Хрестоматия по юридической психологии
Общая часть

<...>

Судебная психология — одна из отраслей психологии. Как и всякая другая ветвь психологии, она основана на общей психологии, поскольку невозможно изучение психической деятельности человека в какой-либо специфической области без знания общих закономерностей его душевной деятельности. Отрыв судебной психологии от общей психологии неизбежно привел бы к снижению ее теоретического уровня, к подмене науки дилетантизмом и общими декларациями. В то же время судебная психология, изучающая вопросы теории и практики права, связанные с психологией, — не просто сфера приложения законов общей психологии к правовым проблемам. Как и всякая другая ветвь психологии, она имеет свой круг фактов, концепций и специфических закономерностей человеческой психики, связанных с участием людей в деятельности по осуществлению правосудия. Эти отношения и эта деятельность ставят перед психологической наукой свои проблемы, для разрешения которых необходимо тесное сотрудничество психологов и юристов. Судебная психология призвана помогать государству в первую очередь в осуществлении его карательной деятельности, тесно связанной с перевоспитанием правонарушителей, углубляя понимание человека как объекта этой деятельности и давая психологическое обоснование мерам этого воздействия.

История судебной психологии в нашей стране до настоящего времени разрабатывалась явно недостаточно. А.В. Петровский в своей монографии «История советской психологии» (1967) посвятил главу становлению судебной психологии в советский период. В работах А.Р. Ратинова «Судебная психология для следователей» (1967) и А.В. Дулова «Введение в судебную психологию» (1970) содержится материал и по истории русской судебной психологии в дореволюционный период. Г.С. Фельдштейн в монографии «Главные течения в истории пауки уголовного права в России» (1909) приводит сведения, имеющие значение для раннего периода истории судебной психологии. Признавая всю ценность этих работ, нельзя считать содержащиеся в них материалы по истории судебной психологии исчерпывающими. Это объясняется тем, что авторы и не ставили перед собой такой задачи. Решение же вопросов судебной психологии, как теоретических, так и практических, предполагает знание ее истории.

<...>

В результате изучения разнообразных материалов по истории развития судебной психологии в СССР автором предложена периодизация, разделяющая ее па три периода, состоящие из семи этапов. Периодам развития науки соответствуют части, а этапам — главы диссертации.

Часть I — «Ранняя история судебной психологии (XVIII век и первые три четверти XIX века)» — состоит из трех глав.

Глава I — «Зарождение предпосылок возникновения судебной психологии (XVIII век)». В ней характеризуется жестокая карательная система России XVII и XVIII веков, игнорировавшая человеческую личность и обрекавшая преступника на чудовищные страдания. Беспощадность наказания объяснялась бесправным положением в феодальном обществе личности человека вообще и преступника в частности. Невероятная жестокость по отношению к преступнику начала вызывать протест в эпоху Просвещения XVII и XVIII веков. Наряду с чисто механическими мерами предупреждения преступлений и физического воздействия на преступника появляются первые попытки проникнуть в его душу.

Уже со времен Петра I пытались применять некоторые психологические знания для решения специфических задач уголовного права. Так, И. Т. Посошков (1652—1726) предлагал различные способы допроса обвиняемых и свидетелей, рекомендовал классифицировать преступников, чтобы избежать вредного влияния худших на менее испорченных, в качестве меры борьбы с бродяжничеством и нищенством советовал улучшать материальное положение семей правонарушителей. Он также подчеркивал, что сознание права отсутствует в массе народа. В.Н. Татищев (1686—1750), считая, что часто законы нарушаются по незнанию, подчеркивал необходимость их знания и изучения с детства. Из-за отсутствия ученых,— писал он,— некому разъяснять законы, что приводит к их нарушению. Одним из немногих авторов, видевших еще в XVIII веке, что психологические знания должны быть использованы для целей уголовного права, был М.М. Щербатов (1733—1790), который требовал от законодателей знания человеческого сердца и создания законов с учетом психологии преступника и народа. Он одним из первых, поднял вопрос о досрочном освобождении исправившегося преступника и считал, что тюремное заключение должно быть сопряжено с работами.

Карательное право в первый период своего развития преследовало цели возмездия, во второй — устрашения, а в третий — исправления преступника. Г.Е. Колоколов, С.В. Познышев последний период называют эпохой психологического принуждения и исправления. Изменения в уголовном праве, да и сами прогрессивно-гуманистические идеи обусловливались классовой борьбой, переходом от феодального строя к буржуазному, борьбой буржуазии за власть и се критикой всех институтов предшествующей эпохи, в том числе и карательного права. Переход к новому, третьему периоду карательного права наметился в последней трети XVIII века, когда началась постепенная замена жестоких карательных мер прежних законодательств более гуманными. Возникло новое гуманное течение, все настойчивее выдвигавшее требования об уничтожении самых кровавых форм уголовных репрессий, пыток и других жестоких форм наказаний, а тем самым изменения отношения к личности преступника.

Выразителем прогрессивно-гуманистических взглядов на преступность и преступника был основоположник русской революционной мысли А.Н. Радищев (1749—1802). Оп предвосхитил ряд идей в области права и психологии XIX века и глубоко проник в сущность преступления и наказания, вплотную приблизился к пониманию социальных корней преступности и стремился установить, какие меры могут предупреждать или преграждать преступность. А.Н. Радищев также обратил внимание на психологию преступника с его индивидуальными особенностями.

Ф.В. Ушаков в работе «О праве и цели наказания» (1770) раскрывал психологические условия воздействия на преступника исправительного наказания, важнейшим из которых является доведение преступника до раскаяния. По его мнению, допустимы лишь те наказания, которые побуждают преступника осознать недопустимость своего действия и выразить готовность к исправлению.

