<…>

ГЛАВА V. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СЛЕДСТВЕННОЙ ТАКТИКИ

Среди криминалистов давно уже получила признание мысль о необходимости разработки таких тактических приемов, которые, учитывая психические закономерности, давали бы возможность с наименьшей затратой сил, максимально быстро и эффективно решать задачи расследования.

За последние годы наша литература пополнилась работами, в которых содержится немало такого рода рекомендаций. Однако нельзя не заметить, что они носят по преимуществу частный характер, относясь к отдельным следственным действиям и строго определенным ситуациям расследования.

Отсутствие общих принципов построения эффективных тактических приемов, основанных на психологических закономерностях, обедняет следственную тактику, превращая ее лишь в систематическое собрание частных приемов и методов производства отдельных следственных действий.

Поэтому, говоря о психологических основах тактики, нельзя сводить их к факторам, учитываемым при проведении допроса, очной ставки, опознания, обыска, осмотра, эксперимента и розыска.

Речь должна идти в первую очередь об исходных психологических положениях, которые служат основой для разработки любых тактических приемов, предопределяют их эффективность, целесообразность, правомерность и допустимость.

Ясно, что психологические особенности отдельных следственных действий не могут служить психологической основой тактики в целом. В таком качестве выступают более общие проблемы, к числу которых относятся: психологические основы организации и планирования следственной работы, принципы построения оптимальной стратегии следователя в конфликтных ситуациях, пределы психического воздействия в процессе расследования, изучение личности в процессе расследования.

§ 1. ПСИХОЛОГИЯ ОРГАНИЗАЦИИ И ПЛАНИРОВАНИЯ СЛЕДСТВЕННОЙ РАБОТЫ

Мыслительная работа следователя находит наиболее обобщенное выражение в версиях и планах.

Версия — это предположение о прошлых событиях, план — это предположение о событиях будущего. Первое есть мысленное отражение возможных действий преступника и иных обстоятельств, по поводу которых ведется расследование, второе — мысленное отражение собственных действий следователя, намечаемых для выяснения этих обстоятельств и выполнения иных задач расследования. Сопоставляя умственную работу следователя и врача, можно сказать, что версия является как бы вероятным диагнозом болезни, а план расследования — программой дальнейшего исследования и лечения больного.

Содержание плана расследования определяется характером версий, хотя планирование возможно и тогда, когда версий уже не существует, все обстоятельства дела достоверно установлены, но следователю предстоит еще большая работа, в том числе и та, которая вообще не связана с построением и проверкой версий (обеспечение возмещения ущерба, принятие мер пресечения, систематизация материалов дела и ознакомление с ними участников процесса, составление обвинительного заключения, профилактические мероприятия и пр.).

Планирование — это мысленный процесс, определяющий порядок, последовательность и ожидаемые результаты предстоящих действий. «С психологической точки зрения планирование человеком предстоящей деятельности заключается в том, что он умственно намечает пути, способы, средства и сроки выполнения определенных действий, разрешающих частные задачи, приводящие в конечном счете к достижению поставленной цели. Таким образом, в процессе планирования предварительно создается деятельность в представлениях, которая позднее осуществляется в реальных действиях».

Планирование — атрибут человеческого мышления, предпосылка любой сознательной деятельности, необходимое условие эффективной организации любого вида труда. Невозможно без планирования и расследование преступлений. Поэтому понятно внимание криминалистов к вопросам организации и планирования следственной работы.

Вместе с тем нужно сказать, что далеко не все намечаемые действия могут планироваться. Незнакомые следователю виды деятельности не поддаются планированию. Так, если следователь не знаком, скажем, с технологией кожевенного производства, то он лишен возможности планировать какие-либо мероприятия, связанные с исследованиями в этой области. Не планируются также и хорошо освоенные, закрепившиеся в навыках и умениях действия.

Однако огромное количество ситуаций складывается таким образом, что предстоящие действия известны следователю, но в них имеются элементы новизны и неясности, которые необходимо обдумать, наметить определенное решение, выбрать наилучший вариант поведения, систему тактических приемов, приспособиться к наличным условия и обстоятельствам.

Известно несколько видов планирования следователем своей работы.

В зависимости от периода и сроков деятельности, охватываемой планом, различается перспективное и текущее планирование. Первый вид предусматривает выяснение наиболее общих вопросов, решение отдаленных задач и основные направления расследования. Второй охватывает работу на ближайшее время, решение текущих вопросов. Так, розыск имущества, обеспечивающего возмещение ущерба по делу, может быть вынесен в перспективный план, а такие мероприятия, как производство обыска у обвиняемого, проверка наличия денежных вкладов, предусмотрены текущим планом на ближайшее время.

В ряде случаев следователю приходится действовать по плану, принятому на короткое время, откладывая разработку более общего перспективного плана. Это дало повод некоторым криминалистам утверждать, будто план расследования вообще составляется лишь после производства первоначальных следственных действий, ибо до этого следователь не имеет в своем распоряжении необходимых данных. Однако составление развернутого письменного плана, который имеют в виду в этом случае, действительно требующее более полной информации, не единственная форма планирования. Каждая ответственная работа и неотложные первоначальные мероприятия в том числе требуют продуманного плана и фактически производятся по плану, хотя далеко не всегда удачному.

