Сайт по юридической психологии
Сайт по юридической психологии

Классики юридической психологии


 
Гернет М.Н.
СОЦИАЛЬНЫЕ ФАКТОРЫ ПРЕСТУПНОСТИ. СПб., 1905.
 

ГЛАВА I. Метод и содержание науки уголовного права.

 

Последние тридцать лет в истории науки уголовного права— период едва ли не самый интересный за все время существования уголовного права. За такой сравнительно короткий промежуток времени, как три десятилетия, протекшие с половины семидесятых годов XIX века, возникают в области науки уголовного права одно за другим новые направления, антропологическое и социологическое, резко отличающиеся от старого, так называемого классического. Эти годы, протекшие после появления знаменитого труда профессора Ломброзо о преступном человеке, становятся для криминалистов годами безостановочной и живой борьбы направлений: быть криминалистом и не быть борцом в этой борьбе, где решались вопросы о методах, содержании и самом существовании того или другого течения было невозможно. И по мере того, как все больше и больше разгоралась борьба и на месте прежнего сравнительного согласия и мира вырастала рознь между криминалистами, как представителями различных направлений, росло их стремление к общению друг с другом: они уже не могли довольствоваться разрушением оспариваемых теорий лишь из-за стен своих кабинетов: для них, главным образом, вследствие обращения их к новому позитивному методу изучения, стала настоятельной нужда в обмене живым словом, в конгрессах и ученых криминалистических обществах. Так, организуются конгрессы уголовно-антропологические, местные и общие съезды Международного Союза криминалистов; вопросы науки уголовного права, расширенной в своем объеме, становятся предметом обсуждения также на конгрессах представителей других знаний, сближенных отныне с чуждавшейся их ранее наукою уголовного права[1].

Новые течения криминалистической мысли пробуждают интерес к себе в самом обществе среди лиц, стоящих за пределами специальности криминалиста: так Международный Союз Криминалистов к концу уже первого года своего существования привлекает к себе свыше 300 членов из более чем двадцати государств, a в настоящее время насчитывает свыше 1200 членов из профессоров, адвокатов, юристов, социологов, медиков, тюремных чиновников и др. Одновременно с этим появляется много новых журналов, посвященных специально вопросам уголовного права. Так, возникают в Италии: «Аrchivio di psichiatria, antropologia criminale e scienze penali» с 1880 г., «Scuola Positiva» с 1891 г.; «l'Anomalo» с 1889 г.; «Rivista penale e sociologia criminale» с 1900 г.; в Швейцарии с 1888 г.— «Schweizerische Zeitschrift für Strafrecht», во Франции с 1886 г.—«Archives d'anthropologie criminelle et des sciences penales»; в Германии с 1881 г.—«Zeitschrift für d. gesam. Strafrechtswissenschaft»; с 1889 г. — «Archif für Kriminalanthropologie und Kriminalistik»; в России—«Вестник Психологии, криминальной антропологии и гипнотизма» с 1904 г.

Но последние тридцать лет интересны не только оживлением в сфере научной теоретической мысли криминалиста, но и творческою работою в области уголовных законодательств большинства государств. Давно состарившиеся уголовные уложения, остававшиеся без коренных изменений в продолжение многих десятков лет, пересматриваются за этот промежуток времени почти повсеместно; всюду закипает, при деятельном участии криминалистов, работа по созданию новых кодексов; одно за другим издаются уголовные уложения Венгерское, Нидерландское, Бразильское, Итальянское, Финляндское, Болгарское, Гватемальское, Русское, Норвежское и др. Если в некоторых государствах, как, например, во Франции или Бельгии, продолжают оставаться в силе уголовные законодательства более раннего времени, то и они обновляются введением в них многих новых институтов (условное освобождение и осуждение во Франции и Бельгии, защита на предварительном следствии во Франции, закон о реабилитации в Бельгии и мн. др.)[2].

Такие почти повсеместные реформы, вызванные общим убеждением в непригодности старых, отживших свое время кодексов, должны были также влиять на оживление работы криминалистов-теоретиков: их критическая мысль должна была стать не только разрушающей, но и созидающей силою и, под шум ломки старых законодательств с их тяжеловесными уложениями, должна была производиться выработка для новых кодексов новых оснований, отвечающих новым требованиям времени. Работа вообще не легкая, была тем более трудна, что между старыми уложениями и новыми требованиями часто была широкая и глубокая пропасть. Но с жаром и энергией, свойственными молодости, обрушиваются новые направления на вековые устои нераздельно и долго господствовавшей старой школы; они решаются оспаривать положения, казавшиеся еще недавно всем бесспорными, отрицать принципы, ставшие священными и противопоставлять идеалам, внушавшим многим уважение к себе уже в силу одной преклонной старости, свои новые требования, часто прямо противоположного характера. Бывший профессор С.-Петербургского университета, В. Д. Спасович, оставивший в шестидесятых годах свою кафедру, признавался, что «тогда он не поверил бы, что раздадутся на Западе и найдут последователей и у нас суждения, совсем противоположные тому, что было принято считать непререкаемыми аксиомами и прямыми выражениями человечности и христианского духа»[3].

Откровенное признание В. Д. Спасовича должны бы разделить и другие криминалисты конца шестидесятых и начала семидесятых годов. Но что произошло в области науки уголовного права, было не эволюцией, последовательные этапы которой всегда возможно предвидеть, a неожиданно разразившейся революцией и надо было быть пророком, чтобы предугадать новые требования, заявленные сторонниками новых учений. Сила, которая произвела всю эту «великую революцию» в уголовном праве, известна под скромным именем «позитивного метода», «метода опыта и наблюдения».

Характерною чертою старого или классического направления был его юридический или логический метод, т. е. изучение преступления и наказания только как «понятий», причем эти понятия исследуются и устанавливаются «под государственно-правовым углом зрения»[4].

В науке уголовного права этот метод долго был смешиваем с метафизическим. Характерною чертою последнего была его вера в непоколебимую правильность некоторых положений, служивших для него основными, т.е. тем фундаментом, на котором воздвигались при его помощи криминалистами различные системы уголовного права. В первые времена науки уголовного права такими истинами были положения римского права, когда в трудах по уголовному праву доказательность правильности того или другого положения ставилась в зависимость от большего или меньшего количества цитат. Позднее, в средние века, в основание криминалистических учений были положены религиозные требования, принципы господствовавшего вероучения и, наконец, с конца XVII века они уступили свое место гуманным началам естественного права в трудах Христиана Томазия, Беккария, Пуффендорфа, Вольфа и др. Провозгласив, что преступник такой же человек, как и непреступный, школа Беккария потребовала во имя равенства всех перед законом — равенства наказания, во имя гуманности — отмены смертной казни и смягчения всех наказаний, во имя справедливости—суда гласного и независимого, и слова эти «равенство, справедливость и гуманность», провозглашенные впервые в век господства бесчеловечной жестокости, стали с тех пор для гуманитарной классической школы уголовного пряна ее девизом в борьбе с преступностью.

