II. ПРЕСТУПНИК ПЕРЕД ПРЕСТУПЛЕНИЕМ

После того, как мы в предыдущей главе в общем говорили о влияниях, могущих вести к преступлению, мы теперь обращаемся к непосредственным причинам определенных групп преступлений и, одновременно с этим, к поведению преступника перед преступлением. Обычно непосредственные причины называют мотивом. Некоторым, однако, такое понимание кажется слишком узким; так Wallner (483) полагает, что под мотивом надо понимать, с одной стороны, всякое внутреннее и внешнее условие для осуществления известного поступка, с другой стороны — результат, которого добиваются данным действием. Hubner u Lowenstein (221а) определяют мотив, как представление о цели, поскольку оно является побудителем к поступку. Если при совершении преступления мы имеем дело не с импульсивным поступком, то наличие преступного решения является необходимым моментом. Zafita (511) исследовал психические предпосылки решения, и нашел их в разнице по времени между принятием решения и его реализацией, а также в разрешении конфликта между стремлениями; это разрешение состоит, при однородных стремлениях, в перевесе одного над другими, при разнородных — в достижении сравнительно более высокой интенсивности чувством долга или влечения. Hurwicz (226) указал на то, что мотивы преступления могут быть не только эмоционального, но и интеллектуального характера и часто даже могут послужить причиной оправдания. Дальнейшую психологическую дифференцировку пытается провести Senf (437); он называет мотивами преступления абсолютное отсутствие тормозящих представлений и, наконец, систематическое притупление и уничтожение тормозящих представлений. Нередко находят невозможным установить согласованность между поступками и позднее приведенным мотивом, и вместе с тем нельзя упрекнуть преступника во лжи. В таких случаях идет речь об импульсивных действиях, и мотивировка является ретроспективной (448).

Чтобы получить объяснение мотивов, необходимо собрать и рассмотреть все, имеющее к ним отношение. Обычно принято использовать в письмах (135,267) и речи (260, 151) преступника то, что представляет криминально-психологический интерес. В частности, могут иметь значение записи преступников, тюремные надписи на стенах и т. п. (309), и автобиографии (239); не надо лишь забывать, что такие записи часто преследуют определенные цели: чаще всего, преступники любят из тщеславия или по другим основаниям разукрашивать свой образ действий. Также и показания преступника перед судом следует использовать с осторожностью. Зато можно многое узнать, если жить вместе с преступниками, как Flynt (99), Kauffmann (253) и Klager (259, так как на свободе они, конечно, являются совсем другими, чем в заключении.

Особенно разнообразны и нередко неясны причины ведущие к убийству [Слово «убийство» будет употребляться нами не в юридическом смысле, но во всех случаях, где имелось намерение убить (примеч. автора)]. Одно из главных оснований этой неясности следует искать в том, что главный свидетель преступления, убитый, не может уже привести никаких данных. Особенно редко мы проникаем в психику убийцы, когда имеем дело с убийством супруга; часто отсутствует, по крайней мере внешне, как описывает в двух случаях Reukauff (401), нарушение супружеских отношений. Voss (479) полагает, что супружеский союз обнесен как бы китайской стеной. Вообще, поскольку в преступлении играет роль сексуальная жизнь, выяснение мотивов — мало доступно. В отношении наблюдавшегося мною убийцы своей жены Рейна, было подозрение, что он находился в связи с одной девушкой и убил свою жену, чтобы иметь возможность жениться на этой девушке. Доказать это, однако, не было возможности, потому что п убийца, и девушка отрицали всякую связь между собой, хотя свидетельские показания и указывали на связь. Бывают, однако, и такие случаи, где, действительно, не имеется никакого осязательного мотива, как, по-видимому, у жестокого, замкнутого, упрямого и циничного массового убийцы Стефана Ванюка (392) и у описанного Ни1ег’ом юноши убийцы-грабителя, который уже в школе был дурным, замкнутым и злобным мальчиком (222). Чаще всего это наблюдается у отравителей. Hellwig (170) полагает, что в таких случаях мы имеем дело с демонической склонностью; Abels (3) и Wulffen (505) думают, что у них играют роль сексуальные компоненты. Bloch (44) находит в поступках многих профессиональных отравительниц садистическую наклонность. Feuerbach (87) полагает, что мотивом для Цванцигер в ее отравлениях лежало чувство непреодолимого могущества, радость обладания силой, при помощи которой можно по желанию опрокидывать все препятствия, достигать любой цели; она сама говорила следователю, что ее смерть явится счастьем для людей, потому что ей было бы невозможно прекратить своп отравления.

