Психологическая библиотека

3. ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ В СССР

ОСОБЕННОСТИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ПРЕСТУПНОСТИ В ПЕРИОД 1917-1960 гг.

Преступный мир в действии

Великая Октябрьская социалистическая революция, поставила цель ликвидировать навсегда в нашей стране эксплуататорское общество, резко обнажила все его социальные пороки и изъяны, для преодоления которых нужно время и нужна железная рука ¹.

Особенно ярко в форме различного рода антиобщественных посягательств проявились они на первом этапе развития нашего государства. Сравнивая преступность начала 20-х годов с ее уровнем в последний период существования царской России, М. Н. Гернет отмечал, что «как ни велики приведенные цифры преступности в Москве перед первой мировой войной, они очень незначительны в сравнении с последующими». Если в предвоенные годы в Москве, по данным сыскной полиции, ежегодно совершалось приблизительно 2600 — 2700 краж, то лишь в первом квартале 1923 года их было зарегистрировано 5209. Аналогичное положение отмечалось и в группе корыстно-насильственных преступлений.

Рост преступности в переходный период от капитализма к социализму не являлся чем-то неожиданным и рассматривался большевиками как закономерное, вполне объяснимое явление. В. И. Ленин писал тогда, что разложившиеся элементы буржуазного общества не могут не показать себя «иначе, как увеличением преступлений, хулиганства, подкупа, спекуляций, безобразий всякого рода» ².

Классовая ненависть буржуазии и ее союзников находила выход даже в малейшем причинении вреда новым общественным отношениям. Не удовлетворяясь активной антисоветской деятельностью многочисленных контрреволюционных организаций, они зачастую прибегали к услугам профессиональных преступников, стараясь создать в стране атмосферу хаоса и паники. Только в 1918 году было арестовано 31 489 человек, занимавшихся контрреволюционной деятельностью, и связанных с ними рецидивистов-уголовников ³.

Одним из факторов роста преступности и особенно профессиональной явилось влияние идей анархизма, которые впоследствии трансформировались в чисто блатные нормы поведения. В сообществах этого так называемого политического течения чаще всего находили приют уголовные элементы, прикрывая преступную деятельность лозунгами борьбы за «идею». Под крышей вооруженных анархистов они чувствовали себя в безопасности. «Анархические отряды являлись скопищем всякого рода антисоветских элементов, пристанищем хулиганов и уголовных элементов» ⁴. Не случайно после того, как под руководством и при непосредственном участии Ф. Э. Дзержинского в ночь на 12 апреля 1918г. в Москве было арестовано 400 вооруженных анархистов, уголовная преступность в столице сократилась на 80%.

Основными же причинами уголовных проявлений выступали голод, нищета и безработица. Обнищание народных масс усугублялось разграблением государства армиями интервентов, причинивших материальный ущерб на сумму 77 млрд. золотых рублей. Однако эти коренные причины в большей мере были общими для всей преступности.

Основу профессиональной преступности составляла тогда детская беспризорность — результат гражданской войны и интервенции. Это явление достигало колоссальных размеров.

«У нас, — писала Н. К- Крупская, — зарегистрировано 7 млн. беспризорных (а сколько не зарегистрировано!), а в детские дома, самое большее, помещено 800 тыс. Куда же девать остальных?»⁵ .

Основная масса беспризорных на протяжении многих лет добывала средства к существованию как придется, чаще всего кражами, которые, по словам М. Н. Гернета, были типичным преступлением, совершенным ребенком и подростком.

В последующие годы многие виды корыстных преступлений были связаны с нэпом. С одной стороны — преступления нередко совершали сами нэпманы, а с другой — они становились потенциальными жертвами, криминализирующими специфическую категорию уголовников, которые их обворовывали, грабили, вымогали у них деньги и ценности. При этом многие опасные преступники объясняли свои действия «идейными» соображениями, выдавая себя за борцов с буржуазией. Один из них — Мишка «Культяпый», участник 78 убийств, даже посвятил себе стихотворение, в котором поэтически воспевал идеал свободы и борьбы с «игом нэпмачей».

Совокупность указанных выше и других причин, а также отвлечение значительных сил молодой Советской республики на подавление контрреволюции, отсутствие опыта борьбы с криминальным профессионализмом — все это способствовало активизации преступного мира и росту преступности. Особенно увеличилось в эти годы число насильственных и корыстных преступлений.

