ГЛАВА IV. ПРИЧИНЫ УБИЙСТВ

7. ИЗВЕЧНЫЕ МОТИВЫ УБИЙСТВ

Когда исследователь предпринимает попытку решить такую сложную проблему, как мотивы убийства, он поневоле должен рассмотреть и те концепции на этот счет, которые уже имеются. Поскольку же убийство от начала веков всегда привлекало к себе внимание, то и концепции эти (представления, взгляды) тоже насчитывают столь же длительную историю. Разумеется, прежде это были обыденные толкования, которые затем незаметно, но прочно вошли в научный оборот, подчас сохранив, к сожалению, то содержание, которое вкладывалось в них в обычной жизни и в рамках определенной культуры. В первую очередь я имею в виду такие наиболее признанные современной наукой мотивы убийств, как корысть, ревность и месть.

Впрочем, называть их мотивами в чистом виде, наверное, не очень точно, вернее, совсем не точно. Это, скорее всего, мотивировки, устоявшиеся штампы, которыми в силу привычки продолжают пользоваться как в судебно-следственной деятельности, так и в науке. При этом не очень задумываются над тем, что такое, собственно, мотив, каково содержание каждого из вышеперечисленных мотивов, а руководствуются лишь тем, что он по своим внешним признакам подходит к данной ситуации и к конкретному лицу. Как правило, игнорируются следующие очень важные обстоятельства: мотив есть субъективный смысл поведения, включающий в себя психологический выигрыш от определенных поступков; поведение часто полимотивировано, причем полимотивированность следует понимать и как одновременное функционирование разных мотивов, и как существование последних в различных пластах психики — в сферах сознания и бессознательного; мотивы не лежат на поверхности, их нельзя вывести из анализа только поступков, не вникая в сущность данной личности, в структуру ее психологических особенностей, в прожитую данным человеком жизнь, не рассматривая совершенное убийство в цепи других действий.

Возвращаясь к корысти, мести и ревности, следует отметить, что это настолько распространенные и настолько "житейские" понятия, что в них можно вносить самое различное содержание, в том числе и с позиций здравого смысла, а не научно взвешенных критериев. Еще более неконкретно понятие хулиганских побуждений, которое тоже часто называют мотивом убийства.

Необходимо знать, какую функцию (или функции) выполняют названные мотивы в отношении личности, какую "службу ей служат", в чем для нее психологическая "выгода" от совершения убийства. Этот момент я считаю наиболее важным для понимания мотивов убийств, поскольку любое субъективное побуждение должно освещаться с позиций личностного смысла, личностной значимости. Но к такому пониманию я вернусь несколько позже, а сейчас следует рассмотреть, что такое корысть, месть, ревность и так называемые хулиганские побуждения.

В словарях русского языка корысть определяется как выгода, материальная польза, в чем на первый взгляд вроде бы нельзя видеть что-то очень дурное. Однако в советское время, когда насаждалась убогость и материальная необеспеченность большей части населения, слово "корысть" стало пользоваться у нас плохой репутацией. В нем усматривали только жадность и накопительство, стремление к наживе и достатку, сведение всех людских отношений к материальной выгоде, абсолютизацию личного интереса. Наши идеологи исходили из той общей утопической идеи, что советские люди, наподобие первых христиан, менее всего должны думать об имущественных благах и преследовать личные интересы. Их задача — служить государству и партии. Поэтому объявлялось, что корысть — это пережиток, в буржуазном обществе — основная движущая пружина действий людей в сфере общественной деятельности и личных взаимоотношений.

Вот что писал о корысти криминолог Б. С. Волков: это одно из самых сильных побуждений, толкающих людей на совершение преступлений; она порождает больше всего зла на земле и возникла вместе с частной собственностью. Корысть становится при капитализме основным стимулом, а в советской стране справедливо рассматривается как отрицательное моральное качество. По мере развития социалистического общества место этого мотива в структуре преступности будет постоянно уменьшаться, уже сейчас в судебной практике не найти случаев совершения преступлений из-за нужды, голода, материальной необеспеченности и по другим подобным мотивам (?!). По мнению Б. С. Волкова, в советской действительности не только не встречаются, но становятся просто немыслимыми некоторые формы проявления корысти, с .которыми сталкивается судебная практика в условиях капиталистического общества.