Наиболее понятным следовало бы признать убийство с целью грабежа; его следует только ожидать от индивидуума, низко стоящего в моральном отношении, что видно и в многочисленных описанных случаях. Мнения расходятся лишь в том, приучаются ли убийцы-грабители к этому постепенно, сперва, совершая другие преступления, или же они сразу начинают с убийства (203, 491); что касается убийц, то большой процент их падает на юношеский возраст (384). Убийство с целью грабежа бывает заранее точно обдумано; лишь редко преступник медлит с выполнением из-за угрызений совести, или пьет алкоголь, чтобы набраться достаточно сил для преступления. Иногда в первую очередь предусматривается лишь грабеж, однако, преступник уже имеет решение в случае сопротивления убить противника, для чего заранее обдумывает план. Нередко мы имеем дело с несколькими преступниками, среди которых один, порой женщина (244), является интеллектуальным виновником, другой — исполнителем. Лишь тогда мы можем признать, что острая нужда ведет к убийству с целью грабежа, когда к ней присоединяются эндогенные условия, как в случае Haldys’a (153). В теснейшей психологической связи с убийством с целью грабежа стоят те убийства, которые совершаются ради наживы, хотя при этом и не происходит ограбления в юридическом смысле слова. Обычно здесь дело заключается в получении наследства или страховой суммы. Такие убийства обыкновенно подготовляются в течение долгого времени; так, Гау задумал свой план в Англии; его не удалось осуществить, однако, он от своего плана не отказался; весьма вероятно, что его перед преступлением беспокоили угрызения совести, которые он отгонял, вступая в связь с проститутками (501). Известны случаи, как у фракфуртского убийцы Топфа и грацского Цоттера (459), когда убийцы женились с целью убить; названным преступникам это удавалось не один раз: они продолжали убивать своих жен, не будучи обнаружены. Сюда относится и «фабрикантша ангелов», убивающая детей за вознаграждение. Подобный же низкий моральный уровень обнаруживают немногие преступники, совершающие преступления, чтобы достичь славы, при чем часто примешивается и жажда наживы; далее, случай, описанный Нор1ег’ом, где убийца совершает убийство в тюрьме, чтобы достигнуть пересмотра дела о первом убийстве.

Довольно многочисленны убийства одного супруга другим и членов семьи. Справедливо говорит Voss (479), что именно брак является почвой для тягчайших конфликтов и бурных страстей. Постоянное совместное пребывание усиливает антипатию и ненависть; наконец, у легко возбудимых людей достаточно бывает одного слова и незначительного повода, чтобы вызвать страшное преступление. Нередко присоединяется к ненависти одного из супругов любовь его к третьему лицу. В тех случаях, когда дело идет о женщине, убийство совершает обычно не жена, а под влиянием последней — ее возлюбленный (428). Часто разница в возрасте между супругами является весьма заметной и служит основой супружеских раздоров (401). Убийством можно считать и тот случай, когда один человек доводит другого до самоубийства злобной клеветой (401). В большинстве случаев убийство заранее подготовляется. Ненависть не всегда распространяется на супруга; она может также направиться и на других лиц, живущих в доме, особенно против родителей, тестя, тещи, владеющих своей стариковской долей наследства и являющихся бременем для молодых людей, что Reukauff (401) пытается объяснить данными из истории и жизни диких народов; наконец, ненависть направляется вообще против людей, стоящих на пути; так, один племянник убил свою тетю, ненавидимую им и всей его семьей за то, что она не хотела оказать материальной поддержки (401), и один гомосексуалист — дядю молодого человека, избранного им для половых сношений, за то, что тот хотел помешать этим сношениям (33).

Важную роль играет отвергнутая любовь, ревность, которая, как говорит Friedman (105), достигает демонической силы, если ее систематически поддерживать и питать. Известно достаточно случаев, в которых муж убивал свою жену или ее действительного или воображаемого любовника, не размышляя долго, как будто бы это было само-собой понятно. Reukauff (401) рассказывает об одном болгарине, который из своеобразного болезненно извращенного идейного понимания жизни, убил свою любовницу; Seyfarth (440) — о женщине, которая застрелила своего первого любовника, а второму плеснула в лицо серной кислотой, так что он ослеп; после обоих поступков она совершила попытку самоубийства; при второй — она погибла. У урнингов убийство из ревности является редким исключением. Один случай описан Nemanitsch’eм (401), другой, где урнинг убил свою жену, — описан Nacke (364). Впрочем не представляется необходимым, чтобы ревность, была направлена против определенного объекта; бывает также и абстрактная ревность, как говорит Marcuse (322), из чувственного деспотизма.

Бывают случаи, где приходят к убийству вследствие гнетущей нужды; большей частью преступник сперва предполагает покончить с собой. Murait (355) говорит в таких случаях о сложном, Strassman (463) — о комбинированном, или расширенном самоубийстве (487). Любовь к ближайшим родственникам, особенно к малолетним детям, и сострадание к ним являются порой побудителями к преступлению. Решение при этом принимают обычно не без труда; наконец, отчаяние гонит на преступление. Трогательно описание судьбы Христиана Гольцварта, убившего свою жену и детей; никаких отклонений от нормы не могло быть установлено, только несчастия толкнули его на преступление, на которое ему, по его собственному выражению, дала силы любовь; попытка самоубийства — не удалась. К этой группе относится большинство случаев массового убийства, поскольку они совершаются не душевнобольными (114, 494). Сострадание к неизлечимо больному ребенку привело к убийству, когда мать пришла к мысли, что ребенок после смерти останется беспризорным (364). При несчастных браках убийства детей и самоубийства не являются большой редкостью. Если преступления совершаются вскоре за супружеской ссорой, то и приготовления бывают обычно короткими; ссора бывает тогда вызывающим моментом для поступка, имевшегося в виду уже давно.

Интересный случай описан Reukauff’oм (401), где попытка самоубийства предшествовала убийству: попытка самоубийства произошла из-за материальной нужды и супружеской ссоры, а убийство — от раздражения, прежде всего по поводу того, что жена не достаточно сильно реагировала на попытку самоубийства с тяжелыми поранениями.

