РАЗДЕЛ 4. ПСИХОЛОГИЯ ПРЕСТУПНОЙ ЛИЧНОСТИ

4.8. Психология терроризма

4.8.2. Особенности психологии группового поведения террористов

По мнению Э.Фромма, те, чей нарциссизм касается в большей мере группы, чем себя лично, весьма чувствительны, и на любое явное или воображаемое оскорбление в адрес своей группы реагируют весьма бурно. Эта реакция часто бывает гораздо интенсивнее, чем у нарциссов-индивидуалистов. Индивид еще может усомниться, глядя на себя в зеркало. Участник группы не знает таких сомнений. А в случае конфликта с другой группой, которая также страдает коллективным нарциссизмом, возникает жуткая вражда. В этих схватках обычно возвеличивается образ собственной группы и принижается до крайней точки образ враждебной группы.

Групповой нарциссизм представляет собой один из главных источников человеческой агрессивности. Здесь групповое террористическое насилие может достигать необыкновенной интенсивности, порой граничащей с патологией. Такое можно было наблюдать во время столкновений мусульман с индуистами в Индии, тамилов и сингалов в Шри Ланке, армян и азербайджанцев в Закавказье. Заметим, что крайняя ярость часто наблюдается в тех межнациональных и межрелигиозных конфликтах (порой переплетающихся), сторонами в которых выступают беднейшие группы населения. Мы полагаем, что проявляемая ими неистовая жестокость есть и протест против своего трагического положения, и бессознательное желание защитить то наиболее ценное, что они называют своим национальным или религиозным достоинством и что служит одной из главных гарантий их сохранности.

В группе террорист не только укрепляет свой нарциссизм, но и достигает личностной идентичности, полностью спрятавшись в ней. Для многих террористов, особенно молодых, группа выполняет роль коллективного отца, обеспечивающего своим детям прибежище и защиту. Потребность в идентичности может быть весьма сильна у тех, кто в силу своей маргинальности в той или иной форме был отчужден от среды, терпел неудачи в трудовой деятельности, при получении образования, в личной жизни либо в иных сферах жизнедеятельности.

Поскольку такой террорист предан группе, групповые нормы и цели идеализируются, становясь всеобщими и обязательными, а все остальное отменяется. Отсюда нетерпимость к любому инакомыслию, отсутствие колебаний и сомнений, враждебность к тем, кто придерживается иных взглядов, и готовность подавить таких людей любой ценой. В то же время сопротивление, оказываемое террористической группе или группе, готовой к террористическим действиям, или тому более крупному объединения, которое любая из первых двух представляет, укрепляет их, уменьшает внутригрупповые противоречия, способствует оправданию самых бесчеловечных шагов.

Сама национальная культура, включая сюда и национальную психологию, может стимулировать террористическое поведение, особенно если эта культура агрессивная, если она опирается на свою необычность, избранность и исключительность, несомненное превосходство над другими народами; если в национальном характере ярко выражены нарциссические черты, если данный характер отличает ригидность, т.е. застреваемость, когда давние обиды вновь и вновь актуализируются, несмотря на заметно изменившиеся внешние условия. У народа с такими чертами террористическое убийство всегда будет расцениваться как героизм.

Как и во многих других случаях, членство в террористической группе обладает достаточно мощным и автономным мотивационным эффектом. Прежде всего, это относится к так сказать закрытым группам, которые занимаются политическим и «идеалистическим» терроризмом: их члены ведут нелегальное существование, их связи с обществом оборваны или существенно ограничены, что, как правило, компенсируется самим фактом членства в группе. Как справедливо отмечает Дж. Поуст, дело группы — «идеология» — имеет большое значение, но оно не является ведущим мотивом вступления в группу. Оно служит скорее логическим обоснованием, сознательно и открыто выражаемым мотивом. Главный мотив вступления в нее носит гораздо более личностный характер и коренится в индивидах, в их стремлении к укреплению личностной идентичности и, что особенно важно, к принадлежности к группе. Обследование членов западногерманских и итальянских террористических групп обнаружило у них низкую самооценку, неадекватную интегрированность личности, склонность проецировать на общество свои неудачи, которых было немало и которые они болезненно переживали. Для таких одиноких и отчужденных личностей террористическая группа должна была заменить семью, которой у них никогда не было.

