КРИМИНАЛЬНАЯ СУБКУЛЬТУРА

ПЛАН:

1. Понятие криминальной субкультуры.

2. Татуировки преступников в ракурсе психологического анализа.

3. Жаргон преступников как объект исследования юридической психологии.

Понятие криминальной субкультуры. В настоящей лекции вашему вниманию предлагается один из подходов психологического осмысления феномена криминальной субкультуры. Как мы уже отмечали, криминальная субкультура является составляющим элементом криминальной среды.

Обратимся к справочным изданиям. В словаре «Современная западная социология» приводится три определения понятия субкультура (11, С.336). Субкультура — это:

совокупность некоторых негативно интерпретированных норм и ценностей традиционной культуры, функционирующих в качестве культуры преступного слоя общества;

автономное целостное образование внутри господствующей культуры, определяющее стиль жизни и мышления ее носителей, отличающееся своими обычаями, нормами, комплексами ценностей и даже институтами;

трансформированная профессиональным мышлением система ценностей традиционной культуры, получившая своеобразную мировоззренческую окраску.

Отечественная словарно-справочная литература по психологии категорию субкультуры игнорирует, по-видимому, считая ее не психологической, а социологической. Справедливости ради необходимо заметить, что «Словарь практического психолога» С.Ю. Головина препарирует термин «детская субкультура» (12, С. 656), обходя молчанием иные виды субкультур и само родовое понятие.

О том, что психологи еще глубоко не исследовали феномен субкультуры, убеждает соответствующая статья в «Психологическом словаре» А.С. Ребера, изданном в США (15, Р. 764-765). Он указывает, что термин «субкультура» в большинстве случаев употребляется субъективно для обозначения культурных паттернов каких-то отчетливых социальных сегментов внутри официального общества. А.С. Ребер отмечает, что субкультура отражает господствующую культуру, но в тоже время характеризуется собственными ценностями, нормами и обычаями.

Анализ приведенных выше определений субкультуры и мыслей ученых, высказанных по этому поводу, позволяет сделать следующие выводы:

во-первых, ценности, нормы и обычаи являются главными параметрами субкультуры как социально-психологического явления;

во-вторых, категория «субкультура» — это абстракция, в реальной жизни мы имеем дело с различными субкультурами: молодежи, моряков, преступников и др.

Криминальная субкультура является видовым понятием по отношению к категории субкультура. Под таковой Ю.К. Александров предлагает понимать образ жизнедеятельности лиц, объединившихся в криминальные группы и придерживающихся определенных законов и традиций (1, С.8).

В.Ф. Пирожков дает более глубокое осмысление явления криминальной субкультуры. В его трактовке криминальная субкультура — это совокупность духовных и материальных ценностей, регламентирующих и упорядочивающих жизнь и преступную деятельность криминальных сообществ, что способствует их живучести, сплоченности, активности и мобильности, преемственности поколений правонарушителей (10, С.73).

Основу криминальной субкультуры составляют чуждые гражданскому обществу ценности, нормы, традиции, различные ритуалы преступников. Она прямо, непосредственно и жестко регулирует криминальную деятельность преступников, их образ жизни.

Носителями криминальной субкультуры являются преступные группы, а персонально — профессиональные преступники. Они аккумулируют, пройдя через учреждения исполнения наказания, преступный опыт, воровские законы, а затем передают их подрастающему поколению правонарушителей.

Представляя собой единое целое, криминальная субкультура с ростом преступности все более расслаивается на ряд подсистем, противостоящих культуре официального общества. В настоящее время можно говорить о существовании субкультуры воров, рэкетиров, мошенников и др.

Криминальная субкультура включает в себя два составляющих элемента. Назовем их.

Первый компонент — идеальный — это психическая энергия преступников, реализуемая в их криминальной деятельности. К данному компоненту следует относить:

— мировоззрение преступников: их философские, религиозные, этические и эстетические взгляды;

— психологические особенности преступников;

— их обычаи и традиции;

— криминальную мифологию;

— песни, романтизирующие преступный образ жизни;

— жаргон преступников;

— преступные знания, умения, навыки, замыслы, способности;

— способы проведения досуга, формы отношений к, лицам противоположного пола;

— способы взаимоотношений со «своими» и «чужими».

Второй компонент — материальный — предметные результаты деятельности преступников:

— средства совершения преступлений (начиная от простой отмычки и заканчивая компьютерными программами);

— материальные ценности (недвижимость, денежные средства и т.п.);

— внешняя сторона деятельности преступников (конкретные действия по совершению преступлений, осуществлению легального и нелегального предпринимательства);

— татуировки преступников.

Названные элементы криминальной субкультуры взаимосвязаны друг с другом. Например, внешняя сторона преступной деятельности связана с внутренней — вынашиванием преступного замысла, мотивацией преступного деяния, а это в свою очередь с мировоззрением преступников, их психологией.

Криминальная субкультура выполняет в преступной среде ряд важнейших функций. Приведем некоторые их них.

