Хрестоматия по юридической психологии. Особенная часть.
ПСИХОЛОГИЯ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО СЛЕДСТВИЯ

<…>

ЛОЖЬ И БОРЬБА С НЕЙ

В допросе обвиняемого одно из центральных мест принадлежит мероприятиям следователя по выявлению, разоблачению и предотвращению лжи. «Обычно принято думать, что нет ничего более случайного, капризного и неподчиняющегося никаким законам, чем ложь. Однако, такое представление неверно. Ложь, как и всякое мышление, построенное по другому принципу, имеет свои формы, свои правила, свои приемы. Человек, который лжет, прибегает всегда к определенным законам мышления, к определенным формам логики»[1].

Существует много видов лжи. Есть ложь, целиком состоящая из вымысла. Она встречается редко, ибо легко разоблачается. Более распространена неполная ложь, когда лжец обрабатывает правду, по-своему ее искажая. При этом, стараясь внушить доверие к своим словам, он чаще всего отталкивается от подлинных событий, извращая их только в меру необходимости. Ложные показания в абсолютном большинстве случаев относятся к этому виду, бывают вымышленными лишь в той части, правдивое освещение которой нежелательно для допрашиваемого.

Лгать - всегда значит ставить на место действительности какой-нибудь предпочтительный для лгущего вымысел и заменять действительно происходившие факты такими, какими их хотелось бы представить лжецу. Ложь зачастую носит цепной характер: одна ложь порождает другую и требует согласования с ней ряда взаимосвязанных фактов.

При таком положении ложные утверждения обычно прямо или косвенно приходят в противоречие с той частью показаний, которая правильно отражает действительность. Поэтому нередко бывает целесообразно не прерывать ложь обвиняемого, допустить, чтобы он вошел в противоречие с собственными утверждениями или твердо установленными фактами, и таким путем лишить его возможности привести их в соответствие более удачным объяснением или приспособить к ним другую, труднее опровергаемую ложную версию. Однако следователь не должен провоцировать на ложь.

Излагая свою аргументацию в виде логической цепи суждений, обвиняемый, если он говорит неправду, исходит из ложных посылок либо делает ложные выводы. Зафиксировав эту систему доводов, легче показать ее порочность и убедить допрашиваемого в несостоятельности избранной позиции.

Следователю вообще надо избегать поспешного суждения о ложности показаний, спешить с их опровержением, выражать сомнение либо отрицать все сказанное на допросе без достаточных к тому оснований. Иногда бывает полезно создать впечатление полного доверия сказанному, чтобы не побудить заинтересованных лиц к созданию лжедоказательств, использовать их неподготовленность к новой лжи.

Сделав однажды ложное заявление, человек старается придерживаться своих слов и в дальнейшем. Но подробности рассказа могут быть забыты, они заменяются другими деталями и дополняются новыми подробностями. Поэтому несовпадение показаний как в существенных, так и во второстепенных деталях всегда должно настораживать следователя.

В сознании лгущего одновременно сосуществуют два параллельных события (или два его варианта). Одно из них действительно происшедшее, которое он хочет скрыть; другое вымышленное, о котором он, напротив, намерен рассказать. Таким образом, ему приходится как бы изгонять из памяти то, что произошло (и поэтому хорошо запомнилось), и запоминать то, что лишь придумано (и поэтому запоминается трудней); приходится лавировать между правдой, которую нельзя говорить, правдой, которую можно говорить, и ложью, которой надо заменять утаиваемую правду. При этом более бледное ложное представление тормозится более ярким конкурирующим истинным образом. Одновременно происходит борьба между намерением солгать и естественной правдивостью человека (говорить правду легче, чем измышлять небылицы)[2].

Лгущий всегда рискует проговориться. Проговорка - это объективно правильная информация, в сокрытии которой может быть заинтересован допрашиваемый, попавшая в его показания вследствие непонимания им значения сообщаемых сведений, либо в результате незаторможенности реакции на поставленный вопрос (неосторожное, непроизвольно вырвавшееся замечание или заявление).