В XVIII веке только зарождались предпосылки возникновения судебной психологии, идей преобразования уголовного права и карательной политики государства с учетом психологии преступника и мотивов его преступной деятельности. Это неизбежно должно было влиять на уголовное право, приводить к постепенной гуманизации наказания и способствовать утверждению идей исправления и перевоспитания преступников. Однако психология как самостоятельная научная дисциплина в XVIII веке еще не сложилась, и все эти пожелания были не более чем декларациями отдельных деятелей.

Глава II — «Попытки психологического обоснования уголовного права (первая половина XIX века)». В ней говорится, как под влиянием прогрессивных идей стало изменяться не только уголовное право, но изменялось — во всяком случае в работах прогрессивных ученых — и отношение к личности человека вообще и преступника в частности. Личность преступника постепенно стала, хотя во многом и формально, ограждаться разного рода гарантиями. В уголовное право все больше и больше проникали идеи исправления и перевоспитания преступника, постепенно вытеснявшие цели возмездия и устрашения. В первые десятилетия XIX века ряд ученых настойчиво пытался обосновать уголовно-правовые учения психологическими данными.

П.Д. Лодий в начале XIX века работал над созданием теории уголовного права, обоснованной данными психологии. Анализируя три способа удержания граждан от преступлений — физический, нравственный и психологический,— он выделил последний как главный в карательной деятельности государства, поскольку этот способ создает внутреннее, психологическое основание, предупреждающее преступления. П.Д. Лодий признавал правомерными только те наказания, которые годны в смысле психологического принуждения, и считал, что наказание должно соответствовать «духу преступления». В.К. Елпатьевский говорил, что мера наказания должна определяться путем выведения ее «из внутренней виновности действователя», ее психологической стороны. Он рассматривал предупреждающее действие уголовного закона как психологическое средство борьбы с преступностью. Г.С. Гордиенко в основу уголовного права стремился положить психологию человека и строил свои уголовно-правовые взгляды на психологии преступника, а также па почве опыта уголовного законодательства. Он подчеркивал, что наказание должно учитывать психологические особенности человека.

Хр. Штельцер читал в Московском университете в 1806—1812 годах курс «уголовной психологии» по Ф. Галлю, а после вторжения Наполеона в Россию перешел в Юрьевский (Дерптский) университет, где продолжал свою деятельность. К сожалению, не установлена судьба этого первого в России курса уголовной психологии, по известно, что в нем широко использовано наивно-материалистическое учение Ф. Галля о зависимости между психическими свойствами человека и строением поверхности его черепа (краниология, френология).

Хр. Штельцер был родоначальником теории психологического обоснования уголовного права, главным выразителем которой впоследствии стал прогрессивный немецкий криминалист Ансельм Фейербах, выступивший в уголовном праве с теорией наказания, основанной на психологическом принуждении. Эта теория в той или иной мере отразилась во взглядах ряда ученых.

Распространение идей исправления и перевоспитания преступника привело к обращению права к психологии, так как без нее было невозможно решать его специфические задачи. Это являлось социальным заказом, требованием практики и было исторически обусловлено и необходимо.

Однако несовершенство психологии, носившей в то время метафизический, умозрительный характер и не располагавшей критериями и методами изучения человеческой личности, не могло привести к созданию уголовной психологии как науки. Поэтому настойчивые попытки обращения права к психологии оставались общими декларациями, и за многообещающим началом no-существу не последовало продолжения. Уголовная психология не получила дальнейшего развития ни в Германии, где она зародилась, ни в России, а ее проблематика почти совершенно растворилась в психиатрии. Обращение к психологии для решения задач уголовного права характерно для ряда ученых, работавших в России первой половины XIX века в разных областях знаний. Так, декабрист П.И. Пестель, излагая учение о преступлении, обратил особое внимание на проблему воли преступника, тем самым подчеркнув важный психологический фактор преступления. Г.И. Солнцев разрабатывал учение о значении сознания и воли человека при совершении им преступления и говорил о «правильном и законном исследовании степени преступлений по их психологическому основанию» (1819). По его мнению, уголовная политика должна строиться на психологических данных.

Учитель А.С. Пушкина — А.П. Куницын, автор прогрессивного для того времени, впоследствии запрещенного и сожженного труда «Право естественное» (1818), предлагал изучать человека, в том числе и преступника, считая, что целью наказания должно быть предупреждение преступлений и исправление преступника. Другой учитель А.С. Пушкина— Л.И. Галич, автор одной из самых ранних работ по характерологии в России — «Картина человека» (1834), в которой им предложена типология характеров, призывал к тому, чтобы судили преступника люди, знающие его психологию и прежде всего характер, чтобы судья был одновременно и психологом. Психиатр Г.И. Блосфельд в книге «Начертание судебной медицины для правоведов...» (1847) тоже считал полезным для судьи изучение «судебно-врачебной психологии». Как и А.И. Галич, он интересовался индивидуальными психологическими особенностями преступника.

Необходимо отметить, что возникновение предпосылок, зарождение и первоначальное оформление судебной психологии теснейшим образом связано с усилиями прогрессивных деятелей, заинтересованных в решении уголовно-правовых проблем с привлечением психологических данных. В первую треть XVIII века это были И.Т. Посошков, В.Н. Татищев, в последнюю треть этого же века — Ф.В. Ушаков, А.Н. Радищев и др. В царствование Александра I политическая реакция настолько усилилась, что прогрессивные ученые, такие, как Г.И. Солнцев, А.И. Галич, А.П. Куницын, изгонялись из университетов и им запрещалась преподавательская деятельность.