По профессии - убийца

К наиболее распространенным преступлениям насильственной группы относились умышленные убийства. Однако удельный вес убийств по корыстным мотивам был не высок. По данным В. Меньшагина, они составляли в 1924 году 18,6%. К убийцам этой категории он относил: 1) преступников-профессионалов из числа воров, для которых убийства являлись как бы переходной границей от воровства к бандитизму; 2) лиц, совершавших убийства из-за голода и безработицы; 3) нэпманов, совершавших убийства из алчности и стяжательства.

Подобная дифференциация была, на наш взгляд, не совсем удачна ввиду неопределенности критерия.

Если говорить о профессиональных убийцах, то их число в 20-е и 30-е годы вопреки сложившемуся мнению было не столь велико. Суждение о распространенности такого рода убийств возникло по двум причинам. Во-первых, — в связи со значительным общим количеством убийств, в чем немалую роль сыграли последствия классовой борьбы и активное сопротивление контрреволюционных элементов.

Во-вторых, этому способствовало упрощенное толкование понятия личности профессионального преступника вообще и убийцы в частности. Достаточно было усмотреть жестокость или изощренность в способе совершения преступления, как виновного считали профессионалом. Так, С. Укше, исследуя личность корыстных убийц из числа женщин, не нашел ни одного случая совершенного ими профессионального убийства, однако отметил такие признаки профессионализма, как отсутствие раскаяния, спокойное, детальное описание картины убийства, несоответствие между мотивом и тяжестью преступления, хладнокровие при его совершении. Относить эти признаки к профессиональным, тем более в одноэпизодных убийствах, вряд ли правильно. Они скорее характеризуют нравственно-психологические черты личности преступниц.

К профессиональным убийцам 20-х годов можно в полной мере отнести таких преступников, как Петров-Комаров, ленинградские Ленька Пантелеев и Карл Юргенсон, члены банд Когова-Смирнова и Мишки Культяпого. Петров-Комаров, например, совершил более 30 убийств (признался в 29). В его действиях обращает на себя внимание детально отработанная техника совершения преступлений, знание психологии своих жертв, которых он зазывал к себе домой и там за разговором убивал молотком.

Котовым-Смирновым (дореволюционный рецидивист) было совершено 116 убийств с целью ограбления. Все они отличались крайней жестокостью. В качестве орудий преступления использовались топор и молоток.

Другие же убийцы (всего 250), которых, например, обследовал С. В. Познышев, характеризовались криминальным дилетантизмом, и их можно отнести к случайно-ситуационному типу преступника.

Уголовный бандитизм

К распространенным и опасным имущественным преступлениям первых лет становления Советской республики относились бандитизм, разбойные нападения и грабежи. При анализе уровня бандитизма следует иметь в виду, что уголовное законодательство, а вслед за ним и юридическая литература тех лет считали групповой разбой бандитизмом (ч. 2 ст. 184 УК РСФСР 1922 г.). Если учесть, что разбойные нападения практически во всех случаях совершались группой лиц, то нетрудно понять, почему статистический показатель бандитизма был так велик.

Тем не менее бандитизм в нашем сегодняшнем его понимании был тогда явлением распространенным. От бандитских проявлений уголовного характера, имевших все признаки криминального профессионализма, необходимо отличать так называемый политический бандитизм, который преследовал цель ослабления и даже свержения Советской власти (например, банды Антонова на Тамбовщине, Махно на Украине и иные формирования подобного типа).

Ликвидацией политического бандитизма занималась большей частью Красная Армия. Не случайно М. Н. Тухачевский, М. В. Фрунзе, организовывавшие ликвидацию таких бандсоединений, полагали, что политический бандитизм является составной частью гражданской войны.