По степени детализации и конкретности различаются схематические и детальные планы. Чем меньше предстоящая деятельность обеспечена необходимыми данными, чем больше пробелов в информации об условиях, в которых придется действовать следователю, тем труднее наметить конкретный, детальный план. Приходится предусматривать более общие схемы, допускающие несколько вариантов поведения в зависимости от сложившейся обстановки. В этих случаях может быть намечена общая линия поведения — стратегия с тем, чтобы тактика отдельных операций и приемов уяснилась и уточнилась в ходе их исполнения по мере поступления информации.

По широте планирования, объему охватываемой планом работы различается планирование отдельного следственного действия, планирование системы мероприятий, направленных на решение промежуточных задач (например, выявление подозреваемого, отыскание каналов сбыта похищенного), планирование расследования по конкретному делу и, наконец, сводное планирование, предусматривающее всю работу по делам, находящимся в производстве следователя, а также сопутствующие формы его деятельности (изучение состояния преступности на участке, правовая пропаганда, самообразование и пр.).

Для следователя по-своему важны все эти виды планирования. Пренебрежение к любому из них затрудняет реализацию других.

Соотношения различных видов планирования отражает взаимосвязи и переходы приемов в операции, операций в действия, действий в деятельность и отдельных видов деятельности в общий поток поведения. На практике нередко составляется несколько планов на различные действия или виды деятельности, каждый из которых порознь вполне реален, но вместе они оказываются невыполненными. Несовместимость и противоречивость планов оказывается порой неразрешимой проблемой для следователя, в производстве которого скапливаются несколько дел, требующих параллельной работы.

Печальное зрелище являет собой следователь, заваленный делами и не успевающий в срок ни по одному из них только из-за того, что он не осознает противоречий между своими планами и не умеет «свести концы с концами». Объединение и увязка планов, их интеграция и координация — важная часть планирования.

<…>

Одним из крупных достижений научной организации труда за последние годы является так называемая система сетевого планирования. Она позволяет оптимально связывать деятельность различных исполнителей и даже коллективов, участвующих в решении общей задачи, выявлять неувязку и несогласованность их планов, своевременно обнаруживать и устранять «узкие» места подобной кооперации, контролировать ход работы и активно влиять на него. Сетевые графики — вещь вполне применимая при расследовании, для планирования работы следственных бригад и даже индивидуальной работы по большим и сложным делам.

В психологии труда сложный процесс планирования рекомендуется строить по этапам, которые полезно освоить и следственным работникам.

Первый этап — ориентировочное планирование. На этой стадии предварительно осознаются, взвешиваются и оцениваются возможности решения задачи, достижения поставленной цели. Если достижимость цели и выполнимость необходимых действий установлена, наступает следующий этап — организационное планирование. Здесь уже обдумываются все условия и организационные формы предстоящей деятельности (время, место, участники, оснащение и пр.). После решения организационных вопросов переходят к планированию исполнения, то есть мысленному построению деятельности из составляющих ее компонентов: приемов, операций, действий. Эти компоненты согласуются с промежуточными целями, отбираются по возможным результатам, сопоставляются по признакам одновременности, последовательности, логической зависимости и иным характеристикам и, наконец, объединяются в единую систему будущего поведения.

В дальнейшем происходит допланирование — постоянное дополнение и уточнение плана. Поскольку его отдельные фрагменты были обозначены в общем виде, то детализируются они позднее, накануне или в ходе исполнения. Например, в плане предусматривается допрос подозреваемого, но когда, где, как, с применением каких приемов и использованием каких доказательств его провести, все это намечается уже при подходе к допросу.

Пытаться составить исчерпывающий план расследования от возникновения дела до полного его завершения бесполезно. Планированием каждый раз охватывается какая-то стадия работы, в ходе исполнения которой план непрерывно дополняется новыми наметками, вытекающими из достигнутых результатов. В связи с этим происходит перепланирование, то есть вносятся изменения в ранее составленный план. Необходимость в этом постоянно возникает, когда обнаруживаются ошибки в первоначальном плане действий, выявляются ранее непредусмотренные обстоятельства либо открываются новые возможности, более экономичные средства и пути достижения поставленной цели, отпадает необходимость в выполнении ранее намеченных мероприятий.

Одной из обязательных сторон психической деятельности следователя является планирование самоконтроля.

Под самоконтролем понимают сознательные процессы, которые состоят в том, что следователь, учитывая цель и намеченный план работы, следит за собственными действиями и их результатами, сопоставляет их с тем, что планировалось и предполагалось достигнуть, и на этой основе регулирует свою дальнейшую деятельность. Связь самоконтроля с регуляцией своих действий базируется на учете и самоучете выполняемой работы, устойчивом внимании и наблюдении за ее ходом, а также своевременной реакции на изменение ситуации, допущенные ошибки и нежелательные отклонения, систематической оценке результатов своих действий. При планировании самоконтроля в процессе расследования необходимо предусматривать его непрерывность и вариативность.

