Раздел III. Психология тюремной среды

Глава 17. Характеристика криминогенного общения в среде осужденных

17.1. Понятие криминогенного общения в среде осужденных

Проблема криминогенного общения затрагивалась в публикациях Ю.А. Алферова, В.М. Анисимкова, А.Г. Бронникова, И.В. Каретникова, Д.С. Лихачева, Л.А. Мильяненкова, В.Ф. Пирожкова, А.В. Усса, А.Н. Сухова, Г.Ф. Хохрякова и др. Рассматриваемый феномен связан с особенностями тайного общения, уголовным жаргоном, блатной музыкой, условными звуковыми сигналами, аудиовизуальным тайным общением, особенностями тайного письменного общения, техническими средствами. В результате обобщения накопленного эмпирического материала был сделан вывод о том, что субкультура связана не просто с особенностями общения преступников, а с самостоятельным его видом, качественно отличающимся от всех других видов, – криминогенным.

Деформация общения осужденных возникает под влиянием изоляции, сте-реотипизации восприятия лиц, обладающих криминальным профессионализмом. Криминогенное общение, обусловленное преступной деятельностью, – это особый вид общения, который возникает в результате проявления деформации общения в местах лишения свободы. Оно характеризуется повышенной стрессогенностью, конфликтностью, жесткой ролевой заданностью и конспиративностью, используется для установления недозволенных связей, обмена преступным опытом, создания предпосылок, подготовки, маскировки умышленных преступлений посредством психического (информационного) насилия, а также для снятия эмоционального напряжения путем интер- и аутоагрессии (А.Н. Сухов, 1993).

Криминогенное общение – результат социально-психологической адаптации к условиям исправительных учреждений и субкультуре, существующей в них («другой жизни»), тюремным традициям и обычаям. Результаты проведенных А.Н. Суховым исследований криминогенного общения позволили выделить разновидности деформации общения осужденных:

– изоляционную, возникающую в связи с фрустрацией, режимными ограничениями, проявляющуюся в стрессогенности общения, агрессивности и криминогенности;

– нравственную, являющуюся следствием негативных стереотипов восприятия, из-за чего взаимодействие между осужденными приобретает характер отчуждения;

– криминальную, образующуюся вследствие преступной деятельности лиц, отбывающих наказание в местах лишения свободы, обмена преступным опытом.

Деформация общения в среде осужденных затрагивает изменение всех его компонентов: информационного, перцептивного, интеракционного.

Критериальные признаки криминогенного общения осужденных следующие: антиобщественная направленность недозволенных связей и содержания сообщений; сфера действий; стрессогенность; повышенная конфликтность; жесткий нормативно-ролевой характер; организующая роль в приготовлении групповых преступлений; специфика приемов изучения членов групп и каналов связи, конспиративность; использование условных речевых и неречевых средств связи; эмоциональность (экспрессия психологического воздействия) и др.

 

17.2. Функции криминогенного общения осужденных

Криминогенное общение осужденных выполняет ряд специфических функций.

Коммуникативно-атрибутивная функция обусловлена криминальной деформацией общения осужденных. В процессе криминального общения происходит обмен скрываемой информацией, устанавливаются недозволенные связи. Для приготовления, совершения и маскировки преступлений осужденные используют условные средства общения (вербальные и невербальные). К вербальным средствам общения относится жаргон («блатная феня»), а к невербальным – татуировки, информация, передаваемая по коду (перестукивание через канализационные и отопительные системы), книгам, свист, условные жесты, позы, средства тайнописи. Чаще всего осужденные используют жесты рук, жаргон, особенности голоса и тайнопись.

Функция обмена осужденных преступным опытом. В процессе обмена информацией осужденные не только передают, но и приобретают преступные навыки. Передача опыта может происходить стихийно – под влиянием заражения, подражания, внушения, группового давления (прессинга) либо умышленно – в целях распространения и усвоения знаний, умений и навыков совершения и маскировки преступлений.

Познавательная (диагностическая) функция способствует выявлению участников криминогенного общения. В этом помогает анализ внешности, одежды, характерных поз и жестов, походки, манер, татуировок.

Организующая функция, то есть организации преступной деятельности, умышленного создания криминогенных ситуаций. С помощью криминогенного общения подготавливается преступление: вырабатываются цели, план, определяются время, место, распределяются роли, осуществляется маскировка и формируется решимость.

Аффективно-побудительная функция криминогенного общения осужденных толкает их к совершению преступлений. Это достигается с помощью психического воздействия общения (насилия). Психическое насилие (прессинг) представляет собой умышленное, общественно опасное воздействие на психику человека, осуществляемое против или помимо его воли информационным или внеинформационным путем, способное подавить свободу волеизъявления либо причинить психическую травму. При этом используются угрозы, оскорбления, клевета, слухи, шантаж.

Компенсаторная функция криминогенного общения осужденных снимает его стрессогенность агрессивным путем, восполняет дефицит общения с помощью объединения в малые группы, приводит к насильственному удовлетворению потребностей, безнравственным способам самоутверждения, гомосексуализму, наркомании. В криминогенных ситуациях осужденные «выплескивают» накопившуюся агрессию, пытаются выйти из стрессовых состояний.

 

17.3. Вербальные средства криминогенного общения осужденных

К вербальным средствам криминогенного общения осужденных относится жаргон. Связь, устанавливаемая им, всегда односторонняя: это либо сигнал, либо в той или иной форме выраженное понуждение. Жаргон должен изобличать в преступнике «своего», доказывать его принадлежность к уголовному миру.

Преступники придают большое значение брани. Она имеет конкретную направленность и представляет собой оскорбление, смыть которое можно только по тюремным правилам. Большая или меньшая сила придается и небранным блатным словам.

Речь преступника носит заторможенный характер, поскольку он боится произнести лишнее или запретные слова (табу). Внутренняя напряженность жаргонной речи часто ничем не снимается. В таких случаях на помощь приходят жесты.

