Хрестоматия по юридической психологии
Общая часть

 

…В результате межнаучной интеграции на стыке психологии и правоведения зародилась и стала развиваться самостоятельная наука — юридическая психология.

Восприняв первоначально одно из исторически сложившихся наименований («судебная психология»), она получила признание в известном постановлении ЦК КПСС «О дальнейшем развитии юридической науки и улучшении юридического образования в стране» [3, с. 70].

В соответствии с этим заметно активизировалось привлечение психологических знаний для решения актуальных вопросов выявления, расследования, судебного рассмотрения и предупреждения преступлений, исправления и перевоспитания правонарушителей. Преподавание судебной психологии было включено в программу профессиональной подготовки юристов. Непрерывно стало расти количество публикаций психолого-правового содержания. Не все они были равноценны, многие содержали лишь постановку важных и интересных вопросов, но не подкреплялись результатами конкретных исследований. В резолюции IV Всесоюзного съезда психологов в свое время отмечалось, что, «несмотря на определенные успехи в развитии юридической... психологии, выражающиеся в расширении проблематики исследований и фронта непосредственных практических приложений усилий специалистов-психологов, существует необходимость более глубокой разработки тех исходных теоретических положений, которые могли бы послужить основой дальнейшего прогресса в этой практически важной области психологии» [10, с. 188] (Трудности роста юридической психологии делали также настоятельно необходимым решение ряда организационных вопросов. В их числе важным шагом явилось образование во Всесоюзном институте по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности Сектора судебной психологии (ныне Сектор психологических проблем борьбы с преступностью) — первого в нашей стране научного подразделения данного профиля.).

В период первоначального построения на современном уровне отечественной юридической психологии чрезвычайную важность имело уяснение науковедческих вопросов, определение предмета данной отрасли знания, уточнение его границ и места в системе других наук. Об этом велись наиболее оживленные дискуссии, отголоски которых мм слышим до сих пор (Имеется в виду публикация М. С. Строговича [44] и М. И. Еникеева [16], которые возвращают нас на уровень представлений и дискуссий начала 60-х годов, когда советская юридическая психология после 30-летнего анабиоза делала первые шаги, В них допускаются методологические просчеты и неточные оценки с позиций сегодняшнего дня некоторых работ, сыгравших определенную роль в «пропагандистский» период, когда требовалось преодолеть антипсихологизм, возникший в юридической теории как болезненная реакция на ошибки судебной и криминальной психологии 20-х годов [30, с. 181—188].).

Вопрос о природе науки, ее предмете и взаимоотношении с различными отраслями психологии и правоведения — не абстрактно академический, а важный практический вопрос, от решения которого зависят пределы компетенции юридической психологи» и смежных наук, перспективы исследований, пригодность научных рекомендаций, организация и содержание профессиональной подготовки специалистов. Поэтому одной из стратегических задач психологов-правоведов явилась разработка общетеоретических проблем юридической психологии, определение магистральных направлений ее развития. Это тем более необходимо, что, как видно, и сейчас еще отмечается произвольное отнесение к предмету данной науки различных явлений не на основе общности их психологической природы, а по субъективному усмотрению того или иного автора. При этом происходит подмена предмета познания знанием о нем, не всегда адекватным. Ф. Энгельс убедительно показал порочность такого смещения. «Сперва из предмета делают себе понятие предмета; затем переворачивают все вверх ногами и превращают отражение предмета, его понятие в мерку для самого предмета. Теперь уже не понятие должно сообразоваться с предметом, а предмет должен сообразоваться с понятием» [1].

С этим связан ряд ошибочных представлений: неправомерное отождествление предмета науки и ее задач, смешение объекта междисциплинарного исследования и предмета науки, участвующей в комплексном его изучении, подмена предмета науки учебной дисциплиной и т. п. (см. [14]). Эти ошибки в свое время получили должную критическую оценку, и в целом юридическая психология далеко ушла от неудач отдельных авторов [28, 29, 36, 38, 43].

Проведенные исследования позволили уточнить контуры юридической психологии, определить ее структуру и основное содержание, разработать тематику, рекомендованную для исследований на местах. Значительным событием явилась состоявшаяся в рамках Общества психологов СССР Всесоюзная конференция по судебной психологии (1971 г.). На ней был рассмотрен широкий круг психолого-правовых вопросов, обсуждены результаты некоторых исследований, определены задачи дальнейшей научной работы по основным сложившимся и признанным к этому времени направлениям: 1) общие вопросы юридической психологии (предмет, система, методы, история); 2) психология нормативно-правовой регуляции — правовая психология и правосознание; 3) психология преступности и личности преступника — криминальная психология; 4) психология следственной и судебной деятельности — судебная психология; 5) психология исправления и перевоспитания правонарушителей — исправительная психология [11, 32, 33,43] (В свете сказанного легко оценить «новизну» структуры юридической психологии представленной в статье М. И. Еникеева в противовес другим, якобы ошибочным построениям. Она без всяких ссылок заимствована из работ более чем 15-летней давности,, где определялись система юридической психологии, ее основные направления и круг проблем, которые уже в то время разрабатывались многими исследователями [11, с 99—23. 54. 791.).

Указанная проблематика явно не укладывалась в прежнее наименование науки, в связи с чем рекомендовалось именовать ее не судебной, а юридической психологией. Под таким наименованием она включена Госкомитетом по науке и технике СССР в номенклатуру научных специальностей, чем завершилось ее организационное оформление.

