В исследовании роли и места современных технологий информационно-психологического воздействия в разрешении международных и внутриполитических конфликтов важную роль играет сложившаяся сегодня практика международных отношений, устанавливающая определенные рамки применения этих технологий на различных стадиях, этапах миротворческой деятельности, которые являются такими же значимыми характеристиками эффективности технологий несилового разрешения конфликтов, как и факторы, описывающие их потенциальные возможности. Сегодня вряд ли какой-либо внешнеполитический инструмент, даже такой гибкий и универсальный как информационно-психологические технологии, можно рассматривать вне контекста среды международных отношений или внешнеполитического процесса, в рамках которого он применяется. Эта специфика накладывает определенные требования на информационно-психологические технологии как к инструменту политического воздействия, его надлежащему международно-правовому оформлению и соответствию формату конкретной среды международных отношений, что не может не сказываться на их универсальности. При этом важную роль играют культурно-цивилизационные и морально-нравственные нормы как населения в зонах конфликтов, испытывающих на себе воздействие информационно-психологических технологий, так и политиков, дипломатов, юристов-международников, эти технологии применяющих.

1. Факторы, определяющие пределы регулирующего воздействия

Несмотря на высокий уровень развития и общепризнанную эффективность воздействия современных информационно-психологических технологий на массовое сознание людей, в том числе в зонах международных и внутриполитических (немеждународных) конфликтов, существуют определенные пределы (ограничения) использования этих технологий в качестве основного инструмента стабилизирующего воздействия на конфликтные ситуации.

Постановка проблемы об изучении пределов регулирующего воздействия того или иного фактора на разрешение конфликтов активно обсуждается в отечественной и западной конфликтологии. Известный российский конфликтолог М.М. Лебедева, например, указывает на важность поиска ответа на вопрос о том, почему одни конфликты разрешаются мирными средствами, а другие  «перерастают в вооруженное противостояние»[1]. Ответ на этот вопрос многие исследователи ищут в двух группах факторов: структурных и процедурных, или объективных и субъективных. Считается, что в предварительной фазе конфликта определяющую роль играют «структурные» объективные факторы, которые задают определенный «порог», являющийся критическим при развитии конфликтных отношений, а на кульминационной фазе начинают выступать на передний план «процедурные» или субъективные факторы, выражающиеся в односторонних или совместных действиях конфликтующих сторон (с возможным участием посредников) в поисках разрешения конфликта[2].

Признание наличия этапов, фаз развития конфликтной ситуации и различных (объективных и субъективных) факторов воздействия на ее ход создает, формирует определенные рамки и пределы как самого развития конфликтной ситуации, так и воздействующих на нее факторов, которые динамично меняются местами.

По всей видимости, информационно-психологическое воздействие на конфликтную ситуацию в начальной фазе ее развития, которое обусловлено объективными обстоятельствами в плане мирного разрешения, будет не столь значительным как во второй, кульминационной, фазе, когда стороны, истощенные противоборством, будут вынуждены искать политическое решение проблемы. Во второй фазе, при возрастании роли субъективного фактора, информационно-психологическое воздействие может сыграть даже решающую роль в поисках согласия конфликтующих сторон, на урегулирование конфликта.

Известный российский дипломат-переговорщик Ю.В.Дубинин пишет о важности методов информационного и психологического воздействия на партнеров в ходе переговоров, в частности, путем публичного выдвижения крупномасштабных инициатив, утечки информации, манипулирования «цивилизационным влиянием» и т.д. «В процессе поиска решения проблемы, в том числе - урегулирования конфликтной ситуации, - пишет Ю.В.Дубинин - необходим трезвый анализ ситуации и поведения партнера при четком представлении о пределах своих возможных уступок, иными словами, о том, на что в переговорах нельзя идти ни при каких обстоятельствах»[3].

Рамки, пределы уступок определены соответствующими инструкциями «центра», который, в свою очередь, руководствуется задачей защиты национальных интересов страны, что ставит предел любым, в том числе – информационно-психологическим, технологиям воздействия.

Таким образом, структурные, объективны пределы возможных уступок сторон в конфликтной ситуации лежат в плоскости невозможности отказа от приоритетных, точнее – жизненно-важных национальных интересов, являются безусловным ограничителем любого несилового воздействия, в том числе информационно-психологического. Конечно, и здесь бывают исключения, когда во имя интересов в жертву приносятся национальные, чаще всего вторичные, периферийные интересы. Но при нормальных обстоятельствах добиться изменения позиции по жизненно важным интересам страны весьма трудно, чаще – невозможно, ибо «переговорное пространство» имеет свои ограничители объективного порядка[4].

Но остается широкое поле процедурных, или субъективных отношений конфликтантов, где возможно активно воздействовать на выработку соответствующих процедур, организовать своеобразный информационно-психологический прессинг, ставя оппонента в затруднительное положение, вынуждая его на уступки.

В этой связи пределы воздействия различных факторов, в том числе – информационно-психологических технологий, на ход конфликтной ситуации весьма подвижны, они имеют объективные рамки применения, которые преодолеть весьма затруднительно, практически невозможно, но также и процедурные, субъективные, определяемые конкретными обстоятельствами, исполнителями, состоянием общественного мнения, другими духовными составляющими.

При выявлении ограничителей, пределов информационно –психологического воздействия на разрешение современных конфликтов важно придерживаться изложенной раннее методологии анализа, исходя из вкоторой целесообразно классифицировать такие пределы на: системно-функциональные;  инструментально-технологические; культурно-ценностные и морально-нравственные; структурно-конфликтологические (фазовые); культурно-ценностные; морально-нравственные; внешнеполитические и международно-правовые.

На этом перечень факторов, устанавливающих пределы регулирующего воздействия современных информационно-психологических технологий на международные и внутриполитические конфликты, конечно же, не исчерпывается. В настоящей работе среди указанных факторов рассматриваются лишь наиболее значимые в контексте проводимого автором исследования.

Системно-функциональные ограничения связаны  с той ролью и местом, которые сегодня занимают технологии информационно-психологического воздействия на сознание среди иных механизмов политического регулирования современных конфликтов, на различных стадиях их эволюции.