Б. С. Волков и другие почтенные авторы, писавшие в те годы о корысти, не только перевернули с ног на голову движущие силы человеческого поведения в любом обществе, не только представили искаженную картину разных социальных систем, но и попросту перепутали корысть с корыстолюбием, что далеко не одно и то же. Однако корыстные мотивы действительно могут иметь место при совершении убийств, но не всегда даже в тех ситуациях, когда убивают при завладении имуществом. Здесь следует различать следующие основные варианты: захват принадлежащих другому вещей (предметов) возможен лишь в случае его убийства; убийство не является необходимым условием завладения ценностью, это могло бы произойти путем устрашения, обмана, приведения в бессознательное состояние и т.д.; независимо от того, как могло бы осуществиться посягательство на чужое имущество, убийство диктуется потребностью обеспечения безопасности нападающего (нападающих) и его безнаказанности.

Лишь в одном из этих трех вариантов мотив собственно убийства носит корыстный характер, хотя все они переплетаются с посягательством на чужое имущество. В первой и третьей ситуациях убийство выступает в качестве обеспечивающего способа либо завладения ценностями либо избегания ответственности, причем любой, не обязательно судебной. Во второй ситуации незаконный захват имущества порождается корыстными мотивами, а само убийство совсем иными побуждениями, чаще всего утверждения и самоутверждения. Психологический выигрыш в таком, казалось бы, ненужном лишении жизни как раз и состоит.

Во всех названных случаях убийство становится тем центром, вокруг которого строится все остальное. Это так происходит даже тогда, когда жизнь жертвы не представляет для убийцы абсолютно никакой ценности, но ее ценность всегда несомненна для общества, что и придает убийству особую значимость. Иногда отсутствие корыстного мотива совсем неочевидно даже для самого преступника, особенно если для него мучительны переживания своих жизненных неудач, непризнания со стороны непосредственного социального окружения, ощущения своей неполноценности и ненужности, причем сами переживания во многом носят бессознательный характер. Переплетение корыстного мотива с некорыстным может быть столь сложным и внешне противоречивым, что выявление и понимание их соотношения возможно лишь в результате специального анализа.

Что такое месть? Это ответное намеренное действие в отплату за зло, возмездие за что-нибудь, например, за оскорбление, обиду, страдание, материальный убыток. В прошлом она считалась важной общественной добродетелью и одним из регуляторов отношений между людьми, хотя христианская мораль осуждала и осуждает месть. В современной нравственности месть в основном расценивается как порок, в чем нельзя не видеть завоевание цивилизации. Действительно, она не может считаться эффективным и человечным способом разрешения конфликтов, подчас создает лишь видимость восстановления справедливости, но не может обеспечить ее, так как по большей части зиждется на агрессии и грубой силе. Одна месть влечет другую, одно насилие — другое и в целом это порождает атмосферу вражды, ненависти, настороженности и недоверия между людьми или группами. Национальные конфликты, во многом складывающиеся как индивидуальные мщения, можно представить себе как бесконечную цепь местей, в общем-то бессмысленную.

Очень трудно дать хотя бы перечень ситуаций, вызывающих месть, или ситуаций, в которых она реализуется, хотя такие ситуации могут быть типологизированы. Это действия, начиная с насилия в ответ на устное оскорбление до уничтожения целых народов. Она может быть направлена как против личности, так и против имущества в связи с ущербом, причиненным самому убийце или (и) его близким. Вызвавшие ее поводы могут "быть совершенно неадекватны характеру порожденных ими ответных действий, и здесь все или очень многое зависит от субъективного восприятия виновным сложившейся ситуации, от его собственных возможностей, от принципов и требований той культуры, в которой действует мстящий человек. Поэтому так важно выяснить все обстоятельства, породившие месть.

Однако все сказанное отнюдь не раскрывает того, что же представляет собой месть как мотив убийства. Прежде чем пытаться решить эту проблему, поставим вопрос: всегда ли отомстивший человек получает удовлетворение именно от мести, т.е. от уничтожения другого человека. Думается, что в очень многих случаях это далеко не так и особенно тогда, когда отмщение предписывает ему окружение, причем сама месть выступает в качестве одной из важнейших норм ценимой или навязываемой ему культуры. Я имею в виду в первую очередь кровную месть, когда виновный стремится не только, а иногда и не столько получать удовлетворение от предпринимаемого насилия, сколько исполнить обычай, который лично ему может быть даже неприятен. Предписанная месть не носит поэтому сугубо личный характер, а приобретает общественное звучание, нередко достаточно широкое, приобретает, если можно так выразиться, экстравертный характер. Реализация подобной мести может быть "по достоинству" оценена при ее реализации в закрытых сообществах, например, среди преступников. В их среде жестко предписывается, что определенные действия, в том числе даже словесные оскорбления, обязательно должны вызывать ответное насилие. В противном случае, как и при неисполнении кровной мести, человек отвергается сообществом и в связи с этим подвергается различным санкциям, подчас весьма унизительным и жестоким.