Расширенное самоубийство имеет также место у любящих людей, которые по каким-либо причинам вынуждены расстаться. В таких случаях решение принимается большей частью с необыкновенным трудом. В течение ряда дней супружеская пара носится с этой мыслью, но все время акт отсрочивается. Обычно женщина является побуждающей стороной, мужчина — исполнительной и, следовательно, тормозящей. Влияние женщины на мужчину бывает порой так сильно, что можно говорить прямо о повиновении (211). Большей частью, у обоих существует тяжелое психопатическое предрасположение. Реже бывают случаи, когда согласно желания, происходит убийство, намерение же покончить затем самоубийством не входит в план, как, например, в случае Brunke (407). Психологически мало понятными являются убийства, которые совершаются, якобы, для того, чтобы быть самому казненным (184). Из других причин следует еще упомянуть об убийстве из мести, которое совершается женщинами, если возлюбленный их отвергает, хотя бы при этом и не играла роли ревность (401). Особенно часто встречаем мы такое убийство у славян и жителей Южной Европы, которые не считают его позорным преступлением (251); достаточно упомянуть о корсиканской вендетте.

Scholz (425) описал один случай, где 14-летняя девочка бросила в клозетную яму ребенка 2% лет за то, что она получила пощечину от матери ребенка, и другого ребенка, 3% лет, ударила и затем, еще живого, без сознания, зарыла за то, что он, по ее словам, был непослушен. Политические убийства раньше практиковались преимущественно в романских странах (204), но в революционные времена, как известно, привились и в Германии. Редки убийства из суеверия. Убийства из сладострастия мы встречаем при сексуальных преступлениях. От них следует отличать те случаи, где жертва убивается, чтобы скрыть следы другого преступления, например, изнасилования. Эти случаи, быть может, более многочисленны, чем убийства из сладострастия. Они происходят не только для прикрытия сексуальных преступлений, но и других преступлений, в особенности крупных краж, а также для прекращения беременности; в последних случаях большей частью предшествует подготовка, между тем, как при других, особенно при сексуальных преступлениях, намерение убить выступает обычно внезапно.

У несовершеннолетних встречаются убийства в связи с тоской по родине (242); психологическое объяснение часто бывает затруднительным; иногда стремление вернуться домой бывает так сильно, что ничто, даже убийство, не страшит — лишь бы только попасть домой.

При убийствах, совершаемых душевнобольными (129), не всегда легко бывает установить мотивы (365); часто их можно объяснять лишь бредовой идеей, лежащей в основе преступления; мы имеем здесь обыкновенно дело с идеями преследования или с очень тяжелыми депрессиями, с идеями греховности; в последнем случае имеет место убийство родных с намерением самоубийства, следовательно, дополнение к «психологически нормальному, «распространенному» самоубийству. Убийства на почве навязчивых мыслей очень редки. Нападения на людей в проселочном тумане неоднократно описаны (364), при чем, однако, убийств не происходило.

Психологически ближе всего к убийству стоит преднамеренное тяжелое телесное, повреждение. Мотивы могут быть те же самые. На веема низкий нравственный уровень указывает дурное обращение с детьми; причины следует обыкновенно искать в том, что один из супругов вступил во второй брак, и ребенок становится ему в тягость, или же в том, что у внебрачных детей произошло отчуждение между матерью и ребенком, так как он сперва воспитывался у чужих (210, 442). Частью такие действия предпринимаются в аффекте, но частью также и умышленно, чтобы вызвать смерть ребенка.

О моральном дефекте свидетельствует также кастрация (219) и телесные повреждения (78) из ревности, рассчитанные на изуродование. Битье детей по ягодицам (20) и так называемое «подкалывание ножом» (362) могут указывать на садистические наклонности; однако, Nacke (364) справедливо замечает, что не из поступка, а только из мотивов мы можем заключить, имеем ли мы дело с садизмом.

Большинство телесных повреждений совершаются в аффекте. Опаснее других являются эпилептоиды; малейшего повода достаточно, чтобы вызвать взрыв. Как резкий случай телесного повреждения в состоянии аффекта, можно упомянуть случай, описанный Altmann’ом (7), где преступник после полового сношения тяжело изувечил проститутку из отвращения к себе самому и из ярости на то, что проститутка его соблазнила. При аффективных преступлениях предшествовавшее употребление алкоголя играет обычно большую роль (274). Очень поучительны статистические сведения, опубликованные по этому поводу, особенно добытые в Баварии (367) и Бельгии (186). Следует также указать на Gruber-Kraepelin’овские стенные таблицы, па выводы Azcarat’a (25), Aschaffenburg’a (14) и Aull’я (24), а также на профессиональную и географическую статистику преступности (53, 217, 344). Однако, не следует ни на минуту забывать, что, как уже выше упоминалось, в статистике находит свое выражение всегда только одно условие (258), и, кроме того, часто объединяются преступления, которые психологически не принадлежат к одной группе.

Разумеется, не каждый человек реагирует на алкоголь с одинаковой силой; если от незначительных количеств происходит слишком сильное действие, то говорят о патологическом опьянении. В Мюнхенской клинике я исследовал одного, много раз судившегося человека, между прочим и Вейлеровским аппаратом для записи работы; он в свободные от алкоголя дни производил 659 кг. ст., в алкогольные дни — 1268 кг. ст. (126). Еще большей разницы достиг один поденный рабочий, наблюдавшийся в Гиссенской клинике, — именно в свободные от алкоголя дни — 674 кг. ст., в алкогольные дни — 1517 кг. ст.

