Классики юридической психологии

б) Влияние на преступность цен хлеба.

---

На громадное значение голода и высоких цен хлеба^[1] в годы неурожаев было обращено внимание многими криминалистами и экономистами еще задолго до появления труда Колаянни. Уже древние римские философы говорили о необходимости принимать во внимание то состояние крайней необходимости, которое создавалось голодною нуждою. В XVI столетии Albertus de Gandino и de Bello Visu развивают мысль об оправдании голодной кражи соображениями христианско-коммунистического характера: «tempore necessitatis omnia esse communia»^[2]. Из нашего очерка о предшественниках социологической школы уголовного права можно видеть, что, начиная с Томаса Моруса, целый ряд писателей подробно выяснял влияние голода на преступность. Но строго научное изучение такого влияния сделалось возможным лишь в XIX веке со времени появления материалов по уголовной статистике. В настоящее время литература о влиянии хлебных цен на преступления несомненно богаче, чем о каком либо другом факторе преступности. Но Колаянни, опубликовавший свой труд в 1889 году, мог воспользоваться лишь теми работами, которые захватывали период не позднее 1885 года.

К сожалению, несмотря на появление за последние годы не только статей в журналах, но и отдельных монографий по интересующему нас теперь вопросу, нельзя сказать, чтобы спорные в 1889 году вопросы находили в наши дни одинаковое разрешение. Наоборот, разногласий как будто стало даже больше и, во всяком случае, они стали резче. Эти разногласия касаются не только той или другой степени влияния экономического положения на различные преступления, но и самой возможности такого влияния. С одной из теорий, отрицающих влияние бедности (учение Гарофало), мы уже имели случай познакомиться. К взглядам этого сторонника уголовно-антропологической школы примкнули, если не вполне, то отчасти, некоторые другие криминалисты. Таковы, например, Eugene Rostand, Henri Joly и др. Все эти авторы сходятся с Гарофало в том, что, отрицая или умаляя значение бедности, как фактора преступности, признают преимущественное значение за нравственным чувством. Так Rostand полагает, что, если не бедность, то по крайней мере крайние пределы нищеты могут вызывать преступление, но в действительности нищета служит фактором преступности только тогда, когда для ее влияния подготовлена соответствующая почва в области морали и веры человека, когда недостаточно развиты или совершенно отсутствуют моральное и, особенно, религиозное чувства^[3].

Таково же мнение Жоли (Henri Joly — автор известных работ «La France Criminelle», «Le crime» «Le combat contre le crime» и др.). Не голод и не нищета заставляют совершать преступления, но лень, дурное поведение и еще чаще желание полакомиться^[4]. Не экономическое состояние служит объяснением бесчестности или честности, говорит Жоли, но отношение человека к своему состоянию богатства или бедности, т. о. недовольство или довольство своею судьбою^[5].

Подтверждение своей теории Жоли видит в статистике обвинений по делам о кражах, разобранным судом присяжных во Франции с 1830 г. по 1860 г.: на 1000 краж приходилось 395 похищений денег и банковых билетов; следующее место по численности занимали кражи белья, одежды, товаров и драгоценностей, a последнее место принадлежало кражам зерна, муки и домашних животных; их было всего 55 на 1000. Автору, конечно, известны цифры, показывающие влияние на преступность неурожаев, «но неурожаи—исключительное явление, a воровство—постоянное; неурожаи встречаются все реже, a воровство растет»^[6].

Лучшее опровержение теорий Rostand, Joli, a также и Гарофало мы находим в цифрах уголовной статистики, которые представляем ниже. Но эти теории вызывают и другие возражения,

Если выходить из предположений Жоли, что только ту кражу можно признать совершенной из нужды, которая имела своим объектом предметы первой необходимости, то автор должен был бы искать ответа на вопрос о влиянии бедности в статистических данных о делах подсудных не суду присяжных, но судам низшим. Жоли опустил из внимания ничтожное количество дел, рассмотренных судом присяжных: так, в период 1896—1900 г. г. этим судом разбиралось средним числом в год 716 дел и прекращалось 7415 дел, a в исправительных судах разобрано 33202 и прекращено 87587 дел средним числом в год^[7]. Если принять во внимание эти цифры и вспомнить, что суду присяжных неподсудны все мелкие кражи, за исключением, совершенных с квалифицирующими обстоятельствами, то указанная выше цифра (55 краж муки и зерна на 1000 краж) оказывается далеко не маленькой величиной: едва ли мы ошибемся, если отнесем все это число к делам, сделавшимся подсудными суду присяжных только потому, что их голодные авторы не остановились не только перед совершением простой, но даже и квалифицированной кражи. Но не прав Жоли и в другом отношении. Чтобы доказать ничтожное, по его убеждению, значение для преступности бедности, он ссылается только на указанные выше случаи краж зерна и муки, опуская из внимания совершенно аналогичное с этими предметами значение других предметов первой необходимости: одежды, дров, угля и пр. Между тем Starke доказал, что такие преступления, как кража леса, совершаются преимущественно, если не исключительно, бедняками и достигают своего максимума в годы неурожаев и высокой цены на хлеб^8">[8]. Это же явление отмечает и Проаль: в холодные зимы во Франции чаще совершаются бедными женщинами кражи угля для топлива^[9].

Теорию Гарофало, так решительно и так полно вычеркивающего всякое влияние бедности на преступность, мы изложили выше в главе о предшественниках социологической школы уголовного права. Мы остановимся здесь на ее критике. Прежде всего вызывает замечания главнейший тезис теории этого криминалиста-антрополога: бедность, т. е. состояние, характеризующееся полным отсутствием капитала, не представляет, по мнению Гарофало, ничего ненормального на том основании, что пролетариат свыкся с таким положением. Но свыкнуться с нуждою и бедностью невозможно. Утверждая противное Гарофало впадает в очевидное противоречие с самим собою, так как признает, что в наше время нет довольных своим положением: рабочий завидует хозяину, мелкий торговец — крупному, чиновник—своему начальнику и т. д.^[10]. Тем значительнее недовольство бедных слоев. Современные бедняки—не дикари; их потребности выходят далее круга чисто животной жизни и их недовольство должно быть тем ярче и сильнее, что часто остается без удовлетворения насущнейшая нужда в пище. Указывают на громадную разницу между жизнью рабочих классов теперь и их жизнью в недалеком прошлом. Несомненно, что их квартиры, пища и одежда теперь значительно лучше, чем были двадцать лет тому назад, но при этом забывают, что потребности рабочего и бедных классов не могли остаться такими же, какими были четверть века назад. Они возросли, но далеко не все из них находят себе должное удовлетворение. Если, таким образом, под бедностью разуметь разницу между ощущаемыми потребностями и возможностью их удовлетворения, то теперь, по справедливому замечанию Гобсона, бедности больше, чем когда-либо^[11].

Что касается утверждения Гарофало, что капиталисты страдают сильнее пролетариата, так как при несравненно большем количестве потребностей у них чаще возможны случаи неудовлетворения этих потребностей, то такое утверждение слишком парадоксально, чтобы подробно останавливаться на его критике. Итальянский криминалист заявляет это совершенно голословно. Из того факта, что у состоятельных классов потребностей больше, еще не вытекает, что эти потребности остаются чаще без удовлетворения. Кроме того Гарофало опустил из внимания совершенно различную возможность удовлетворения богатыми и бедными классами своих потребностей легальным путем. У богатого эта возможность всегда есть в той или другой степени, a y бедняка ее обыкновенно не существует; у богатого остается возможность достичь желаемого путем сокращения своего бюджета, a y бедного нет этой возможности, так как дальнейшее уменьшение сокращенного до крайних пределов бюджета обыкновенно немыслимо^[12]. Но и статистические вычисления Гарофало в доказательство одинакового процента преступников среди богатых и бедных представляются нам ошибочными и произвольными. Если правильно отнесение злостного банкротства к числу преступлений состоятельных классов, то непонятно почему отнесены сюда же все обвинения в подделке монет, подлогах и торговых обманах. Относительно подделки монет и подлогов можно лишь признать, что для их совершения нужна некоторая степень грамотности и развития, но отнюдь не требуется состоятельности. Что касается торговых обманов, то рисковано относить их к преступности только богатых слоев населения. Известно, что статистика заносит в разряд купцов также и бедных торговцев-разносчиков и приказчиков.

