Убивая, палач самоудовлет-воряется. Получает удовольствие, близкое к сексуальному

Телевизор показывает очередную казнь заложника в Ираке. Человек на коленях в оранжевой робе и палач в черном, перерезающий несчастному горло. Эта жуть, увиденная в первый раз, вызывает оторопь, возмущение и ужас. Но казни повторяются, и мы — страшное дело — спокойнее взираем на эту дикость. Да, чудовищно, но уже нет шока, а только брезгливое желание побыстрее сменить картинку. Можно ли привыкнуть к жестокости? Как люди становятся садистами, есть ли способ защититься от насилия и самим не дойти до скотства? О психологии агрессии и зла размышляет руководитель отдела медицинской психологии Научного центра психического здоровья РАМН, кандидат психологических наук Сергей ЕНИКОЛОПОВ.

— Глядя на то, что происходит в мире, невольно вспомнишь Ренату Литвинову с ее «Как страшно жить»... А ведь и правда страшно. Сергей Николаевич, на взгляд специалиста — люди стали злее? Можно ли оценить уровень агрессии в обществе?

— На Западе существуют методики для измерения уровня агрессии. Помимо официальной статистики преступлений, делаются два очень важных замера: по результатам анонимного опроса определяется число людей, которые считают себя жертвами, и число людей, которые применяют насилие.

У нас же, к сожалению, используется только официальная статистика МВД, но она не дает полной картины — скажем, жертвы семейного насилия сначала вызывают полицию, а потом отказываются от своих слов. Если говорить о реалиях, они радуют, потому что по сравнению с 90-ми — началом 2000-х случаев насилия становится меньше. Та ситуация не идет ни в какое сравнение с нынешней.

— В конце 70-х — в 80-е годы многие из нас росли с ключом на шее — мамы на весь день оставляли детей одних, а сами спокойно уходили на работу. Сегодня такое трудно представить.

— В пору застоя люди не пропадали столько времени на работе, как сейчас, и дети все-таки были под приглядом. Второе: за это время произошло существенное демографическое изменение в пользу больших городов. Мегаполис позволяет нам жить в условиях анонимности, что для криминальной психологии очень важно — теряется социальный контроль. Ребенок прогуливает уроки — в маленьком городке кто-то сообщит бабушке с дедушкой о том, что видел «ихнего» на пруду. Человек понимает, что он не сам по себе, и это удерживает его от плохих поступков.

— Можно сказать, что в советские времена люди были добрее?

— Тогда существовало почти бессознательное ощущение справедливости и несправедливости. Люди примерно знали, кто сколько получает. У одних зарплата была больше, у других меньше — дело не в этом. Но тот, кто меньше получал, понимал: ему не повезло с работой. Тот, кто получал средне, вообще не дергался. Это давало ощущение равенства. Даже дети это осознавали. В нашей школе учились ребята из бараков и те, чьи родители работали в академических институтах. Детей из бараков больше интересовал не материальный достаток академических — их поражало, что родители нас не били. Многие мои одноклассники по утрам не могли сесть за парту. Они приходили к нам в гости посмотреть не на квартиру, а на родителей.

Когда началось расслоение, выяснилось, что все ненавидят всех. Не только бедные — богатых. Проблема в том, что и богатые ненавидят бедных. Или презирают.

Отсутствие свободы, полицейское государство — это тоже способствует тишине. Преступность в Советском Союзе временами была достаточно высокой, но с нынешней ситуацией — ни в какое сравнение. Высокая преступность — это плата за свободу.

Вкус убийства

— Мы заговорили о детях: почему они творят такое, от чего мурашки по коже? Когда пятилетняя малышня истязает зверушек, это о чем говорит?

— Ребенок, который отрезает лягушке лапу, в будущем может стать Павловым, а может оказаться садистом. Агрессия имеет четкое определение — намеренное причинение вреда. Нужно понимать, в чем мотив поведения ребенка: познавательный интерес или получение удовольствия от чьих-то мучений. «Исследователи» неохотно делятся с окружающими впечатлениями от содеянного, а юные садисты заставляют других смотреть на издевательства и страдания жертвы.

— Чем объясняется склонность к насилию?

— Гены, воспитание, жизненный опыт — все вместе. Это явные психопаты, у которых нет ощущения страданий другого человека. Но, с другой стороны, общество само поощряет их к совершению преступления. У нас, слава богу, пока еще нет такого, но зайдите в любой книжный магазин в США — и увидите шкаф книг о серийных убийцах. Его воспоминания, воспоминания его адвокатов, какого-то журналиста и прочих — вот она, слава. Страшилки одному человеку интересны, чтобы знать, что пуля прошла мимо, а другому — как руководство к действию, способу заявить о себе, а также защититься.

В свое время основатель ФБР Джон Эдгар Гувер договорился с Голливудом, что полицейских не станут показывать плохими, и это выдерживалось почти 40 лет. Только в 60-е изображение стало правдивее, но вместе с тем доверие к полиции упало. Когда нам показывают, что полицейские продажные и коррумпированные, многие перестают им доверять. Террористы и другие нарушители спокойствия активизируются, когда растет ощущение безысходности. Они хотят своей своеобразно понятой справедливости.