В годы царствования Николая I обострилась классовая борьба и среди дворянской и разночинной интеллигенции формировались революционные течения. В основу своей политики Николай I положил борьбу с революционным движением и свободомыслием, установив в стране режим военно-полицейской диктатуры. Был установлен строгий надзор за «направлением умов». Преследовались передовые ученые, закрывались прогрессивные журналы, была введена строгая цензура, ограничены права университетов и доступ в них. Это привело к тому, что в реакционную эпоху царствования Николая I (1825—1855) почти не было исследований, посвященных изучению преступности и преступника. Реакционная политика Николая I сыграла роль своего рода «могильного камня» над творческим развитием пауки вообще, психологии, права и психиатрии в частности, что, в свою очередь, отрицательно отразилось и на развитии судебной психологии.

По окончании этого периода давление политической реакции на науку несколько ослабело, но и во вторую половину XIX века прогрессивные ученые не допускались к преподаванию и устранялись из университетов (В.Д. Спасович, М.В. Духовской, Д.А. Дриль).

Прогрессивные идеи того периода о необходимости учитывать личные факторы преступности и обращение к характерологии не могли быть осуществлены потому, что психология не была строго эмпирической наукой и криминалисты не умели взяться за эмпирические исследования.

Глава III — «Начало практического изучения преступности и преступника (третья четверть XIX века)». Этот период характеризуется наметившимся в конце 50-х и начале 60-х годов медленным переходом от идеи о необходимости применения психологии к потребностям права, высказанной в форме декларации, к ее практическому осуществлению. В работах ряда крупных юристов того времени появляются ясно выраженные тенденции решать уголовно-правовые проблемы в практической плоскости с привлечением данных психологии. С.И. Баршев в работе «Взгляд на науку уголовного законоведения» (1858) указывал, что ни один вопрос уголовного права не может быть решен без помощи психологии, которая должна быть его составной частью. Если судья не знает психологии, то это будет «суд не над живыми существами, а над трупами». Главная причина ненадлежащего исполнения судьями своих обязанностей заключается в том, что они изучают преступление, а не преступника, и применяют законы формально, без учета индивидуальных особенностей последнего. Психология нужна не только судье, но и следователю, так как с отменой пыток остается только одно средство — воздействие на психику преступника с целью раскрытия преступления. Психология нужна и законодателю, которого она учит видеть в преступнике не необузданного зверя, а человека, которого нужно перевоспитывать, но не действовать на него «мечом и тюрьмой».

В статье «Мысли об уголовной юстиции с точки зрения психологии и физиологии» (1862) К.Я. Яневич-Яневский писал, что психологическое образование судьи и следователя не должно быть спекулятивным, так как законы духовной жизни ускользают от внимания того, кто погружается в метафизические отвлеченности. Он полагал, что необходимая в уголовном праве психология должна строиться только на физиологии, которая тесно с ней связана. Эти мысли были высказаны еще до появления известных трудов И.М. Сеченова.

В.Д. Спасович говорил о необходимости выведения уголовных законов из природы и свойств человека, в том числе и психологических. Он включил в свой учебник «Уголовное право» (1863) большое количество психологических данных. Человека В.Д. Спасович определял как особую материю, получившую физиологические и психологические свойства, а психику считал продуктом «мозгового вещества».

Некоторые ученые в 60-е годы XIX века стали все яснее осознавать важность изучения индивидуальных факторов преступности, индивидуализации наказания с учетом личных свойств преступника, его индивидуальности, досрочного освобождения исправившихся преступников, построения исправительной системы на психологических данных, изучения мотивов преступления и «души человеческой», т. е. психологии личности.

Л.У. Фрезе издал «Очерк судебной психологии» (1871), являющийся вехой в истории этой науки, поскольку он был первой опубликованной работой по судебной психологии, предмет которой автор определяет как «применение к юридическим вопросам наших сведений о нормальном и ненормальном проявлении душевной жизни». Монография содержит много опытных данных из психологии и психиатрии, используемых в области права. Как психиатр А.У. Фрезе, естественно, обратил особое внимание на данные психопатологии, но он довольно четко поставил вопрос о связи психиатрии е психологией, которая им рассматривалась не как умозрительная, а как опытная наука.

Н.М. Ядринцев выдвинул идею перевоспитания преступников силой общественною мнения, обуздания их чисто нравственным влиянием. «Общественная власть и мнение большинства,— говорил Н.М. Ядринцев,— есть самая лучшая сила обуздания личности» (1872). Он указывал, что в основу всякой системы исправления должно лечь основательное изучение личности и характера заключенных.

В то время, когда классическая школа уголовного права всецело еще господствовала в науке, М.В. Духовской смело порвал с ее доктринами и во вводной лекции «Задачи науки уголовного права» (1872) выступил с «новым словом», направленным против официальной уголовно-правовой науки, и призывал к изучению действительной жизни, преступности и ее причин, расширению пределов науки уголовного права, что, несомненно, послужило толчком для более широкого обращения уголовного права к данным психологии.

Л.Е. Владимиров в статье «Психические особенности преступников по новейшим исследованиям» (1877) говорил, что социальные причины преступное in находят себе почву в «индивидуальном характере» преступника, изучение которого является одной из главных задач криминалистов. Эта задача, ранее упускавшаяся из виду, была поставлена психиатрами, которые начали изучать психологические особенности преступника. Правильно отметив, что науке уголовного права «мешают френологические бредни, метафизические суждения, ложные теории о помешательстве», он, однако, пришел к неверному выводу, что «свет для уголовного законодателя блеснет не из кабинета юриста, а из клиники психиатра». Эти взгляды, очевидно, можно рассматривать как предтечу будущей «психиатрической интервенции» в уголовном праве, принесшей в 20-е годы XX века большой вред судебной психологии. Но в тот период это свидетельствовало о тесных связях судебной психологии с судебной психопатологией и интересе к преступнику как боль ному. В то же время отдельные ученые ясно осознавали необходимость выделения судебной психологии как самостоятельной и независимой в отношении судебной психиатрии науки, которая, по определению Ю. Охоровича, «занимается исследованием о нормальном состоянии человеческой души, последствием которого бывает преступление во всех фазах» (1876).