Однако уголовный бандитизм также характеризовался устойчивостью больших вооруженных групп, налетчиков, во главе которых нередко стояли профессиональные преступники с дореволюционным стажем. Во второй половине 1917 года только в Москве действовало около 30 таких банд. Аналогичное положение наблюдалось и в других крупных городах республики. В Петрограде, например, наводила страх на людей банда, возглавлявшаяся профессиональным убийцей Александровым по кличке «Мишка Паныч», на Псковщине в течение пяти лет действовала банда, насчитывавшая 165 человек, под командой Воробья. В Хабаровске орудовала шайка налетчиков под руководством Седлицкого, в Херсонском уезде — банда Абрамчика Лехера и т. п. Организованные банды, как правило, имели для большего устрашения таинственные названия. Например, «Черная маска», «Девятка смерти», «Бим-бом», . «Руки на стенку», «Деньги ваши, будут наши», «Банда лесного дьявола» и др. Наибольшего роста уголовный бандитизм достиг в 1921 — 1922 гг., что совпало с начавшимся в стране голодом. Бандитизм того периода отличался не только совокупностью политических и уголовных мотивов, но и крайне жестокими формами насилия.

По мере того как в стране налаживалась нормальная жизнь, количество бандитских проявлений сокращалось. Если в 1922 году в Российской Федерации было возбуждено 2097 уголовных дел о бандитизме, то в первом полугодии 1927 года лишь 573.

Вспышка бандитизма отмечалась затем в период коллективизации. Причем мотивы политического характера кулаков весьма быстро приобретали типичную уголовную окраску, а банды превращались в профессионально организованные сообщества разбойников.

Профессиональные налетчики

О распространенности в тот период разбоев и грабежей говорят следующие данные. Согласно сведениям Центророзыска, в 38 губерниях РСФСР в 1919 году было совершено 2816 грабежей и разбоев, а в 1920 году — 7319, что в массе всех преступлений составляло 5%. Около 95% всех разбойных нападений были вооруженными; каждое второе из них совершалось на улице.

Характерен способ совершения большинства этих преступлений. Преступники устраняли всякую возможность противодействия со стороны жертвы и обычно использовали психологическое воздействие. Удельный вес разбоев с причинением телесных повреждений и лишением потерпевших жизни составлял лишь 11%.

Данное обстоятельство, если учесть, что почти все грабители и разбойники были вооружены, на первый взгляд кажется странным. Однако незначительную степень физического насилия можно объяснить двумя причинами: во-первых, уверенностью преступников в исходе дела, обусловленной четкостью подготовки и.совершения преступлений; во-вторых, малым риском задержания милицией. Последнее подтверждается нередкими фактами позерства, наигранности действий преступников во время нападения. Вспомним, например, .галантные извинения Леньки Пантелеева при грабежах.

Если говорить о грабежах, то они в криминологическом аспекте мало чем отличались от разбойных нападений, совершались также группами, из которых лишь 15% относилось к устойчивым шайкам, возглавлявшимся профессиональными преступниками.

В литературе распространено мнение, что подавляющую часть преступников в 20-е годы составляли безработные или лица без определенных занятий. Причем это даже аргументировалось А. Учеватовым обобщенными данными о личности бандитов и грабителей в следующей таблице.

Данные таблицы настораживают даже не специалиста: полнейшее отсутствие профессиональных преступников и рецидивистов. Это объясняется тем, что лица, задержанные за совершение преступлений, сами заполняли карточки и чаще всего объявляли себя безработными. В результате более 80% преступников оказались в графах «безработные» и «без определенных занятий», хотя можно с уверенностью утверждать, что многие из них были профессионалами. Под видом безработных скрывались опытные рецидивисты и профессиональные преступники, поскольку указанное ими социальное положение являлось смягчающим вину обстоятельством при определении меры наказания и, наоборот, отнесение к профессиональному типу — отягчающим.

Об ошибке в проведенном анализе свидетельствуют, например, ранее опубликованные в печати данные изучения личности осужденных за совершение одного из «18 важнейших преступлений», где из числа бандитов и разбойников около 32% оказались рецидивистами, а безработных и лиц без определенных занятий — только 6—8%. Поэтому совершенно справедливо было утверждение о том, что «учитывая классовую линию, строго проводимую в судебных органах, весь рецидив, всеми доступными для него способами старается скрыть свое прошлое и в большинстве выдает себя «за крестьян» и «рабочих».

Мир воров

Особое место в структуре преступности 20-х годов занимали кражи, удельный вес которых среди всех преступлений составлял 23%, а среди имущественных — 73%. В первый месяц после мартовской амнистии 1917 года только в Москве было совершено 6884 кражи. В последующие годы ежемесячно совершалось свыше тысячи краж.