Вместо того чтобы прибегать к своим гадательным вычислениям процента преступников среди богатых и бедных классов, Гарофало мог бы обратиться, например, к французской статистике и он нашел бы здесь прямой ответ на интересующий его вопрос. По данным французской уголовной статистики за все время ее существования наиболее обеспеченный класс капиталистов и собственников оказывается наименее преступным, a классы, живущие личным трудом и лица без определенных занятий и положения, наиболее преступными. Так, сводный отчет за 1881 — 1900 г, констатирует минимум преступности среди чиновников, капиталистов и собственников; особенно незначительно участие богатых классов в преступлениях против собственности^[13]. То же самое подтверждает уголовная статистика Германии^[14].

Но лучшим доказательством влияния на преступность бедности служит возрастание числа преступлений в годы неурожаев и в периоды высоких цен на необходимые жизненные продукты и соответствующее сокращение преступности в годы низких цен.

В подтверждение такого влияния Колаянни указывает на некоторые статистические данные. Приводимые им цифры немногочисленны и относятся к сравнительно старому времени^[15]. Но и новейшие изыскания, которыми Колаянни не мог воспользоваться, подтверждают его выводы. Таковы работы — Herman Berg, Walter Weidemann, Albert Meyer, E. H. Тарновского и др. Из этих работ труд Мейера (Meyer) охватывает наиболее продолжительный период с 1832 по 1892 г. Для каждого из этих шестидесяти годов Мейер высчитал среднюю цену на хлеб в кантоне Цюрихе и сопоставил полученные им цифры с числом осужденных за преступления против собственности. Изобразив графически движения цен и преступности он пришел к выводу, что обе линии идут почти непрерывно параллельно одна другой лишь в первые двадцать лет и па этом основании считает возможным сделать вывод, что влияние цен хлеба на преступность падает. Но в данном случае автор не совсем прав. Насколько велико продолжало оставаться в 1853 — 1893 г. г. влияние цен необходимых жизненных продуктов на преступность можно видеть из чертежа самого Мейера (см. чертежи).

Из этого чертежа видно, что на 1854 год выпадает наибольшее повышение цен и в этот же год число преступлений достигает своего максимума за все сорок лет; сильное понижение цен в 1858 году сопровождалось в том же, a также и в следующем году столь же сильным понижением преступности^[16].

Чертеж Мейера служит опровержением высказанного в криминалистической литературе Тардом мнения о том, что лишь резкие изменения в экономическом положении оказывают свое влияние на преступность. Но из движения обеих линий видно, что они идут параллельно не только при резком своем поднятии и падении, но и при небольших своих изменениях, как например, в период с 1873 по 1877 год: понижение цены хлеба в 1874 г. вызвало соответствующее понижение преступности, и оно продолжалось в 1875 году, в котором не остановилось падение цен хлеба, но как только цены повысились в 1876 г., a затем и в следующем 1877 году, то поднялась постепенно в оба эти года и преступность. Точно также обе линии идут параллельно с 1888 г. по 1890 год, несмотря на то, что колебания цен хлеба за эти годы очень незначительны и не может быть речи о тех экономических кризисах, которые, по теории Тарда, только и могут влиять на преступность^[17]. В опровержение этой же теории можно сослаться на исследование Берга (Berg) o соотношении преступности против собственности с ценами на рожь и пшеницу в Германии за время с 1882 г. по 1898 г. (см. таблицу XXVI)^[18].

Таблица XXVI.

 

Сравнивая эти цифры и рассматривая чертеж Берга, мы видим, что на движение преступности оказывала свое влияние не только цена 1891 года, наивысшая за весь рассматриваемый период, сопровождавшаяся в 1892 году соответствующим повышение числа осужденных за воровство, но и низкие цепы 1887 г. и 1894 г., сопровождавшиеся понижением преступлений против собственности в 1888, 1895 и 1896 гг. Не трудно видеть также, что на ряду с этими наиболее резкими колебаниями цен, на преступность также влияли и другие менее значительные их изменения: за непрерывным понижением цен с 1882 по 1887 г. идет такое же постепенное и непрерывное понижение преступности с 1882 по 1888 r., a за повышением цен с 1888 по 1891 гг. наступает повышение воровства с небольшим понижением в 1890 г.

Некоторые другие преступления против собственности, a именно: грабеж, вымогательство, подделка бумаг, обман повышаются и понижаются в числе не с тою поразительною правильностью в зависимости от цен на хлеб, какую мы видели выше относительно воровства. Но цифры осужденных за грабеж, вымогательство, банкротство и подделку бумаг в Германии слишком незначительны и на основании их нельзя делать каких либо предположений^[19]. Что касается обманов, то, по мнению Берга, наиболее удобным временем для совершения этих преступлений является не период экономической угнетенности, не нужда, но, напротив, экономическое благосостояние и шумный суетливый рынок; в последнее десятилетие развитие торговли должно было влиять на совершение обманов сильнее, чем хлебные цены. Однако влияние цен хлеба сказалось и на рассматриваемом преступлении: число обманов возрастало с 1886 года непрерывно до 1892 года, и цена на хлеб за эти годы (до 1891 г.) также непрерывно возрастала.

По мнению Берга обманщик обыкновенно имеет для себя достаточно, но хочет иметь более, чем имеет^[20]. Но автор не дает доказательств этого своего положения, которое притом противоречит его теории о значении нужды, как фактора преступлений против собственности. Уголовная статистика показывает, что наибольшее число обманов, как и других преступлений против собственности, совершается в холодные месяцы года (в Германии в ноябре, декабре, январе и феврале)^[21]. Странно было бы думать, что аппетиты обманщиков к наживе разгораются особенно сильно в холодное время, которое к тому же далеко не является периодом усиленной торговой деятельности. Поэтому более правильно предположить, что обманы вызываются теми же факторами, какие ведут к увеличению воровства, т. е. бедностью.

Подтверждение этому мы видим в том, что в герцогстве Саксен-Мейнингенском обманы совершаются чаще в тех же округах, где чаще совершается воровство и где приходится более жителей на дом, т. е. где жилищные условия хуже, где больше бедности^[22]. Если бы обманы вызывались, как говорит Берг, шумным рынком скорее, чем нуждою, то следовало бы ожидать наибольшего числа этих преступлений в тех местностях, где более развита торговля, между тем мы встречаемся как раз с обратным явлением: в герцогстве Саксен-Мейнингенском наибольшее число осужденных за обманы приходится на 100.000 населения в округе Зоннеберге (112 человек), стоящем на предпоследнем месте по числу занятых в торговле (84 человека из 1000 жителей); следующее за этим округом место по числу занятых в торговле принадлежит округу Заальфельд (86 на 1000 человек), но обманов в нем совершается менее (109 осужденных), чем в Зоннеберге; наоборот, в округе Мейнингене наиболее развита торговля (из 1000 жителей 102 заняты в торговле), но обманов совершено менее, (всего 99 осужденных на 1000 жит.), чем в двух указанных выше округах^[23].