Поэтому можно утверждать, что иногда месть носит вынужденный характер и о личном удовлетворении приходится говорить не в связи с тем, что убийца причинил смерть потерпевшему, а потому, что он исполнил обычай. Впрочем, и в этом аспекте удовлетворение, по-видимому, испытывают далеко не все. Но правомерно ли подобную месть назвать местью, если она навязана извне, а ее личностный смысл состоит в конформном подчинении среде? Представляется, что по внешним признакам это все-таки месть, но она не может оцениваться в качестве мотива соответствующих действий. Им выступает стремление утвердиться, сохраниться на социально-психологическом уровне, т.е. в глазах группы, подчас очень большой, например, национальной, или иного сообщества. Неподчинение способно вызвать катастрофу, низвергание вниз, утрату всего наиболее ценного, социального положения, авторитета, уважения окружающих, иногда имущества и даже жизни, изгнание из общности, а, значит, небытие, несуществование, чаще всего социальное. Таким образом, здесь мотив подчинения культуре как бы защищает личность и он отражает главным образом отношения не с жертвой мести, а со своей средой и с самим собой.

Следовательно, "конформная" месть служит целям социального и социально-психологического утверждения (подтверждения), что само по себе может стать мощным стимулом насилия. Поэтому и такая месть входит в мотивационный комплекс смертельной агрессии.

Рассмотрим другой вариант: месть осуществляется по инициативе, по желанию самого преступника, его никто на это не толкает и к этому не принуждает; если давление извне и есть, то оно минимально, не носит характера ультиматума и уж во всяком случае не расходится с его собственным стремлением.

Имеет ли здесь место месть? Думается, что да, поскольку как раз в нанесении ущерба другому состоит смысл насилия, которое призвано принести удовлетворение мстящему. Однако он не только получает от этого психологический комфорт, но и тем самым психологически защищает себя, цельность и значимость своего "Я", свое представление о себе, восстанавливает справедливость, иногда понимаемую весьма субъективно; он психологически компенсирует утраченное, что относимо и к случаям кровной мести. Вместе с тем тот, кто мстит, может защищать и свой собственный социальный статус, т.е. утверждать себя в глазах среды. Следует заметить, что смысл мстящих действий складывается не из одного слоя.

Рассмотрим еще один вариант мести — в аспекте восстановления справедливости. Здесь объектом насилия выступает человек или группа людей, которые представляются носителями опасных пороков или они совершили тяжкие преступления, причем совсем необязательно, чтобы тем самым они причинили ущерб тому, кто собирается мстить. Само восстановление справедливости носит характер выполнения общественного долга, вернее, представляется так тем, кто мстит, что может играть роль и самооправдания. Я сейчас имею в виду, например, орудовавшие в 70-80-х годах в некоторых латиноамериканских странах так называемые эскадроны смерти, которые без суда и следствия уничтожали преступников, в том числе весьма опасных.

Известны случаи убийства проституток лицами, которые называют себя социальными санитарами, и уничтожение несчастных женщин представляют как восстановление справедливости, поскольку последние растлевают нравы и являются носителями опасных болезней. Естественно, что не может быть и речи о такой мести проституткам, как требование общественной справедливости, но несомненно наличие им мести как женщинам (символе женщины), выступающим в качестве источника тяжких сексуальных переживаний убийцы. Проституток же выбирают потому, что они наименее защищены и их убийство как бы легче оправдать, в том числе в собственных глазах.

Когда агрессия совершается с тем, чтобы на психологическом уровне отстоять представление о самом себе или поднять его, отразить посягательства на свой биологический или социальный статус, мотивом выступает не месть, а утверждение (подтверждение) себя в среде, а также самоутверждение. Здесь, как и при вынужденном подчинении давлению окружающих, определяющая роль принадлежит повышенной тревожности, которая окрашивает все возникающие эмоции, связи и процессы в соответствующие тона. Мотив же отражает отношения не столько с жертвой мести, сколько со всей средой и с самим собой, причем тревожность часто мешает адекватно воспринимать действительность. Конечно, одни и те же поступки могут быть полимотивированными, порождаться и мотивами мести, и мотивами утверждения, что сделает их еще более целеустремленными и фатально предопределенными.