Эти преступления, как и в дореволюционной России, являлись основной специальностью профессиональных преступников. Так, московский уголовный розыск (и не только он) дифференцировал воров на следующие основные категории: 1) взломщики; 2) «домушники»; 3) «монтеры», «прислуга» и т. п.; 4) «наниматели квартир», «посетители врачей, адвокатов» и пр.; 5) карманщики городские; 6) карманщики крупные, «марвихеры» высшей марки, 7) воры-отравители; 8) железнодорожные воры, крадущие на вокзалах; 9) похитители железнодорожных грузов; 10) воры велосипедов; 11) конокрады; 12) «церковники»; 13) «городушники» — похитители из магазинов; 14) «вздерщики», крадущие при размене денег; 15) «хипесники», обкрадывающие посетителей любовницы-проститутки; 16) скупщики краденого; 17) грабители; 18) «подкладчики»; 19) содержатели воровских притонов.

Однако эта установленная уголовным розыском классификация воровского преступного мира далеко не исчерпывающа. Как писал М. Н. Гернет,-«сами воры-профессионалы дифференцируют себя значительно подробнее и, кроме перечисленных групп, знают еще и много других». Достаточно сказать, что карманные воры имели до десяти разновидностей, каждая из которых делилась на более мелкие в зависимости от специализации преступника.

Наиболее полное представление о профессиональном воровстве тех лет дает классификация воров, приведенная И. Н. Якимовым и содержащая 28 основных категорий, к которым автор относил «халтурщиков» (ворующих на похоронах), «банщиков» (похищающих ручную кладь на вокзалах), «голубятников» (кравших белье с чердаков) и т. п. По существу кражи мало чем отличались от аналогичных преступлений в царской России, а лица, их совершавшие, учитывались по жаргонным названиям.

В структуре краж наиболее распространенными оказались кражи из жилищ, карманные кражи и конокрадство. Последнее в равной мере было характерно как для городов, так и для деревень. В Псковской области, например, ежегодно похищалось до 1000 лошадей. Однако в концу 20-х годов конокрадство резко сократилось и перестало влиять на криминологическую обстановку. Это, очевидно, было связано с последствиями коллективизации, в результате которой лошади были обобществлены.

Все виды краж характеризовались значительным удельным весом рецидива и групповыми способами их совершения. Специальный рецидив составлял у воров-мужчин 41%, у женщин — 32,5%; общий — соответственно 43,4 и 43,3%. В соучастии совершалось почти каждое второе преступление. Воровские сообщества (шайки) нередко были устойчивы и многочисленны, имели хорошую техническую оснащенность, своих постоянных скупщиков и места сбыта в других городах.

Определенный криминологический интерес вызывает личность вора 20-х годов. Среди воров удельный вес безработных составлял 16,5%, а лиц без определенных занятий —- 16%, деклассированных — всего лишь 0,8%. Каждый второй преступник был ранее судим, в том числе: один раз — 23,6%, два раза и более— 10,5%.

Среди лиц, осужденных за кражу, почти одну треть составляли несовершеннолетние в. возрасте от 16 до 17 лет. Однако это не может свидетельствовать о депрофессионализации общей массы воров. Наоборот, по данным Э. П. Родина, изучавшего несовершеннолетних воров, лица, вставшие на путь преступлений в раннем возрасте, быстрее осваивали воровскую специальность и «этику» и становились опытными профессионалами.

От других категорий правонарушителей воры отличались большей степенью социальной деградации. Например, среди карманников каждый второй вор-рецидивист был алкоголиком или наркоманом. В S3— 14 лет преступники, по данным И. Н. Якимова, были уже знакомы со всеми негативными сторонами жизни, причем 25% из них — с развратом. Отсюда не случайна малограмотность лиц этой категории. Среди них каждый пятый не умел читать и писать.

Растратчики и продавцы воздуха

Говоря в целом о кражах 20-х годов, следует подчеркнуть, что воры специализировались преимущественно на тайном похищении частного имущества. Похищения государственного и общественного имущества тогда осуществлялись, как правило, в форме растрат и мошенничества. Однако с профессиональной преступностью были связаны не только растраты,

но и спекуляция, которая превращалась в источник средств существования и наживы. Что касается растрат, то они возникали главным образом в кооперации. В 1925 году на 1 августа только по 52 губерниям РСФСР было привлечено за это, по данным И. С. Кондрушкина, свыше 13 тыс. работников кооперации.

