобное силе тяжести, уравновешивается соразмерными противовесами. Оно является источником для целого ряда спонтанных человеческих действий. Если в результате указанных действий происходят взаимные столкновения, то наказания, которые я называю общественными противодействиями, призваны предотвращать их отрицательные последствия, не уничтожая при этом вызвавшей их причины, каковой является присущее человеку самолюбие. Действуя таким образом, законодатель уподобляется искусному градостроителю, задача которого заключается в том, чтобы свести на нет разрушительные последствия силы тяжести и направить ее на упрочение несущих конструкции здания. Поскольку доказана необходимость объединения людей и существования общественного договора, неизбежно вытекающего из потребности в умиротворении противоположных частных интересов, то нарушения установленного порядка можно классифицировать и по степени их важности. На первом месте стоят нарушения наносящие вред непосредственно обществу, а на последнем - самые незначительные нарушения прав частного лица. Между этими двумя экстремами размещаются по нисходящей линии - от высшего к низшему - все деяния, направленные против общественного блага, которые называются преступлениями. Если бы геометрия была применима к бесчисленным и запутанным хитросплетениям человеческих деяний, то должна была бы существовать и соответствующая классификация преступлений, составленная также по принципу нисхождения от наиболее тяжких до самых незначительных. Но мудрому законодателю достаточно указать лишь основные пункты в рамках установленных градаций, чтобы в дальнейшем наиболее тяжкие преступления не карались самыми легкими наказаниями. Если бы существовала подобная точная и всеобщая классификация наказаний и преступлений, то она могла бы служить нам, вероятно, в качестве единой шкалы ценностей и для определения степени узурпации власти и свободы, гуманности и жестокости различных народов.
Всякое деяние, выходящее за рамки крайних пределов упомянутой классификации, не может рассматриваться в качестве преступления или караться как таковое кем-либо. Исключение могут составлять лишь те, кому выгодно причислять такие деяния к преступлениям. Отсутствие четкости при определении этих пределов породило у ряда народов мораль правонарушителей. Это привело также к противоречивости применяемых законов, к тому, что, согласно многим законам, наиболее мудрый человек подвергается наиболее суровому наказанию, а понятия порока и добродетели становятся размытыми и неопределенными. У людей появляется неуверенность в собственном существовании, что влечет за собой летаргию и гибельный сон политических организмов. Философ, углубившийся в чтение кодексов и историй различных народов, обнаружит, что почти всегда понятия порока и добродетели, законопослушного гражданина и преступника менялись с течением веков, но не в силу особенностей развития данной страны и сообразно ее общественным интересам, а по прихоти и вследствие заблуждений, присущих целым поколениям многочисленных законодателей, последовательно сменявших друг друга. Он обнаружит также, что страсти одного века часто составляют основу морали последующих веков, что клокочущие страсти, являясь порождением фанатизма и безрассудства, ослабевают и, успокаиваясь под воздействием неумолимого времени, которое приводит в равновесие все явления физического и нравственного свойства постепенно становятся житейской мудростью века, эффективным орудием в руках ловких и могущественных. Таково происхождение наиболее неопределенных понятий о чести и добродетели. Они и поныне остаются таковыми, поскольку их содержание меняется с течением времени, оставляющего от вещей лишь оболочку - их названия, а также в зависимости от рек и гор, которые очень часто служат границами не только в физической, но и в политической географии.
Если наслаждение и страдание - движущая сила наделенных чувствами живых существ, если в качестве стимулов, побуждающих людей к самым возвышенным поступкам, невидимый законодатель использовал награду и наказание, то очевидно, что установление неверного соотношения между ними порождает малозаметное, но широко распространенное противоречие, вследствие которого преступления порождаются самими наказаниями. Если одно и то же наказание предусмотрено в отношении двух преступлений, наносящих различный вред обществу, то ничто не будет препятствовать злоумышленнику совершить более тяжкое из них, когда это сулит ему большую выгоду.
