Глава 3. Виктимология личности и социальных групп

3.1. Классификация и типология жертв преступлений

В собственно криминологическом плане о виктимологии всегда можно было говорить как о науке, изучающей личность жертвы преступления, характер и содержание ее поведения, нравственно-психологический облик потерпевшего, роль жертвы в механизме преступного поведения. Криминальная виктимология исследует в комплексе личность и поведение потерпевших от преступных посягательств; их роль в генезисе преступления; криминологически значимые отношения и связи между жертвой и преступником; пути и способы возмещения или сглаживания вреда, нанесенного потерпевшему в результате преступного посягательства. Вместе с тем ее специфическим предметом являются количественные и качественные статистически значимые характеристики виктимизации и индивидуальная способность тех или иных лиц стать потерпевшими или, иными словами, неспособность избежать преступного посягательства. противостоять ему там, где это было объективно возможно.

Особый интерес для виктимологии представляет и так называемая «виновная» жертва. Однако было бы глубоким заблуждением считать, что виктимология — это учение только о «виновных» жертвах. Нет, ее интересует, как нам представляется, всестороннее, комплексное изучение жертв преступления, и необходимо оно по следующим соображениям. Во-первых, немало жертв оказывается в этой роли в силу их положительного поведения с точки зрения права и морали (например, сотрудники милиции); в силу определенного статуса или в силу просто какого-либо случая. Во-вторых, обобщенные данные о жертвах помогают выявить подлинную картину преступности.

В юридической терминологии применяются разные слова для обозначения того, кому нанесен вред в результате преступления: «потерпевший», «пострадавший», «жертва», «потерпевшая сторона» и др. Основным здесь является термин «потерпевший от преступления». Поэтому в уголовном процессе пользуются преимущественно им. Но в уголовном праве употребляется также и термин «потерпевший», однако иногда законодатель говорит о «жертвах» (ст. 254 УПК РФ). В.И. Даль слово «потерпевший» трактует следующим образом: пожираемое, уничтожаемое, гибнущее. Далее поясняет, что пострадавший от чего-либо есть жертва причин этих. Один бывает невинною жертвою злонамеренности, другой же необузданности своей [1]. Данное Далем определение жертвы как нельзя более точно совпадает с понятием потерпевшего от преступления в виктимологическом смысле.

Б. Мендельсон в качестве первого шага в осмыслении результатов своего исследования отношений между обидчиком и жертвой предложил первую типологию жертв.

1. Полностью невиновная жертва. Такой жертвой может быть признан ребенок или полностью невменяемый человек.

2. Жертва с незначительной виной. Этой жертвой могла бы быть женщина, которая провоцирует ошибочное нападение на себя, в результате которого она умирает.

3. Жертва, которая является столь же виновной, как и обидчик. Сюда могут относиться те, кто своим поведением целенаправленно провоцирует обидчика к совершению преступления.

4. Жертва, более виновная, чем обидчик. Сюда относят тех, кто подталкивает другого к совершению преступления.

5. Наиболее виновная жертва. Это происходит, когда преступник (он же — жертва) был убит лицом, который совершал действия, относящиеся к самозащите.

6. Воображаемая жертва. Это — люди, страдающие от умственных расстройств типа паранойи, ошибочно приписывающих себе качества жертвы [2].

Ганс фон Гентиг исследовал отношения между «деятельной стороной», к которой он относил преступника и «страдательной стороной» (от англ, suffer — страдать), к которой он относил жертву. Он предложил свою классификацию жертв, которая базировалась на психологических, социальных и биологических основаниях. Предпосылкой его классификации стала также идентификация жертвы относительно различных факторов риска. Он объединил все виды жертв в три основных класса: общий класс жертв, психологические типы жертв и активированное страдательное лицо (The Activating Sufferer).

Общий класс жертв

1. Молодежь, дети. Они слабы физически и с наибольшей степенью вероятности могут стать жертвой нападения. Детство — самый опасный период жизни.

2. Женщины. Женский пол — другая форма слабости, провоцирующей преступление. Слабость женщины даже закреплена в законе, поскольку многие законы основаны на закреплении факта более слабого женского и более сильного мужского пола.

3. Старшее поколение. К старшему поколению относится большинство собственников крупных состояний и эквивалентной богатству власти в различных ее проявлениях. И в то же самое время старики слабы физически и нередко умственно.

4. Умственно неполноценные лица. Психически больные, глупые люди, а также наркоманы и алкоголики.

5. Иммигранты и различного рода социальные меньшинства. Иммиграция означает нечто большее, чем просто смена места проживания. Она является причиной устойчивого чувства беспомощности в житейских межличностных отношениях. Неопытный, бедный и зачастую депрессивный иммигрант — легкая добыча по всем видам преступления.

Психологические типы жертв

6. Депрессивный тип. Эти жертвы могут пострадать из-за подавленного инстинкта самосохранения. Лишенный такого инстинкта, индивидуум может быть легко подвержен насилию, обману и т.п.

7. Жадный. Этот тип человека представляет собой легкую жертву. Чрезмерное стремление к выгоде затмевает разум, жизненный опыт, внутренний голос, нередко предостерегающий человека против опасности.

8. Экстравагантный. Произвольное, беспричинное, выходящее за общепринятые рамки поведение часто провоцирует преступление.

9. Одинокие и «убитые горем» жертвы. Одиночество, по мнению Гентига, ведет к ослаблению умственных способностей индивида, который поэтому становится легкой добычей для преступников. Убитые горем жертвы часто бывают настолько ошеломлены своими потерями.

10. Мучитель. Здесь жертва становится преступником. Это может быть психически неуравновешенный отец, который оскорблял жену и детей в течение множества лет, пока один из детей не подрастет и при условии чрезвычайной провокации не убьет его.

11. «Блокированная жертва». Здесь жертва столь запутана в ситуации сложного отношения с преступником, что защитные шаги становятся для нее невозможными.

Активированное страдательное лицо

Данный раздел включает в себя всего один элемент.

12. Активированное страдательное лицо. Это имеет место тогда, когда жертва трансформируется в преступника. Множество факторов может выступать такого рода «активаторами» жертвы: личные предрасположения, возраст, алкоголь, потеря самоконтроля [3].

В виктимологии изучению подлежат не только потерпевшие в уголовно-процессуальном смысле, но и другие категории потерпевших, например латентные жертвы, если есть, конечно, критерии для их идентификации в качестве таковых. Типология или классификация жертв в этом случае может быть следующей.

1. Потенциальная жертва — это лицо, становящееся мишенью при определенных обстоятельств и в силу своих личностных качеств, статуса, позиции, поведения; индивид может начать «играть» жертву задолго до начала преступления.

2. Случайная жертва — также есть потенциальная жертва, но более детерминированная определенной ситуацией и выбором самого преступника. Иногда только случайность решает, кто станет жертвой преступного посягательства.

3. Латентная жертва — это лицо, которое реально, фактически пострадало от преступления, но по каким-либо причинам этот факт остался не выявленным, скрытым от официального учета преступлений в условиях, когда такой учет обязателен (в большинстве случаев) или желателен в интересах общества и государства.