Преступно-профессиональные функции. Криминальная субкультура аккумулирует преступный опыт по преступным специальностям и квалификациям, обеспечивает его приумножение и передачу новым поколениям правонарушителей;

Стратификационные функции. Криминальная субкультура идейно обосновывает статусные различия в уголовном мире, определяет иерархию преступников, их кастовое деление;

Нормативно-карательные функции. Криминальная субкультура устанавливает:

— правила поведения преступников в преступной среде, которые закрепляются в его обычаях и традициях;

— формы поощрения «героев» криминального мира;

— санкции для провинившихся преступников (например, применение мужеложства как способа снижения статуса в местах лишения свободы);

— варианты избавления от неугодных лиц (к примеру, разборки, пощечина, битье по ушам, убийства);

Коммуникативно-идентификационные функции. Криминальная субкультура разрабатывает:

— специфические средства общения преступников при помощи уголовного жаргона и его разновидности — ручного жаргона;

— способы опознание «своих» и «чужих» (татуировки);

Кадрово-пропагандистские функции. Криминальная субкультура обеспечивает вовлечение в преступную среду молодежь посредством зачастую легальной романтизации преступной идеи (достаточно вспомнить фильм «Бригада»), работу с новичками (прописки, приколы и т.п.);

Потребностные функции. Криминальная субкультура определяет членам преступного социума особые образцы:

удовлетворения потребностей в сексе, в материальном достатке, в проведении досуга;

отношения к своему здоровью: от полного пренебрежения (наркомания, пьянство) до активного занятия спортом;

Эстетические функции. Криминальная субкультура создает условия для внедрения в сознание ее носителей определенных предпочтений в части прекрасного. Например, замечено, что преступники стремятся иметь в собственности машины исключительно марки ВМW (это дало народу возможность придумать следующую расшифровку ВМW: “БМВ — боевая машина воров”);

Психологические функции. Криминальная субкультура обеспечивает представителям преступного социума:

адаптацию на социальном и психическом уровнях, так как только в созданных ею условиях преступник может быть принятым соответствующей социальной средой и психологически находиться в ладах с самим собой;

все варианты психологической защиты (рационализацию, проекцию, замещение и другие, описанные еще З. Фрейдом и иные, изученные современной психологической наукой.).

Мировоззренческие функции. Важным элементом криминальной субкультуры выступают философские взгляды криминального социума. Они оправдывает совершение преступлений. Философия уголовного мира объясняет низменные побуждения преступников благородными и возвышенными мотивами: в насильственных преступлениях — чувством «коллективизма», товарищеской взаимопомощи, обвинением жертвы и т.п.; в корыстных преступлениях — идеей перераспределения имеющейся у людей собственности и ее присвоения с самой разнообразной позитивной мотивацией. Как видим, самым философские взгляды криминальной среды не только обосновывают жизненные ценности криминального социума, но и реализуют на психическом уровне личности преступника механизм психологической защиты — рационализацию. Таковая, как уже отмечалось, обеспечивает социальную адаптацию преступников в криминальном социуме, а через него — в обществе в целом.

Особое место в криминальной субкультуре занимает уголовная мифология. Она насаждает среди подростков и юношей не без помощи средств массовой информации образы удачливого вора, смелого разбойника, несгибаемого парня. Мифы культивируют у молодых людей криминальную романтику, порождают у потенциальных правонарушителей мотивацию противоправной деятельности. Криминальные легенды способствуют сплочению преступных групп, возникновению устойчивых уголовных традиций.

Пирожков В.Ф. (8, С.10-11) и другие исследователи выявили ряд тенденций в развитии криминальной субкультуры современной России.

Во-первых, на криминальной субкультуре отражается борьба традиционалистского и реформаторского начал в преступном мире. Традиционалисты отстаивают чистоту воровских законов, проповедуют их незыблемость. Реформаторы стремятся приспособить эти законы к потребностям сегодняшнего дня, учесть изменившуюся в стране социальную обстановку. В итоге, воровские законы утратили свой священный и неукоснительный характер. Некоторые специалисты МВД России склонны утверждать, что в настоящее время в преступном социуме не существует никаких законов, кроме двух: силы и деньг.

Во-вторых, криминальная субкультура переживает глубокий кризис. В чем он состоит? Преступники прошлого имели более строгую криминальную мораль, нежели современные. Карманник, к примеру, не склонен был совершать деликты, не свойственные его специализации. Тоже можно было сказать и о мошенниках. А сейчас в большинстве своем преступники психологически готовы к совершению любого преступления — лишь бы оно сулило прибыль. У современных преступников нет внутренних тормозов, для них не существует каких-либо принципов профессиональной морали.

В-третьих, в преступном мире параллельно идут два процесса. С одной стороны, наблюдается ужесточение нравов, особенно в среде вульгарных преступников, а с другой — прослеживается своеобразная демократизация субкультуры организованной преступности (9, С.44). Насилие и жестокость, постоянные разборки, сопровождающиеся перестрелками группировок, взрывами, изощренными пытками жертв преступных посягательств — характерны для низов преступного мира. Все это сосуществует с глубокими юридическими, экономическими и техническими знаниями верхов криминальной среды, ведущих светский образ жизни, обладающих несметными денежными состояниями и влияющих на политику страны. Субкультура уголовного примитивизма благополучно соседствует с субкультурой братков, которые имеют роскошные виллы и офисы, разъезжают в дорогих автомобилях и радушно принимаются в домах политической элиты. Более того, эти две субкультуры дополняют друг друга и не могут друг без друга обходиться.

Татуировки преступников в ракурсе психологического анализа. Остановимся на рассмотрении такого феномена криминальной субкультуры, каким являются татуировки преступников. Татуировка — это искусственное нарушение целостности кожного покрова колющими или режущими инструментами с последующим введение в кожу красящих веществ с целью получения неисчезающих рисунков или иных изображений.