Террористические группы могут состоять не только из давних неудачников, неуверенных в себе и страдающих неполноценностью лиц, но и из умных, волевых, уверенных в своих силах. Первые, как уже отмечалось, ищут в группе признание и психологическое убежище, вторые, если они становятся лидерами, отличаются тенденцией к доминированию и управлению окружающими. Если это так, то, по-видимому, за указанной тенденцией стоит высокая тревожность, поскольку человек, наделенный волевыми качествами, стремится управлять другими и организовывать их на самую жестокую агрессию в связи с тем, что в ином случае он бессознательно опасается сам стать объектом насилия. Чаще именно такие личности (они могут действовать не только в составе группы, но и в одиночку) являются творцами идеологии терроризма либо, усвоив, приняв чье-то чужое учение, активнейшим образом поддерживают его и варварскими методами пытаются внедрить в жизнь.

Естественно, что опасность для террористической, как и любой другой преступной группы, со стороны в первую очередь государственной власти вполне реальна, но группа редко признает, что именно она породила такую реакцию своими общественно опасными действиями. Образ же врага группа создает еще в самом начале, когда она только формируется — это ее исходная позиция на грани паранойяльности: враг должен быть, чтобы было кого сокрушать и тем самым дать выход всей накопившейся деструктивной энергии. Если бы врага не было, агрессия была бы направлена на другие такие же или иные преступные группы. Хотя накопившийся разрушительный потенциал при достижении определенного уровня должен найти выход, т.е. внешнюю цель, для самого его накопления нужно некоторое время, а само накопление складывается из выбросов отдельных соучастников и сами выбросы обретают новое качество. Группа нуждается во внешнем поступке для того, чтобы (кроме других очень важных целей) снижать свою внутреннюю направленность, оправдать свое существование и поддержать социально-психологическую сплоченность.

Когда «официально» декларируемые цели достигнуты, для отдельных террористов может наступить личная катастрофа — имеем в виду тех, которые начали заниматься терроризмом из некрофильских или игровых побуждений, из желания идентифицироваться в группе и получить ее психологическую поддержку, которые во всем винят других и готовы мстить всему миру, которым, наконец, лучше всего удается то дело, когда нужно пользоваться оружием, и они не смогут найти себя в мирном труде. Выходы: определение новых целей для террористической активности, наемничество, обыкновенный бандитизм, изредка прикрываемый цветастыми «левыми» или «правыми» фразами. Естественно, все это выходы для тех, кто не погиб во время террористической акции и не попал в тюрьму. Кстати, из тюрьмы тоже можно руководить террором.

Принадлежность к таким референтным группам, причастность к ее «героическим» делам, а тем более активное участие в них, значительно повышают самооценку личности, снижают тревожность по поводу своих социальных и социально-психологических статусов, формируют смысл жизни. Психологическая зависимость индивида от группы будет еще сильнее, если он ведом игровыми мотивами, склонен к участию в ситуациях высокого, даже смертельного риска, если он живет наиболее полной жизнью в острых, эмоционально насыщенных обстоятельствах, а их терроризм как раз предоставляет в изобилии. Чем больше преступлений совершает группа, тем жестче его привязанность к ней, поскольку теперь она выступает главной и даже единственной защитницей от весьма реальных внешних опасностей. Иногда лидеры толкают группу на совершение какого-нибудь тяжкого и даже нетеррористического преступления, например убийства (так поступали некоторые дореволюционные российские террористы), чтобы еще теснее связать ее членов, сцементировать внутригрупповую солидарность. Колеблющиеся и сомневающиеся не нужны такому неформальному объединению, тем более, если оно законспирировано и ведет нелегальное существование; от таких необходимо избавляться любым способом. Есть и добровольный исход, когда некоторые люди сами прекращают участие в террористических формированиях, но это связано не столько с их «умудрением», сколько со сменой индивидуальных жизненных циклов.

Конечно, группа идеализируется ее преданным членом или мечтающим в нее попасть, ее стандарты становятся стимулами поведения субъекта, но то, что она говорит, полностью соответствует его «Я», то, что она требует, желаемо им самим. Ему комфортно и потому, что на все свои вопросы, порой мучительные, жизненно значимые, он почти наверняка найдет ответы у нее, причем очень часто готовые. Все, что вне ее или вне той социальной общности, которую она так достойно представляет, все чуждо, непонятно, враждебно, а поэтому должно быть отвергнуто, а если нужно — уничтожено.