Инструментально-технологические ограничения связаны с особенностями производственного процесса по преобразованию выверенных под конкретные условия современных конфликтов и положительно зарекомендовавших себя политических методов, способов и приемов разрешения международных и внутренних конфликтов в универсальные и тиражируемые технологии информационно-психологического воздействия, применимые в качестве базового шаблона к широкому спектру конфликтных ситуаций.

Культурно-ценностные и морально-нравственные пределы регулирующего воздействия связаны:

- со степенью соответствия ценностных установок, лежащих в основе применяемого информационно-психологического воздействия на конфликты, с ценностями полиэтнического населения в зонах конфликтов (особенно – этнополитических), с их современным и историческим мировоззрением, глубинными архитипическими представлениями о правилах общественного и политического поведения;

- с морально-нравственным отношением к использованию в миротворческих операциях технологий психологического манипулирования, принципиальной приемлемости или неприемлемости использования любых других технологий скрытого управления сознанием населения в зонах конфликтов, в общем то, нарушающих принцип открытости и благожелательности миротворческой деятельности.

Структурно-конфликтологические (фазовые) ограничения связаны с той существенно различной степенью эффективности воздействия информационно-психологических технологий на различных стадиях, этапах и фазах эволюции современных конфликтов.

Внешнеполитические, или дипломатические, ограничения регулирующего воздействия информационно-психологических технологий связаны с пределами пространства переговоров, определяющих четкие рамки тех объектов и факторов, которые могут стать предметом переговоров, а, следовательно, и фокусом для технологий несилового 9психологичсекого) воздействия на конфликты.

Правовые ограничения связаны с соответствием методов и приемов применяемых технологий информационно-психологического воздействия на разрешение конфликтов нормам международного права, межправительственным соглашениям и основным принципам международных отношений, принципам открытости, благожелательности и созидания, защиты прав человека, сохранения баланса интересов и политической стабильности.

2. Системно-функциональные пределы

В современных международных и внутриполитических (немеждународных) конфликтах информационно-психологические технологии применяются в основном, в рамках проводимой посредниками своей медиаторской деятельности. Стоит отметить, что в последние время интерес к возможностям медиаторства резко усилился, что связано с широким распространением в общественной и политической жизни различных форм переговорных процессов, появлением новых технологий информационно-психологического воздействия на массовое сознание, а также с фактами успешного применения медиаторства в разрешении международных конфликтов. По мнению Пруитт и Крессель, происходит настоящая революция в использовании медиаторства в различных областях политической жизни[5]. Однако, именно особый политический формат медиаторства как участия третьей стороны в разрешении современных конфликтов накладывает известные ограничения на регулирующее воздействие используемых в этом процессе инструментов - информационно-психологических технологий. Можно сделать вывод, что уровень развития информационно-психологических технологий не в состоянии изменить или устранить системные причины ограниченной эффективности самого медиаторства, определяемые его субъективной ролью в разрешении современных конфликтов. Обратное тоже верно: возможности современных информационно-психологических технологий в разрешении конфликтов не могут выйти за пределы, устанавливаемые для них политическим форматом медиаторства, и системные недостатки медиаторства в его сегодняшнем понимании автоматически становятся недостатками применяемых в нем информационно-психологических технологий.

 Вопрос о пределах регулирующего воздействия информационно-психологических технологий на современные конфликты в принципе нельзя рассматривать вне контекста того вида миротворческой и иной стабилизирующей деятельности, в рамках которой они применяются.

Идеологическая безупречность образа посредника, имеющего добрые намерения, великодушного, компетентного, нередко мешает сторонникам разрешения международных и внутриполитических конфликтов с помощью внешнего вмешательства увидеть возможные трудности или негативные последствия этого процесса, которые должны быть приняты во внимание[6]. Так, вмешательство третьей стороны нарушает определенную стабильность внутри группы участников конфликта, что несет в себе некоторую опасность. Кроме того, третья сторона (при всей своей декларируемой нейтральности) может иметь свои собственные интересы в этой ситуации, например, стремление сохранить свою позицию посредника, что может повлиять на процесс разрешения международного конфликта. И, наконец, вмешательство третьей стороны и используемые ей средства могут привести к заключению соглашений, которые будут скорее результатами внешнего воздействия, чем внутренней мотивации участников конфликта, что может сказаться на прочности этих соглашений. В медиаторском процессе также существует потенциальная опасность неадекватного применения средств вмешательства. Так, как указывает Дж.Рубин, у  Дойча и Краусса показано, что усилия медиаторов, направленные на «проговаривание» конфликта сторонами, могут быть несвоевременными и привести к эскалации конфликта[7]. Впрочем, обсуждение вопросов о потенциальных негативных аспектах участия третьей стороны в разрешении конфликтов неизменно заканчивается заверениями в общей конструктивной и эффективной роли медиаторства[8]. Однако, одно из наиболее общепризнанных положений, касающихся факторов эффективности медиативного процесса, констатирует следующее: «Чем хуже состояние отношения сторон, тем пессимистичнее перспективы, что медиация будет успешной»[9].

Среди информационно-психологических технологий, применяемых в медиаторстве, в западной литературе традиционно выделяют техники рефлексивного вмешательства, направленные на установление и поддержание контакта с участниками конфликта, их мотивацию и доверие к посреднику; техники контекстуального вмешательства, используемые для установления более благоприятного климата переговоров, их оптимизации, предупреждения осложнений, в том числе в эмоциональном взаимодействии сторон; техники независимого вмешательства, непосредственно связанные с процессом принятия решений, анализ вариантов и т.д.[10]. Таким образом, перечень информационно-психологических техник и технологий, используемых в медиаторстве, весьма разнообразен: одни из них могут считаться специфичными для работы медиатора, другие используются в любом переговорном процессе, третьи относятся к любым видам коммуникативных ситуаций. В частности, обширный перечень психологических техник и технологий медиаторства, приведенный в работе Каллистера и Уолла, создает впечатление, что не существует коммуникативных действий, которые не могли бы рассматриваться как техники медиаторства[11]. К сожалению, этот системный хаос не может не сказаться на качестве и результативности применяемых в медиаторстве информационно-психологических технологий, что очевидным образом сужает их пределы регулирующего воздействия на конфликты.