Месть бывает связана с ревностью. Последняя представляет собой недоверчивость, мучительные и тягостные сомнения в чьей-то верности и любви, в полной преданности. Это и желание владеть чем-то, неприязненно-враждебное чувство по отношению к успехам, достоянию или популярности другого лица,, к его самостоятельности в действиях и чувствах. Ревнующий человек стремится к тому, чтобы все наиболее, по его мнению, ценное принадлежало ему. Поэтому очень часто ревность является следствием эгоизма, себялюбия, тщеславия, зависти. Однако проявление этого чувства не следует всегда расценивать в качестве анахронизма, ибо ревность представляет собой механизм соревнования между людьми и, следовательно, один из путей их успехов в жизни.

Зависть к чужим успехам, страстное стремление владеть всем тем, что человек видит у других и что в его глазах представляет значительную ценность, могут побуждать к убийству ради завладения имуществом или кары тому, кто им владеет, вызывая жгучую ненависть.

Ревность (и зависть) способны возникнуть не только в связи с материальным достатком другого, но и потому, что этот другой (другая) красив, обаятелен, умен, легко завоевывает расположение окружающих и особенно женщин (мужчин), ему всегда везет и т.д. Но почему такие переживания неумолимо толкают одних людей к безнравственным поступкам, а у других даже не возникают, для чего "нужны" личности все эти чувства, что она выигрывает от этого и соответствующего поведения?

Те, которые испытывают ревность в связи с чужими удачами и успехами, чувствуют острую и непреходящую зависть, беспокойство и неуверенность в себе и своем социальном существовании, поскольку не они владеют вожделенными ценностями или столь важными личностными чертами. Вот если бы все это было в их руках, тревожность и беспокойство значительно снизились бы или вообще исчезли, они перестали бы ощущать эту травмирующую, изматывающую угрозу своему бытию, этот неясный и глубоко лежащий страх за себя. Но такого рода надежды напрасны, поскольку повышенная тревожность, как фундаментальная черта их личности, вновь и вновь будет порождать зависть и ревность по самым разным и неожиданным поводам.

Страх остается, как и желание удержать достигнутое и одному наслаждаться им, одному пользоваться вниманием, расположением и приязнью другого лица. Поэтому ревность можно понимать как порождение страха при стремлении обладать какой-то ценностью и удержать ее. Ревность всегда питается боязнью потери этой ценности или невозможностью обрести что-то очень значимое, причем для ее возникновения не имеет значения, вызвано ли это чувство действительными или ложными причинами.

Как мы видим, не сама ревность всегда, когда она, казалось бы, лежит на поверхности, в действительности является мотивом поведения, а то, что лежит в ее основе и ее же в определенной мере порождает, — стремление утвердить себя, подтвердить свое бытие путем овладения новыми благами, которые есть у других. Этот мотив может порождать и корыстные убийства, выступая, в частности, в качестве инструмента мести тому, кто демонстрировал, обычно не желая того, его, виновного, несостоятельность, незначительность, несущественность, поскольку не он, а "обладатель" имел ту самую ценность и распоряжался ею. Тем самым убийца утверждает себя, в первую очередь, в собственных глазах.

Подобного рода мотив имеет гораздо большее распространение при совершении убийств, чем нам представляется сейчас. Очевидно, что такой мотив достаточно часто можно обнаружить в насильственных действиях молодых людей, завидующих чужому достатку, общественному положению или признанию, испытывающих жгучую ревность к тем, кто имеет престижную одежду, автомобиль, мотоцикл или магнитофон либо пользуется расположением девушек и т.д. Именно этим во многом объясняется особая жестокость, цинизм и разрушительность действий убийц при совершении некоторых разбойных нападений, когда, например, потерпевший подвергается, на первый взгляд, бессмысленному избиению, уничтожаются его вещи и т.д.