Приведенные выше цифры относились к преступности в швейцарском кантоне Цюрихе и Германии. В других государствах была также установлена связь между числом преступлений и ценами на хлеб.

О влиянии хлебных цен на преступность в России имеется весьма ценное исследование Е. Н. Тарновского. Работа автора охватывает период с 1874 г. по 1894 г. т. е. 21 год. Вычисления касаются преступлений против собственности в 33 губерниях с громадным населением около 67.000.000 жителей^[24]. К сожалению, изменения, внесенные в мировую юстицию законом о земских начальниках, сильно затруднили изучение низшей преступности, и г. Тарновский ограничился исследованием числа осужденных общими судами за кражи и насильственное похищение имущества. Цифры, сообщаемые автором, представляют ежегодные суммы этих двух преступлений. Но в виду высказанного в литературе мнения, что насильственные похищения собственности не подчинены влиянию хлебных цен, было бы удобнее рассматривать их отдельно^[25]. E. H. Тарновский нашел, что преступность как всех 33 губерний, так и отдельных районов находится в прямом соотношении с ценами на хлеб. Так, в 1880 и 1881 гг. хлеб сильно вздорожал, и число возникших дел и кражах и насильственных похищениях поднялось почти на 20% выше среднего. Вместе с падением цен на рожь в 1885—1890 гг. падала и преступность; на 1888 год выпадает наименьшая преступность и одна из наиболее дешевых цеп хлеба; такая же преступность выпадает и на дешевый 1889 год, но в 1890 году число возникших дел возросло, несмотря на удешевление хлеба (автор не дал объяснение этому факту)^[26]. Высшего своего развития преступность достигла в голодный 1891 и 1892 г.; она держалась на высоком уровне в 1893 и 1894 годах при очень дешевых хлебных ценах. Колаянни подметил этот факт продолжительного влияния неурожаев на преступность. Он полагает, что кризисы ведут к укреплению порочных наклонностей, к уменьшению сопротивления морального чувства и к потере привычки трудиться^[27]. Кроме этого объяснения возможно другое и оно представляется нам более правильным. Такие страшные по своей нужде годы, как 1891 год в России, когда люди умирали с голоду, a преступность сразу возросла, должны вести к продолжительным экономическим потрясениям. Урожаи и низкие цены 1893 и 1894 года не могли привести к значительному падению преступности, потому что они не могли уничтожить всех тяжких последствий нищеты, порожденной голодом 1891 года: раны были слишком глубоки и на их залечение требовалось продолжительное время. Кроме того, высокая преступность 1893 и 1894 г., определенная для всех 33 губерний вместе, объясняется неурожаями 1893 и особенно 1894 г., постигшими Петербургскую, Псковскую и Новгородскую губернии и их преступностью выше средней. В этом районе в 1891 году, когда восточные губернии страдали от голода, был выдающийся урожай и поэтому преступность, несмотря на высокие цены, поднялась только до уровня средней. Исследование преступности в России по районам показывает, что число краж и насильственных похищений стоит в соотношении с хлебными ценами и урожаями^[28]. При совпадении низких цен с урожаями, число рассматриваемых нами преступлений падает обыкновенно особенно значительно, но и одни низкие цены без урожаев точно также, как и хорошие урожаи, хотя бы и при высоких ценах, оказывают благотворное влияние на преступность.

Приведенные выше цифры Берга, Вейдемана, Мейера и Тарновского служат опровержением мнения, высказанного известным статистиком и социологом Смитом и политико-экономом Дэни о том, что в настоящее время хлебные цены потеряли то свое огромное значение, которое они имели прежде. По мнению первого из названных ученых, цена пищи перестала быть главным фактором в экономической жизни Германии с 1860 года, благодаря промышленному и коммерческому развитию страны^[29]. По утверждению второго, эти цены играли роль во времена Кетле, когда неурожаи действительно давали себя сильно чувствовать стране. Но теперь, под влиянием ввоза иностранного зерна, хлебные цены в стране могут быть низки, несмотря на постигший ее неурожай. Поэтому для выяснения влияния на преступность экономического состояния автор берет т. н. Index numbers, т. е. среднюю цену многих товаров (он высчитал ее для 28 наиболее важных продуктов вывоза). Исследуемый автором период охватывает 50 лет с 1840 по 1890 г. Цена хлеба оказывала свое влияние на число преступлений лишь в сороковые годы^[30]. В период с 1850 по 1865 г. цены были высоки. Причиной поднятия цен было открытие золотых россыпей в Калифорнии и Австралии и падение вследствие этого цены монеты. В то же время начинается оживление промышленной деятельности Бельгии: строятся железные дороги, растет спрос на труд и плата за него и преступность остается почти на одном и том же уровне. На 10.000 жителей приходилось осужденных преступников:

1851—55 г.—20.40

1856—60 г.—21.00

1861—69 г.—22.21

1871—73 г.—23.00

Период с 1874 г. сопровождается понижением цен на выбранные автором товары, но преступность возрастает. Дэни объясняет это тем, что труд не находит себе спроса, рабочий класс страдает от безработицы и растет антагонизм между трудом и капиталом, стачка следует за стачкой со всеми последствиями нищеты.

На 10.000 населения приходилось осужденных в 1874— 78 г.—23.00, в 1879—83 г.—32.6 и в 1884—89—36.4^[31].

Таким образом не только хлебные цены, но и стоимость 28 наиболее важных продуктов не оказываются, по изысканию Дэни, в прямом соотношении с преступностью: она определяется, по мнению рассматриваемого автора, главным образом положением труда, спросом на него и заработною платою.

Было бы совершенно неправильно отрицать громадное значение для преступности положения труда, заработной платы, стачек и пр.^[32]. Но основное положение Дэни, что хлебные цены утратили в настоящее время свое влияние на преступность не только противоречит приведенным выше статистическим данным, но представляется неправильным и по другим соображениям. Дэни рассматривает влияние цен на преступность, не разбивая ее на ее совершенно различные формы: на преступность против собственности, против личности и общественного порядка. Относительно влияния хлебных цен на преступность против личности существует распространенное среди сторонников уголовно-антропологической школы мнение, что удешевление и вздорожание хлеба и других необходимых жизненных продуктов оказывает обратное влияние на число преступлений против личности: они повышаются при удешевлении хлеба и уменьшаются при его вздорожании. Важность такого утверждения очевидна: если оно правильно, то может быть поднят вопрос: должен ли законодатель принимать такие меры, которые поведут к удешевлению жизни, к уменьшению преступности против собственности, но в то же время и к развитию более серьезных преступлений против личности?

Объяснение такому обратному соотношению между ценами на хлеб и преступностью против личности криминалисты антропологи видят в том, что при удешевлении хлеба наступает улучшенное питание, увеличивается запас жизненной энергии и последняя находит себе выход в насильственных действиях, какими являются все преступления против личности. По мнению Ломброзо голод понижает половыt влечения, a хорошее питание увеличивает их, a вместе с ними приводит и к повышению преступлений против нравственности^[33]. Можно ли согласиться с таким объяснением, если даже признать, что удешевление пищи бедняка имеет своим следствием большее участие его в преступлениях против личности? Не думаем. Объяснение Ломброзо совершенно не считается со степенью физической истощенности бедных классов; об излишке энергии у них не может быть и речи: если каждая лишняя копейка, переплачиваемая бедняками на фунт вздорожавшего хлеба, превращает многих из них в воров и в других преступников против собственности, то удешевление на ту же копейку важнейших съестных продуктов дает лишь малую долю необходимой для трудовой жизни энергии. Легко себе представить, что руки голодного бедняка протягиваются за чужою собственностью, но трудно признать, что лишний фунт хлеба делает бедняка кровожадным, похотливым, буйным и задирой^[34].