Мошенничество характеризовали те же количественные и качественные изменения. Огромных размеров достигло тогда «нэпманское» (торговое) мошенничество. Оно заключалось в организации всевозможных фиктивных торговых ведомств, «продаже» несуществующих товаров («воздуха») и т. п.

Значительно возросло и число мошенничеств, совершаемых с целью завладения личным имуществом граждан. Несмотря на тяжелые экономические условия, появлялись не только новые виды краж, но и новые виды обмана. Особенно распространенными были «кукольное» и игорное мошенничество, а также продажа фальшивых драгоценностей под видом настоящих. Мошенничество тех лет создало классические формы обмана и типы различных дельцов, обративших его в источник своего существования.

Мошенники, как и воры, различались по специальностям и в середине 20-х годов представлялись 13-ю основными категориями преступников. В этот период значительно активизировалось профессиональное мошенничество под видом продажи кладов, антиквариата, с помощью поддельных дубликатов накладных на несуществующие грузы («продавцы воздуха»).

В действительности мошеннических специализаций было больше, ибо, как отмечал И. Н. Якимов, мошенники совершенно не поддаются какой-либо классификации, поскольку обман так же разнообразен, как и человеческая изобретательность.

«Сколько у нас преступников- профессионалов..?»

Таковы основные количественные и качественные характеристики преступности в переходный от капитализма к социализму период и степени ее профессионализации, которая зависела от состояния имущественных преступлений. «Всевозможные шниффера, кукольники, медвежатники, марвихеры — это имущественные преступники. Это они — создатели блатной музыки, они. же тюремные «Иваны», завсегдатаи и почетные гости мест заключения», — отмечал Б. Утевский. Следует подчеркнуть, что исследователи этого периода насчитывали 90 криминальных специальностей у профессиональных преступников. По мере утверждения социалистических отношений, возрастания экономики и культуры в стране уже с середины 20-х годов обнаружилась тенденция к сокращению преступлений. Только за период с 1922 по 1926 год число осужденных в Российской Федерации сократилось более чем втрое, имущественные преступления снизились на 30%, а удельный вес хозяйственных преступлений уменьшился в 6 раз (по данным А. А. Герцензона).

При изучении профессиональной преступности 20-х годов вполне закономерно возникает вопрос об ее уровне и объеме, поскольку в современной криминологической литературе таких данных нет, но не единичны высказывания о значительности ее размеров, связанных с особыми условиями того периода.

По данным Б. Утевского, опубликованным в статье «Сколько у нас преступников-профессионалов и что с ними делать?», число профессиональных преступников, содержавшихся в местах лишения свободы, составило во второй половине 1928 года лишь 4,2% от общего числа осужденных, или 5 тыс. человек. Допускалось предположение, что такое же количество их оставалось на свободе, т. е. что общее число профессиональных преступников составляло 10 тыс. человек. Правда, при этом Б. Утевский исходил главным образом из такого критерия, как многократность судимостей, что, на наш взгляд, не совсем верно и реальное количество профессионалов было, очевидно, гораздо большим.

Вместе с тем указанные данные говорят о том, что профессиональная преступность тех лет необоснованно преувеличена в литературе последующих десятилетий. Но, может быть, специалист в области профессиональной преступности Б. Утевский допустил ошибку? Оказывается, нет. По сведениям С. Н. Кренева, в общем числе лиц, задержанных ленинградским уголовным розыском в период с 1917 по 1924 гг., рецидивисты-профессионалы составили лишь 13%. Все эти данные лишний раз убеждают в правильности мнения ученых о том, что категория профессиональных преступников — это самая малочисленная группа, совершающая самое многочисленное число преступлений.

Депрофессионализация преступности

В последующее десятилетие (1926—1936 гг.) индустриализации и коллективизации также отмечалось последовательное позитивное изменение динамики и структуры преступности. Если в 1927 году число осужденных на 100 тыс. населения составляло 1010 человек, то в 1928 году — 980.