Как указывает Н.В. Гришина, «сегодня это действительно является одной из серьезных проблем медиаторства, связанное с тем, что развитие его практики и разнообразие используемых форм начинают размывать границы профессионального посредничества, вносить путаницу в понимание его сути и функций медиатора»[12]. Сам термин «путаница» взят из доклада Дж. Кейтнера «Увядание посредничества», сделанного на конференции Международной ассоциации по управлению конфликтом в 1997 г. Он приходит к неутешительному выводу, что «мы имеем на сегодняшний момент запутанную смесь приемов вмешательства, называемых посредничеством. К сожалению, это ведет к деградации посредничества. Чтобы вернуть посредничеству былую роль, мы должны заново исследовать цели и функции процесса посредничества как уникальной формы вмешательства в споры»[13].

Пределы регулирующего воздействия информационно-психологических технологий в медиаторской деятельности по разрешению конфликтов определяют такие факторы, как мотивация сторон к урегулированию разногласий[14] и доверие сторон к медиативному процессу[15]. Эти два фактора – естественные рамки, ограничивающие регулирующее воздействие применяемым медиатором информационно-психологических технологий.

Л.Росс и Р. Нисбетт отмечают, что события  на Ближнем Востоке, в Боснии, на Кавказе и в Руанде свидетельствуют о том, что каждая из сторон, вовлеченная в международные или межэтнические столкновения, пребывает в уверенности, что только она одна обладает объективным, т.е. соответствующим реальности, видением проблемы. Претензии, действия или оправдания, приводимые противоположной стороной, объясняются корыстными намерениями, предвзятостью подхода или даже расцениваются как свидетельство присущей противнику неупорядоченности и бесчеловечности. Более того, протесты и попытки вмешательства со стороны третьих лиц отметаются из-за того, что они основаны на ложных посылках, «лишь «наша» сторона видит истину и лишь мы одни способны оценить неразумность и вероломство противника»[16]. В этих условиях «сторона, предлагающая компромиссные предложения, обречена столкнуться с разочарованием, когда ее инициативы встречают холодный прием, а предлагаемые ею уступки отметаются как ничего не значащие или даже служащие ее собственным интересам»[17]. Эти доводы подтверждают заключение автора о том, что особая политическая роль медиаторства в современных условиях и ее политическая специфика накладывает рамочные ограничения на эффективность технологий информационно-психологического воздействия, условия и пределы их применения к конкретным конфликтным ситуациям.

Кроме указанных рамочных факторов, есть еще один, очень важны, субъективный фактор – это характеристики самого медиативного процесса, деятельности самих медиаторов, их личным качествам, поскольку «личность психолога есть неотъемлемая часть метода»[18], медиатор – это носитель определенного опыта[19]. Оценить влияние этого фактора на эффективность воздействия информационно-психологических технологий в количественном отношении достаточно трудно: с одной стороны, его роль многими признается очевидной, с другой – исследования в области ситуационных детерминант успешного медиаторства лишь начинаются[20].

Таким образом, структура и функции посредника: в одном случае, физического лица, в другом – солидной международной организации, либо миссии, принципы ее деятельности, выданный мандат строго регламентирует его медиаторскую деятельность. Посредник функционирует в ограниченных рамках структуры миссии и отведенных ей функций, выданных полномочий. В психологическом плане посредник в конфликтной ситуации наталкивается на неприятие своих усилий конфликтующими сторонами, так как не в силах выдвинуть устраивающих всех условий урегулирования конфликта.

3. Инструментально-технологические пределы

Инструментально-технологические пределы и ограничения связаны с недостаточной универсальностью существующих моделей и технологий психологического воздействия на различные конфликтные ситуации,  а также - с ограниченной применимостью схематизированных технологических алгоритмов, инструкций и шаблонов к реальным условиям конфликтной ситуации, со всеми ее индивидуальными особенностями, национально-государственной, культурно-цивилизационной спецификой и различными стохастическими факторами, вносящими в течение конфликта элементы непредсказуемости и случайности.

Если в классификации материальных интересов участников внутренних и международных конфликтов сегодня наблюдается заметные расхождения во взглядах различных школ, то субъективная психологическая сторона современных конфликтов тем более остается практически неизученной. Мало того, даже такие давно известные составляющие конфликта как переговорный процесс остаются сегодня во многом дискуссионными[21]. Так, во многих работах процесс переговоров рассматривается, как правило, независимо от широкого социального контекста. Дж. Морли и его коллеги отмечают, что переговорный процесс, игнорирующий влияние социального контекста, фактически редуцируется до индивидуального выбора соперничающей или кооперативной техники. В качестве альтернативы они предлагают рассматривать переговоры как процесс, в котором «конструируется новый социальный порядок»[22]. Точно также нельзя игнорировать в переговорном процессе этнополитический фактор.

В тех международных и внутриполитических конфликтах, где определяющую роль начинает играть этнический фактор, а это сегодня – широкий спектр этнополитических конфликтов, начиная с Косово, Афганистана, Ирака и заканчивая конфликтами на Африканском континенте, в том числе – «замороженные» конфликты на пространстве СНГ, технологии психологического воздействия на разрешение конфликтов в некоторых случаях начинают терять свою универсальность и декларируемую применимость к произвольным конфликтным ситуациям. Общее психологическое воздействие таких технологий на сознание людей в зонах конфликтов безусловно, сохраняется и практически при любых условиях остается весьма значительным; однако, большинство из них использует способы воздействия на подсознание людей через управление их сознательной психофизиологической деятельностью. К таким способам воздействия на подсознание относятся описанные выше ассоциативные «якорные» техники, обеспечивающие инициацию и управление цепной поведенческой реакцией человека в политическом страте, технологии трансферта положений базовой политической идеологии через сознание в подсознание, с автоматической потерей психологических операторов «отрицания», и многие другие. Однако, технологий прямого управления подсознательной деятельностью человеческой психики, играющей основную роль везде, где в отношениях между людьми ярко проявляется этнонациональный фактор, в том числе в этнополитических конфликтах, сегодня нет, поскольку деятельность подсознания практически не изучена. Между тем, на подсознательную деятельность, не контролируемую разумом, приходится до 90-95% управления поведением человека, в том числе – до 89% обмена информацией, передаваемой невербально в процессе межличностного общения[23]. Таким образом, огромная сфера человеческой высшей нервной деятельности, приходящаяся на подсознание и являющаяся причиной многих осознанных и неосознанных поступков, остается непознанной, а, следовательно, недоступной для внешнего управляющего воздействия, тем более – построенного по принципу технологической универсальности.