В словарях русского языка «блатная музыка» определяется как лексика деклассированных элементов. Слово «феня» обозначает то же самое, что и «блатная музыка», и является одним из элементов воровского фразеологизма «ботать по фене» – говорить на языке деклассированных. Фразеологизм возник в языковой среде офеней. (Офени – это торговцы мелким товаром, имевшие свой условно-профессиональный язык, который они использовали при обмане покупателей, в опасных ситуациях, когда нужно было скрыть свои намерения и действия.) «Бродячая», полная риска профессия офеней сделала их близкими людям «дна», а слово «офеня» превратилось в лексему «феня» и стало обозначать лексику деклассированных элементов. У слова «феня» имеется ряд синонимов: воровской язык, блатной язык, язык преступников, блатной жаргон, арго. Наиболее употребительным стал термин «жаргон», который иногда ошибочно употребляют в отношении уголовно-профессионального языка и даже просторечия.

Жаргон вырабатывается стихийно. Он непонятен для непосвященных (законопослушных граждан), и уголовный мир нередко использует это в противоправных целях. Арготизмы нашли широкое отражение в художественной литературе в произведениях братьев Вайнеров, Л. Леонова, Н. Леонова, П. Нилина, Г. Медынского, В. Шаламова, В. Каверина. Все произведения, описывающие преступный мир, в зависимости от характера описываемого можно разделить на пять групп:

1) дающие общую картину социального «дна» в его естественном состоянии («Вор» Л. Леонова, «Конец хазы» В. Каверина);

2) показывающие мир деклассированных элементов и борьбу с ними правоохранительных органов («Эра милосердия» А. и Г. Вайнеров, «Неустановленное лицо» С. Устинова, «Агония» Н. Леонова);

3) описывающие жизнь преступников в местах лишения свободы («Одлян, или Воздух свободы» Л. Габышева);

4) рассказывающие о жизни в местах лишения свободы политических заключенных и профессиональных преступников (произведения А. Солженицына, В. Шаламова, А. Жигулина и др.);

5) посвященные проблемам преступности среди подростков и перевоспитания несовершеннолетних правонарушителей («Педагогическая поэма» А. Макаренко, «Честь» Г. Медынского и др.).

Большинство осужденных знают и употребляют до нескольких десятков слов, с помощью которых маскируют цели и мотивы криминогенного общения и деятельности. Тягу к жаргону В.Ф. Пирожков (1996) объясняет следующими мотивами: владение жаргоном дает возможность повысить свой статус, утвердиться в уголовной среде, почувствовать превосходство над другими. Жаргон выполняет следующие функции.

Конспиративная функция. Жаргон используется для сокрытия противоправных намерений, замыслов и действий.

Функция узнавания своих. «Ты и я говорим на арго, значит, «мы одной крови». В 20-е годы преступники, если не знали человека, сомневались в принадлежности к уголовникам, спрашивали: «Свой? Стучишь по блату?».

Номинативная функция. В жаргоне много слов и фразеологизмов, которые используются для обозначения предметов и явлений, не имеющих эквивалентов в русском литературном языке.

Эмоционально-выразительная функция. Большинство слов жаргона имеет ярко выраженную эмоционально-экспрессивную окраску, многие из них воспринимаются как бравада, показное пренебрежение к опасности.

Жаргон передается из поколения в поколение, проникает в речь законопослушных граждан. Это вызвано прежде всего наличием довольно устойчивых антисоциальных групп со своей субкультурой, традициями, законами, спецификой арготического слова, что делает его привлекательным для современных преступников (рэкетиров, бандитов и др.).

Тип жаргона в криминогенном общении обозначает разные группы понятий (М. Грачев, 1996): преступников («блатарь» – профессиональный преступник: «жук» – вор; «клюквенник» – вор, специализирующийся по кражам в церкви; «кабурщик» – преступник, совершающий кражи с помощью подкопа); жертв преступления («фраер», «олень», «фраер ушастый»); характер преступления («взломе кабуром», «дело», «работа», «гастроль» – преступление, «покупка» – кража); оружие преступников и орудие преступления («писка» – острый предмет, «перо» – нож, «пика» – заостренный предмет); преступные действия («дуп-лить» – избивать, «заделать» – убить, «запороть» – зарезать, «выхарить» – изнасиловать); представителей правоохранительных органов («вертухай» – надзиратель, «митрополит» – представитель суда, «пес» – представитель правоохранительных органов, «хозяин» – начальник колонии); места лишения свободы («взрос л як», «дача», «курорт», «академия» и др.); предметы тюремного обихода; людей по их социальной, профессиональной, возрастной и психологической характеристике; части тела человека; деньги и драгоценности; спиртное и наркотики. Остальные жаргонные группы в криминогенном общении немногочисленны. Жаргон имеет ярко выраженную преступную окраску, поскольку большинство арготизмов относятся к «профессиональной лексике» (названия преступлений, преступных действий, орудий преступлений и т.п.). Преступный жаргон насчитывает около десяти тысяч слов и выражений. Можно выделить три основные группы жаргона: общеуголовный, тюремный и специально-профессиональный .

Современный жаргон осужденных отражен в специальных словарях. Однако в них не освещены особенности жаргона в зависимости от региона страны. Несмотря на универсальный характер, жаргон сугубо индивидуален для каждой профессиональной группы преступников (карманных воров, карточных шулеров, мошенников и др.).

О психологическом самочувствии преступников можно судить по их речевому потоку, конструкции фраз, содержанию высказываний. Это особенно важно при ведении переговоров с ними. Затрудненность контакта в условиях переговоров чаще всего объясняется отсутствием визуального общения. Наладить контакт поможет психолингвистический анализ той словесной агрессии, которая проявляется в речевом потоке преступников.

Одним из индикаторов психического состояния преступников является степень преобладания императивных выражений и слов в их речевом потоке в ходе переговоров. Поскольку речь преступников в большей степени состоит из жаргонных выражений и нецензурных слов, именно они составляют главный словесный арсенал «силового давления».

Особую роль в криминогенном общении играют клички. В них отражаются недостатки внешнего облика: Оглобля, Мотыль – нескладный, Губошлеп – большие губы, Косой; негативные черты характера и поведения: Бацилла, Прыщ, Шнурок, Хоро – хитрый, Вьюн – изворотливый, Кобра – злой; неблагозвучие измененных фамилий; ироническое подчеркивание физических недостатков и других черт: Мальчик – рослый, Интеллигент – глупый; особенности преступной деятельности и мест совершения преступлений: Курортник, Робинзон, Джон, Швед, Француз – валютчик; социально-региональное и национальное происхождение: Азиат, Одессит, Херсонец, Цыган; положение личности в групповой иерархии: Король, Князь, Барон, Кролик, Чухонец; прежняя трудовая, спортивная, преступная и другая деятельность: Духарь – музыкант, Телка – престижная проститутка (В.Ф. Пирожков, 1997).