Особо следует сказать о детоубийстве. Мать обыкновенно находится в неблагоприятных материальных условиях, часто в нужде; к этому присоединяется беспокойство о том, что произойдет с ребенком, которого она, из-за отсутствия' домашнего очага, не может сама воспитать. Gleispach (Ц8) полагает, что мать может воспринять стон ребенка, как просьбу убить его, что она в своем возбуждении й исполняет. К этому присоединяется страх позора, который, естественно, зависит от взгляда на этот вопрос окружающего населения. Gleispach обратил внимание на то, что, например, в Каринтии, несмотря на большое число незаконнорожденных, происходит очень мало детоубийств (199), что он объясняет незначительной нуждой населения, а, главным образом, тем, что внебрачные роды не считаются там позором. О названных мотивах мать может думать уже во время беременности, как одна, находившаяся в Гиссенской клинике прислуга, которая убила своего первого ребенка через час после его рождения, как она это заранее намеревалась сделать, между тем, после вторых родов — она ждала 16 часов. Мнения о том, как действует на психику самый акт рождения — расходятся. Gross (139) не придает решающего значения физиологическим и психологическим моментам, выступающим во время родов; Bischoff (41) думает, что аффекты тайно беременной обычно не достигают патологической степени при акте рождения; потрясение вследствие подов не усиливается, а скорее3тормозится; особенной диспозицией обладают лишь умственно слабые и первороженицы. Большинство других авторов не разделяет этого взгляда. Margarette Meier (331) и Plemper (381) считают потрясающее и ослабляющее влияние родов настолько значительным, что страх перед нуждой и позором выступает ненормальной силой, вызывая чрезмерное возбуждение, которое и делает возможным преступление. Решение убить ребенка большей частью создается у матери под гнетущим влиянием фактов и условий лишь в момент совершения преступления. Gleispach (118) придает величайшее значение именно родовым болям; он сравнивает частую, сильную, хотя и скоропроходящую антипатию матери к новорожденному с яростью необразованных людей при болях против виновника или воображаемого виновника этих болей, особенно неодушевленных предметов и животных. Он возражает против мнения Gross’a (139) о том, что постоянно действуют также внешние моменты. Aschaffenburg уже дважды выражал желание (18), чтобы психиатрически образованный гинеколог-акушер подробно наблюдал и анализировал состояние, имеющее место при нормальных брачных и внебрачных родах; при чем пожелание это, поскольку я знаю, до сих пор не было выполнено; только Aschner несколько ближе подошел к психике женщины (21).

Детоубийство можно сравнить с изгнанием плода (10). Поэтому мы в последнем случае находим, в общем, те же мотивы, что и при детоубийстве. Отсутствует только момент, лежащий в самом акте рождения. Зато при изгнании плода присоединяется еще то обстоятельство, что этот поступок не противоречит нравственным воззрениям народа (319а). Особенно это относится к внутренним абортивным средствам, в меньшей степени — к механическим, местным. Как при аборте, так и при детоубийстве, бывает немало случаев, где преступление вызывается просто низким моральным уровнем матери (388).

При преступлениях против нравственности во многих случаях чрезмерный половой инстинкт и недостаток тормозящих влияний ведут к изнасилованию и распутным действиям по отношению к детям. Оба эти преступления особенно часто совершаются слабоумными, у которых задержка, обыкновенно, бывает очень слаба, а половое влечение, напротив, очень сильно. Но бывают случаи, где имеется достаточное количество задержек; последние сперва тормозят стремление к сексуальному действию; борьба, однако, продолжается и, наконец, задержки преодолеваются. Так, один молодой рабочий, наблюдавшийся мною в Гиссенской клинике и совершивший распутные действия с девочкой, рассказывал, что уже за много дней до своего поступка, он приходил в половое возбуждение при виде этой девочки; он избегал ее общества, чтобы ничего не произошло, но, наконец, половое влечение одержало верх. Особенно сильная внутренняя борьба выражается и внешне; появляются беспокойство, дрожание, шум в голове, потение. Часто отсутствует всякая внешняя причина для деяния, как у человека, описанного Ungewitter’oм (477), который известен был своей набожностью и имел 11 детей, однако, не пропускал ни одного подходящею случая для сексуального поступка, и в течение 40 лет совершал непристойные действия над детьми. Особенное значение имеет действие алкоголя; он не только устраняет задержки, но также повышает половое стремление (128). Krohne закончил свой доклад в 1883 г. словами: «преступления против нравственности, будь то изнасилование, развратные действия со взрослыми и детьми, имеют причиной водку». Balser (26), Bonhoeffer (52) и Dannemann (66) утверждают, что при изнасилованиях весьма редко не играет роли алкоголь. Aschaffenburg (14) приводит статистическую таблицу, из которой мы видим, что среди 44 преступников против нравственности было 29 случайно пьющих и 4 привычных пьяниц. Совершенно неожиданно возникающие импульсивные действия имеют место лишь у душевнобольных, при эпилептических сумеречных состояниях и кататонических возбуждениях. В этих случаях неправильность поступка совершенно не осознается больным. К таким болезненным поступкам относится часть случаев эксгибиционизма. Он может, однако, иметь и другие причины; Monkemoller (349) указал на то, что эксгибиционизм нередко наблюдается у пьяниц, и отсюда можно заключить, что алкоголь не только повышает половое влечение, но также и понижает половую способность. Между прочим, Monkemoller видит в эксгибиционизме только желание действующего лица возбудить в половом отношении лицо другого пола; здесь речь идет обыкновенно о мужчинах, так как женщины эксгибиционируют лишь в состоянии душевной болезни. Wulffen считает эксгибиционизм ослабленным садизмом, мнение, справедливое, пожалуй, лишь в отношении некоторых отдельных случаев.

