Раздел 2. Специальная часть.

Тема 7. Криминалистическая психология

Предмет, методы и задачи криминалистической психологии

Криминалистическая психология — удачный термин В.А. Образцова и С.Н. Богомоловой. В чем же была необходимость ее возникновения, ведь криминалистическое исследование личности известно в отечественной науке о расследовании преступлений еще с 1960-х гг. (Н.Т. Ведерников, А.А. Любавин, Б.Л. Корсаков)?

Дело в том, что психологические исследования очень плохо «приживаются» в криминалистике сегодняшнего дня. Кризисное состояние науки о расследовании подтверждается громадным количеством околонаучных исследований сущности и методологических проблем в ущерб прикладным исследованиям. Современная наука о расследовании преступлений стала предельно догматичной, и, скажем, в исследованиях тактического приема (напомним: основного средства манипуляции личностью контрагента) психологическая составляющая крайне мала, если не считать результатов психологических исследований прошлого века. Таким образом, оформление криминалистической психологии — это не объективный, а субъективный процесс, проистекающий из дефектов научного познания в современной криминалистике.

Еще раз подчеркнем, что существование криминалистической психологии есть временное явление, попытка «переждать» доминирование догматического начала, проявляющаяся в теоретической увлеченности части исследователей-криминалистов. Со временем криминалистическая психология вернется в арсенал криминалистической тактики, где ей и место.

Предметом криминалистической психологии являются психологические закономерности, возникающие и существующие в системе «человек-следственное действие». В силу специфического взаимоотношения сторон, как и во многих разделах правовой психологии, акцент исследований смещен на методы познания, не предполагающие прямого взаимодействия с исследуемыми, на методы экспертной оценки.

Задачами криминалистической психологии являются:

• оптимизация тактического воздействия на иное лицо;

• оптимизация защиты от тактического воздействия иного лица.

Психологические аспекты развития криминалистики (криминалистической тактики)

Исследования в сфере расследования преступлений имеют гораздо более давнюю историю, чем наука о расследовании преступлений. Причем здесь нельзя говорить о начальных, пробных попытках познания. Например:

• в 1570 г. во Франции была учреждена корпорация экспертов, члены которой проводили экспертизы документов;

• в 1669 г. француз Ровенно издал брошюру, посвященную исследованию документов, которая через год была признана опасной, способной стать пособием по подделке документов;

• в 1814 г. во Франции выдающийся математик П.С. Лаплас в «Опытах философии теории вероятности» дает математическую интерпретацию надежности свидетельских показаний, рассмотрев проблему, до конца не решенную и сегодня;

• в 1823 г. в своей работе «О физиологическом исследовании органов зрения и строения кожи» чешский ученый-естествоиспытатель Я. Пуркинье отмечал, что папиллярные узоры на пальцах индивидуальны для каждого человека, и выделил девять типов таких узоров.

Необходимость криминалистического изучения сведений, характеризующих личность преступника, находила отражение и в законодательных актах. Например, в истории российского уголовного процесса подтверждение этому можно найти еще в законодательстве XVI в., а также в трудах протокриминалистов XIX в. (Фоминых И.С., 1998).

Примерно та же история с исследованиями почерка, следов животных, изучением психофизиологических реакций на стресс у подследственных и др.

Криминалистике также известны случаи игнорирования в силу социального заказа научных исследований с достаточно высоким приоритетом. Так, в начале XX в. эксперименты по определению достоверности свидетельских показаний производил В. Штерн. В его опытах исследовался процесс изменения показаний свидетелей в зависимости от времени, произошедшего с момента запоминания.

Проанализировав полученные данные, В. Штерн утверждал, что свидетельские показания недостоверны, поскольку забывание есть естественный механизм психики, а воспоминание — с учетом воспринятого объема информации — лишь исключение. Впоследствии исследователь утверждал, что память человека не является объективным отражением реальности, а выступает, скорее, как искажение в угоду узкоэгоистическим интересам личности, ее намерениям и свойствам.

Рассматриваемый доклад вызвал активный интерес и в сообществе российских криминалистов начала прошлого века. Последователями В. Штерна в России стали профессор Петербургского университета О.Б. Гольдовский, профессора Казанского университета А.В. Завадский и А.И. Елистратов. Они самостоятельно провели серию опытов, подобных опытам В. Штерна, и сделали аналогичные выводы. О.Б. Гольдовский писал: «Психологические основания ошибок очень различны, и вывод из сопоставления картины, воспроизведенной свидетелем, с действительностью получается очень печальный. Свидетель не дает точной копии, но лишь суррогат ее» (Гольдовский О.Б., 1904).