Большинству осужденных полученные клички не нравятся, они хотели бы от них избавиться. Обидные, унизительные, издевательские, оскорбительные клички провоцируют конфликты среди осужденных, нередко заканчивающиеся совершением преступлений. Профилактика присвоения обидных кличек предполагает формирование доброжелательных отношений между осужденными, а при необходимости – пресечение попыток дать такую кличку, использование сатиры и юмора в стенной печати.

В жаргонной речи весьма часты семантические распады, возврат к диффузному осознанию значений, к нестабилизированной семантике или переход от одного значения слова к другому. Так, в «Записках из Мертвого дома» Ф. Достоевского у слова «майдан» было одно значение, а сейчас имеется более десяти его интерпретаций: место тюремной торговли; суконка, на которой играют в карты; вокзал; железнодорожный вагон; чемодан; пристанционная площадь; базар; наган; колода карт и т.п.

Понятия могут дифференцироваться в зависимости от частных случаев общения. Например, о деньгах можно говорить так: «голяк» – деньги, украденные не из кошелька или бумажника, без «тары»; «форсы» – деньги в большом количестве, которыми можно щегольнуть, «форсануть»; «воробышки» – деньги, легко пришедшие, легко доставшиеся или, наоборот, легко «улетевшие», прокрученные; «бабки» – деньги, полученные во время игры.

Некоторые исследователи отмечают, что «русскоязычные преступники не ведут между собой связных разговоров на уголовном жаргоне, а просто в нужную минуту перебрасываются друг с другом отдельными фразами или словами. Оказывается, этого вполне достаточно для передачи какой-то секретной информации или побуждения к определенному действию. Например, если речь идет о «даче взаймы», то под этим подразумевается кража; если кого-то хотят «расписать», то дело пахнет кровью; когда человек собрался «на бан за углом», то подготовлена кража чемодана на вокзале...» (Л.А. Мильяненков, 1994). Речь воров постепенно становится менее яркой: уменьшается количество используемых ими слов, фразы приобретают обрывочный характер, в них пропускается сказуемое или подлежащее. Кроме того, сокращается- словесный жаргонный штамп: если он длинный, то его продолжение угадывается по первым словам шаблонной фразы. Но все же словарный запас «воровской речи» пополняется, поскольку потребность в экспансивно заряженном жаргоне остается.

 

17.4. Невербальные средства криминогенного общения осужденных

В XVIII-XIX вв. в России преступников отмечали «внешними неизгладимыми знаками». Например, применялось клеймение – нанесение раскаленным железом изображения букв на лицо преступника (буква «Б» обозначала, что человек бунтовщик, «В» или «ВОР» – вор; «СК» – ссыльно-каторжный; «СП» – ссыльный поселенец).

В XIX в. для этой процедуры употреблялась пластина с медными иглами, составляющими буквы. Она накладывалась на грудь, спину, плечи, после чего места уколов натирались краской. Татуировки относятся к невербальным средствам криминогенного общения осужденных. До 80-х годов информация о фактах нанесения татуировок была закрытой. В первом российском исследовании по этой проблеме «Татуировка у преступников», проведенном Я.М. Коганом в 1928 г., было указано, что русская литература, посвященная вопросу о татуировке вообще и среди преступников в частности, очень бедна. В нашей стране специальных достаточно глубоких исследований по этому вопросу не проводилось. В последние два десятилетия вышло всего несколько методических разработок Ю.А. Алферова, А.Г. Бронникова, Ю.А. Вакутина, Ю.П. Дубягина, Л.А. Мильяненкова, В.Ф. Пирожкова, А.Н. Сухова, но их тиражи были небольшими.

Татуировка как знаковый символ отражает один из срезов социального общения. Важным представляется применение градации символов к аббревиатуре преступников. Э. Фромм пишет, что в действительности индивид переносит свой рассудок на тот или иной избранный символ и принимает преступную философию за свою собственную. Он зависит от своих идолов, не способен отказаться от поклонения и становится их рабом, потому что вложил в них свой ум. Поэтому когда татуировка наносится осознанно, она связана с внутренними переживаниями. Например, татуировка «БЕС» (бей, если сможешь) выражает агрессивное состояние и готовность отомстить всем тем, кто его обидел или может обидеть (А.А. Конев, 2001).

Склонность осужденных к татуировкам как пособу криминогенного общения известна давно. У лиц, находящихся в СИЗО и местах лишения свободы, специфические татуировки встречаются чаще, чем на свободе. На возникновение и распространение данного явления влияют сложившиеся тюремные традиции, общая психологическая атмосфера в среде осужденных, тюремная субкультура, группировки осужденных отрицательной направленности.

Психологи до сих пор не установили, почему именно в уголовной среде татуировка так прижилась. Ч. Ломброзо в одной из своих книг приводит слова итальянского каторжника: «Для нас татуировка – все равно что фрак с орденами. Чем больше мы исколоты, тем большим уважением мы пользуемся среди товарищей». Кстати, одно из наименований татуировки на современном русском блатном жаргоне – «регалка» (примечательная перекличка через время и пространство). Ч. Ломброзо считал преступников лицами, отставшими в своем развитии, недалеко ушедшими от диких людей и потому склонными к жестокости и насилию. Соответственно и пристрастие к татуировке – обычаю первобытных племен – он объяснял как врожденный атавизм. 

 

На самом же деле для уголовника татуировка – это знак принадлежности к особой касте и верности ее законам, возможность продемонстрировать свое «мужество» и безразличие к боли. Сколько в стране обладателей татуировок, неизвестно даже приблизительно, но в любом случае счет нужно вести на миллионы. Выборочные исследования показывают, что примерно 70% из них приобрели свои «украшения» в местах лишения свободы, остальные – в «приблатненных» уличных компаниях. Но утверждать, что это явление практически целиком принадлежит криминогенной субкультуре, было бы неправильно, поскольку сегодня татуирование стало своеобразной модой.

