ГЛАВА IV. ПРИЧИНЫ УБИЙСТВ

6. НЕУДЕРЖИМОЕ ВЛЕЧЕНИЕ К СМЕРТИ (НЕКРОФИЛИЯ)

В истории науки можно обнаружить немало фактов, когда изменялось содержание теоретических понятий и ими стали обозначать иные, но сходные явления и процессы, а не только те, для которых эти термины вначале вводились. Я бы сказал, что это наиболее "счастливые" понятия не только в силу их точности, но и перспективности, внутренней возможности дальнейшего самостоятельного движения, охвата более значительного круга проблем, чем те, ради которых они формулировались. К их числу относится некрофилия, т.е. влечение к трупам, их осквернение, любой безнравственный контакт с ними.

Одним из первых, кто подробно описал это из ряда вон выходящее нарушение, был Р. Крафт-Эбинг [16], который рассматривал некрофилию в качестве патологического полового влечения. Он считал, что в отдельных случаях все может сводиться к тому, что неудержимое половое влечение не видит в наступившей смерти препятствия к своему удовлетворению. В других случаях, по мнению Р. Крафта-Эбинга, наблюдается явное предпочтение, отдаваемое трупу перед живой женщиной. В том случае, если над трупом не совершаются такие действия, как, например, его расчленение, причину возбуждения нужно, по всей вероятности, искать в самой безжизненности трупа. Возможно, что труп единственно представляет сочетание человеческой формы с полным отсутствием воли и поэтому некрофил удовлетворяет патологическую потребность видеть объект желания безгранично себе подчиненным без возможности сопротивления.

Р. Крафт-Эбинг детально рассказывает историю жизни сержанта Бертрана, случай которого стал в сексопатологии хрестоматийным. Поэтому приведу его описание полностью.

"Сержант Бертран — человек нежного телосложения, странного характера, с детства замкнутый, нелюдимый, любящий уединение.

Состояние здоровья его родных недостаточно точно известно, но достоверно установлены случаи душевных заболеваний в восходящем поколении. Еще ребенком он обнаруживал ничем не объяснимую наклонность к разрушению и ломал все, что попадалось под руку.

Уже в раннем детстве он без всякого постороннего внушения стал заниматься онанизмом. На девятом году начал испытывать склонность к лицам другого пола. В тринадцать лет в нем пробудилось сильное стремление к половому сношению с женщинами; в это время он сильно предавался онанизму, причем воображение рисовало ему каждый раз комнату, наполненную женщинами, с которыми он имел сношение и затем мучил их. Вслед за этим он представлял себе их трупами, которые он подвергал осквернению. Иногда при этом в фантазии его возникало и представление о сношении с мужскими трупами, но картины эти вызывали в нем отвращение.

С течением времени он стал испытывать стремление проделывать то же самое и с настоящими трупами.

За отсутствием человеческих трупов он доставал трупы животных, распарывал им живот, вырывал внутренности и при этом мастурбировал, что доставляло ему чувство несказанного наслаждения. В 1816 году он перестал уже довольствоваться трупами и стал убивать собак, проделывая с ними вышеназванные манипуляции. К концу того года в нем впервые пробудилось страстное желание воспользоваться для своих целей человеческими трупами. В начале он, однако, боялся этого, но в 1847 году, когда случайно заметил на кладбище только что засыпанную могилу, желание это, при явлениях головной боли и сердцебиения, овладело им с такой силой, что, несмотря на близость людей и опасность быть застигнутым врасплох, он вырыл труп. За неимением подходящего орудия, которым можно было бы рассечь труп, он схватил могильную лопату и с яростью стал наносить трупу удары.

В 1847-1848 годах примерно через каждые две недели у него, при явлениях сильной головной боли, пробуждалось желание надругаться над трупом. Невзирая на большие опасности и преодолевая величайшие затруднения, он около пятнадцати раз удовлетворил эту потребность. Он вырывал трупы руками и под влиянием испытываемого возбуждения не чувствовал даже получаемых при этом повреждений. Овладев трупом, он разрезал его саблей или карманным ножом, вынимал внутренности и при этих условиях мастурбировал. Пол трупа, по его словам, не играл для него никакой роли, хотя следствием было установлено, что этот современный вампир выкопал больше женских трупов, нежели мужских.

Во время совершения этих актов он испытывал неизъяснимое половое возбуждение. Изрезав труп, он каждый раз снова закапывал его.

В июле 1848 года он случайно добыл труп шестнадцатилетней девушки. Тут впервые его охватило страстное желание совершить coitus на трупе. "Я покрывал его поцелуями и бешено прижимал его к сердцу. Все, что можно испытать при сношении с живой женщиной, ничто в сравнении с полученным мною наслаждением. Через четверть часа после этого я, по обыкновению, рассек тело на куски, вынул внутренности, а затем опять закопал труп".

Лишь после этого преступления Бертран, по его словам, почувствовал потребность, перед тем как рассечь труп, совершить с ним половое сношение. Так он и начал делать, но неизменно после совокупления с трупом рассекал его или какой-либо другой труп.

Р. Крафт-Эбинг совершенно справедливо связывает некрофилию с садизмом, и связь между ними прослеживается, по-видимому, на двух уровнях. Во-первых, на уровне разрушения живого и, во-вторых, удовлетворения таким образом актуальной сексуальной потребности. Конечно, здесь остается открытым вопрос, почему названная потребность удовлетворяется именно этим, а не другим путем, и эта загадка представляется наиболее существенной. В то же время вслед за Р. Крафтом-Эбингом необходимо обратить особое внимание на то, что и субъективная тенденция к разрушению, и влечение к трупам, в том числе с целью соития с ними, часто носят неодолимый, компульсивный характер. Человек попадает в жесткую психологическую зависимость от таких своих желаний, причем их причина и корни ему совершенно неясны, более того, не осознаваемы им. Разумеется, ком-пульсивный характер носит далеко не только некрофилия.