При этом решался дискуссионный вопрос, какой должна быть эта наука: юридической психологией или психологией для юристов. Уже отмечалось, что научная самостоятельность юридической психологии зависит от выбора одного из двух направлений исследования. Можно последовательно рассматривать психические процессы, состояния

и свойства, подобно тому как это делает общая психология, попутно указывая на их «роль в юридически значимом поведении и правоприменительной деятельности. Либо, двигаясь от правовой действительности, отыскивать и исследовать психические явления,. механизмы и закономерности, своеобразно модифицированные в данной области общественной практики.

Наиболее заманчивым и легким является первый путь. По нему шло большинство буржуазных авторов, труды которых содержат простое переложение элементарных сведений по психология, иллюстрированных примерами из юридической практики (см. [49— 53, 58—61 и др.]). При этом, естественно, ускользали от рассмотрения значимые для юриспруденции психические явления, их особенности. Ясно, что это не юридическая, а адаптированная для юристов общая психология. Не удивительно, что при таком подходе и общих методологических пороках юридическая психология на Западе зашла в тупик. Тем же облегченным путем шло создание первых работ и по некоторым другим прикладным отраслям психологической науки. Аналогичные попытки отечественных авторов имели место и в интересующей нас области (Таково, например, пособие для юристов-заочников «Судебная психология» [15]. Сама структура работы и наименование ее разделов — «Возникновение и развитие психики в процессе эволюции», «Нейрофизиологические основы психики», «Познавательные процессы», «Психические состояния и регуляция деятельности», «Психические свойства личности» — свидетельствуют о том, что вопросы юридической психологии здесь не решаются. Отдельные же попытки умозрительно применить общепсихологические сведения к специальным ситуациям правовой жизни оказываются наивными или бесплодными.).

Дальнейшее развитие психолого-юридических исследований пошло у нас по другому пути. Он воспринят юридической психологией и в социалистических странах [54—57]. Однако рецидив несостоятельных с науковедческой точки зрения представлений наблюдается в отдельных публикациях и поныне. К их числу относится, например, утверждение, что предметом юридической психологии нужно считать «синтез психологических знаний о взаимодействии людей в сфере правоотношений и правового регулирования» [16, с. 112]. Общеизвестно, что знания являются содержанием науки, а не ее предметом, предметом же служат психические явления, механизмы, закономерности. Причем здесь мы имеем дело не с редакционной неточностью определения, а с попыткой опровергнуть вслед за Строговичем М. С. наличие в правовой действительности своеобразных психологических реальностей, не свойственных иным областям общественной практики. По его мнению, «применение данных психологии в расследовании и судебном разрешении уголовных дел образует судебную психологию» [44, с. 98]. Однако ясно, что использование данных науки само по себе науки не «образует».

Разумеется, процесс первоначального накопления капитала науки требовал восприятия и освоения всего непосредственно относящегося к содержанию юридической психологии, что было «наработано» в трудах по психологии, правоведению и других смежных наук, но это несводимо к простому наложению данных общей психологии на вопросы юриспруденции. Еще С. Л. Рубинштейн, говоря о путях построения прикладных отраслей психологии, указывал на бесперспективность такого подхода [42, с. 26— 27].

Только непосредственное психологическое исследование явлений правовой жизни выдвигает на первый план ту или иную модификацию психических явлений, существенных с точки зрения задач, решаемых правом, и лишь при таком подходе могут быть выделены и раскрыты специфические вопросы юридической психологии. Именно объективная логика предмета определяет логику его научного отражения, обусловливает структуру и содержание науки.

Распространение психологии на исконные территории юриспруденции породило опасение и упреки в том, что новая наука необоснованно включает в себя проблемы, которые ранее всего возникли в криминалистике, криминологии, уголовно-правовой и уголовно-процессуальной теории. Главным источником «пограничных инцидентов» является ««достаточно ясное представление о предмете этих наук и забвение того, что границы между ними носят постепенный характер, образуя иногда очень плавные переходы.

«Смежность» наук, по справедливому замечанию Б. Г. Ананьева, представляет своего рода преобразование прикладных функций одной науки по отношению к другой. Определяя природу прикладных отраслей психологии, в том числе юридической, он указывал, что все они носят не только специализированный, но и комплексный характер, объединяющий на изучении тех или иных характеристик человека отдельные части наук, относящихся к различным областям познания» [7, с. 7, 13, 113].

В связи с этим напомним о кардинальной закономерности современного научного знания — аксиоматическом характере его построения. Ни одна наука не может решить «своих проблем, замыкаясь исключительно в рамках собственных представлений и категорий. Каждая из них вынуждена использовать в качестве исходных положения, установленные и доказанные в других науках, не перепроверяя их по существу, а воспринимая как аксиомы, опираясь на которые данная наука строит собственное здание. Тем самым соответствующие результаты психологических исследований «в готовом виде» входят в состав правовых наук в качестве «метанаучных данных». Точно так же данные правоведения воспринимаются юридической психологией — как ее научно-правовой фундамент (Указанный принцип взаимной «аксиоматизации» пограничных дисциплин делает .неизбежным частичное совпадение содержания вопросов, раскрываемых в аспекте раз-дых наук. Непонимание этого рождает, в частности, упреки в том, что вопросы судебной психологии подчас подменяются криминалистическими [16, с. 108; 44, с. 98]. Между тем не имеет принципиального значения, какой отрасли знания принадлежит приоритет в постановке того или иного психологического вопроса.).