Основываясь на содержании категории виктимности и на проведенных исследованиях особенностей поведения жертв преступлений, можно с достаточной достоверностью выделять несколько типов жертв: агрессивные, активные, инициативные, пассивные, некритичные, нейтральные, случайные, реальные, потенциальные [4]. Наиболее распространенными, по мнению опрошенных экспертов, являются случайные (72%), реальные (69%) и потенциальные (56,6%) жертвы. Несколько снижены представления опрошенных о пассивных (40,2%) и некритичных (26%) жертвах. Агрессивные (конфликтные) жертвы преступлений отмечены 23,6% экспертов. Вынужденно пассивные, инициативные и активные жертвы преступлений известны 18,5% опрошенным сотрудникам. Весьма незначительную часть (11,4%) составляют нейтральные жертвы [5].

3.2. Криминогенная виктимность традиционных социально-демографических групп населения

В виктимологии были определены и особенно интенсивно изучались социальные статусы, представители которых считались наиболее уязвимыми для различных видов преступлений. Прежде всего это женщины, несовершеннолетние, инвалиды, престарелые граждане и др. [6] Эти лица, обладающие повышенной виктимностью. не могут активно противодействовать совершению преступления, на что естественно обращает внимание преступник при выборе объекта посягательства. Думаем, не нужно никакого специального анализа, чтобы сделать предварительный вывод о том, что основные качественные параметры виктимности здесь остались в общем и целом мало затронутыми тенденциями глобализации. Однако они важны как основной элемент общей виктимологической характеристики общества. Кроме того, при разработке криминологической модели виктимности социальных страт параметры этих, традиционно виктимных, категорий лиц, представленных практически в каждой страте, также должны постоянно учитываться.

То, что женщины более уязвимы в отношении преступных посягательств, прежде всего насильственных, не является случайностью. Женщины, как правило, обладают значительно меньшими возможностями сопротивления, а, с другой стороны, поведение женщин чаще носит агрессивный характер и в силу этого чаще создает предпосылки причинения им серьезного вреда. Вообще пол нередко играет существенную роль в механизме преступления, поскольку является необходимым условием совершения того или иного преступления [7].

Характерной особенностью социального статуса женщин является то, что эта социальная группа находится под воздействием как минимум двух систем социального неравенства: гендерного неравенства и неравенства социальных слоев в обществе. Сегодня явно ощущается недостаток в исследованиях, которые учитывали бы существование этих двух систем неравенства и на этой основе давали комплексную характеристику положения женщин в стратификационной структуре общества. Нельзя ограничиваться сравнением виктимности социальных статусов женщин и мужчин в целом. Нужно подходить дифференцированно к анализу виктимности социального статуса самих женщин, что предполагает учет социального расслоения этой группы, существования в ней различных подгрупп, занимающих позиции на разных уровнях стратификационного пространства и отличающихся друг от друга ценностными ориентациями и установками. Вместе с тем нельзя отрицать и наличие определенных общих тенденций.

В последние годы развитие исследований по вопросам жестокого обращения с женщиной в семье, изнасилований и другим аналогичным проблемам, которые всегда были в центре внимания виктимологов, во многом было инициировано новым подъемом феминистского движения в 1990-х годах. [8] При этом весьма активно подвергался критике распространенный стереотип об исключительной виктимизированности женщин. Для подтверждения контраргументов указывалось на данные статистики и социологических исследований, согласно которым женщины становятся жертвами преступлений несколько реже, чем мужчины. В особенности это действительно для виктимизации относительно преступлений против собственности и имущества. Так, по данным Департамента юстиции США, мужчины с вероятностью в 1,5—2 раза большей, чем женщины, могут стать жертвами грабежа, нападения и убийства, хотя женщины намного более вероятно станут жертвами насилия [9]. Это, кстати, подтверждается данными виктимологических исследований уличной преступности, проведенных под руководством Д.В. Ривмана, согласно которым около 60% потерпевших составляют лица мужского пола [10].

Однако, анализируя эти данные, следует помнить о том, что они получены в основном на базе официальной статистики. И указанные тенденции частично нейтрализуются тем, что латентность преступлений, совершенных в отношении женщин, выше, чем в отношении мужчин (для сравнения: латентность преступлений в отношении лиц пожилого возраста выше, чем в отношении представителей молодежи). Об этом свидетельствует то, что мужчины с вероятностью приблизительно в четыре раза большей, чем у женщин (22% против 6%) будут сообщать о криминальном инциденте в полицию (для сравнения: 33% лиц 18—20-летнего возраста сообщили о криминальном конфликте в полицию, в то время как среди лиц старше 50% это сделали лишь 8%) [11]. Однако, как нам представляется, эти сведения лишь несколько «затемняют» общие представления о положении дел относительно гендерно-возрастных характеристик преступности. Общая тенденция остается прежней.

Согласно данным специального социологического исследования, в 1986 г. в Швейцарии 24% опрошенных женщин по сравнению с 76% мужчин показали, что они были жертвами преступления. Напротив, в США в 1989 г. на 1000 человек старше 12 лет — при значительно более узкой гамме преступлений — число женщин, ставших жертвами преступлений, составляло 87 по сравнению с 110 мужчинами. Истина, видимо, заключается в том, что пропорциональное отношение числа мужчин и женщин среди жертв изменяется в зависимости от вида преступления и места его совершения. По данным статистики, в Германии в 1990 г. из опознанных жертв убийства всего было 48% лиц женского пола, в то время как при совершенных ограблениях с убийством жертвы 37% приходилось на женщин и девушек, при убийствах на сексуальной почве жертвами стал уже 91% женщин и девушек [12]. В свою очередь, если среди жертв уличной преступности, как отмечалось, преобладают мужчины, то среди жертв внутрисемейных убийств в значительном числе женщин больше, чем мужчин. Эта ситуация характерна и для западных стран, и для России. Исключение составляют, по имеющимся данным, ряд африканских государств [13].

При несколько большем проценте жертв мужского пола при разбойных нападениях, разбойном вымогательстве и разбойном нападении на водителей, а также при преступлениях сексуального характера, как и можно было ожидать, женщины были представлены в значительно большем числе: в 1990 г. это был 91% жертв сексуального принуждения и 76% сексуальных действий с детьми женского пола [14]. Западные виктимологи указывают также на больший процент женщин, пострадавших при различных мошеннических сделках, связанных с доставкой товаров на дом, с продажей автомашин и их ремонтом, а также с другими услугами технического характера [15]. При сравнительных исследованиях степени виктимности женщин и мужчин западные исследователи обычно опираются на результаты сопоставления индикаторов индивидуального образа жизни и основной деятельности (прежде всего — на работе) [16]. Соответственно гендерные различия в степени вероятности и типах преступных посягательств трактуются как своего рода функция отличительных особенностей мужчин и женщин относительно характера их деятельности вне дома, состояния в браке, статуса занятости на службе, уровня образования и материального дохода. Ряд исследователей предпочитают более детализированный анализ именно виктимности женщин, рассматривая многомерные факторы риска насилия исключительно для них [17].

Женщина будет виктимна в любых социальных условиях уже в силу своих физических данных и природных предрасположенностей. Наряду с этим действуют и социальные детерминанты виктимизации женщин, параметры которых подвержены трансформации в изменяющемся мире.