Сексуальная некрофилия обычно проявляется в соитии с трупами, убийстве женщин, детей и подростков, расчленении их, иногда высасывании крови у умирающих или только что умерших, заглатывании отдельных, частей тела и т.д. Например, небезызвестный Чикатило, не помня себя, резал, колол, бил не только жертву, но и ее одежду, деревья, кусты, траву, срывал и ломал ветки, разбрасывал части тела, иногда долго носил их по лесу и только потом закапывал, уносил с собой нос, груди, кончик языка, матку, яички (у мальчиков), соски, куски женских грудей и другие части тела, имевшие какое-либо отношение к сексуальной жизни. Мучения и страдания жертв, их агония доставляли преступнику острое половое наслаждение, и хотя он уже много лет был импотентом и эрекция у него не наступала, но всегда отмечалось семяизвержение, точнее, как он пояснил в беседе со мной, семявытекание. Можно полагать, что расслабление всех мышц тела жертвы после активного сопротивления и наступления смерти усиливает сексуальное возбуждение и убыстряет наступление оргазма, поскольку знаменует ее полное подчинение. Интересно, что импотент Чикатило ни с одной жертвой не совершил "нормального" полового акта: их страдания и конвульсии, нанесение им множества телесных повреждений, вид крови и раскромсанного тела вполне заменяли ему такой акт.

Одинцовский вампир Головкин вначале лишь фантазировал о том, как обижавшие его одноклассники голыми жарятся на сковородке, извиваются, сгорают на кострах; мечтал об эксгумации трупа, его расчленении; в возрасте десяти-двенадцати лет поймал кошку, повесил ее, а затем отчленил голову, от чего наступила "разрядка", "возникло душевное облегчение"; продолжал фантазировать, как он садистски расправляется с подростками; даже и тогда, когда заканчивал Тимирязевскую академию, искал в толпе мальчишек двенадцати-четырнадцати лет и получал половое удовлетворение от одной мысли, как он их будет мучать; в 1982 году пытался убить в лесу мальчика четырнадцати-пятнадцати лет, такие неудачные попытки дважды повторил в 1984 году; первое убийство совершил в 1984 году, перерезав мальчику горло, совершал с ним сексуальные действия; второго ребенка он убил, повесив на дереве, отрезал половой член с мошонкой, разрезал грудь до лобка, затем отсек голову, ее и половые органы унес с собой; еще одному мальчику он нанес тридцать пять ножевых ранений, другого, десяти лет, повесил за шею в своем гараже на скобе, затем вынес труп в лес и там расчленил его, отрезав руки, ноги, голову; в последующем специально для убийств вырыл в гараже погреб, в котором полностью забетонировал пол, стены обложил бетонными плитами, вбил в потолок лестницу, в стены прочно укрепил кольца, скобы, провел свет; одну из своих жертв в подвале после совершения актов мужеложства повесил, расчленил тело, спустил кровь в ванну, ампутировал половой член с яичками, пытался съесть мясо, срезанное с бедра; примерно таким же путем совершил еще ряд убийств мальчиков с расчленением тела, вырезанием внутренностей, снятием кожи, отрезанием полового органа, а одного несчастного пытал, подвесив на дыбе и опаляя лицо и лобок паяльной лампой; убил сразу трех тоже на глазах у других, пытал их, убивал долго и мучительно, стремясь продлить страдания и умирающего, и тех, кто на него смотрел, расчленял при них убитых. Во всех случаях Головкин совершал сексуальные манипуляции и получал половое наслаждение. Но оргазм наступал не всегда.

Видный немецкий психиатр Э. Крепелин к числу некрофильских проявлений отнес такой, например, случай, когда мужчина при половом акте проявлял стремление вырвать у девушки зубами кусок мяса, потом он это произвел на самом себе. Названный ученый приводит и такой факт, когда вырыватель мертвецов целовал гениталии раскопанных им женских трупов, унес один труп к себе, чтобы осквернить его, так как живые не желали иметь с ним дело [17].

Легко заметить, что все некрофильские проявления можно четко разделить на две группы: вступление в сексуальные контакты с уже мертвым человеком (чаще с женщиной) и убийство в этих же целях либо получение сексуального удовлетворения в процессе самого убийства, агонии жертвы, расчленения трупа, вырезания внутренностей, съедения отдельных кусков тела и т.д. Во втором случае потерпевшими выступают не только женщины, но и несовершеннолетние, как, например, в преступлениях Головкина. Некрофилией вначале называли факты сексуальных посягательств на тех, кто умер не от рук некрофилов, большинство из которых являются психически больными людьми. Можно назвать данную парафилию (извращение) "истинной" некрофилией, другие ее виды отличаются от нее, иногда резко.