Однако использование данных психологии в качестве аксиоматики требует чрезвычайно строгого, критического и квалифицированного отбора достоверно доказанных положений. Предостережение это не является излишним, ибо отдельные результаты, полученные в исследованиях по общей, социальной, педагогической, инженерной или медицинской психологии, вполне надежные в тех пределах и с теми ограничениями, которые предусмотрены задачами и условиями этих исследований, подчас неправомерно» распространяются на специфические ситуации правовой жизни, на совершенно иные условия психической деятельности людей'. Перенос данных, почерпнутых из различных источников, принадлежащих разным психологическим школам и теориям, без должного переосмысливания и проверки на юридическую проблематику приводит к эклектизму, некорректным выводам, бесплодным, а подчас и принципиально вредным рекомендациям. Поэтому для психологии, способной служить юридической теории и практике, необходимо накопление собственного эмпирического и экспериментального материала, полученного в результате специальных исследований психических явлений в правовой сфере.

Вопреки опасениям некоторых авторов, четкое определение собственного предмета юридической психологии, ее демаркационных линий и зон взаимного перехода с другими науками отнюдь не ведет к ее отрыву ни от психологической, ни от правовой науки..

Как отрасль психологического знания, она неразрывно связана с общей психологией, выполняющей методологическую роль, и с другими отраслями психологической теории, опирается на их достижения. Качество и глубина исследований по юридической психологии и эффективность ее практических рекомендаций в значительной степени определяются уровнем разработанности ряда конкретных проблем в смежных отраслях науки, и особенно в социальной психологии [37].

По существу почти каждая психолого-правовая проблема имеет социально-психологический аспект, что во многом придает юридической психологии характер одной из специальных прикладных отраслей социально-психологической теории. Однако обширные плоскости пересечения социальной и юридической психологии не лишают последнюю научной самостоятельности, ибо она имеет множество связей и с иными отраслями психологической теории.

Так, в условиях научно-технической революции, характеризующейся резким повышением уровня автоматизации труда, увеличением скоростей, усложнением деятельности человека, обслуживающего современные технические устройства, возрастает значимость исследования психологических механизмов неосторожных деяний. Данные психологии труда и инженерной психологии играют важную роль в понимании причин неосторожных преступлений, в развитии практики судебно-психологической экспертизы по делам о происшествиях и катастрофах, вызванных просчетами в управлении сложными техническими системами и источниками повышенной опасности. Сходные отношения существуют и с другими ветвями психологической науки: педагогической, возрастной, военной, медицинской психологией и пр. [31, 43].

Поэтому столь необходимым является обеспечение связей юридической психологи с материнской наукой. Укреплению этих связей и повышению теоретического уровня исследований психологов-правоведов способствовали всесоюзные съезды психологов, в рамках которых проводилась работа специальных симпозиумов по юридической психологии. В материалах психологических съездов и ряда конференций нашли отражение и получили апробацию наиболее существенные результаты завершенных и длящихся исследований [10—12, 21, 31, 36, 43] (Естественно, что более полно и в ином жанре они освещались в ведомственных изданиях и публикациях ограниченного распространения, адресованных научным и практическим работникам юриспруденции.).

Учитывая огромный круг вопросов, требующих научной разработки, и повышенный, спрос на психолого-правовую информацию, отбор проблем для первоочередного исследования диктовался наиболее острыми потребностями теории и практики борьбы с преступностью. Этим, в частности, объясняется неравномерность приложения усилий в разработке различных проблем юридической психологии и наличие еще многих «белых пятен» на карте этой науки.

Одним из главных направлений развития юридической психологии является проблематика нормативно-правовой регуляции. Ее актуальность базируется на насущной практической необходимости в постижении глубинных содержательно-психологических механизмов социального взаимодействия людей, способов включения субъективного фактора в общественную практику коммунистического строительства.

Психология нормативно-правовой регуляции охватывает большой круг проблем, к числу которых прежде всего относится правовая культура как особая форма духовной жизни общества. Принцип социально-культурной детерминации психики является исходным и традиционным в отечественном обществознании и материалистической психологии (В этой связи совершенно не оправдана ирония М. И. Еникеева по поводу нашего высказывания о том, что правовая культура впитывается «с молоком матери». Как известно, В. И. Ленин широко пользовался этим образным выражением, подчеркивая социальный характер наследования людьми всех элементов духовной культуры: понятий, привычек, традиций, верований, предрассудков, психологии среды [2]. М. И. Еникеев же замечает: «Вряд ли это по силам младенцу».).

В контексте названной категории находятся социально-психологические предпосылки правотворчества; процессы агенты, каналы правовой социализации; механизмы интериоризации правоохраняемых ценностей и норм и, наконец, правовое сознание как результат психического отражения правовой действительности, источник правовой активности людей и внутренний регулятор их юридически значимого поведения. Поэтому психологические аспекты правосознания выполняют концептуальную роль и являются стержневыми для юридической психологии в целом и отдельных ее разделов.