Важным способом обеспечения внутригрупповой сплоченности и подчинения каждого общим интересам — это формирование образа беспощадного, коварного, на все готового врага в лице общества, государственной власти, социальной группы, другой религии, другой нации и т.д. При этом должно быть обеспечено черно-белое видение мира в том смысле, что «все не наше — плохое, все наше — хорошее». «Всем плохим» в более редких случаях может быть весь мир, как и «всем хорошим» — только группа, и тоже в более редких случаях.

Названные представления находят живой отклик, особенно у неофитов, которые всегда смутно ощущали, что их жизненные неудачи и провалы произошли не потому, что они неверно или безнравственно поступали, а потому, что к ним все были несправедливы, их без всяких оснований преследовали и т.д. Только здесь, среди смелых и решительных людей, готовых на все, они нашли, наконец, признание и поддержку. Отныне ненависть к обществу (власти, строю, социальной группе и др.) будет скреплять их вместе. Как только враг определен, какой-либо нравственный самоупрек исчезает, поскольку уничтожить, пусть и весьма жестоким образом, этого ненавистного противника, ответственного за все беды, совсем не аморально.

Названными характеристиками в большей мере обладают автономные террористические группы, чем те, которые составляют часть большой террористической организации или намеренно создаются государством для, например, международного терроризма. В последнем случае она может включать в себя кадровых сотрудников спецслужб и больше походит на военную единицу. В ней споры о лидерстве практически не возникают, поскольку ее возглавляет тот, кто назначен вышестоящим руководством. Но вообще строгая дисциплина, подчинение приказу или указанию командира (лидера, главаря), соблюдение конспирации, четкое взаимодействие и т.д. являются условиями выживания любой такой группы и важным моментом ситуационной мотивации.

4.8.3. Мотивы преступлений террористов

Мотивация современного, в том числе международного терроризма существенно отличается от мотивации терроризма в годы второй мировой войны и терроризма тоталитарных государств. Сейчас специфика мотивации в немалой степени определяется тем, что к такому виду насилия обычно прибегают численно небольшие группы, хорошо законспирированные, обученные и вооруженные, для воздействия на национальные и межнациональные учреждения и институты. Некоторые из них формируются и поддерживаются государствами, как правило, тоталитарными. Содержание мотивов и интенсивность их проявления в террористических действиях группы зависят и от того, какие силы стоят за ней и питают ее, насколько она самостоятельна, какие конкретные цели ставит перед собой, какова та основа, которая объединяет ее членов, какова структура группы и кто ее возглавляет. Исключительно важна идеология группы и той более могучей силы, которая вызывает ее к жизни.

Террорист, как и многие другие насильственные преступники, причины своего участия в террористических действиях склонен видеть не в самом себе, даже если это и очевидно, а во внешних обстоятельствах, поведении других людей и целых народов, в действительной или мнимой угрозе, которая ощущается как исходящая от них. В этом психологическом аспекте можно утверждать, что террористический акт представляет собой попытку защититься.

Весьма важным моментом является то, что, прибегая к террору, т.е. уничтожая других людей, материальные и духовные ценности, человек ощущает, предчувствует, что иным путем ему не добиться успеха.

Сложность обнаружения подлинных мотивов терроризма связана с тем, что у него имеется два аспекта — рациональный и иррациональный. Рациональность заключается в том, чтобы с помощью чрезвычайного насильственного акта, который настолько выходит за рамки социальных норм, что заставляет Систему идти на уступки террористам, достигнуть конкретной цели: признания требуемых политических или национальных свобод, выпуска на свободу других террористов, подрыва стабильности в обществе и т.д. Очень часто эти рациональные цели достигаются, но эффект от них остается очень локальным как по времени, так и по социальному объему. Застигнутая врасплох Система, как справедливо отмечает Н.Мелентьева, вначале может подчиниться террористам, но затем исподволь и постепенно исправляет негативные последствия подрывных действий. Иррациональный аспект терроризма включает в себя экзистенциальный опыт, который переживает его участник. При террористическом акте создается уникальная психологическая ситуация, в которой люди начинают действовать по совершенно иным законам, нежели в обычной жизни, в системе принятых связей. Например, в ситуации «террорист — заложник» драма приобретает особый, глубинный, почти онтологический смысл, поскольку наиболее поверхностные слои личности мгновенно смываются перед лицом вполне реальной и объективированной смерти. Сам террорист становится как бы субъектом смерти: с одной стороны, он вызывает на себя всю гигантскую разрушительную мощь Системы, а с другой — получает мимолетное, но крайне острое осознание абсолютного превосходства над заложниками и власти над их жизнями.