Нет нужды доказывать, что некрофилы, подобные Чикатило и Головкину, даже если они невменяемы, представляют собой исключительную опасность. Она определяется главным образом тем, что совершаются ужаснейшие, выходящие за пределы всего мыслимого злодеяния, и, как правило, с особой жестокостью. Если же брать все такие парафильные сексуальные деяния, то они еще и грубо подрывают наши представления о живых и мертвых, об отношении к усопшим, к вечному таинству смерти и, разумеется, о контактах между полами. В сексуальной некрофилии наиболее очевидно и ярко проявляются некрофильские тенденции — влечение к трупам, к разлагающемуся, к тому, что противостоит жизни, к тому, что вызывает страх и трепет у большинства людей, при некрофильском убийстве — разрушение живого.

Сексопатологи обычно исходят из того, что главную роль в формировании "истинной" некрофилии играет психопатологическая почва, именно она способствует закреплению в личности патологического влечения и его реализации. Названный вид некрофилии чаще встречается у психически больных с выраженным слабоумием или эндогенным процессом, а также в рамках "ядерной" психопатии. Возможно, что в формировании этого извращения некоторое значение имеет и садизм, что дает возможность достичь абсолютного господства над трупом и осуществить любые манипуляции с ним, в том числе унижающие, как если бы это был живой человек. В ряде случаев в половые сношения с трупами вступают люди, у которых крайне затруднены обычные контакты с женщинами и которые много раз терпели поражения в своих попытках добиться у них взаимности. Но даже тогда некрофилия обычно развивается на фоне того или иного расстройства психической деятельности. Вообще эта парафилия, как и многие другие личностные свойства и тенденции (например, агрессивность), носит нейтральный характер и может реализовываться как в уголовно наказуемых, так и в социально полезных формах. Вполне допустимо предположить, что некрофильские влечения могут быть у некоторых патологоанатомов и служителей моргов, но оставаться лишь на психологическом уровне и носить полностью бессознательный характер. Нет нужды доказывать, что такие лица заняты общественно полезной деятельностью.

Трудно с высокой степенью достоверности утверждать, в силу каких причин субъект вступает в соитие с покойником, умершим, скажем, естественной смертью, или убивает специально для того, чтобы совершить половой акт. Можно предположить, что во втором случае это чаще всего происходит потому, что психотравмирующие переживания в связи с блокированием сексуальной потребности и постоянными провалами в межполовых отношениях переплетаются с высоким уровнем агрессивности и в целом женщина или подросток предстают враждебной и неумолимой силой. Ее нужно сокрушить и привести к абсолютному повиновению либо отомстить за все прошлые обиды. Именно это отчасти объясняет и такие факты, когда после половой близости с трупом убийца начинает кромсать тело, глумиться над ним, отрезать отдельные куски и т.д. К тому же само убийство часто совершается с особой жестокостью, а все это позволяет говорить о переплетении некрофилии с садизмом — во время совершения преступления и после этого.

Как бы не были опасны случаи сексуальной некрофилии, даже те, когда совершается убийство для получения полового удовлетворения, какой бы гнев не вызывали, все-таки подобных фактов мало. В этом смысле (только в этом) сексуальная некрофилия не идет ни в какие сравнения с асексуальной, теория которой разработана Э. Фроммом, выдающимся современным психологом и философом.

Э. Фромм определял некрофилию "как страстное влечение ко всему мертвому, разлагающемуся, гниющему, нездоровому. Это страсть делать живое неживым, разрушить во имя одного разрушения. Это повышенный интерес ко всему чисто механическому. Это стремление расчленять живые структуры". Это — исходное определение, которое автор дополняет весьма существенными особенностями: влечение к мертвым и разлагающимся объектам наиболее отчетливо проявляется в сновидениях некрофилов; некрофильские побуждения порой явственно прослеживаются в непроизвольных, "ничего не значащих действиях", "в психологии обыденной жизни", где, по мысли Фрейда, проявляются вытесненные желания; на все жизненные проблемы некрофил всегда, в принципе, отвечает разрушением и никогда не действует созидательно, осторожно, бережно; в общении он обычно проявляет холодность, чопорность, отчужденность, реальным для него является прошлое, а не настоящее; у такого человека специфическое выражение лица, неподвижное, маловыразительное, каменное, он обычно не способен смеяться; наиболее употребимыми в некрофильском лексиконе являются слова, имеющие отношение к разрушению или же к испражнениям и нечистотам; некрофильские личности преклоняются перед техникой, перед всем механическим, предпочитая живой природе и живым людям их изображения, отрицая все натуральное [40].

Как мы видели, Э. Фромм имеет в виду не только и даже не столько некрофильские поступки, сколько некрофильский характер, соответствующую личность, которая может реализовать в поведении заложенные в ней тенденции. Наверное, не у каждого человека, склонного к разрушению и ко всему мертвому, имеется полный набор перечисленных качеств, достаточно, чтобы в нем присутствовали наиболее важные из них. Точно так же далеко не каждый душегуб всегда движим ненавистью к своим жертвам. Э. Фромм в этой связи приводит более чем красноречивый пример с фашистским преступником Эйхманом. "Он был очарован бюрократическим порядком и всем мертвым. Его высшими ценностями были повиновение и упорядоченное функционирование организации. Он транспортировал евреев так же, как транспортировал уголь. Он едва ли воспринимал, что речь в данном случае идет о живых существах. Поэтому вопрос, ненавидел ли он свои жертвы, не имеет значения" [41]. Такими же убийцами без страсти были и многие начальники фашистских и большевистских концлагерей, которые делали то, что "поручала им партия". Конечно, среди подобных служителей смерти были и есть садисты, которые наслаждаются мучениями жертв и относятся к тому же племени некрофилов.