Обращаясь к характеристике логического метода в науке уголовного права мы должны отметить почти полное игнорирование криминалистами классиками этого важного вопроса: громадное большинство их обходит его молчанием или ограничивается самыми короткими замечаниями. Лишь в самое последнее время замечается пробуждение внимания к нему, особенно в науке государственного нрава и социологии, но появились также работы, посвященные ему, и в криминалистической литературе[5]. Наиболее яркую характеристику логического (иначе называемого дедуктивного, юридического или догматического) метода мы находим у Laband'a и у его критика Deslandres[6]. Дедуктивный метод в праве характеризуется полным отвлечением от всех сторон жизни, кроме юридической: объектом изучения должно быть право и только право, взятое в его изолированности, вне его соприкосновения с экономическими, общественными и всякими другими отношениями живой действительности. 1) Анализ существующих юридических отношений, 2) точное установление юридической природы этих отношений, 3) отыскание более общих правовых понятий, которым подчинены эти отношения и 4) развитие вытекающих из найденных принципов последствий—вот что составляет по учению Лабанда и вместе с ним и других сторонников дедукции содержание дедуктивного метода. Главным недостатком такого способа изучения права является постановка его в состояние полнейшей изолированности от других явлений жизни: такое состояние является фикцией и приводит к логически может быть и правильным, но несогласным с действительностью и потому совершенно ошибочным выводам.

Такое учение приводит с одной стороны к признанию господства формы над содержанием, a с другой, как указывает проф. П.И.Новгородцев дает нам построения, относящиеся не к миру действительности, но к области желательного с точки зрения власти, к области требований государства[7]. В частности, следовательно, юридический метод в науке уголовного права, состоит в оперировании, по указанным выше правилам, над совокупностью юридических норм уголовного права, или, как говорит Набоков, для науки уголовного права преступление и наказание—лишь понятия, а не явления общественной жизни, какими они являются для уголовной социологии[8]. Но дело в том, что эти понятия уголовного права не остаются лишь на страницах учебников и монографий по уголовному праву, но применяются к явлениям общественной жизни и при таком положении вопроса они никоим образом не должны и не могут оставаться лишь тем или другим дедуктивным выводом или мертвыми текстами и формулами и превращаются в явлений живой действительности, в факты общественной жизни.

Этим объясняется, что сторонники строго юридического метода не могли, как мы увидим ниже, оставаться в своих работах на почве одной дедукции и, не смотря на свои заверения, что метод наблюдения не приложим к уголовному праву, сами часто пользовались им.

Опытный или индуктивный метод, противополагаемый дедуктивному, явился прямым следствием развития наук о природе и наблюдения ее законов. Основателем индуктивного метода считается одними Франциск Бэкон, лорд Верулмский, а другими монах Рожер Бэкон (1214 — 1292 гг.), но несомненно, что многие еще ранее Франциска Бэкона высказались в защиту метода опыта и наблюдения, как единственного пути к истине (Леонардо да-Винчи 1452—1519 гг., Коперник 1473—1543 гг. и др.).

Сущность индуктивного метода состоит, как ее определял Ф. Бэкон, в собирании фактов, где есть налицо исследуемое явление и где его нет вопреки ожидания; эти факты должны быть располагаемы систематически и вытекающие из их наблюдения-нредположения о причине явления должны быть проверены на опыте. Таким образом, вместо познания сокровенной сущности вещей Бэкон считал необходимым довольствоваться определением законов причинности явлений. Учение Ф. Бэкона об индукции подробно и блестяще разработал его знаменитый соотечественник Д. С. Милль.

В основу опытного метода Д. С. Милль положил во-первых, отыскание (наблюдения) в природе и во-вторых искусственное создание (опыт) исследуемого случая. Тот и другой путь представляется Миллю одинаково ценным, как одинакова «ценность денег, все равно получены ли они по наследству или же приобретены лично». Различие между ними лишь практического свойства: опыт дает возможность производить такие сочетания различных обстоятельств, которые было бы трудно или нельзя найти в природе в той их обособленности и чистоте, в какой мы получаем их при опыте.

Методы опытного исследования Д. С. Милль сводит, как известно, к методу сходства, методу разницы, методу остатков и методу сопутствующих изменений. Но создав учение об экспериментальном методе, Милль объявил его неприменимым к общественным наукам, которые должны, по его мнению, пользоваться дедукцией. Такое утверждение Милля в настоящее время является по общему признанию неправильным: целая плеяда ученых, a в числе их Лаплас и современники Д. С. Милля, основатели моральной статистики, Кетле и Герри, потребовали применения и к общественным наукам метода опыта и наблюдения. Правда, что опыт искусственный весьма ограничен в области социологии и многих других общественных наук, но метод наблюдения, вопреки утверждения Милля, вполне приложим и к этим наукам. Так, например, Милль полагает, что метод разницы не может применяться в общественной науке уже потому, что невозможно найти два народа одинаковые во всех обстоятельствах кроме одного, исследуемого нами. Но переводчик Милля г. Ивановский и Минто правильно указывают, что для приложения метода различия «достаточно просто двух фазисов одного и того же случая»: например для экспериментального исследования нового закона и его значения надо лишь обратиться к исследованию общества за время до введения и после введения нового закона[9]. Точно также Милль находит, что метод сопутствующих изменений не доказателен в общественных науках на том основании, что каждый социальный факт находится под влиянием бесчисленного множества причин и мы не можем поэтому относить изменения факта к действию какой-нибудь одной причины. Но Дюркгейм опровергает эти замечания Милля: параллельность изменений двух явлений, если только она констатирована в достаточном числе разнообразных случаев, доказывает причинность этих двух явлений. «Правда, говорит Дюркгейм, законы, добытые этим методом, не всегда представляются сразу в форме отношений причинности. Сопутствие изменений может зависеть не от того, что одно явление есть причина другого, a того, что оба они следствие одной и той же причины, или от того, что между ними существует третье промежуточное, но не замеченное явление, которое есть следствие первого и причина второго. Результаты, к которым приводит этот метод должны быть, следовательно, подвергнуты толкованию... Метод пригодный для этого следующий: сперва надо искать дедуктивным путем: каким образом один из двух членов отношения мог произвести другой; затем, надо постараться проверить результат этой дедукции при помощи опытов, то есть новых сравнений. Если дедукция возможна и поверка удалась, то доказательство можно считать оконченным»[10].