Первым обратил внимание на широкое распространение татуировок среди преступников Ч. Ломброзо. Он рассматривал татуировки как проявление атавизма и признак нравственно неполноценных людей. В настоящее время очевидна упрощенность подобного толкования феномена татуировок, но мы сейчас не об этом. Татуировкам, в том числе преступников, их становлению в историческом аспекте, толкованию и назначению посвящена обширная литература. Но лишь немногие издания содержат попытки психологического анализа явления татуировок. Сосредоточим наше внимание именно на данном вопросе.

Начнем с того, что сведения о татуировках, содержащиеся в работах Балдаева Д.С. (4), А.Г. Бронникова (5), Л.А. Мильяненкова (7) в определенной степени устарели. Написанные этими авторами и получившие широкое распространение пособия, справочники и энциклопедии в частности освещаемой проблемы уже не отражают реальностей быстро изменяющегося преступного мира.

Безусловно, татуировки (наколки, регалки, картинки, портачки, прошивки) — это явление языка тела их обладателей. Поэтому следует признать справедливым утверждением Л.А. Мильяненкова о том, что татуировки «близки (своей символикой, сюжетом) преступнику по духу, по его специализации, по конкретному уголовному делу, по месту, которое он занимает в уголовной иерархии». Верно и то, что татуировки «...могут многое рассказать о вкусах их носителей, выдать некоторые биографические данные» (7, С.4). Однако нельзя согласиться с цитируемым автором в том, что «зная значение рисунков, надписей, их традиционное расположение на теле, сотрудник правоохранительных органов может легко определить склонность ранее судимых к определенным видам уголовных проявлений» (7, С.4).

В настоящее время татуировки уже не имеют того криминалистического значения, которое приписывают им известные исследователи. Изменилась мотивация их нанесения, утрачен прежний социально-психологический смысл. Проведенные исследования позволяют сделать выводы, характеризующие следующие тенденции, связанные с феноменом татуировок у преступников.

Профессиональные преступники «новой волны» не имеют на своем теле татуировок вообще. Более того, авторитетные рецидивисты следят за тем, чтобы этого не делали молодые, перспективные в криминогенном плане преступники. Они прекрасно понимают, что татуировки — это дешифратор, который явно мешает осуществлению антисоциальной деятельности. Поэтому многие преступники в настоящее время стремятся избавиться от татуировок, появившихся у них в молодые годы. В местах социальной изоляции они посыпают татуировки перманганатом калия, затем прикладывают мокрую ткань. Создают химический ожог и посредством неоднократного повторения данной болезненной процедуры выводят татуировки.

Нами установлено, что подавляющее большинство преступников обоего пола наносят татуировки в возрасте до 30 лет, прежде всего, будучи еще подростками. И только 10-15% осужденных указали, что татуировки появились у них в более поздний период жизни. Иными словами, с увеличением возраста частота нанесения татуировок уменьшается.

Несовершеннолетние зачастую наносят татуировки безотносительно их прежних, изложенных в справочных изданиях интерпретаций, побуждаемые, как правило, лишь мотивом украшательства и идентификации себя с преступной средой. Это зачастую происходит в приемнике-распределителе для несовершеннолетних, следственном изоляторе, закрытом воспитательном учреждении.

Различные категории (касты) преступников отдельные индивиды криминальной направленности могут вкладывать свой (неодинаковый по регионам) смысл в те или иные татуировки. Поэтому татуировки, на наш взгляд, представляется целесообразным исследовать как социально — и индивидуально-психологические феномены. Подлинную семантику татуировок можно понять только в комплексном изучении конкретной личности преступника либо определенной социальной группы осужденных. Однако самую ценную научную информацию, на наш взгляд, можно получить, анализируя татуировки по методу проективного рисунка. В этой связи татуировку можно рассматривать как отражение психических и личностных особенностей ее обладателя. Данная проблема остается пока еще не исследованной в юридической психологии. Тем не менее, еще Л.А. Мильяненков вплотную подошел к ее осмыслению.

Изучение нескольких сотен татуировок позволили указанному автору определить общие для сходных случаев признаки, знание которых могут стать основой для ориентации оперативных и следственных работников:

• череп, корона — символы людей, стремящихся к власти;

• корона на спине — униженность;

• тигр или другой хищник — ярость, непримиримость;

• змея, кинжал, нож, меч, топор — месть, угроза, твердость, жестокость;

• ключ — сохранение тайны;

• палач — чти закон воров;

• Мадонна — отчужденность;

• факел — дружба, братство;

• звезды — непокорность.

Например, если у осужденного, отмечает Л. А. Мильяненков, имеется татуировка на плечах в виде 6 или 8 — конечной звезды, то это означает, что в местах лишения свободы он примкнет к лицам, отрицательно настроенным к правилам внутреннего распорядка (7, С.8).

Как показал опрос экспертов, у женщин-преступниц татуировки встречаются реже, чем у мужчин. По содержанию, разнообразию и художественным достоинствам женские татуировки проще, беднее и грубее мужских. Обычно обладательницы татуировок наносят их во время отбывания срока наказания в закрытом воспитательном учреждении еще в молодые годы. У неоднократно судимых представительниц слабого пола, не прошедших эту школу, татуировки редки и располагаются на невидимых под одеждой частях тела.

Характерно, что женщины достаточно редко изображают на татуировках мужчин, а отдают предпочтение девушкам с распущенными волосами, полуобнаженным женщинам с яркими формами и т.п., т.е. представительницам одного с ними пола, а также розам и свечам. Примечательно, что у преступниц, прошедших через воспитательные колонии, в татуировках почти не прослеживается любовный мотив.

