Студенты, дерущиеся на Манежной площади с ОМОНом, их дальневосточные сверстники, открывающие огонь из автоматов по представителям «системы», кавказская молодежь, уходящая «в леса» и сознательно ориентированная на смерть... В последние годы экстремизм в России стремительно молодеет. Место криминалитета и бородатых террористов с зелеными повязками на головах в сводках происшествий прочно заняли двадцатилетние последователи различных идеологических теорий. О феномене молодежного экстремизма корреспондент «Росбалта» побеседовал с заведующим кафедрой социологии молодежи и молодежной политики, профессором СПбГУ Анатолием Козловым.

- Анатолий Александрович, в последнее время страну захватила волна экстремизма. Многие люди пытаются понять, откуда он взялся, разбирают его истоки, составляющие, причины, по которым он появляется. По-вашему, почему Россия оказалась столь податливой для восприятий разных экстремистских форм?

- Мы ведем наблюдение с конца 80-х — начала 90-х годов. Изучали все массовые события — от крупных драк до войн, пытаясь понять, что людей толкает на эти вещи? У нас в университете еще в 90-х годах было издано несколько книг, исследующих феномен молодежного экстремизма. Одна из них, наиболее комплексная, когда для исследований мы пригласили и биологов, и нейропсихологов, и просто психологов, была заказана тогдашним главой Петербурга Владимиром Яковлевым. В Москве после очередного «выверта» молодежных экстремистов накрутили губернаторам хвост, Яковлев вернулся из столицы расстроенный, и приказал провести исследования. Мы все сделали, причем даже включили в работу юных сидельцев одной из колоний. Получили удивительные данные. Сразу же видно, насколько инвалидны те ребята, которые выходят на стезю девиации. Я понимаю, что это очень вольный термин. Но это инвалиды. Они по биологии инвалиды, по психологии инвалиды, по способностям инвалиды. В абсолютном большинстве они дебильные создания.

- То есть прежде всего проявлениям экстремизма подвержены люди, не вполне здоровые «на голову»?

- Нет, конечно, но нужно учитывать природу экстремизма. Экстремистами, как правило, становятся люди определенной психологической и биологической организации. В психологии их называют «агрессоиды», то есть люди, которые подвержены агрессивному состоянию гораздо чаще, чем остальные. Но не всякий агрессор экстремист. Есть болезненные агрессии, есть защитные агрессии, есть агрессия наступления... Но есть и агрессия, которая подпадает под определение экстремизма. Если обычная агрессия — спонтанна, коротковременна — у нее короткая мотивация, то экстремизм имеет длинную мотивацию в виде идеологического обоснования или какой-либо теории. Например, Адольф Гитлер сам написал себе теорию и потом стал ей руководствоваться.

В своей жизни человек попадает в периоды «экстремума» — творческого вдохновения, спортивных достижений, просто активной работы. Но человек может соскользнуть и в противоположную сторону — в экстремизм. То есть, если большинство людей испытывают эти состояния и чувство удовлетворения после них, то есть люди биологически особой конструкции — экстремалы. В обычном организме идет нормальное выделение гормонов и их расщепление. У других выделение гормонов идет, а расщепление нет. А есть такие, у кого расщепление идет слишком быстро, и организм испытывает вечный голод. И люди оказываются в постоянном поиске адреналина. У них организм по-другому устроен, они без адреналина не могут. Кто на крышах поездов ездит — и гробится, кто прыгает с высоких зданий. Есть и другие факторы. Просто у человека есть определенная биологическая составляющая, и от нее никуда не денешься.

- Какие еще факторы влияют на становление человека в качестве экстремиста?

- Есть в феномене экстремизма три главных составляющих, которые мы сами создали. Первая — образование. Применительно к экстремизму образование задает человеку дисциплину мышления. Мы проверяли это в исследованиях. Взяли отличников и троечников, и дали им задачку. Выяснилось, что троечник способен на любой выверт! Ему наплевать, он не знает определенных законов, он не знает, что каких-то вещей делать нельзя! Иногда троечники за счет этого добиваются успеха. Они совершают такое, что никому в голову не придет. Но это беда когда руководить и направлять начинают троечники.

Вторая составляющая современного российского экстремизма — падение культуры. У нас было исследование по речевой агрессии. Есть люди, которые ругаются матом, а есть, которые не ругаются или делают это редко. Есть, конечно, ситуации, где это неизбежно. Например, в армии, где экстремальные ситуации случаются постоянно. Там это происходит автоматически. Помню, в армии нас на стрельбище чуть не угробили. Чуть-чуть поменяли прицел и прилетел к нам снаряд прямо в окоп командно-наблюдательного пункта. Солдаты отделались тем, что песком засыпало... Какая после этого словесная музыка звучала! Но когда человек позволяет себе идти и просто так без причины материться, и у него каждое второе слово — ненормативное, то это происходит из-за тотального падения культуры.

Еще в начале XX века это было не так. Тогда у нас село было без ругани! За это родители били детей по губам. Но потом случились несколько войн, сталинский террор, пошли бесконечные лагеря, которые в озверение привели людей. Еще когда я учился в школе, у нас не ругались, а те, кто ругался, вызывали отторжение. Затем миллионы людей вышли из лагерей. По сути выпустили джина из бутылки.