Татуировка преступника может оказать помощь в оперативно-розыскной деятельности, при проведении регистрационных проверок, следственных действий (подготовка образцов для опознания или планирования контакта при допросе), когда о подследственном нет достаточных данных. Различают декоративно-бытовые, блатные, уголовные татуировки (А.Г. Бронников, 1982). 

Декоративно-бытовая татуировка связана с интеллектуальными, возрастными и религиозными особенностями личности, блатная – характеризует неустойчивость психики и интересов ее владельца и обусловлена стремлением подражать лидеру. Уголовная татуировка наносится, как правило, в местах лишения свободы, в колониях-поселениях. Она может иметь различную тематическую направленность, например, обозначать «специализацию» («воровская масть», наркоманы, осужденные по определенной статье), роль и статус татуированного в преступном мире. По содержанию, качеству и статусу их носителей выделяют три типа татуировок:

1) регалки (знаки отличия) наносят обычно «элите» преступного мира специалисты-художники с помощью современных инструментов и дефицитных красящих веществ;

2) портачки (портачить – портить) – самоделки, нанесенные кустарно, с помощью подручных средств и инструментов, в нарушение этики «воровской жизни»;

3) нахалки (или позорные) делают преступнику насильно (нахально) либо под угрозой применения силы. Они выполняют функцию позорного клейма (стигмы).

Большинство татуировок имеют зашифрованный смысл, сообщают сведения о хозяине. Татуировки на поверхности тела наносятся обычно в форме:

1) даты (цифр);

2) отдельных букв, слов или сочетания букв (набора);

3) текста;

4) рисунка;

5) условного знака-символа;

6) комбинированных вариантов указанных форм. Татуировки бывают различного характера: этнического, профессионального, псевдохудожественного, мифологического и культурного, антирелигиозного, эротического, агрессивного, памятного и др.

Л. Мильяненков выделяет следующие виды татуировок: перстни, крестики, точки, тайные знаки, художественные, иностранные, членов триады, женские, религиозные, знаки Зодиака в понятии осужденных, аббревиатуры, иноязычные слова и крылатые выражения. У американских заключенных, отмечает М.Н. Гернет (1930), по сравнению с российскими наколки удивительно однообразны и состоят главным образом из слова «мама» во всевозможных вариациях. Многие татуировки рассказывают о таких фактах из биографии их обладателя, которыми, с точки зрения блатного мира, стоит гордиться. Собор с куполами – атрибут неоднократно судимого, причем количество глав должно соответствовать количеству «ходок в зону». Обладатель подобного «архитектурного сооружения» «достраивает» его на протяжении всей жизни. Мадонна с младенцем означает, что осужденный родился в заключении от матери-осужденной. зарешеченное окошко – провел юность в тюрьме, роза в ладонях – встретил совершеннолетие в заключении, цепи и кандалы – всю жизнь провел в неволе (такой же смысл вкладывается в распространенную надпись «они устали ходить под конвоем», которая делается на ногах). Очень часто накалывается дата первой судимости. Факел или маяк означает скорое освобождение.

Типичный вид татуировки – перстни. Перстень с ромбом внутри свидетельствует о том, что его обладатель в юности отбывал наказание в ВК и уже там сознательно встал на путь преступной жизни; целиком заштрихованный – отбыл срок от звонка до звонка; разделенный по вертикали на темную и светлую половины – не подам руки ментам.

Иногда осужденные изображают на теле то, что, по их мнению, их губит (женщины, бутылки и карты). Среди осужденных распространена религиозная символика, однако веры за этим, как правило, не стоит. Нередко она соседствует со скабрезными рисунками и надписями. Не чужд тюремным художникам и юмор: наколку в виде горбатого черта, убегающего с мешком за плечами, надо понимать так: «Было счастье, да черт унес».

Надписи-татуировки часто представляют собой аббревиатуры: например, «СЭР» («свобода – это рай»), «ПОСТ» («прости, отец, судьба такая»), «БОГ» («был отвержен государством»), «КОТ» («коренной обитатель тюрьмы»). Видимо, особое удовольствие они испытывают, когда маскируют свои мысли (намерения) с помощью безобидных слов: дескать, попробуйте придраться. Например, «ИРА» – это не имя возлюбленной, а угроза: «иду резать актив», «ЖУК» – «желаю удачных краж», «ПАПА» – «привет анархистам, позор активистам!».

А.А. Конев (2001) условно разделил все аббревиатуры на три класса:

1) несущие в себе отрицательный заряд;

2) отражающие воровскую романтику;

3) условно-нейтральные.

Встречаются надписи и на иностранном языке.

Распятие на груди, орел с распростертыми крыльями, восьмиконечные звезды, офицерские погоны на плечах – знаки воровской власти и авторитета. Орла обычно удостаивается человек незаурядной физической силы, звезд – твердого характера и упрямства (их часто выкалывают на коленных чашечках, что означает: ни перед кем не стану на колени). Могут рассчитывать на уважение в «зоне» те, у кого наколоты знак доллара (взломщик сейфов или осужденный, имеющий деньги в колонии), череп с костями (смертная казнь заменена лишением свободы), кинжал, обвитый змеей (судим за убийство), череп (разбойник), кот (ловкий вор), православный крест (карманник), паук без паутины (домушник), карточные масти (шулер). При этом масти располагаются всегда в одном порядке – крести, вини, бубны, черви, что значит: когда выйду – буду человеком.

Менее престижны изображения жука на запястье левой руки (хулиган), черного креста (насильник). Жирная синяя точка на верхней губе, зубчатая корона, украшенная красными карточными мастями, почтовый ящик на спине, два глаза на ягодицах низводят их обладателя на самую низкую ступень. Это клеймо «опущенных».