Мужские татуировки (кинжалы, оскаленная пасть тигра, череп на раскрытой ладони, купола церквей и др.) встречаются в основном у женщин, принимавших участие в совершении преступлений в группах мужчин, которые осуществляли разбои и грабежи. Как правило, данные татуировки нанесены мужчинами либо под их влиянием.

Примечательно, что татуированные надписи на иностранном языке (в частности английском) получили распространение относительно недавно и имеют место в основном лишь у осужденных проституток.

Учитывая широкое распространение лесбийской любви в женских учреждениях исполнения наказания, следует отметить, что те женщины, которые идентифицируют себя в качестве исполнителей мужской роли, сознательно наносят татуировки, используемые исключительно мужчинами.

Проведенный нами анализ показывает, что женщинам свойственны украшательский, подражательный и индивидуально-личностный мотив нанесения татуировок. Поэтому таковым не следует приписывать идентифицирующий смысл.

Каковы же психологические мотивы нанесения татуировок?

Основными побудительными мотивами нанесения татуировок, считает Л.А. Мильяненков (7, С.6), являются:

• неписаный закон принятия в среду осужденных;

• личное самоутверждение в конкретной группе преступников;

• тщеславие, желание показать свою значимость, исключительность, превосходство над другими;

• подражание более опытным, авторитетным преступникам;

• своеобразная памятка о местах отбывания срока наказания;

• солидарность с кем-либо из заключенных;

• романтика тюрьмы.

В.Ф. Пирожков (10, С.128-120), устанавливая мотивы нанесения татуировок несовершеннолетними правонарушителями, пришел к следующим выводам:

• 31,6% обследованных им лиц (больше всего) нанесли татуировки потому, что это делали другие;

• 30,0% указали, что нанесли татуировки «от скуки», чтобы быстрее прошло время, «от нечего делать»;

• 21,7% — чтобы «быть красивым, нравиться другим»;

• 10,7% хотели «показать свою причастность к уголовному миру».

Анализ точек зрения ученых и собранный нами эмпирический материал позволяет обосновать следующие мотивы татуирования преступниками своего тела. Поскольку основная масса преступников наносит татуировки на в юношеском возрасте, речь пойдет о мотивации татуирования, выявленной у соответствующей категории нарушителей закона.

Мотивы социальной адаптации (самоутверждения, в том числе и через приобщение к групповым нормам). Татуировки можно рассматривать, полагает В.Ф. Пирожков, не столько как личностные, сколько как групповые ценности, подчеркивающие принадлежность юноши к конкретной преступной группе. В татуировках унифицируются групповые установки, ценности и идеалы. Это способствует выработке единых для всех членов криминальной группы норм поведения и, следовательно, лучшей адаптации индивида в преступном социуме, более полного удовлетворения потребностей: в общении, в уважении и значимости.

В преступной молодежной среде бытует мнение, что своевременное нанесение татуировок предохранит молодого человека от негативных последствий, которые могут возникнуть при водворении его в места лишения свободы. Поэтому при помещении юноши в следственный изолятор он сразу же стремится нанести себе татуировку. Он надеется на то, что с татуировками при вступлении в криминальное сообщество взрослых преступники примут его за своего человека.

Мотивы идентификации себя с криминальной средой. В общественном сознании бытует мнение о том, что преступники обязательно должны иметь на теле татуировки как показатель открытой оппозиции официальному обществу. Нанесение татуировок молодым человеком свидетельствует о его приобщении к преступному социуму, о принятии им ценностей и норм криминальной среды.

Следует заметить, что иногда татуировки молодых преступников отражают мечты и стремления подростков и юношей к какой-либо вполне просоциальной профессиональной деятельности (моряка, летчика). Ведь криминогенное заражение наступает не сразу. Кто из мальчишек не мечтал в отрочестве о какой-то мужественной профессии? Но иногда татуировки представителей престижных в обществе профессий, например, моряка (маяк, якорь, парусник, каравелла, альбатрос) ассоциируются в сознании молодых правонарушителей с преступной деятельностью как якобы тоже героической и самоотверженной. В данные татуировки преступники вкладывают определенный смысл.

Мотивы снятия психического напряжения. Психическое напряжение возникает у молодых правонарушителей в результате высокой личностной и ситуативной тревожности, в силу возрастной гиперсексуальности и невозможности адекватного удовлетворения половой потребности, повышенной агрессивности и актуализированной личностной деструктивности.

Процесс татуирования в целях изображения рисунков сексуально-эротического характера способствует снятию у молодых нарушителей закона психического напряжения. Он является своеобразным вариантом сублимации. К тому же процесс нарушения целостности кожного покрова является актом разрушения, высвобождающим их деструктивную энергию.

Мотивы групповой солидарности и социальной фасилитации. Исследования показывают, что в преступной молодежной среде распространено взаимное татуирование в группе. Объясняется это тем, что не все способны в одиночку переносить болезненную процедуру. Тут необходим пример других, элемент состязательности, подбадривание, помогающие преодолеть боль и страх. Кроме того, одному трудно найти и изготовить орудия татуирования, раздобыть красители. Не все умеют рисовать. К тому же невозможно нанести себе татуировки на спину, бока, ягодицы, интимные места. Следует учесть и то, что одному делать татуировку просто скучно.

Мотивы получения эстетического наслаждения. Они не чужды молодым преступникам. Известны случаи «выписывания» с воли за большие деньги и перетаскивания из зоны в зону художника, специалиста по татуировкам, для того, чтобы «порадовать братву» (10, С.129).