Но существует и другое объяснение увеличения преступности в годы дешевых цен. Некоторые полагают, что удешевление хлеба ведет к алкоголизму, a этот последний поднимает преступность против личности. Такое объяснение менее противоречит интересам пролетариев, чем первое: оно не дает правительству права игнорировать условия экономического положения бедных классов, но лишь делает необходимой борьбу с алкоголизмом. Это объяснение опровергается наблюдениями, показывающими развитие пьянства не в годы падения цены на хлеб, но в годы чрезмерного ее увеличения. Есть такие ступени безысходной голодной нужды, где лишь водка дает забвение. Таково мнение Ваеr, автора выдающегося труда об алкоголизме. Одну из глав своей работы он начинает заявлением о своем согласии с Либихом, автором «Химических писем»: «страсть к спиртным напиткам не причина, но следствие нужды». Указывая на бродяг, нищих, проституток и детей пролетариата, вырастающих на улице, он говорит, что все эти ступени пролетариата тем более предаются пьянству, чем безнадежнее их нищета^[35]. В виде яркого примера можно указать на Aachen, где в 1874 году вследствие кризиса было закрыто 80 фабрик, заработок рабочих понизился на 1/3, число нищенствующих семей поднялось с 1864 до 2255, число кабаков с!83 до 305 и количество проституток с 37 до 101^[36].

Таково же мнение Вандервельда и многих других писателей^[37].

Этой же точки зрения держится и Колаянни, полагающий, что к алкоголизму ведут не лучшие материальные условия, но, наоборот, нужда и затруднительное экономическое положение^[38]. Криминалист социалист Bonger сводит причины алкоголизма к следующим: а) занятие некоторыми профессиями при слишком холодной или высокой температуре (таков труд матросов, портовых рабочих, машинистов, работающих в шахтах и пр.); занятие такими промыслами, при которых получается много пыли или газов (таков труд каменотесов, каменщиков и пр.); к алкоголизму ведет занятие и такими профессиями, при которых рабочим приходится иметь дело с алкоголем, как, например, рабочим на винных заводах; б) слишком большая продолжительность рабочего дня^[39]; в) дурное или недостаточное питание; г) дурные жилища; необеспеченное существование и безработица; д) отсутствие здоровых развлечений.

Итак, бедность, a не благосостояние является фактором алкоголизма. Но обратимся к цифрам преступности и хлебным ценам. Статистические данные нам показывают, что преступления против личности возрастают непрерывно, a цены на хлеб то падают, то возвышаются. Так, в Германии преступления против личности росли непрерывно с 1882 г. по 1898 г. и за все эти 17 лет было лишь два самых незначительных понижения в 1888 г. и в 1897 г. Между тем цены на хлеб претерпели за этот период несколько изменений: понижались с 1882 по 1887 г., повышались с 1888 г. по 1891 г. и затем падали до 1894 г. и снова поднимались до 1898 года. При этом, первое из этих двух понижений преступлений против личности совпадает, вопреки оспариваемого нами мнения, с понижением преступности против собственности в 1888 г., вызванным сильным падением цен на хлеб в 1887 г.

Добавим, что в рассматриваемый период германской статистики на годы с дешевою ценою хлеба не выпадает большого потребления пива (в 1887 г.—97. 9 литр. на голову, в 1888 г. —97. 5 литр.) и, наоборот, в наиболее дорогом году 1891 было потреблено 105.5 литр. То же самое было и относительно спиртных напитков: наименьшее количество потребленного спирта приходилось на дешевые 1887 и 1888 годы (3.6 литр. на голову), в наиболее дорогие годы 1891 и 1892 было потреблено больше почти на литр (4.4 литр.). Изыскания уже цитированного нами Вейдемана показывают, что преступления против личности (телесные повреждения) всего чаще совершаются в округе Зоннеберге (561 на 100 тыс.), где жизнь дороже и где вместе с тем совершается более преступлений против собственности; наоборот, в округе Хильдбургхаузене жизнь дешевле и в нем совершается менее преступлений не только против собственности, но и против личности (381 телесных повреждений на 100 тыс. населения).

Исследователь преступности в кантоне Цюрихе пришел к оспариваемому Колаянни и нами выводу относительно обратного влияния хлебных цен на преступность против личности. Но из прекрасных чертежей, сопровождающих обстоятельную работу этого автора видно, что движение линий, изображающих преступность против личности и хлебные цены, далеко не обратное. Так, мы усматриваем из его чертежа безостановочный рост, начиная с 1885 г. и до 1892 г., преступлений против личности, но в то же время цены на хлеб испытали шесть различных изменений: три раза падали и три раза снова поднимались. Падение же цен в период с 1881 до 1885 г. сопровождалось параллельным, за исключением одного 1884 г., понижением преступлений против личности. Впрочем, автор далек от мысли приписать понижению цен прямое развращающее влияние: ни в каком случае, говорит он, мы не можем признать законом тот факт, что лучшее экономическое условие ведет к большей преступности против личности... не столько хорошие материальные условия жизни сами по себе, сколько легкомыслие, грубость, неправильный образ жизни (алкоголизм) при достаточном материальном положении вызывают преступления против личности^[40].

Для Колаянни несомненна прямая связь между преступлениями против личности и бедностью, но особенно сильно косвенное влияние последней: она ведет к недостаточному воспитанию детей бедняков. Автор ссылается на исследования Bournet u Imeno Agius, установивших прямое соотношение между рассматриваемыми преступлениями и бедностью^41">[41].

Если от статистики мы обратимся к личным наблюдениям различных авторов, то среди них мы не найдем фактов, подтверждающих заключения уголовно-антропологов относительно обратного влияния хлебных цен на преступность против личности. Наоборот, нет недостатка в наблюдениях роста этих преступлений при неурожаях и общих голодовках. Такова известная среди криминалистов работа д-ра Matignon е бедности, преступности и суеверии в Китае. Автор отмечает распространенность среди китайцев преступления детоубийства, несмотря на запретительные императорские указы и приказы вице-королей. В более достаточных провинциях это преступление совершается реже и есть соотношение его с годами голода. Чаще убивают новорожденных женского пола, так как дочь более тяжелое для китайца бремя. Нужда же заставляет китайцев продавать своих дочерей для целей проституции. Наконец, автор объясняет бедностью распространенность среди китайцев произведения выкидышей: на стенах города можно видеть афиши аптекарей, расхваливающих силу своих снадобий и искусство врачей^[42].

Неурожаи, постигавшие Россию, всегда обогащали судебную хронику газет известиями о многочисленных случаях убийств и нападений с целью грабежа.

Таким образом мы склонны признать, что тяжелое экономическое положение является фактором преступлений и против личности. Но весьма значительный процент этих преступлений совершается под влиянием другого фактора—алкоголизма, развивающегося всего чаще, как было указано выше, на ночве бедности.

Громадное значение алкоголя, как причины преступности, было подмечено очень давно^[43].

Вместе с тем было установлено, что он оказывает более влияния на преступление против личности и общественного порядка, чем против собственности. Так, Ашафенбург сообщает, что наибольший процент привычных пьяниц, a также и лиц совершивших преступление в состоянии случайного опьянения был среди преступников против нравственности (9% привычных и 66% случайных, среди обвиняемых в сопротивлении властям (5,1% привычных и 70,1% случайных) и среди обвиненных в причинении телесных повреждений (3,1% и 51,3%)^[44]. На Международном Тюремном Конгрессе 1900 года обсуждался вопрос о влиянии алкоголя на преступность и указывалось, что 1/2 обвиняемых в нанесении ран обыкновенно находятся при совершении преступления в состоянии опьянения^[45].