Типология мотивов терроризма неоднократно обсуждалась в научной печати, поскольку эта проблема имеет первостепенное значение для науки и практики. Соображения по этому поводу, естественно, высказывались самые разные.

С.А. Эфиров называет следующие мотивы терроризма: самоутверждение, самоидентификация, молодежная романтика и героизм, придание своей деятельности особой значимости, преодоление отчуждения, конформизма, обезлички, стандартизации, маргинальности, пресыщения и т.п. Возможны корыстные мотивы, которые могут вытеснять идейные или переплетаться с ними. Кроме того, кого-то нанимают для совершения террористических актов.

Самым основным мотивом С.А. Эфиров считает «идейный абсолютизм», «железные» убеждения в обладании единственной, высшей, окончательной истиной, уникальным рецептом спасения своего народа, группы или даже человечества. Такая ментальность присуща, разумеется, не только террористам, но нередко политическим и религиозным лидерам, проповедникам, полководцам и др.

С большинством приведенных здесь соображений следует согласиться, но, конечно, каждый из названных мотивов требует обстоятельного анализа. В качестве общего замечания необходимо отметить, что, во-первых, мотивы заметно отличаются в конкретных видах террористического поведения; во-вторых, даже в рамках одного и того же преступного акта разные его участники могут стимулироваться разными мотивами.

Прежде всего, нужно отметить несомненность такого мотива как самоутверждение, который часто переплетается с желанием доминировать, подавлять и управлять окружающими. Такая потребность бывает связана с высокой тревожностью, которая имеется в случае господства в социальной среде, причем господство может достигаться с помощью грубой силы, уничтожения неугодных. Данный мотив обнаруживается в любом виде террористического поведения, тем более что подавление других часто обеспечивает и личную безопасность. Банда лесных разбойников, держащих в страхе всю округу, и их главарь, командир даже небольшого оккупационного воинского подразделения будут чувствовать себя относительно защищенными, если все время смогут терроризировать население. В самом террористическом акте преступник демонстрирует то, на что способен и что хотел бы показать другим (ум, бесстрашие, ловкость, технические навыки и т.д.) и тем самым самоутвердиться, т.е. в первую очередь доказать самому себе, что все эти качества и у него есть. Сам такой акт может совершаться именно ради этого.

Представляется несомненным и существование такого мотива терроризма, как молодежная романтика и героизм, придание своей жизни и деятельности особой значимости, яркости, необычности. Во многом это уход в миф и сказку, в которых действуют бесстрашные герои, несущие людям добро и силой, порой ценой немалых жертв, устанавливающие справедливость. Это уход и в защищенное детство, в котором было так спокойно и хорошо и верилось, что все желаемое достижимо. Террорист своими поступками идентифицируется с легендарным (сказочным) персонажем и тем самым тоже утверждается и самоутверждается.

Слияние с образом положительного героя вовсе не обязательно, может быть влечение и к злому персонажу. Такой вариант имеет место, когда требуется отомстить своим врагам, обычно не имеющим конкретного лица, людям вообще, своим обидчикам и врагам. В этом случае наличествует общее враждебное отношение к жизни и даже, не исключено, отвращение к жизни.

Поиски романтики и героики, весьма, впрочем, своеобразных, переплетаются у террориста с игровой мотивацией, потребностью в риске, опасных для жизни и свободы операциях, ощущении себя в необычных ситуациях. Готовясь к террористическому акту, планируя его, подыскивая технические средства или соучастников, совершая сами террористические действия и уходя от преследования, преступник живет полной жизнью. Игра проявляется и в том, что террорист вступает в определенные отношения с обществом, не характерные для других преступлений, — с властью, правоохранительными органами, средствами массовой информации. Беря на себя ответственность за совершенное злодеяние, террорист тем самым сообщает какую-то информацию о себе и с этого момента начинает новую игру, полную для него героики. Его положение становится особенно щекотливым и острым, поскольку против него объединилось все общество той страны, где он совершил террористический акт. Ему поэтому приходится максимально мобилизовывать свои силы и проявлять себя, тем самым вновь самоутверждаясь; а то, что против него действуют необъятные силы, придает ему в собственных глазах еще больше значимости и весомости.