Особого внимания со стороны администрации заслуживают обладатели следующих татуировок. Парусник и кот в сапогах свидетельствуют о намерении совершить побег; змея, увенчанная короной, – о том, что осужденный решил кому-то отомстить; гладиатор с мечом – о готовности по указанию «авторитетов» исполнить приговор в отношении любого отступника от «воровского закона». Паук в паутине, маковая головка, джинн, вылетающий из кувшина, – отличительные знаки наркомана, паук без паутины на левой стороне шеи – «идейного» нарушителя режима, завсегдатая ШИЗО и ПКТ. Надпись на веках «не буди» вряд ли посмеет наколоть кто-либо, кроме главаря «отрицаловки». Оскаленная морда тигра или рыси, часовой на вышке и колючая проволока, сердце, пронзенное стрелой и кинжалом, означают: ненавижу администрацию и актив.

Татуировки могут наноситься добровольно и насильно. Сила применяется при «клеймении» отверженных, активистов, пассивных гомосексуалистов в целях их дискредитации, насмешек и издевательства над ними. Рисунки и надписи в этом случае носят циничный, оскорбительный характер.

Содержание татуировок подвержено влиянию моды. При этом одни рисунки устойчивы, другие сменяются у каждого нового поколения. С увеличением числа судимостей растет процент татуированных, а также количество татуировок на теле преступника. Несовершеннолетние правонарушители прибегают к нанесению татуировок впервые на свободе, в следственном изоляторе, пересыльной тюрьме, колонии, больнице ИУ и в других местах.

Множественные татуировки на теле осужденного – косвенный признак неблагоприятного прогноза его ресоциализации. Лица, наносящие или дополняющие татуировки перед освобождением из исправительных учреждений, обычно криминально деформированы, освобождаются неисправленными. В таких случаях татуировки имеют прогностическое значение. Ранее отсутствие татуировки у лица, находящегося в ИУ, по неписаным правилам в преступной среде воспринималось как что-то недозволенное, стыдливое. Приобретая в местах лишения свободы татуированные рисунки, осужденный внешне идентифицируется с той иле иной группой, ее традициями, обычаями, нормами и правилами. Татуировки служат признаком криминогенной деформации общения и являются:

– атрибутом принятия норм референтной группы;

– солидаризующим фактором;

– средством самовыражения, самоутверждения;

– способом приспособления;

– способом заработка;

– средством психологической защиты;

– показателем статуса личности в группе.

Татуировки выполняют следующие функции (В.Ф. Пирожков, 1978): сигнальную (о принадлежности человека к определенной общности); информативную (о положении личности в групповой иерархии данного сообщества); декоративную (как средство украшения).

А.Г. Бронников (1982) дал подробную классификацию функциональных особенностей татуировок: сигнально-обособительные, стратификационно-информативные, личностно-установочные, тюремно-атрибутивные, сексуально-эротические, юмористические, декоративно-художественные, сентиментальные и др. За каждой из татуировок стоит соответствующая социально-ролевая функция ее обладателя. Интерпретация изображения зависит от места и формы его расположения на теле.

Мотивами нанесения осужденными татуировок являются:

а) неписаные законы, традиции принятия в преступную среду, личное самоутверждение в определенной преступной группировке, желание показать свою «масть»;

б) тщеславие, бравада друг перед другом, хвастовство, стремление продемонстрировать свою выносливость, исключительность, необычность и превосходство над окружающими;

в) подражание более опытным преступникам, имеющим татуировки;

г) своеобразное украшение – знак памяти о пребывании в местах лишения свободы;

д) живучесть обычаев и традиций нанесения татуировок, дань «моде»; выражение протеста правоохранительным органам и закону; безделье и скука.

Степень распространения татуировок зависит от пола. Среди осужденных женщин они встречаются значительно реже. Женщины предпочитают наносить татуировку на низ живота, его боковую поверхность, на поясницу, под коленкой, на висок. Женские татуировки (рис. 14) представляют собой (Л. Мильяненков, 1994):

1 – обнаженные фигуры мужчины и женщины, ларец с драгоценностями, мужчина преподносит женщине корону – «было все, получила неволю», «закон обойду – он не для меня»; .

2 – крест треф на цепочке – символ воровок;

3 – сердце, пробитое стрелой, капли крови и виньетка из роз – «память о первой любви», «за любимого готова на все»;

4 – череп, обвитый змеей и увенчанный короной, в костяшках пальцев сердце – «любовь погубила свекровь», «посадила в тюрьму свекровь»;

5 – лебедь с короной на голове – «была невинной», «была свободной», иногда под такой татуировкой стоит дата судимости;

6 – рукопожатие, цветок, колокольчик, инициалы – «отсидели с подругой срок от звонка до звонка»;

7 – ласточка с конвертом в клюве – символ амнистии, снижения срока лишения свободы (все птицы, кроме хищных, – вера в светлое будущее);

8 – ангел – надежда на что-то; падающий ангел – крушение надежды; 

9 – целующиеся голуби – символ любви;

10 – часы – «отсидела срок до конца»;

11 – цветок ромашка – «воровская» любовь (групповая);

12 – яблоко искушения – «потеряла невинность», «впервые приняла наркотик», «впервые выпила алкогольный напиток» (обычно проставляется дата);

13 – целующиеся мужчина и женщина – память о любимом;

14 – голова мужчины – портрет любимого, исполненный с фотографии;

15 – детская головка – память о сиротке, память об оставленном ребенке, «ребенок загублен абортом»;

16 – девочка, сидящая на летящем аисте, – символ матери-одиночки.

Массовое увлечение воровскими (тюремными) татуировками проходит. Некоторые осужденные не наносят татуировки, чтобы при выходе на свободу не выделяться среди окружающих. Большинство из них сожалеют о том, что сделали себе татуировку, и лишь немногие из татуированных явно гордятся ими и даже хотели бы сделать себе на теле дополнительно «интересные» рисунки. Распространенность татуировок выясняется при медицинских осмотрах осужденных, с помощью анкетного опроса в беседах, обнаружения и фиксации татуировок сотрудниками.

Изучение татуировок у осужденных позволяет выявить среди них активных носителей «воровской» (тюремной) субкультуры. Для этого необходимо систематически проводить осмотр осужденных медицинскими работниками, вести учет вновь прибывших осужденных, имеющих татуировки, с фиксацией их содержания, с занесением их в медицинскую карту и личное дело. В целях профилактики нанесения осужденными татуировок необходимо принимать своевременные режимно-оперативные меры, создавать режимные условия, исключающие возможнбсть получения инструментов, и контролировать места уединения, где чаще всего наносятся татуировки, распространять с помощью средств массовой информации сведения о вреде нанесения татуировок.