Расшифровка и операционализация правового сознания как особого психологического явления позволила определить систему переменных, на языке которых оказалось возможным дать эмпирическую интерпретацию и получить его качественно-количественные характеристики, доказать его регулятивную роль. В основе этого подхода использован весь концептуальный аппарат, разработанный общепсихологической и социально-психологической теорией относительно индивидуального, группового и общественного сознания, и совокупность методов изучения их различных проявлений [17, 34, 35, 38].

Правосознание как сфера сознания, отражающая правовую действительность в форме юридических знаний, оценочных отношений к праву и практике его применения, социально-правовых установок и ценностных ориентации, состоит в единстве и взаимодействии с другими сферами сознания (политическим, нравственным, эстетическим и пр.). Во всех своих структурных частях и компонентах (когнитивном, эмоциональном, волевом) оно выступает как существенный фактор, направляющий поведение людей в различных областях общественной жизни, широко опосредованных правом.

На основе разработки исходных теоретических положений и эмпирических процедур [25] во многих регионах страны проведена серия широкомасштабных социально-психологических исследований правового сознания различных социально-демографических, возрастных, профессиональных и иных групп и слоев населения и различных категорий правонарушителей. При этом выявлены объем и уровень правовой осведомленности граждан, преобладающие источники правовой информации и их действенность, престиж права и правоохранительных органов, оценка их эффективности в общественном сознании, реакции на преступные проявления, степень солидарности с карательной практикой и уровень карательных притязаний, характер социально-правовых установок и содержание ценностных ориентации в правовой сфере, типичные деформации правосознания, в максимальной степени выраженные у лиц с отклоняющимся поведением.

Доказано, что основные различия законопослушных лиц и правонарушителей заключены не в их правовой осведомленности, а в отношениях к праву и практике его применения. и наиболее резкие — в социально-правовых установках и ориентациях. Именно в этой зоне таится основной регулятивный потенциал правового сознания, чем и определяется недостаточность для правового воспитания простой дидактики [17, 46, 47].

Обобщение результатов многочисленных исследований различных контингентов по принципу «поперечных срезов» подтвердило безусловное преобладание социалистического правосознания во всех слоях населения и вместе с тем позволило получить ряд характеристик, отражающих динамику социальной дезорганизации и криминализации сознания у отдельных категорий лиц. Так, колеблющиеся установки неустойчивых представителей законопослушной нормы и мелких правонарушителей сменяются специализированными противоправными установками локального характера у молодых преступников различных категорий. У взрослых, впервые осужденных, наряду со специализацией происходит иррадиация противоправных установок на другие сферы общественных отношений. Наконец, рецидивисты характеризуются «глобальной» противоправной ориентацией, на фоне которой вместе с тем сохраняются особенности, которые определяют избирательный и специализированный характер их преступного поведения.

В этом же цикле исследований находится изучение общественного мнения о праве, правосудии, преступности и мерах борьбы с ней. Важность постоянного учета и использования общественного мнения в ходе социального развития неоднократно подчеркивалась в руководящих партийных решениях и закреплена в качестве конституционного принципа политической организации нашего общества (Конституция СССР, ст. 9). На основе исследовательского проекта, широко используемого на местах [25], в рамках международного сотрудничества проведено сравнительное исследование в СССР, и ГДР, результаты которого послужили основой для рекомендаций различным компетентным органам по активизации средств массовой информации, совершенствованию правоохранительной деятельности, дальнейшему улучшению нравственно-правового климата в отдельных регионах и трудовых коллективах. Итоги этих исследований отражены в публикациях [17, 26, 46 и др.]. Прежние сомнения отдельных авторов относительно зависимости юридически релевантного поведения от содержания и деформации правосознания отошли в прошлое (Тем более удивительно сегодня звучит бездоказательное утверждение М. И. Еникеева о том, что правосознание здесь ни при чем. Пользуясь архаическим представлением о правосознании, автор приходит к отрицанию регулятивной роли этой сферы сознания, к отрицанию зависимости между его дефектами и юридически значимым, в том числе противоправным, поведением. При этом не только игнорируются результаты многочисленных исследований, которыми достоверно доказана такая связь и зависимость. Лишается смысла проводимая в комплексной системе коммунистического воспитания массовая правовоспитательная работа, целью которой, как известно, является формирование высокого правосознания граждан. На эту связь прямо указывается в специальном постановлении ЦК КПСС «О мерах по улучшению правового воспитания трудящихся» [5, с.296].).

С рассмотренными социально-психологическими исследованиями неразрывно смыкается разработка проблем криминальной психологии и прежде всего проблемы личности преступника. В истории психологического изучения отклоняющегося поведения нет ни одного сколько-нибудь заметного направления, которое прошло бы мимо этой проблемы. Более того, область исследований психологии людей с отклоняющимся поведением не раз была ареной ожесточенной идеологической борьбы и принципиальных столкновений между представителями различных психологических школ. Таким образом, изучение личности преступника представляет исключительный интерес не только для юридической психологии и всей психологической науки, но и для криминологии, уголовного права и практического решения вопросов уголовной политики.

Марксистская правовая доктрина опирается на огромный теоретический фундамент и результаты многочисленных исследований, которыми достоверно доказана социально-историческая обусловленность противоправного поведения, социальная природа преступности, преступления, личности преступника. Наукой отвергнуты умозрительные спекуляции биологизаторского толка, вскрыты механизмы преступного поведения, определена роль субъективного фактора в его этиологии [18,20, 23,24,47].