Однако, несмотря на экспериментальное подтверждение, научная общественность решила прислушаться к мнению не ученных, а практикующих адвокатов, которые, не проводя никаких исследований, критиковали полученные исследователями результаты. Так, например, совершенно ненаучную позицию в вопросе природы свидетельских показаний занимал известный российский юрист А.Ф. Кони. Соответствие заявлений последнего потребностям социального заказа общества, стоявшего на идеях гуманизации уголовного процесса, в очередной раз пересилило научную объективность. Естественно, А.Ф. Кони был не один. Не проводя исследований, к его точке зрения присоединились, в частности, представители Казанского университета М.А. Лазарев и В.И. Валицкий, утверждавшие, что полученные выводы не будут иметь значения для практики, что важнейшее зло при свидетельских показаниях — не непроизвольные ошибки, а сознательная ложь свидетелей. Приведенный случай — наглядный пример роли социального заказа общества (защиты прав и свобод) в научных исследованиях актуальности свидетельских показаний.

Итак, выявлен парадокс — общество, нуждаясь в борьбе с преступностью, одновременно не формирует социальный заказ на создание научной методики для этой борьбы. Действительно, «эта борьба (государства с преступностью), неуклонная, весьма интенсивная, на которую много тратится, ради которой много крови проливается, много жизней гибнет, много сил пропадает без пользы» (Соколов А.П., 1896), долгое время не формировала заказ на научное знание в сфере борьбы с преступностью. Нельзя объяснить столь позднее возникновение криминалистики только научно-техническим бумом XIX в. Для разработки тактических приемов и методических начал расследования нет необходимости в высоком уровне развития теоретической базы наук о человеке, достаточно наличия полноценно обобщенной эмпирики.

Понимание этого парадокса позволит определить системообразующие аспекты социального заказа общества криминалистической науке. Несистематизированное знание о расследовании при наличии потребности в борьбе с преступностью может объясняться только существованием иных механизмов (не включающих научное познание) достаточно эффективного противодействия преступнику.

Анализ потенциала расследования вплоть до индустриальной эпохи показывает наличие только одного фактора, формирующего систему эффективного противодействия преступнику в процессе расследования. Речь идет о факторе стратификационного различия.

Период становления цивилизации характеризовался высокой общественно-политической ролью представителей аристократии. Традиционно аристократы-стражники противодействовали криминальным представителям нижестоящих сословий. «Стражники» обладали более высокой степенью развития мыслительной сферы в силу:

1) более высокого уровня образования, формировавшего более высокий уровень интеллектуальной продуктивности;

2) более активной социальной роли, формировавшей более высокий уровень развития коммуникативных свойств;

3) большего разнообразия жизненных сценариев, формировавших более высокий уровень адаптации к стрессовым ситуациям.

Таким образом, на первоначальном этапе развития цивилизации (эпоха Древнего мира) у аристократов-стражников не было необходимости в разработке тактических способов противодействия преступнику — не аристократу, так как подавление последнего происходило в силу интеллектуального доминирования аристократа-стражника.

В Средние века аристократия теряет интеллектуальное господство в силу упадка как престижности образования, так и динамизма развития общества в целом. В принципе, в этот период создались условия для проведения исследований в области оптимизации расследования преступлений. Однако практика расследования в то время пошла по более экономичному пути, активно задействуя потенциал пыток. Сложившаяся ситуация продолжалась до середины XIX в., для которого характерными являлись следующие обстоятельства:

1) стратификационная мобильность (состояние высокой вероятности волевого изменения социального стратоса), по сути, нейтрализовавшая разницу в уровне развития отдельных сфер психики у представителей различных социальных групп;

2) гуманизация процесса расследования, сводящая до минимума реальный фактор насилия, в том числе и психологического;

3) появление новых сложных видов преступлений (серийные преступления, политический терроризм, мошенничество банков и фондов и пр.). «Неудовлетворительность постановки уголовного розыска, а также значительное развитие преступности, и притом не только в смысле количественном, но и в отношении возрастающей утонченности способов совершения преступлений, побудили искать иных, кроме улучшения состава и увеличения количества органов розыскной деятельности, способов раскрытия преступлений и обнаружения виновных» (Шубинской Н.П., 1912).

Названные факторы и обусловили появление в конце XIX в. криминалистической науки.

Начиная с конца XIX в. исследователи-криминалисты, обобщая эмпирику расследования, разрабатывали эффективные способы преимущественно технического и тактического характера. Мы не будем оспаривать их общую эффективность, однако заметим, что базирующиеся на «следственных хитростях» тактические приемы действенны, только если лицо, на которое оказывается воздействие, о содержании этих приемов не знает.

При ознакомлении со структурой первых криминалистических и криминологических учебников, отметим наличие в них такого раздела, как «Криминальный жаргон». Почему он присутствовал в первых учебниках и отсутствует в современных? Ответ в том, что индустриальная эпоха, сгладив социально-групповую стратификацию, не отменила стратификацию культурную.

Моральное осуждение представителей криминального мира, характерное для большинства законопослушных граждан начала XX в., крайне ограничивало среду общения лиц, склонных к совершению преступлений. Изучать мир преступников как нечто нетипичное законопослушному гражданину было естественно (Громов И.А., 1913).

Также ограничению возможности общения законопослушных граждан и представителей криминального мира способствовало слабое информационное освещение процесса расследования в средствах массовой информации. Информационный изоляционизм представителей криминальной субкультуры делал действенными «следственные хитрости», рекомендуемые криминалистами. Таким образом, тактическая ориентация криминалистики начала и середины XX в. на «следственные хитрости» оправдана и объективна.