Д. С. Милль выходил таким образом из предположения, что науки различаются между собою своими методами, что в то время как одни должны пользоваться индукцией, другие не должны сходить с почвы дедуктивного мышления. Эти положения английского философа перешли и в нашу науку и до половины семидесятых годов XIX века криминалисты продолжали считать их бесспорными истинами и оставались сторонниками самой строгой дедукции. Лишь тридцать лет тому назад начинается в науке уголовного права новое течение и позитивный метод получает применение в трудах уголовно-антропологической школы в Италии, назвавшей себя в отличие от классической школы по своему опытному методу «позитивной школою уголовного права». Этот новый позитивный метод состоял в наблюдении за соматическими и физическими особенностями преступника, как причинами преступности: измерение, взвешивание, наблюдение были провозглашены сторонниками новой школы отныне единственными способами узнать верный путь борьбы с преступностью. Преступление было объявлено таким же естественным явлением, как рождение и смерть и при том свойственным не только человеку, по и другим представителям животного и даже растительного царства. При таком взгляде на преступление и на преступника вопрос о требованиях справедливости. так волновавший сторонников классического направления b их борьбе с преступностью путем наказания, должен был отпасть сам собою. Но с таким положением не могли примириться сторонники старой школы и вопрос о методах науки уголовного права должен был стать основным пунктом разногласия последователей Ломброзо и его противников. «Логика и т. н. здравый смысл», писал Ломброзо в разгар спора с классиками, самый страшный враг великих истин... при помощи силлогизма и логики вам докажут, что солнце движется, a земля неподвижна, что астрономы ошибаются»[11]. Ha это категорическое утверждение противники Ломброзо отвечали не менее категорическим утверждением, что «наибольший вред». принесенный науке новою школою состоит именно в ошибочности ее метода, что между наукою уголовного права и естественными науками существует глубокое различие что новаторы преувеличили роль позитивного метода и сошли т. о. с верного пути[12].

Сторонники дедуктивного метода, противники уголовно-антропологической школы, указывали в своих возражениях главным образом на то, что искусственный опыт, употребительный в области естественных наук, почти невозможен в области нравственных наук. Но при этом упускалось из виду, что это возражение направляется не против позитивизма в науке уголовного права, a лишь против одного из видов позитивного метода, так как в понятие последнего входит не только производство искусственных опытов, но и вообще наблюдение, т.е. собирание по известной системе фактов действительности. Такое наблюдение, практиковавшееся уже первыми сторонниками уголовно-антропологической школы, стало преимущественно употребительным методом у позднейших сторонников той же школы и, особенно, у последователей социологического направления в нашей науке. Пользование этим методом облегчается с каждым годом, по мере быстро идущего вперед развития статистики и накопления богатого и разнообразного цифрового материала. Но несомненно, что противники позитивного метода неправильно уменьшают роль и значение опыта в науке уголовного права: к опыту в сфере уголовного права прибегали и им пользуются и криминалисты теоретики, и различные законодательства. Так, в виде примера можно указать на Эльмирскую реформаторию, которая была опытом новой борьбы с преступностью; в самой реформатории были произведены доктором Вей давшие блестящие результаты опыты над арестантами и с тех пор предложенный этим доктором способ исправления преступников вошел в употребление не только в Эльмирской, но и в других реформаториях[13]. Точно также Прусское законодательство в виде опыта ввело условное осуждение в форме условного помилования. Тард предлагал отменить в виде опыта смертную казнь в тех государствах, где она существует и т. д.

В настоящее время вопрос о методах науки уголовного права уже не имеет того острого значения, какое он имел при первых шагах уголовно-антропологической школы: преувеличения и крайности, неизбежные при появлении всякой новой доктрины и борьбе ее со старою, всегда с течением времени сглаживаются, уступая место новым теориям, часто именно того эклектического характера, против которого обыкновенно борятся вначале с одинаковою силою сторонники старых и новых течений[14]. Но редко эклектизм занимал свое место с большим правом, чем в данном случае.

В самом деле, было бы большою ошибкою настаивать, что тот или другой метод должен составлять исключительную принадлежность науки уголовного права и что только этим методом и должна пользоваться эта наука. Как бы не определялись задачи науки уголовного права, согласно ли учения классиков, антропологов или социологов, эти задачи несомненно возможно решить различными способами, идя к ним различными путями. Если даже стоять на определении науки уголовного права как чисто юридической науки, имеющей предметом своего изучения преступление и наказание как чисто юридические явления, то и в этом случае метод наблюдения имеет для нее громадное значение, например, при оценке различных наказаний, как средств борьбы с преступлением. Когда абсолютные теории в доктрине классического направления еще не теряли своей силы, тогда, действительно, можно было строить сложную карательную систему при помощи одной дедукции: взвешивать на весах отвлеченной справедливости вину преступника и отвешивать за нее соответствующее воздаяние для восстановления нарушенной правды и прежнего равновесия. Но при господстве теперь в доктрине классического направления утилитарных теорий или даже смешанных, невозможно обойтись без метода наблюдения при оценке вреда или пользы от той или другой системы борьбы с преступлениями; такая оценка наказаний путем наблюдения достигнутых результатов получила свое применение и в трудах классиков[15].

Получив широкое применение в области изучения наказания метод наблюдения применялся классиками также и при изучении преступника и притом еще ранее появления уголовно-антропологической школы. Мы полагаем, что упреки, делаемые классической школе ее противниками в игнорировании ею всякого изучения личности преступника так же неправильны, как не верно утверждение самих классиков, что они изучают только преступление и наказание, a не личность преступника и не условия преступности. Так, например, несмотря на всю категоричность такого утверждения, трудно и найти среди многочисленных работ, написанных авторами классического направления о преступности малолетних такие труды, где не было бы уделено значительного или даже преимущественного внимания наблюдению над личностью малолетнего преступника, изображению язв той семейной обстановки и общественной среды, в которой он обыкновенно вырастает, то сирота, то заброшенный родителями, предоставленный надзору улицы. Изучение малолетнего преступника при помощи метода наблюдения привело классиков к признанию громадного значения в борьбе с преступностью малолетних мер предупредительно воспитательного характера, к необходимости продления возраста безусловной невменяемости и условной и к смягчению наказания для несовершеннолетних.

T. o., если от теоретических споров криминалистов о методах мы обращаемся к рассмотрению их работ и выяснению методов, которыми они в этих работах пользовались, то часто встречаемся с интересным явлением: сторонники чистой дедукции не могут избежать метода наблюдения, a такие противники логического метода, как Ломброзо и его последователи, конечно, не могут обойтись без дедукции, потому что она «самый общий из всех методов, необходима как свет в жизненном обиходе вообще, a не только в юридических исследованиях»[16]. Совместное пользование в науке уголовного права обоими методами представляются нам единственно правильным. Эта правильность подтверждается уже тем только что отмеченным нами фактом, что даже криминалисты отстаивающие лишь какой-нибудь один метод, пользуются против воли и другим. Но залог развития науки уголовного права лежит в признании необходимости сознательного пользования обоими методами. Как невозможно обойтись без операции логического мышления при изучении юридических понятий, так неправильно отрешаться от наблюдения жизни, в которой юридические «понятия» превращаются в факты действительности. И чем внимательнее и ближе мы будем присматриваться к фактам самой жизни, как она есть, чем систематичнее будем изучать их, тем ближе мы будем к истине[17].

Одновременно с внесением в науку уголовного права нового позитивного метода возник вопрос о пересмотре ее содержания и ее соотношения с другими дисциплинами.