В криминогенном общении осужденные часто используют средства тайнописи. Тайнопись выполняется с помощью симпатических (невидимых) чернил и заключается в применении в переписке жаргона и различных завуалированных фраз, шифрованной переписке путем замещения (перемещения) одних букв другими, с помощью трафарета и т.п. Тайнопись используется осужденными:

а) для подготовки правонарушений и преступлений;

б) учинения расправы;

в) подготовки побега из мест лишения свободы и поиска убежища для укрытия;

г) доведения инструкций и указаний «авторитетов» по проведению воровских норм и правил в жизнь конкретного пенитенциарного учреждения и др. (А.Н. Сухов, 1993).

В среде осужденных успешно применяется и язык «тамтама» – специально разработанный свист, когда каждому типу звучания соответствует определенная фраза или слово. Многие из тех, кто освоил эту систему оповещения, стали искусными мастерами художественного свиста. Ю.А. Алферов (1994) приводит пример использования цвета дыма как сигнала: «Сено делало дым белым, сырые еловые сучья – темным и тяжелым, а добавление костей и перьев птицы позволяло окрашивать его в разные цвета. Осужденные ухитрялись делать дым прерывистым, если нужно было оповестить о прибытии заместителя начальника учреждения по режиму. Имело значение место появления дыма (на мысовой части острова, на крутом берегу или в лесном массиве), количество костров и т.п.)».

Для совершения и маскировки преступлений осужденные используют жесты. В тюремной среде не терпят многословия, почти все понимается с полуслова, порой по одному взгляду или позе. Именно это вызывает необходимость овладения сотрудниками искусством толкования языка жестов и телодвижений. Об этом языке общения очень мало печатной информации. Некоторые исследования проводились, но они носили секретный характер. Кроме того, в них затрагивались лишь некоторые теоретические аспекты проблемы, не представляющие в настоящее время практической ценности для пенитенциарной системы.

Движения человека можно изучать:

1) с точки зрения тех знаков, которые управляют: а) равновесием человеческого тела (статика), б) последовательностью и чередованием движения (динамика);

2) как внешний знак, образ, соответствующий тому или иному психологическому состоянию души или сердца (семиотика). Семиотика изучает внешние признаки внутреннего психологического состояния человека, или, по восточным учениям, как «внутреннее проявляется во внешнем» (Ю.А. Алферов. 1994). В монографии «Тайны руки», изданной московской университетской типографией в 1869 г., А. Дебарроль писал, что то же можно сказать и с жестах, которые суть деятельная физиономия тела. В результате наблюдений медики установили, что человек, продолжительное время вынашивающий одни и те же идеи, сохраняющий страсти и привязанности, а следовательно, повторяющий одни и те же движения мускулов, обыкновенно сохраняет особенное выражение лица, достаточно тождественное у различных людей.

Для визуальной оценки преступной среды вполне уместна цитата из древнего трактата о том, что «чем больше вульгаризуется человек, чем больше нравственно унижается, тем больше он стремится инстинктивно обезобразить ся. Его жесты становятся низкими, походка – неблагородной, голос – задорным; его лицо искажается отвратительными гримасами, и он приноравливается ко всему этому потому, что повинуется, сам того не зная, великому закону природы, которая хочет гармонии, какой бы то ни было, между душой и телом, и на этом-то символическом принципе основаны все системы предсказаний. По мере того как интеллектуальное тело воспринимает господство над мыслью, человек оскотинивается (это народное выражение, а язык народа полон верными и магическими образованиями) и, покидая свою часть божественной искры, все более и более принимает сходство и инстинкты того животного, образ которого он носит».

По этому поводу имеются серьезные научные выводы. Так, специфические телодвижения преступников Д.С. Лихачев в исследованиях 1935 г. отнес к «явлению, роднящему воровскую речь с первобытной, языку жестов». В прежние годы, по его мнению, в тюрьмах наряду с жаргоном была еще одна разновидность «тайного» языка, которым пользовались преимущественно для переговоров из окна в окно, – это язык жестов, чисто условный, искусственный. Характер его приблизительно такой же, как сигнализация у моряков или язык глухонемых. Передаются или буквы, или целые слова в зависимости от системы языка. Этот способ ведения переговоров называется «маяком» или «светом».

Изучая язык жестов преступников Соловецких лагерей, Д.С. Лихачев пришел к выводу, что гораздо интереснее, чем набор слов и целые тома жаргона, те 10-15 жестов, которые возникли в обыденной воровской речи. Такой язык может быть охарактеризован как шифр или сигнализация. Жест является разрешением напряжения в речи преступника, ставшего результатом запрета на известное слово. Не имея возможности произнести запрещенное слово «кража», вор показывает его жестом, делая движение кистью руки. Точно так же наган, бандитизм, стрельбу, вооруженный грабеж он изображает движением указательного пальца руки, как бы спуская курок. Каждый жест есть намек на действие, которое необходимо выполнить в указанной обстановке.

«Воровской язык» не мог бы появиться, если речь преступников была бы менее эмоционально насыщена, если различие слова и предмета было бы более глубоко, если каждое «воровское» звуковое слово не вызывало бы у переговаривающихся моторный мускульный эффект. При моторном типе мышления слово действует не только на кору головного мозга, но и на мускульную систему человека. Таким образом, «воровской» жест является результатом мус-кульно-моторного восприятия слов и вместе с тем свидетельствует о близости и неразличимости в сознании слова и предмета, слова и действия и находится в несомненной связи с эмоционально-экспрессивной стороной «воровской» речи (Д.С. Лихачев, 1992).

Диагностическим признаком психологической дистанции между сотрудником и осужденным служит наличие в процессе общения жестов, предшествующих речевым высказываниям, что указывает на существование доверия и взаимопонимания. Отсутствие доречевых жестов свидетельствует о настороженности и недоверии. Непроизвольные реакции должны использоваться сотрудником как определенные ориентиры на пути к истине. В случае расхождения между вербальными и невербальными выражениями соответствовать истинной позиции осужденного будут последние. Скрыть истинное отношение к сотруднику легче всего при помощи слов, голоса, труднее – при помощи невербальных средств общения.