Начиная с 70-х гг. прошлого века в индустриально развитых государствах реализуется тенденция культурной дестратификации, сопровождаемая бурным ростом интернет-технологий. Для стран социалистического содружества данная тенденция в полной мере реализовалась в 90-х гг. XX в.

Представители криминальной субкультуры не только не подвергаются остракизму, но еще и активно распространяют свою криминальную субкультуру (криминально стереотипная внешность, лексикон, музыкальные вкусы и ролевые сценарии), даже в среде работников правоохранительных органов.

В наше время представители криминального сообщества имеют полный доступ к результатам криминалистических исследований. Информация о процессе расследования, его природе и механизмах совершенно открыта и не сдерживается допусками «для служебного пользования».

Рассмотрим на примере тактическую рекомендацию по установлению психологического контакта, сводящуюся к поиску общей темы для разговора, не имеющей отношения к преступному событию и близкой контрагенту следователя. Целью данного приема является формирование образа следователя несколько в отрыве от исполняемых им профессиональных обязанностей. Следователь — полноценная личность, профессией своей не исчерпывающаяся, — вот конечный образ рассматриваемого тактического приема. Но прием этот крайне широко известен и со стороны допрашиваемого ожидаем. Как следствие, попытка следователя найти общую тему (продемонстрировать свои человеческие качества) будет негативно воспринята осведомленным допрашиваемым, который будет уверен, что воспринимает формальные ролевые свойства личности следователя, а не его личностные характеристики. Таким образом, информированность допрашиваемого о содержании тактического приема не просто понижает его эффективность, а вызывает прямо противоположный эффект.

Учитывая вышесказанное, современная криминалистика не должна ориентироваться на тактику, построенную на «следственных хитростях», т.е. таких тактических приемах, определяющим фактором которых является незнание их содержания допрашиваемым.

Придя к выводу об ограниченной эффективности рассмотренных тактических приемов, вероятно, целесообразно возвратиться к традиции исследований, базирующихся на двух аспектах:

1. На интеллектуальном превосходстве следователя над допрашиваемым. Естественно, ни поднять свой интеллектуальный уровень, ни опустить интеллектуальный уровень допрашиваемого оперативно следователь не в силах. Добиться же ситуативного доминирования вполне возможно.

2. На уменьшении защитного потенциала допрашиваемого в силу отсутствия у него информации о тактическом приеме либо малозначительности факта владения этой информацией. В качестве примера можно привести тактические приемы, базирующиеся на таких слабо осознаваемых проявлениях психики, как социальные установки, физиологические реакции либо иные способы стереотипного поведения. К примеру, даже если допрашиваемый знаком со способами обнаружения физиологических реакций при построении ложных показаний, знание это не будет определять его поведение, так как физиологические реакции осознанному контролю фактически не поддаются. Другим примером может выступать постановка вопросов недобросовестному допрашиваемому в обратном хронологическом порядке или вразбивку. Знание этого тактического приема допрашиваемым никак не оптимизирует его мыслительные процессы при моделировании ситуации в рамках непривычного алгоритма.

Тактические приемы интеллектуального доминирования следователя над допрашиваемым базируются на правильном использовании интеллектуального потенциала. Если мы не можем поднять свой интеллект в целом, то ситуативно оптимизировать его вполне способны. Достигается подобная оптимизация посредством концентрации внимания на как можно меньшем количестве разноплановых мыслительных операций в конкретный момент времени. Следственное действие делится на стадии, в рамках каждой из которых следователем реализуется небольшое количество однотипных познавательных задач. В этом заключается внутренний смысл организационных тактических приемов (приемов структурирования).

Без сомнения, в отечественной криминалистике названная группа приемов и ранее рассматривалась в рамках организационно-тактических приемов, однако определяющей не являлась. На современном уровне развития криминалистического знания целесообразно сделать тактические приемы этой группы системообразующими для всех следственных действий. Как второстепенные будут выступать тактические приемы, направленные на варьирование защитного потенциала допрашиваемого, что сгладит эффект криминальной «просвещенности», характерный для текущего этапа развития общества. Тактические приемы, ориентированные на «следственные хитрости», становятся неким необязательным довеском, использование которого определяется сложившейся текущей ситуацией в расследовании и творческой натурой следователя.

Еще раз отметим, мы не отрицаем значимости «следственных хитростей», но их эффективность в условиях современного информационного общества считаем недостаточной.

Ролевая организация тактического воздействия

Подготовка следователем обстановки следственного действия должна определяться не столько принятой нормой комфортности и эстетичности (светло, свежо, чисто, аккуратно), сколько ролевой позицией следователя. Здесь и далее речь идет в большей степени о коммуникативных и экспериментальных, в меньшей степени — о поисковых и исследовательских следственных действиях.