Нет и не могло быть сомнения, что преступление и наказание, давшие для классического направления свое содержание, как юридическиt явления, являются в то же времz событиями в личной жизни индивида, совершившего преступление и в жизни общества, в котором он живет. Несомненно поэтому что кроме юридического изучения этих явлений возможно рассмотрение их с других точек зрения, например, с биологической или антропологической, и с социологической. В возможности такого научного исследования никто из криминалистов не сомневается, но вопрос о том допустимо ли такое всестороннее изучение преступления и наказания и, если допустимо, то в какой степени, является одним из самых спорных не только между представителями новых и старого направлений, но также и у сторонников одной и той же школы.

До появления уголовно-антропологической школы вопрос о границах и объеме этой науки не подвергался у классиков почти никому сомнению[18]. Их доктрина была и, по их общему убеждению, должна быть строго юридического характера, изучающей преступление и наказание, как явления юридического порядка, интересные лишь постольку, поскольку они были особыми отношениями правовой жизни. В эту доктрину входили исследование всевозможных условий совершения преступления усилиями одного лица или совокупными усилиями многих, развитие деятельности преступника от подготовления и до исполнения деяния, условия и размеры ответственности, учение о наказании и т. п. Целями учения по такой программе было сведение в систему юридических положений по уголовному праву, помощь практикам в применении закона и содействие законодателю при выработке новых уголовных норм в борьбе его с преступлениями посредством наказания. Понятно, что при таком взгляде на преступника, когда весь интерес концентрировался на совершенном им деянием, учение о нем самом представлялось излишним.

Развившаяся уголовно-антропологическая школа была в отношении ее содержания прямым противоположением классической: преступление заинтересовало ее не как нарушение юридической нормы, но как проявление особого состояния деятеля, наказание— как одно из средств беспрестанной и бесконечной борьбы в этом мире, где слабый должен уступать место сильному; учение старой школы о свободе воли было вычеркнуто, его заменила доктрина детерминизма; место учения о виновности заняло учение об опасности, внушаемой преступником и его способности приспособляться к социальной среде; принципы, установленные Бентамом, эти краеугольные камни классической доктрины, были т. о. выброшены без сожаления и на их место водворены другие, добытые, говорили криминалисты-позитивисты, не путем абстрактного мышления, но взятые из самой жизни, путем наблюдения над нею и изучения преступника, его телесной структуры и психики; личность преступника заняла таким образом в новой доктрине центр, на котором сосредоточилось почти все внимание исследователей.

Но такое расширенное уголовно-антропологами содержание науки уголовного права, как оно не казалось представителям старой школы чрезмерно широким, было найдено некоторыми из криминалистов (они и составили впоследствии новую школу - социологическую), узким. Они потребовали внесения в науку изучения также и той социальной среды, которая по их убеждению, создает преступников.

Таким образом содержание науки уголовного права должно было меняться почти до неузнаваемости. Изменению содержания соответствовало изменения и самого названия науки. Новаторы как будто спешили совершенно покончить со старым направлением и заставить забыть даже его имя. Обновленная наука получила в трудах новаторов название криминологии, уголовной антропологии, уголовной социологии. Однако эти новые названия не принесли с собою окончательного решения вопросы о содержании науки, остающегося и по настоящее время спорным и не выясненным , несмотря на все богатство литературы.

Нельзя пройти молчанием этот вопрос и в нашей работе тем более, что сторонники социологического направления, составляющего предмет нашего исследования, уделили ему не мало внимания, хотя и не пришли, как последователи и других школ, к одинаковому решению.

Существующие учения о содержании науки уголовного права могут быть разнесены на 3 группы.

В первую входят теории распространенного содержания науки уголовного права, изучающего преступления не только как юридическое явление, но также с антропологической и социальной точки зрения.

Таково мнение высказанное в русской литературе еще в 1873 году проф. Духовским, также Фойницким, Пионтковским, Чубинским, Дрилем, Гогелем, Синицким, Елистратовым и др. в немецкой Вальбергом, Листом, Варга, Лилиенталем, Миттермайером и мн. др., в итальянской Ферри, Гарофало, Колаянни, Корневале, и др.

Сторонники другого, противоположного мнения, принадлежат большею частью к классической школе и полагают, что содержание науки уголовного права должно остаться прежним: строго юридическим рассмотрением преступления и наказания; не отвергая значение биологического и социологического изучения этих же явлений, они относят такое изучение к компетенции других наук (уголовной антропологии, социологии, уголовной политики и др.), из которых наука уголовного права может черпать нужное ей содержание, но с которыми она не должна смешиваться.

Наконец, в третью категорию войдут те весьма многочисленные прежде криминалисты, по мнению которых наука уголовного права нисколько не нуждалась в результатах, добытых антропологией и социологией и не стояла с ними ни в каких отношениях. Но в виду исчезновения этих теорий в наши дни, нам нет необходимости останавливаться на них.

Выяснению вопроса о содержании науки уголовного права больше всего посчастливилось в русской литературе: здесь мы находим не только ярких выразителей - сторонников всех трех указанных выше категорий, но и наиболее обоснованные, подробные и всесторонне развитые мнения.

Такое положение русской литературы обязывает в данном случае исследователя уделить ей то внимание, которое она заслуживает[19].

К теориям первой группы относится прочитанная в 1872 г. приват-доцентом Демидовского юридического Лицея ныне покойным М. В. Духовским вступительная лекция. «О задаче науки уголовного права». Начинавший свою ученую деятельность лектор высказал в этом первом своем слове с профессорской кафедры новые и оригинальные взгляды, которые не остались незамеченными.

Автор прежде всего заявляет себя противником абстракции «метода чистого разума» и абсолютов и указывает на тот путь опыта и наблюдения, которым пошли другие науки. «Общее правило, признанное за верное науками опытными, состоит в том, что разумное отыскание средств повлиять на какое-нибудь явление может быть сделано только тогда, когда будет исследовано само это явление, когда найдены будут причины произведения его. Нет действия без причины, всякое явление есть результат известных причин, вот одно из важнейших положений каждой истинной пауки. Если это так, то следовательно, и то явление, исследованием которого занимаемся мы теперь (преступление), имеет свои известные причины». Далее автор делает попытки определения причин преступности в Пруссии и в России (за время с 1860 по 1868 г.) и полагает, что такими причинами являются «дурное политическое устройство страны, дурное экономическое состояние общества, дурное воспитание, дурное состояние общественной нравственности и целая масса других условий». Духовской считает «положительно неверным взгляд на уголовное право, как на науку, изучающую только преступление и налагаемое за него наказание: уголовное право занимается исследованием того явления в общественном строе, которое называлось и называется преступлением. Исследуя это явление, наука конечно не могла не заметить с первого же взгляда, что преступление есть явление аномальное, a потому сообразно с общей задачей, принятой на себя науками общественными, уголовное право должно было приступить к исследованию причин этого аномального явления и к указанию чрез это средств для его искоренения»[20].