Садистические акты бывают или хорошо подготовлены, или же совершаются во время полового сношения импульсивно. Известно, что намеки на садизм имеют место и при нормальном половом сношении (44), что укус может заменить поцелуй, что сексуальные жесты вызывают жестокость (364); что крик, боль и особенно кровь партнера могут повышать libido (362, 134). Поэтому возможны случаи, когда половое сношение начинается без всякого намерения совершать садистические акты, и лишь BQ время сношения садистическое влечение побуждает к соответствующим действиям. Высшим пунктом садистического влечения является убийство из сладострастия (275, 504). Психологически оно не всегда одинаково объясняется; бывают убийцы из сладострастия, находящие половое удовлетворение в насилии и разрушении, и такие, которые лишь во время coitus’a ощущают стремление к убийству, — гипергедонические убийцы из сладострастия, как Ziehen их называет (438, 233). Marcuse думает (322), что при убийстве из сладострастия часто дело заключается не в чистом садизме; он ищет причины, скорее, в ненависти к женской тайне пола. Половую основу имел также описанный Abels’ом случай отравления, совершенного одной женщиной, по ее словам, с целью иметь возможность нарядить и украсить труп, потому что при таком действии постоянно являлось половое возбуждение. Происходят, по-видимому, также убийства, вызванные прямо чрезмерной сексуальностью, когда душевное влечение к возлюбленной является слишком большим, или когда похотливая жажда сладострастия ищет выхода (322). Так убил Штреффау в сильнейшем сексуальном аффекте свою возлюбленную, юную невесту, из-за отказа отдаться ему (436).

Сексуальное чувство может привести и к воровству. Есть люди, обычно мужчины, половое чувство которых направлено на определенный предмет — фетиш; они пытаются всяческими способами добыть последний, покупкой ли, воровством ли; иногда кража является предварительным условием сексуального возбуждения. Каске (363) обращает внимание на то, что фетишизм собственно происходит от нормального полового чувства, ибо существуют не только первичные и вторичные половые признаки, возбуждающие мужчину, но и многие другие раздражители, порой осознанные, порой неосознанные. В иных случаях влечение направлено не на самый предмет, но на его порчу; чаще всего это выражается в пачкании платьев здесь речь идет о своеобразном садизме; психологические признаки, предложенные Nacke (362) в качестве типических для подкалывателей, находят также и здесь свое применение (47).

Сравнительно редко в настоящее время имеет место кровосмешение. В качестве основания приводятся любопытнейшие обстоятельства, например, сходство дочери с умершей женой или лишние расходы, которые сын может себе причинить, сойдясь с какой-либо женщиной (319). Большей частью у виновников имеется заметная психическая неполноценность, препятствующая им также понять запретность кровосмешения. К этому присоединяется вообще беспризорность (347). Яркий случай описан Politz’ом (385а), где морально дефективный, интеллектуально ограниченный и очень чувственный субъект изнасиловал собственную мать.

Распространеннейшей половой ненормальностью является гомосексуализм. В общем, гомосексуалисты имеют совершенно такое же влечение к представителям своего пола, как гетеросексуалисты — к представителям противоположного. Один наблюдавшийся мною гомосексуалист заявил, что насколько холодным он, быть может, кажется внешне, настолько же горячими, неистово безумными являются его чувства; но к женскому полу он испытывает определенное отвращение; в своих снах он видит лишь мальчиков, обычно окруженных красными цветами. Конечно, гомосексуалисты производили бы половые сношения с лицами своего пола совершенно так же правильно, если бы это не запрещалось законом. При содомии мы находим обычно плохое воспитание, слабую одаренность (152), неблагоприятные условия для нормального полового сношения (79), наоборот, благоприятные условия для соответствующих действий над животными и сильный половой инстинкт (467). Подобное же находим мы и при осквернении трупов. Зато здесь, не редко играет роль перверсия полового чувства (524).

Как раз при оценке сексуальных преступлений существует склонность, исходя из самого поступка, делать заключение о душевной болезни преступника. Поэтому необходимо постоянно указывать на то (127), что как бы невероятен ни был поступок, не всегда он должен быть совершен непременно душевнобольным. Лишь точный анализ всей личности может дать нам правильное решение.

По мнению Hentig’а и Viershtein’а (522), с окончанием войны число преступлений против нравственности должно уменьшиться; они основывают это, с одной стороны, на политических беспорядках и на возможности изжить дикие и разрушительные инстинкты во всевозможных формах; с другой — на большом избытке женщин.