Крайне важный аспект поведения следователя во время следственного действия — актерская игра. Несмотря на то, что в специальной литературе этот вопрос напрямую не освещен, процесс взаимодействия в процессе следственного действия предполагает высокую интенсивность задействования актерских навыков следователя в случаях, диктуемых тактической целесообразностью. Однако реально ли такое задействование? Способность к актерской игре, как и волевые, эмоциональные и познавательные способности, может быть недостаточно развита у конкретной личности, а если говорить откровенно, то существует небольшое количество психологических типов (сензитив, истероид, иногда эпилептоид), способных к убедительной актерской игре, не имея на то должного уровня познания в актерском ремесле. Стоит ли говорить, насколько нелеп следователь, психологически не адаптированный к данной деятельности, при попытке актерской игры на «бытовом» уровне.

Однако безотносительно к уровню развития артистических способностей следователя, он способен реализовать одну из трех стандартных ролей: дружелюбную (демонстрируется позитивное отношение к допрашиваемому), враждебную (следователь косвенно демонстрирует свое негативное отношение к допрашиваемому) и казенную (исключающую демонстрацию личностной взаимосвязи между взаимодействующими сторонами). Естественно, поведение в рамках реализации каждой из ролей должно соответствовать уголовно-процессуальным нормам и нормам профессиональной этики. Краткая характеристика названных ролей может быть сведена к следующему.

Враждебная роль. Содержание враждебной роли напрямую не определяется ее названием. Демонстрировать напрямую враждебность недопустимо ни в этическом контексте, ни в тактическом. Элементами агрессивной роли будут эмоциональная холодность, демонстрация завышенного самомнения, бесчувственность. Несмотря на простоту отыгрывания данной роли, у нее есть ряд характерных недостатков. Агрессивное поведение следователя, скорее всего, будет способствовать скатыванию им с управляемого конфликта на неуправляемый, со свойственным последнему значительным уменьшением эффективности познавательной деятельности. В рамках данной роли обращение к контрагенту идет по фамилии.

Здесь необходимо остановиться на последнем утверждении. В процессе межличностного общения человеком давно выработаны определенные приемы демонстрации своего статуса другому лицу посредством использования символического подхода к его идентификационным характеристикам (фамилии, имени, отчеству). Роль обращения к человеку может быть сведена к следующему:

• идентифицируя лицо по фамилии, мы тем самым подчеркиваем его незначительную самоценность по сравнению с ценностью его рода, рядом его предков;

• идентифицируя лицо по отчеству, мы демонстрируем приоритет процесса воспитания над личностной ценностью человека, однако отдавая должное тому факту, что лицо хорошо переняло нормы поведения и мировосприятия, которые доминировали в его семье; само лицо как ценность мы признаем лишь частично;

• идентифицируя лицо по имени, мы тем самым подчеркиваем его доминантную самоценность по сравнению с ценностью его близких людей и рода в целом, пусть даже и высокой.

Речь следователя не должна быть громкой, опять же не в силу каких-то этических норм, а вследствие того, что громкий голос неосознанно воспринимается как голос неуверенного в своих силах человека, скрывающего свою неуверенность. В поведении человека в данной роли целесообразно присутствие действий, направленных на захват и контроль пространства: статусное кресло, опора на широко расставленные руки и пр.

Целесообразность агрессивной роли весьма сомнительна, но далеко не по этическим соображениям. Большинство людей, как правило, тяготеют к стереотипному поведению, руководствуясь проявлениями динамического стереотипа, установок и ролевых позиций. Человек, попадая в ситуацию, в которой разыгрывается ожидаемый сценарий, соблюдаются ожидаемые роли и высказываются ожидаемые идеи, успокаивается, адаптируясь к стрессорам. В ожидаемой, стандартной ситуации психика стабилизируется. Одновременно с этим необходимо учесть, что, благодаря современным средствам массовой информации и проникновению в сознание законопослушных граждан элементов криминальной культуры (сленг, музыка, анекдоты), типовым является восприятие следователя как носителя невысокой культуры, склонного к подавлению граждан, самоутверждающегося за счет последних. Таким образом, враждебная роль в ходе следственного действия, на которую может ориентироваться следователь, будет ожидаемой контрагентом с высокой степенью вероятности, что будет способствовать стабилизации его психики, а значит, усилению его возможностей противодействия усилиям следователя.

Если следователь решил отказаться от агрессивной роли, становится крайне важным следить за своим эмоциональным состоянием. По возможности следует нейтрализовать негативные эмоции, связанные с обследованием объектов, вызывающих чувство брезгливости, как способные затруднить интеллектуальную деятельность следователя. Конечно, не следует поддаваться растерянности в случае безрезультатности поисков, тем более показывать такое состояние своему контрагенту.

Дружелюбная роль. Содержание дружелюбной роли определяется ее названием: корректность и уважение, этичность и понимание: «...стараться приводить обвиняемого к признанию более кротостью и увещанием, нежели строгостию» (Лукин В.В., 1851). Однако эти свойства должны проявляться в «пристройке сверху», так как демонстрация равенства статусов быстро приведет к стабилизации психики контрагента следователя, как следствие результат — контрагент получает лишь малую часть психологического дискомфорта, а результативность следственного действия будет, скорее всего, невысокой. В процессе следственного действия при отыгрывании дружелюбной роли обращение к лицу идет по имени-отчеству. Исключением могут служить только неблагозвучные идентификационные сочетания, которые, скорее всего, не нравятся и самому допрашиваемому. Возможными примерами таких сочетаний могут быть «Мартин Иванович», «Луиза Васильевна». Тональность голоса следователя — выше среднего, что в сочетании с внешне позитивным отношением к лицу не будет им воспринято как слабость следователя.