Можно исходить из того, что мотивом террористического акта выступает самоутверждение себя в ближайшей среде, прежде всего в референтных группах. Можно предположить также, что террористами движет некая всепоглощающая, фанатичная идея, которой они безмерно преданы, например, коренной перестройки общества и даже всего мира или «спасения» своей нации. Еще одна гипотеза заключается в том, что терроризм может диктоваться потребностью получения значительных выгод для своей социальной, особенно национальной, группы или для себя лично. Такая выгода может носить и чисто денежный характер.

Между тем высказанные предположения относительно стимуляции терроризма, в том числе за плату, неизбежно вызывают весьма важный вопрос: почему для достижения своей цели террорист избирает смерть, уничтожение и устрашение, а не какой-нибудь иной способ, в том числе вполне законный?

Одним из таких мотивов, если иметь в виду терроризм, влекущий человеческие жертвы, выступает влечение отдельных людей к смерти, к уничтожению, столь же сильное, как и влечение к жизни. Иного и не может быть, поскольку влечения к смерти в известном смысле адекватно влечению к жизни, а у конкретного человека они могут наличествовать оба, как амбивалентные тенденции. Влечение к смерти (некрофилия) объединяет значительную группу людей, которые решают свои главные проблемы, сея смерть, прибегая к ней или максимально приближаясь.

Террорист делает смерть своим фетишем, тем более что сам террористический акт должен внушать страх, даже ужас. Здесь угроза смерти и разрушения, вполне возможных в будущем, надстраивается над уже свершившимся, образует пирамиду, которая вдвойне должна устрашать. Конечно, страсть к кровавому насилию присуща не одним террористам, но и наемным убийцам, военным наемникам, сексуальным маньякам-убийцам, всем тем, кто лишает жизни другого не «случайно», под сильным давлением обстоятельств, не в неистовстве или в состоянии эмоционального потрясения, не единожды, а постоянно и постепенно, начиная с мелких актов насилия, кто, уничтожая, именно в этот момент, живет наиболее полной жизнью. Очень важно подчеркнуть, что данный мотив, как и большинство других, существует на бессознательном уровне и крайне редко осознается действующим субъектом. Он часто бывает ведущим, что не исключает наличия других, дополнительных мотивов, например корыстных.

Некоторые террористы, особенно террористы-самоубийцы, буквально зачарованы смертью, но в то же время своей добровольной гибелью пытаются обессмертить себя и этим способом преодолеть собственный страх смерти. Дело в том, что сеяние смерти есть один из способов снятия страха перед ней, поскольку она тогда психологически максимально приближается к человеку, становится более понятной. Террорист-самоубийца — это личность с очень высоким уровнем тревожности, а поэтому он постоянно, хотя и на бессознательном уровне, ищет то, что вызывает у него тревогу, и находит это в смерти. Отнюдь не случайно те террористы, которые после совершения террористического акта остались в живых, продолжали стремиться к смерти. Мария Спиридонова, совершив убийство Луженовского, «усмирителя» крестьян, никем не была задержана, но сама же стала кричать в толпе. Отказываясь подавать аппеляцию, поясняла, что ее смерть нужна для счастья народа. Созонов, убийца Плеве, на каторге все-таки покончил с собой.

Мотивация террористических самоубийств весьма сложна, поскольку в них переплетаются мотивы и терроризма, и самоубийства. Названные мотивы чаще проявляются при сочетании националистических стимуляций с религиозным фундаментализмом. Но это в основном внешне: мы нисколько не преуменьшаем значения воспитания личности в духе фанатизма и экстремизма, традиций вековой ненависти к другим народам и их религии; вместе с тем, хотелось бы отметить, что у террориста-самоубийцы должна быть личностная, субъективная предрасположенность к подобного рода самоубийству. Когда он готовится к нему, а тем более совершает, его психика находится в ином, качественно отличном от обычного измерении, он уже существует как бы не в здешней жизни. Его самым мощным образом притягивает смерть — своя и чужая, а поэтому с большой степенью вероятности можно говорить о таком самоубийце как о некрофильской личности. Данное предположение уместно и в том случае, если смерть представляется ему чем-то прекрасным.