— То, что творится сегодня на Украине, напоминает злодеяния бандеровцев. Надо ли рассказывать об их издевательствах? Не разбудим ли мы «зверя»?

— Люди должны это знать, но надо понимать, что говорить об этом надо осторожно, не смаковать факты. В подкорке того, кто об этом рассказывает, всегда должно сидеть: не навреди. Есть такое понятие «идентификация с врагом». Если он такой сильный — можно я стану таким же, как он? У кого-то это может сработать. Выяснилось, что многие узники концлагерей после войны собирали фашистскую атрибутику, ходили в форме нацистов. Жертвы изнасилования часто ведут себя мускулинно, то есть так, как агрессор: похоже одеваются, носят короткую стрижку.

Когда Достоевский представил Раскольникова, многие тоже размышляли: твари ли они дрожащие или право имеют? Но ведь гений так описал своего героя, что подражателей не нашлось. Иосиф Виссарионович Сталин тоже был мудрый человек — запретил прославление народовольцев. Потому что понимал: прославляя народовольцев, можно и себе заработать таких же.

Соски вермахта

— Читала ваши размышления о холокосте. Почему этот ужас вообще стал возможен и как люди выбирают себе жертву?

— В ХХ веке вместе с холокостом было 50 геноцидов. Тема массовых убийств интересна тем, что она дает понимание механизмов уничтожения одних людей другими более наглядно, что ли.

Сначала нужно объявить кого-то чужаками. Потом опасными чужаками. К этому подтягиваются наука и культура. Используются разные образы — таракана, змеи. Внушается, что это грязные, нехорошие люди, которых надо уничтожить. Один из крупнейших антропологов — Николай Федорович Неструх был в первой сотне списка на уничтожение, если гитлеровцы возьмут Москву. Интеллигентный человек, который играл Шопена, — почему?! А потом выяснилось: он установил, что многососковость в наших войсках встречается реже, чем в фашистском вермахте. И за это стал врагом Гитлера. Сколько у кого сосков, откуда растут уши, сколько в народе шестипалых, умственно отсталых, рыжих — все идет в дело. Главное — доказать, что враги иные, нелюди.

Человека обезличивают — Иван Иванович Иванов превращается, скажем, в КР — контрреволюционера. Аббревиатуры позволяют манипулировать людьми. Это мы сейчас говорим «холокост», а когда-то это было «окончательное решение еврейского вопроса». «Еврейского» выкидываем — и у нас опять нет внутреннего сопротивления. Если сказать, что евреев эшелонами отправляют в концлагерь — это одно, а если говорят, что их эшелонами отправляют на Восток — совсем другое. Герингу принадлежит знаменитая фраза: «У меня в войсках, кто еврей, а кто нет, определяю я!» Такие простенькие, наивные на первый взгляд приемчики, а результаты получаются чудовищные.

— Вы утверждаете, что палачи наслаждаются своей работой?

— Не все. Одни делают свое дело без удовольствия, но постепенно привыкают. Другие гордятся «службой». Было исследовано поведение людей в полицейском батальоне времен Второй мировой войны, которые получили задание уничтожить еврейскую деревню в Польше. Можно было отказаться. Кто-то это сделал, кто-то нет. После убийства людей одни блевали, другие плакали, третьи бились в истерике, все дружно напились. Но постепенно эти реакции сгладились, а когда батальон перевели на Украину, палачи интересовались, разрешат ли им участвовать в бойне.

Агрессору легко вершить грязные дела, когда он считает всех врагами. На врага мораль не распространяется. Бывает, какой-нибудь псих избивает бомжей и считает себя «санитаром города»: дескать, вы же сами их не любите. Он не чувствует, что жертвы — живые люди.

Есть пять — шесть процентов людей, которые наслаждаются, совершая насилие и глумясь над жертвой. Это настоящие садисты, которые так самоудовлетворяются. Получают удовольствие, близкое к сексуальному.

— Что должно произойти с человеком, чтобы он до этого дошел?

— Помните фильм с молодым Дастином Хоффманом «Соломенные псы»? Интеллигентный парень вдруг обнаруживает в себе зверя. Я знал человека, который на войне был разведчиком. Он вырос в интеллигентной семье. После войны окончил МГУ, стал профессором математики. И, уже прожив большую жизнь, вспоминал, что ему долго снилось, как штык-нож входит в тело и какое удовольствие он при этом испытывал. Человек признавался, что с трудом выкарабкался, чтобы не стать бандитом. Он мог жить, не подозревая, что может кого-то убить, но его соблазнили убийством.

На Западе это явление называется психологией зла. После Вьетнамской войны долго пытались понять, как могли случиться зверства, которые совершали американские солдаты. В 1971 году американский профессор Филипп Зимбардо провел эксперимент в тюрьме. Студентов и аспирантов разделили на две условные группы — тюремщиков и заключенных. Через две недели эксперимент остановили, так как тюремщики, вжившись в роль, стали избивать заключенных.

Не обязательно чувствовать себя в роли надзирателя — почувствуйте себя в роли начальника. Вы вдруг начинаете говорить подчиненным, что они «тупые», «неорганизованные», «лентяи», совершенно забыв, что совсем недавно были в их рядах. К сожалению, такое поведение заложено в природе человека — в душе все мы немножко тираны. Специалисты называют это «эффект Люцифера».

Источник: Экспресс-газета.