§ VII. ОШИБКИ ПРИ УСТАНОВЛЕНИИ МЕРИЛА НАКАЗАНИЙ
Предшествующие размышления дают мне право утверждать, что единственным истинным мерилом преступлений служит вред, причиняемый ими обществу. И заблуждались поэтому все те, кто принимал за истинный критерий преступления намерение его совершить. Намерение зависит от сиюминутного впечатления, производимого вещью, и от предшествующего расположения духа: оно изменчиво у всех и каждого, и на него влияют быстрое чередование мыслей, смена чувств и внешних обстоятельств. Потребовалось бы поэтому не только разработать специальный кодекс для каждого гражданина, но и принимать новый закон для каждого преступления. Иногда люди из лучших побуждений наносят обществу непоправимый ущерб. Иногда же, руководствуясь самыми низменными намерениями, приносят ему большую пользу.
Иногда оценка преступления зависит скорее от общественного положения потерпевшего, чем от его значения для общественного блага. Если бы этот критерий действительно отвечал самой природе преступления, то неуважение к Творцу всего сущего следовало бы карать строже, чем цареубийство, поскольку любой ущерб, нанесенный природе, всегда будет ничтожно мал по сравнению с ее величием.
Наконец, полагали, что одним из критериев преступления является тяжесть греха. Ложность этой точки зрения для непредвзятого наблюдателя становится очевидной при рассмотрении им истинных отношений между людьми и между людьми и Богом. Первые суть отношения равенства. Лишь необходимость примирить столкновения страстей и противоположных интересов породила идею общей пользы, которая лежит в основе человеческой справедливости. Вторые - отношения зависимости от Всевышнего, который по своей природе Совершенство и Творец. Лишь он один позволил себе оставить за собою право соединить в одном лице законодательную и судебную власти, так как только он один способен избежать при этом отрицательных последствий такого совмещения. Если он предписал вечные кары тем, кто не повинуется его всемогущей власти, то разве осмелится ничтожнейшее существо добавлять что-либо к Божественному правосудию, мстить за высшее Существо, само себе достаточное, которому предметы материального мира не в состоянии дать ощущения земной радости или печали и который Один лишь среди всех остальных существ действует, не встречая противодействия? Тяжесть греха зависит от непознаваемой порчи, затаившейся в сердце. Суть ее не может быть постигнута смертными без Божественного откровения. Но каким тогда образом порча в сердце может служить мерилом при наказании преступлений? В этом случае люди вполне могли наказывать тогда, когда Бог прощает, и прощать, когда Бог наказывает. И если люди могут перечить Всемогущему, совершая тем самым преступления против него, то это также может произойти с ними, когда они наказывают против его воли.
§ VIII. КЛАССИФИКАЦИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ
Мы уже видели, что настоящим мерилом преступлений является вред, причиненный ими обществу. Это одна из тех очевидных истин» для познания которой не требуется ни квадрантов, ни телескопов и которая доступна любому заурядному уму. Однако по странному стечению обстоятельств у всех народов и во все времена эту истину понимали лишь немногие мыслящие люди. Азиатский образ мыслей и кипение страстей, подкрепленных авторитетом власти, выхолостили, воздействуя большей частью исподволь, а иногда производя и сильное впечатление на боязливых и легковерных граждан, те простые понятия, которые составляли, вероятно, содержание первичной философии нарождающихся обществ. Нынешний просвещенный век, по-видимому, возвращает нам эти понятия еще более устоявшимися и выдержавшими испытание временем. Они прошли проверку на прочность в результате точного научного исследования, тысячи неудачных опытов и преодоления столь же многочисленных препятствий. По логике вещей нам следовало бы изучить и классифицировать все известные виды преступлений и способы их наказания. Но в этом случае нам пришлось бы вдаваться в бесконечные детали их природы, меняющейся в зависимости от места и времени. Поэтому я ограничусь указанием на наиболее общие принципы и на самые распространенные ошибки, чреватые роковыми последствиями, чтобы раскрыть глаза тем, кто вследствие ложно понятой любви к свободе хотел бы ввергнуть общество в анархию, равно как и тем, кому по душе заставлять людей строго следовать дисциплине монастырского устава.