Чтобы правильно оценить проступок против чести, мы должны сперва близко рассмотреть ненависть и зависть. Наиболее частыми причинами ненависти являются ревность, любовь или связанное с этим страдание. Зависть же возникает обычно из материального положения; корни зависти глубже, чем ненависти, однако, зависть не так легко ведет к импульсивным действиям (134). При клевете и ложных обвинениях ненависть и зависть играют большую роль. Между тем, как оскорбление обычно наносится в состоянии возбуждения, в результате незначительной ссоры, нередко под влиянием алкоголя, — клевете и ложному доносу обыкновенно предшествует обдумывание. Говорят не лично со своим противником, но с другими о нем, и обычно с намерением каким угодно путем причинить ему вред. Оба эти преступления особенно охотно совершаются женщинами; часто у виновниц мы находим истерическое предрасположение (378); существует потребность в сильном возбуждении чувств и фантазии (40). Причину, невидимому, следует искать обычно в том, что женщина была покинута своим возлюбленным, по крайней мере, чувствует его охлаждение и хотела бы ему отомстить, и, прежде всего, хочет помешать вероломному найти свое счастье с другой (395). Бывают, однако, и субъекты, низко стоящие морально, которые совершают указанные преступления лишь потому, что завидуют счастью других, не будучи глубже заинтересованы в этих своих поступках (364).

Известны случаи, где клевета и ложные обвинения совершались лишь для того, чтобы оградить виновника от какого-либо вреда, например, из стыда за неудавшееся самоубийство (397), или чтобы не пришлось возмещать потерянных денег. Haldy (154) рассказывает об одной девушке, которая ложно сообщила о покушении на ее изнасилование, потому что она тосковала по родине и хотела вернуться домой. В подобных случаях виновник не называется. Самообвинения' имели место для уклонения от военной службы (364).

Ложные доносы и самообвинения душевнобольных, вследствие бредовых идей, обманов чувств, состояний страха, навязчивых представлений встречаются довольно часто (220, 158, 197). Особенно важны ложные доносы истеричек после наркоза, гипнотизирования (197, 220); не исключена возможность, что причины следует искать и в эротических сновидениях (2).

Как мы уже описали в 1-й части, нужда и стремление к наживе являются главными причинами преступлений против собственности. Большей частью они совершаются без долгого обдумывания, особенно, когда обстоятельства благоприятствуют. Среди преступников против собственности мы находим много привычных преступников, не питающих никакой склонности к работе и предпочитающих добывать свой хлеб нечестным путем. Есть даже такие, которые продолжают свою деятельность в силу удовольствия, которое она им дает (486); так, один подделыватель векселей рассказывает в своем жизнеописании (6), с каким он усердием занимался своим ремеслом и даже незадолго до смерти, несмотря на лучший домашний уход, не мог отказаться от своего дела. Сюда относятся также отличающиеся особой фантазией аферисты, как, например, Манолеску (316), который уже в старости находил удовольствие в литературном шарлатанстве и в раскрытии краж (506); далее, описанный мною истерик-шарлатан, который так глубоко вошел в свою роль, что сам уже не мог как следует отделить своей игры, от действительности (125). Сюда следует причислить также Карла Мея. Ему, однако, удалось еще своевременно перенести свои фантастические наклонности в литературную область (179). К этого рода мошенникам относятся часто люди с особой способностью к мышлению по наитию (54), с преобладанием элементов удовольствия в комплексе своего «я» (37). Для афериста шарлатанство является потребностью. Особую роль играет фантазия у малолетних преступников; она возбуждается чтением и кино-представлениями и ведет большей частью к весьма утонченным кражам, между тем как склонность к мошенничеству и подлогам бывает реже, так как при них отсутствует романтизм, и цель не так осязательна (347).

К преступлениям «по страсти» принадлежит также контрабандное дело, браконьерство и шулерство; при них, конечно, жажда наживы может сопутствовать или принимать участие в качестве побудительной причины. Если мы оставим в стороне пограничное население с его Профессиональными контрабандистами, то увидим, что контрабандой с особой любовью занимаются женщины; есть женщины, живущие в прекрасных условиях, но которые, однако, не переезжают ни одной границы без контрабанды. Abels называет такие случаи спортом (3, 5). При таких преступлениях соблазн лежит, невидимому, в борьбе сил, главным образом, умственных, в рафинированном преодолении противника. При браконьерстве п шулерстве занятие само по себе имеет значение. Охота и игра — это страсти, которые у некоторых людей непреодолимы. Подобную привлекательность находят в кражах товаров из магазинов (74). Крадут не из нужды, не для удовлетворения действительных потребностей, по бесцельно. Здесь речь идет почти исключительно о женщинах, по Gudden’y (150) — в 99% случаев. Legrand du Saulle (287) и Lombroso-Ferrero (310) указали, что кражи из магазина очень часто совпадают по времени с менструациями. При этом, как и при воровстве домашней прислуги (229), на решение виновника имеет влияние легкая возможность украсть. Особую сексуальную подкладку находим мы при кражах фетишистов, о которых мы уже упоминали, говоря о сексуальных преступлениях.

Ложная гордость и тщеславие могут явиться причиной воровства; так, я наблюдал в Мюнхене одного молодого человека, имевшего разрешение работать в Национальном Музее и похитившего при этом ценные монеты, чтобы их продать; его родители постоянно упрекали его в том, что он ничего не зарабатывает; он не имел возможности подготовиться к экзамену; с другой стороны, он не хотел исполнять никакой работы, кроме научной. Редко бывают кражи из мести. В Гиссене был на экспертизе в клинике один банковский чиновник, похитивший 280 тыс. марок из желания отомстить за воображаемую несправедливость к нему со стороны правления банка, при чем применить насилие ему казалось невозможным.