«На воле» нанесение любых татуировок не представляет труда, поскольку во многих городах страны официально существуют таткабинеты. Однако это требует существенных денежных затрат. Поэтому в стихийных криминальных группах по-прежнему используются кустарные способы и средства нанесения татуировок.

Мотивы социальной уступчивости. В современных условиях в среде законопослушных молодых людей татуировки стали особым украшением и видом изобразительного искусства. Юноши и девушки тратят большие суммы денег, чтобы в стерильных условиях украсить свое тело татуировками у престижных мастеров. Сейчас татуировки не только украшают юношу или девушку, но и являются знаком их достоинства. Декоративно-художественная функция татуировок в сложившихся социальных условиях оказалась тесно связанной со стратификационной. Чем выше положение молодого человека в групповой иерархии, или чем он состоятельнее, тем на более высоком художественном уровне сделаны его татуировки. Престижность татуировки в просоциальной среде молодежи в настоящее время порождает мотивацию конформного порядка у значительной части молодых людей, в том числе и криминальной направленности. Словом, татуировки сейчас в принципе модны у молодежи, а моде, как известно, люди следуют. Так что устоять против общего поветрия — татуировать свое тело, следуя распространенной моде, не могут как законопослушные юноши и девушки, так и молодежь, склонная к девиантному и делинквентному поведению.

Существует определенная зависимость между характером криминальной деятельности и наносимыми юношами татуировками. В татуировках лиц, совершивших правонарушения корыстно-насильственного характера, более четко прослеживается стремление к групповой криминальной солидарности.

В результате многолетних исследований В.Ф. Пирожков установил, что чем агрессивнее и злостнее преступник, тем более историчны его татуировки (10, С.113). Содержание татуировки — фашистский крест, тюрьма и т.д. — говорит об агрессивной законченности психики преступника. Он также пришел к выводу о том, что особенно часто татуировки наносят лица с психическими отклонениями, а также лица, принадлежащие к устойчивым преступным группам несовершеннолетних и молодежи.

Жаргон преступников как объект исследования юридической психологии.

Помимо татуировок, другим важнейшим атрибутом криминальной субкультуры является уголовный жаргон. Существование морского, военного, спортивного, научного, медицинского и другого сленга является одной из психологических закономерностей функционирования различных социальных и профессиональных групп.

В криминальном мире наличествует специфический жаргон, который называется арго, блатная музыка, феня. Уголовный жаргон не образует самостоятельной языковой системы со своей грамматикой, синтаксисом и т.п. Он является прослойкой какого-то естественного языка, эксплуатирует его лингвистическую базу.

Уголовный жаргон — это специфические вербальные и невербальные средства, которые обеспечивают общение криминальных элементов общества, являющихся в тоже время естественными носителями какого-либо официального языка (русского, английского и т. п.).

Уголовный жаргон — явление национальное и вместе с тем международное. В любой стране мира преступники имеют свой жаргон. В данной лекции мы будем говорить о жаргоне русскоязычных преступников.

Существует значительное количество исследований по истории возникновения, функционирования и развития уголовного жаргона, издано много различных словарей и справочников по данному вопросу (2; 3; 6; 7). Однако следует согласиться с В.Ф. Пирожковым в том, что в социально-психологическом плане эта проблема достаточно глубоко еще не изучалась (10, С.134).

В науке высказаны различные предположения о происхождении уголовного жаргона российских преступников. Наибольшее распространение получила гипотеза о том, что в основе, в частности воровского жаргона, лежит язык, ранее употреблявшийся офенями — мелкими торговцами, ходившими по деревням с иконами, лубочными изделиями и другим аналогичным товаром. Так это или нет — сказать трудно. Однако считается установленным фактом то обстоятельство, что в современном воровском языке встречаются слова из языка этой социально-профессиональной группы. Поэтому, очевидно, сам воровской жаргон именуется «феней». А «по фене ботать» — означает говорить на данном сленге.

Ученые полагают, что при возникновении уголовного жаргона в него вошли вульгаризмы русского языка, его ненормативная лексика и много слов из морского сленга. На развитие уголовного жаргона оказали влияние тюркские языки, а также идиш и цыганский.

Следует иметь в виду, что в процессе своего развития уголовный жаргон постоянно обогащается новыми словами, в том числе путем осуществления заимствований из современных естественных языков. Двигателем этого процесса в настоящее время выступает, с одной стороны, растущая профессионализация и организованность преступности, а с другой — ее вульгаризация.

Жаргон российских преступников не един. Его воровской, тюремный, лагерный варианты являются разновидностями уголовного жаргона, хотя иногда эти понятия в литературе рассматриваются как синонимы. Свой жаргон имеют воры, мошенники, наркоманы, проститутки и другие категории преступников.

Исследование динамики уголовного жаргона показывает, что в целом ему характерны общие закономерности развития, присущие всем профессиональным языкам. В тоже время он отличается от них, прежде всего, своей безнравственной сущностью. Она определяется аморальностью самой преступной деятельности, функциями, которые уголовный жаргон выполняет.

Каковы функции уголовного жаргона? Назовем главные из них.

Обозначение предмета ремесла — преступной деятельности. В этом его главное назначение. Основная терминология в уголовном жаргоне обозначает содержание и характер криминальной деятельности, объекты преступного посягательства, субъекты преступления, ситуации, методы, способы и средства совершения деликтов, технологии сокрытия следов преступлений и ухода от уголовного преследования и т.п. Словом, в данном ракурсе уголовный жаргон не отличается от иного профессионального языка.