Контроль и самоконтроль обеспечивается многочисленными указаниями уголовно-процессуального законодательства и, в частности, установленным порядком допроса, оформления протоколов следственных действий и прочее. Некоторые контрольные операции непосредственно включены в исполнительную деятельность, являются тактическими приемами следственных действий (например, криминалистические правила обязывают при производстве обыска или осмотра регулярно следить за полнотой и тщательностью поисков).

Однако наряду с таким непосредственным (сопровождающим) самоконтролем, который осуществляется в ходе следственного действия для его корректировки, необходим самоконтроль как самостоятельная операция, предпринимаемая для регуляции дальнейших действий. Эта умственная работа, тесно связанная с оценкой доказательств, должна носить характер и текущий (при осмысливании и оценке материалов расследования), и периодический (через определенные промежутки времени с предупредительной целью), и эпизодический (после выполнения узловых задач, при изменении ситуации и оперативной обстановки по делу).

В планировании как психической деятельности не последнюю роль играет форма плана. Он может быть мысленный и письменный, словесный и графический.

Полагая, что единственной формой плана следственной работы является письменная, иногда требуют составления письменных планов на все случаи жизни и предлагают для этого искусственные, усложненные схемы. Между тем планирование — дело творческое и в значительной степени индивидуальное. Формы планов зависят от памяти, опыта, навыков, привычек и иных особенностей личности следователя, сложности, объема и отдаленности планируемой работы, состава исполнителей, необходимой точности согласования их действий, количества промежуточных и подготовительных мероприятий и так далее.

План работы следователя — не отчетный документ, а средство организации собственной работы, поэтому одним из основных его достоинств является удобство пользования. Техника составления письменных планов достаточно обстоятельно освещена в криминалистической литературе.

Несколько психологических соображений о роли графических схем как наглядного компонента планирования было высказано в данной работе, когда речь шла о воображении следователя. К этому можно добавить, что графические схемы помогают обобщать, классифицировать, приводить в систему, устанавливать связи и взаимоотношения, выделять главное и второстепенное, наращивать, усваивать и оценивать доказательственный материал, а также моделировать предстоящую работу. Используя различные изобразительные средства (условные знаки, фигуры, стрелки и пр.), удобно графически представлять планируемую работу как в статике, по состоянию на определенные контрольные даты, так и в динамике, в обобщенном виде, во взаимодействии всех участников расследования. А в сложных случаях это бывает совершенно необходимо.

Рассмотрим теперь психологические требования, которым должен удовлетворять план работы.

Первейшим из этих требований является максимальная обоснованность плана имеющейся в распоряжении следователя информацией относительно существенных компонентов будущего действия:

• условий предстоящей работы,
• участников,
• препятствий,
• способствующих факторов,
• ожидаемых событий.

Обоснованностью обеспечивается другое требование — реальность, выполнимость плана. Он должен исходить не из благих пожеланий, а из точного расчета и учета реальных возможностей. Обязательным требованием является индивидуальность плана, его пригодность именно для данной работы, для расследования определенного дела или группы дел. Неповторимость каждого расследуемого события делает невозможным использование планов-шаблонов, требует конкретности плана, достаточной степени детализации, которая может достигаться постепенно, по мере продвижения к той или иной цели.

Вместе с тем план не должен представлять собой окаменелой догмы. Необходимо, чтобы он отвечал требованиям гибкости и подвижности, что обеспечивается достаточным количеством заранее продуманных вариантов поведения в зависимости от того или иного оборота дела. Это делает план пригодным к перестройке на ходу, помогает следователю обеспечить непрерывность планирования. Следователь строит, уточняет, дополняет и изменяет свои планы, постоянно и ежедневно, а не только, когда составляется письменный план на том или ином этапе работы.

Важным требованием, предъявляемым к плану, является его последовательность; согласованность и взаимосвязь отдельных его частей по месту, времени, исполнителям, ожидаемым результатам и иным показателям.

Последовательность тесно связана со стройностью плана. Причем последовательность и стройность не предполагают повторения в плане хронологической или логической последовательности расследуемого события. Исследование не может механически повторять стадии развития преступной деятельности, выясняя сперва причины и условия, породившие преступление, затем приготовительные действия, потом исполнение преступления и, наконец, его сокрытие и использование плодов преступления.

Порядок исследования зависит от исходных данных, тех признаков преступления, от которых отправляется следователь. Иногда расследование сохраняет временную очередность происшедших событий, иногда оно двигается в обратном порядке, иногда развертывается по логике совершенного преступления, отвлекаясь от хронологической последовательности.