Гендерный аспект глобализации представлен следующими основными факторами: а) растет число женщин, интегрированных в экономику, но на худших, чем мужчины, условиях; б) идет маргинализация женской рабочей силы; в) увеличивается рабочая нагрузка на женщин; г) возможности влияния женщин на процессы в социальной жизни одновременно расширяются и ограничиваются. В целом глобализация увеличивает различия между отдельными слоями женщин; ее воздействие неравномерно и зависит от уровня развития страны, от степени образования и профессиональной квалификации женщин, от характера их занятости и силы национальных традиций. Так, сегодня происходит увеличение сферы оплачиваемой работы для женщин, что значительно улучшает их положение, хотя их занятость ограничивается в основном неквалифицированным трудом. По-прежнему остается существенной разница в заработной плате женщин и мужчин.

В долгосрочной перспективе нарастающая включенность женщин в трудовой процесс будет иметь противоречивые последствия: с одной стороны, уменьшится гендерная асимметрия, с другой — значительно возрастет нагрузка на женщин. Вызванные глобализацией изменения в структуре занятости ныне способствуют и в определенной мере поощряют участие женщин в наемном труде, что для ряда групп женщин является фактором виктимизации (об этом более подробно речь пойдет в следующем параграфе). В то же время женщины в большинстве стран продолжают нести «бремя» домашних забот, хотя последние и имеют тенденцию к уменьшению.

Сокращение государственного сектора оказывает диспропорциональное влияние на женскую занятость; возникающие пробелы в социальной защите и все тяготы, связанные с необходимостью их компенсации, ложатся именно на женщин. Увеличение нагрузки на домашнее хозяйство привело к эрозии его ресурсной базы, к менее «устойчивым» и более «рискованным» комбинациям экономической деятельности отдельных членов семьи. Почти повсеместно растет гендерное неравенство внутри семьи и домашнее насилие [18]. В условиях возрастающей нестабильности семья становится единственным убежищем для бедных. В борьбе за выживание усилилась зависимость бедных домохозяйств от деятельности мужчин и женщин вне дома. Это уменьшило позитивную роль женщин в семье, расширив их участие в оплачиваемом труде и сделав, таким образом, легкой добычей криминальных синдикатов, в том числе торгующих женщинами.

Последствия глобализации привели к гибкости рынков труда во всем мире. Наряду с общей феминизацией рабочей силы труд стал нерегулярным и фрагментированным, что привело к ликвидации различий между формальным и неформальным секторами экономики. Поскольку женщины несут большую долю нагрузки, связанной с экономическим выживанием, затраты женского труда остаются в основном невидимыми, так как их домашний труд не оплачивается. Однако направленный на социализацию детей и попечение престарелых членов семьи, он остается незаменимым.

Дискриминация женщин на рынке труда вызывается следующими причинами: i) множественное неравенство по признаку пола ограничивает их экономическую деятельность, мешает полному использованию их ресурсов, имущества и другого потенциала; 2) их человеческий, физический и финансовый капитал менее социализирован; 3) женщины несут ответственность за поддержание и воспроизводство рабочей силы, заботу о больных и слабых. В итоге характерная для нашего времени гибкость рынка труда переносит издержки изменчивости рынка и экономической реструктуризации на самые уязвимые группы работников, и главным образом — на женщин.

Сексуальные домогательства, насилие и угрозы насилия над женщинами органически взаимосвязаны с гендерной дискриминацией и неравенством в экономической жизни. Усиление виктимности женщин как объектов сексуального домогательства в первую очередь обусловлено трансформацией ценностей в такой системе отношений, как сексуальность и отношение к браку и семье, семейной жизни. Будучи важнейшей для всего человечества и каждой личности в отдельности, она в то же время до последних десятилетий была фактически закрытой для беспристрастного обсуждения (в первую очередь в России) и по сей день является сферой крайне сложной для социологических, криминологических, виктимологических исследований и для социально-философских обобщений.

В этих условиях секс-индустрия и секс-туризм превратились в глобально организованный прибыльный бизнес, практически не знающий национальных границ. Об этом говорит, например, то, что с либерализацией миграции в бывших соцстранах произошел передел мировых рынков секс-услуг, где выходцы из Центральной и Восточной Европы и СНГ прочно заняли свою нишу. Сегодня сфера сексуальных и околосексуапьных услуг обеспечивает большинство миграционных возможностей для женщин из стран-доноров [19]. 23 апреля 1999 г. министры 18 стран Азиатско-Тихоокеанского региона сделали Бангкокское заявление, в котором говорилось, что они серьезно обеспокоены увеличивающейся активностью транснациональных организованных преступных групп, получающих доход от торговли людьми, особенно женщинами и детьми. Они также заявили, что поддерживающие их страны должны в своем законодательстве криминализировать торговлю людьми во всех формах, включая их привлечение в качестве источника дешевого труда.

Торговля людьми, в особенности женщинами, в целях сексуальной эксплуатации и принудительного труда представляет собой растущую проблему уголовно-правового характера, с одной стороны, и нарушение прав человека — с другой. Люди, попавшие в сети торговцев, оказываются в ситуации, когда они подвергаются насилию и эксплуатации, в том числе принуждаются к занятию проституцией, домашнему и сексуальному рабству, тяжелому труду и другим формам принудительной работы и подчинения, что делает возможным применение к ним угрозы физической расправы, изнасилования и побоев. В последние годы понятие «незаконная перевозка женщин» стало устойчивым термином. Обычно называют следующие ее элементы:

— организация незаконного перемещения женщин с их согласия или без него;

— обман мигрирующих женщин относительно цели перемещения;

— физическое или сексуальное давление на женщин с целью последующей торговли ими;

— торговля женщинами или продажа женщин для занятия проституцией, замужества и других форм получения выгоды.

По данным правительства США, за 1997 г. в страну ввозилось приблизительно 45—50 тыс. женщин, что составляет около 6—7% от общемирового оборота. Большинство жертв — из Юго-Восточной Азии и Латинской Америки. Имели место и несколько случаев, когда за границу вывозились американки. Основными путями, по которым торговцы везут женщин в США, являются международные аэропорты Нью-Йорка, Майами, Чикаго, Лос-Анджелеса и Сан— Франциско. Подобно нелегальной миграции, торговля женщинами и детьми также оказывает существенное влияние на создание системы поддержки криминальных структур в США [20].