Некоторые преступления чреваты уничтожением непосредственно самого общества или того, кто это общество олицетворяет. Другие являются посягательством на личную безопасность граждан, их имущество или честь. Третьи представляют собой противоправные действия или воздержание от действий, которые закон запрещает гражданам ввиду того, что эти действия или бездействия представляют угрозу для общественного блага. Первые из упомянутых преступлений наиболее опасны» так как наносят наибольший вред. Я называю их "оскорблением величества". Только в условиях тирании и невежества» при которых существует путаница в самых ясных словах и понятиях, может использоваться это название и соответственно назначаться высшая мера наказания за преступления совсем иного рода, превращая людей» как и в тысяче других случаев, в жертву одного единственного слова. Всякое преступление, даже в отношении частных лиц, наносит вред обществу в целом. Однако это не означает, что любое преступление совершается с намерением непосредственно подорвать основы общества. Все происходящее в обществе и в природе подчиняется законам материального мира, и подобно всякому природному явлению имеет ограниченную сферу действия, пределы которой по-разному обусловлены пространством и временем. И только предвзятое толкование, - эта философия рабства, - может произвольно менять пределы, раз и навсегда установленные Вечной Истиной.
Затем следуют преступления против личности. Поскольку гарантия безопасности частных лиц является первоочередной задачей любой законно созданной ассоциации, то нарушение неотъемлемого права каждого гражданина на безопасность не может не повлечь за собой одного из самых суровых наказаний, установленных законом.
Постулат, согласно которому каждый гражданин должен быть наделен правом совершать любые, не противоречащие закону действия, не опасаясь каких-либо последствий, за исключением тех, что могут быть порождены этим действием, является политическим принципом. Народы должны верить в него непоколебимо, а верховные власти реализовать в строгом соответствии с законом. Священный принцип, без которого не может существовать общество, основанное на праве, служит справедливым вознаграждением людям за то, что они поступились всей полнотой своего общения с окружающим миром, свойственной существам, наделенным чувствами, и ограниченной лишь возможностями каждого. Этот принцип воспитывает свободный и сильный дух и предприимчивость ума, делает людей добродетельными и бесстрашными, чуждыми покорного благоразумия, то есть того качества, которое отличает людей, привыкших влачить жалкое и необеспеченное существование. Таким образом, посягательство на жизнь и свободу граждан является одним из тягчайших преступлений. В этом же ряду стоят убийства и кражи, совершаемые не только простолюдинами, но и лицами высших сословий, а также самими властями, поскольку их влияние обладает значительно большей силой воздействия и охватывает более широкий круг людей. И если преступления такого рода, совершаемые высшими сословиями и власть имущими, остаются безнаказанными, то это убивает в подданных чувство справедливости и чувство долга. Их заменяет вера в право сильного, что одинаково опасно как для тех, кто такое право применяет, так и для тех, кто от него страдает.
Между гражданскими законами, этими ревностными стражами личности и имущества граждан, и так называемыми законами чести, предпочитающими всему остальному общественное мнение, существует удивительное противоречие. Слово "честь" принадлежит к числу тех, которые служат поводом для длинных и блестящих рассуждений, не позволяющих, однако, составить точного и твердого понятия о предмете. Прискорбное свойство человеческого ума: иметь более четкое представление о малозначащем вращении отдаленных небесных тел, чем о близких человеку и важнейших для него нравственных понятиях. Эти понятия всегда зыбки и переменчивы под воздействием вихрей страстей человеческих. Они попадают в руки легко внушаемых невежд и распространяются ими! Но это противоречие - кажущееся, особенно если вспомнить, что любой предмет, поднесенный слишком близко к глазам, теряет свои очертания. Точно так же многочисленные простейшие элементы, входящие в состав нравственных понятий и принимаемых нами слишком близко к сердцу, легко смешиваются в нашем сознании, стираются их отличительные черты, столь необходимые уму ученого, желающему провести научно обоснованное исследование проявлений человеческого духа. Но все нелепые фантазии рассеются, если за дело возьмется трезвый исследователь человеческой природы, который выдвинет смелую гипотезу о том, что людям для обретения счастья и безопасности не требуется существующая запутанная система нравственных норм и запретов, связывающая их по рукам и ногам.