При оказании психологического воздействия на осужденного невербальные средства общения могут использоваться для повышения убедительности высказывания сотрудника. Кроме того, как правило, те невербальные средства, которые выражают положительное отношение, вполне соответствуют преобразованию межличностных отношений. Выражение уважения и доверия к осужденному при помощи невербальных средств может эффективно влиять на его поведение, особенно если осужденный открыто противится влиянию и воздействию сотрудника. В связи с этим использование невербальных средств общения повышает эффективность деятельности сотрудников в ситуации конфликта.

З. Фрейд придавал большое значение невербальному языку своих пациентов. В научных исследованиях он демонстрировал талант наблюдателя, истории болезней его пациентов очень интересно читать. В клинических отчетах Фрейд отмечал мельчайшие особенности в невербальном языке пациентов: «Имеющий глаза да видит, имеющий уши да слышит и убеждается, что нет такой тайны, которую мог бы скрыть простой смертный. Губы его сомкнуты, но он пробалтывается кончиками пальцев. Из всех его пор рвется наружу признание. Поэтому задача заключается в том, чтобы увидеть самое сокровенное и разгадать его».

Диагностическая ценность жестов заключается в их спонтанности и непосредственности: осужденный едва ли осознает, что он жестикулирует. Свободная жестикуляция осужденного свидетельствует об ощущении им психического комфорта, безопасности, положительном отношении к сотруднику, скупая жестикуляция или полное ее отсутствие – об отрицательном отношении к сотруднику, нежелании контактировать, замкнутости.

Жесты позволяют передавать публично информацию тайного содержания, причем на значительное расстояние или при невозможности использовать речь. Они обеспечивают быстроту передачи информации и понятность ее определенному кругу лиц.

Жесты делятся: на указывающие, приглашающие, запрещающие, предупреждающие, констатирующие, технические. Жесты как условное средство общения распространены весьма широко. Активное жестикулирование отмечается у людей, говорящих на разных языках. Однако у лиц, находящихся б местах лишения свободы, язык жестов носит тайный характер, на который указывал еще М.Н. Гернет.

Согласно данным опроса 120 положительно и 120 отрицательно характеризующихся осужденных, проведенного А.Н. Суховым и У.Р. Ильмом (1998), впервые судимые лица мужского пола (общий режим) знают и применяют в среднем 5 жестов; женского (общий режим) – 2-3 жеста. 90% опрошенных из первой категории ответили, что не видят в жестах никакой нужды. Неоднократно судимые лица мужского пола (строгий режим) знают и применяют 30 и более жестов, более 90% из них указали, что жестами:

а) легче и понятнее общаться;

б) можно передать любую информацию.

Исследования информативности жестов и поз показывают, что жесты несут наибольшую информацию о модальности состояния. Семантическое поле жестов включает значения, относящиеся главным образом к психомоторным характеристикам личности. Позы дают много информации о характерологических чертах, социальном статусе, типе отношений. Они несут более дифференцированную психологическую и социально-психологическую информацию (В.А. Лабунская, 1981).

Изучая жесты и мимику осужденных и другие характеристики внешнего облика (ношение одежды, наличие или отсутствие татуировок, приветствие старших, поведение во время беседы и др.), сотрудник может сделать вывод о выдержанности, скромности, естественности поведения обследуемого. В то же время психологу нужно учитывать, что мимика и жесты зависят от того, какова стратификация осужденного и какую из групп он представляет. Так, представитель авторитетной группы отрицательной направленности нередко намеренно бравирует независимостью, самостоятельностью, наглостью, прибегает к определенным, используемым только в данной группе жестам и мимике. «Вора в законе», «авторитета», «смотрящего» отличают: хорошая, непринужденная осанка; свободно опущенные плечи; ясное направление движений вверх; спокойные широкие движения; твердый взгляд.

Для «униженных», «шестерок» в занимаемых позах характерны следующие элементы: высоко поднятые плечи, сгорбленная спина, втянутый подбородок, суженная грудная клетка, закрытая посадка, заметное преобладание движений вниз и к себе, маленькие быстрые шаги, умоляющий взгляд.

А.Б. Добрович приводит сложившуюся в исправительных учреждениях иерархию: «главарь», «авторитет» и «ведомые» («подхалим», «марионетка», «шут», «недовольный», «забытый»). У лиц определенной статусной группы свои жесты и позы. Например, сила, властность и свирепость «главаря» выражаются в соответствующих жестах, мимике, взглядах и отношениях, которые и удерживают его на троне; хитрость позволяет ему вовремя обнаружить претендентов, которые ведут борьбу между собой, или убирать возможных соперников чужими руками. «Авторитет» – второе лицо в группе – отличается вальяжностью жестов. Он единственный, кто не уступает «главарю» в смелости, о чем свидетельствует адекватная, но менее выраженная жестикуляция. «Подхалим» нужен «главарю» не только ради славословий и готовности услужить. Приблизив его к себе, «главарь» жестами, позами подчеркивает превосходство над «подхалимом», демонстрирует пренебрежение к нему. «Подхалим» вызывает неприязнь у всей группы, поэтому последующее его наказание сопровождается всеобщим восторгом. «Марионетка» служит образцом добропорядочного поведения, умения дублировать жесты «авторитетов». «Шут» позволяет выявить тех, кто охотно смеется над его шутками, и воздать им по заслугам. На примере «недовольного» «главарь» демонстрирует всем, что бывает с тем, кто не доволен. Оппозиционер в случае неповиновения может быть понижен в иерархии до уровня «забытых», на которых вся группа, озлобленная своей примитивной жизнью, вымещает эмоции. Чаще всего в местах лишения свободы лидеры первыми из группы заходят в дверь, в кабинете садятся чаще всего на конце дивана или с краю длинного ряда стульев. Когда в комнату заходит группа подчиненных, то обычно ее возглавляет «босс». Лидеры из числа осужденных обладают способностью манипулировать окружением, что выражается в умении контролировать свои жесты и с их помощью управлять другими людьми (Ю.А. Алферов, 1999).