Вместе с тем экспериментально-психологические исследования личности преступника в русле марксистской методологии были немногочисленны, носили довольно фрагментарный характер и сводились к выявлению отдельных свойств и черт, отличающих преступника от законопослушного гражданина.

В условиях множества концептуальных построений и чрезвычайного многообразия взглядов на специфику психологического изучения личности вообще, отсутствия достоверно установленных и системно представленных психологических фактов, относящихся к личности преступника, создание более или менее полной и непротиворечивой криминально-психологической теории «на входе» прикладного исследования оказалось затруднительным. Другим камнем преткновения являлось методическое обеспечение такого исследования. Трудности общего порядка усугублялись спецификой предмета и условий его исследования [40].

Общая стратегия исследования строилась по принципу «воронки». Вначале — масштабные групповые обследования различных категорий преступников с замерами по весьма широкому кругу психологических параметров. При этом допускалось, что существенность многих искомых и изучаемых свойств может быть ничтожной. По мере выявления психологически значимых особенностей популяции преступников, теоретического осмысления полученных результатов и совершенствования методических инструментов — все более прицельные и углубленные исследования свойств, образующих «криминальный потенциал», если такой существует, и психологическая классификация различных категорий преступников. Наконец, на завершающей стадии — переход к монографическому лабораторно-клиническому изучению отдельных представителей различных типов и разновидностей, выделенных по криминально-психологическим критериям.

Итогом поисковой стадии явилось освоение, модификация, адаптация значительного числа методик, используемых в мировой практике, создание ряда оригинальных методических инструментов, получение большого фактографического материала, экспериментальная проверка ряда теоретических положений, выдвинутых отечественными и зарубежными авторами, а главное — разработка общей концепт-гипотезы, названной ценностно-нормативной концепцией личности преступника. Не излагая сейчас содержания этого подхода, поскольку он подробно освещен в печати, отметим, что существо его состоит в признании и расшифровке ценностно-нормативной сферы личности в системообразующем качестве, опосредующем все иные свойства и определяющем общую социальную модальность личности и ее жизнедеятельности [40, 41].

Опора на эту концепцию позволила в значительной мере избежать эклектизма в последующих экспериментально-психологических исследованиях, проведенных по совместной с учеными ЧССР программе. При этом выявлено психологическое содержание «криминогенного комплекса», изучены во взаимосвязи его основные социально-психологические и индивидуально-характерологические компоненты, установлены факторы, формирующие направленность на преступную цель и выбор средств ее достижения, зависимости между типологическими особенностями преступника, ситуацией поступка и видом преступления, различия между впервые осужденными отдельных категорий и рецидивистами, умышленными и неосторожными преступниками.

Полученные данные обогащают научно-психологический фундамент наук криминального цикла, создают предпосылки дальнейшего совершенствования практической деятельности по своевременной диагностике, ранней профилактике и коррекции отклоняющегося развития личности, дифференциации наказания и форм его исполнения, индивидуализации исправительных воздействий на правонарушителей. Психологические исследования в этих направлениях продолжаются.

Из руководящих партийно-государственных решений вытекает особая актуальность для теории и практики борьбы с правонарушениями психологических исследований проблем оперативно-розыскной, следственной, прокурорской, судебной, исправительно-профилактической деятельности. Основными задачами в этом направлении остаются дальнейшая разработка психологии деятельности сотрудников уголовной юстиции и работников исправительных учреждений, изучение психологических основ оперативной, следственной и судебной тактики, а также отдельных следственных и судебных действий (допрос, опознание, обыск и др.); разработка психологических механизмов формирования судебных доказательств, их эффективного использования, изучение поведения непрофессиональных участников уголовного судопроизводства (обвиняемых, потерпевших, свидетелей) и др. (Проблемы судебной и исправительной психологии являются наиболее разработанными разделами юридической психологии. Им посвящено множество трудов, в том числе комплексного монографического и учебно-методического характера [13, 14, 31— 33, 36]. Не все они зиждятся на достаточных эмпирических данных, что делает необходимым дальнейшее конкретно-психологическое эмпирическое обоснование указанных проблем и более углубленное их теоретическое разрешение.)

Активная роль и взаимодействие лиц, осуществляющих производство по делу, с особой остротой ставит перед судебными психологами проблему общения. Будучи вплетено в ткань «обезличенных» общественных отношений, регулируемых правом, общение реализует эти правоотношения и своеобразно реализуется в них как система межличностных отношений. В социальной психологии при рассмотрении интерактивной стороны общения различают два типа взаимодействия людей: кооперацию и конкуренцию (в иных терминах — сотрудничество и соперничество, ассоциацию и диссоциацию, соглашение и конфликт и т. д.). Преобладающее в прошлом внимание к первому типу интеракций оставило менее изученными взаимодействия второго типа.

Между тем отношения соперничества, состязательства и борьбы, свойственные многим видам деятельности, особое своеобразие приобретают в уголовном судопроизводстве, где скрещиваются несовпадающие, а подчас и противоположные интересы. Не случайно одним из принципов уголовного процесса считается состязательность, наличие сторон, выполняющих функции обвинения и защиты. При расследовании преступлений отношения участвующих в деле лиц носят нередко еще более конфликтный характер (следователь и подследственный, разыскивающий и разыскиваемый, обыскивающий и обыскиваемый, допрашивающий и допрашиваемый и т. п.).