Следующая составляющая — качественное обезвоживание страны. Из России за последние годы уехало огромное количество людей. А кто уезжает? Сильные, пассионарные, образованные. Представьте, из страны эмигрировала чуть ли не сотая часть населения. Качественно лучшая часть. А остались в массе — средние, и полусредние, и ниже среднего. Конечно, туда едут и просто жить люди, которым не надо свершений великих. Просто они говорят, что устали от мерзости нашей жизни: от этих чиновничьих рож, «гаишных» уродов.

- И как нам остановить это «обезвоживание»? Как поднять культуру и образование? Если все эти процессы длились в России десятилетиями, то на восстановление времени может попросту не хватить?

- Необходимо, решая маленькие задачи, типа Сколково — а это маленькая задача, — решать и фундаментальные образовательные задачи. Это вопрос 10-15 лет. Необходимо возвратиться к системе обязательного, полного, всеобщего, бесплатного среднего образования. Нынешний проект реформы образования — это продолжение самых порочных направлений, которые были заложены в первом законе. Это по сути перевод на платные услуги. Страшная вещь. Образование должно быть бесплатным. Не верю, что в стране нет на это денег.

- Хорошо, с факторами и составляющими роста экстремизма разобрались. А в чем основной мотив молодых экстремистов? Что побуждает их выходить на площади?

- Ну, пять тысяч человек за несколько часов просто так на площади не соберутся. Нужно держать ресурс, заранее его мобилизовать. А когда что-то случится, просто нужно весь этот процесс подтолкнуть, сообщить в «десятки», «пятерки» и так далее. Фан-сообщество сейчас — это большая труба с разным наполнением вплоть до криминального, через которую агрессия вылетает в воздух. Просто зажать ее нельзя, иначе агрессия выплеснется где-то еще. Нужно «канализировать», направлять эту энергию. Но этого не происходит. Стране не хватает работы с молодежью. Девочки, танцующие в районных домах молодежи, ничего не «канализируют». Они не агрессойды. А, допустим, массовый спорт и физическая культура — «канализируют». Не только профессиональный спорт — это другое, а именно массовый, основанный на патронаже государства. Мы и проигрываем сейчас многие соревнования, потому что нет массового спорта. Существуют нормативы, по которым необходимо пропустить несколько десятков тысяч человек через сито массового спорта, чтобы получился один чемпион Европы. А нет этих десятков тысяч.

- Почему мы избежали молодежного взрыва раньше? Ведь развал и системы образования, и массового спорта произошел не в «стабильных» нулевых годах, а еще в «бандитских» девяностых.

- Дело в том, что в период становления нео-капитализма власть захватили криминальные структуры, отличавшиеся особой безжалостностью. Криминальные «паханы» были, в основном, старые. Но для ведения своих войн им требовались «солдаты». Которые набирались из молодых. Сейчас они уже в большинстве на кладбище. Но молодежь тогда получила выход своей энергии. Весь потенциал агрессии был выброшен туда. А сегодня все «устаканилось». Все кругом разъела коррупция, которая не дает молодежи развиваться. У молодых нет социальных лифтов.

- Считается, что 11 декабря молодежь вышла на Манежную площадь именно для того, чтобы заявить о себе, чтобы ее заметели...

- Я думаю, что ее вывели на площадь совсем для другого дела. Мы же помним парады с кострами в одной европейской стране в 30-е годы. Просто все сорвалось. Это не единственный случай. Бывают, конечно, и стихийные сборы. Но я никогда не поверю, что при такой высокой скорости сбора отсутствовал элемент организации. Сейчас очень развит сетевой экстремизм, хорошо налажены связи. Уже зазвенело слово «подполье»...

- Вы имеете в виду националистическое подполье?

- Да. Разные группы начинают двигаться на встречу друг другу, прикрывается это все патриотикой, хотя ее там вообще нет. Эти группы очень прямолинейны, точно двигаются к цели, они мало чувствительны к боли и считают, что цель оправдывает средства. И психологическая особенность — они не способны к консенсусу.

- То есть договориться с ними невозможно?

- Точно. Часто говорят давайте беседовать с экстремистами, давайте воспитывать террористов. Я представляю такую картину: идет террорист себя подрывать, а за ним бегут три педагога и все ему внушают, что не хорошее он задумал дело. Но профилактировать нужно не только разговорами. Хотя и говорить надо. Причем открыто. Что перед тобой стоит скотина, а не заблуждающийся человек. Тогда он, возможно, начнет думать и исправиться. А когда мы гладим его по головке, кормим мармеладками и причитаем, что, мол, плохо быть экстремистами, он в лицо вам и плюнет. Он поймет, что раз его уговаривают, значит перед ним слабые люди.

- В чем основная разница в воспитании русской молодежи и молодежи на Кавказе?

- В национальной традиции. То, что допускает убийство на Кавказе, у нас вообще отсутствует. Кровная месть, например. У нас нет таких понятий. Ограничения на женщину у нас нет. Ограничение на создание семьи по принадлежности к религии, как на Кавказе — только мусульманин и только из нашего клана или народа, — у нас нет. Во времена промышленного роста людям было не до экстремизма, все были заняты работой.

У нас говорят, якобы, в стране доминирует русский экстремизм. Это не так! Это защитная реакция. Сюда же весь Кавказ съехался. А почему? Да делать там нечего. А что осталось на Кавказе? Вот, мы сейчас слышим, что там взрывают постоянно, по лесам кто-то бегает. просто там остался самый низкокачественный контингент населения. И старики. А что могут старики? Это только байки говорят про Кавказ, про волю стариков. Это уже все давно ушло. Их сейчас никто слушать не будет.

Константин Петров
 

Источник: Rosbalt.ru