Торговцы женщинами и детьми почти так же, как и торговцы наркотиками, осуществляют свою деятельность, нарушая суверенные государственные границы. Они набирают свои жертвы в слаборазвитых странах, где особенно велико влияние организованной преступности, а женщины находятся в зависимом положении. Зачастую торговцы обманывают свои жертвы с помощью рекламных объявлений и предложений работы в другой стране в качестве модели, танцовщицы, официантки или горничной. Как только женщины оказываются за границей, торговцы используют весь спектр принудительных мер воздействия для продажи и порабощения несчастных. В других случаях преступники покупают девушек у их родственников. Комиссия ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию констатировала факт редкого роста случаев похищения в коммерческих целях детей организованными преступными группами. По оценкам правительства США, в 1997 г. через международные границы было перевезено 225 тыс. женщин из Юго-Восточной Азии, что составило примерно треть от общемирового объема торговли. Почти половина из них моложе 18 лет. В 1997 г., как полагают, в США было ввезено 40 тыс. женщин из Юго— Восточной Азии, что составило две трети от общего числа жертв, попавших на рынки страны в этом году. Латинская Америка стала в 1997 г. вторым по величине поставщиком женщин и детей в США. По данным правительства США, в этом году примерно 10 тыс. из 100 тыс. женщин и детей, оказавшихся в сетях латиноамериканских торговцев, были отправлены в Америку. Республики бывшего Советского Союза и Восточной Европы также стали одним из центров торговли женщинами и детьми. По оценкам правительства США, примерно 175 тыс. женщин из этого региона попали в сети торговцев в 1997 г. Большинство (около 120 тыс.) были отправлены в Западную Европу, преимущественно в Германию, Италию и Нидерланды. Примерно 4 тыс. женщин и детей из стран бывшего Советского Союза и Восточной Европы проданы в США [21].

Информация относительно социального статуса женщин, ставших жертвами международной торговли людьми, весьма неполна, так как все еще мало случаев, когда этих женщин официально обнаруживают и сообщают об этом властям. Однако из исследований, проведенных Международной организацией миграции, можно все же вывести некоторые относительно общие характеристики женщин, которых нелегально вывозят в Западную Европу. Сразу заметно различие между женщинами из государств Центральной и Восточной Европы и из развивающихся стран. Представительницы Европы чаще всего молоды, не состоят в браке, имеют высшее образование. Женщины из развивающихся стран в основном зрелого возраста, часто замужем и имеют детей. Они менее образованны и приезжают главным образом из сельских районов.

Усиление нелегальной торговли женщинами, простимулированное ростом спроса на такого рода «товар», имеет объективной предпосылкой общую трансформацию сексуального поведения современного человека, что, в свою очередь, неразрывно связано с кризисом института брака и семьи. Такого рода трансформация нередко оборачивается криминализацией сексуального поведения. Поэтому кризис семьи как традиционного социального института и усиление степени сексуальной свободы имеет прямым следствием то, что количество случаев изнасилования не имеет тенденции к снижению в подавляющем большинстве стран.

Согласно современным криминологическим данным, 10—15% преступлений, совершаемых против здоровья и достоинства личности, приходится на долю сексуального насилия. По данным американских криминологов, одна из восьми женщин в США была изнасилована по крайней мере раз в жизни. Таким образом, в Соединенных Штатах было изнасиловано свыше 12 млн женщин [22]. Сексуальное насилие может случиться с любой женщиной, в любое время и в любом месте. Никто не гарантирован от этого типа нападения полностью [23].

В изнасиловании объектом преступления является половая свобода женщины как форма свободы и неприкосновенности вообще, т.е. возможность свободного выбора половых партнеров и вступления с ними в половые отношения. Преступник заставляет жертву подчиняться силой или угрозой неизбежной смерти, серьезной физической раны, чрезвычайной боли, похищения и т.п. Применительно к изнасилованию малолетних объектом преступления является также и половая неприкосновенность. Взаимосвязь понятий половой неприкосновенности и половой свободы раскрывается проф. В. Коняхиным следующим образом: «Половая неприкосновенность представляет собой элемент (часть) и гарантию половой свободы личности. Поэтому посягательство на половую неприкосновенность человека автоматически влечет нарушение его половой свободы» [24].

Актуальность проблемы встает со всей очевидностью не только потому, что изнасилование может быть произведено одним или несколькими мужчинами, но и потому, что оно может быть серийным, может совершаться и членами семьи в отношении детей и подростков [25]. В этом плане следует согласиться с мнением ученых о том, что неблагополучные социально-экономические условия и окружающая среда оказывают отрицательное влияние на здоровье женщины-матери, детей и особенно подростков, находящихся в периоде биосоциальной трансформации и являющихся биологически наиболее уязвимой частью населения, а потому представительницы низших социальных страт являются более уязвимыми относительно сексуальных посягательств [26].

Показательными является сравнительный анализ возрастных и гендерных параметров виктимности лиц относительно изнасилования, осуществленный российскими криминологами. Проведенные расчеты, учитывающие не только распределение потерпевших от убийств и причинения тяжкого вреда здоровью по возрасту, но и данные демографической статистики, показали, что наибольший индекс виктимизации — 2,5 — приходится на возрастную группу «свыше 30 до 40 лет», тогда как в группах «свыше 25 до 30 лет» и «свыше 40 до 50 лет» эти индексы составляют соответственно 2,2 и 2,4. Полученные данные резко отличают возрастную структуру этих лиц от потерпевших в результате изнасилования. Так, среди всех потерпевших в возрасте до 18 лет доля жертв изнасилования превышает вторую возрастную группу (от 18 до 25 лет) в 3,5 раза; в следующей возрастной группе — в 4 раза; в возрастных группах — от 25 до 40 лет — она, наоборот, в 3,5 раза меньше; наконец, в наиболее старших возрастных группах доля жертв изнасилования в 10 раз меньше, чем среди жертв убийств и тяжких телесных повреждений [27].

Викгимность пострадавших от сексуальных преступлений проявляется также в том, что они зачастую формируют то окружение, в котором развиваются негативные качества преступника. Профессиональная деятельность сексуальных насильников, как правило, отражает трудности общения этих лиц с окружающими и, в первую очередь, с людьми своего возраста. Поэтому в наиболее типичном варианте это работа уединенная, с ограниченным числом контактов с окружающими. Возможен обратный вариант, когда проявляется стремление к постоянному общению с окружающими, но в качестве «окружающих» выступают лица иной возрастной и гендерной группы. В последнем варианте распространены случаи, когда преступники под видом профессиональной деятельности стремятся к общению с интересующими их в сексуальном отношении объектами. Наиболее часто это педагогическая или иная другая деятельность в детских и школьных учреждениях.

В отношении проблематики виктимности несовершеннолетних, психологические особенности которых являются особенно важным виктимообразующим качеством [28], в мировой криминологической литературе чаще всего и наиболее подробно рассматривают случаи сексуальных действий и жестокого обращения с детьми. В этом видят серьезную социальную проблему, в частности в Германии, где ежегодно от 600 до 1000 детей бывают убиты своими родителями. По оценкам немецких экспертов, ежегодно можно встретить до 60 000 случаев жестокого обращения с детьми. По данным американских криминологов, более 50% из числа опрошенных лиц признали, что в детстве были жертвами различных преступных посягательств [29].

Жертвами жестокого обращения, являются, как правило, маленькие дети и дети дошкольного возраста. Среди детей, которые были зарегистрированы в 1997 г. как жертвы различными американскими агентствами по защите прав ребенка, больше 50% были младше 7 лет (из них приблизительно 26% моложе 4 лет). Приблизительно 27% жертв были детьми в возрасте от 8 до 12 лет; другие 23% были от 13 до 18 лет [30]. Жестокое обращение с детьми при этом рассматривается и как проблема медицинской деонтологии, так как при тяжелых ранениях именно врач принимает решение, должно ли признаваться это ранение следствием жестокого обращения или рассматриваться как несчастный случай [31].