<…>

Выполнение работы в кратчайшее время и к определенному сроку служит одним из основных показателей успешности расследования. Планируемая работа должна быть рассчитана по своей продолжительности; должна быть составлена смета потребного времени, которая сопоставляется с наличным фондом часов, дней, недель, месяцев, то есть общий бюджет времени «по приходу и расходу». Такой учет и нормирование — обязательная сторона планирования.

Следователю необходимо беречь и уплотнять время, используя даже малые отрезки свободного времени для небольших работ. Нужно распределять занятия так, чтобы они по своей трудности и важности соответствовали особенностям отведенных для этого часов. Нерационально выполнять тяжелую умственную работу в часы наибольшего утомления или читать газету утром, когда голова свежа. Планировать занятия нужно с учетом кривой продуктивности работы: втягиваться на легком материале и переходить к сложному, когда почувствуешь себя достаточно «разогретым».

Важным средством экономии времени и повышения производительности труда является разумное чередование работы и отдыха, поддержание рабочей обстановки в служебном помещении, соблюдение определенного ритма в работе и такое распределение занятий, при котором переход от одного вида к другому давал бы известный отдых, способствовал сохранению работоспособности.

Экономичность предполагает минимальную затрату сил и средств для достижения поставленной цели. По-разному может решаться возникшая перед следователем задача. В одном случае нужный результат достигается двумя-тремя следственными действиями, а в другом — допросом большого числа людей, изучением многих документов, что требует огромного расхода энергии. Ясно, что второй путь не является оптимальным при наличии первого, если достигаемый результат будет удовлетворять тем же самым требованиям. Принцип экономичности и эффективности имеет особое значение в расследовании с учетом свойственных этому виду деятельности элементов борьбы.

§ 2. АНАЛИЗ КОНФЛИКТНЫХ СИТУАЦИЙ В ПРОЦЕССЕ РАССЛЕДОВАНИЯ

Наличие элементов борьбы и противодействия в процессе расследования ставит вопрос о психических механизмах поведения участвующих в деле лиц, отстаивающих различные интересы. Тактическая ситуация расследования может носить конфликтный и бесконфликтный характер.

Бесконфликтная ситуация характеризуется полным или частичным совпадением интересов участников взаимодействия, отсутствием противоречий в целях, к достижению которых направлены их усилия на данном этапе расследования.

Такое положение складывается, когда следователь имеет дело с добросовестным участником процесса, готовым сообщить все необходимые сведения либо выполнить требуемые действия (опознать искомый объект, выдать нужный документ). В таких случаях основной тактической задачей является сохранение бесконфликтного характера отношений и оказание посильной помощи другой стороне в выполнении указанных действий (припоминание забытых фактов, отыскание требуемой вещи и т.п.).

Ситуации конфликтов различной длительности и остроты возникают тогда, когда между участниками процесса складываются отношения соперничества и противодействия.

В ходе расследования конфликтные отношения чаще всего складываются между следователем, с одной стороны, и недобросовестным, заинтересованным в деле свидетелем или потерпевшим, недобросовестным подозреваемым или обвиняемым, который может быть и виновным, и невиновным, с другой.

Известно, например, что, будучи ошибочно заподозрены или привлечены к уголовной ответственности, некоторые люди избирают позицию (линию поведения), затрудняющую установление истины, а иногда по тем или иным мотивам сознательно мешают в этом следователю. Для конфликта типично такое положение, когда стороны объективно стремятся к противоположным целям и при планировании своих действий учитывают возможные действия противной стороны, взаимно создают трудности и помехи, чтобы обеспечить себе выигрыш.

В исследовании любых конфликтов, включая и те, которые свойственны процессу расследования, нужно различать по крайней мере две стороны: внешнюю и внутреннюю.

С внешней стороны конфликт представляет собой реальное соперничество двух сил, противодействие друг другу участников расследуемого дела.

С внутренней стороны конфликт предстает перед нами, во-первых, как соотношение различных информационных систем, как определенная взаимосвязь субъектов, принимающих, сообщающих и использующих информацию друг о друге, и, во-вторых, как двустороннее решение взаимосвязанных и взаимоопределяющих мыслительных задач, лежащих в основе поведения «противников» и направляющих ход реальной борьбы.

Конфликтные ситуации бывают двух видов: со строгим соперничеством, когда интересы диаметрально противоположны и выигрыш одной стороны означает проигрыш другой, и с нестрогим соперничеством, когда скрещиваются не столь противоположные интересы. В наиболее общем виде конфликт является предметом исследования в теории игр. Используя математический аппарат и вероятностные закономерности, теория игр отыскивает такие правила поведения в конфликтных ситуациях, которые были бы наилучшими, устанавливая оптимальную стратегию для каждой из сторон.

Большинство конфликтных, ситуаций, возникающих в процессе расследования относится к второму виду и чаще всего являются результатом неправильно понятых интересов. Например, обвиняемый, желая уклониться от ответственности за совершенное преступление, дает ложные показания или следователь добивается признания вины от невиновного. Осознание участниками процесса общественных интересов и подлинных интересов личности нередко устраняет такое соперничество, «снимает» конфликт.