Несомненно, что не все проступки и преступления рассматриваемой нами группы, совершенные в пьяном состоянии или привычными пьяницами, совершаются людьми бедных, неимущих классов. Интересные сведения в этом отношении сообщает Ашафенбург из жизни гейдельбергских студентов: по данным полицейского бюро г. Гейдельберга оказывается, что с 18 июня по 16 июля 1899 года в этом городе было арестовано 102 студента (при общем числе 1462 матрикулированных) за появление на улице в безобразно-пьяном виде и за совершение различных проступков, на какие подвинула их пьяная фантазия (тушение фонарей, бесчинства, нарушение тишины и пр.)^[46].

Если таково влияние алкоголя на людей воспитанных, образованных, то во сколько же раз сильнее оно должно сказываться на человеке бедном и темном, выросшем среди обстановки, где с раннего детства он видит грубые картины пьяного безобразия.

Нам остается выяснить влияние хлебных цен на преступления, направленные против властей и против порядка управления. Колаянни не соглашается с Ломброзо, что наиболее могущественными факторами революций являются физические. Он полагает, что и в данном случае главная роль принадлежит экономическим условиям. По мнению Ломброзо из 142 волнений в Европе с 1793 по 1886 лишь 48 были вызваны экономическими причинами, но это составит 1/3 общего числа. Что касается остальных волнений, то, по мнению Колаянни, в категорию «политических волнений, направленных против короля, властей и политических партий» должен входить экономический фактор. Он входит и в военные бунты и в беспорядки, направленные против иностранных рабочих. Насколько бывает благороден, чист и бескорыстен патриотизм отдельных личностей, настолько пружиной, проводящей в движение массы, почти всегда бывает экономическая нужда. В Нормандии с 1725 г. по 1768 г. было девять восстаний, вызванных бедностью. В Богемии, Тироле, в Прирейнских провинциях и в Польше были бесчисленные волнения, вызванные этой же причиною. Почти все восстания в Италии, происшедшие с 1860, были вызваны нуждою. Колаянни признает, что в наш век революционизирующее значение экономических кризисов уменьшается старанием правительств облегчить тягости страдающих. Но это им не всегда удается, как свидетельствуют октябрьские дни 1831 г. в Лионе, июньские 1848 г. в Париже, аграрная революция в Галлиции 1848 г. и многие кровавые бунты в Бельгии, Франции, Соединенных Штатах и Англии.

То обстоятельство, что волнения часто разрастались в Бельгии и Франции, хотя эти государства стали богаче, чем прежде, не опровергает, по мнению Колаянни, его основного положения о значении экономических условий, т. к. важно не количество богатства в стране, но его распределение, Придавая такое большое значение бедности, как фактору мятежей, волнений и революций, Колаянни полагает, что слишком тяжкая и долгая нищета делает человека бессильным, убиваете в нем энергию, приспособляет его к низшей среде. В данном случае Колаянни сошелся во взглядах с Ломброзо и Лаши, которые высказывают ту же самую мысль и подтверждают ее ссылками на более частые волнения в средние века в городах, организовавшихся в общины, чем в феодальных владениях, где народ страдал от тягостей страшной бедности; из 46 городов голода в Неаполе только шесть раз было совпадение голода и мятежей, но там же не было волнений во время голода 1182 года и в следующие за ним пять голодные годы, когда люди едва находили, в траве полей, чем кормиться. В Индии в страшные голодовки 1865—66 г. г., когда некоторые местности потеряли 25—35% населения, не было восстаний^[47].

К сожалению, вопрос о влиянии бедности и голодной нужды на мятежи и другие преступления против власти и установленного в стране порядка правления совершенно не разработан в уголовной литературе. Цитированный выше труд Ломброзо и Лаши вместе с работой Колаянни являются единственными, выясняющими причины политических преступлений. Но Ломброзо слишком мало уделил внимания рассмотрению экономических факторов, a Колаянни почти совсем не представил доказательств своих положений. Впрочем, что касается доказательств, то в данном случае ими не могут быть те статистические данные, которыми Колаянни и мы до сих пор пользовались.

Преступления рассматриваемой нами категории слишком незначительны по своему количеству, чтобы при их изучении можно было воспользоваться статистическим методом. Но метод наблюдения, т. е. исследование в каждом отдельном случае причин государственных преступлений, мятежа, волнений и пр., может и должен быть применен и в данном случае. Такое исследование привело самого Ломброзо и другого сторонника уголовно-антропологической школы Лаши к признанию за бедностью известной доли значения фактора преступности против властей и порядка управления. Но несомненно, что влияние экономических факторов здесь сильнее, чем думают сторонники уголовно-антропологической школы.

С каждым днем растет контраст между богатством и бедностью, увеличивается недовольство бедных классов своим положением и растет вражда пролетариев к тем, кого он считает виновниками своего приниженного положения, кого он называет своими эксплуататорами. Крайнее обострение розни между экономически-обеспеченным классом и другим, ничего кроме рабочих рук не имеющим, но может быть оспариваемо в наше время. На почве этой розни и классовой ненависти совершаются многочисленные преступления. Среди них мы назовем прежде всего анархистские покушения. Уголовные процессы анархистов показали, что исполнителями этих так волновавших общественное мнение покушений были по большей части рабочие, испытавшие на себе все тягости крайней нищеты. Казерио, убийца президента Карио, был бедный итальянец, по профессии булочник. Свое преступление он совершил в то время как был без работы. В одном из своих писем перед казнью он писал: «я хочу объяснить свой поступок... 14 лет от роду я узнал «общественный порядок», которым мы обязаны ничего не делающим, занимающимся потреблением. Все должно принадлежать рабочим. Плотники, каменщики, настроив множество домов, не имеют своего угла, где бы они могли преклонить голову; люди умирают с голоду, a рядом—магазины, переполненные всем необходимым, рядом—тысячи богачей, прожигающих ежедневно тысячи франков...»^[48]. Другой известный анархист Равашоль был тоже бедный рабочий; в проекте своей защитительной речи он в ярких красках рисует всю разницу в положений богатых и бедных классов и говорит: «Что должен делать тот, кто, несмотря на труд, все же терпит нужду в необходимом? Если ему придется прекратить работу, он умрет с голода и тогда в утешение трупу бросят несколько жалких слов. Я предоставляю это другим. Я предпочитаю контрабанду, воровство, подделку денег, убийство! Я мог бы просить милостыни, но это позорно и мерзко, и при том Ваши законы делают даже из самой нищеты преступление... Вот почему я совершил деяния, которые мне ставят в вину и которые являются лишь логическим последствием варварского состояния общества... Господа, не преступников надо судить, но уничтожить причины преступлений. Создавая статьи и кодексы, законодатели забыли, что они таким образом борются не с причинами, но лишь со следствиями и потому нисколько не уничтожают преступности... Что же делать? Уничтожить бедность, эту причину преступлений и обеспечит каждому удовлетворение его потребностей»^[49]. Те же мысли развивал бельгийский анархист Moineaux во время суда над ним в 1892 г.^[50]. Когда председатель суда спросил анархиста Лукени о мотивах его преступления, он отвечал: «Это—бедность». Вальян с 12 лет должен был сам зарабатывать свой хлеб и испытал все тягости нищеты^[51]. Во всех этих случаях, как и во многих других, влияние бедности авторов анархистских покушений на рассматриваемые нами преступления выступает выпукло и ярко^[52]. Но фактором этих преступлений является не только личная нужда и страдания анархиста, но и нищета и страдания других, за которых он борется.