Обеспечение конфиденциальности преступной деятельности. Посредством жаргона преступники осуществляют шифровку своих мыслей и планов, делают общение между собой непонятным для непосвященных людей. Тем самым они повышают живучесть преступного социума.

Обеспечение нужд повседневного общения. Уголовный жаргон призван обслуживать коммуникацию криминального сообщества в таких жизненных ситуациях, как подготовка и осуществление преступлений, дележ добычи, разрешением споров между членами преступной группы, проведение свободного времени и т.п.

Контрразведка. С помощью уголовного жаргона криминальное сообщество обнаруживает агентов органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность. В. Челидзе называет это иерархической диагностикой (14, С. 492). В определенные моменты члены преступного объединения перестают употреблять те или иные жаргонизмы и начинают использовать какие-то новые слова и выражения. Агенты, изучившие лишь общие основы жаргона, быстро проваливаются на таком языковом экзамене, т.к. не знают истинных информационных связей, действующих в преступном мире на сегодня.

Анализ функций уголовного жаргона показывает, что он является полноценным средством общения и сообщения информации в преступной среде, накопителем, хранителем и передатчиком новым поколениям правонарушителей криминального опыта, традиций, норм, ритуалов и других атрибутов преступного мира.

Теперь рассмотрим важнейшие психолого-лингвистические характеристики уголовного жаргона.

Большой синонимический ряд для обозначения преступной деятельности. Как мы знаем, уголовный жаргон перегружен терминами ремесла. Это общая особенность любого профессионального сленга. В уголовном жаргоне много синонимов, но только относящихся к сфере преступления. Например, для обозначения умения говорить на жаргоне употребляются в качестве синонимов такие слова и выражения: по фене ботать, курсать, куликать по-свойски, блатыкаться, наблатоваться и др. Для обозначения проститутки имеется около 180 терминов, доносчика — свыше 125, грабить — около 80, красть (воровать) — 128 и т.п. (10, С.136).

Ленивый способ образования неологизмов. Если иные жаргоны активно продуцируют неологизмы — вводят ранее не применявшиеся термины для обозначения новых явлений, операций, инструментов, то блатной язык реализует для этого более примитивный метод. Обычные слова просто приобретают в уголовном жаргоне иные значения. Например: орел — сердце, бацилла — масло, волына — ружье, букет — набор статей, туз — задница, гроб — сундук, генерал — сифилис, гад — милиционер, свист — болтовня, копыто — нога, лапа — взятка, кукла — подделка, лоб — здоровяк, медведь — сейф, мелодия — милиция, угол — чемодан и т.д.

Как видим, в уголовном жаргоне нормативная лексика переиначиваются. Однако это делается не хаотично, а согласно определенной логике. Вот ее суть. Если имеется объект А, то для его обозначения подбирается название другой вещи Б, один из признаков которой может характеризовать также и А. Название Б становится кодом А, потому что какое-то свойство, черта, особенность Б роднит его с А или позволяет их соединять по отдаленному сходству.

К примеру, в уголовном сленге дымок — это табак, соединение по дыму; котел — голова, сходство по форме; лепить — придумывать, сходство в том, что рассказчик не описывает реальный факт, а лепит фантастическую конструкцию; клюка — церковь, у церкви масса старух с клюками; пришить бороду — обмануть, гримировка — форма обмана; сопатка — нос, кодировка по сопению; стукач — доносчик, ему надо постучать в дверь, чтобы встретиться с оперативным работником; угол — чемодан: он, как известно, угловат и т.д.

Лексическая бедность, повышающая роль контекста. Хотя в уголовном жаргоне наблюдается большой синонимический ряд, преступное ремесло все-таки оказывается шире обслуживающего его жаргона. Развитие такового не поспевает за быстрой динамикой современной преступности. Кроме того, криминальный сленг испытывает дефицит слов для обеспечения общения о проблемах, выходящих за рамки криминальной деятельности. Это делает блатной язык малоэффективным в своей коммуникативной функции.

Представителям криминальной среды сложно, а зачастую просто невозможно выразить средствами жаргона свои мысли. Они вынуждены переходить на нормативный язык, а это создает опасность дешифровки. Поэтому намек, недосказанность являются важнейшим элементом речи преступников. В этой связи частое многозначительное упоминание преступниками слово «понял» становится чем-то вроде тире или восклицательного знака, обращающего внимание слушателя на тайный смысл речи, который полностью не может быть выражен кодированными терминами. Контекст, подспудность речи становится в жаргоне преступников не оригинальным приемом, а серой нормой.

Образность. В жаргоне преступников в качестве ведущего признака используемого в речи слова берется какая-то зримая, обоняемая, ощущаемая черта. Например, селедка — это галстук; серьга — висячий замок; фары — глаза; грабки — руки; ботало — язык. Признак должен говорить что-то чувству, он должен не только непосредственно характеризовать понятие, он, определяя его, должен его живописать.

При помощи жаргона представители криминальной среды мыслят картинами, признаками, чертами, а не абстракциями. Уголовный сленг апеллирует к чувству, а уже через него — к разуму. Благодаря такому отбору язык криминальных элементов становится образным, он рельефно изображает то, о чем говорится.

Блатной жаргон придает утратившим конкретность словам их былую вещественность, они становятся яркими. Вероятно, в этой возрожденной первозданности слова, в его меткости и таится то очарование, которое уголовный жаргон являет молодежи и заражает собой ее.