Если страстное влечение к кровавому насилию присуще и другим опасным насильственным преступникам, то чем же от них отличаются террористы? Во-первых, тем, что целью и содержанием террора является устрашение (внушение ужаса), стремление к тому, чтобы таким путем парализовать противника. Во-вторых, террорист, в отличие от наемного убийцы, разбойника или сексуального убийцы-маньяка может решать не только свои, сугубо субъективные проблемы, но и общественные, связанные с интересами его нации, религии, секты, социальной группы. Поэтому можно сказать, что некоторые террористы в известном смысле часто бескорыстны, это как бы преступники-«идеалисты».

Такими «идеалистами» могут быть отдельные руководители деспотических государств, искренне убежденные в том, что они, даже развязывая геноцид против собственного народа, действуют только ради высших и благородных целей, ради достижения некоего идеала, например, построения коммунизма. Чем чище в этом плане помыслы любого террориста, в частности, государственного, чем больше он предан идее и в то же время чем больше психологически отчужден от людей, тем больше он опасен. В этом убеждает жизнь и личность многих дореволюционных российских террористов из привилегированных слоев общества. Подпольная террористическая деятельность, конечно, лишала их привычных материальных и духовных благ.

Поскольку терроризм многолик, мотивация отдельных его проявлений носит отпечаток того типа, к которому относится данный террористический акт. Нельзя понять, например, терроризм, связанный с национализмом, если не учитывать роль и значение родины, нации в жизни человека. Многие люди бессознательно переносят на свой род, племя, нацию, религию, на землю и природу в целом свое отношение к матери как к кормилице и защитнице, которая поймет, обласкает и защитит.

Весьма красноречивые доказательства этого можно найти в таких выражениях, как «мать-земля», в обозначении, например, родного языка или столицы страны, поскольку в этих обозначениях присутствует слово «мать» (например, в английском и грузинском языках). Поскольку рожает только женщина, ее образ отождествляется с плодородием и дарами природы, с самой природой, от которой благополучие людей полностью зависит и сейчас, хотя такое отношение к ней опосредовано теперь многими порождениями культуры. По этой причине женщина давно стала символом земной жизни и материального благополучия людей, иными словами — их божеством. Богиня-мать — не только супруга божественного творца, но она олицетворяет и женское творческое начало в природе. Хотя вначале ее функции иногда распределялись среди мифологических фигур, но набор этих функций был единым.

Чрезмерная симбиотическая связь с родом, расой, иной социальной группой или религией столь же опасна, как и подобная же связь с реальной матерью. И в этом случае жесткая привязанность лишает человека свободы, делает его глухим и слепым, препятствует его развитию, являясь мощным источником национализма, расизма, шовинизма, религиозной и политической нетерпимости, всякого рода фанатизма, хотя и прикрываемого звонкими фразами и внешне привлекательной символикой. Логика жесткой зависимости человека от «объединенной» матери такова, что он отнюдь не желает сбросить сковывающие его психологические путы, а, напротив, стремится к укреплению контактов с ней, к еще более полному вхождению в ее лоно. Если он поступит иначе (а это была бы иная личность), то останется одиноким, беззащитным, предоставленным лишь своим слабым силам, что означает значительное повышение его тревожности, даже до уровня страха смерти. Такой же страх выступает в качестве одного из самых мощных стимулов террористического поведения инфантильных личностей.

С этих позиций ясно, что национальная группировка или партия политических или религиозных единомышленников, неистовых и бескомпромиссных, «пламенных» патриотов или фанатичных националистов состоит, собственно, из одиноких и психологически слабых людей, которые могут чувствовать себя сильным только в толпе. Они от этого не менее опасны, поскольку неосознаваемая ими угроза остаться один на один с окружающим миром и с травматичными внутриличностными проблемами, в том числе сексуальными, делает их особенно агрессивными. Межнациональные распри и националистические движения в республиках бывшего СССР своими глубинными корнями уходят в бездну отношений к «просто» матери, матери-родине, нации, природе, тому, что, пользуясь понятиями К.Г. Юнга, можно назвать архетипом «Великая Мать». Активизация этих движений вызвана распадом СССР, когда не стало «Великого Отца» — мощной центральной власти.