Анархистские покушения можно назвать восстаниями отдельной личности против установившегося режима. Если эти восстания вызываются, как показывают наблюдения, экономическими причинами, то вне всякого сомнения установлено, что этими же факторами вызываются в большинстве случаев восстания и волнения массовые, поднимаемые целыми группами населения. Таковы, например, рабочие и крестьянские движения. Значение экономических причин в данном случае общепризнано. Россия, особенно за последние годы, дает многочисленные доказательства такого происхождения рабочих волнений и аграрных беспорядков, но эти важные явления русской жизни должны послужить предметом подробного и специального исследования криминалиста социологической школы. К сожалению, в настоящее время трудно и мало доступны для исследования такие наиболее ценные материалы по этому вопросу, как результаты, добытые предварительными и судебными следствиями: почти все эти процессы слушались при закрытых дверях и лишь отрывочные сведения попадали о некоторых из них в иностранную и заграничную русскую печать.

 

---

 

^[1]Colajanni II v. 543—657.

Alfredo Niceforo: La delinquenza in Sardegna Cap. V: condizioni economiche e criminalita. Eduard Reich: De l’influence du Systeme economique et social sur la criminalite. (IV congres intern, de psychologie tenu a Paris 1900, 756—760 p.p.). Georg Mayer: Das Gesetzmassigkeit im Gesellschaftsleben. München, 1877. Haston Richard: Les crises sociales et les conditions de la criminalite (Annee sociologique publiee sous la direction de Durkheim 3-me annee). Joli: La France criminelle, Paris. IX chap. Tarde: La criminalite et les phenomenes economiques. Arch. d'anthr. crim. XV t. Denis Hector: La depression economique et sociale et l'histoire des prix. Jxelles—Bruxelles. 1895, 166—168 p.p. Denis Hector: доклады 3 и 5 Межд. Антроп. Конгрессам. Herman Berg: Getreidepreise und Kriminalität in Deutschland seit 1882, (Abhandlungen des kriminalistischen Seminars an der Universität Berlin. Neue Folge, I B. II Heft, Berl, 1902),Walter Weidemann: Die Ursachen der Kriminalität im Herzogtum Sachsen Meiningen (ibid, II B., I Heft, 1903). Albert Meyer: Die Verbrechen in ihrem Zusammenhang mit den wirtschaflichen und socialen Verhältnissen im Kanton Zürich. Jena. 1895. Lindenberg: Die Ergebnisse der Deutschen Kriminalstatistik 1882—1892. (Jahrbücher für Nationalökonomie und Statistik 1894, VIIІ B., Dritte Folge). Fornasari di Verce: La criminalita e le vicende economiche d'Italia dal 1873 al 1890. Torino 1894. Lombroso: Die Ursachen und Bekämpfung des Verbrechens. Berl. 1902, 67— 77 стр. E. H. Тарновский: Влияние хлебных цен и урожаев на движение преступлений против собственности в России Жур. Мин. Юст. № 8, 1898. W. A. Bonger- Criminalite et conditions economiques. Amsterdam. 1905. Van Kan: Les causes economiques de la criminalite, 1903. Damme: Die Kriminalitat und ihre Zusammenhänge in der Provinz Schleswig—Holstein vom 1882 bis 1890 Zeitschr. f. d. g. Str. ХIII B.

^[2] Розин H.: О крайней необходимости. 1899. 62 стр.

^[3]Eugene Rostand: Criminalite et socialisme. Его же: Pourquol la crlminalite monto en France et basse en Angleterre. Reformo Sociale 1897.

^[4] Joly цитирует мемуары бывшего начальника сыскной полиции Масе: Un joly monde: из ста воровок одна крадет по нужде, мужчины крадут вино, ликеры, женщины—шоколад, конфеты, пирожное и фрукты.

^[5] Joly. La France criminelle 1889. 363 р. См. статью Е. Д. Синицкого: Моралистическое направление в угол. пр. Сбор. Правовед. IV кн.

^[6] Henri Joly: La France criminelle. 358 p.

С большими оговорками признает влияние бедности также и Proal («Le crime et la peine» Paris 1892, Ch: IX Le crime et la misere). Он не отрицает влияние голода: преступность растет в годы неурожаев и при том в Алжире сильнее, чем во Франции, так как арабы менее предусмотрительны. У диких влияние голода еще сильнее; они не останавливаются даже перед убийством стариков. Однако, по мнению Proal, случаи, когда преступление совершается под влиянием нищеты, не многочисленны (202 р.). Хотя распределение и неравномерно, но общество все более проникается, по мнению Proal, своим долгом к бедным: «се n'est pas pour se soust raire а, la misere, mais pour se procurer la richesse, le luxe, les plaisirs on pour satisfaire les passions que la plupart des crimes sont commis». Жадность и страсти, толкающие на преступление, такое же достояние богатых, как и бедных. «Се qui provoque un crime, c'est bien moins la pauvrete, que le chеmage». (206 p.). Proal убежден, что рост благосостояния и образования никогда но сделают уголовный кодекс лишним. (207 стр.).

^[7] По данным французской уголовной статистики (Compte general 1900), число дел о кражах—проступках всегда превышало в несколько раз число краж—преступлений, подсудных суду присяжных; так;

 

 

^[8] Исследование Strarke (Verbrechen und Verbrecher. Ber. 1884), касается Пруссии; в ней число краж леса достигло maximum в период 1854— 1876, в годы наиболее высокой цены на хлеб; оно падало до minimum в годы низких цен и оставалось на среднем уровне при средних ценах на хлеб (см. Lombroso: Die Ursachen n. Bekämpfung des Verbrechens, ctp. 68).

^[9] Proal le crime et la peine. 1892, 202 стр.

^[10] Garofalo: La Criminologiе 1896. 170 p.

^[11] Доходы бедных увеличились, говорит Гобсон, но их желания и потребности увеличились еще больше. Отсюда рост сознательной классовой ненависти, большая вражда бедных к богатым. Они (бедные) были некогда голы и не стыдились этого; но мы показали им лучшие условия жизни. Мы подняли норму требований, предъявляемых ими к приличной человеческой жизни, но мы не увеличили для них в соответствующей степени возможности достичь этого. Гобсон: Проблемы бедности и безработицы. 1900 г. 26 и 27 стр.

^[12] Гобсон поясняет последствия такого сокращения бюджета на примере: «сократив на половину доход богатого человека, вы принудите его сократить свои расходы; он должен будет отказаться от своей яхты, от своей кареты или от какой-нибудь другой роскоши, от такого сокращения расходов пострадает его гордость, но оно не причинит ему особенно больших личных неудобств. Но если вы сократите на половину доход хорошо оплачиваемого механика, то вы доведете его и его семью до крайней бедности» (ук. соч. 8 стр.).

^[13] Compte general de l'admin. de la just. crim. 1902 p.p. ХХVІІІ, XXVII. Незначительна также преступность рыбаков; она объясняется условиями их жизни вне общества, на море. Не все отчеты ставят сведения о профессии обвиняемых в соотношение с числом лиц этой профессии среди всего населения страны.

По отчету за 1882 год приходилось обвиняемых муж. пола в суде присяжных на 100.000 лиц той же профессии: земледельцев 16, рабочих земледельцев 24, занятых в промышленности 25, в торговле 38, либеральные профессии 28, прислуга 49, рантье, собственники 6 (Compte general за 1882г., XII стр.).

За 1887 г.: земледелие—14 муж. промышленность—26, транспорт—33, торговля—21, прислуга—20, собственники, рантье, либеральные профессии 12, без занятий и неизвестно 139 (IX р.).