От проговорки нужно отличать оговорку. Случайная фактическая ошибка, оговорка, подлежит исправлению, а проговор-ка, содержащая косвенное признание определенных фактов и зафиксированная надлежащим образом, может иметь уликовое значение. Она бывает особенно важна в тактическом отношении для получения развернутых показаний по вопросам, которые сперва удалось выяснить косвенным путем.

В проговорках то и обнаруживается упоминавшаяся выше виновная осведомленность, то есть такие знания обстоятельств и хода расследуемого события, которыми допрашиваемый может располагать только при условии причастности к преступлению. Однако при оценке подобных высказываний должна быть исключена возможность получения информации из иных источников (участие в следственной деятельности, рассказы других лиц, слухи, сообщения печати и радио).

Для установления истины может иметь значение и обратное явление: незнание допрашиваемым тех обстоятельств и деталей, которые должны быть известны и не могли быть забыты, если показания верны.

Такого рода обстоятельства указывают на ложность показаний (когда, например, человек неспособен правильно описать место происшествия и механизм события, участником которого он якобы являлся, сообщить о ярких фактах, которые якобы произошли в его присутствии, опознать человека или предмет, который должен быть ему хорошо знаком).

Незнание уличает допрашиваемого во лжи, если из его утверждений вытекает обязательность определенных познаний, которые он должен был бы приобрести в прошлом (профессиональная подготовка, владение языками, знание населенного пункта и происходивших в нем событий, знакомство с членами определенного коллектива и т.п.).

Близко к этому и неумение выполнить какие-либо действия или невозможность их выполнения в том порядке и при тех условиях, в которых якобы действовал допрашиваемый. Такие действия, как проверка показаний на месте, предъявление для опознания, следственный эксперимент, наглядно демонстрируют несостоятельность ложных утверждений подследственного, вынуждая сказать правду.

Ложь допрашиваемого хотя и может иметь значение одного из косвенных доказательств, но отнюдь не всегда бывает обусловлена тем, что данное лицо совершило преступление.

Она может быть и защитной реакцией невиновного. Опасение незаслуженного обвинения и наказания нередко толкает подозреваемого на отрицание действительных фактов и ложные утверждения, в которых он ищет средства защиты от ошибочных подозрений.

Даже не будучи заподозрен, невиновный во многих случаях не дает правдивых показаний, искажает факты, опасаясь невыгодного для него стечения обстоятельств и возможности неблагоприятного их истолкования.

Реакция на предъявленное или предполагаемое обвинение приводит к тому, что допрашиваемый сознательно, а порой и неосознанно стремится по возможности умалить свою роль в расследуемом событии, приуменьшить свою вину, утаить наиболее постыдные поступки и побуждения, представить себя в более выгодном свете, изобразить себя жертвой неблагоприятного стечения обстоятельств, исполнителем чужой воли или лицом, действия которого вызваны несправедливыми поступками других людей. Это особенно характерно для той части показаний, которая освещает субъективную сторону преступления, когда речь идет о причинах и мотивах преступления, о возникновении и формировании умысла, о предвидении результатов преступных действий.

Подобная тенденция, порождаемая иногда непроизвольным желанием освободиться от неприятных воспоминаний, вытеснить их из сознания, накладывает отпечаток на изложение фактических обстоятельств дела. Поэтому психологически оправдано до поры до времени «терпеть полупризнание», не форсируя показаний, перенося получение правдивых объяснений по всем вопросам на более позднее время.

До определенного времени следователь вправе избегать юридической квалификации поступков допрашиваемого и не должен сразу же требовать этого от него. Отнюдь не обязательно, например, сразу же оперировать понятием «кража», допустим другой, менее пугающий синоним. Но в дальнейшем нужно дать содеянному правильную оценку и приучить участвующих в деле лиц к точной терминологии.

В выявлении скрываемых сведений положительную роль играет психологический прием, именуемый методом косвенного допроса. Он выражается в постановке вопросов, которые имеют своей целью получение важных для дела ответов и в то же время не показывают всей значимости выяснения этих обстоятельств. При их формулировке маскируется вопрос, представляющий наибольший интерес для дела и выпячиваются второстепенные моменты.