Это, учение проф. Духовского встретило критику со стороны проф. Сергеевского, Таганцева, Кистяковского и др. сторонников теорий второй группы[21]. Подробнее других останавливался на критике взглядов Духовского - Сергеевский. Он не отрицал значения социологического изучения преступления и наказания, но полагал, что наука уголовного права должна оставаться юридической наукой, что социологическое и юридическое исследования не могут быть соединяемы в одно, так как разнятся их методы и цели. Цель юридического исследования — троякая: «во первых, дать руководство судебной практике для подведения. частных, в жизни встречающихся случаев под общее правило, выраженное в общей форме закона, во вторых дать руководство законодателю к более правильному построению этого закона, дабы он мог охватывать в своих общих определениях частные случаи действительной жизни; в третьих, посредством изучения истории положительного уголовного права дать ключ к уразумению и оценке действующего права в его целом и частях. Наоборот, социологическое исследование не имеет таких специальных практических целей; социолог стремится к одному: определить значение и место преступления в ряду других явлений социальной жизни».

Таковы три различных цели науки уголовного права по Сергеевскому.

Мы полагаем, что внесение социологического и биологического элемента в науку права должно лишь способствовать более правильному разрешению всех ее задач, поставленных ей проф. Сергеевским. Так, правильное построение закона без знания преступника является в настоящее время невозможным. Изучение преступника привело уже к некоторым результатам, неотвергаемым и сторонниками классического направления: таково, например, разделение преступников на привычных и случайных. Еще большее значение должны иметь для законодателя, при построении им уголовных законов, выяснение причин преступности. Самое выяснение показывает в некоторых случаях преимущественное значение перед наказанием мер предупредительного характера или даже совершенный вред наказания. Точно также несомненно значение социологического изучения при уразумении и оценке действующего права. Не противоречит ли сам себе проф. Сергеевский, требуя внесения в науку уголовного права исторических сведений для выяснения характера права и в то же время утверждая, что внесение социологических сведений, характеризующих преступление, как одно из явлений области правовой жизни, вредит целостности науки уголовного права[22]? Остается еще одна, намеченная проф. Сергеевским, цель юридического исследования: дать руководство судебной практике для подведения частных случаев под общее положение, выраженное в законе, но и она может быть достигнута без помощи антропологического и социологического изучения преступления и преступника лишь при условии игнорирования самим законом всех результатов, добытых антропологией и социологией. Однако такое игнорирование с каждым днем все более отходит в область прошлого.

Мнение проф. Сергеевского вполне разделяет Н. С. Таганцев. «Уголовное право, как одна из юридических наук, говорит он должна, конечно, иметь своим предметом изучение преступных деяний, как юридических отношений. Отстаивая верность такого положения, он не соглашается ни с крайними взглядами криминалистов, требующих изучения в науке уголовного права причин преступления и указания средств его искоренения, ни с более умеренными, предлагающими «не устраняя из курсов уголовного права изучения юридической стороны преступлений, теснее слить это изучение с социологическими и антропологическими исследованиями, сделать предметом уголовного права изучение преступного деяния и преступника вообще т. е. с точки зрения юридической, социальной и биологической».

Первое из этих мнений т. е. «попытка полного упразднения уголовного права как науки юридической» представляется H. C. Таганцеву, совершенно основательно, не нуждающеюся в подробном опровержении: пока уголовные законы не упразднены — не может быть упразднено их изучение. Но автор опровергает и второе мнение: «соединение в одну единую науку социологического, антропологического и юридического исследования преступления и преступника теоретически не соответствовало бы основным началам классификации отдельных отраслей знания, a практически послужило бы только к взаимному вреду разработки этих отдельных отраслей исследования, т. к. они разнятся и по методам и по преследуемым ими целям».

Что касается указания на теоретическое несоответствие основными началам классификации наук, то это возражение едва, ли правильно: не науки существуют для классификации, но классификация для наук и то или другое разделение наук на группы отнюдь не должно служить и никогда не будет служить препятствием изменению содержания науки, вызываемому необходимостью обновления науки.

Для Н. С. Таганцева представляется невозможным соединение в «одно целое» разнообразных приемов исследования юриста и социолога: первый изучает преступление и его виды в «их понятии», a второй останавливается на их жизненной важности и на их соотношении с другими явлениями социальной и индивидуальной жизни. Юрист изучает настоящее и прошлое преступника для определения вины и меры ответственности, a для антрополога и социолога отдельные случаи имеют сравнительно ничтожное значение т. к. «преступник для них не душа живая, согбенная, может быть, под непосильными тяготами жизни и ждущая заслуженной или иногда видимо заслуженной кары закона, a просто любопытная разновидность изучаемого типа, предмет пригодный для демонстрирования известных научных положений». И с этими возражениями едва ли можно согласиться. Если кто и говорил о преступнике, как «живой душе, согбенной под непосильными тяготами жизни», то, конечно, не криминалисты классического направления, a социологического. Оперируя с цифрами, социологическая школа уголовного права учит, что преступники не только нарушители норм или той или другой степени их виновности или опасности, но плоть от плоти, кровь от крови современных обществ, продукт неурядиц всего политического и социального строя: для социолога преступник и громадном большинстве случаев — голодный бедняк, житель чердаков и подвалов, страдающий от тысячи тягостей бедности; :за рядами сухих цифр социолог слышит биение пульса самой жизни, как она есть во всей ее сложности, со всеми ее противоречиями, приводящими одних к довольству, a других в тюрьмы. Оперирование с большими числами нисколько не умаляет для социолога значения каждого отдельного случая: выводы, к которым он приходит, относятся к этим отдельным случаям, являющимся лишь единицами из общей суммы изучаемых им явлений. Н. С. Таганцев указывает, что интересующие криминалиста вопросы об изучении прошлого и настоящего преступника для определения его вины и меры ответственности не касаются социолога. Но, наоборот, социологическая школа уголовного права в лице всех своих представителей стремится изучить самым тщательным образом именно прошлое и настоящее преступников и именно такое изучение привело ее к убеждению о необходимости перенесения тяжести вины с преступника на само общество и о преимущественном значении субъективной стороны преступления перед объективной.

По этим соображениям ограничение содержания науки уголовного права лишь изучением юридических понятий преступления и наказания представляется нам неправильным, a расширение рамок нашей науки внесением в нее элементов антропологического и социологического не только возможным, но и необходимым. Такого взгляда и держится в настоящее время большинство криминалистов. Но является весьма спорным вопрос в какой степени, в какой форме должно состояться расширение в этом направлении области науки уголовного права.

Во всяком случае, как бы не была ничтожна и микроскопична та доля социологического и антропологического элемента, которая допускается некоторыми из криминалистов в юридическое изучение преступления и наказания, несомненно, что раз эти элементы вносятся, то уже нельзя отстаивать строго юридический характер нашей дисциплины, становящейся вследствие такого внесения наукою антрополого-юридической или социолого-юридической. С этой точки зрения неправ Н. С. Таганцев, считающий полезным, чтобы наука уголовного права считалась с результатами добытыми социологическим и уголовно-антропологическим направлениями, но чтобы она оставалась в то же время строго юридическою дисциплиною[23]. Это требование неисполнимо: уголовное право не может делать заимствования из уголовной антропологии и социологии, слепо, без критического к ним отношения, и, таким образом, чисто юридический характер науки должен быть утрачен.