^[14] Kriminalstatistik 89 B. 312—313, s. 95 B. 314—315 s; 120 B. 330-331; 126 В. 330. Наибольшее число осужденных приходится на рабочих и поденщиков.

^[15] Колаянни ссылается на работу Stevens Les prisons cellulaires en Belgiquo (есть русский перевод: Стевенс. Одиночные тюрьмы в Бельгии. М. 1903 г. 167 стр.1.

Стевенс указывает на прямое соотношение населенности тюрем и цен хлеба в сороковые и пятидесятые годы. Другие цифры Колаянни относятся к тридцатым годам прошлого века и только немногие к семидесятым и восьмидесятым. (Colajanni: o. с. 549 и след. стр.).

^[16] По совершенно справедливому замечанию Мейера, подтвержденному и другими исследователями, влияние цен хлеба на преступность сказывается не только в том же году, когда происходит резкое изменение в них, но и в следующем году: «Die Gewoheiten der Menschen schaffen gleishsam eine kriminelle Inertie». Несомненно также, что не все преступники судятся в тот же год, когда они совершили свое преступленио. Meyer о. с. 30—31 стр.

^[17] Tarde: o. c. Arch. d'ant. cr. XV t, также IV t.

^[18] Berg: o. c. 284, 286 стр.

^[19] Так, в то время как на 100.000 уголовно-зрелого населения приходилось в 1882—1898 гг. до 325 ежегодно осужденных за воровство, наивысшие за все 17 лет цифры осужденных за грабеж были лишь 1,4, за вымогательство 1,9, за подделку бумаг 14, за банкротство 2,7 на 100.000 населения.

^[20] Berg: o. c. «Wer stiehlt, hat meist nicht genug: wer betrligt, hat regelmassig genug, will abеr mehr haben, als er hat» 295—296 ыs.

^[21] В периоде 1883 —1892 гг., при 100 обманах в среднем, приходилось в Германии на октябрь—102, ноябрь — 116, декабрь—120, январь— 107, февраль — 111, март — 94, апрель—89, май—90, июнь и июль по 95, август—91 и сентябрь 90 (Kriminalstatistik für das Jahr 1894, II, 53 стр. цитировано по Bonger: o. c. 619 p.). Также Fornasari di Verce нашел, что в период с 1880 по 1890 обманы увеличивались и уменьшались в Италии параллельно с числом простых краж и ценою на хлеб (Lа criminalita e le vicende economiche d'Italia. 1894, 157 p., § 25-31).

^[22] Ha 100.000 населения приходилось в средyем осужденных в год (период 1893—1897 гг.) в округе Хильдбургхаузен 14 и в Мейнингене 18.5, при 8 жителях на дом, в округе Заальфельде 20, при 8,5 жителях, в Зоннеберге 27 при 12 жителях на дом (Weidemann. о. с. 44 s.).

^[23] Weidemann: o. с. 52 s. Ho в округе Хильдбургхаузене было наименьшее число занятых в торговле (71 на 1000 жителей) и наименьшее количество осужденных за обманы (67 на 100.000 населения).

^[24] Эти губернии следующие: Петербургская, Псковская, Новгородская, Вологодская (5 юго-западных уездов), Ярославская, Тверская, Смоленская, Калужская, Московская, Владимирская, Костромская, Вятская, Пермская, Казанская, Нижегородская, Симбирская, Самарская, Саратовская, Пензенская, Тамбовская, Рязанская, Тульская, Орловская, Черниговская, Курская, Воронежская, Донская область, Харьковская, Полтавская, Екатеринославская, Таврическая, Херсонская и Бессарабская. E. H. Тарновский: указ. статья, 76 стр.

^[25] Такое мнение было высказано Lombroso: Die Ursachen etc. 72 стр.

^[26] Е. Н. Тарновский: ук. статья., 80-82 стр.

^[27] Е. Н. Тарновскгй стр. 82. Colajanni o. с. II v. 544 p. Le abitudini contratte non si modificano da un giorno all'altro, ma i bisogni s'impongono spesso all improvviso e turbano lo spirito e il senso morale. Реrcio e pin costante e regolare l'aumento nei reati consecutivo al disagio economico che non la diminuizione nel caso opposto quando gift si sono contratte abitudini viziose, si s attenuata la forza morall inibitrice e si e perduto sinanco l'uso del lavoro, che onestamento ci consenta il conseguimento degli opportun mezzi di sussistenza. 544 p.

^[28] Е. Н. Тарновский исследует преступность по девяти из тех 11 районов, на которые разбивает Россию В. И. Покровский в своей работе: Влияние колебаний урожая и хлебных цен на естественное движение населения. 2-й т. Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны народного хозяйства, под ред. проф. Чупрова и Посникова. Таковы районы: Петербургский (подстоличный из губерний Петербургской, Псковской и Новгородской); промышленный район из губерний Московск., Владимир., Ярослав., Тверской, Смолен., Калужской; восточный черноземный район Казан., Симбирск., Саратов. и Самарская губ. и др. районы.

^[29] Майо Смит. Статистика и Социология. 83 стр.

^[30] В 1846—47 гг. был неурожай ржи, картофеля и пшеницы. Влияние неурожаев было увеличено введением машин в льняной промышленности, и число осужденных к тюремному заключению поднялось с 28,8 в 1845 г. (на 10.000 жителей) до 47.9—в 1846 и 65.3 в 1847 Г.; в 1848 г. было 42,4 осужденных, в следующем году 25, a в 1850—19.8 (H. Denis: La criminalite et la crise economique. 366 p.).

^[31] H. Denis: o. c. 366—371 p. p.

^[32] Ненормальное положение трудящихся классов сказывается в более высокой их преступности. По вычислениям Вейдемана наибольшее число преступлений против собственности совершалось в тех округах где было больше занятых в. промышленности. Так, на 100000 населения было осуждено в среднем за год (период 1893—97 гг.):

 

 

Автор задался целью выяснить влияние на преступность положения рабочих занятых в кустарных производствах и на фабриках с паровыми двигателями. Он нашел, что в округе Заальфельде машинный труд развит в 17 раз более чем в более преступном округе Зоннеберге. Положение кустарных рабочих в Саксен-Мейненгенском герцогстве особенно тяжело: они работают по 14—16 часов, a фабричные рабочие по 8—10 часов в сутки, кустари проводят ночи в нездоровой атмосфере этих дурных жилищ, служащих мастерскими; притом рабочий день кустаря оплачивается дешевле: (Weidemann: o. с. 47—50). Еще сильнее влияние промышленного труда на преступность детей против собственности.

 

 

Весьма ценной является работа Fornasari di Verce. Исследование автора охватывает период с 1873 по 1890 г. Он изучает влияние на различные преступления заработной платы рабочего, выраженной в количестве часов, потребных в каждом из исследуемых им годов на заработок определенного количества хлеба. Свои окончательные выводы автор резюмировал так: под сильным влиянием экономических факторов находятся кражи и вообще мелкие преступления против собственности, обманы и присвоение; эти же факторы влияют достаточно на разбой, грабеж без убийства, на семейные преступления, на мелкие преступления против личности; мало влияют на преступления против общественного спокойствия и порядка управления (кроме возмущений); не влияют на преступления против государственной безопасности, против религии, на поджоги, лжесвидетельство и др. (Fornasari di Verce: o. c. 107 стр.). Выводы Вейдемана и Fornasari di Verce несколько ослабляются тем обстоятельством, что оба автора брали цифры всей преступности, но разделяя преступников по их профессиям. Несомненно, что при изучении влияния заработной платы, было бы правильнее брать цифры преступности только рабочего класса, a не всего населения. Но недостатки уголовной статистики не позволили сделать этого, и метод названных криминалистов должен быть признан лучшим из тех, которыми они могли воспользоваться при современном положении материала. О влиянии на преступность положения рабочего класса говорит также Felice (в главе: Віlаncio del dellitto e bilancio del lavoro); в частности он подробнее останавливается на условиях труда работающих в серных шахтах, один из которых, заключенный в едва ли не самую худшую тюрьму, говорил автору: «Здесь есть кровать, вот—суп, здесь воздух!.. Этого не сравнишь с шахтою. О, если бы у моей семьи было все это!..» (Felice: Principii di sociologia criminale) 101 p.). См также: Proal: Le crime al la peine 1892, 223—230) (la criminalie et les professions. Lombroso e Laschi: Il delitto politico e le revoluzionu Torino. 1990. 511-143 p.p.