Резюмируя материалы первой части диссертации, в которой характеризовалась ранняя история судебной психологии, необходимо подчеркнуть, что в этот период судебная психология не представляла самостоятельной отрасли науки. Ее проблемы зарождались и формировались в недрах теории и практики права, существуя в неразрывном единстве с судебной психиатрией. Однако эти проблемы могли быть решены только путем экспериментальных методов исследований, чем не располагали в то время ни психология, ни право. Если в период своей ранней истории судебная психология вырастала из права и связь ее с психологией носила абстрактно-умозрительный характер, то, начиная с последней четверти XIX века, она постепенно включается в историю психологической науки как ее составная часть.

Часть II — «Зарождение и первоначальное оформление судебной психологии как науки (последняя четверть XIX и предоктябрьские годы XX века)» состоит из двух глав.

Глава IV — «Зарождение судебной психологии как науки (последняя четверть XIX века)». В ней показана борьба материализма и идеализма в психологической науке, выход на научную арену И.М. Сеченова, с именем которого связано начало периода становления психологии как самостоятельной экспериментальной дисциплины, что повлияло на зарождение и становление судебной психологии. В это время психиатрия стала изучать не только болезненные отклонения психики, но и нормальные состояния и типологические особенности личности. Уголовное право под влиянием данных психиатрии в значительной степени утрачивало свой метафизический, умозрительный характер и постепенно становилось па твердую почву реальных фактов. Для того времени такие изменения были прогрессивными, в связи с тем, что психиатрия располагала большим конкретным материалом, необходимым для изучения психологии преступника и обладала устойчивыми гуманистическими тенденциями.

В результате прогрессивного развития психологии, психиатрии и права стало возможным зарождение и становление судебной психологии как самостоятельной научной дисциплины. Ученые все настойчивее пытались подводить психологическую базу под уголовное право и законодательство. Однако делалось это путем механического приложения психологических данных к проблемам права.

Д.А. Дриль, автор ряда трудов, имеющих значение для становления судебной психологии, уже в первых статьях «К учению о вменении» (1879) и «На что должна быть направлена карательная деятельность? Психологический очерк» (1880) указывал, что психология и право имеют дело с одними и теми же явлениями — «законами сознательной жизни человека». Не обладая собственными средствами для изучения этих явлений, право должно заимствовать их у психологии. Психология для него есть тот базис, на котором право только и может быть построено, иначе оно теряет свое значение как прикладная наука. Только опираясь на психологию, уголовное право сможет «попытаться стать руководителем и светочем законодательства и практики» (1879). Д.А. Дрилю принадлежит диссертационная работа «Малолетние преступники» вып. 1, 1884 г. и вып. II, 1888 г. с подзаголовком «Психология преступности», в которой, придавая чрезмерное значение биологическим и физиологическим факторам преступности, он основывал свои заключения па представлениях о «вырождении и оскудении» человека и искал причины преступности не в психике, а в неразрывной «психофизике». Д.А. Дриль подчеркивал, что уголовному праву должна доставлять данные для изучения преступников, кроме других паук, «особенно вновь возникшая судебная психология» (1884). В следующей работе «Психофизические типы в их соотношении с преступностью и ее разновидностью. Частная психология преступности» (1890) Д.А. Дриль утверждал, что первым органическим моментом, предрасполагающим к преступлению, является ослабление у преступников способности «властно руководствоваться предвидением будущего». Эта книга вызвала резкую и справедливую критику антрополога Д.Н. Анучина, обвинявшего Д.А. Дриля в поспешных обобщениях и односторонности и указывавшего, что концепция «оскудения и вырождения» придает преступности фатальный характер. Это была по существу в значительной мере справедливая критика всего учения Д.А. Дриля. Но, несмотря на ряд серьезных ошибок, он, бесспорно, является одним из первых ученых, закладывавших фундамент судебной психологии как науки.

В этот период начинается деятельность крупного юриста А.Ф. Кони. В речи «Достоевский как криминалист» (1881) он подчеркнул значение внутреннего содержания преступления. Преступник в теории уголовного права обычно рассматривался как «отвлеченный, не имеющий плоти и крови», а такому «отвлеченному» преступнику соответствовало и «отвлеченное наказание». Психологические же построения юристов были не более как проявления находчивого ума. Необходимо обновление уголовного права, чтобы преступники и исправительные учреждения не ускользали or серьезного изучения.

Начавшееся в России с 1885 года развитие экспериментальной психологии (исследования памяти, мышления, восприятия, внимания и т. д.) было тесно связано с началом научной деятельности психиатров В.М. Бехтерева, С.С. Корсакова, В.П. Сербского и других, которые своими конкретными исследованиями создавали условия для экспериментального решения ряда проблем судебной психологии. Ее вопросами наряду с криминалистами постепенно стали интересоваться профессиональные психологи. Психолог Н.Я. Грот с 1884 года начал освещать проблемы, имеющие значение для развития судебной психологии, и выступал за эмпирическую психологию, которая должна научиться изучать конкретную личность человека, в том числе и преступника. Он указывал, что при классификации преступников и наказаний, издании уголовных законов затрагиваются духовные отношения «человеческих личностей», культура их ума и сердца, обуздание их воли, но никому не приходит в голову мысль поискать руководства для решения этих проблем «в учениях науки о душевной жизни и деятельности человека, в знаниях и опыте ее представителей». Психолога никогда не приглашают для совета, когда нужно проникнуть «в глубь намерений, замыслов и деяний преступника» (1890). Н.Я. Грот отмечал, что в XX веке будут экспериментальными «и некоторые части науки о праве» (1896).