Часть как целое. Абстрактные представления не очень годятся для кодировки криминальных мыслей. Отказываясь от общих представлений о вещах и действиях, уголовный жаргон заменил их частностями. В роли целого выступает деталь, службу сущности несет признак.

Однако не следует делать вывод о том, что названия предметов и действий в жаргоне всегда конкретнее той реальности, кодом которой они служат. Слово в уголовном сленге может быть более абстрактным понятием, чем описываемый им объект. Например, в жаргоне абстрактное понятие центр означает хорошую вещь, т.е. какой-то конкретный предмет, который заслуживает того, чтобы его украли. Одновременно слово «вещь» может выступать деталью и конкретностью какого-то другого объекта. Поясним это на другом примере.

У воров угол — это чемодан. Угол более абстрактное понятие, чем чемодан. Но вместе с тем для любой конкретной вещи, снабженной углами, «угол» — лишь деталь, не имеющая самостоятельного существования (если не брать во внимание геометрию, в которой воры не сильны). Вот и получается двойное движение понятия: угол, ставший чемоданом, теряет всю свою общность, ибо отныне он конкретная вещь.

В тоже время угол остается более абстрактным понятием по отношению к «чемодану», ибо угол обозначает все углы, какие только есть на свете: и чемоданные, и геометрические, и все остальные. Здесь угол уже не деталь, а целое.

Непригодность для абстрактного мышления. Уголовный жаргон не позволяет ее носителю мыслить высокими категориями и вообще реализовывать абстрактное мышление. Почему? Уголовник существует не потому, что мыслит, а потому, что с недоступной нам остротой ощущает бренность своей жизни. Бытие трагично и неожиданно. Оно всегда на пределе. Рок ощущается преступником всегда и всюду. Практически вся его жизненная энергия тратится на то, чтобы выжить, уцелеть, не попасться. Такие психологические условия не стимулирует абстрактное мышление. Поэтому и уголовный жаргон для этого не предназначен.

Абстрактное мышление невозможно и по иной причине. Обычно среди уголовников редко можно встретить человека со средним образованием. Замечено, что получение осужденным в пенитенциарном учреждении диплома об образовании равнозначно его уходу из криминального социума. И наоборот рецидивисты, лица с глубоким криминальным заражением не хотят учиться. Это не значит, что среди вульгарных преступников нет способных людей. Некоторых преступников отличает практический интеллект, креативность. В их ремесле это качество необходимо. Просто духовная культура, к которой человек обычно приобщается вместе с получением образования (не знаний, а именно образования), и преступление — понятия несовместимые.

Человеконенавистническая сущность. Язык преступников пропитан ненавистью к человеку. Он не признает восхваления его, он обслуживает лишь его унижение. Признак для наименования объекта подбирается так, чтобы осмеять, унизить, оскорбить, растоптать, уничтожить. Такие слова, как честность, доброта, самопожертвование, нежность и тому подобные вообще отсутствуют в уголовной лексике, ибо всего этого нет их в жизни уголовников. Высшая степень оценки человека в криминальном социуме — цедимые сквозь зубы выражения: «правильный мужик», «правильная баба». В этом вся гносеология добра криминальной среды.

Эксперты отмечают, что русскоязычные преступники не ведут между собой связных разговоров на уголовном жаргоне. Просто в нужную минуту они перебрасываются друг с другом отдельными фразами или словами. Этого вполне достаточно для передачи секретной информации или побуждения к определенным действиям. Замечено, что чем выше положение преступника-профессионала в криминальной иерархии, чем больше он интегрирован с систему организованной преступности, тем меньше он прибегает к жаргону для выражения своих мыслей. При помощи жаргона осуществляют общение в основном вульгарные преступники, низшие слои криминального социума и несовершеннолетние в закрытых воспитательных учреждениях.

В этой связи представляется необоснованной точка зрения В. Челидзе о том, что имеющиеся словари и справочники по жаргону преступников свидетельствуют лишь о том, в какой мере исследователи и сотрудники правоохранительных органов знают этот язык, а не о его практическом состоянии. Возможно, лежащие на прилавках книжных магазинов словари и справочники — это «лишь отголоски того языка, — указывает данный автор, — которым пользуются высшие слои воровского мира и который недоступен исследователям» (14, С.91).

На наш взгляд, В. Челидзе сгущает краски, говоря о каком-то «особом языке» элиты преступного социума, о котором оперативные подразделения правоохранительных органов страны якобы и понятия не имеют. Такого «супержаргона» не существует. В криминальной среде в этом плане все гораздо проще. А правду жизни скорее отражает следующий эпизод из сериала «Улицы разбитых фонарей». В одной из серий фильма показано, как уголовный авторитет берет по сто долларов штрафа со своих подручных за то, что они в порыве спора прибегли к жаргону, нарушив тем самым его строжайшее требование — говорить только на нормальном русском языке.

Сотрудникам правоохранительных органов, учреждений исполнения наказания нужно знать жаргон преступников для понимания того, что они говорят между собой. Однако его не следует применять в общении с отдельными представителями криминальной среды. Это выглядит смешным и не способствует формированию уважения к нему со стороны лиц соответствующего контингента.

Как изучать уголовный жаргон? Специалисты рекомендуют постоянно фиксирование слов и выражений, употребляемые преступниками, которые можно было бы отнести к терминам уголовного жаргона, с последующим поиском их значений в соответствующих словарях и справочниках, желательно изданных недавно. При этом надо помнить, что значительная часть слов сленга преступников заимствована из нормативного языка и вне контекста конкретного речевого общения не имеют жаргонной семантики. Например, шуба и есть шуба, а вилы — хозяйственный инструмент. На самом деле в выражении «Пока шубы нет» — речь идет о том, что опасности нет. Словосочетание «Вилы появились» означает, что становится опасно. Аналогично этому «колеса» и есть колеса, но у уголовников данное слово означает ботинки, обувь, ноги, глаза, а у наркоманов — наркотические таблетки.