^[33] Lombroso: Die Ursachen etc. 74 стр.

^[34] Так как Ломброзо и его последователи любят при изучении преступника делать экскурсии в область животного и растительного царства и сравнивать преступного человека с животными, то не лишне указать, что самые хищные звери становятся после хорошей кормежки менее страшными.

^[35] Baer: Der Alcoholismus, seine Verbreitung etc. 1878. 317—318 стр.

^[36] Lombroso: Die Ursachen etc. 79.

^[37] Вандервельд: Экономические факторы алкоголизма. Алкоголизм и народ. Перев. Современная библиотека. 1904 г. «Нет никакого сомнения в том, что алкоголизм имеет свои глубокие причины; что безысходная нужда, недостаточное питание, невозможное состояние жилищ, излишняя продолжительность рабочего времени и т. п. являются фактором, способствующим распространению этого бича человечество». 37 стр.

^[38] Colajanni: Alcogolismo. Catania 1887.

^[39] Bonger: Criminalite etc. 417 p.: в Австралии, в штате Виктории, введению восьмичасового рабочего дня противились кабатчики.

^[40] Meyer: o. c. 97 стр.

^[41] Colоjanni: o. с. 553 p.: Bоurnet (La Criminalite en France et en Italie. P. 1884, 47 p.) нашел, что наибольшее число убийств выпадает на годы экономических кризисов (1839, 1840, 1843,1847, 1867,1876,1881). Imeno Agius (Revista de Espana: 26 oct; 1885) отмечает, что преступления против собственности и личности возрастали одновременно с дороговизной продуктов в 1812-1817 гг.

^[42] Matiynon знакомит читателей с интересной китайскою литературою посвященной апологии убийства по нужде. Он приводит между прочим, рассказ «о добром сыне». Добрый сын, имеющий жену и ребенка, говорит жене: «у нас нечем кормить семью; надо убить нашего сына. Тогда мы будем в состоянии прокормить моего старика отца. Если отец умрет, то боги не дадут другого, a ребенок у нас может всегда родится другой». Жена соглашается, ребенка убивают сами родители, и мораль басни не нуждается в комментариях. Superstition, Crime et raisere en Chine. 1899, 224—235. Два года тому назад газеты сообщали о страшном голоде, постигшем Китай и отмечали быстрое возрастание числа убийств и разбойничества. «Рис сгорел, пишет очевидец, урожай совершенно пропал, реки высохли. Все население было вынуждено кормиться кореньями, пить гнилую воду из грязных луж. Целые семьи и даже села погибали от голодного тифа... Разбойничество достигло высших размеров. Те, которые спаслись от голода, подвергались опасности умереть от рук убийц. Ужас и паника, наведенные на население разбойничьими шайками, превосходят всякое описание (Figaro 1903 г., цитировано по «Курьеру» 1903, IX).

^[43] См. об этом П. И. Григорьева: Алкоголизм и преступления в С.-Петербурге 1900 г. Уже в 1483 г., т.е. 28 лет спустя после изобретения книгопечатания, были изданы в Германии книги об алкоголизме; также Baer: о. с. 339—340 стр. В Англии уже в 1834 году была выбрана Парламентская Комиссия для выяснения влияния алкоголизма. Кетле в своей социальной физике (sur l’homme II v. 341 p.) заявлял, что чем менее предпринимает общество для подавления пьянства, тем более оно ведет к увеличению числа преступлений; сумма, которую получает государственная казна от пошлины на водку и от налогов с питейных заведений, она с избытком затрачивает на отправление уголовной юстиции, на издержки по содержанию тюрем, рабочих домов и заведений для душевнобольных. Кроне, известный Германский тюрьмовед, определяет на основании своей 20-летней практики в четырех немецких княжествах, что 70% всех преступлений и проступков стоят в более или менее тесной связи с пьянством. Уже цитированный нами Baer (der Alkoholisnmus coобщает цифры о 30041 заключенных в 49 каторжных тюрьмах, 21 исправительном доме, 32 тюрьмах; он нашел среди них 43,9% поверженных пьянству. (Eine Kriminalpsycliologische Studio. Alkoholgonuss u. Verbrechen. Von. Aschaffenburg. Zeit. f. d. g. Str. XX B. 81—100).

^[44] Среди остальных преступлений чаще других совершается в состоянии опьянения нарушение домового мира (55,2%) и всего реже воровство (16,5%) Aschaffenburg: о.с. 84-85 стр.

^[45] Actes du Congres Penit. Intern. 1900, l vol. «Quelle est dans les divers pays l'influence reconnue de l'alcool sur la criminalite?» Было представлено девять докладов. Докладчики, принадлежавшие по своей национальности к различным государствам, определяли процент алкоголиков среди преступников различно: Molgot—59^e/₀, Marambat—64%, Sullivan—60% (Англия), Baker—от 55 до 60% Schaffroth—42% (Швейцария), Wieseigren—74,8 (Швеция). По сообщению Aschrott (Einfluss des Alkoholismus auf Verbrechen, Verarmung und Geistkranheit. Blat. f. d. Geffängnisskunde XXXI B. 63—65) статистическое бюро Массачусетского штата нашло, что в 1894—95 гг. из 26672 осужденных 21863 находились при совершении преступления в пьяном состоянии. См. также Пионтковского А. А. «Роль алкоголизма в этиологии преступлений». Ж. М. Ю. 1903 № 4.

^[46] Aschaffenburg: o. с. 91 стр. За указанный месяц редкий день проходил без ареста пьяных студентов, и бывали дни, когда число арестованных достигало восьми, семнадцати и даже девятнадцати человек.

^[47] Colajanni: o. с. II v. § 126.

«Если народ поднимает восстание, то наблюдения показывают, что он находится в состоянии относительного благополучия (in un stato relativo di benessere), т. к. при крайней нужде, народ, как и человек, не имеет достаточно энергии для действия», Lombraso et Lasсhi o. c. 81 p. и след.

^[48] Roux: Caserio en prison. Arch. d'Authr. crim. 1903. 18 v.

^[49] Roux: Etüde psychologique de Ravachol Arch. d'Anthr. crim. 1903, 18 v. 551 p.

^[50] Jules Moineaux Lettres d'un forcat. Ix—Brux, 1900.

^[51] Bonger: o. c. 707.

^[52] Об анархистах, кроме указанной вые литературы, см. Doehn: Der Anarchismus und seine Bekämpfung. Zeitschr. f. d. g. Str. XX B. 33—79. Автор делит причины анархистских покушений на общие и индивидуальные и относит к числу первых политическое, специальное и культурное положение страны 70 стр. Lombroso: Die Anarchisten. Dubois: 'Le peril anarchiste. 1894. Seuffert; Anarchismus und Strafrecht. 1899. Plechanow; Anarchismus und Sozialismus. Berl, 1894. Bonger, o. c. 705—710 p.p.

---