Даже идеалистические мотивы могут повести к краже, например, любовь к родным, терпящим нужду, желание одарить других; правда, в последнем случае играет роль и тщеславие. Также и у описанного Abels’ом подделывателя банкнот (3), совершавшего свое дело, чтобы иметь возможности изучить малярию, надежда на славу и награду была, вероятно, одним из побудительных факторов; Hopler (207) рассказывает о 18-летнем юноше, совершившем кражу с целью, попасть в заключение, так как он надеялся этим путем быть излеченным от своей беспутной жизни, отстать от которой собственными силами он не мог. Karl Schurz сам описал (431), как он из ложного чувства стыда чуть не стал мошенником. О кражах из суеверия рассказывают Hellwig и др., как было изложено в 1-й части.

Душевнобольные совершают преступления против собственности вследствие бредовых идей, особенно идей величия, при сумеречных состояниях, пониженной критической способности и т. д.?

Преступлениями против собственности следует считать также сводничество и укрывательство, так как при них главным образом идет речь о наживе. Конечно, бывают и исключения; так, Mezger описал (340) один случай, где муж способствовал связи своей жены с другим лицом, так как он сам был импотент, и полагал, что жена его не может прожить без половых сношений, а, главное, потому, что эти сношения жены с другим доставляли ему чувственное удовлетворение.

Порча вещей происходит значительно реже, чем кража, потому что, большей частью, для виновника в этом нет никакой выгоды; она совершается в состоянии аффекта или из мести и часто свидетельствует о большой грубости. Как раз такие поступки подстрекают к подражанию, как это можно было видеть при разрушении французами немецких памятников. Детская склонность к разрушению большей частью покоится не на дурных мотивах, но просто на любви к беспорядку (347). Только порча деревьев и истязание животных указывают на дурной характер. Однако, и тут в основании порчи лежит стремление получить удовольствие. Так, одна женщина измазала калом дом, чтобы удержать известное лицо от покупки этого дома, так как она хотела сама продать ему свой дом (294).

Очень трудно бывает порой объяснить поджоги. Самыми ясными являются случаи, где действуют из-мести, ненависти, корысти или нужды; это также и наиболее частые причины (472). Особую специальность представляет совершение поджогов с целью получения высокой страховой премии (414. Здесь проявляется дикость, грубость натуры. Обыкновенно преступникам совершенно безразлично, могут ли при этом погибнуть люди, или нeт. Производятся также поджоги, чтобы скрыть следы других преступлений, или во время пожара совершить другие преступления (43, 62). При поджоге особенно не следует доверять показаниям преступника в отношении мотивов поджога. Во многих случаях, однако, преступник, действительно, не в состоянии привести мотива; иногда, по-видимому, причину следует искать в удовольствии видеть огонь, — например, у детей (364). В основании этой «радости огня» может лежать не доходящее до сознания сексуальное ощущение, на что, указывал, между прочим, Bylloff (60); любопытно, что склонность к поджогам особенно сильна бывает во время менструаций и в период возмужалости. В отношении взрослых можно было бы говорить о рецидиве детской игры с огнем (418); нередко тут играет роль предшествующее потребление алкоголя (472). Поджигатель из Трофайаха мотивировал свои поступки чувством удовольствия, которое овладевает им, когда он слышит пожарные сигналы, выезжает с пожарной машиной, видит пламя и принимает участие в спасательных работах (60). «Радость пожара» имела место особенно во время войны, между тем как?внутри стран число поджогов падало (472). Приверженцы Freud’a считают поджог символическим действием (418), дающим выход libido (по мнению Tobben’a (472), это утверждение заходит слишком далеко). Часто в качестве причины поступка, особенно у женской прислуги, приводится тоска по дому; однако, нередко это производит впечатление, как будто дело заключается в эндогенных расстройствах настроения, которые проецируются во вне, как тоска по дому (242); сексуальная жизнь, по-видимому, тут не лишена влияния. Как редкие мотивы, называются поджог ради славы, по образцу Герострата, и из суеверия (175). Душевнобольными совершаются, по словам Kraepelin’a (273), поджоги, когда имеется изменение или задержка развития психических функций, или вследствие бредовых идей и паталогических аффектов, при которых поджог должен принести облегчение психического гнета. Jaspers (242) говорит о невольном влечении, о внутренней тоске, которая должна быть устранена видом пламени. Monkemoller (348) считает мотивы весьма разнообразными и даже у патологических индивидуумов очень часто понятными. Именно для них поджог является удобнейшим способом мести. По его словам, поджоги совершаются особенно часто в период полового созревания. Tobben (472), рассматривая в совокупности причины поджогов, говорит, что или имеются нормальные побудительные причины, или налицо пониженная сопротивляемость в отношении мгновенных, быть может, сексуально окрашенных аффектов, или интеллектуальные расстройства; злоупотребление алкоголем, эпилепсия, истерия, особое состояние при половом созревании и менструации или, наконец, болезненные расстройства душевной деятельности.

Близко к преступлениям против собственности стоит подделка документов, так как это большей частью совершается, чтобы обогатиться за счет других. Редко приводятся другие мотивы. Но здесь еще выступает то обстоятельство, что документы подделываются иногда для выполнения и других желаний; так, во время войны женами военных подделывались врачебные свидетельства, чтобы их мужья могли получить отпуск (313).