Нельзя обойти молчанием проблему влияния уголовного жаргона на наш великий и могучий русский язык. В настоящее время разговорный вариант русского языка наводнен терминологией криминального сленга. Почему и как это произошло? Попытаемся объяснить причины столь широкой распространенности жаргонизмов в речи просоциально настроенных россиян.

В нашей истории был тяжелый период, когда колючая проволока ГУЛАГа опутала все тело страны. Миллионы ни в чем не повинных людей прошли через тюрьмы и лагеря, через общение с криминальными элементами. Уголовный говор стал активно использоваться репрессированными в речи как форма скрытого социального протеста режиму, который был столь несправедлив к ним. Тогда-то язык преступников захлестнул культурную русскую речь. И хотя эпидемия уголовного жаргона в дальнейшем была постепенно преодолена, многие слова прочно утвердились в разговорном русском языке.

В последние десятилетия количество жаргонизмов снова увеличилось в силу усугубляющейся криминализации общества. Сейчас применять в речи слова из жаргона преступников не стесняются законопослушные граждане, представители власти, депутаты Государственной Думы. Достаточно вспомнить ставшую известной всей стране фразу «Будем мочить даже в сортире», сорвавшуюся, по-видимому, случайно в порыве раздраженного откровения с уст первого должностного лица страны и все станет ясно. Чистота национального литературного языка утрачена.

Не хочется быть столь категоричным, как С. Говорухин, назвавшим наше Отечество «страной воров», но то, что современный русский язык — атрибут нравственно больного общества, с этим согласиться приходится. Дабы не быть голословным обратимся к исследованиям устной речи русскоязычных россиян как морально-психологической системы. Ученые установили, что сейчас в разговорном русском языке насчитывается: 50 синонимов слова украсть и только 5 — заработать; 100 оскорбительных названий человека, таких как дурак, мерзавец, негодяй и аналогичных им и только 10 слов, восхваляющих его типа: мудрец, добряк, смельчак, молодец (13, С.51).

Важно подчеркнуть, что криминализация как социальная болезнь затрагивает в первую очередь подрастающее поколение страны — наиболее восприимчивую к языковым инновациям часть населения. А ведь именно этим людям предстоит приумножать величие и могущество нашей державы. Не будет ли окончательно забыт в России язык Достоевского, Тургенева, Чехова? Не утратим ли мы через это национальной самобытности? Остается надеяться на то, что по мере гармонизации общественных отношений данная проблема в нашем Отечестве будет успешно решена.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОПРОВЕРКИ:

1. Что такое субкультура?

2. Дайте определение понятия криминальной субкультуры.

3. Назовите компоненты криминальной субкультуры.

4. Каковы функции криминальной субкультуры?

5. Какие тенденции наблюдаются в развитии современной криминальной субкультуры?

6. Дайте психолого-криминологическую характеристику татуировок преступников.

7. Каковы психологические мотивы нанесения преступниками татуировок?

8. Что такое жаргон преступников и какова его российская специфика?

9. Назовите функции уголовного жаргона.

10. Дайте психолого-лингвистическую характеристику уголовного жаргона.

ЛИТЕРАТУРА:

1. Александров Ю.К. Очерки криминальной субкультуры. — М.: Права человека, 2002. — 152 с.

2. Алферов Ю.А. Пенитенциарная социология: аудиовизуальная диагностика (татуировки, жаргон, жесты): Учебное пособие. — В 2-х частях. — Домодедово: РИПК МВД РФ, 1994. — Ч.1. -130 с.

3. Алферов Ю.А. Пенитенциарная социология: аудиовизуальная диагностика (татуировки, жаргон, жесты): Учебное пособие. — В 2-х частях. — Домодедово: РИПК МВД РФ, 1994. — Ч.2. — 138 с.

4. Балдаев Д.С. Татуировки заключенных. — СПб.: Лимбус Пресс, 2001. — 167 с.

5. Бронников А.Г. Криминалистическое значение татуировок. — Пермь, 1982.

6. Вакутин Ю.А. Словарь жаргонных слов и выражений. Татуировки. — Омск, 1979.

7. Мильяненков Л.А. По ту сторону закона: Энциклопедия преступного мира. — СПб.: Дамы и господа, 1992. — 118 с.

8. Пирожков В.Ф. Законы преступного мира молодежи (криминальная субкультура). — Тверь: Приз, 1994. — 320 с.

9. Пирожков В.Ф. Криминальная субкультура: психологическая интерпретация функций, содержания, атрибутики // Психологический журнал. — 1994. — №2.

10. Пирожков В.Ф. Криминальная психология. Психология подростковой преступности. — Кн. 1.— М.: Ось-89, 1998. — 304 с.

11. Современная западная социология: Словарь. — М.: Политиздат, 1990. — 432с.

12. Словарь практического психолога / Составитель С.Ю. Головин. — Минск: Харвест, 1997. — 800 с.

13. Снегов С. Язык, который ненавидит: философия блатного языка // Преступление и наказание. — 1995. — № 6.

14. Челидзе В. Уголовная Россия. — М., 1990.

15. Reber A.S. The Penguin Dictionary of Psychology. Second Edition, 1995.

---