В процессе расследования зачастую решаются две противоположные, но взаимосвязанные и взаимоопределяющие задачи. Лицо, совершившее преступление, учитывая возможность использования следователем тех или иных способов и приемов, старается затруднить их применение, уклониться от ответственности (утаить истину). В свою очередь следователь, учитывая возможные способы совершения и сокрытия преступления, старается установить скрываемые факты, нейтрализовать сопротивление заинтересованных лиц, обеспечить наказание виновного.

Таким образом, участник каждой стороны стремится мыслить за другого. При этом успех зависит от полноты и точности осведомленности одного о другом.

Чтобы успешно, разумно и правомерно воздействовать на людей, нужно знать и учитывать сложные психические закономерности, определяющие позицию участников процесса и в первую очередь тех, кто явно или скрыто противостоит следователю.

В психологическом анализе конфликтных ситуаций расследования на первый план выдвигается вопрос о том, как рассуждают и принимают решения соперничающие стороны. В психологии такая мыслительная работа обозначается термином «рефлексия», то есть размышление, связанное с имитацией мыслей и действий противника и анализом собственных рассуждении и выводов.

Чтобы раскрыть психологическую сторону тактических расчетов и комбинаций, представим себе такой эпизод: следователь предпринимает розыск преступника, скрывшегося с места совершения преступления. Наиболее вероятно он мог уйти двумя путями: один из них («А») удобнее для движения, но проходит по людным местам и поэтому опаснее, другой («Б») труднее, но менее опасен. Преследуемый рассуждает так: «Путь «Б» надежнее «А», поэтому я выбираю путь «Б».

Следователь, оценивая обстановку, должен воспроизвести ход рассуждения преступника: «Он знает, что путь «Б», для него надежнее, чем путь «А», и потому выбирает «Б» — значит я должен его преследовать по этому пути».

Однако, если преступник не уступает следователю в рефлексии», он может рассуждать так: «Следователь полагает, будто я, зная, что путь «Б» надежнее, двинусь по нему и станет преследовать меня по этому пути. Значит, я выбираю путь «А».

Если следователь превосходит преступника в рефлексии, он, воссоздав мысленно ход его рассуждении и их результат, примет соответствующее решение и захватит разыскиваемого. Но может случиться и так, что преступник «переиграет» следователя в этом соревновании, более точно и на более высоком уровне имитируя решение своего противника.

Преимущество в рефлексивных рассуждениях позволяет следователю не только предвидеть поведение своего соперника, регулируя тем самым и собственное поведение, но и активно влиять на его рассуждения, формировать у него основания для принятия желательного следователю решения.

<…>

Противодействие, оказываемое заинтересованными в результатах расследования лицами, с целью добиться выигрыша или не дать «победить» следователю, может быть пассивным (неоказание помощи, невыполнение требуемых действий, несообщение запрашиваемых сведений, невыдача искомых предметов, неявка по вызову, умалчание и отказ от дачи показаний) либо активным (дача ложных показаний, обман, сокрытие и уничтожение нужных предметов, уклонение от явки, создание инсценировок и лжедоказательств, подстрекательство к даче ложных показаний, склонение к неповиновению и прямое сопротивление следователю).

Для преодоления противодействия следователю необходимо в совершенстве владеть техникой психологической борьбы, чтобы, применяя лишь те методы, которыми допустимо пользоваться в процессе расследования, успешно противостоять уловкам заинтересованных лиц.

В наиболее общем виде эти методы формулирует праксеология — новая отрасль науки об организации эффективной деятельности, использующая данные психологии, логики и других областей научного знания.

<…>

§ 3. О ПСИХИЧЕСКОМ ВОЗДЕЙСТВИИ В СЛЕДСТВЕННОЙ ТАКТИКЕ

Воздействие следователя на психику участвующих в деле лиц является одним из основных элементов следственной тактики. Но эту сторону тактики чаще всего обходят молчанием, а иногда даже высказывают мнение о недопустимости какого бы то ни было психического воздействия со стороны следователя на участвующих в деле лиц.

Несостоятельность подобного мнения очевидна. Следователь постоянно влияет на людей своими властными предписаниями, воспитательными мерами, процессуальными средствами принуждения. Без этого немыслимо решение задач уголовного судопроизводства. Сложность здесь состоит в том, чтобы определить, какие приемы воздействия допустимы, правомерны, а какие представляют собой психическое насилие, несовместимое с принципами советского уголовного процесса.

Правомерное воздействие отличается от психического насилия наличием у подвергающегося воздействию лица свободы выбора той или иной позиции.

Правомерное психическое влияние само по себе не диктует конкретное действие, не вымогает показание того или иного содержания, а, вмешиваясь во внутренние психические процессы, формирует правильную позицию человека, сознательное отношение к своим гражданским обязанностям и лишь опосредствованно приводит его к выбору определенной линии поведения (добровольность выбора отличает, например, допрос, направленный на получение правдивых показаний, от домогательства признания).