Предупреждение возможного и преодоление реального противодействия делают неизбежным и необходимым соответствующее воздействие работников правосудия на заинтересованных лиц в рамках и средствах, установленных законом. Вопросы правомерности и допустимости этих средств не могут решаться без учета данных психологической науки, тем более в современных условиях укрепления законности и гуманизации общественных отношений.

Редкий автор, занимаясь проблемами расследования и предупреждения преступлений, удержался от размышлений по этому поводу. Вопросы допустимости психологического воздействия иногда решаются с двух противоположных позиций, каждая из которых представляется принципиально неверной. Первая — назовем ее мнимо гуманистической — объявляет недопустимыми любые методы и средства, направленные на преодоление возможного противодействия заинтересованных лиц. При этом следователь низводится на роль пассивного регистратора событий, а отыскание доказательств уподобляется сбору урожая в саду. Вторая — вульгарно-прагматическая — считает приемлемым любой, прямо не запрещенный законом образ действий, направленный на установление истины. Так возникает опасность «злоупотребления психологией». Легко доказать, что практические последствия той и другой крайности оказываются тяжкими и социально вредными в равной мере.

Сложность и спорность оценки того или иного приема или способа действий (а именно о частных приемах и средствах обычно идет речь) обусловлена неразработанностью исходных теоретических положений, общих принципов и критериев оценки. В результате многие противоположные суждения не аргументируются, носят характер пустых деклараций и проповедей (Одной из крайних позиций является так называемая теория «бесконфликтного следствия», с которой выступает М. С. Строгович. Внешне респектабельная, она рисует отношения следователя и подследственного в виде трогательного сотрудничества партнеров, идущих рука об руку к общей цели. Эта утопическая идиллия отвергнута большинством криминалистов. Обстоятельное и всестороннее ее рассмотрение в капитальном «Курсе криминалистики» завершилось выводом: «Розовые очки концепции „бесконфликтного следствия" только искажают действительность. Это средство не защиты закона и морали, а их нарушения» [8, с.85].).

Проведенные исследования позволили сформулировать ряд наиболее общих критериев допустимости средств воздействия: а) юридический (соответствие духу и букве закона, соблюдение прав граждан и выполнение обязанностей); б) этический (нравственная приемлемость с точки зрения социалистической морали и норм профессиональной этики); в) гносеологический (познавательная надежность и научная обоснованность используемых средств); г) психологический (учет психологических особенностей ситуации общения и индивидуальных особенностей ее участников). Подчеркнем неразрывную взаимосвязь и соподчинение перечисленных требований в этой системе и безусловность высшего правового критерия. В той или иной мере он опосредует все остальные, интегрирует их, оставляя вместе с тем большой тактический простор для нерегулируемых законом приемов и средств расследования и предупреждения преступлений.

В свете сказанного, наряду с повышением профессионального мастерства, правовой, этической, психологической культуры работников юстиции, перед юридической психологией стоит специальная задача дальнейшей разработки методов практической диагностики личности, совершенствования приемов и средств управляющего воздействия на людей в сфере охраны правопорядка и профилактики правонарушений.

Одним из важных результатов признания и восстановления на современном уровне юридической психологии явился пересмотр ошибочного мнения о принципиальной недопустимости судебно-психологической экспертизы, как института, чуждого советскому уголовному процессу.

В ответ на запросы практики и многочисленные обращения к судебным психологам по вопросам организации, назначения и проведения экспертизы развернулись исследования в этом направлении. Разработаны теория и методология судебно-психологической экспертизы, определена ее компетенция и возможности, в том числе по делам несовершеннолетних, для экспертной диагностики аффекта и беспомощного состояния, психологических особенностей лиц, участвовавших в исследуемом событии.

Критическое освоение зарубежной и отечественной практики, накопление собственного опыта производства судебно-психологических экспертиз и проведенные исследования реализованы в ряде теоретических публикаций, практических пособий и в руководящих методических указаниях Прокуратуры СССР «Назначение и проведение судебно-психологической экспертизы» [12, 19, 32]. На такой основе данная форма использования психологических познаний прочно вошла в судебно-следственную практику и получила признание даже со стороны наиболее стойких ее противников (М. С. Строгович [45, с. 180] и др.).

Вместе с тем изучение практики показывает, что заключения экспертов не всегда еще находятся на должном уровне, отмечаются случаи подмены научно-психологического анализа представлениями обыденного сознания, бедность инструментально-методической части некоторых экспертных исследований, недостаточная обоснованность выводов и, что особенно нетерпимо, выход экспертов за пределы своей научной компетенции, попытки устанавливать не только психологические, но и юридические факты, чем на первых порах грешила судебно-психологическая экспертиза. Такой преобладающей тенденцией определяется порочность судебно-психологической практики в ряде капиталистических стран, где подозреваемый становится бесправным объектом медико-психологических манипуляций [50, 52, 60]. Из сказанного вытекает необходимость надлежащей подготовки психологов, их специализации в процессе обучения, унификации организационных форм и учреждений судебно-психологического профиля как составной части психологической службы в стране.