Особенно большое внимание уделяется вопросам виктимизации детей в семьях [32]. Согласно выводам американских виктимологов, основанным на анализе статистических данных, дети в возрасте до четырех лет имеют больше шансов быть убитыми в семье, чем более старшие дети. Младенцы и маленькие дети с большей вероятностью будут убиты их матерями, чем их отцами. В три раза больше число случаев сексуального насилия над девочками, чем над мальчиками. Чернокожие дети в 1,5 раза чаще становятся жертвами физического оскорбления, в пять раз чаще, чем белые дети умирают от физического насилия или преступного пренебрежения. Случаи физического и сексуального насилия над детьми встречаются в 6 раз чаще в семьях с доходом менее 15 000 долл. США в год [33]. В противовес традиционным представлениям дети, родившиеся в браке, так же часто подвергаются жестокому обращению, как и внебрачные и приемные дети [34].

Часто преступники в детстве сами являлись жертвами жестокого обращения, негативный опыт которого они впоследствии переносят на своих и чужих детей. Особенно угрожающим считается положение в так называемых проблемных семьях, характерной чертой которых являются безработица, эксцессивный алкоголизм, большое количество детей и плохие жилищные условия. «Повышенная виктимность несовершеннолетних определяется не только их психофизическими качествами, но и их социальными ролями, местом в системе социальных отношений, положением, которое они занимают в семье» [35].

Семейное насилие над детьми имеет высокую латентность часто из-за страха детей перед родителями и уверенностью, что помощи ждать не от кого. Нередко трудно провести грань между насилием над ребенком и преступным пренебрежением, проявляемым в отношении беспомощного младенца [36]. Из чувства страха перед обидчиком или стыда перед друзьями и знакомыми, боязни осуждения или высмеивания, что типично для детской подростковой среды, ребенок не стремится к огласке происшедшего. Но внутренние переживания сказываются крайне негативно на его развитии. Ученые утверждают, что латентные случаи преступного насилия над детьми, особенно сексуального, психологически более травматичны, чем случаи, в которых дети распознавались как жертвы.

Не без влияния виктимологических разработок жестокое обращение с детьми рассматривается не только как уголовно-правовая, но как социальная проблема [37]. Здесь значение предупредительной стратегии, принципов профилактики выступает на первый план относительно возможностей пресечения преступления. В случае сексуального насилия над детьми глубокие и долго сохраняющиеся нарушения в развитии личности фиксируются реже, чем у взрослых. Прежде всего, это значимо для нормально развитых, растущих в обычных социальных условиях детей. Здесь, хотя и сравнительно нечасто, инициатива может исходить от ребенка и может иметь место род партнерских отношений. В таком случае криминологи требуют выяснить, ищет ли ребенок только сексуального партнера или старшего друга, с которым при определенных обстоятельствах можно вступить и в сексуальные отношения. Отмечаются также различия между случаями, в которых сексуальное переживание ребенка ограничивается только эксгибиционизмом взрослого, и тех случаев, в которых, например, отцы поддерживают со своими детьми сексуальные отношения в течение длительного времени [38].

Насилие обычно предполагает вовлечение ребенка в сексуальные отношения под действием силы, а также явных или скрытых угроз. Однако преступники могут использовать также и формы давления или влияния, чтобы достичь своей цели. Это может быть психологическая манипуляция, использование авторитета взрослого, зачастую непререкаемого для ребенка, внушение различных страхов и т.п.

Среди западных виктимологов господствующим является мнение о том, что уголовное судопроизводство, многочисленные беседы с ребенком о совершенном преступлении могут приносить ему больший вред, чем само преступление, поскольку судебное разбирательство снова и снова вызывает в памяти процесс преступления и кроме этого ставит ребенка в психологически трудное положение относительно окружающих. Поэтому одним из приоритетных направлений становится исследование вопроса о возможной «вторичной» виктимизации ребенка в процессе судебного разбирательства дела о преступлениях сексуального характера [39]. Отмечается, что здесь особенно необходима осторожность для предупреждения бестактного, грубого или пренебрежительного отношения, высказывания различных обвинений с их стороны, ибо отторжение жертвы ее ближайшим окружением, непонимание и осуждение с его стороны нередко способствуют ее десоциализации — уходу из дома, семьи, употреблению алкоголя, наркотиков, попадания в девиантную среду

В ювенальной виктимологии на Западе существует несколько теоретических моделей, объясняющих механизм детской виктимизации.

Наиболее распространенной является циклическая модель. Предполагается, что насилие по отношению к детям осуществляют преимущественно лица, сами бывшие в детстве жертвами насилия. Американский криминолог К. Дадж исследовал цикл развития агрессивных тенденций у ребенка, проанализировав социальные условия развития 309 четырехлетних детей в детских садах штата Теннеси и штата Индиана. Были взяты интервью у матерей, персонала, изучены психологические параметры детей, а также использовался метод прямого наблюдения. Было выявлено, что дети, которые подвергались физическому насилию в семье, были более агрессивны к другим детям: «индекс агрессии» для обиженного ребенка был на 93% больше, чем для других детей. Ребенок, ставший жертвой насилия в семье, был менее способен обработать информацию и решить проблемы межличностного общения в толерантной форме. К. Дадж полагает, и как нам представляется, небезосновательно, что модель агрессивного поведения, которая воспроизводится в раннем детстве, может экстраполировать на будущие действия агрессии, в том числе и в форме преступления против общества [40]. Виктимизация ребенка, таким образом, детерминирует криминализацию взрослого. Соответственно, задача виктимологической профилактики видится в том, чтобы разорвать этот порочный круг.

Далее можно назвать психопатологическую модель. Здесь подчеркивается роль характеристик самого молодого виктима в совершении насилия. Эта модель включает три особых подхода к проблеме жестокого обращения с детьми, которые условно могут быть охарактеризованы как: 1) психодинамическая модель; 2) модель психического заболевания и 3) модель черт характера.

Психодинамическая модель была представлена в работах С. Кемпа и Р. Хафера. Они стремились показать, что проблема психологической совместимости родителей и ребенка является важным фактором жестокого обращения с детьми. Второй подкод основан на предположении о том, что первичной причиной жестокого обращения с детьми является психическое заболевание кого-либо из родителей. Эта теория достаточно популярна на Западе в основном в кругах непрофессионалов, однако большинство специалистов-виктимологов относится к ней скептически [41]. Третий подход акцентирует внимание на определенных чертах личности насильника и жертвы без отношения к тому, как они приобретали эти черты (С. Робертсон, Ю. Далсодо и др.) [42].

Следующая модель разрабатывается в рамках традиционного криминологического интеракционизма. Ее создатели (X. Мартин) выделяют три основных фактора жестокого обращения с детьми:

1) роль ребенка, 2) случайные события и 3) структура дисфункционального семейства [43].

Одной из наиболее перспективных, на наш взгляд, является социолого-культурологическая модель (Н. Полянски и др.), которая рассматривает жестокое обращение с детьми в результате напряжений в обществе, которые являются первичными причинами злоупотребления. К ней могут быть отнесены следующие частные виды со— циовиктимологических моделей: 1) модель социального напряжения;

2) модель социального научения; 3) социально-психологическая модель; 4) психосоциологическая системная модель [44].