При насилии же человек существенно ограничен или вовсе лишен возможности выбирать для себя линию поведения. Она предопределена альтернативой, которую ставит лицо, производящее расследование. При этом угрожающий вред становится нередко главным побудителем. Единственное средство, позволяющее избежать угрозы, подследственный видит в том, чтобы выполнить продиктованное следователем.

Если, например, подозреваемому заявляют, что в случае отрицания вины он будет арестован, а в случае признания оставлен на свободе, то независимо от реальности подобных обещаний и угроз действия следователя носят характер психического насилия.

Насилием является и обещание предоставить какие-то льготы или отменить испытываемые человеком лишения в вознаграждение за желательное следователю поведение.

При этом вовсе не обязательно, чтобы требования следователя сопровождались угрозами или обещаниями. Сама обстановка расследования может оказаться такой, что подследственный видит лишь один выход из создавшегося положения. А в состоянии волевого упадка и растерянности люди подчас в большей степени поддаются мотивам настоящего времени, которые оказываются сильнее отдельных представлений о будущем.

Иногда всякое воздействие, всякое влияние одного человека на другого именуют внушением. Вряд ли можно согласиться с такой точкой зрения.

Внушение имеет место, когда субъект принимает определенную идею без критики и следует ей автоматически. Для советского уголовного процесса подобная форма влияния на людей неприемлема. Снижая или выключая сознательный волевой контроль со стороны участвующих лиц, следователь всегда рискует толкнуть их на объективно неправильный образ действий, который в силу увлеченности или предубеждения лишь представляется ему соответствующим истине, не являясь в действительности таковым.

Именно поэтому должна быть решительно отвергнута идея о возможности применения гипноза в процессе доказывания2. Эта идея получила широкое распространение за рубежом. Мысль о возможности использования гипноза при расследовании высказывалась и в нашей печати.

Гипнотическое внушение наиболее сильная форма психического насилия, несовместимая с нашими нравственными и правовыми принципами.

Правомерное воздействие должно прежде всего побудить человека к сознательному пересмотру своей позиции, противоречащей общественным интересам и целям правосудия.

Переход от запирательства к откровенности, от лжи к правде, от противодействия к содействию всегда сопряжен с большими психологическими трудностями. Следователь обязан помогать заинтересованным лицам сделать этот шаг, устранить препятствующие этому внутренние тормоза, используя законные методы психического воздействия.

Наш уголовный процесс в качестве основной формы воздействия предполагает метод убеждения. Сказанное отнюдь не превращает следователя в моралиста-проповедника, который действует лишь увещеванием и уговорами (вряд ли, например, целесообразно доказывать вору-рецидивисту, что воровать грешно). Следователь обычно не только убеждает, но и переубеждает человека, а это задача более сложная и обширная, выполнимая в процессе расследования лишь отчасти, в тех пределах, которые необходимы для установления истины по делу.

Убедить человека дать правдивые показания или выполнить необходимые действия — значит доказать ему бессмысленность и вредность иной линии поведения.

Однако отсюда вовсе не следует, что производящий расследование должен прежде всего доказать совершение данным лицом преступления, ибо обвиняемый может быть и невиновен или, будучи виновен, не изобличен достаточным количеством доказательств, а недостаточность уличающих доказательств (чаще всего в отношении подозреваемых), конечно, не устраняет возможности и необходимости получения правдивых показаний, побуждая подследственного к добросовестному поведению в ходе расследования.

Конечно, убеждение является наиболее эффективным при полной доказанности преступления, бесспорности вины, при наличии совокупности серьезных уличающих доказательств. Здесь человек из логических соображений подтверждает очевидную для всех истину.

Однако не всегда предъявление доказательств, совокупность которых убеждает других, так же воспринимается и обвиняемым.

Он может считать, что этих доказательств недостаточно, какими бы вескими они не казались следователю. Значит, нужно искать другие доказательства, способные убедить данное лицо, или убедительнее интерпретировать имеющиеся. Убеждение зачастую не достигает своей цели потому, что истинное значение доказательственных фактов не излагается с должной доходчивостью.

Не всегда нужно пытаться вложить в голову убеждаемого законченную идею. Иногда целесообразнее сначала высказать лишь предположение, затем подтвердить его полноценными доводами. Подведенный исподволь к определенной мысли человек, воспринимает ее как результат своего собственного разумения, а не взгляд, навязанный извне.

При этом нужно предвидеть все возражения, быть готовым их рассмотреть и опровергнуть. Обвиняемый, видя, что его доводы следователем не опровергаются, может подумать, что тот сомневается в силе собственных положений.

Сила убеждения зависит не только от качества аргументации, но и от авторитета того, кто убеждает. Искренность следователя, убежденность его в правоте защищаемых взглядов, заинтересованность в установлении истины (а не получении тех или иных конкретных показаний) очень быстро распознается подследственным благодаря обостренной чуткости, обусловливаемой его положением в деле.

Для того чтобы добиться успеха, следователю вовсе не обязательно владеть приемами актерского мастерства, уметь при необходимости сыграть определенную роль. Слишком явное стремление следователя убедить и использование для этого актерских приемов может лишь помешать достижению желаемых результатов.