В.Ф. Чиж справедливо говорил, что изучение аномалий умственной организации личности преступников не только важно для права, но и служит обогащению психологии и социологии. Криминология в настоящее время, входя в связь с «естествознанием и психологией, ближе всего соприкасается с психиатрией» (1890). Он указывал на недостаточное изучение психологии личности, па то, что все достижения анатомии, физиологии и психологии остались совершенно неиспользованными при объяснении «характера и вообще психической личности» (1893), изучением которой, по его мнению, должны заниматься психиатры, как больше других имеющие возможность наблюдать людей. Изучение преступника помогает более верно оценить значение человеческой личности, а это дает материалы для понимания взаимоотношения личности и среды и их относительного значения как причин преступности (1895).

Крупная роль в развитии экспериментальной и значительная и становлении судебной психологии принадлежит П.И. Ковалевскому, поставившему вопрос о разделении психопатологии и судебной психологии (1899) и введении этих наук в курс юридического образования, чтобы «основательно изучать человека и его душу в нормальном и патологическом состояниях» и требовавшего, чтобы психология преступника была положена в основу изучения уголовного права. Он выступал за психологическое исследование всех преступников, что необходимо для выяснения их душевного состояния как важнейшего момента виновности и наказуемости.

В последней четверти XIX века в капиталистическом обществе обострились классовые противоречия, в результате чего возросла преступность. Буржуазию перестали устраивать ею же созданные законы. Под влиянием идей вульгарного материализма возникает крайне реакционная антропологическая школа уголовного права. Родоначальник и глава этой школы Ч. Ломброзо утверждал, что существует «врожденный преступник», который в силу своих атавистических черт не может быть исправлен. Он даже стремился распространить свою «теорию» о «врожденном преступнике» па революционеров, опорочить деятелей Парижской коммуны как представителей нового класса — пролетариата.

Возникшая почти одновременно с антропологической социологическая школа уголовного права в первый период своего существования была в известной степени прогрессивным учением, одним из источников которого были идеи утопического социализма. Эта школа решающее значение в объяснении причин преступности придавала социальным факторам.

В конце XIX века развернулась борьба этих школ, расшатывавшая и подрывавшая основы классической школы уголовного нрава, а это расчищало путь для зарождения и становления судебном психологии как пауки.

Прогрессивные тенденции русской пауки проявились в резко критических выступлениях многих ученых против реакционной теории Ч. Ломброзо и человеконенавистнических выводов вытекающих из нее. Так, Ф.В. Грегорович писал, что это учение, возникшее на почве врачебного шарлатанства, своим успехом обязано «социально-политическим стремлениям» и по политическим соображениям выгодно правящим классам (1896). А.Ф. Кони говорил о необходимости вооружиться против выводов этой доктрины «низводящих отправление правосудия к какой-то охоте на человека» (1890). Доктрина Ч. Ломброзо не имела в России сколько-нибудь значительного распространения. Прогрессивные ученые считали эту теорию антинаучной, а ее воздействие на теорию и практику права вредным.

В диссертации подвергается критике существующее мнение о том, что судебная психология является только этапом в развитии уголовной антропологии. Подобные утверждения беспочвенны, так как изучение психики преступника началось независимо и раньше создания Ч. Ломброзо своей доктрины. Возникновение судебной психологии среди наук о человеке было вызвано совсем иными причинами, более глубокими и, как мы видели, возникшими еще на рубеже XVIII и XIX веков.

К концу XIX века выделились проблемы, в разработке которых были заинтересованы криминалисты, как-то: проблемы изучения характера и психики преступников и их психологической классификации, психологии свидетелей и присяжных заседателей и др. Однако все эти проблемы в основном ставились, но не разрешались, а изменения в уголовном праве еще очень долго не переносились в практику. Резкая критика доктрины Ч. Ломброзо свидетельствовала о гуманистической направленности зарождавшейся судебной психологии. Это позволяет утверждать, что последняя четверть XIX века была периодом, когда закладывался фундамент судебной психологии как науки.

Глава V — «Первоначальное оформление судебной психологии как науки (предоктябрьские годы XX века)». Этот период характеризуется проникновением, в судебную психологию экспериментальных методов исследований, а также расширением изучаемых ею проблем.

В.М. Бехтерев в работе «Об экспериментальном психологическом исследовании преступников» (1902) говорил, что исследовать преступников необходимо преимущественно «в психологическом отношении и особенно в экспериментально-психологическом отношении».

По его инициативе и под его непосредственным руководством Л.Л. Щегловым было проведено первое такое исследование «Об умственной работоспособности малолетних преступников» (1903). Это узкое по теме исследование имело большое значение, так как положило начало экспериментальному изучению психологии преступника.

В дальнейшем В.М. Бехтерев отмечал, что ближайшие причины преступления никогда не утратят «своего психологического интереса и... практического значения» (1909). В 1904 году он сделал доклад «Об устройстве Психоневрологического института», в состав которого должна была входить криминально-антропологическая секция. По инициативе В.М. Бехтерева и Д.А. Дриля в 1907 году был создан этот научно-учебный Психоневрологический институт, программа которого в год открытия предусматривала чтение слушателям курса «Судебная психология». Следует отметить, что в этом же 1907 году Р. Соммер читал в Гессене «Международный курс судебной психологии и психиатрии», а Э. Клапаред читал в Женеве «Курс лекций по юридической психологии». Это свидетельствовало о высоком уровне развития судебной психологии в России начала XX века, соответствовавшем в то время уровню ее развития в других странах. В составе института имелись психологическая и криминологическая секции, которые в 1909 году были преобразованы в Криминологический институт, структурно вошедший в Психоневрологический институт.