На первый взгляд дружелюбная роль более предпочтительна в этическом плане как соответствующая требованиям профессиональной этики в процессе расследования. Проблема заключается в том, что вследствие психического напряжения, ввиду ограниченности поведенческого выбора лица любые попытки эмоционально позитивного поведения со стороны следователя могут восприниматься его контрагентом как неискренние.

Казенная роль. В рамках казенной роли следователь позиционирует себя как винтик в государственной машине, «от него ничего не зависит, но как хороший профессионал он доведет любое порученное задание до конца». Элементами, характеризующими рассматриваемую роль, будут равнодушие, незаинтересованность, безразличие, «голый функционализм», формально-статусное общение. Данная роль — наиболее сложная в применении. Дело в том, что психологические недостатки, характерные для личности следователя, несмотря на его возможный волевой контроль, находят отражение вовне. Присутствие личностного элемента в поведении следователя делает казенную роль неубедительной. Однако в той или иной степени данная сложность преодолима волевыми усилиями следователя. Если подобное случилось, то у контрагента последнего формируется неосознанное чувство страха одиночки перед мощью карательных органов. Психологическая готовность к испытыванию данного чувства сформирована благодаря активной пропаганде стереотипов-штампов, как то ужасы эпохи сталинизма и карательная природа российского государства безотносительно исторической эпохи.

Самооценка человека стабильна в случае общения с ним в рамках дружелюбной роли, однако негативное отношение человека к себе со стороны другого лица тоже может быть принято им положительно («ты сердишься, значит, ты не прав», «боится, значит, уважает» и т.д.). К казенной же роли у человека нет адаптационных механизмов, стабилизирующих его состояние. В результате использования данной роли система ценностей любого человека, прежде всего «Я-ценность», теряет стабильность на поведенческом уровне, проявляя тенденцию к пассивному, реже агрессивному поведению.

Достаточно проследить поведение человека, обратившегося к чиновнику-бюрократу, как сразу станет видна дестабилизирующая значимость казенной роли, исключающей возможности эмоциональной адаптации к стрессовой ситуации. Необходимо также добавить, что любой виновный ожидает к себе дружественного или враждебного отношения, что формирует у него соответствующие контрроли, а против казенной роли контрроли не существует.

При работе в рамках данной роли следователь обращается к контрагенту по статусу: «гражданин», «допрашиваемый», «подозреваемый», «обвиняемый», «свидетель», «понятой» и др. Это необходимо для того, чтобы не демонстрировать свое отношение к контрагенту, исключить личностный момент восприятия последнего. Никакой персонификации.

Тональность голоса средняя. К сожалению, для многих людей данная тональность труднореализуема, они быстро переходят с нее на тихую или громкую, быструю или медленную. Можно в принципе порекомендовать любую тональность, но при условии, что она будет стабильной.

Подводя итог сказанному, необходимо отметить, что казенная роль по соотношению эффективности и корректности является предпочтительнее, чем дружелюбная или враждебная.

Отыгрывание роли (дружелюбной, враждебной, казенной) целесообразно реализовывать на начальных стадиях следственного действия, на последующих же только особо не выходить из созданного образа.

Каким же образом заданная на подготовительной стадии ролевая модель поведения может реализоваться на других стадиях? Только если реализация этой модели будет связана не с деятельностью следователя, а с созданной им в рамках психологической атмосферы той или иной роли обстановкой. Примером может выступать освещение помещения.

Излишне яркое искусственное освещение вносит дискомфорт в самочувствие человека, к тому оно же крайне рельефно вырисовывает мельчайшие эмоциональные нюансы, резко высвечивает любые контуры, в том числе и на лице (морщины, шрамы, выступающие части лица). Неудивительно, что использование яркого искусственного освещения гармонично вписывается в агрессивную роль следователя.

Ровное естественное освещение, наоборот, смягчает черты лица, что, например, женщины используют при формировании дневного макияжа с его более мягкими переходами тонов. Таким образом, для дружелюбной модели целесообразно использование мягкого естественного освещения.

Затруднительно воспринимать лицо человека в условиях недостатка освещения, к тому же искусственного, еще более искажающего восприятие другого лица. Неудивительно, что искусственное тусклое освещение удобно скроет личностный фактор в поведении следователя при обыгрывании им казенной роли.

О влиянии на лицо неосознаваемых им факторов достаточно говорилось в отечественной криминалистической литературе. Так, неоднократно описывалось влияние на допрашиваемого запахов, музыки и прочих факторов. Мы предлагаем сосредоточиться не на столь явных раздражителях.