Когда человеку предъявляются бесспорные доказательства, которым он не может противопоставлять серьезных контрдоводов, задача убеждения, естественно, упрощается.

Но нередко в распоряжении следователя имеется лишь незначительное количество доказательственных фактов и тем не менее благодаря тактически правильному их использованию подозреваемый, а иногда и обвиняемый, при отсутствии доброй воли выдает скрываемые предметы или раскрывает истину.

Поэтому трудно согласиться с категорическим утверждением некоторых авторов о том, что следователь может рассчитывать на правдивые показания лица, совершившего преступление, лишь после того, как собраны бесспорные доказательства его вины. «От доказательств — к признанию», — формулируют эту мысль Г.Н. Александров и М.С. Строгович .

Подлинное мастерство следователя проявляется именно тогда, когда, имея сумму фактов, позволяющую преступнику продолжать сопротивление, он, тактически правильно используя их, приводит подследственного к убеждению в бесполезности противодействия.

Выше были рассмотрены формы и методы, которые могут быть использованы для этой цели. Однако применение их в процессе расследования допустимо лишь при соблюдении известных условий, которые рассматриваются ниже на примерах из практики.

Чем определяется правомерность и допустимость психических средств, используемых в процессе расследования?

Прежде всего, точным соответствием духу и букве закона, закона. Это — главное требование, которому должны удовлетворять все действия следователя. Поэтому, оценивая тот или иной тактический прием, нужно в первую очередь убедиться, что он отвечает предписаниям уголовного процесса и не нарушает ничьих законных прав и интересов.

Однако точное соответствие закону, хотя и главное, но не единственное требование, предъявляемое к тактическим приемам. Из указания закона о необходимости всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела вытекает и другое требование — познавательная эффективность, направленность каждого тактического приема к выяснению истины, неспособность его помешать этому, породить ошибки и искажения.

Этому требованию вполне удовлетворяет, например, такой прием, когда допрашиваемый временно остается в неведении относительно целей допроса и обстоятельств, в действительности интересующих следователя, в результате чего он не опасается рассказать правду о фактах, которые заинтересованному лицу было бы выгодно скрыть, и он сам стремится внести ясность, рассеять мнимое заблуждение следователя и т.п.

<…>

Временное оставление заинтересованных лиц в неведении относительно обстоятельств, в действительности интересующих следствие и даже специальные меры маскировки этих обстоятельств, правомерны не только при допросе, но и в процессе подготовки и проведения иных следственных действий.

Известен такой пример. Как показали свидетели, похищенную ткань один из преступников хранил и приносил для продажи в зеленой хозяйственной сумке с застежкой «молния». Обнаружение этой сумки у обвиняемого явилось бы важной уликой. Но изъятие ее дало бы понять родственникам обвиняемых, что сумка имеет какое-то серьезное значение для дела, а это могло привести к тому, что члены семьи стали бы отрицать принадлежность им изъятой сумки, могли бы заявить, что она ими не использовалась, попала к ним случайно, найдена и тому подобное. Поэтому следователь спросил у родственников, нет ли у них сумки коричневого цвета. Те заявили, что такой у них никогда не было, а имеется зеленая дерматиновая, хозяйственная сумка, которой постоянно пользовался обвиняемый. Характерно, что сам обвиняемый настойчиво отрицал принадлежность изъятой сумки его семье.

Трудно представить себе ситуацию, при которой описанные приемы могли бы повлечь за собой утрату доказательств, искажение истины или привести к иным отрицательным для дела последствиям. Если тот или иной прием, хотя и способен в отдельных случаях принести успех, но может дать и обратный эффект, он неприемлем и должен быть исключен из арсенала следователя. Однако это не означает, что следователь не вправе создавать и использовать тактические преимущества, применять для выяснения истины определенные психологические хитрости. Здесь имеется в виду использование при допросе фактора внезапности, неподготовленности обвиняемого к лжи, его неосведомленности относительно собранных доказательств, имеющейся у следователя информации, и иные подобные меры.

На чем основано действие таких приемов? Состояние неизвестности всегда переживается более тягостно, чем сознание ясно видимой и понятной опасности. Когда человек не знает, чего ему опасаться, что необходимо делать, чтобы противостоять грозящим неприятностям, он обычно предполагает худшее. Когда же факты, какими бы ошеломляющими они ни были, известны, то человек приобретает возможность противостоять им или приспосабливаться к ним. Неопределенность же положения толкает его навстречу событиям, он старается форсировать их, раскрывая истину, которую при более трезвой оценке положения может быть предпочел бы скрыть.