Соотношение юридического элемента в науке уголовного нрава с другими (антропологическим и социологическим) подробно выяснено в германской литературе Liszt'ом и Vargha, сторонниками теорий первой из трех указанных выше групп[24].

Liszt понимает под наукою уголовного права в широком смысле (Strafrechtswissenschaft): во-первых, приведение в систему, при помощи логико-юридического метода, основных правоположений, т.е. юридическое изучение преступления и наказания; во-вторых, раскрытие, при помощи позитивного метода, причинности в мире преступлений и наказания и, в-третьих, учение о наиболее пригодных средствах борьбы с преступлением. Т.е. наука уголовного права в широком смысле слова распадается на несколько отделов или ветвей; в нее входят: 1) наука уголовного права в узком смысле, которая должна заниматься систематическим изложением правовых понятий; 2) изучение преступления как внешнего деяния и раскрытие его причин составляет задачу криминологии; последняя в свою очередь разделяется на уголовную антропологию и уголовную социологию, первая изучает преступление, как явление в жизни отдельного человека, a вторая исследует преступность как общественное явление и стремится раскрыть ее социальные факторы; 3) наконец, учение о наиболее пригодных средствах борьбы с преступностью составляет предмет новой ветви уголовного права уголовной политики: она вся основывается на уголовной социологии и антропологии, так как удачную борьбу с преступлением можно вести лишь тогда, когда известны причины преступности.

Так же широко, как проф. Лист, понимает науку уголовного права и проф. Vargha. Именем «криминологии» он обнимает следующие три отдела науки: I) уголовную антропологию, II) уголовное право и III) уголовную политику. Уголовная антропология изучает преступность, как естественно необходимую форму человеческой деятельности отдельных личностей и общественных групп[25].

I. Уголовная антропология распадается в свою очередь на две ветви: 1) на уголовную биологию или уголовную антропологию в собственном смысле слова, изучающую преступление как биологическое явление, т.-е. исследующую связь между преступностью и соматическими и психическими особенностями преступника; 2) на уголовную социологию, изучающую преступление, как социальное явление, т.е. как продукт общественных, экономических и других подобных факторов.

II. Уголовное право (Kriminalrecht) изучает средства государственной правовой защиты против преступности. Чтобы обезопасить общество от преступных посягательств, государство должно проявлять с одной стороны предупредительную деятельность (Das präventive Kriminalrecht), a с другой репрессивную (Das repressive Kriminalrecht); расширение содержания науки уголовного права введением учения о превентивных мерах является, по мнению Vargha, одной из важнейших заслуг нового направления[26]. Репрессивная деятельность в свою очередь делится автором на три части: а) материальное уголовное право, б) формальное уголовное право (das materielle und formelle Strafrecht) и в) нормы, регулирующие деятельность по приведению наказаний в исполнение (das Strafvollzugsrecht).

III. В понятие уголовной политики автор вводит с одной стороны Kriminal-Gesetzgebungskunst, a с другой Kriminal-Verwaltungskunst; первая часть уголовной политики имеет своею задачею решение вопроса: какие действия должны подлежать зачислению в число уголовно наказуемых и каким наказаниям они должны подлежать, вторая часть имеет своим предметом выяснение основных положений, при помощи которых можно достичь правильной организации карательной деятельности в государстве.

Из приведенного изложения учений Листа и Варга видно, что три главные отдела науки уголовного права намечены обоими авторами одинаково. Есть некоторое различие лишь в дальнейшем подразделении этих трех отделов на более мелкие, но оно не представляется существенным. В настоящее время это учение о делении науки уголовного права на три отдела или ветви принято почти всеми сторонниками социологической школы[27]. Являясь лишь частями целого эти отделы должны находится между собою в той живой связи, в какой находятся ветви дерева, соединенные между собою общим стволом и питающиеся одними и теми же соками. Так, уголовно политическое исследование может привести к открытию действительно целесообразных средств борьбы с преступностью лишь при условии, что оно считается с тем отделом науки уголовного нрава, который занимается раскрытием причин преступности. Точно также догматическое изучение преступления и наказания («уголовное право в узком смысле» по терминологии Листа), как мы видели выше, оставаясь обособленным от уголовно-антропологического, социологического и уголовно-политического изучения, не отвечает требованиям той всесторонности и широты исследования, которые ставятся в настоящее время криминалисту самою жизнью. Уголовная литература новейшего времени уже дала нам образцы такого всестороннего и широкого исследования преступления и средств борьбы с ним и впоследствии будет давать их, конечно, еще чаще[28]. Ho одним из условий этого является более подробная разработка учения о причинах преступности, на которую, по справедливым словам Листа, до сих пор сама социологическая школа обращала внимания менее, чем того заслуживает этот важный вопрос. Настоящая наша работа и имеет своею задачею выяснение современного положения в криминалистической литературе учения о факторах преступности и главным образом о тех из них, которые известны под именем «социальных факторов».

 

 

[1] Первый уголовно-антропологический конгресс был в Риме в 1886 г второй в Париже в 1889 г., третий в Брюсселе в 1892 г четвертый в Женеве в 1896 г. и пятый в Амстердаме в 1900 г. Международные конгрессы Союза Криминалистов происходили: первый в Брюсселе в 1889 г., второй в Берне в 1890 г., третий в Христиании в 1891 г четвертый в Париже в 1893 г., пятый в Антверпене в 1894 г., шестой в Линце (Австрия) в 1895 г, седьмой в Лиссабоне в 1897 г., восьмой в Будапеште в 1899 г., девятый в С.-Петербурге в 1902 г. См также труды Congres Internat, de droit compare ä Paris 1900, труды съездов германских юристов (Verhandlungen d. Deutschen Juristentages), труды психологического конгресса в Мюнхене [доклад Листа: Die Strafrechtlicho Zurechnungsfahigkeik напеч. в Zeitschr. für die ges. Strafrechtswiss. 18 B], труды конгрессов dе l'Institut internat. de sociologie и др.