Рассмотрение методологических вопросов юридической психологии вынуждает вновь вернуться к упоминавшимся выступлениям М. С. Строговича и М. И. Еникеева, которые рисуют довольно неприглядную картину современного состояния этой науки. Как видно из предыдущего изложения, подавляющее большинство вопросов и проблем, которые будто бы впервые ставятся авторами, давно разрабатываются, многие уже довольно обстоятельно исследованы и освещены в печати. Бегло пересказывая от своего имени положения, хорошо известные специалистам, М. И. Еникеев весьма последовательно обходит молчанием все значительные исследования и опубликованные работы последнего времени (11 Отнюдь не случайной опечаткой выглядит то, что одна из критикуемых им работ, вышедшая еще в 1967 г., указана изданной в 1976 г. [33]. Заметим, что библиография отечественной и зарубежной литературы по юридической психологии, подготовленная с участием сотрудников Института психологии АН СССР, включает в себя несколько сот серьезных работ советских авторов последнего десятилетия. См. также обзор мировой литературы по юридической психологии [58].)

Картина искажается отсутствием ссылок и указаний на существенный вклад в юридическую психологию, внесенный трудами известных советских психологов: А. Д. Глоточкина, Л. М. Зюбина, А. И. Китова, A. Г. Ковалева, В. Н. Колбановского, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьева,

B. Н. Мясищева, А. В. Петровского, К. К. Платонова, П. А. Шеварева, А. В. Ярмоленко и др., а также фундаментальными исследованиями, имеющими значительное психологическое содержание (Г. А. Аванесов, Ю. А. Антонян, К. Е. Игошев, И. И. Карпец, В. Н. Кудрявцев, Н. Ф. Кузнецова, Г. М. Миньковский, А. Б. Сахаров, Н. А. Стручков, И. В. Шмаров, И. К. Шахриманьян, А. М. Яковлев и др.).

Раскрывая содержание уже известных понятий и категорий, возникших или созревающих в русле юридической психологии, Еникеев дает им примитивное, противоречивое, а подчас и принципиально ошибочное истолкование. Высказывания такого рода встречаются в статье повсеместно и сопровождаются недостойными приемами полемики, извращенным толкованием вырванных из контекста цитат, замалчиванием источников, из которых заимствованы и эклектично представлены многие положения.

Рамки журнальной статьи вынудили нас ограничиться лишь попутными указаниями на основные методологически неприемлемые положения. В этой связи хотелось бы упомянуть и одну из недавних работ по юридической психологии — книгу Б. В. Хорнабуджели (Харазишвили) «Психологическая сторона вины», которая резко осуждена в партийной печати [48].

Газета «Заря Востока» (орган ЦК КП Грузии) в статье «В защиту этических норм» указывала, что автор этой книги искаженно излагает или неверно трактует мысли видных наших ученых, подвергая их затем «уничтожающей» критике. В газете делается серьезный упрек известным психологам, которые значатся на титуальном листе этой книги в качестве рецензентов, за то, что они не досмотрели в ней нарушения элементарных норм научной этики и несостоятельности самого психологического подхода к решению правовых вопросов [9].

Приведенные факты свидетельствуют о том, что юридическая психология требует большего внимания со стороны ведущих научно-психологических учреждений и периодических изданий, методологической помощи, объективного научного контроля, квалифицированного рецензирования и иных форм позитивного влияния на ее дальнейшее развитие. Этому может послужить межведомственная и межнаучная кооперация в исследованиях, проводимых различными учреждениями, и ряд организационных мероприятий: работа специального симпозиума на предстоящем съезде Общества психологов СССР, образование в составе этого общества секции или проблемной комиссии по юридической психологии, широкое обсуждение на конференциях и семинарах наиболее значительных результатов исследований, их популяризация в печати.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 97.

2. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 102; т. 23, с. 364; т. 41; с. 312.

3. Коммунист, 1964, № 12, с. 70.

4. Об улучшении работы по охране правопорядка и усилении борьбы с правонарушениями.— Коммунист, 1979, № 14, с. 3—6.

5. Вопросы идеологической работы КПСС. М., 1973, с. 296.

6. Аванесов Г. А. Криминология и социальная профилактика. М., 1980.

7. Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л., 1969.

8. Белкин Р. С. Курс советской криминалистики. Т. III. M., 1979.

9. В защиту этических норм.— Заря Востока, 1982, 15 янв.

10. Резолюция IV съезда Общества психологов при АПН СССР.— Вопр. психол., 1971, № 4, с. 188.

11. Вопросы судебной психологии. М., 1971.

12. Вопросы судебно-психологической экспертизы. М., 1978.

13. Глоточкин А. Д., Пирожков В. Ф. Исправительно-трудовая психология. М., 1974.

14. Дулов А. В. Введение в судебную психологию. М., 1970; он же. Судебная психология. Минск, 1975.

15. Еникеев М. И. Судебная психология. М. Ч. 1, 1975; ч. 2, 1976.

16. Еникеев М. И. О современном состоянии и перспективах развития юридической психологии.—Психол. ж., 1982, т. 3, № 3, с. 108—120.

17. Ефремова Г. X., Ратинов А. Р. Правовая психология и преступность молодежи. М., 1976.

18. Игошев К. Е. Типология личности преступника и мотивация преступного поведения. Горький, 1974.

19. Коченов М. М. Судебно-психологическая экспертиза. М., 1977; он же. Введение в судебно-психологическую экспертизу. М., 1980.