Еще в конце XIX века представители экспериментальной психологии путем наблюдений и опытов установили, что люди иногда с искажениями передают то, что видят и слышат. Появившаяся в 1902 год} статья видного немецкого психолога В. Штерна «К психологии свидетеля», вызвавшая волну интереса к этой проблеме среди криминалистов и психологов, подтвердила это результатами систематических опытов. Проблема психологии свидетельских показаний имела значение и для общей психологии при разработке вопросов восприятия, наблюдения и памяти.

Психологии свидетельских показаний были посвящены работы И.П. Холчева «Мечтательная ложь», Гр. Португалова «О свидетельских показаниях» (1903), Е.М. Кулишера «Психология свидетельских показаний и судебное следствие» (1904). На эту же тему были сделаны доклады в Казани М.М. Хомяковым «К вопросу о психологии свидетеля» (1903) и А.В. Заводским и А.И. Елистратовым «О влиянии вопросов без внушения на достоверность свидетельских показаний» (1904) и в Петербурге О.Б. Гольдовским «Психология свидетельских показаний» (1904).

При обсуждении доклада О.Б. Гольдовского против основных его положений выступил А.Ф. Кони. Указав, что исследования В. Штерна крайне односторонни, он квалифицировал их как поход против свидетелей, судей и присяжных заседателей и утверждал, что это может привести к упразднению «свидетельских показании и даже судей». А.Ф. Кони был за психологическую оценку свидетельских показаний, но считал, что в суде их экспериментальная оценка практически невозможна. Однако через год А.Ф. Кони в статье «Свидетели на суде», помещенной в сборнике «Ложь и свидетельские показания» (1905), значительно изменил свою позицию. Он писал, что надо быть благодарным представителям экспериментальной психологии за исследования свидетельских показаний, подчеркнув при этом необходимость их совместной разработки юристами и психологами.

Судебная психология рассматриваемого периода тесно связана с деятельностью А.Ф. Кони, который в своих судебных речах и в статьях, охватывающих разные стороны культуры и жизни, в первую очередь область права, проявил не только большой интерес к психологии, но и тонкость и глубину психологического подхода к личности обвиняемого, свидетеля и судьи. Неслучайно известный криминалист М.Н. Гернет указал позднее именно на А.Ф. Кони как юриста, поставившего ярко и выпукло проблемы криминальной психологии, в частности психологии свидетельских показаний, психологии обвиняемого и психологии судьи. После Октябрьской революции он читал в Обществе криминалистов курс «О преступных типах». Труды А.Ф. Кони, несомненно, сохранили свое значение до настоящего времени и могут быть предметом специального изучения не только в судебной, но и в общей психологии.

В диссертации рассмотрен вопрос о влиянии психологической школы права на судебную психологию. Родоначальник этой школы Л.И. Петражицкий выступал с требованием опытного изучения права и его действия «на индивидуальную и массовую человеческую психику», переделки, перевоспитания человеческого характера «для достижения желательного социального поведения», воспитания «правовой психологии» и важного в педагогике «активного правосознания». Эти положительные стороны психологической школы права в первый прогрессивный период ее развития были прямыми источниками судебной психологии и сыграли определенную роль в ее становлении.

При всей ценности изложенных рекомендаций существо психологической теории права Л.И. Петражицкого было ненаучным, идеалистическим. Он исходил из неправильного положения, что право — категория не социологическая, а психологическая, и на этом ложном основании строил свою теорию, в которой государство и право трактовались им как «фантазмы сознания», а законы общественного развития подменялись психологическими законами. Эту теорию характеризуют гиперболизация значения правовых эмоций, преувеличение роли психологического элемента права, возведения элемента сознания, заключающегося в праве, в абсолютную величину и попытки свести содержание всей правовой формы к психологическим явлениям. Эти положения еще на рубеже XIX и XX веков вызвали резкою критику ряда ученых, которые указывали, что психологическая школа права, как построенная на «худом» основании, бесплодна. Доктрина Л.И. Петражицкого была выражением начавшегося кризиса буржуазного правосознания неудачной попыткой его обновления и относится к разряду социально-утопических теорий. В более позднее время это учение стало базой для ряда реакционных его модификаций.

В начале XX века вышел ряд монографий и статей по проблемам судебной психологии. Одна из них «Психологическое исследование в уголовном суде» (1901) принадлежит Л.Е. Владимирову, еще в 1870 году поставившему вопрос о важности установления в суде психического состояния подсудимого опытными психологами и тем самым о применении психологических данных для разрешения правовых проблем. В этой монографии и других, более поздних работах он подразделил способы психологического исследования в суде на художественно-психологический, философско-психологический и медико-психологический, признавая единственно научным последний, как «область точных наблюдений и исследований». Л.Е. Владимиров отмечал, что введение в психиатрию психологического эксперимента делает связь между этими двумя науками более тесной. К вспомогательным для уголовного права наукам он относил нормальную психологию, характерологию, специальную психологию преступника, психологию следствия и суда, психопатологию. Большое место в уголовном праве должно занять изучение психического состояния преступника и мотивов его преступления.

Г.С. Фельдштейн в двухтомной монографии (1902—03) разработал психологические основы учения о виновности и отметил, что психология особенно большую роль должна играть в «прикладной пауке уголовного права», институты которого будут жизненными только в том случае, если они строятся с учетом психологии человека. Однако он имел в виду заимствование из психологии «некоторых выводов уже в готовом виде», что было явно недостаточно для построения судебной психологии и свидетельствовало о том, что и в начале XX века данные общей психологии продолжали механически применяться для решения проблем уголовного права.