В целях уменьшения негативных последствий криминогенного общения осужденных необходимо неукоснительно расширять в соответствии с Минимальными стандартными правилами обращения с заключенными правовые нормы, регулирующие ограничения в области переписки, свиданий, более активно привлекать к работе с осужденными священнослужителей, шефов, родственников, использовать в качестве психологической помощи психокоррек-ционную работу и психологическое консультирование.

Воздействие на криминогенное общение осужденных с позиций ресоциа-лизации предполагает устранение последствий изоляционной деформации. В этой связи необходимо: устранять конфликт между личностью осужденного и обществом; укреплять здоровые связи преступника с лицами на свободе и сохранять у него объем позитивных знаний об обществе; пополнять эти знания до уровня, гарантирующего невозможность продолжения конфликта: уделять особое внимание организации и проведению вечеров, спортивных мероприятий, бесед, комплектованию библиотек и видеотеки.

Телефонные переговоры, отпуска, деятельность шефов, церкви, общественности и родственников должны снизить изоляционную деформацию. Проблемы нейтрализации правовой и нравственной деформации общения связаны с восстановлением позитивных контактов, позитивным общением, внушением или верой в общечеловеческие ценности и преодолением утраты смысла жизни, недоверия к правовым институтам, искажения шкалы ценностей. Для нейтрализации нравственной деформации общения осужденных следует использовать организационно-правовые и психолого-педагогические меры, с тем чтобы вырвать их из негативного круга общения. В данном случае в качестве объекта воздействия выступают тюремные традиции, обычаи, стратификация, конфликты, слухи, групповые мнения. Необходимо устранить разлагающее влияние отрицательной части осужденных на другие категории. Это возможно при раздельном содержании различных категорий осужденных в зависимости от степени их исправления.

Чем хуже поведение, тем сильнее степень социальной изоляции осужденных, и наоборот. При этом расширение социальных контактов оказывает большое влияние на ресоциализацию осужденных. Нравственная деформация криминогенного общения осужденных требует отдельного содержания лидеров преступных группировок и дифференциации исполнения наказания внутри колонии. Осужденные по-разному воспринимают проповеди и ответы священников на вопросы, но психотерапевтический эффект катарсиса налицо. Возможность в ходе бесед со священником выговориться, осознать, что привело к преступлению, создает условия для привития осужденным потребности в позитивном общении.

Для формирования у осужденных навыков и умений нравственного общения в колониях Пермской области используется социально-психологический тренинг, который представляет собой моделирование определенных жизненных ситуаций в ходе проведения ролевых игр, психотерапевтических бесед, психо- и социодрам, сеансов аутотренинга. В профилактике криминогенного общения важное значение приобретает систематический анализ создания условных средств криминогенного общения. Чтобы она была эффективной, сотрудники должны выяснять: кто из осужденных передает сообщение; что выступает в качестве сообщения (какая примерная проблема и ее содержание); как передается информация (вербальными, невербальными средствами либо теми и другими); кому адресуется информация. 

Ключевые термины и понятия 

Криминогенное общение, функции криминогенного общения, вербальные средства криминогенного общения, невербальные средства криминогенного общения, жаргон, татуировки, признаки криминогенной деформации. 

Психологическое самообразование 

Вопросы для обсуждения и размышления

1. Дайте социально-психологическое объяснение деформации общения осужденных в местах лишения свободы. Почему это общение называется криминогенным? Какими причинами и условиями оно вызывается? Каковы функции криминогенного общения осужденных?

2. Укажите психологические и социально-психологические особенности вербального и невербального криминогенного общения осужденных, а также общее и особенное в их проявлении в исправительных учреждениях.

На основе каких способов вербального и невербального криминогенного общения осужденных сотрудник (психолог) может составить представление о той или иной личности?

3. Осужденные часто пользуются условными знаками, сигналами, что демонстрируется и в одежде. Каковы причины и мотивы этого у осужденных мужчин и женщин?

Другое увлечение молодежи – «скарт» (нанесение шрамов). За шрамы на лице платят большие деньги. Боль и страх в таких случаях – непременные атрибуты, без которых полного удовольствия нет.

4. Какими социально-психологическими закономерностями можно объяснить способы воздействия на деформацию общения осужденных? Раскройте способы воздействия на информационный, перцептивный и интеракционный компоненты общения с целью устранения изоляционной деформации.

5. Проанализируйте социально-психологические механизмы жестов и поз осужденных в зависимости от стратификации осужденных. 

Рекомендуемая литература 

Алферов Ю.А. Пенитенциарная социология. – М., 1994.

Алферов Ю.А. Пенитенциарная соционика. Тайна межперсональных отношений в преступной среде. – Домодедово, 1999.

Аудиовизуальная психодиагностика осужденных. – Рязань, 1997.

Бронников А.Г. Татуировки осужденных. – М., 1982.

Вакутин Ю.А. Словарь жаргонных слов и выражений. Татуировки. – Омск, 1979.

Гернет М.Н. В тюрьме. Очерки тюремной психологии. – М., 1925.

Грачев М. Язык из мрака. Блатная феня. – Н. Новгород, 1996.

Кириленко Г.Л. Проблема исследования жестов в зарубежной психологии//Психол. журн. Т. 8.1987. № 4.

Лихачев Д.С. Черты первобытного примитивизма//Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. – М., 1992. С. 364-365.

Мильяненков Л. По ту сторону закона. – М., 1994.

Олейник А.И. Тюремная субкультура. – М., 2001.

Пирожков В.Ф. Криминальная психология. – М., 2000.

Пирожков В.Ф. Преступный мир молодежи. – Тверь, 1994.

Поздняков В.М. Пенитенциарная психология: история и современность. – М., 2000.

Преступный мир Москвы/Под ред. М.Н. Гернета. – М., 1992.

Сухов А.Н. Криминогенное общение в среде осужденных. – Рязань, 1993.

Сухов А.Я., Ильм У.Р. Жесты как невербальные средства общения осужденных. – Рязань, 1988.

Фромм Э. Душа человека. – М., 1992. С. 185.

Щерба С.П., Курганов С.И., Перцова Л.В. Социально-негативные явления в ВТК и борьба с ними. – М., 1985.

Энциклопедия юридической психологии/Под ред. А.М. Столяренко. – М. 2002.