Первая модель исходит из суждения о том, что такие социальные факторы, как фактор недостатка образования, бедности, безработицы, профессиональной деятельности, связанной со стрессами, обусловливают жестокое обращение с детьми. Неспособность родителя или опекуна разрешать внешние проблемы приводит к агрессивному поведению в отношении ребенка. Модель социального научения подчеркивает неадекватность навыков воспитания родителей структуре социализирующих факторов. Социально-психологическая модель предполагает, что возникающее в семье психологическое напряжение проистекает из множества социальных и психологических факторов, включая семейные ссоры, безработицу, слишком большое число детей, включая нежелательных. Все эти факторы вызывают напряжение, которое заставляет индивидуума агрессивно реагировать на ребенка. Психосоциологическая системная модель описывает структуру взаимодействий в семье в рамках системного подхода. Если семья представляет собой разбалансированную систему, то негативное отношение к ребенку становится почти неизбежным [45].

Хотя вопрос о социально-стратовых детерминантах виктимизации детей в западной криминологической литературе остается открытым, все же большинство исследователей сходятся в том, что ребенок более виктимен в низших стратах. Оппоненты при этом ссылаются на большое число случаев, когда дети из состоятельных семейств подвергаются ежедневному психическому и физическому насилию, а в многодетных и малообеспеченных семьях, наоборот, окружены вниманием и заботой [46].

В качестве тенденции последних лет западные криминологи указывают на усиление степени виктимности детей выходцев из стран третьего мира. Так, в Великобритании насилие в отношении детей, мотивируемое расовыми предрассудками, с 1989 по 1996 г. увеличилось на 250%. Эта страна характеризуется одним из наиболее высоких в Западной Европе уровней преступности такого рода. При этом статистические данные свидетельствуют о том, что дети пакистанцев чаще всего страдают вместе с родителями в случае вандалистских нападений на их жилища и автомобили. Дети выходцев из стран Карибского региона и африканцы более других подвергаются открытым уличным нападениям. При этом полиция нередко или вовсе отказывала в помощи, или проявляла ее с недостаточным усердием, что также может рассматриваться как фактор виктимизации представителей этих социальных групп [47]. При том что само насилие полиции в отношении граждан составляет серьезную проблему, которая довольно часто обсуждается западными криминологами [48].

Вопрос о виктимности и виктимизации пожилых людей, людей старше 60 лет, как уже отмечалось, находится в центре внимания исследователей, несмотря на то, что в целом они в меньшей степени становятся жертвами преступлений, чем представители более молодого поколения, хотя и имеют потенциально высокую виктимность [49]. Во многом это связано с тем, что в развитых странах доля престарелого населения (свыше 65 лет) превышает 14% (в абсолютном выражении это 170 млн человек) [50]. Возникают новые отношения между старшим и молодым поколениями, меняется роль семьи и внутрисемейных взаимосвязей. Перед обществом встают задачи не только материального обеспечения групп населения старших возрастов (совершенствование и реформирование пенсионного обеспечения), но их медицинского и бытового обслуживания, развития геронтологических служб и учреждений. Поэтому вся проблематика, касающаяся геронтологических проблем, признается актуальной.

Прежде всего внимание западных виктимологов привлекают условия совершения против престарелых граждан таких преступлений, как ограбление и убийство. На эту возрастную группу, по данным полицейской статистики Германии, приходится убийств — 19,7%, ограблений — 15,9, попыток ограбления — 19,7% [51]. На каждые 100 000 жителей соответственно приходится совершенных убийств — 0,5, попыток ограбления — 8,2, совершенных ограблений — 30,8, тяжких телесных повреждений — 13,6. Аналогичная ситуация наблюдается и в США. Там, в первую очередь выделяется число женщин в возрасте свыше 50 лет (как жертвы изнасилования от 2 до 7%) [52].

Основания для того, чтобы старики становились жертвами в современном обществе совершенно очевидны. Прежде всего здесь следует назвать социальную изоляцию: разведенные, живущие отдельно овдовевшие или одинокие старые люди считаются особенно склонными становиться жертвами преступлений. Но нередко фактором виктимогенности становится и проживание стариков с более младшим поколением. Необходимость заботиться о них, угроза собственной безопасности ввиду возможного старческого слабоумия, а также претензии на материальные средства представителей старшего поколения в семье могут вызывать постоянное раздражение, которое порою разряжается в криминальные действия [53].

В соответствии с данной ситуацией сложилась характерная типология преступлений против этой группы. Так, например, ввиду их физической слабости они являются предпочтительными жертвами грабежа. Молодые грабители ищут себе для этой цели старых физически и душевно ослабленных, одиноких людей в качестве жертв [54]. В связи с их ограниченным радиусом передвижения и относительно стандартным стилем жизни представители этой группы особенно подвержены нападениям. Так, они должны использовать в основном общественный транспорт, в определенное время получают деньги в банке или на почте и в определенное время идут за покупками. Это подвергает их особой опасности стать жертвой воровства, взлома и ограбления. Преступления против пожилых людей зачастую могут иметь для них более серьезные последствия, чем аналогичные преступления для других видов жертв. Так, потеря имущества, особенно того, которое имеет ценность, связанную с воспоминаниями, семейной реликвии и т.п., может иметь чрезмерно сильное воздействие на пожилого человека. Потеря каких-либо материальных ценностей может существенно ограничить его контакт с внешним миром. Нужно иметь в виду и снижение иммунитета, пониженную регенерируемость тканей, другие физические особенности лиц старшего возраста, которые делают для них физическое насилие более опасным по своим последствиям.

Существует много мошенников разного вида (действующих под видом мастера, работника предприятия энергоснабжения для считывания показаний счетчика и т.д.), «специализирующихся» на стариках, и многообразные формы их обмана (например, при покупках и ремонте). В США в 1960—1970-е годы известно мошенничество с земельными участками в большом объеме, при котором старым людям спекулятивные фирмы предоставляли в качестве «поселений пенсионеров» земельные участки, которые им не принадлежали, предлагали непригодные к проживанию участки земли или многократно один и тот же участок. Западными виктимологами мошенничество оценивается как преступление, несущее с собой дополнительные угрозы старшему поколению по сравнению с другими слоями общества. Потеря сбережений, собранных за всю жизнь, может привести к глубокой депрессии, чреватой риском серьезного психического заболевания [55].

Если сравнивать наиболее уязвимые крайние возрастные группы — молодежь и пожилых людей, — то статистика заставляет делать вывод о большей степени виктимогенности первой группы. Люди в возрасте от 16 до 24 лет в 4 раза чаще становятся жертвами краж и в 3 раза более часто — жертвами угона транспортных средств, чем люди в возрасте старше 65 лет [56]. Видимо, контрвиктимизирующим фактором здесь выступает образ жизни пожилых людей, которые менее часто, чем молодые, выходят на улицу, что уменьшает риск кражи или уличного насильственного преступления, а также менее часто посещают различного рода опасные места, ночные клубы, питейные заведения. Возраст и жизненный опыт также позволяют старшим людям выбирать оптимальные варианты поведения с тем, чтобы избегать опасных ситуаций или находить позитивные формы реагирования на криминальные посягательства. Наиболее виктимогенной средой является для стариков семья, а не улица [57].