В том, что я сейчас сказал о ревности, не выделен один очень важный аспект, который связан с отношениями между полами. Этот аспект не может не вызывать повышенный интерес, поскольку многие убийства совершаются из ревности. Здесь на первый план выходит неосознаваемое ощущение своей неполноценности, ущемленности, угрозы своему бытию, утраты его смысла и значимости. Указанное ощущение вызывается тем, что лицо, вызывающее ревность, демонстрирует другому его неполноценность, недостаточность как мужчины (женщины), поскольку предпочитает ему какого-либо иного человека. Эта демонстрация, часто совсем невольная, может быть чрезвычайно травматичной и невыносимой, именно в ней обычно бывает заключено названное предпочтение. По-видимому, в такие моменты тревожность достигает наивысшего уровня и насильственные действия представляют собой, образно говоря, попытку защитить, спасти себя. Естественно, что в таких критических состояниях теряют силу нравственные и иные запреты.

Из числа изученных мною убийств из ревности я хотел бы выделить те, когда убийца точно знал, что жена (сожительница) изменяет ему, однако не предпринимал никаких действий, если не считать вялых оскорблений по адресу женщины. Но все это продолжалось до тех пор, пока она открыто не говорила ему, что у нее есть некто лучше, чем он. Вот тогда она подписывала себе смертный приговор, причем после убийства часто предпринимались попытки сожжения жертвы, что имело смысл полного уничтожения той, которая демонстрировала убийце его биологическую и (или) социальную несостоятельность.

Иногда ревность носит инфантильный характер, когда ревнующий взрослый человек очень напоминает ребенка, ревнующего к своему брату или сестре, которых, как ему кажется, больше любят родители. Подобное же чувство способны испытывать, например, чиновники, ищущие благорасположение своего начальника и отчаянно ревнующие к другим, которые смогли добиться такого счастья.

Часто в поведении ревнивца нет ни безмерного эгоизма, ни просто стремления во что бы то ни стало обладать человеком, который любим, к которому влечет и т.д. Скорее имеет место месть судьбе, реакция на тяжкое унижение, когда смертельной опасности подвергается все то, что составляет основу жизни. Именно под влиянием такой опасности зреют ненависть и злоба, придающие защите своей личности особую динамичность и разрушительность.

Неверно принимать за ревность месть за поруганное доверие, за бесчестное поведение и обман, поскольку они не связаны с эгоистическим стремлением любой ценой пользоваться расположением и любовью другого человека, удержать его, с болезненной и преувеличенной подозрительностью, с мелочной мнительностью. Не следует считать ревностью все то, что похоже на нее лишь внешне. Не нужно думать, что, например, супружеская или иная измена либо угроза ее наступления всегда вызывают только ревность в традиционном ее понимании, рамки которого я пытался расширить. В то же время ситуация, например, супружеской измены отнюдь не всегда порождает убийство из ревности, из такой ситуации есть другие, нравственно приемлемые выходы. Ни месть, ни ревность ни в коем случае не являются специфическими мотивами убийства.

Ревность проявляется вовне, отражая отношение к, потерпевшему, обиду и недовольство его (ее) действиями, досаду, гнев, негодование. Вне отношений с ним (с ней) она попросту не может существовать. В некоторых случаях поведение жертвы, особенно если оно носило аморальный характер (например, не вызывающая сомнения супружеская измена), может порождать состояние сильнейшего душевного волнения.

Самыми любимыми "мотивами" отечественных юристов, когда у, них не хватает знаний, чтобы объяснить причины убийств, являются хулиганские побуждения или хулиганские мотивы. Обычно на них указывают при анализе и хулиганства, т.е. исходят из того, что хулиганские действия совершаются по хулиганским мотивам. Иначе говоря, сам мотив вроде бы уже преступен, но это мало кого смущает, ведь все становится просто, особенно когда надо установить субъективные причины необычных или внешне непонятных убийств, в том числе тех, которые в действительности совершены в связи с сексуальными переживаниями. Так удобно все "списать" на эти самые хулиганские побуждения, и совсем не нужно ломать голову...

Хулиганские мотивы, равно как и корысть с местью появились в научном и практическом обиходе юристов не в последнюю очередь потому, что на эти субъективные стимулы указывал уголовный закон. Однако закон имел в виду вовсе не мотивы, а отягчающие ответственность обстоятельства.

Сторонники концепции хулиганских побуждений никогда не объясняют, почему в одних случаях подобные побуждения приводят к убийствам и тяжким телесным повреждениям, а в других — к хулиганству. Поэтому понять, чем отличаются указанные побуждения при совершении убийств от таких же побуждений при учинении хулиганских действий, практически невозможно. Получается, что о различиях между ними можно судить лишь по характеру и тяжести ущерба человеку.