О важности изучения и учета ценностных установок в обществе, переживающем внутренний конфликт, свидетельствуют социологические опросы, проведенные в Чеченской республике во второй половине 90-х гг., насыщенных крупными переменами в общественном сознании. На вопрос: «Что в жизни человека важнее, духовное или материальное?» в 1990 г. – подъема национального стремления к независимости – более 60% мужчин ответили: «духовное». В 1992 г., когда Чечня де-факто стала независимой, 12 марта 1992 г. была принята «конституция» «суверенной Чеченской Республики», около 60%, в зависимости от места жительства, мужчин заявили о том, что «материальное» выше «духовного», то есть отмечен спад пассионарности. В 1995 г., когда в Чечне возобновились военные действия, 70% мужского населения более важным посчитало «духовные ценности»[24].

В современной психологической практике существует несколько направлений, стремящихся включить в технологии информационно-психологического воздействия на конфликты механизмы оперативного реагирования, позволяющие в режиме реального времени (т.е. уже в процессе проведения психологической операции) выявлять различные неучтенные факторы и на ходу включать их в контур психологического управления, либо – приспосабливаться к новым условиям через многочисленные техники социально-психологической адаптации. К таким направлениям, безусловно, относятся два наиболее известных: это – нейролингвистическое программирование и технологии рефлексивного управления. И те, и другие используют механизм «обратной связи» для считывания реакций объекта психологического воздействия и выработки корректирующих психологических импульсов, удерживающих социальный, политический процесс в нужном русле. Однако, хотя включение подобных механизмов оперативного реагирования в структуру технологий информационно-психологического воздействия повышает их эффективность, универсальность и тиражируемость (что проявляется, в частности, в предсказуемости результатов их применения),  такая модификация технологических схем и цепей безусловно не устраняет все факторы неопределенности, поскольку результативность действия механизмов оперативного реагирования связана не с применением известной последовательности инструкций, а с заведомо субъективным реагированием на различные неожиданности, кроме того, происходящим в условиях дефицита времени, необходимого для принятии объективного, взвешенного, выверенного решения.

4. Структурно-конфликтологические пределы

Рассматривая современные международные и внутриполитические (немеждународные) конфликты как последовательность фаз, по определенным законам сменяющих друг друга, и определяя информационно-психологическую войну как одну из таких фаз в эволюции современных конфликтов, играющую при этом роль «поворотной точки» от мирного состояния к вооруженному столкновению и обратно, что применение информационно-психологических технологий в интересах разрешения конфликтов максимально эффективно именно в фазе ИПВ. Как уже указывалось в предыдущих разделах настоящего исследования, и в стадии мирного переговорного процесса, и в стадии прямого вооруженного столкновения технологии информационно-психологического воздействия в большинстве случаев играют важную, но во многом сервисную роль по отношению к основным механизмам политического регулирования, и, пока такая практика существует, это будет служить источником ограничения их роли в разрешении конфликтов. Однако как только конфликт переходит в фазу ИПВ, информационно-психологические технологии воздействия на сознание выдвигаются на передний план и становятся незаменимыми для его разрешения.

Известный специалист по информационным войнам И.Н. Панарин тесно увязывает фазы развития конфликтов с применением различных технологий психологического воздействия на общественное сознание. Конфликты в начальной стадии, а также при обострении, по его мнению, возможно «взять под контроль», активно воздействовать на общественное мнение. Но когда такой конфликт переходит в высшую стадию, становится все труднее «справиться с ситуацией», чаще всего приходится «полагаться на время»[25]. Конфликт в наиболее острой фазе вызывает у общественности состояние ступора, неподвижного наблюдения за происходящими событиями, вывести из которого ее могут только изменившиеся обстоятельства.

Современные международные конфликты демонстрируют достаточно многочисленные примеры политического ступора в усилиях мирового сообщества по их урегулированию традиционными способами: сегодня это – конфликт международного сообщества с Ираном по ядерной проблемматике, перешедший в стадию ИПВ; конфликт на территории Афганистана, основная часть которого контролируется талибами, за исключением основных городов, военных баз и ключевых коммуникаций, находящихся под контролем США и их союзников; война в Ираке; провозглашенная независимость Косово. Но политический ступор совершенно не означает, что конфликтующие стороны заняли выжидательную позицию и ведут себя пассивно: в этих условиях участники конфликта акцентируют основное внимание на проведении психологических операций и информационно-психологическая война резко обостряется между ними, приобретает масштабный, бескомпромиссный характер, начиная выполнять функции традиционного вооруженного столкновения. Политический ступор международных усилий по поддержанию мира и разрешению конфликтов выдвигает технологии информационно-психологического воздействия на конфликты в разряд приоритетных, во многом освобождая их от ограничений эффективности воздействия, накладываемых конкретными политическим процессами, оказавшимися в состоянии ступора. Вне же этих рамок информационно-психологические технологии –  инструмент конкретного вида международных отношений, одно из средств достижения внешнеполитических целей, наравне с другими подобными же инструментами, и не более того.

5. Культурно-ценностные и морально-нравственные пределы

Культурно-ценностные пределы регулирующего воздействия информационно-психологических технологий на разрешение современных конфликтов заключаются в применимости ценностных установок, лежащих в основе психологического воздействия одних культурных общностей, на другие социально-культурные группы, чьи ценности могут принадлежать иной цивилизационной традиции. Известно, что одни и те же модели и технологии психологического воздействия, хорошо работающие в одних регионах, демонстрируют очевидную неэффективность в регионах с другим этническим составом населения, придерживающихся иного мировоззрения и культурно-цивилизационных традиций, в том числе – в способах разрешения полиэтнических, межнациональных и международных конфликтов. Так, Соединенные Штаты на примерах конфликтов в Ираке и Афганистане все больше убеждаются в том, что прямое копирование и наложение системы западных ценностей на традиционное мировоззрение местного населения, особенно – осуществляемое в основном насильственным путем, не имеет ожидаемого эффекта и не только не приближает указанные конфликты к их политическому  разрешению, но, во многом, отодвигает этот момент в удаленную перспективу. Очевидно, что культурно-цивилизационные ценности, механически переносимые на другую почву и не соответствующие культурно-цивилизационной традиции и мировоззрению местного населения, не будут ими приняты, несмотря на все усилия миротворцев. Это накладывает существенные ограничения на универсальность и эффективность применения одних и тех же технологических шаблонов к различным этносам и представляемым ими культурам.