Стабилизация психического напряжения, возникающего вследствие несовпадения векторов бессознательного и сознательного, достигается путем задействования механизмов неосознаваемой психической защиты. Назначение данных механизмов — снижение психического напряжения в сознании личности. Одним из таких механизмов является проекция, т.е. перенос психического напряжения на объекты окружающей действительности, в результате которого внутреннее ошибочно воспринимается как приходящее извне. Например, внутреннюю агрессию человек склонен проецировать предпочтительным выбором красного цвета в одежде, интерьере, аксессуарах. Научность данного положения подтверждает используемая в современной отечественной и зарубежной экспертной, психодиагностической, клинической и кадровой работе психодиагностическая методика «Восьмицветовой тест Люшера».

Основываясь на механизме цветовой проекции и располагая перед допрашиваемым перекидной календарь с ярко выраженным цветом, мы стимулируем обращение к тому или иному поведенческому реагированию в ответ на цветовой маркер.

Так, красная (для женщин) или черная (для мужчин) окраска стимулирует моделируемое восприятие контрагентом следователя обстановки в рамках враждебной роли. Синяя (для мужчин) или зеленая (для женщин) окраска стимулирует восприятие в рамках дружелюбной роли. Коричневая (для женщин) или серая (для мужчин) окраска стимулирует восприятие в рамках казенной роли. Таким образом, организованная на стадии подготовки следственного действия установка в сознании человека будет определять отношение его к следователю без задействования психического потенциала последнего. Вероятно, в специальной служебной литературе необходимо остановиться на рассмотренной проблеме подробнее, чем в данном учебном пособии.

Понятие и виды психологического контакта и тактика его достижения в ходе следственных действий

Системообразующим элементом, предопределяющим эффективное решение задач, стоящих перед следственным действием, является достижение следователем состояния психологического контакта с его контрагентом. Следовательно, разработка системы тактических приемов предполагает уяснение целей установления психологического контакта в процессе следственного действия. В вопросе понимания природы и целевого содержания феномена психологического контакта мнение исследователей разделилось и представлено несколькими подходами.

Сторонники первого подхода полагают, что психологический контакт — это форма оптимального взаимодействия следователя и его контрагента. Рассматриваемой форме психологического контакта между участниками следственного действия в полном объеме присущи элементы эмоционального взаимодействия, построенного на взаимопонимании и взаимопомощи; когнитивная составляющая сводится к пониманию позитивных сил, движущих участниками следственного действия. Ярким сторонникам данного подхода является Н.И. Порубов, рассматривающий психологический контакт как «систему взаимодействия людей между собой в процессе их общения, основанного на доверии, информационный процесс, при котором люди могут и желают воспринимать информацию, исходящую друг от друга. Психологический контакт — это... процесс взаимного понимания» (Порубов Н.И., 1973). Данная позиция исходит прежде всего из эмпатийной составляющей взаимодействия, опирающейся на эмоционально-оценочную компоненту в понимании того, что недопустимо рассматривать следственное действие как борьбу, конфликт, поскольку такая его оценка предопределяет проникновение в процесс уголовного судопроизводства незаконных и неэтичных методов воздействия (Пантелеев И.Ф., 1982).

Без сомнения, с точки зрения общих этических начал и положений профессиональной (следственной) этики рассматриваемое понимание природы психологического контакта наиболее оптимально. В теории именно такое понимание составляет суть взаимодействия лиц с выраженными антагонистическими установками. Следователь в своей деятельности ориентирован на раскрытие и расследование преступного события, на получение информации, основываясь на которой суд предопределит виновному определенный объем лишений. Обвиняемый, в случае если он действительно совершил преступление, крайне не заинтересован в объективном рассмотрении своего дела, желая либо полностью, либо частично смягчить последствия эффективной работы следователя. Если обвиняемое лицо и лицо, совершившее преступление, не совпадают, то в ходе следственного действия воспринимать следователя как человека, пытающегося разобраться в перипетиях уголовного дела, обвиняемому субъективно сложно, негативное восприятие следователя в такой ситуации, скорее, показатель неестественно развитого аналитического уровня обвиняемого. Следователю воспринимать положительно человека, который активно противодействует ему, даже без учета склонности к обвинительному уклону, проистекающему из профессиональной деформации первого, также проблематично.

Не стоит полагать, что антагонистические установки свойственны только недобросовестным обвиняемым, подозреваемым и иным участникам следственного действия, с одной стороны, и следователю — с другой. Добросовестный свидетель, как и добросовестный потерпевший, находящийся под угрозой санкций ст. 307 УК РФ (Заведомо ложные показание, заключение эксперта, специалиста или неправильный перевод), также не может доверять следователю полностью и чувствовать во взаимодействии с ним участие в «процессе взаимного понимания».

Абсурдность ситуации эмоционального взаимопонимания антагонистических сторон, естественно, обусловливает либо абсурдность приемов достижения этого состояния, либо ярко выраженный характер обмана, составляющий содержание тактических приемов по достижению этого мифического психологического контакта.

Таким образом, обе стороны объективно не имеют выраженной возможности позитивного восприятия друг друга, эмоционального сопереживания друг другу и не могут ориентироваться на «общение, основанное на доверии».

Недостижимость эмоционального взаимопонимания в большинстве случаев объективно накладывает свой отпечаток на содержание тактических приемов его достижения.