[2] Начиная с 1880 г. пересмотрены или изданы новые уложения в следующих государствах: в 1880 г.: 27 апр. в Косторико, 21 июля—Парагвай, 27 авг.—Гондурас, 1881 г.: 1 янв.—Япония, 3 марта—Нидерланды (вошло в силу с 1 сент. 1886 г.), 7 мая воен. уг. ул. в Дании. 7 окт. воен. уг. ул. в Швеции, 19 дек. в С. Сальвадор, 1883 г. 13 ноября в Египте; 1884 г. -14 июня в Португалии, 20 авг. С. Доминго, 14 сент. Филиппины; 1885 г.: кантон Галлен (в силу с 1 мая 1886 г.) и кант. Солотурн (с 1 июля 1886 г.), 1886 г. переработано уложение в Индии, 1887 г. 1 марта в Аргентинской республике; 1888 г. в Конго; 1889г.: 1 янв. Уругвай (введено с 18 июля 1890 г.), 19 дек. Финляндия (в силу с 23 апр. 1894 г.); 1890 г. 1 янв. в Италии, 1 окт. Бразилия, 18окт. Колумбия; 1891 г. Никарагуа, 12 фев. Нейбур (Швейцария); 1894г. 3 фев. переработано Румынское уг. ул.; 1896 г. 4 марта в Болгарии; 1897 г. 17 мая переработано уголов. улож. в Венесуэле; 1899 г, 15 июня Бельгийское уг. уложение; 1902 г. 22 мая в Норвегии.

Кроме того готовятся новые уголов. кодексы во Франции, Швейцарии, Японии, Боснии, Герцеговипе, Австрии, Италии, Финляндии (воен. уг. ул.); возбужден вопрос о новом кодексе для Германии. См. Лист; d. Lehrb. d. Deuts. Str. § 9 Aufl. 12.

[3] В. Д. Спасович: «Новые направления в науке уголовного права». М. 1898, стр. 5.

[4] А. Вульферт. Методы, содержание и задачи науки уголовного права. Вступит. лекции в Демидовском юридич. лицее. Яр. 1891. 2. стр.

[5] Alfredo Frassati: Lo sperimentalismo nel diritto penale. Torino 1892.

Albert Desjardins: La methode experimentale appliquee au droit criminel en Italie. Paris 1892.

Vargha: Die Abschaffung des Strafknechtschaft. 1896. II kap. Die naturwissenschaftl. Methode des Kriminologie.

A. Вульферт: Методы, содержание и задачи науки уг. пр. Яр. 1891.

[6] Маurісе Deslandres: La crise de la science politique et le probleme de la methode. Paris 1902. См. также критику юридического метода:

Н. Новгородцев. Государство и право. Вопросы Филос. и Псих. 1904г.

B. Г. Камбуров Юридический метод в государствоведении, Жур. Мин. Юст. 1903 г. № 7.

Picard. Le droit pur. Brux. 99, X.me. partie: Methodologie juridiquo.

Живаго: Вопросы жизни и формализм в науке государственного права. Научное слова 1903 № Х.

Laband; Das Staatrecht des Deutchen Recht. Тюбенген 1876.

[7] Новгородцев: Государство и право. Вопросы Фил. и Психол. 1904 г. 101 ст.

[8] В. Д. Набоков: Содержание и метод науки уголовного права в «Сборнике статей по уголовному праву» С.-Пб. 1904 г. стр. 6.

[9] Д. С. Милль: Система Логики. Перев. под редак. В. И. Ивановского. М. 1899 г. 712 стр.; Минто: Дедуктивная и Индуктивная логика. Перев. С. А. Котляревского М. 1896.

[10] Дюркгейм: Метод социологии. Пер. с фр. Киев 1899, 118—119 стр.

[11] Lombroso: L'anthropologie criminello et ses recents progres рyccк. пер. Раппорта: новейшие успехи науки о преступнике С.-Пб. 1892 г. стр. 20—21.

[12] Lucchini: Le droit penal et les nouvellos theories. Paris 1892, 34 стр.

[13] Опыты эти состояли в следующем: в 1880 г. доктор Вей, ныне умерший, выбрал среди арестантов 12 человек, приговоренных за кражи, поджоги, грабежи, изнасилование, нанесение ран и др. преступления в (общей сложности к 85 годам заключения (от 5 до 20 лет). Ко всем этим субъектам д-р Вей применил так называемое физическою лечение, состоящее в купанье, массаже, гимнастике и улучшенном питании. Они были освобождены от работ. Результаты такого лечения сказались не только в физическом, но и нравственном отношении (подробности см. «Право»№ 50 1902 г. М. Гернет: Американские реформатории.

[14] Так и сам Ломброзо и один из его первых по времени критиков Lucchini заявляли о своем отвращении к теориям эклектизма: Lucchini в предисловии к своей работе Le droit penal et les nouvelles theories. P. 1892 заявлял, что он «надеется не быть включенным в категорию эклектиков, которые, поместившись между старым и новым, прошлым и будущим и являясь ни рыбой ни мясом, представляют переход между двумя противоположными крайностями» (стр. 3). Еще сильнее выразился Ломброзо, назвавший эклектиков губками, все впитывающими и ничего не отвергающими, но они и но встречают ни с чьей стороны критики и обречены на медленное забвение (Ломброзо. Повейшие успехи угол. антроп. стр. 37).

[15] Таковы, например, работы о смертной казни, о ссылке. См. Таганцева, лекции по рус. угол. пр. IV вып. 1892 г. Berner: uеber die Todesstrafe. 1863 и мн. др.

[16] Н. Н. П-ский: к вопросу об объеме науки уголовного права. М. 1902 стр. 11.

[17] См. Hans Gross: Aufgabe und Ziele der Kriminalistik. (Schweizeriche Zeitschr. f. Strafr. 10 B. 269 s.).

Alimena Bernardino: Lo studio del diritto penale nelle condizioni presenti del sapere (Estratti della Rivista di Dirritto penale e Sociol. crim.), Рisa 1000.

Alimena: Naturalismo critico e diritto penale. Riv, di Discip. Carcer. 1891, 614—626 p.p.

[18] Если между криминалистами классической школы иногда и возникали разногласия следует ли включать тот или другой вопрос в науку уголовного права, то во всяком случае не возникало сомнений в уместности лить юридического изучения преступления и наказания. Так, например, если Шютце настаивает на исключении из науки уголовного права вопроса об основаниях уголовной кары, то лишь потому, что, по его мнению, такой вопрос выходит за пределы юридического изучения единственно по общему признанию классиков правильного в область философии права (Schutze Lehrbuch d. Deutschen Strafrechts. 1874. 37 s.).

[19] М. В. Духовской: «Задачи науки уголов. права» (Времен. Дем. Юр. Лиц. IV 1873).

Фойницкий: «Уголовное право, его предмет, его задача.» Суд. жур. 1873 г.

Сергеевский: Преступление и наказание как предмет юридической науки. Юрид. Вест. 1879 № 12.

Sergievsky: Das Verbrechen u. die Strafe als Gegenstand der Rechtswissenschaft Zeitsch. f. d. g. Str. I. B.

Таганцев: Русское уголовное право. Лекции Спб. 1902 г. I т.

Его же: Предмет науки уголовного права. «Право», 1901 г. № 51 и 52.

Гогель: Предмет науки уг. пр. (возражение Таганцеву) Право 1902 № 9.

Таганцев: По поводу возражения С. К. Гогеля (Право № 9—1902 г.).

Пионтковский: Наука уг. пр., ее предмет, задачи, содержание и значение 1895 г.

Вульферт: методы, содерж. и задачи науки уг. пр., Вступ. лек. 1891 г.