Огромную роль в сужении этих приделов также играет субъективный личностный фактор, связанный с принадлежностью самих конкретных разработчиков информационно-психологических технологий к одной из культурно-цивилизационных традиций: рассматривая иные этносы сквозь призму собственного мировоззрения, например, протестантского, трудно выйти за его достаточно узкие рамки в определении того, что для конкретного этноса будет «во благо», а что – «во зло». Со стороны американских политтехнологов часто встречается искреннее удивление и непонимание того, почему их «общечеловеческие ценности» не только не находят отклика в сознании, например, исламского населения, но и в ряде случаев активно ими отторгаются.

Примером такого «удивления» США стала реакция местного населения на попытку свержения режима Саддама Хусейна после успешного проведения операции «Буря в пустыне» в феврале 1991 г. С призывом к свержению Саддама Хусейна к иракскому народу тогда обратился президент США Джордж Буш-старший. В ряде мет южного Ирака вспыхнуло восстание шиитов, которое было поддержано иранскими СМИ, ставшими активно муссировать идею исламско-фундаменталистской направленности иракской шиитской интифады.В результате США, их западные союзники поспешили дать «отбой», так как опасались получить еще один фундаменталистский режим на Ближнем Востоке, предпочитая сохранить ослабленного Саддама Хусейна. В марте 1991 г. они вынудили аятоллу шиитов Сейида аль-Касима аль Хоуи заявить о своей поддержке Саддама Хусейна и призвать шиитов к прекращению восстания, что привело к многочисленным жертвам. Спровоцированное США и их союзниками восстание было потоплено в крови, десятки тысяч мирных жителей погибли, боле 50 тысяч беженцев устремились через границы Ирака, многие укрылись в болотистых районах юга страны[26].

Теоретический аспект проблемы состоит в том, что преобразование накопленного США на Ближнем Востоке, в других районах мира разностороннего и разнопланового опыта психологического воздействия в универсальные и тиражируемые технологические цепочки, превращающиеся в готовые инструменты управления международными конфликтами. – путь, безусловно, оправдывающий себя, поскольку и сами конфликты, и психология политического поведения людей в них во многом схожи и имеют общие закономерности. Однако, при конкретном применении этих технологических шаблонов обязательно должна быть предусмотрена культурно-цивилизационная и национально-государственная специфика, к которой эти технологии должны быть адаптированы.

Вторая часть рассматриваемой проблемы – морально-нравственные пределы регулирующего воздействия – основывается на том, нравственно ли применять в отношении людей определенные приемы психологического воздействия, скрытого управления и принуждения, даже если это делается в целях разрешения международных и внутриполитических конфликтов. В основном, к разряду этих приемов относятся различные методы и технологии психологического манипулирования, т.е. скрытого управления сознанием в людей в собственных целях. Отличительной чертой психологических манипуляций является отношение к партнеру по взаимодействию и общению не как к личности, обладающей самоценностью, а как к специфическому средству, посредством использования которого достигаются, как правило, скрываемые цели манипулятора, реализуется его интересы и удовлетворяются собственные потребности без учета интересов, воли и желаний другой стороны - человека, выступающего как объекта манипуляций.

Проблема манипулирования личностью, человеком, его сознанием и поведением неоднократно ставилась в ХХ веке отечественными и зарубежными исследователями. Она рассматривалась в рамках работ, посвященных философским, социологическим и психологическим аспектам политики и права, развития общества, индивидуальной и общественной психологии. Манипулирование массовым сознанием и общественным мнением как научная и практическая проблема рассматривалась также в рамках теорий журналистики и средств массовой коммуникаций, политической и коммерческой рекламы и пропаганды, социального управления и маркетинга.

В последнее время активизировались исследования проблемы манипуляций личностью, человеком, его сознанием и поведением как на теоретическом, так и прикладном уровне. Философский анализ современного состояния проблемы манипуляций личностью и их особенностей в советский период развития российского общества проведен в диссертационном исследовании и работах Ю.А.Ермакова[27]. Современный психологический анализ состояния проблемы межличностных манипуляций проведен в работах Е.Л.Доценко[28].

В то же время, как отмечают Г.В. Грачев и И.К. Мельник, исследования манипуляций личностью, социальными группами, общественным сознанием в контексте проблематики информационно-психологической безопасности личности в прямой постановке и как фактора основной опасности в современном российском обществе не ведутся, хотя многими исследователями отмечается негативное влияние манипуляций на личность[29].

Информационно-психологическое воздействие манипулятивного характера, осуществляемое в интересах человека или групп людей по отношению к другим, является специфической формой управления. Такая форма управления носит опасный характер в случаях, когда оно осуществляется тайно, приносит односторонние выгоды его организаторам. Латинская пословица гласит “предупрежден - значит вооружен”. Нельзя не согласиться с Г.В. Грачевым м И.К.Мельником[30] в том, что знание манипулятивных технологий информационно-психологического воздействия на человека - это первый шаг к формированию психологической защиты личности и собственной информационно-психологической безопасности.

В целом, технологии психологического манипулирования (в случае обнаружения их применения) вызывают резко негативное отношение как со стороны международного сообщества, так и на уровне межличностной коммуникации. Действительно, цель не оправдывает средства, и тайное принуждение личности многими считается аморальным. Однако, несмотря на такое в целом негативное отношение к манипулятивных технологиям, они сегодня практически повсеместно используются во внешней политике, особенно - государствами, придерживающими агрессивного внешнеполитического курса, ориентированного на абсолютное мировое лидерство. При этом морально-нравственные нормы, определяющие однозначно негативное отношение к практике политических манипуляций, намеренно размываются и дискредитируются в сознании людей, в том числе – практикой применения «двойных стандартов». Поэтому, многие известные сегодня технологии информационно-психологического регулирования конфликтов используют в своем цикле значительную часть арсенала манипулятивных техник и приемов. Привлекательность технологий психологического манипулирования основывается еще и на том, что многие начинающие манипуляторы видят в них не просто наиболее короткий, но еще и наиболее легкий путь к цели, способный добиться ожидаемого эффекта без существенных затрат и тяжелого, упорного труда.