Но уже в 1916 году психолог А.П. Болтунов в статье «О судебной психологии» утверждал, что она должна быть составной частью образования юриста и иметь свои методы, приспособленные к специфическим требованиям уголовно-правовых проблем. Он предлагал обстоятельно рассмотреть «чувственное восприятие, внимание, память и воображение» в их отношении к свидетельским показаниям, проблему умственного развития и анализ волевого действия — в отношении к вопросу о вменяемости и подчеркивал, что «существует молодая психологическая дисциплина – судебная психология».

В рамках нового прогрессивного направления в уголовном праве развертывались острые политические дискуссии. Так, на заседании Русской группы Международного союза криминалистов широко дискутировалась концепция «опасного состояния преступника», имевшая своей практической целью возможность превентивного лишения свободы любого человека, якобы находившегося в таком состоянии. С.П. Ордынский считал теорию опасного состояния преступника «весьма опасной для интересов личности и правосудия» (1911). Е.М. Кулишер, выступал против этого понятия, заявил, что оно может оказаться «опасным и в политическом отношении». Н.П. Карабчевский подчеркнул, что это понятие пытаются ввести под влиянием безумного панического страха, который переживает буржуазное общество. Пытаясь заменить наказание «чрезвычайными и экстренными превентивными мерами», буржуазия хочет защищать «свое добро, свои сундуки». Он указывал, что понятие опасного состояния является ни чем иным, как желанием «надеть намордники людям, не имеющим удовольствия быть от рождения сытыми» (1912). Русская группа Международного союза криминалистов единодушно высказалась против введения понятия опасного состояния преступника в уголовное законодательство.

Особого внимания заслуживает выделившаяся еще в начала XX века левая группа прогрессивных криминалистов, в значительной мере стоявшая на марксистских позициях. Участник этой группы М.М. Исаев (Сурский) выступил со статьей «Социологическая школа в уголовном праве, как защитница интересов господствующих классов» (1904), в которой он, ссылаясь на К. Маркса, резко поставил вопрос о классовой природе уголовного права и отметил, что историю уголовного права можно объяснить только с точки зрения классовой борьбы. Искатели новых путей в криминалистике, как антропологи, так и социологи, являются «идеологами капиталистического общества». С аналогичных позиций, ссылаясь на Ф. Энгельса, выступил и Н.Н. Полянский (1905).

Лидером левой группы криминалистов был М.Н. Гернет, сын революционера-каракозовца. Его диссертация «Социальные факторы преступности» (1905)—это новое слово в науке о преступлении как явлении, связанном с классовой борьбой и институтом частной собственности. Говоря о новом направлении в науке уголовного права, М.Н. Гернет первым назвал его «социалистическим». Он уже в дореволюционный период освещал проблемы судебной психологии и включил в свой учебник «Уголовное право» (1913) параграфы «Психология преступника» и «Психология заключенного».

Одним из участников организованного в свое время М.Н. Гернстом «Семинария по уголовному праву», привлекшего прогрессивную молодежь, был X.М. Чарыхов, написавший еще студентом книгу «Учение о факторах преступности» (1910), в которой широко цитировались К. Маркс и Ф. Энгельс. Единственно правильным и научным методом при изучении причин преступности он признает метод диалектический, подчеркивая при этом, что речь идет о материалистической диалектике К. Маркса, которого он называет величайшим мыслителем. Основываясь на трудах основоположников марксизма, X.М. Чарыхов со всей ясностью вскрывал истинные корни преступности.

В начале XX века социологическая школа уголовного права теряет и ту долю прогрессивности, которую имела в первый период своего развития. Ее борьба с антропологической школой уголовного права перестает играть какую-либо прогрессивную роль. Социологическая школа, как и уголовное право в целом, борется с преступностью в качестве защитницы господствующих классов, «но хочет уверить себя и других, что борется за все человечество» (Исаев М.М., 1904). В этот период единственной прогрессивной силой в уголовном праве была левая группа криминалистов, стоявшая у истоков социалистического уголовного права. Ее деятельность была большим шагом вперед в развитии этой науки и, несомненно, сыграла определенную положительную роль в разработке адекватных методологических основ и определении гуманистической направленности судебной психологии.

Основные методологические проблемы судебной психологии не могли быть решены в рамках господствовавших в начале века школ уголовного права — социологической, придававшей решающее значение социальным факторам преступности, рассматривавшихся изолированно от экономических и исторических явлений, и антропологической, рассматривавшей преступление как естественное биологическое явление, совершаемое прирожденным преступников, и социогенетического и биогенетического направлений в психологии личности. Говоря иначе, борьба шла между двумя одинаково ошибочными тенденциями: биологизацией и вульгарной социологизацией личности человека вообще и преступника в частности.

Решение этих проблем стало возможным только после Октябрьской революции на методологической основе марксистско-ленинской философии.

Часть III — «История советской судебной психологии (20-6О-годы)» состоит из двух глав.

Глава VI — «Становление советской судебной психологии (20-е и начало 30-х годов)». После Октябрьской революции, принципиально изменилось отношение к личности человека вообще и преступника в частности. На первый план была выдвинута задача изучения личности преступника, начался поиск новых форм предупреждения преступности и перевоспитания правонарушителя.

Развернулись исследования по изучению психологических предпосылок преступности, психологии различных групп преступников, психологии свидетельских показании, психологии заключенного, психологической экспертизы в суде и др. Судебная психолог,in стала обширной и авторитетной областью пауки. Были организованы специальные кабинеты по изучению преступника и преступности в Москве, Ленинграде, Саратове, Киеве, Одессе, Харькове, Минске, Ростове на Дону, Иркутске, Баку и на Соловках. В 1925 году быт создан первый не только в СССР, но и во всем мире Государственный институт по изучению преступности и преступника, в котором криминальной психологии было отведено видное место. Этим институтом с 1925 по 1929 год было опубликовано около 300 работ, в значительной мере по проблемам судебной психологии. Харьковским психо-неврологическим институтом в 1926—1927 годах проводились специальные психологические исследования осужденных за хулиганство (К.К. Платонов и др.).