Даже поверхностный анализ тактических приемов, направленных на достижение психологического контакта в рассматриваемом понимании, демонстрирует нам их предельную неконкретность и спорную реализуемость. Какова тактическая ценность предваряющей следственное действие рекомендуемой многими криминалистами беседы на близкую лицу тему? Стремящаяся к нулю. Данная тактическая рекомендация не включает в себя способ получения информации о том, какая тема близка этому лицу. Такая рекомендация не включает в себя понимание готовности обсуждения конкретной темы с конкретным лицом (следователем). Она также не включает в себя понимание следователем готовности обсуждения конкретной темы в конкретных условиях (в кабинете следователя, в месте жительства лица, в месте его работы или на «нейтральной» территории).

Если исследователь будет утверждать, что ответ на все эти вопросы — удел следователя, адаптирующего конструкцию теоретического приема в реальную жизнь, то логичен вопрос — а зачем вообще нужен этот исследователь? Для того, чтобы формулировать понятные любому разумному человеку рекомендации, облачив их в наукоемкие формулы? Или все-таки для того, чтобы разработать детализированный алгоритм тактического воздействия на лицо в определенной ситуации?

Повторим уже не раз ранее озвученное — в рамках понимания психологического контакта как формы эмоционального взаимопонимания и взаимосопереживания разработать содержательно полноценные тактико-криминалистические рекомендации крайне проблематично, если вообще возможно.

Сторонники второго подхода полагают, что психологический контакт — это форма активного взаимодействия следователя и его контрагента, безотносительно эмоционального отношения сторон друг к другу. Содержанием психологического контакта в рассматриваемом случае выступает готовность к совместной деятельности сторон, пусть и в возможной конфликтной форме. Для данной формы психологического контакта в полном объеме характерны элементы критической оценки собеседниками друг друга.

В рамках рассматриваемого подхода психологический контакт определяется как «согласованное деловое взаимоотношение следователя со свидетелем, потерпевшим, подозреваемым и обвиняемым, которое возникает на основе правильной позиции следователя и поведения допрашиваемого» (Доспулов Г.Г., 1976). В.Л. Васильев видит цель такого психологического контакта в нахождении общих интересов следователя и его контрагента, т.е. в переходе в процессе допроса от психологического «я» к психологическому «мы» (Васильев В.Л., 1988). Данные позиции исходят прежде всего из деятельностной составляющей взаимодействия, опирающейся на рационально-оценочную компоненту.

Говоря о достижении психологического контакта как формы активного взаимодействия следователя и его контрагента вне зависимости эмоционального отношения сторон друг к другу можно вести речь о двух различающихся способах.

Первый способ сводится к созданию у лица положительно окрашенного образа следователя. Он достигается посредством рекомендаций вести себя таким образом, который для этого лица привычен.

Понятно, что моделировать тысячи оптимальных сценариев взаимодействия с конкретным человеком на допросе или в иной ситуации нецелесообразно. Речь идет о типовых поведенческих алгоритмах взаимодействия, каждый из которых комфортен конкретному типу личности и количество которых достаточно ограничено. Мы уже говорили, что для достижения криминалистически значимых задач исследования личности оптимальна доработанная типология акцентуированных типов.

Особенности поведения каждого человека, отклоняющиеся от типовых, выявляются в процессе анализа результатов его поведения и также ситуационно заимствуются следователем.

Второй способ базируется на создании у контрагента следователя иллюзии его сродства со следователем, идентичности их внутреннего мира и основных установок. Реализацией рассматриваемого способа является «зеркалирование» следователем собеседника. Конечно, речь необходимо вести не о банальном повторении его жестов и фраз, хотя, конечно, на небольшом количестве неуверенных или находящихся в состоянии сильной ситуационной тревоги лиц может сработать и это. Говоря о «зеркалировании», т.е. демонстрации следователем своей психической идентичности собеседнику, мы подразумеваем использование неосознаваемых контрагентом следователя речевых символов, наиболее комфортных для допрашиваемого. Исследования Т.А. Алексеевой показали, что каждый тип личности характеризуется склонностью к использованию определенного комплекса речевых символов, на которых строятся позитивные установки мировосприятия и деятельности (Алексеева Т.А., 2014-2019). Именно использование данных символов следователем формирует у его контрагента психологически комфортную установку на взаимодействие со следователем.

Сторонники третьего подхода полагают, что психологический контакт — это форма минимального взаимодействия следователя и его контрагента, определяющая возможность получения следователем от этого лица криминалистически значимой информации о преступном событии. В рассматриваемом случае под психологическим контактом подразумевается не столько эмоциональная составляющая, как в первом подходе, и не столько коммуникативная составляющая взаимодействия сторон, как во втором, сколько составляющая информационная. Сторонники рассматриваемого подхода в понятие «психологический контакт» включают возможность следователя в одностороннем порядке получать информацию от его контрагента.

Если следователь сможет получать информацию, анализируя, к примеру, ритмику дыхания лица или движения его глазных яблок, жестикуляцию или проявления вегетативных реакций, то с позиций третьего подхода можно говорить о наличии психологического контакта.