Э. Фромм на примере Гитлера блестяще доказал наличие некрофильских личностей и некрофильского характера. Совершенно очевидно, что такой личностью может быть не только преступник типа Головкина или убийца, стреляющий по толпе, но многие преступные правители, которые организуют разрушения и уничтожение людей. Подобно Гитлеру, некрофилом был и Сталин. Он страстно тяготел к смерти, ко всему гибнущему, разлагающемуся, активнейшим образом разрушал и уничтожал, отчего испытывал величайшее удовлетворение. В отличие от Гитлера, наш "вождь" намного больше уничтожал свой народ, спокойно, планово, безжалостно, своих бывших соратников и свое ближайшее окружение, родственников своей первой жены и своей второй жены, жен своих подручных и верных слуг, был совершенно равнодушен к голоду и страданиям народа. Подобно возбудимым психопатам, этот преступник создавал и провоцировал взрывоопасные, конфликтные ситуации либо просто выдумывал их и "изобретал" всевозможные заговоры и многочисленных врагов, чтобы потом реагировать на них, с наслаждением физически уничтожал "виновных". Последних было очень много, причем в их роли могли выступать целые народы или отдельные социальные группы. Ради этого строились интриги против других стран и совершались нападения на них под демагогическими призывами псевдозащиты интересов собственного народа.

Сталин остановился лишь на очень короткое время, когда немецко-фашистские захватчики напали на нашу страну. Но это был лишь миг растерянности. Вскоре его некрофильская натура взяла свое, и поиски и уничтожение врагов были продолжены с прежним, даже с большим усердием, поскольку теперь, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства военного времени, можно было выбросить последние жалкие остатки законности. Безмерная жестокость проявлялась в отношении простых солдат, которых гнали на верную и, главное, бессмысленную гибель. Те, которые побывали в немецко-фашистском плену и вернулись домой, были подвергнуты свирепому преследованию у себя на Родине по приказу Сталина, хотя в плен они попадали по большей части, особенно в первые месяцы войны, по вине именно "гениального полководца". Иными словами, война с собственным народом продолжалась и в годы Великой Отечественной войны.

Советский фюрер уничтожал не только людей, но и идеи, мысли, образ жизни и уклад жизни, привычные отношения между людьми и нормы, в течение веков регулировавшие их поведение. Объектом сталинской ненависти были и здания, особенно если они выполняли идеологическую, религиозную функцию, вспомним хотя бы храм Христа Спасителя. Даже то, что было создано по его инициативе и под его руководством, стройки, заводы, фабрики, колхозы, электростанции, каналы и т.д., несло на себе печать гниения и смерти, потому что возникало на костях людей, на их страданиях и неимоверных лишениях. В этом смысле и победа в Великой Отечественной войне не была исключением.

Весьма информативны короткие рассказы и "шутки" Сталина: в них явно звучит похвала насилию и смерти. Об одной из встреч со Сталиным М. Джилас рассказывает: "Сталин перебил с улыбкой: "А наш один конвоировал большую группу немцев и по дороге перебил их всех, кроме одного. Спрашивают его, когда он пришел к месту назначения: "А где остальные?". "Выполняю, — говорит, — распоряжение Верховного Главнокомандующего: перебить всех до одного — вот я вам и привел одного". Во время другой встречи Сталин поведал следующую историю: "Тут был интересный случай. Майор-летчик пошалил с женщиной, а нашелся рыцарь-инженер, который начал ее защищать. Майор за пистолет: "Эх, ты, тыловая крыса!" — и убил рыцаря-инженера. Осудили майора на смерть. Но дело дошло до меня, я им заинтересовался и у меня на это есть право как у Верховного Главнокомандующего во время войны — освободил майора, отправил его на фронт. Сейчас он один из героев. Война, надо понимать" [11].

С улыбкой рассказанная история о расстреле безоружных пленных. Интересный случай... Майор, убийца и насильник, явно заслуживший высочайшую похвалу... Презренная тыловая крыса, посмевшая заступиться за женскую честь. И весь плоский казарменный юмор.

Этот диктатор страшился смерти, чем и объясняется его повышенная и постоянная подозрительность, ранимость, мстительность, не покидающие опасения за свою жизнь. Он боролся так со смертью, но только со своей, в то же время активно насаждая ее, однако здесь нет противоречия, поскольку таким путем Сталин стремился преодолеть страх перед ней. Поэтому он все больше приближал ее к себе, делал своим повседневным занятием и ремеслом, отчего она становилась не столь страшной. Психологически в этом нет ничего неожиданного: можно найти множество примеров, когда страх перед чем-то преодолевается приближением этого "чего-то", включением его в свое эмоциональное пространство. Например, страх высоты иногда пытаются снять тем, что выходят на какие-то высокие места, страх перед женщинами — усиленным ухаживанием за ними, освоением способов завладения их вниманием и расположением и т.д.

Преодоление в себе страха смерти путем сеяния смерти подобно попыткам снятия своей высокой тревожности с помощью алкоголя или наркотиков. Как известно, такие попытки чаще всего оказываются неэффективными и вновь наступают состояния тревожности и психической дезадаптации, а поэтому требуются все новые дозы дурманящих веществ. Правители-некрофилы, как, например, Сталин, тоже не могут успокоиться, постоянно и неуклонно требуя новых доз жертв. Поэтому история почти не знает случаев добровольного их отказа от власти, поскольку они лишились бы источников удовлетворения потребности в смерти и разрушении и способов преодоления своего страха перед ней. Так, невозможно представить, чтобы Гитлер или Сталин сами отказались от неограниченной власти или согласились бы даже на небольшое ее ограничение. Здесь единственный путь — смерть тирана или насильственное отстранение его от власти.