Между тем, использование приемов, способов и технологий психологического манипулирования как в международных отношениях (например, в переговорном процессе), так и в межличностной коммуникации, несет в себе большую опасность не только для общего дела, но и, в первую очередь, для личности самого манипулятора. Для технологий информационно-психологического регулирования международных конфликтов эти опасности и риски, связанные, в первую очередь, с раскрытием манипулятивной сущности применяемых психологических методов, выражаются в малопросчитываемых рисках и системных угрозах, накладывающих дополнительные рамки на объективно существующие пределы регулирующего психологического воздействия. Рассматривая эти риски как особую категорию рамочных факторов, приведем несколько примеров, основываясь на актуальных аспектах межличностной коммуникации, распространенных в переговорном, посредническом и конфликтном процессах.

В манипулятивном воздействии ключевую роль играет личность манипулятора и его индивидуальные, личностные особенности. Это равным образом сказывается как на уровне межличностного, внутригруппового и межгруппового общения в социальной среде, так и на уровне международных отношений, поскольку внешняя политика всегда делается объединенными усилиями конкретных людей.

Основная угроза для любого манипулятора – это раскрытие его истинной сущности, планов и отношения к партнеру по переговорному процессу. Конечно же, никто не любит, чтобы им манипулировали, тайно принуждали к чему-либо и вообще пользовались им как средством. Раскрытие планов манипулятора, происходящее как правило совершенно неожиданно для него самого, в большинстве случаев приводит к резкому конфликту и часто несет прямую опасность для его здоровья. При этом наблюдается кумулятивный эффект: все эпизоды применения манипулятивных приемов становятся очевидны жертве манипуляции одновременно, что многократно усиливает жесткость ответных мер. Поэтому, срабатывание этого эффекта в международных отношениях может привести к резкой и неожиданной эскалации конфликта. Что вносит фактор непредсказуемости в применении технологий информационно-психологического воздействия на современные конфликты.

Однако, привлекательность технологий психологического манипулирования и скрытого принуждения личности для политиков, не имеющих фундаментального психологического образования, часто оборачивается тем, что манипулятор конструирует в собственном сознании несколько достаточно примитивных мифов, позволяющих ему не замечать те очевидные риски и угрозы, которым он подвергается, манипулируя другими.

 Один из таких наиболее распространенных мифов – это убежденность в том, что его манипулятивные приемы остаются незамеченными теми, кем он пытается манипулировать. Предпосылками для этого мифа могут служить как собственное самомнение, уверенность в обладании большим жизненным опытом, так и разрозненная практика различных манипулятивных приемов и комбинаций, успешно проведенная в отношении к разным людям в прошлом. Однако, манипулятор как правило не учитывает тот очевидный факт, что манипулятивные приемы и техники основаны на тех же способах межличностной коммуникации, что и обычное общение, и большинство людей, даже не обладая специальной подготовкой, отлично распознают то, что ими манипулируют – главным образом, по несоответствию вербальной и невербальной информации. Еще большую опасность содержит ситуация, когда манипулятивное поведение манипулятора замечают все, кроме самого манипулятора. А такая ситуация на практике – очень распространенное явление.

Еще одну опасность для манипулятора составляет то, что партнеру может быть известно, что им манипулируют, а сам манипулятор этого еще не осознает. Если это имеет место, то, как правило, это еще не означает, что человек, ставший объектом манипулирования и вовремя распознавший это, отказался от планов воздаяния манипулятору по заслугам: чаще это означает, что объект манипулятивного воздействия имеет свой план, в который манипулятор включен как средство, и как минимум внимательно за ни наблюдает -  в ожидании удачного момента для ответного удара, либо – формирует ситуацию под свои интересы незаметно от внимания манипулятора. Для манипулятора главная опасность в указанной ситуации состоит в том, что ему обнаружить момент своего раскрытия так же трудно, как и жертве манипуляции – тот факт, что ей манипулируют. Находясь перед выбором стратегии взаимодействия с партнером и рассматривая способы психологического манипулирования, не стоит забывать, что партнер может просчитывать ходы своих коллег на много шагов вперед и делать это не хуже, чем сам манипулятор, а может быть, даже лучше. Если партнер также имеет опыт манипулирования, роли манипулятора и манипулируемого могут незаметно для первого поменяться местами.

Еще одна опасность использования манипулятивных техник тайного принуждения личности, например, в переговорах состоит в том, что скрытое манипулирование однозначно лежит вне взаимных договоренностей о характере взаимодействия сторон, участвующих в переговорном процессе, как и вне формата самого переговорного процесса. Сторона, распознавшая (случайно или в результате проверки) использование по отношению к ней манипулятивных приемов, не обязательно сразу заявит протест, но наверняка будет считать. Что такое поведение другой стороны дает ей законный мандат на аналогичное скрытое воздействие, и делает это морально оправданным. Если переговорный процесс имеет целью достижение предметных договоренностей, то ответные скрытые действия могут состоять в скрытом же нарушении достигнутых договоренностей, что существенно понижает их реальную политическую ценность. Стоит ли?

Третий миф, который обычно конструирует для себя манипулятор, - это уверенность в своих исключительных манипуляторских способностях, основанная на наборе различных, и как правило, разрозненных примеров успешного применения им отдельных манипулятивных приемов. Основное заблуждение манипулятора состоит в том, что распознавание манипулирования внешним наблюдателем – процесс вероятностный, и при условии частого прибегания к этим приемам провал легенды, которой пользуется манипулятор, неизбежен. Может, манипулятор не боится когда-нибудь быть раскрытым, - но вся его беда в том, что он в принципе заранее не может знать, когда это произойдет, и всегда к этому не готов. Поэтому, часто для манипулятора каждый новый его успех, укрепляющий в его сознании все вышеупомянутые мифы – это только очередной шаг на пути к катастрофе.

Все эти тонкости делают процесс использования технологий психологического манипулирования очень рискованным, как в международных отношениях, так и в межличностной коммуникации. С точки зрения этих доводов, открытый и последовательный процесс переговоров, где движение вперед осуществляется только на основе достижения четких и недвусмысленных договоренностей между партнерами, причем – на каждом этапе переговорного процесса, однозначно более выгоден (в том числе – с экономической точки зрения) и результативен. Он, безусловно, существенно сложнее, чем более «легкий» путь приобретения преимуществ за счет манипулирования партнером, но в перспективе он неизменно приносит гораздо большее количество дивидендов, как внешнеполитических, так и внутри страны.