20. Кудрявцев В. Н. Причины правонарушений. М., 1976; он же. Право и правовое поведение. М., 1978.

21. Личность и деятельность. Борьба с отклонениями в развитии личности/Под ред. Леонтьева А. Н. и др. М., 1977.

22. Личность преступника как объект психологического исследования/Отв. ред. Ратинов А. Р. М., 1979.

23. Лунеев В. В. Преступное поведение. Мотивация, прогнозирование, профилактика. М., 1980.

24. Механизм преступного поведения/Отв. ред. Кудрявцев В. Н. М., 1981.

25. Общественное мнение о преступности и мерах борьбы с ней. М., 1977.

26. Общественное мнение и преступность/Под ред. Макашвили В. Г. и др. Тбилиси,

1983.

27. Петелин Б. Я. Судебная психология (предмет, задачи, методы). Волгоград, 1980.

28. Петелин Б. Я. К вопросу о системе и понятийном аппарате юридической психологии.—Тр. Высшей школы МВД СССР, 1974, № 36, с. 69—78.

29. Петелин Б. Я., Пирожков В. Ф. Рец. на кн. Дулова А. В.— Сов. государство и право, 1974, № 9, с. 150—152.

30. Петровский А. В. История советской психологии. М., 1967.

31. Проблемы судебной психологии/Отв. ред. Ратинов А. Р. Москва — Тбилиси, 1971.

32. Ратинов А. Р. Советская судебная психология. М., 1967.

33. Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. М., 1967.

34. Ратинов А. Р. Структура и функции правового сознания.— В кн.: Проблемы социологии права. Вильнюс, 1970.

35. Ратинов А. Р. Правосознание и преступное поведение.— В кн.: Вопросы изучения преступности. М., 1975.

36. Ратинов А. Р. Некоторые итоги и перспективы психолого-правовых исследований.— Вопр. борьбы с преступностью, 1974, № 20, с. 101—120.

37. Ратинов А. Р. Социально-психологические аспекты юридической теории и практики.— В кн.: Прикладные проблемы социальной психологии. М., 1982.

38. Ратинов А. Р. Структура правосознания и некоторые методы его исследования.— В кн.: Методология и методы социальной психологии. М., 1977, с. 201—214.

39. Ратинов А. Р. О предмете юридической психологии.— Вопр. борьбы с преступностью, 1977, № 26, с. 78—91.

40. Ратинов А. Р. Психология личности преступника. Ценностно-нормативный подход.— В кн.: Личность преступника как объект психологического исследования. М., 1979, с. 3—33.

41. Ратинов А. Р. К ядру личности преступника.— В кн.: Актуальные проблемы уголовного права и криминологии. М., 1982, с. 68—87.

42. Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1945, с. 26—27.

43. Состояние научных исследований по судебной психологии/Отв. ред. Ратинов К. Р. М., 1971.

44. Строгович М. С. Некоторые вопросы использования психологических знаний в" юридической науке.— Психол. ж., 1980, т. 1, № 6, с. 96—107.

45. Строгович М. С. Уголовный процесс М., 1946, с. 180; Рахунов Р. Д. Теория и практика экспертизы в. советском уголовном процессе. М., 1953, с. 61—67.

46. Правовая культура и вопросы правового воспитания. М., 1974; Вопросы эффективности правового воспитания. М., 1977; Правосознание и правовое воспитание молодежи. М., 1979 (Серия тематических сборников).

47. Теоретические основы предупреждения преступности. М., 1977.

48. Хорнабуджели Б. В. Психологическая сторона вины. Тбилиси, 1981.

49. Altavilla I. Psychologie Judiciaire. P., 1959.

50. Burtt М. Е. Legal Psychology. Englewood Cliffs. Prentice-Hall, 1931.

51. Gross H. Kriminal-psychologie. Lpz., 1905.

52. Louwage F. Psychologie und Kriminalita't. Hambrug, 1956.

53. Mira Е. у Lopez. Manuel de psychologic juridique. P., 1959.

54. Ratinow' A. R. Forensische Psychologie fur Untersuchungsfiihrer. В., 1970.

55. Ratinow A. R. Die sovjetische juristische psychologie—Rfickblick und perspektive.— Kriminalistik forens. Wiss., В., 1976, № 23, S. 5—24; Ratinow A. R. Soudnepsycholo-gicka zkoumani v SSSR.—Ceskosl. kriminalistika, 1974, № 7, p. 262—273; Ratinow A. R. Nekateri rezultati in perspektive psycholosko pravnih raziskovany.— Rev. kriminal. kriminol., 1975, № 3, p. 210—218.

56. Dettenborn H. Gegenstand, Aufgaben und Differenzierung der forensischen Psychologie.— Probl. Ergebn. Psycho!., 1977, № 60—77, S. 23—43.

57. Soudni psychologie pro krimmalisty. Praha, 1970.

58. Tapp J. Psychology and the Law.—Annual Rev. Psychol., 1976, v. 27, p. 359—404.

59. Toch H. Legal and Criminal Psychology. N. Y., 1961.

60. Undeutsch Q. Forensische Psychologie.— In: Handbuch der Psychologie. Verlag fur Psychologie. B. 11. Gettingen, 1967.

61. Wulffen E. Die Psychologie des Verbrechers. В., 1908.