Поистине главным врагом Сталина была сама жизнь. Он всегда был движим страстью к разрушению, превращению живого в мертвое даже тогда, когда в этом не было никакой объективной необходимости. Это была глобально деструктивная, некрофильская натура, сжигаемая ненавистью. Даже собственная смерть должна была принести ему удовлетворение, поскольку на его похоронах погибло немало народа и многие получили увечья. Большевистский диктатор действительно может считаться триумфатором, но только в своих, сугубо некрофильских границах.

Э. Фромм пишет: "Влияние людей типа Гитлера и Сталина покоится на их неограниченной способности и готовности убивать. По этой причине они были любимы некрофилами. Одни боялись и, не желая признаваться в этом страхе, предпочитали восхищаться ими. Другие не чувствовали некрофильного в этих вождях и видели в них созидателей, спасителей и добрых отцов. Если бы эти некрофильские вожди не производили ложного впечатления созидающих защитников, число симпатизирующих им вряд ли достигло бы уровня, позволившего им захватить власть, а число чувствующих отвращение к ним предопределило бы их скорое падение" [38].

Я столь подробно останавливаюсь на Гитлере и особенно на Сталине потому, что их личность и неслыханные по масштабам жестокости ни в коем случае не должны исключаться из числа объектов самого пристального внимания криминологов. К глубочайшему сожалению, отечественная криминология фактически никогда не занималась Сталиным и ему подобными. В силу этого образовался недопустимый пробел в наших знаниях о влиянии их личностных особенностей на преступления тоталитарного режима.

Однако спустимся на другой уровень — "обыкновенных" убийц, насильников, поджигателей. Конечно, далеко не каждый убийца или поджигатель может быть отнесен к некрофильским личностям. Среди убийц немало тех, кто совершил преступление в состоянии сильного переживания, из мести или ненависти к другому человеку, под давлением соучастников или иных сложных обстоятельств своей жизни и при этом горько сожалеет о случившемся и т.д. Некрофил же — это человек, который все проблемы склонен решать только путем насилия и разрушения, которому доставляет наслаждение мучить и заставлять страдать, одним словом, тот, который не может существовать, не превращая живое в неживое.

Я думаю, что среди насильственных преступников достаточно много некрофилов, и к их числу в первую очередь надо отнести тех, кто не видит никакого иного выхода из своей жизненной ситуации, кроме убийства и разрушения, кто постоянно прибегает к ним, даже невзирая на то, что уже наказывался за это.

В данном смысле специальный рецидив насильственных преступлений весьма показателен, особенно если в их цепи присутствует убийство. Если же будет позволительно сказать об уровнях некрофильности, то наивысший из них будет представлен теми, которые убивают детей или совершенно незнакомых людей, с которыми не сводят личных счетов и к которым не могут испытывать ненависти или вражды (например, стреляя по толпе или убивая при разбое случайного прохожего), наемными убийцами, которым все равно, кого убивать, лишь бы за это платили и была удовлетворена жажда разрушения, наемниками-авантюристами в войнах и в межнациональных конфликтах, политическими и религиозными террористами, среди которых много фанатиков, наконец, сексуальными убийцами, наиболее ярко представленными такими фигурами, как Чикатило и Головкин. Разумеется, это не полный перечень некрофилов-убийц.

Многие из таких преступников полностью соответствуют описанию некрофильских личностей, которое приводит Э. Фромм. В 1993 году я обследовал некоего М., который в результате длительных конфликтов с женой убил ее и их двухлетнюю дочь, обоих — ударами головой об пол. Это — отчужденный, очень нудный, неинтересный человек, весьма склонный к абстрактному мудрствованию, а также к аккуратности и упорядоченности; у него маловыразительная внешность, монотонный, слабомодулированный голос, недостаточно социализированное чувство стыда, и поэтому он спокойно и свободно рассказывает об интимной жизни с женой.

Один из парадоксов влечения к смерти состоит в том, что конкретный человек может не только стремиться к ней, но одновременно бояться ее. Очевидно, что у таких людей складывается по отношению к ней двойственное, амбивалентное отношение "тяготения — отвергания". Я думаю, что это свойственно многим некрофилам, в том числе державным, таким, например, как Сталин и Гитлер. Они страшились смерти, поэтому везде видели врагов, были мнительны, подозрительны, злопамятны и очень жестоки, в то же время, как истые некрофилы, стремились к ней, превращая все живое в мертвое. Не лишено оснований предположение, что уничтожая других, человек тем самым подавляет в себе страх смерти, поскольку делает ее понятной и близкой, а себя начинает ощущать могучим вершителем чужих жизней. Это неизбежно снижает свойственную подобным людям неуверенность в себе и высокую тревожность, отодвигая смерть, точнее — предощущение ее — подальше от себя, куда-то в неведомую даль.

Можно сказать, что некрофилия, наиболее ярко выраженная среди убийц, представляет собой тяготение к смерти, причем я, конечно, имею в виду убийц всех уровней — от Гитлера до Чикатило. Следующий пример, достаточно развернутый, дает представление об этой наиболее опасной разновидности людей.

Этот случай достаточно уникален для криминальной практики. Уникальность заключается прежде всего в том, что этот преступник (Лукьянчук, двадцати шести лет) убил четверых мужчин и покушался на убийство пятого, но тот, несмотря на нанесенные ему ранения, смог убежать, причем ни одно из этих преступлений не мотивировано сексуальными переживаниями, столь характерными для серийных убийств, только одно связано со стремлением завладеть имуществом жертвы, причем таким, которое не представляло никакой ценности, что вызывает сомнение в наличии корыстной мотивации. Здесь — необычные факты, требующие по этой причине нестандартных подходов.