Рассматривая степень профессионализма преступников, нельзя не учитывать общую оценку преступности второй половины 20-х годов. «В частности, — говорилось, — заслуживает быть отмеченным то обстоятельство, что основная масса преступлений за 1928 год, падая в подавляющей своей части на мелкие преступления, на «дела частного обвинения», не может быть отнесена ни к категории особо опасных, ни к категории просто социально опасных преступлений». Однако, несмотря на благоприятные процессы в структуре преступности, количество уголовных посягательств было по-прежнему велико. Только в РСФСР в 1928 году в суды поступило более 1,5 млн. уголовных дел, по которым осуждено около 1 млн. человек, что составило на 100 тыс. населения 1607 дел и 952 осужденных. Это было значительно больше, чем коэффициент преступности в дореволюционной России. При этом 22,1% лиц осуждались за имущественные преступления, в том числе больше половины — за кражи. Однако через семь лет в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 20 декабря 1936 г. было отмечено, что преступность по различным республикам снизилась вдвое и втрое.

Снижение преступности закономерно приводило к изменению ее структуры. Перестали доминировать контрреволюционные преступления, бандитизм, значительно сократилось количество убийств и разбоев. И хотя корыстные преступления во многом определяли степень криминального профессионализма, нельзя не учесть, что 66,3% преступности приходилось на сельскую местность. Между тем профессиональная преступность— явление в большей мере городское. Поэтому в начале 30-х годов в стране не случайно становится заметной тенденция снижения профессионализации преступников в целом, отход от преступной деятельности воров-рецидивистов с дореволюционным стажем. К этому времени произошли значительные сдвиги в борьбе с детской беспризорностью. Под воздействием социально-экономических и правовых факторов стали распадаться наиболее устойчивые, особенно бандитско-разбойные, сообщества преступников, притоны и «блат-хаты». Утратили значение центров преступного мира такие традиционно подвластные влиянию уголовных элементов места, как московские Хитров и Сенной рынки, Дерибасовская в Одессе и др. К середине 30-х годов исчезли некоторые разновидности профессиональных способов совершения карманных краж. Практически прекратило существование карточное мошенничество. Шулера в основном играли в притонах с крупными дельцами и иными преступниками.

Годы войны и послевоенный период охарактеризовались наличием многих социальных лишений, трудностей, тяжелыми условиями восстановительного периода и «конечно, так или иначе сказались на состоянии и структуре преступности в стране, но не «отменили» наличия тенденции сокращения преступности, хотя и замедлили ее проявление, что вполне естественно» ⁶. Эта тенденция, по мнению авторов «Курса советской криминологии», ярко прослеживается на показателях судимостей. Если общее число осужденных в 1940 предвоенном году принять за 100%, то следует прийти к выводу, что через пять лет (в 1945 г.) этот показатель снизился до 63%; в 1950 году он составил 52,5%; в 1955 году —33%, а в 1962 году— 24,6%. Таким образом, количество осужденных за эти годы сократилось более чем на 75%. В 1963—1965 гг. судимость оказалась самой низкой за последние 30 лет.

Приведенные данные подтверждаются также показателями динамики отдельных видов преступлений, относящихся к числу наиболее распространенных уголовных посягательств. В частности, по данным И. И. Карпеца, с 1935 года по 1964 год кражи личного имущества сократились на 25%. Исключение составляли карманные кражи, удельный вес которых в эти годы значительно вырос. В 1945 году, по оценке УНКВД Москвы и Московской области, в столице было задержано почти 1000 карманных воров, преимущественно в возрасте до 25 лет. Следует отметить, что по отношению к 20-м годам преступность в стране с некоторыми колебаниями имела тенденцию снижения вплоть до середины 60-х годов. Однако к этому времени стало обнаруживаться заметное увеличение корыстных преступлений, стирание границ между сельской и городской преступностью, появление организованности преступников и негативных изменений в хозяйственной преступности.

Профессионализм. По архивным материалам.

Анализ преступности и степени ее профессионализации с 1935 по 1960 г.г. затруднен из-за отсутствия за тот период у нас данных научных исследований.