Хулиганскими побуждениями принято называть стремление в вызывающей форме проявить себя, выразить пренебрежение к обществу, другим людям, законам и правилам человеческого общежития. Такие побуждения предполагают отсутствие личных отношений вражды, зависти, неприязни и т.д. между виновным и потерпевшим. В основе хулиганских побуждений, по мнению некоторых исследователей, обычно лежат эгоизм, озлобленность и неудовлетворенность, доходящие до тупой злобы, вызванные явным расхождением между уровнем притязаний человека и имеющимися возможностями их удовлетворения. Обычно притязания завышены по сравнению с возможностями, которые бывают ограничены личными способностями и объективными обстоятельствами. Выбор именно хулиганской формы преодоления указанного противоречия определяется условиями нравственного формирования личности, ее бескультурьем, невоспитанностью.

Хулиганские побуждения часто проявляются по внешне, казалось бы, незначительному поводу, когда ситуация и в том числе будущий потерпевший не дают субъекту преступления объективного предлога для учинения преступных действий, в частности расправы над ним. Поэтому жертвами часто становятся совершенно случайные лица, что не означает отсутствия глубинной личной детерминации хулиганских действий.

Итак, хулиганские побуждения — это стремление в вызывающей форме проявить себя, выразить пренебрежение к обществу и его установлениям... Но в вызывающей форме можно проявить себя, отнюдь не преступая уголовный закон (например, манерами, одеждой). То же самое можно сказать и о пренебрежении к обществу, формы и способы которого столь многообразны, что перечислить их попросту невозможно. Возникает вопрос, почему в одних случаях, желая проявить себя в общественно нежелательной форме, один человек использует нецензурные выражения в общественных местах, а другой может лишить кого-то жизни.

Если хулиганские побуждения диктуются стремлением бросить вызов обществу, почему такими побуждениями объясняются действия убийцы, который глубокой ночью и без свидетелей совершает убийство ранее незнакомого человека, находящегося в нетрезвом состоянии, причем без каких-либо попыток завладеть его имуществом. Если, далее, в основе хулиганских побуждений лежат бескультурье и невоспитанность, почему насильственные действия по таким мотивам совершают люди, получившие хорошее воспитание и отличающиеся достаточным уровнем культуры. Совершенно очевидно, что желание проявить себя в вызывающей форме является производным от чего-то очень важного для личности, и в этом состоит субъективный смысл подобного поведения.

Чтобы понять мотивы внешне беспричинных действий, которые, к сожалению, привычно относят к совершаемым по хулиганским побуждениям, необходимо найти ответ на неоднократно ставившийся выше вопрос: ради чего субъект поступает так, что он от этого выигрывает в психологическом отношении. Я полагаю, что в этих случаях мотивы носят глубинный бессознательный характер и связаны с психотравмирующими переживаниями неуверенности, страха, беспокойства, боязни за свое существование, место в жизни. Причем тревожность столь велика, а переживания достигают такого уровня, что человек, чтобы защитить себя, действительно начинает пренебрегать всеми людскими законами.

Совершая же хулиганские поступки и в их рамках убийство, человек демонстрирует себя, доказывает себе и другим — "вот он я, я есть", тем самым утверждая себя. То, что утверждение и самоутверждение происходит в общественно опасной форме, уже зависит от уровня культуры данного лица и от интенсивности субъективных переживаний, требующих показать, проявить себя во что бы то ни стало.

Поэтому я считаю, что в природе не существует никаких хулиганских побуждений или хулиганских мотивов, а есть истероидное стремление защитить, обеспечить свое бытие, подтвердить себя в качестве социального и биологического существа, т.е. все тот же мотив утверждения. Конечно, возникает вопрос, почему подобное утверждение происходит за счет других и притом обычно в разрушительных формах.

В этой связи отметим, что если человек ощущает себя живущим в угрожающей атмосфере (а как раз таких людей я и имею в виду), то снять свою бессознательную боязнь можно, только потеснив других, как бы отодвинув от себя, а еще надежнее — уничтожив носителей угрозы себе. Именно последний путь субъективно наиболее выгоден в том смысле, что, идя по нему, можно, казалось бы, сразу решить все свои психологические проблемы, приобретшие бытийный смысл. Правда, при учинении хулиганских действий не всегда страдают люди, иногда происходит вандалическое уничтожение вещей — мебели, стекол, зеленых насаждений и т.д., а также животных. Это имеет место потому, что если мир в основном ощущается как враждебный и несущий угрозу, то и его менее существенные части, т.е. не люди, тоже враждебны, чужды, непонятны. Поэтому они тоже должны быть уничтожены.