О каждом убийстве и пояснениях о нем самого Лукьянчука будет сказано отдельно. Все преступления были совершены в г. Туле.

. 10 октября 1994 г. вместе с Криулиным убил неизвестного мужчину, задушив его веревкой, причем инициатором убийства был именно Лукьянчук, он же стягивал веревку на шее жертвы. Криулин помог ему тем, что держал потерпевшего. Труп вдвоем спрятали в канализационном люке, где он был обнаружен в процессе предварительного следствия.

По поводу этого эпизода Лукьянчук рассказал следующее: "В тот день около семнадцати часов я пошел за водкой, а когда вернулся, моя сожительница Таня сказала мне, что во время моего отсутствия к нам в форточку стучался какой-то мужик. Сели пить водку вчетвером с Криулиным и матерью Тани. В это время раздался стук в дверь. Таня посмотрела в глазок и сказала, что пришел тот самый мужик, который стучал в форточку. Я взял веревку, Криулин — нож. Открыли дверь. Криулин сразу ударил рукояткой ножа по голове, тот даже сказать ничего не успел, и я так до сих пор не знаю, что этот человек хотел. Мы сняли с него куртку и повалили на пол, я накинул ему веревку на шею, с Криулиным выбросили тело в канализационный люк".

. 7 декабря 1994 г. Лукьянчук и Криулин выпивали в доме дяди Лукьянчука, где присутствовал их общий знакомый Лосев. Во время выпивки Лукьянчук нанес Лосеву несколько ударов ножом в шею, от чего тот скончался на месте. Вместе с Криулиным труп бросили в тот же канализационный люк, что и тело неизвестного мужчины.

Об этом эпизоде Лукьянчук рассказал: "Когда выпивали, Лосев сказал, что он судим. Я подумал, как бы он не ударил меня ножом. Поэтому я схватил кухонный нож и два раза ударил Лосева в шею. Я хотел ему голову проткнуть, самого его я как бы и не заметил. Голова его меня интересовала, голова его мне не понравилась. Злость у меня была. Тогда все было неясно. Против Лосева я ничего не имел. У Лосева, может, сердце доброе, он человек хороший".

. В конце декабря 1994 г. Лукьянчук, Криулин и брат убитого Лосева Анатолий Лосев снова пьянствовали в доме дяди Лукьянчука. Никакой ссоры между собутыльниками не было. Анатолий Лосев, захмелев, лег на диван и заснул. Лукьянчук стащил его на пол и убил тремя ударами ножом в шею. Вместе с Криулиным труп сбросили в тот же люк.

Об этом убийстве Лукьянчук дал следующие разъяснения: "После первого убийства я носил с собой складной нож. Я его взял с собой, чтобы защищаться от друзей убитого мною Лосева. Анатолий меня ни в чем не подозревал, хотя и говорил о желании найти убийцу брата. Как убил Толика, не помню хорошо. Я не подумал, зачем его убиваю. Сам он ниже травы, тише воды. Как объяснить, не знаю".

. 7 января 1995 г. в доме дяди Лукьянчука в очередной раз была устроена пьянка, в которой приняли участие Лукьянчук, Криулин и Потапов. Лукьянчук начал ссору с Потаповым и нанес ему несколько ударов ножом в шею. Труп с помощью Криулина и своего дяди спрятал в подвал дома последнего. Об этом преступлении убийца сказал:

"Лева (Потапов) был дядин сосед, у него я увидел черно-белый телевизор и захотел его взять себе. Поэтому я Льва убил. Телевизор оказался неисправным, и я его выбросил".

. 10 января 1995 г. вновь на квартире дяди Лукьянчука пьянствовали Лукьянчук, Криулин и Перепелкин. Последний сказал, что знает об убийстве Потапова — об этом дали показания Криулин, дядя Лукьянчука и сам Лукьянчук. Он ударил по голове Перепелкина гвоздодером несколько раз, но тот сумел вырваться и убежать.

Итак, пять опаснейших преступлений, четыре трупа. Лукьянчук убивал сразу, не задумываясь. О первом неизвестном мужчине убийца абсолютно ничего не знал, даже не поинтересовался, зачем тот приходил. У первого из братьев Лосевых, как сказал сам Лукьянчук, было "доброе сердце", а второй "ниже травы, тише воды". Потапов был убит потому, что преступник хотел завладеть его дешевым телевизором, который был неисправен, и он его выбросил, даже не попытавшись отремонтировать. Только Перепелкин представлял реальную опасность для него, но, как ни странно, именно ему удалось убежать. Чтобы понять скрытые механизмы и смысл преступных действий Лукьянчука, необходимо проследить его жизнь, раскрыть его личностные особенности и ведущие мотивы.

Об этом преступнике известно, что в возрасте семи и девяти-десяти лет он лечился в детской психоневрологической больнице по поводу невроза навязчивых состояний. В школу пошел с восьми лет, проучился всего восемь лет. Служил в армии, после демобилизации некоторое время работал, потом бросил, стал употреблять наркотики и свой дом превратил в притон для наркоманов. Продавал вещи, даже мебель. Года через полтора перестал употреблять наркотики, стал пить спиртные напитки, умеренно, но практически каждый день.