Однако, несмотря на то, что старики реже, чем представители молодежных возрастных групп становятся жертвами, виктимизация для них бывает тяжелее по своим последствиям. Виктимологи указывают на растущий страх перед преступлением. Он может стать самостоятельной фобией, хотя часто бывает не обоснован, в определен ном объеме иррационален и основывается на искаженных представлениях о преступности в средствах массовой информации. Однако в связи с осознанием стариками своей особой немощи и уязвимости он заполняет их полностью. Этот страх усиливает изоляцию и уязвимость. В итоге признается, что проблема виктимизации стариков заслуживает усиленного внимания, выходящего за рамки чисто статистического значения [58].

Суммируя сказанное, можно отметить, что уязвимость традиционно виктимогенных групп (женщины, несовершеннолетние, престарелые люди и т.п.) сохраняется и в условиях кардинальной трансформации социума, при этом степень виктимогенности увеличивается. Основными факторами здесь являются стимулируемые глобализацией процессы утраты личностью своей социальной идентичности, процессы крайней индивидуализации, граничащей с десоциализацией, девальвации нравственно-правовых, прежде всего общесоциальных ценностей.

В первую очередь эти аномические тенденции эволюции общества (Э. Дюркгейм) вызывают усиление виктимизации стариков и детей, уровень безопасности которых в большей степени, чем для представителей других социальных групп, определяется стабильностью семьи как социального института. Кризис в этой сфере, взаимное отчуждение людей, не только резко снижает защитный потенциал семейный отношений, но и нередко ведет к их прямой криминализации, жертвой которой в первую очередь становятся представители двух крайних возрастных групп. Данная тенденция характерна как для низших, так и для высших страт.

В несколько меньшей степени эти же процессы аномии влияют на темпы и направленность виктимизации лиц женского пола. Наряду с девальвацией семьи сильнейшее влияние на формирование виктимности женщин оказывает кризис моральных устоев общества. Секс-индустрия, легальная и нелегальная, стала одним из важнейших элементов глобальной экономики. В своей совокупности эти факторы стимулируют рост насилия против женщин. Поэтому не случайно, что во многом благодаря именно различного рода женским общественным движениям, виктимология за последние полтора-два десятилетия получила дополнительные импульсы к своему развитию.

---

1. Даль В.И. Толковый словарь. Т. 1. М., 1955. С. 535.

2. См.: Мендельсон Б. Указ. соч. С. 239—244.

3. См.: Hentig v.H. Указ. соч.

4. См., напр.: Ривман Д.В. Криминальная виктимология. СПб., 2002.

5. Опрос проводился в период 1999—2007 гг. Нами было опрошено более 100 признанных отечественных и зарубежных экспертов из числа ученых и сотрудников правоохранительных органов.

6. Heilbrun A. Criminal Dangerousness and the Risk of Violence. Lanham, New York, London, 1989. P. 113—188; Miethe T., Meier R. Crime and its social context: toward an Integrated Theory of offenders, victims, and situations. New York, 1994. P. 112—119.

7. РивманД.В. Криминальная виктимология. СПб., 2002. С. 44—45. См. также: Ривман Д.В., Устинов В.С. Виктимология. СПб.. 2000. С. 71—72.

8. На это прямо указывается в статье современных американских авторов: Dugan L., Аре! R. An exploratory study of the violent victimization of women: situational context // Criminology. 2003. Vol. 41. P. 21. Cp.: Maguire B., Radosh P. Introduction to Criminology. Belmont, 1999. P. 249—251.

9. Rennison C.M. Violent Victimization and Race. Washington: Bureau of Justice Statistics, (J.S. Department of Justice, 2001. P. 18—19.

10. См.: Гришин А.И. Уличная преступность и ее профилактика службой милиции общественной безопасности в условиях крупного города. Автореф. дисс... канд.юрид. наук. СПб., 1999. С. 20. Примерно такие же данные приводят российские криминологи относительно таких преступлений, как убийство и причинение тяжкого вреда здоровью: по данным Г.И. Чечеля среди пострадавших от этих преступлений мужчины составляют 69%, по данным Л.В. Франка — 61%, по данным ЭЛ. Сидоренко — 71% (см.: Сидоренко ЭЛ. Отрицательное поведение потерпевшего и уголовный закон. СПб., 2003. С. 54).

11. Miethe Т., Meier R. Crime and its social context: toward an Integrated Theory of offenders, victims, and situations. New York, 1994. P. 112.

12. Exner F. Kriminologie. Berlin, 1999. S. 123.

13. Преступность среди социальных подсистем. Новая концепция и отрасли криминологии / Под ред. докт. юрид. наук, проф. Д.А. Шестакова. СПб., 2003. С. 31—32.

14. Crowell ИЛ, Am W.B. Understanding Violence Against Women. Washington, 1996. P. 67.

15. Ibid.

16. CM.: Meier R.F. Understanding theories of criminal victimization // Crime and Justice: A Review of Research. Vol. 17. Chicago: University of Chicago Press, 1993. CM. также: Miethe T. Social differentiation in criminal victimization: A test of routine activities / Lifestyle theories. American Sociological Review 52: 184—194. Данный метод был предложен и разработан Дж. Гарофало.

17. См.: Tjaden A, Nancy Th. Full Report of the Prevalence, Incidence, and Consequences of Violence Against Women. Report from the National Institute of Justice and the Centers for Disease Control and Prevention. Washington, U.S. Department of Justice, 2000.

18. Navies Р., Francis Р., Jupp V. Victimisation: Theory, Research and Policy. N.Y., 2003. P. 49—51; Wallace H. Victimology: legal, psychological, and social perspectives. Boston, 1998. P. 134-136.

19. Население и глобализация. С. 291.

20. Криминальная глобализация экономики. Часть 2. Криминальное мировое хозяйство как система / Под редакцией Л.М. Тимофеева и Ю.В. Латова. С. 24.

21. Криминальная глобализация экономики. С. 24—25.

22. Wallace Н. Victimology: legal, psychological, and social perspectives. Boston, 1998. P. 122-123.

23. См.: Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. Ставрополь, 2002. С. 68-69.

24. Коняхин В. Насильственные действия сексуального характера // Законность. 2005. № 9. С. 7.

25. Могачев М.И. Серийные изнасилования. М., 2003. С. 44—47. Ср.: Crimes Against Children: Child Abuse and Neglect. Philadelphia, 2000.

26. Navies P., Francis P., Jupp V. Victimisation: Theory, Research and Policy. N.Y., 2003. P. 136. Ср.: Кудрявцев И.А. Психопатология и психология сексуальных агрессоров // Материалы 2-й Международной научной конференции. «Серийные убийства и социальная агрессия». 15—17.09.1998. Ростов н/Д, 1998; Ткаченко А.А. Социальные детерминанты аномального сексуального поведения // Очерки социальной психиатрии. М., 1988.