6. Международно-правовые и внешнеполитические пределы

Особые ограничения на эффективность регулирующего воздействия информационно-психологических технологий  накладывает разделение конфликтов на международные и внутриполитические.

Так, использование технологий информационно-психологического воздействия на население в зонах конфликтов может быть расценено его участниками как вмешательство во внутренние дела, как это происходило во время конфликта в Югославии, да и сейчас имеет место в вопросе о признании независимости Косово.

Несмотря на наличие четырех Женевских конвенций 1949 г. и двух дополнительных протоколов 1977 г. о вооруженных конфликтах юристы-международники по-разному трактуют международные и немеждународные (внутренние) конфликты, различия между ними. Российские юристы-международники считают, что в международном вооруженном конфликте противоборствующие стороны (конфликтанты) – субъекты международного права, а в немеждународном (внутреннем) конфликте только одна из  воюющих сторон – суверенное государство[31].

Западные юристы-международники исходят из тесной взаимосвязи внутренней и внешней политики, перерастании внутренних конфликтов в международные, пишут о «конфликтах идентичности», выдвигают критерии «конфликтов высокой и низкой интенсивности»[32], в целом пытаются приспособить, придать «юридическое обоснование» политически мотивированным акциям. В каждом конкретном случае, любой конфликтной ситуации на Западе дается своя юридическая оценка, в зависимости от политической целесообразности, о чем свидетельствуют различия в подходах к оценке провозглашения независимости Косова, которое расценивается как «уникальное» и «законное», и к «незаконным» требованиям Абхазии, Южной Осетии, Приднестровья признать их независимость.

Риск политически ангажированной интерпретации конфликта любой внешней миротворческой инициативы очень велик, при этом негативная реакция может полностью обесценить ожидаемый позитивный эффект от внешнего стабилизирующего воздействия.

Отдельного рассмотрения требует вопрос о границах применения информационно-психологических технологий, связанных с конечностью пространства современного переговорного процесса.

В международных и внутриполитических конфликтах невозможность дальнейшего продолжения вооруженной борьбы - лишь толчок для отказа от нее, но еще не начало поиска совместного пути решения проблемы. Стороны могут предпринимать любые иные односторонние шаги (в частности, оказание друг на друга политического и экономического давления). Совместные действия, т.е. переговоры, направленные на поиск совместного решения, начинаются лишь тогда, когда все участники убедятся, что они не имеют лучшей альтернативы переговорам. Американские авторы Р. Фишер и У. Юри ввели специальный термин «BATNA» (аббревиатура от английского «Best Alternative To a Negotiated Agreement») - лучшая альтернатива переговорному решению (соглашению). Ее отсутствие - один из основных элементов переговорного процесса[33].

Здесь необходимо особо подчеркнуть слово «лучшая», поскольку, вступая в переговоры по урегулированию конфликта, участники обычно имеют все же несколько альтернатив и. Альтернативы тщательно изучаются и разрабатываются, причем часто это осуществляется параллельно с переговорным процессом. Не случайно при урегулировании конфликта можно наблюдать ситуацию, когда переговоры проводятся одновременно с попытками применения иных средств его разрешения, включая вооруженные. Участники конфликта путем проб и ошибок проверяют для себя возможность и эффективность различных вариантов. По мере развития событий та или иная альтернатива переговорам может превратиться в лучшую альтернативу, чем переговорное решение, т.е. в BATNA. Тогда переговоры будут прерваны, и стороны перейдут к односторонним действиям. Позднее они вновь могут вернуться к переговорам, хотя это уже будут иные переговоры и в новых условиях. Подобное не раз случалось, например, в конфликтах в бывшей Югославии, в Нагорном Карабахе и во многих других случаях.

Для того чтобы участники конфликта перешли от односторонних шагов к совместным, кроме отсутствия BATNA им необходимо определить ту область, где возможна дискуссия и где - что особенно важно - возможно достижение соглашения. Эту область называют переговорным пространством[34]. Отсутствие такого пространства у сторон по одной из ключевых проблем в Нагорном Карабахе - о его политическом статусе - было серьезной причиной продолжения вооруженного конфликта в течение длительного периода.

Наиболее простой вариант переговорного пространства можно представить в виде пространства, расположенного внутри зоны допустимых (приемлемых) для обеих сторон решений. Допустимые решения предполагают то, на что в принципе тот или иной участник может согласиться. Обычно допустимые решения содержат определенные уступки, поэтому стороны стараются их рассматривать как запасной вариант для обсуждения или как запасную позицию.

Прежде чем принять решения о совместных действиях по урегулированию конфликта, его участники сравнивают переговорное пространство и BATNA. П.Т. Хопманн пишет, что договоренности могут быть достигнуты только внутри такого пространства. Эти договоренности воспринимаются как «честные» или «равноправные» только в том случае, если для обеих сторон соглашение оказывается лучше по сравнению с примерными оценками их BATNA.

При рассмотрении роли фактора информационно-психологического воздействия на разрешение конфликтов важно учитывать то, что спектр политических решений, к принятию которых конфликтующие стороны подталкивают и  направляют технологии несилового разрешения, в том числе – информационно-психологические, ограничено пространством переговорного процесса, и за пределы этого пространства технологии психологического воздействия как инструмент выйти не могут. Пространство переговорного процесса накладывает и важные рамочные ограничения на регулирующее воздействие информационно-психологических технологий на конфликты: так, оно определяет, что жизненно-важные национальные интересы не могут быть предметом политического торга, и, тем более, - предметом психологических манипуляций.