Основываясь на приведенных обстоятельствах, можно сделать вывод о том, что стремление к идентификации с матерью-родиной, нацией и т.д. является глубинным мотивом террора, связанного с национализмом.

Сама смерть выступает у них в качестве простого и нравственно приемлемого способа решения сложнейших проблем, тем более что жизнь представителя иной нации или религии не представляется фанатичному и сверхрадикальному взгляду слишком большой платой. Это, собственно, черно-белое отношение к жизни, четкое разделение на своих и чужих и противопоставление их друг другу.

Немалую роль играют традиции, обычаи, вся история данного народа или данной религии, их психология, их приверженность к тем либо иным формам поведения. Почти всегда идеологию и психологию нации, как известно, в значительной мере определяет религия.

Террористы-одиночки встречаются относительно редко, чаще террористы объединяются в группы, в которых весьма велика роль лидера. Это можно наблюдать в религиозных и сектантских образованиях, причастных к террору, например, в «АУМ Синрике». Если это террор государства, то его лидер (вождь) обладает неограниченной властью, он организует и направляет весь государственный террор. Все движения в группе, даже гигантской, социально-психологическое взаимодействие в ее руководящем ядре, внутренняя иерархия в нем зависят от его воли. Власть его не только абсолютна, от него ждут чуда и он сам верит в свои магические способности, как это было с Гитлером и Сталиным, а поклонение такому идолу не знает границ. Поэтому есть все основания считать, что тоталитарный лидер есть прямой психологический наследник первобытного Отца-бога-вождя-мага, мудрого, справедливого, заботливого, хотя и жестокого предводителя и покровителя древней орды. Магическими свойствами наделяют и лидеров сектантских террористических организаций, того же «АУМ Синрике».

Тщательная конспирация террористических групп и постоянные ощущения враждебности среды определяют строгую дисциплину ее членов, жесткую и четкую иерархию и распределение ролей, безусловное подчинение приказам и общим решениям. Психологическая взаимосвязь участников подобных групп очень велика, что не может не влиять на сами мотивы и процесс мотивации. Выражается это, например, в конформном подчинении группе и стремлении утвердить себя в ее глазах, т.е. на социально-психологическом уровне.

Сказанное не исчерпывает психологических характеристик терроризма, оказывающих влияние на формирование и реализацию мотивов. Террористам, как и другим наиболее опасным насильственным преступникам, свойствен отказ от общечеловеческих ценностей, высокий уровень агрессивности и жестокости, убежденность в своей исключительной правоте и, конечно, полное отсутствие сопереживания жертвам. Потерпевшие, особенно если их много, как бы не имеют человеческого лица, это размытая масса, лишь очень смутно напоминающая людскую. В то же время террористы очень стремятся к манифестации, огласке своих действий, после нападения обычно заявляют, что именно ими был совершен террористический акт. Это напрямую тоже связано с устрашением, являющимся наиболее существенным элементом терроризма. Названное стремление указывает и на то, что среди террористов, в том числе террористов-исполнителей, много истеричных личностей, часто за рамками психической нормы.

Многие террористы конформны, т.е. их агрессивные действия порождаются не разрушительными устремлениями, а тем, что им предписано поступать именно так и они сами считают своим долгом подчиняться указаниям. Неподчинение требованиям представляет опасность, от которой защищаются тем, что выполняют их. Конформизм характеризует в основном исполнителей террористических актов, но их подчинение не является вынужденным при активном внутреннем сопротивлении, напротив, их воспитание, социальное формирование предопределяют подчинение. Солдаты, расстреливающие по приказу командира мирное население, совсем не обязательно руководствуются деструктивностью и жестокостью, при отсутствии приказа они, вероятно, вообще не стали бы так поступать. Они это делают, привычно подчиняясь и не задавая вопросов, в связи с чем редко испытывают угрызения совести. Молодой парень, участвующий в набеге на население другого племени, отнюдь не хочет показаться трусом в глазах своих соплеменников, даже если убийства и грабежи ему совсем не по нутру.

Итак, психологические корни терроризма находятся в предыстории человечества; террористическая группа отличается сложной структурой и спецификой групповой динамики; отдельные террористы обладают такими характеристиками, как агрессивность, жестокость, фанатическая убежденность, психологическая отчужденность от людей, а также конформность и нарциссизм. Среди них немало некрофильских личностей.