27. Лиманская И.В. Виктимологическая профилактика насильственных преступлений против личности. М., 2002. С. 18. Несколько отличаются от этих данных цифры, приведенные Д.В. Ривманом и В.С. Устиновым, хотя общая тенденция сохраняется (Ривман Д.В., Устинов В.С. Виктимология. СПб, 2000. С. 263). Характеристику возможностей личности к сопротивлению и реализации этой возможности в зависимости от возраста см.: Ривман Д.В. Виктимологические факторы и профилактика преступлений. Л., 1975. С. 59. Ср также с оценками западных криминологов: Navies Р., Francis Р., Jupp У. Victimisation: Theory, Research and Policy. N.Y., 2003. P. 47-49.

28. РивманД.В. Криминальная виктимология. СПб., 2002. С. 45. См. также: За— брянский Г.И. Изучение и предупреждение преступности несовершеннолетних. Краснодар, 1979; Григович И.Н. Синдром жестокого обращения с ребенком. Общие вопросы и физическое насилие. Петрозаводск, 2001; Мэмдем Дж. Г., Дамон Л. Групповая психотерапевтическая работа с детьми, пережившими сексуальное насилие. М., 1998; Сафонова Т., Цимбал Е.И., Иванова Н.А., Демьяненко И.И. Жестокое обращение с детьми. М, 1993; Статмэн П. Безопасность вашего ребенка. СПб., 1996; Пчелинцева Е.В. Коррекционно-профилактическая работа с дошкольниками, пережившими насилие. М., 2000; Утков П.Ю. Педагогические аспекты детской виктимологии. Мурманск, 2004; Шапиро Б.Ю., Сидоренкова Т.А., Либоракина М.И. Социальные работники за безопасность в семье. М., 1999.

29. Navies Р., Francis Р., Jupp V. Victimisation: Theoiy, Research and Policy. N.Y., 2003. P. 48.

30. Sgarzi /., McDevitt J. Victimology: a study of victims and their roles. New Jetsey, 2003. P.92.

31. Kempe C., Silverman F., Steele B., Droegemueller W., Silver H. The Battered-Child Syndrome // Journal of the American Medical Associatio. 1972. 181. P. 103—112.

32. Wallace H. Victimology: legal, psychological, and social perspectives. Boston, 1998. P. 175. Результаты исследования российских виктимологов позволяют сделать вывод о том, что случаи внутрисемейного физического насилия составляют примерно одну треть от случаев насилия в отношении несовершеннолетних. Кроме того, следует учитывать, что семейное насилие над детьми имеет высокую латентность часто из-за страха детей перед родителями и уверенностью, что помощи ждать не от кого (Галушко ДМ. Ювенальная викгимология: криминологические и социально-психологические проблемы. Автореф. дисс. ... канд. юрка, наук. Москва, 2003).

33. Understanding and Preventing Violence. Commission on Behavioral and Social Sciences and Education. Volume 1. 1993. P. 235—236.

34. Trube-Becker E. Gewalt gegen das Kind. Milnchen, 1987. S. 18.

35. Ривман Д.В., Устинов B.C. Викгимология. СПб., 2000. С. 70.

36. Эти вопросы специально исследовались в следующем издании: Crimes Against Children: Child Abuse and Neglect. Philadelphia, 2000.

37. Cain M. Orientalism, Occidentalism and the Sociology of Crime // Victimology. N.Y., 1994. P. 82-96.

38. Morgan J., Zedner L. The Victim’s Charter A New Deal for Child Victims? // The Howard Journal. 1992. 31. P. 294—307. Современными американскими викгимо— логами трактуется как жестокое обращение с детьми также и разрешение ребенку просматривать порнографические фильмы (Wallace Н. Victimology: legal, psychological, and social perspectives. Boston, 1998. P. 171).

39. Trube-Becker Е. Gewalt gegen das Kind. Miinchen, 1987. S. 29—31. Cp.: Ведерникова O.H. Современные тенденции развития ювенальной юстиции за рубежом // Российская юстиция. № 6. 200S. С. 43—47; Урбанович Н.Д. Соблюдение норм международного права по уголовным делам о преступлениях несовершеннолетних // Российская юстиция. № 6. 2005. С. 65—69.

40. См.: Dodge КА., Bates J.E., Pettit G.S. Mechanisms in the Cycle of Violence // Science. 1990. № 3. Cp.: Ривман Д.В., Устинов B.C. Виктимология. СПб., 2000. С. 70—71. Интересные данные о зависимости между возрастом потерпевшего и мотивацией его провокационного поведения приводятся и анализируются в работе ЭЛ. Сидоренко (Сидоренко Э.Л. Отрицательное поведение потерпевшего и уголовный закон. СПб., 2003. С. 57).

41. Wallace Н. Victimology: legal, psychological, and social peispectives. Boston, 1998. P. 175.

42. Debordo J.D. Protective Casework for Abused Children // Children. 1963. P. 213— 218; Wallace H., Roberson C. Principles of Criminal Law. N.Y., 1996.

43. Martin H.P. The Abused Child. Cambridge, 1976.

44. Polonsky N., Chambers M., Buttenwieser E. An Anatomy of Child Neglect. Chicago, 1981.

45. Ср.: Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. Ставрополь, 2002. С. 9-11.

46. Wallace И. Victimology: legal, psychological, and social perspectives. Boston, 1998. P. 179—183. По данному вопросу см. также: J Reiss A., Roth. Understanding and Preventing Violence. Washington, 1993. P. 221—255.

47. Navies P., Francis P., Jupp V. Victimisation: Theoiy, Research and Policy. N.Y., 2003. P.49.

48.'Этому вопросу специально посвящено следующее систематическое исследование криминологического характера: Chevigny Р. Edge of the Knife. Police Violence in the Americas. N.Y., 1995.

49. Ривман Д.В., Устинов B.C. Виктимология. СПб., 2000. С. 71.

50. См.: Хиясный Э.К. Старение населения ЕС // Европейский союз на рубеже веков. Пробл.-темат. сб. № 3. М., 2000. С. 167—193. Ср.: Макарян А.С. Глобализация и человеческий потенциал. М., 2003. С. 82—83.

51. Приблизительно сходные данные приводят российские виктимологии. Так, по данным исследований, проведенных под руководством Д.В. Ривмана, среди жертв уличных преступлений 25% составляют лица пожилого возраста, около 20% — лица среднего возраста;, несовершеннолетние — около 10% (Гришин А.Н. Уличная преступность и ее профилактика службой милиции общественной безопасности в условиях крупного города. Автореф. дисс... канд. юрид. наук. СПб, 1999. С. 20).

52. Sourcebook of Criminal Justice Statistics. N.Y., 1991. P. 263.

53. Wallace И. Victimology: legal, psychological, and social perspectives. Boston, 1998. P. 198-199.

54. Schneider H. Kriminologie. Berlin, 1987. S. 710.

55. Wallace Н. Victimology: legal, psychological, and social perspectives. Boston, 1998. P. 201.

56. Navies P., Francis P., Jupp V. Victimisation: Theory, Research and Policy. N.Y., 2003. P. 63.

57. Wallace H. Victimology: legal, psychological, and social perspectives. Boston, 1998. P. 195-196.

58. Систематическое и всестороннее исследование данной проблемы см. в следующем издании: Bonnie R. Elder mistreatment: abuse, neglect, and exploitation in an aging America. Washington, 2003.