В зарубежной литературе описан случай, хорошо иллюстрирующий это положение. Шериф арестовал двух лиц, подозреваемых в ограблении, пожилого бывалого преступника и молодого, малоопытного. Находясь в одной камере, арестованные договорились не давать показаний. На утро шериф вызвал пожилого, продержал его в своем кабинете без допроса и в полдень вернул в камеру. Молодой засыпал его вопросами, но старший ответил, что допроса еще не было. После обеда шериф вновь вызвал старшего, оставил у себя до позднего вечера и опять не сказал ни слова. Не успел тот вернуться в камеру, как вновь был вызван к шерифу. Молодой утратил веру в сообщника и без всяких побуждений со стороны полицейских сам все рассказал.

В подобных случаях, принимая решение, человек заблуждается относительно объема доказательств и их веса. Наша следственная практика изобилует примерами правильного использования этих психических закономерностей.

Во всех случаях средства психического воздействия должны обладать избирательным действием. Необходимо, чтобы они давали положительный эффект только в отношении лица, скрывающего правду, препятствующего установлению истины, и были бы нейтральны в отношении незаинтересованных лиц. Образно говоря, психологические методы должны быть подобны лекарству, которое, действуя на больной орган, не причиняет никакого вреда здоровым частям организма.

Разумеется, каждый прием подлежит оценке не только с точки зрения его формальной законности и познавательной эффективности, но и с позиции морали, выраженной в профессиональной этике следователя.

Безусловно, недопустимы со стороны следователя ложь и обман. Даже временный успех, достигнутый при помощи таких средств, весьма сомнителен. Если же учесть необходимость воспитательного воздействия следователя, то становится совершенно ясно, что приемы такого рода находятся в резком несоответствии с этическими требованиями и задачами уголовного судопроизводства.

В этой связи рассуждения некоторых практических работников, выступающих в защиту «военных хитростей», психологических ловушек содержат опасную неточность. Считая обманом лишь действия, которые имеют низменные цели, служат для получения какой-либо выгоды, они полагают, что коль скоро следователь не извлекает никакой личной выгоды, а преследует благородные, общественно полезные цели, то его действия никогда не могут считаться обманом.

Опасность такого толкования состоит в том, что оно по существу может привести к оправданию недостойных средств ссылкой на благородные цели.

Как же обеспечивается здесь соответствие задачи (цели) и средств ее осуществления? Для ответа на этот вопрос нужно вспомнить структуру человеческого поведения. В любой деятельности мы видим конечную цель и средства, способы, приемы ее достижения. У каждого средства, способа, приема, вплоть до самых элементарных операций, имеются свои частные цели. При этом цель предыдущего действия служит средством достижения последующей цели. Человек всякий раз ставит перед собой более сложные цели, последовательное достижение которых является условием решения задачи в целом. Для того чтобы не прибегнуть к недостойным средствам, нужно контролировать согласование конечных, промежуточных и непосредственных целей.

Ряд буржуазных авторов рекомендуют следователям использовать приемы, основанные на лжи и обмане. Система подобных приемов обозначается термином «блеф», заимствованным из карточной игры. Суть ее состоит в том, что, если в действительности доказательств нет, считается допустимой ссылка на несуществующие доказательства или фабрикация ложных, например инсценировка опознания и проведение очной ставки, во время которой специально подготовленное лицо уличает обвиняемого в преступлениях, которых тот не совершал.

Когда у обвиняемого имеются сообщники, рекомендуется блеф о выдаче соучастников. Форма такого блефа — сообщение подозреваемому выдуманной истории, из которой явствует, что соучастник взвалил всю вину на него. При этом предлагается разыгрывать в присутствии допрашиваемого различные сценки, которые дают ему понять, что сообщники уже во всем признались. С этой целью даже рекомендуются инсценировки с применением звукозаписи. Подобрав человека, голос которого похож на голос одного из соучастников, записывают показания, в которых подозреваемый, чей голос имитируется, якобы выдает своего приятеля. Затем обоих помещают в соседние кабинеты, и один из них, слыша из-за перегородки фонограмму, полагает, что говорит его сообщник.

Подобные психологические рекомендации для нас абсолютно не приемлемы. Следователь обязан служить образцом правдивости. Он должен очень щепетильно и придирчиво относиться к каждому своему слову, чтобы даже при самой критической оценке его нельзя было упрекнуть во лжи.

<…>

Для маскировки обстоятельств, которые на том или ином этапе расследования из тактических соображений необходимо скрыть от заинтересованных лиц, следователю нет нужды прибегать к ложным утверждениям.

Даже правду можно изложить так, что ей не поверят, а в распоряжении следователя имеется неограниченный запас таких средств, как прямой отказ в сообщении данных, которые хотят выведать заинтересованные лица, умолчание, реплики и заявления, допускающие многозначное толкование, создание ситуаций, скрывающих действительное положение дел, разнообразные вопросы, способные породить те или иные догадки у обвиняемого, в результате которых он избирает приемлемую для следователя линию поведения. Это можно проиллюстрировать многочисленными примерами из практики.

<…>

В психологических комбинациях не должно быть места злоупотребления доверием, фальсификации, провокациям и вероломству. Подобные методы неприемлемы для российского следователя, который постоянно должен помнить о престиже и достоинстве правоохранительного органа, представителем которого он является.

<…>