Лукьянчук родился и выросв полной семье, но вскоре после рождения младшей сестры родители разошлись. Через некоторое время мать вторично вышла замуж. Когда он служил в армии, в 1989 г., мать заболела раком, в 1990 г., учитывая данное обстоятельство, его отпустили на неделю из армии повидать мать. "Мать была сильно похудевшая, — рассказал мне в беседе Лукьянчук, — я с горя напился и уснул. В это время пришел мой отец повидать меня, стал стучать в дверь. Тогда отчим взял на кухне нож, открыл дверь и убил отца ножом в сердце. Отец был судим два или три раза, отчим тоже был судим, сколько раз, не знаю. Мама вскоре умерла. Она была одинокий человек, не любила гостей и в гости не ходила. Не знаю, была ли она ласкова со мной. Может, она меня любила, а потом разлюбила. Когда был ребенком, она меня любила, заботилась".

Свою квартиру Лукьянчук отдал родственникам, точнее — они настояли на этом, а он перешел жить к Тане. Она, по словам Лукьянчука, женщина со странностями, "писала очень большими буквами и была очень наивна. Она много пила, хотя я ей и не разрешал, а ее мать была пьяницей, пила все время и еще была инвалидом, у нее нога сломана и не сгибается. Криулин был ее сожитель, он два раза судим, без определенного места жительства, поэтому жил с ней. С соседским дедом они ловили собак, снимали с них шкуры и продавали, а собачье мясо ели за милую душу. Меня тоже угощали, один раз я попробовал, но мне стало плохо — желудок не принимал. Дед тоже был судим".

Весьма информативны рассказы Лукьянчука о себе как о личности, о своих переживаниях, о своем понимании собственного поведения, в том числе преступного. Его высказывания и материалы тестирования дают возможность представить исчерпывающее объяснение столь необычных поступков этого человека.

"Не люблю больших компаний, один-два друга и все. Одному лучше. В школе за партой сидел один во всех классах, так мне нравилось. Меня часто били на улице, ломали ребра, нос, изуродовали лицо. Место, где я жил, было такое, одна пьянь. Пытался убегать от них, но не всегда удавалось. Били меня в основном после армии. Оружие не носил с собой, потому что знал, что пырну кого-нибудь. Все нервные какие-то, все стараются притеснить. Я не мстил никому, руки у меня тонкие, не для драки. Наркотики стал потреблять потому, что мне было неспокойно, потом они перестали помогать, и я перешел на вино и водку. Все ждал что-нибудь нехорошее, кто-то придет что ли, или вызовут, напряжение постоянное. Казалось, что забыл выключить газ, не знал, по какой дороге идти, то автобус подозрительный чем-то, то люди были за деревьями. Во сне снилось, что милиция бегает за мной, я убегаю, постоянно убегал. Ребенок в утробе матери ведь не понимает, что он родится, а то бы он отказался это сделать. В утробе хорошо, его там кормят, там тепло. Жизнь выталкивает в другую жизнь. Жизнь вне утробы есть смерть.

Мне давно хотелось убить человека. Все случая не было, а тут он сам пришел (имеется в виду убийство незнакомого мужчины. — Ю.А.). Я сказал Криулину, что его надо задушить, а Криулин хотел зарезать. Человек он мне неизвестный, он пришел, чтобы его убили, и его надо было убивать. Я после спать хотел.

Когда делаешь то, что хочешь, это — зло. Оно сильное, большое, с ним хорошо. Ваше "Я" очень маленькое, зло его затопляет. Голова так работает, чтобы сделать зло, даже не убить обязательно, а нанести удар. Таню я придушивал и мать ее, но останавливался. На улице пьяных душил, за это меня били. Смерть — это когда исчезает фактор времени. Она мне интересна, я бы ее исследовал, но у меня сейчас нет наркотиков, а то бы я их принимал и приближался к смерти. Я помогал смерти. Мне помогало зло, и мне с ним было хорошо. Мне страшно без зла, кто я, в сущности, без него? Зло давало мне покой на воле, а здесь оно надо мной смеется. Постоянно зло где-то рядом, оно сильное, я не знаю, как от него оградиться. Когда злые мысли звенят в голове, я только иногда мог их утихомирить. Мне стало интересно со злом, я слушался его призывов убивать. Не знаю, где мера, где край, я стал под защиту зла. Зло внушало мне убивать, оно внушало мне ясные, понятные и убедительные мысли. Зло посещает, когда в газетах криминальная хроника, радость берет, душевный подъем. Когда читаю про убийства, радуюсь, а потом думаю, что это плохо. Радость эта вызывается злом.

Надо прятаться, чтобы никто не знал, где ты находишься. В тюрьме безопаснее, чем на воле, тебе минимум дают, охраняют, кормят. А кто меня будет охранять на свободе?!"

Какие выводы можно сделать из описания жизни Лукьянчука, анализа совершенных им убийств, его размышлений и пояснений?

Прежде всего, Лукьянчук является, по-видимому, душевнобольным человеком, судебно-психиатрическая комиссия констатировала у него шизофрению. У этого человека четко сформирован бред преследования, он очень боится всего и сам не знает, чего именно, поэтому страх носит глобальный характер и, по существу, представляет собой страх смерти. Одним словом, это фобическая, крайне тревожная личность.