Клятвопреступление, обычно хорошо обдуманное, происходит по самым различным основаниям. Клянутся ложно по слабоумию, по легкомыслию; слабое представление о наказании и надежда на прощение греха через исповедь, облегчают решение (502). Нередко совести приходит на помощь еще суеверие (163). Особенно часто приносят ложную присягу для материальных выгод.

Ложное чувство чести (502), поддержание своего реноме (396) и мнение о необходимости оказать дружескую услугу (164) — порой ведут к ложной присяге.?

Психологически представляет большой интерес дезертирство (458). Byloff различает дезертирство настоящее и не настоящее (61); при настоящем — в основе лежит желание длительного уклонения от военной службы. Как основное настроение — постоянно имеется чувство тоски. Причины не настоящего дезертирства особенно многочисленны. Ponitz (386) различает бегство с целью и без цели; к последним случаям относятся чувства недовольства, тревоги, стремления к свободе; к первым — тоска по родным, представление об известной сексуальной цели, ревность, желание из тыловой части попасть на фронт. Кроме того, приходится, конечно, вспомнить о психозах в качестве причин дезертирства, — особенно о сумеречных состояниях. Некоторые полагали, что они скорее избегнут наказания, если, вместо побега, изуродуют себя; об этом сообщает Bennecke (32). Это имело место еще до войны, чтобы не быть взятым на военную службу. Причины были, обычно, материального характера, как желание продолжать свое дело, забота о своем здоровье, будь она оправдана или не оправдана; из других причин особенно часты сексуальные моменты и страх перед различными неприятностями, особенно перед наказаниями.

До сих пор шла речь лишь о преступлениях, совершенных намеренно или в состоянии душевного расстройства; однако, преступления могут совершаться также и по небрежности. Уже Feuerbach (88) делал различие между сознательной небрежностью, при которой перед глазами виновника ясно стоит определенный риск, и небрежностью бессознательной, при которой последствия поступка не могут быть учтены. По мнению Stern’a (456), при сознательной небрежности мы имеем дело с недостатками в области познания, логической оценки, и лишь посредственно в области моральной опенки, так как сперва взвешивается, насколько велика вероятность, что произойдут последствия, нежелательные для действующего лица, возможность которых он в состоянии предусмотреть; во вторую очередь учитывается, при какой степени вероятия следует предпринять данное действие. При такого рода небрежности, как и при заранее обдуманном преступлении, мы найдем большое число неисправимых (185), которые легкомысленно снова и снова проходят перед судом. Еще более, чем при сознательной небрежности, на первый план выступает логическая оценка при небрежности бессознательной. Иногда объяснение последней мы находим в той особенности человеческой психики, по которой до сознания доходят лишь представления, соответствующие данной установке, между тем, как другие не имеют для этого достаточной аффективной ценности. Во-вторых, бессознательная небрежность может состоять в том, что действующее лицо не знало вообще о последствиях поступка. В обоих случаях, однако, следует обратить внимание не только на логическую оценку, но и на моральную; в первом случае виновник должен был при известных обстоятельствах ввести определенные представления в свое сознание, т.е. не забывать о них, во втором же случае он должен был уяснить себе возможные последствия. Ложная присяга может, например, вытекать из плохой внимательности и недостаточной критики при репродукции наблюдавшихся фактов (315). Самоубийца может при отвертывании газового крапа забыть, что тут же находится товарищ по комнате (45). Врачи п аптекари могут погубить человека из-за недостатка соответствующих знаний или необходимой осторожности (9).

В отношении проблемы о свободе воли, криминальная психология, строящаяся на эндогенных и экзогенных причинах, космических, социологических и биологических влияниях, должна скорее склоняться к детерминизму, чем к индетерминизму, pro и contra которых рассмотрел Messer (333), не высказываясь решительно ни за то, ни за другое (197, 220). По словам Mezger’a (338), каждый психический процесс совершается непременно так, а не иначе, и находится в определенной и необходимой причинной связи. Всегда ли мы найдем эту причинную связь, превратится ли детерминизм, как постулат, в детерминизм, как результат исследования, — может показать лишь само исследование. Windelband (498) говорит о свободе выбора, когда у выбирающего в его реакции на мгновенные мотивы действует вся энергия его постоянных мотивов, его внутренней сущности, характера; эта та свобода, о которой, по выражению Messer’a (334), может говорить и детерминист; в ней заключается активность и спонтанность индивидуума; этот постоянный мотив, конечно, не может быть выброшен из причинной цепи. Sommer подчеркивает (448), что, хотя воля, с одной стороны, является ограниченной, однако, с другой стороны, она является динамическим моментом в течении психофизического процесса; воля не беспричинна; свобода воли германского уголовного кодекса означает, по словам Dohna (71), лишь то, что воля может вторгаться во внешний мир, как причинный момент. Воля является, по выражению Senf’a (437), ограниченной тем, что постоянно одно представление, реализация которого сулит чувство удовольствия, побуждает нас к действию, а другое представление, грозящее неприятным чувством, побуждает нас оставаться в бездействии, и что сумма представлений и чувств, влияющих на образование волевых процессов, обусловливается окружающей обстановкой, представляющей искушения; в которой живет человек, его природой и унаследованным и приобретенным им психическим предрасположением. Сам Krauss признает, что для человека не существует абсолютной свободы воли.

---