Насилие в руках агрессивного и жестокого человека приобретает самостоятельное, самодовлеющее значение как орудие установления его власти. В сам момент применения насилия, терзая, пытая, уничтожая другого, причиняя ему особые страдания, убийца ощущает наконец-то, что он тоже силен, он способен проявить всю полноту своей власти. Быть может, именно в этот момент, без остатка порабощая свою жертву, он живет наиболее яркой жизнью. Поэтому жестокие пытки, применяемые сейчас многими рэкетирами и разбойниками при вымогательстве денег и других материальных ценностей, часто мотивируются желанием не только получения этих ценностей, но и причинения особых страданий и мучений как средства утверждения своей власти в данный момент.

Почему же так важно иметь власть, показать ее себе и другим? Я думаю, что во всех стремлениях к власти (к любой власти!) лежит возникшее еще в глубочайшей древности опасение за себя, за свою жизнь, если человек не в состоянии управлять окружающими. Он должен руководить ими, властвовать над ними, поскольку именно они несут угрозу его бытию. Это не всегда были люди другого племени и рода, но в целях безопасности надежнее подчинить их себе, т.е. завоевать. Врагами могли быть и соплеменники.

Воля к власти бесчисленное количество раз передавалась из поколения в поколение как гарантия личной безопасности и благополучия, постоянно меняя формы, но совсем не утрачивая своего главного содержания и предназначения. Демонстрируя власть, утверждая себя в среде, человек наливался силой от ощущения обладания ею. Ее негативные внешние проявления весьма разнообразны — от оскорблений самодурствующего чиновного начальника до уничтожения целых народов к вящей славе тирана.

В целом можно считать, что большинство убийств имеет субъективный, как правило, неосознаваемый, смысл защиты от внешней угрозы, которой в действительности может не быть. Здесь страх перед вероятной агрессией обычно мотивирует совершение упреждающих поступков. О происхождении эмоции страха я уже говорил ранее, он ведет свое начало с первых дней жизни индивида. Напомню только, что изначально она формируется психическим лишением ребенка в детстве, эмоциональным отверганием его родителями, что затем способно приводить к отчуждению личности, характерному для большинства убийц. Это не означает, что эмоция страха фатально приводит к убийству, но недостаточно социализированные ее формы могут иметь такие последствия. Поэтому мотивом многих убийств выступает защита от агрессии среды и мотивов утверждения.

Поскольку утверждение личности занимает столь заметное место в мотивации убийств, есть необходимость вкратце остановиться на этом явлении и его разновидностях.

Утверждение индивида на социальном уровне означает стремление к достижению определенного социально-ролевого положения, связанного с трудовой, профессиональной или общественной деятельностью, часто без ориентации на микроокружение, мнение и оценки которого могут не иметь существенного значения. Выдвижение на социальном уровне обычно связано с завоеванием власти, престижа и авторитета, с карьерой, обеспечением материальными благами.

Убийство как средство утверждения на социальном, а тем более на общесоциальном уровне используется редко, в условиях современной цивилизации — чрезвычайно редко. Я не говорю о красно-коричневых тоталитарных режимах, которые не имеют к цивилизации никакого отношения, но и в рамках таких режимов всегда пытались скрыть или хотя бы оправдать кровавые злодеяния.

На социально-психологическом уровне утверждение предполагает стремление к приобретению признания со стороны личностно значимого ближайшего окружения, т.е. на групповом уровне. Он включает в себя утверждение в глазах семьи или эталонной группы, даже такой, с которой в данный момент субъект и не имеет необходимых контактов. В таких случаях безнравственное поведение может выступать в качестве способа его включения в подобную группу и признания ею. Утверждение на социально-психологическом уровне может осуществляться и вне зависимости от социального признания в широком смысле, от карьеры, профессиональных достижений и т.д. Для многих людей, особенно молодых, потребность в утверждении на групповом уровне является вполне достаточным основанием для совершения тяжкого насилия против личности.

Под самоутверждением следует понимать желание достичь высокой оценки и самооценки своей личности, повысить самоуважение и уровень собственного достоинства и вызванное этим поведение. Однако это часто реализуется не путем требуемых оценок со стороны других групп или общества, а изменением отношения к самому себе благодаря совершению определенных поступков, направленных на преодоление своих внутренних психологических проблем, неуверенности в себе, субъективно ощущаемой слабости, низкой самооценки. Причем все это чаще всего происходит бессознательно.