Честь, таким образом, является одним из тех сложных понятий, которые состоят, в свою очередь, из совокупности других не только простых, но и сложных понятий. Такие понятия, открываясь с разных сторон нашему уму, то высвечивают, то скрывают различные элементы своего содержания. Причем во всех этих комбинациях присутствуют элементы, имеющие между собой общие составляющие, подобно общему знаменателю сложных алгебраических величин. Чтобы найти этот общий знаменатель в элементах, образующих понятие чести, необходимо бросить беглый взгляд на происхождение общества. Первые законы и власть появились в связи с потребностью восстанавливать порядок, беспрестанно нарушаемый вследствие столкновений эгоистических интересов каждой отдельной личности. Эту первичную цель преследовали при создании общества, и она всегда, постулируется в качестве основополагающей искренне или для отвода глаз во всех, даже самых деспотичных, кодексах. Установление более тесных связей между людьми, успехи в их познаниях породили бесконечное разнообразие взаимных отношений и потребностей, которые всегда выходили за рамки возможностей любого кодекса предусмотреть их заранее. И в то же время были недостаточны, чтобы раскрыть в полной мере реальные возможности каждой отдельной личности. С этого-то времени и начинается господство общественного мнения, поскольку оно оставалось единственным средством защищать добро от зла в случаях, не урегулированных законом. Общественное мнение подвергает пытке мудреца и невежду, заставляя принимать за добродетель то, что является лишь ее внешним проявлением, и превращая злодея в проповедника, если оно сочтет это соответствующим своим собственным интересам. Поэтому мы вынуждены не только прислушиваться к мнению людей, но и следовать ему, чтобы не опуститься ниже общепринятого уровня; человек честолюбивый стремится завоевать признание общественного мнения для поднятия собственного престижа, тщеславный делает это для подтверждения собственных заслуг, а человек чести считает своим долгом быть признанным в глазах общественного мнения. В этом смысле многие рассматривают понятие чести как необходимое условие своего существования. Понятие чести появилось уже после образования общества. Поэтому оно не могло быть элементом общего достояния делегированного людьми верховной власти по общественному договору. Его использование означает инстинктивный возврат к естественному состоянию с тем, чтобы хотя бы временно стряхнуть с себя бремя законов, не способных в данном случае предоставить гражданину достаточную защиту. Поэтому при проявлении крайностей, связанных с предоставлением или ограничением политической свободы, понятие о чести исчезает или сливается с другими понятиями. В первом случае господство законов делает излишним стремление добиваться одобрения других людей, а во втором - господство тирана, уничтожая гражданское общество, делает существование человека непрочным и сиюминутным. Честь, следовательно, является одним из основных принципов монархий с умеренным деспотическим правлением, выполняя ту же функцию, что и революция в деспотических государствах: кратковременное возвращение в естественное состояние и напоминание властителю о древнем равенстве.
Из необходимости уважать общественное мнение возникли дуэли, питательной средой для которых служит анархия законов. Полагают, что дуэли были неизвестны древним, которые, вероятно, из чувства самосохранения собирались в храмах, театрах, у друзей безоружными. А может быть дуэль с участием гладиаторов была обыденным общественным зрелищем для народа, и люди свободные опасались, как бы их не назвали гладиаторами за дуэлянство. Тщетно законодатель, угрожая смертной казнью дуэлянтам, пытался искоренить этот обычай, основанный на чувстве, которое у некоторых людей сильнее страха смерти, так как будучи лишенным уважения в глазах общественного мнения, человек обречен на полное одиночество, состояние невыносимое для человека общественного. 3 то же время, если он становится мишенью для постоянно повторяющихся обид и унижений, то это пересиливает страх перед наказанием. Почему же тогда среди простого народа дуэли не распространены столь широко, как среди высших сословий? Не только потому, что простой народ не имеет оружия, но и потому, что меньше склонен придавать значение общественному мнению, тогда как представители высших сословий с большими подозрением и ревностью следят друг за другом. Здесь не бесполезно повторить вслед за другими авторами, что лучшим средством для предотвращения этого преступления является наказание зачинщика, давшего повод для дуэли при одновременном объявлении невиновным того, кто вынужден в этой связи не по собственной воле защищать свое доброе имя, чего действующие законы не обеспечивают. А его участие в дуэли должно доказать его согражданам, что он боится только законов, а не людей.
1 *Понятие обязательства относится к числу тех, которое чаще всею встречаются в науках, трактующих о нравственности, и представляет собой не идею, а неполное умозаключение. Попробуйте отыскать идею в слове "обязательство", и вы ее не найдете. Сделайте умозаключение, и вы сами все поймете и будете поняты. (Прим. автора)*
2 Все, включенное между знаками * является первым дополнением, а между знаками ** - вторым дополнением.