Как становится понятным, достижение психологического контакта как минимального взаимодействия следователя и его контрагента, определяющего возможность получения первым криминалистически значимой информации о преступном событии, наиболее актуально для выраженных конфликтных ситуаций в ходе следственных действий, когда, например, допрашиваемый избирает тактику отказа от дачи показаний. В подобной ситуации для следователя становится актуальным получение любой криминалистически значимой информации, даже не имеющей возможности быть закрепленной в рамках проводимого следственного действия.

К громадному сожалению, тактический потенциал современной криминалистики в области взаимодействия в рамках психологического контакта в рассматриваемом понимании крайне мал. К тому же он не просто не признан криминалистическим сообществом как актуальный, но и имеющиеся в этой области тактические разработки регулярно подвергаются агрессивной критике со стороны исследователей-криминалистов, традиционно сконцентрированных на исследовании теоретических криминалистических проблем.

Положительным является медленное признание сегодня частью криминалистов актуальности исследования проблем разнообразных техник профайлинга, использование которых в тактическом аспекте наиболее характерно как раз в рамках третьего понимания природы психологического контакта.

Профайлинг в сегодняшнем понимании — понятие, появившееся достаточно недавно и несколько нарушившее существующую стройную терминологическую картину в области использования знаний о человеке в процессе расследования. Лингвистически профайлинг есть просто транскрипция термина «профилирование» (profilling) и, по сути, является дублированием этого термина. Вспомним, что проблема отсутствия согласованной терминологии — одна из центральных для криминалистического профилирования. Что же такое профайлинг, а также какова обоснованность и необходимость существования данного термина?

Под профайлингом понимается «система социально-психологических методов и методик диагностики комплекса личностных черт, включая декларируемые и скрываемые мотивы и стремления» (Статный В.М., Спирица Е.В., Иванова А.М., 2014). Содержательно в профайлинг включают:

• методику построения психологического профиля по результатам анализа места происшествия;

• методику анализа эмоционального состояния по результатам анализа его невербальной составляющей (жестикуляции и мимики);

• методику определения неистинности показаний по результатам анализа его невербальной составляющей (жестикуляции и мимики).

Как легко можно понять, в содержание профайлинга включили совершенно разновекторную познавательную деятельность, объединенную только общими признаками механизма выражения внутреннего психического напряжения вовне. Именно методики профайлинга позволяют сконструировать тактические приемы достижения психологического контакта как формы минимального взаимодействия следователя и его контрагента, определяющей возможность получения следователем от второго лица криминалистически значимой информации о преступном событии.

В завершение отметим, что, возможно, правильнее говорить не о трех пониманиях природы психологического контакта, а о трех его типовых проявлениях. Необходимо только помнить, что психологический контакт как форма оптимального взаимодействия (первая форма) на практике встречается очень редко. Психологический же контакт как форма минимального взаимодействия следователя и его контрагента (третья форма) требует достаточно отработанных навыков в области анализа поведенческих реакций в процессе включенного наблюдения.

Психологический контакт как форма активного взаимодействия следователя и его контрагента (вторая форма) встречается в большинстве ситуаций и требует специальных навыков гораздо в меньшей степени, чем в ситуации, характеризующейся минимальной степенью взаимодействия. Таким образом, сегодня актуально увеличение тактических приемов оптимизации второй формы психологического контакта.

Таким образом, частные вопросы в рамках криминалистической психологии целесообразно рассматривать в контексте психологических аспектов проведения конкретных следственных действий.

Основные понятия темы: тактический прием, агрессивная роль, дружелюбная роль, казенная роль, психологический контакт, профайлинг.

Литература

Ахмедшин Р.Л. Тактика экспериментальных следственных действий. М. : Юрлитинформ, 2017. 319 с.

Ведерников Н.Т. Избранные труды. Томск : Изд-во Том. ун-та, 2009. Т. 1. 205 с.

Гросс Г. Руководство для судебных следователей, чинов общей и жандармской полиции. Смоленск : Типо-лит. насл. Ф.В. Зельдович, 1895.

Димитров А. Психология предварительного следствия : учеб. пособие. М. : МПСИ, 2007.

Лебедев И.Б., Цветков М.Л. Психология в правоохранительной деятельности. М. : Щит-М, 2003. 309 с.

Образцов В.А., Богомолова С.Н. Криминалистическая психология. М. : Юнити-Дана, Закон и право, 2002. 448 с.

Черкасская Г.В. Управление конфликтами : учебник и практикум для академического бакалавриата. 3-е изд., перераб. и доп. М. : Юрайт, 2018. 236 с.

Контрольные вопросы

В чем причины возникновения единого предмета у криминалистической тактики и криминалистической психологии?

В чем особенности каждого из периодов становления криминалистической тактики?

Чем содержательно определяется отыгрывание дружелюбной роли следователем?

Чем содержательно определяется отыгрывание агрессивной роли следователем?

Чем содержательно определяется отыгрывание казенной роли следователем?

Какие техники профайлинга вам известны?

Какие три вида (формы) психологического контакта вы знаете?

---