Из всех трех названных уровней утверждения два последних имеют первостепенное значение в генезисе насилия в обыденной жизни; утверждение на социальном уровне велико в ситуациях тоталитарного режима. Разумеется, в действиях одного человека вполне может наблюдаться мотивация сразу на всех трех уровнях.

Следовало бы отметить особую роль самоутверждения. Самоутверждаясь, человек чувствует себя все более независимым, он тверже стоит на земле, раздвигает психологические рамки своего бытия, сам становится источником изменений в окружающем мире, делая его более безопасным для себя же. Это дает ему возможность показаться в должном свете и в глазах ценимой группы, и в глазах общества, и в своих собственных.

Ярко проявляет себя самоутверждение в качестве мотива при Сексуальном насилии, особенно изнасилованиях, сопровождаемых убийствами. Субъективные причины сексуальных убийств в первую очередь связаны с особенностями представлений человека о самом себе, с Я-концепцией, самоприятием. В этом аспекте сексуальное нападение есть попытка изменить имеющееся, нередко психотравмирующее представление о самом себе, которое в большей степени человеком обычно не осознается, и тем самым повысить собственное самоприятие. Неприятие прежде всего проявляется в негативном эмоциональном отношении к самому себе и собственным действиям. Но в некоторых случаях человек, как ему кажется, примет себя при некоторых специфических условиях, являющихся порождением его Я-концепции. Например, самоприятие может быть осуществлено, если будет преодолено, прежде всего в психологическом плане, доминирование противоположного пола или если будет осуществлено самоутверждение в мужской роли, которое, естественно, трактуется весьма субъективно.

В других случаях перед насильником и сексуальным убийцей стоят чисто защитные задачи. Изнасилование выступает формой защиты имеющегося представления о себе и самоприятия от угрозы, связанной с определенным субъективно унижающим данного человека поведением женщины, которое наносит удар по его самоприятию и оценке себя в мужской роли. При этом поведение женщины объективно может и не быть таковым, более того, она может и не знать об этом. Представление насильника о себе есть отражение в его глазах женщины как некой абстракции, но во взаимоотношениях с конкретными женщинами.

Особенности межполовых взаимоотношений только в том случае угрожают самоприятию, если они в силу определенных личностных дефектов становятся субъективно наиболее значимыми, переживаемыми, что и определяет фиксацию на сексуальной сфере и повышенную восприимчивость к любым элементам отношений с женщинами. Сексуальный убийца Кузнецов убивал изнасилованных им женщин в тех случаях, если ему представлялось, что они своими словами, жестами, даже интонацией голоса унижали его.

Утверждение себя в требуемой сексуальной роли для таких мужчин равносильно тому, чтобы существовать, т.е. на бытийном уровне. Совершая изнасилование, они как бы подтверждают свое право на собственное существование в собственных глазах в первую очередь, ибо их бытие зиждется на роли и поведении в сексуальной сфере. Конечно, все такие внутриличностные тенденции, как правило, не осознаются человеком, от него ускользает их личностный смысл.

При изнасилованиях убийства совершаются в следующих случаях: когда убийца считает, что он, подобно Кузнецову, унижен данной женщиной; когда, убивая жертву, он мстит как бы всем женщинам за то, что они стали источником его тяжких переживаний, причиной его непризнания в межполовых отношениях, его неуверенности в себе как мужчины; когда необходимо скрыть следы преступления и избежать ответственности.

В заключение хотел бы обратить внимание еще на один мотив убийства, сравнительно редко встречающийся: речь идет о так называемом убийстве из любви. В эту группу я хотел бы объединить те случаи, когда убивают родственников или мужа, чаще жену, о которых тем самым хотят проявить заботу, защитить их, т.е. действуют из любви к ним. Убивая, их спасают от чего-то, что представляется страшным. Известны случаи убийства своей семьи, когда ей грозит голодная смерть или реальная опасность попадания в руки безжалостного врага, в том числе во время войны.

Мне известны несколько случаев убийства из любви. В одном из них отец, страдающий шизофренией и периодически поэтому попадавший в психиатрические больницы, убил своего девятимесячного сына. На следующий день ему предстояло в очередной раз лечь туда. Ребенка он спасал от повторения собственной трагической судьбы.

---