Следует также указать, что технологии психологического воздействия действительно способны превратить самую неуправляемую ситуацию в управляемую и усадить участников конфликта в кресла переговоров, оказав необходимый терапевтический эффект.  Но окончательное разрешение международных и внутриполитических конфликтов невозможно без решения экономических проблем, территориальных претензий, споров по поводов неправомочного обладания природными ресурсами, и т.д., – проблем, лежащих прежде всего в экономической плоскости. Известно, что бедность и нищета являются лучшей почвой для расцвета политического экстремизма; именно поэтому российская политика в Чеченской Республике в течение последних лет строится не на поголовном уничтожении боевиков, а на искоренении причин, которые подталкивают молодежь к вступлению в незаконные вооруженные формирования, – такая политика основана на создании рабочих мест, развитии местной экономики и предпринимательства, повышении уровня образования, росте уровня благосостояния населения и создании условий для того, чтобы можно было содержать себя и семью мирным трудом. Кроме того, непреложным фактом является то, что самый разветвленный и организованный терроризм, даже – международный, быстро прекращает свою деятельность, если от него отсекаются источники финансирования. Если приток денежных средств не перекрыт, с терроризмом можно долго и безрезультатно бороться как традиционными средствами, так и психологическими технологиями – после каждой очередной победы над терроризмом улучшения политической ситуации будет лишь временным. Поэтому, информационно-психологические технологии могут вернуть международный конфликт в русло мирных переговоров, но его окончательное разрешение может состояться лишь при одновременном решении целого блока политических, экономических, правовых и духовно-ценностных проблем, причем  - решения, приемлемого для всех участников конфликта.

Выводы

1. Несмотря на высокий уровень развития и общепризнанную эффективность воздействия современных информационно-психологических технологий на массовое сознание людей, в том числе в зонах международных и внутриполитических (немеждународных) конфликтов, существуют определенные пределы (ограничения) использования этих технологий в качестве основного инструмента стабилизирующего воздействия на конфликтные ситуации.

2. Постановка проблемы об изучении пределов регулирующего воздействия того или иного фактора на разрешение конфликтов активно обсуждается в отечественной и западной конфликтологии.

3. Признание наличия этапов, фаз развития конфликтной ситуации и различных (объективных и субъективных) факторов воздействия на ее ход создает, формирует определенные рамки и пределы как самого развития конфликтной ситуации, так и воздействующих на нее факторов (в том числе – информационно-психологиччексих), которые динамично меняются местами.

[1] М.М. Лебедева. Мировая политика.М.2003. с.194-195.

[2] Там же, с. .194-195.

[3] Ю.В. Дубинин. Мастерство переговоров. М.2007. с.90.

[4] См.: А.А. Кокошин, А.Д. Богатуров (ред.). Мировая политика: теория, методология, прикладной анализ. М.2005.с.80.

[5] Kressel K., Pruitt D. Themes in the Mediation of Social Conflict//Journal of Social Issues. Vol. 41. N2. 1985.p.179-198.

[6] Rubin J. Models of Conflict Management. // Journal of Social Issues. Vol. 50. N1. 1994.рp.42-43.

[7] См.: Rubin J. Models of Conflict Management. // Journal of Social Issues. Vol. 50. N1. 1994.рp.42-43.

[8] Kressel K., Pruitt D. Themes in the Mediation of Social Conflict//Journal of Social Issues. Vol. 41. N2. 1985.pр.179-198.; Rubin J. Models of Conflict Management. // Journal of Social Issues. Vol. 50. N1. 1994.рp.42-43.

[9] Kressel K., Pruitt D. Themes in the Mediation of Social Conflict//Journal of Social Issues. Vol. 41. N2. 1985. p.185.

[10] Анцупов А.Я., Шипилов А.И. Конфликтология. - М.1999. с.490-491.

[11] Callister R., Wall J. Japanese Community and Organizational Mediation//Journal of Conflict Resolution. Vol. 41. N2, April 1997. pp. 311-328.

[12] Гришина Н.В. Психология конфликта. – СПб.:Питер,2007. c.325.

[13] Кейтнер Дж., Увядание посредничества//Социальный конфликт, 1998. - №4,с.52-64.

[14] Weingart L., Bennett R., Brett J. The Impact of Consideration of Issues an Motivational Orientation on Group Negotiation Process and Outcome. //Journal of Applied Psychology, 1993, vol. 78, 3, pp.504-517.

[15] Kressel K., Pruitt D. Themes in the Mediation of Social Conflict//Journal of Social Issues. Vol. 41. N2. 1985.p.186.

[16] Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. Уроки социальной психологии. – М.1999. с.21

[17] Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация. Уроки социальной психологии. – М.1999. с.143.

[18] Донцов А.И., Жуков Ю.М., Петровская Л.А. Практическая социальная психология как область профессиональной деятельности..//Введение в практическую социальную психологию., под ред. Ю.М. Жукова, Л.А. Петровской, О.В. Соловьевой. – М.1996. с.7-21.

[19] Argyle M. Some New Developments in Social Skills Training//Bulletin of the British Psichological Society (1984), 37. p. 405-410.

[20] Гришина Н.В. Психология конфликта. – СПб.:Питер,2007.С.322.

[21] Гришина Н.В. Психология конфликта. – СПб.:Питер,2007. c. 306-312.

[22] Morley J., Webb J., Stephensen G. Bargaining and Arbitration in the Resolution of Conflict//The Social Psichology of Intergroup Cjnflict. Theory, Research and Application./Ed. by Stroebe W.et al., Berlin, 1998.р.120.

[23] См.: Петренко А.И. Эффективность деловой коммуникации. М.2000.

[24] Фурма Д.Е. (ред.). Чечня и Россия: общества и государства. Вып.3. М.1999.с.226-227.

[25] Панарин И.Н., Информационная война, PR и мировая политика. М.: 2006, Горячая линия-Телеком, с. 309-310.

[26] Торкунов А.В. (ред.) Этносы и конфессии на Востоке: конфликты и взаимодействие.М.2005.с.149-150.

[27] Ермаков Ю.А. Манипуляция личностью: Смысл, приемы, последствия.- Екатеринбург. 1995.

[28] См., например: Доценко Е.Л. Механизмы межличностной манипуляции//Вестн. Моск. ун-та. Сер.14, Психология. 1993.N 4.

[29] Грачев Г.В., Мельник И.К. Манипулирование личностью: организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия. - М.: ИФ РАН, 1999.С.9-12.

[30] Там же, С.9-12.

[31] Егоров С.А., Вооруженные конфликты и международное право. М. ДА МИД РФ, 2003. с. 45.

[32] Shindler D., The Different Types of Armed Conflicts According to the Geneva Conventions and Protocols.//RCDAi, vol.16311,1979,pp.117-163.

[33] Фишер Р., Юри У., Паттон Б., Переговоры без поражения. Гарвардский метод. М.2007.с.177-192. c.177-192.

[34] Лебедева М.М. Политическое урегулирование конфликтов: подходы, решения, технологии. – М.: Аспект Пресс., 1999.