Это четко просматривается в продолжении незаконченных предложений. Например: "Если бы я занимал руководящий пост... я обеспечил бы себе безопасность"; "знаю, что глупо, но боюсь... жить"; "сделал бы все, чтобы забыть... страх"; "большинство моих товарищей не знает, что я боюсь... их самих". Применение методики "Нарисуйте человека" показало, что Лукьянчук является незрелой, инфантильной, регрессивной личностью. Этот тест позволил выявить у него грубость, черствость, инфантильную агрессию, осторожность и скрытность, желание мужественности, а также деперсонализацию (он жаловался врачу, что руки у него меняют длину) и озабоченность наплывом мыслей. Он незащищен, зависим, неуверен в себе, постоянно испытывает тревогу.

Особенно показательны слова Лукьянчука о требуемой безопасности в утробе матери и нежелании рождения, которое он расценивает в качестве смерти. Свои соображения по этой проблеме высказывали многие ученые, в частности С. Гроф, но то, к чему они пришли в результате своих исследований, было интуитивно сформулировано безграмотным шизофреником, который испытывал жгучую потребность укрыться в материнском лоне. Психологически тюрьма, тюремная камера играют для него ту же роль. Именно поэтому психологическое тестирование выявило его зависимость от матери. Можно сказать, что Лукьянчук настолько страшится жизни, что хочет уйти из нее.

Сейчас мы можем подойти к определению личности и мотивов поведения Лукьянчука. Это — некрофильская, замкнутая, самодостаточная, дезадаптированная личность, исключительно близко стоящая к смерти, которой она, с одной стороны, страшится, а с другой — непреодолимо стремится к ней. Лукьянчук сказал: "Я помогал смерти... Мне страшно без зла... Я слушался его призывов убивать". Он дал афористическое, просто блестящее определение смерти: "Смерть — это когда исчезает фактор времени", — и ощущал себя ее слугой. Причем в его больном воображении она принимала образ всеобщего и всепоглощающего зла, однако это зло у него не было с безусловным знаком минус, напротив, судя по его рассказам, оно не обладает зловещими чертами, с ним ему хорошо и оно ему давало покой. Зло, т.е. смерть, "постоянно где-то рядом", и он был под его защитой.

К смерти его тянуло всегда, поэтому он придушивал пьяных, свою сожительницу и ее мать, но тогда еще мог контролировать себя и по этой причине не носил с собой нож. Обращает на себя внимание, что Лукьянчук убил четверых людей и покушался на убийство в течение довольно короткого промежутка времени — за три с половиной месяца. Ясно, что потребность убивать стала компульсивной, приняла характер вынужденного влечения. Он убивал ради убийства, само убийство было мотивом его действий.

Социальное окружение Лукьянчука никак не могло компенсировать его болезненные состояния, а, напротив, лишь усугубило их. Он находился на самой низшей ступени общества среди алкоголиков, бродяг и преступников, среди всеобщего насилия и пьянства, среди людей, которые убивают и съедают собак.

К числу преступных некрофилов можно отнести не только людей типа Лукьянчука, сексуальных или наемных убийц, но и многих других, например,— наемников на больших и малых войнах. Последних обычно влечет не возможность получения законного и немалого вознаграждения или даже добыча, которая может быть получена путем разбоя, а главным образом возможность убивать, играя со смертью, участвуя в эмоционально насыщенных и острых ситуациях. Они ищут войну и не могут прожить без нее, точнее — без тех почти идеальных возможностей почти легальных убийств. Поэтому они кочуют с одного фронта на другой, причем не всегда имеет значение, какие цели преследует данная армия (или иная вооруженная группа) и во имя каких идеалов она сражается. Главное — простор для убийства.

Это не те люди, участники кровавых событий, которые потом долго и тяжко переживают свою вину и стремятся к покаянию. Для них война и убийство на войне есть "обычная" работа, это профессионалы своего дела, они знают все его тонкости, в том числе и способы ухода от какой-либо ответственности. Среди них есть и борцы за свободу своего народа, но это никак не изменяет того бесспорного факта, что они некрофилы. При этом убийства могут совершаться под благородным флагом освобождения, хотя в очень многих случаях такие поступки не вызываются военной или иной необходимостью и совершаются только потому, что так угодно некрофилу. Например, гнусный убийца Басаев, который в 1995 году во главе чеченской террористической группы захватил г. Буденновск, приказал расстрелять там нескольких попавших ему в руки безоружных людей.

Поистине безграничные возможности открываются для некрофилов, когда в их власти оказывается мирное население. Это наблюдалось во все времена человеческой истории, практически во всех войнах, гражданских в том числе, причем иногда зверели и те, которые прежде никак не проявляли себя в качестве агрессоров. Германский вермахт, призванный завоевать весь мир, на временно оккупированных восточных территориях довольно скоро превратился в банду насильников и убийц. Очень часто мирное население уничтожалось по приказу сверху: так делала гитлеровская верхушка, так делал Чингисхан, так делали тысячи других завоевателей до него. Но каждый раз для исполнения таких указаний были нужны "верные" люди, всегда ими оказывались некрофилы.

Если нет возможности убивать на войне по причине, скажем, инвалидности или возраста, бывшие боевики могут уйти в криминальные или полукриминальные формирования, где вновь смогут испытать сладостный трепет близости смерти и получат возможность еще убивать. Но лучше всего, конечно, продолжать воевать, поскольку здесь обеспечена внешняя защита и самозащита, самооправдание некрофильских влечений. По данным М. Решетникова ("Литературная газета", 1995 г., № 55-58), до 12% бывших участников боевых действий в Афганистане (выборка 1991 г. — 2000 человек) хотели бы посвятить свою жизнь военной службе по контракту в составе любой воюющей армии, независимо от страны, предоставившей им такую возможность.

---