Белогриц-Котляревский: Задача и метод науки уг. пр. Юр. Вед. 1892 г. сентябрь.

Д. Дриль: Малолетние преступники I вып. 1884—Его же: Наука угол. антр., ее предмет и задачи. Вест. Псих. крим. антр. 1904 г. I вып.

М. П. Чубинский: Наука угол. права и ее составные элементы. Ж. М. Ю. 1902 г. Сентябрь.

М. П. Чубинский: Очерки уголовной политики. Харьков. 1905.

Н. Н. П—ский: к вопросу об объеме науки уг. пр. Москва 1902 г.

Познышев: Основные вопросы учения о наказании 1904 г. введение: предмет, содержание и задачи науки уг. пр.

В. Д. Набоков: Содержание и метод науки угол. пр. (сборник статей по угол. праву. Спб. 1904 г.).

Liszt: Die Aufgabe und die Methode der Strafrechtswissenschaft. Zeit. f. d. g.

Strafr. 20 B. 1900, Garraud: Precis de droit criminel. Paris 1904. Ferri: la sociologie criminelle. Paris 1893 (итальян. изд. 1900 г.). AI. Frassati: Lo sperimentalismo nel diritto penale. Torino. 1892. Prins: Science penale et droit positif. Brux. 1899. Proal: Le crime et la peine. P. 1892. Saleilles: L'individoilisation de la peine. P.1898. Garraud: Kapports du driot penal et de la sociologie criminelle. Ar'ch. de l'anthr. crim. 1886. Garofalo: La criminalogie 1895. Giuseppe de Felice: Principü di sociologia-crininale 1902. Colajanni: La sociologia criminale 1889. Carnevale: Una terza scuola di diritto penale (Rivista di discip. carc. XXI, 7,1891). Garraud: Les tendances contempojaines de la science du droit penal (Bul. de l'Union Int. de Dr. Pen. XI. В. 1904). Tosti: Сiclo scorico della scuola classica di diritto penale (Scuola Positiva 1903, 303—311). Доклады Листа, Alimena, Tarde, Garofalo: Studien auf die juristischen Grundbegriffe des strafrechts (Mitt. в. Int. Kr. V. IV. В.).

[20] Временник. Демидовского Юридич. Лицея кн. IV, 1873 г. стр. 223, 226, 233, 261. Задачи науки уг. пр. М. В. Духовской. Эти научные взгляды были высказаны проф. Духовским еще до возникновения уголовно-антропологической школы. Таковы же были положения, заявленные несколько лет спустя итальянским криминалистам Ферри с тою лишь разницею, что М. В. Духовской не умалял значения юридического элемента, a Ферри уделил ему очень небольшую долю внимания и отнесся к нему в некоторых случаях более чем скептично. Но в то время как проф. Духовской не привел в исполнение своей программы, Ферри провел свою в труде «La Sociologie criminelle»: здесь было отведено место учению о причинах преступности, о самом преступнике и о средствах борьбы с преступностью путем реформ политического, экономического и юридического характера. Почти такова же программа труда другого итальянского криминалиста Гарофало (La criminologie), разошедшегося с Ферри в вопросе о социальных факторах преступности и о значении борьбы с преступлением путем реформ широко общественного характера. Третий итальянский криминалист Колаянни, отстаивающий вместе с цитированными выше криминалистами необходимость создания одной науки, которая изучала бы преступление с юридической, антропологической и социологической точки зрения и одновременно с этим учила бы о средствах широкого предупреждения преступления, дал образчик такого труда в своей «La Sociologia Criminale». Как и Ферри он назвал новую науку уголовной социологией к ее компетенции им отнесены следующие отделы: 1) развитие и этиология преступления: 2) борьба с преступлением путем предупреждения (общественная гигиена — Igiene sociale) и при помощи репрессии или уголовного права (Diritto penale) и 3) история преступности в связи с констатированием значения предупредительных и репрессивных мер борьбы с преступлениями (Napoleone Colajanni: La Sociologia Criminale 1889 I v. § 6—7).

[21] Кистяковский: Киев. Унив. Изв. 1874 г. декаб. кн.; Сергеевский: Юр. В. 79. № 12; Таганцев: «Право» 1901 г. № 51.

[22] Н. Н. И-ский: К вопросу об объеме науки уголовного права. М. 1902 стр. 17 основательно замечает: «внесение в уголовное право социологического исследования преступности дает как нельзя более подходящий ключ в оценке действующего права. Ведь не даром же проф. Сергеевский, побивая самого себя в своей актовой речи: «Основные вопросы наказания в новейшей литературе», говорит, что в пестром калейдоскопе разом нахлынувших в последние годы новых понятий, учений и слов, заключается источник мудрости и света. Что же это был бы за свет, если бы при его помощи нельзя было осветить всех прорех и темных нa фоне современных нам условных законодательств».

[23] H. C. Таганцев: «Предмет науки уголовного права»: пересмотр всего учения о вменяемости и создание новой формулы вменения, переходящей уже и в законодательства, своеобразная постановка учения о повторяемости преступления и его наказуемости, наконец, все изменения системы карательных мер и порядка отбытия наказания, в значительной степени обязаны своим возникновением социологическому изучению преступления. Наконец, изучение социологическою школою условий, воздействующих или ограничивающих развитие преступности населения, оживотворяющих или погасающих наклонность к преступлению в данную эпоху, в данной среде, дало основание более разумной постановке уголовной гигиены, если можно так выразиться. (Право № 51, 1901 г.).

[24] Liszt: Der Einfluss der Kriminal-sociologischen und Kriminal-anthropologischen Studien auf die juristischen Grundbegriffe des Strafrechts (Mittheil, d. Intern. Krimin. Ver. IV B., 125—143 s.s.). Liszt: Die Aufgaben und Methode der Strafrochtswissenschaft (Zeitschr. f. d. g. Str., XX B., 161—174).

Vargha: die Abschaffung der Strafknechtsschaft. 1896.

[25] «Die Kriminal-Anthropologie ist die Wissenschaft, welche die Kriminalität, als eine naturnothwendige Form der Lebensbethatigung der Individuen und socialen Gruppen aus den die Menschennatur beherrschenden Gesetzen zu verstehen sucht» (Vargha: op. c. 173 s.).

[26] Такое расширение содержания уголовного права совершается не только в науке, но и в законодательстве. Vargha указывает на проект Швейцарского уложения, в котором одна из глав носит не старое всюду употреблявшееся название—«о наказаниях» - «Von den Strafen», но «Von den Strafen und Sicherungsmassregeln» (ibid, 188 s.).

[27] Взгляды Листа и Варга разделяют в данном случае Принс, Ван Гамель Ничефоро, Корневале, Чубинский, Пионктовский и др.

[28] Таковы работы Prins: Science penale et droit positif 1899. Vargha: Die Abschaffung der Strafknechtsschaft. Ferri: La Sociologie Criminelli. Garofalo La Criminologie и др.