Интересующие следователя вопросы задаются без всяких акцентов, в будничном, даже небрежном тоне, чтобы не подчеркивать их особого значения. При этом используются различные отвлекающие приемы, при помощи которых переключается внимание допрашиваемого с тех обстоятельств, которые подлежат выяснению, нарочито выделяются несущественные моменты, создается видимость того, что в них и заключен весь смысл допроса.

Этот метод должен служить лишь средством выявления истины путем проверки осведомленности допрашиваемого относительно фактов, которые заинтересованное лицо хотело бы скрыть от следствия.

Многие рекомендации зарубежных криминалистов направлены на использование психологических ловушек для получения признания независимо от того, насколько оно соответствует действительности. В этой связи характерно, что косвенные вопросы ими не отграничиваются от улавливающих, которые совершенно недопустимы с позиций уголовного процесса. Улавливающие вопросы, подобно наводящим, содержат подсказанный обвиняемому внешне приемлемый ответ, который может быть истолкован против него. По существу это означает ловить на слове.

В качестве средства улавливания некоторые зарубежные авторы рекомендуют использовать заведомо ложные утверждения, высказываемые по ходу допроса. Предполагается, что допрашиваемый, подтвердив измышление следователя, будет вынужден затем признать лживость всех остальных своих показаний.

Так, например, если допрашиваемый, ссылаясь на алиби, утверждает, что в определенный вечер находился в кинотеатре, следователь между прочим может заметить, что в те же часы и он там был, и привести какие-нибудь вымышленные детали.

Предполагается, что, если подозреваемый говорит правду, он будет реагировать на замечания следователя, поправляя его в соответствующих местах. Однако такое запутывание может привести к тому, что человек доверится следователю и даст в этой части ложные показания, хотя в остальном говорил правду.

Улавливающие вопросы бывают сконструированы и рассчитаны так, что любой ответ - положительный или отрицательный - будет свидетельствовать против допрашиваемого. Например: «Вы по-прежнему бьете свою жену?». Если допрашиваемого ограничить альтернативой «да» или «нет» (кстати, такое требование предъявляется при допросе с использованием полиграфа), то, как бы он ни ответил, можно с известной натяжкой истолковать ответ как признание того, что в прошлом допрашиваемый избивал свою жену. Подобный метод создает широчайшие возможности для того, чтобы запутать человека, поймать его на случайной оговорке и недопонимании скрытого смысла сказанного.

С целью сокрытия неполноты имеющихся в распоряжении допрашивающего доказательств полезно в расчете на создание у обвиняемого уверенности в наличии достаточных улик представлять дело так, будто следствие интересуют не основные вопросы (которые якобы и без того ясны), а лишь некоторые второстепенные детали расследуемого события. Сочтя возможным осветить отдельные неясные обстоятельства, обвиняемый тем самым ответит и на основные вопросы по делу.

При изложении обстоятельств дела, которые преподносятся как уже установленные, следователь, описывая в ходе допроса то или иное событие, должен опираться лишь на твердо доказанные факты, а обстоятельства сомнительные излагать в общем виде, чтобы ошибочной детализацией не дать понять, что он осведомлен далеко не так хорошо, как хочет показать.

Вопросы, основанные на догадках и непроверенных данных, рекомендуется облекать в форму намеков или придавать им шутливый тон, чтобы в случае их неточности следователь мог прикрыться шуткой.

Нередко у следователя имеются данные о том, что обвиняемый совершил больше преступлений, чем признает, хотя достаточных доказательств этому нет. Тогда задача состоит в том, чтобы создать впечатление, будто следствию известно все, для чего используются имеющиеся доказательства и бесспорно доказанные эпизоды.

По одному из дел о производстве криминальных абортов следователь предупредил обвиняемую, что ежедневно будет доказывать ей по одному эпизоду преступной деятельности, после чего между ней и одной из ее «клиенток» провел очную ставку. Обвиняемая признала этот случай, другие же отрицала. На следующий день была проведена очная ставка со второй женщиной. То же произошло и на третий день. Другими данными следователь не располагал, но своими действиями он убедил обвиняемую в том, что располагает безграничным запасом доказательств. На четвертый день она сама явилась в прокуратуру и рассказала еще о 30 произведенных ею абортах и одном детоубийстве.