Разработка судебно-психологических проблем привела к определенному сдвигу в уголовном праве, но он полностью оставался в области научно-теоретических исследовании и на законодательство, а тем более на практическую деятельность фактически повлиял. Поэтому ставился вопрос о необходимости введения них результатов в законодательство и практику.

На I съезде по изучению поведения человека (1930) Л.С. Тагер наметил основные разделы судебной психологии: а) криминальная психология, изучающая поведение правонарушителя, б) процессуальная психология, изучающая организацию и деятельность суда, в) пенитенциарная психология, изучающая поведение отбывающих наказание лиц и тех, на которых возложены функции надзора и перевоспитания заключенных. Он указал, что ни в одной стране не осуществлено «систематическое и всестороннее экспериментальное изучение проблем судебной психологии».

В итоге проведенных в 20-е годы исследований по проблемам судебной психологии наиболее основательно была разработана пенитенциарная психология. Вопросы психологии обвиняемого отошли на второй план. Досудебного и судебного психологического изучения личности обвиняемого почти не было. Это свидетельствует о том, что советская судебная психология в 20-е годы была в самом начале пути и испытывала большие трудности в разработке своей теории.

Психологическое исследование, выдвинутое вначале на первое место, к сожалению, вскоре вновь заменяется психопатологическим изучением преступника. Многие работы, выполнявшиеся в институте и кабинетах, страдали глубокими методологическими недостатками. Кабинеты по изучению преступника и преступности и Москве, Саратове, Ростове на Дону и других городах придерживались биопсихологического направления. Господствовали биологические теории происхождения преступности, находившиеся в непримиримом противоречии с историческим материализмом. Не было критического отношения к биологизаторским течениям в буржуазной пауке, подменяющим общественные факторы развития биологическими и стремящимся особенности личности человека выводить из его биологической природы.

Некритически была воспринята реакционная теория Э. Кречмера о корреляции между строением тела и характером с последующими попытками объяснить различные виды преступности прирожденными типами физической конституции. Так, на кречмерианских позициях стояла А.Е. Петрова.

Несмотря на ряд серьезных недостатков в деятельности института и кабинетов по изучению преступника, в их работе были и положительные стороны, заключавшиеся в первую очередь в собирании и аккумулировании самых разнообразных конкретных материалов, которые без этого не сохранились бы для науки вообще и судебной психологии в частности.

В 1928—29 годах началось широкое обсуждение методологических ошибок в области изучения преступника и особенно в объяснении причин преступности. Резкой критике были подвергнуты попытки возведения данных естественных наук в объяснительный принцип социальных явлений, а также «психиатрическая интервенция» в область уголовного права.

К сожалению, критика ошибок, допускавшихся при разработке проблем борьбы с преступностью, в том числе проблем судебной психологии, привела не к устранению их, а к необоснованному прекращению исследований в этой важной и практически значимой отрасли науки, что нанесло большой вред делу борьбы с преступностью и развитию советской судебной психологии.

Глава VII — «Современное состояние судебной психологии». В ней очень коротко характеризуется современный этап в развитии советской судебной психологии. С начала 30-х и до конца 50-х годов работ по судебной психологии почти не было, а написанная с привлечением психологических данных книга Б.С. Утевского «Вина в советском уголовном праве» (1950) вызвала в целом несправедливую критику. Между тем, Б.С. Утевский правильно обращал внимание на то, что преступник и его изучение по существу выпали из уголовного права как науки, а юристы, опасаясь обвинений в «психологизме», избегали проводить исследования в этой области.

Положение начало изменяться после XX съезда КПСС. Поставленные партией задачи борьбы с нарушителями законности и преодоления пережитков в сознании людей требовали изучения преступника. Вновь был поставлен вопрос о воссоздании советской судебной психологии. С начала 60-х годов стало расти количество исследований по ее проблемам.

Постановление ЦК КПСС «О мерах по дальнейшему развитию юридической науки и улучшению юридического образования в стране» (1964) восстановило судебную психологию в своих правах, и ее преподавание было признано обязательным элементом профессиональной подготовки юристов. Последнее послужило большим стимулом к развертыванию исследований в этой практически значимой области науки.

В работах по судебной психологии приняли участие психологи старшего поколения—А.В. Ярмоленко (первой выделившая проблемы юридической психологии и давшая их классификацию) и К.К. Платонов (работающий над проблемой правовых и нравственных способностей).

Серьезная заслуга в развитии современной советской судебной психологии принадлежит А.Р. Ратинову, написавшему по проблемам этой науки целый ряд обстоятельных работ, в том числе первое учебное пособие «Судебная психология для следователей» (1967), получившее высокую оценку как у нас, так и за рубежом. Значительное место А.Р. Ратиновым уделено также критике недостатков в развитии судебной психологии.

В развертывании судебно-психологических исследований большую роль должны сыграть созданные в 1968 году Координационное бюро по проблемам судебной психологии при Академии наук СССР и единственный в стране Сектор судебной психологии Всесоюзного института по изучению причин преступности, руководимые А.Р. Ратиновым. В 1971 г. была проведена I Всесоюзная конференция по проблемам судебной психологии.

Среди работ по судебной психологии 60-х годов выделяются работы А.Г. Ковалева «Психология исправления и перевоспитания заключенных» (1964) и «Психологические основы исправления правонарушителя (1968), А.В. Дулова «Введение в судебную психологию» (1970) и «Судебная психология». Учебное пособие (1970) и серия брошюр А.Д. Глоточкина и В.Ф. Пирожкова под редакцией К.К. Платонова по исправительно-трудовой психологии.

<...>