Вместе с тем, согласно статистике органов внутренних дел, при общей тенденции сокращения преступности ее структура к концу 50-х годов характеризовалась следующим образом. Две трети преступлений, регистрируемых по линии уголовного розыска, составили имущественные. При этом самыми распространенными оказались кражи. Их удельный вес превышал 40%. В числе краж доминирующее положение занимали кражи личного имущества (выше 65%), среди которых более 30%—кражи из квартир. Для восполнения характеристики этих преступлений, продуцирующих профессиональных преступников, нами было проведено изучение уголовных дел о кражах государственного, общественного и личного имущества, рассмотренных по первой инстанции в Московском городском суде за период с 1946 по 1959 гг. (до изменения уголовного законодательства) ⁷.

Так как в Мосгорсуде рассматривались дела о квалифицированных преступлениях, то предполагалось получать данные о высокой профессионализации воров. Но это не нашло подтверждения, даже несмотря на существование в указанный период группировок профессиональных преступников.

В основе движущего мотива корыстных преступлений, особенно краж, чаще лежала нужда, что не могло не влиять на избираемость предметов посягательства. В половине краж ими явились носильные вещи и продукты питания, причем в 30% случаев похищенное ворами «присваивалось» для личных хозяйственных нужд.

К числу распространенных краж государственного имущества относились: кражи из магазинов (31%); с промышленных предприятий (25%); со складов и баз (33%); другие (11%). При этом многие преступники являлись работниками указанных мест. Что касается личного имущества, то здесь превалировали карманные и квартирные кражи.

К способам преступлений относились: взлом дверей; кража через форточку; с помощью подбора ключей; «свободным доступом» (через оставленные открытыми двери, окна). Обращает на себя внимание то обстоятельство, что воровской инструмент применялся лишь в 10% от общего числа случаев проникновения в помещение.

Поскольку квалифицирующим обстоятельством являлось совершение преступлений в соучастии, то большинство изученных дел относилось к групповым. Но несмотря на многочисленный состав групп (от 3 до 17 человек) отмечалось отсутствие четко выраженной специализации, которая бы зависела от объекта, предметов и способов посягательства. Причем состав групп постоянно обновлялся. Важно отметить и другую особенность: после кражи имущество, как правило, делилось между соучастниками, и они сами занимались его сбытом. В результате каждый третий вор задерживался работниками постовой службы в местах реализации похищенного имущества. Преступно-профессиональная деятельность подобные действия, как правило, исключает: сбыт при ней осуществляется чаще централизованно.

Остановимся также на некоторых особенностях личности преступников. Среди воров подавляющее большинство (92%) составляли лица в возрасте до 30 лет, неженатые (70%). Основная масса осужденных была малограмотна (72%). Каждый третий преступник на момент задержания не работал и не учился, в то время как в предвоенные годы этот показатель достигал 50%⁸ . При этом половина из числа неработавших преступников добывали средства к существованию кражами. Что касается общего рецидива, то у воров он был относительно невысок: по кражам государственного имущества—40%; личного имущества граждан—34,7% (карманные кражи не учитывались). Столь небольшой рецидив, оставшийся на уровне 20-х годов, можно объяснить тем, что, во-первых, эти преступления в целом сократились; во-вторых, сроки наказания за кражи были значительными; в-третьих, существенно омолодился контингент преступников в военные и послевоенные годы. Даже среди карманных воров наблюдался относительно небольшой удельный вес рецидивистов. Вместе с тем специальный рецидив (однородный) среди ранее судимых воров достигал 70%, что не могло не свидетельствовать об определенном уровне профессионализма преступников и наличии профессиональной преступности в 50-х годах. Последнее подтверждается материалами теоретической конференции по вопросам советского исправительно-трудового права в 1957 году, на которой отмечалось, что профессиональная преступность и рецидив в стране есть и с этим необходимо вести самую решительную борьбу.

¹ См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 195.

² Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С, 195.

³ См.: Лацис М. Я. Два года борьбы на внутреннем фронте. М., 1920. С. 81.

⁴ Бычков Л. ВЧК в годы гражданской войны, М. 1940. С. 25.

⁵ Крупская Н. К. Борьба с беспризорностью. Собр. соч. М., 1978. Т. 3. С. 165.

⁶ Курс советской криминологии. М, 1985. G. 194.

⁷ Изучение проводилось с помощью студентов социологической группы кафедры уголовного права юридического факультета МГУ в 1982—-1983 гг. Уголовные дела до 1946 года оказались уничтоженными.

⁸ См.: Личность преступника. М., 1971. С. 101.