Учебная литература по юридической психологии

Глава VII.  КСППЭ ПСИХОПАТИЧЕСКИХ ЛИЧНОСТЕЙ И БОЛЬНЫХ ОЛИГОФРЕНИЯМИ

 

Среди отдельных нозологических форм психической патологии психопатии — относительно более разработанный объект КСППЭ. Устойчиво повышенный экспертный интерес к их изучению закономерен. Психопатические аномалии— широко распространенный и самый динамичный вид пограничных личностных нарушений, имеющий важное социальное значение. Легко возникающие у психопатов при неблагоприятных ситуационных влияниях динамические сдвиги — психопатические реакции, декомпенсации, патологические развития — не только существенно снижают возможность их адаптации, ведут к временной или стойкой утрате трудоспособности, но и являются условиями, способствующими противоправному поведению. В связи с этим психопатические аномалии личности углубленно изучаются в криминологии, в общей и особенно в судебной психиатрии. В последние годы проблема психопатий стала интенсивно разрабатываться также в медицинской психологии.

Полученные клинико-психологические и экспериментальные данные позволили наметить основные методологические принципы и критерии комплексной экспертной оценки психопатий. При этом основное внимание было сосредоточено на двух тесно связанных между собой аспектах проблемы: особенностях КСППЭ эмоциональных реакций психопатов; экспертной оценке глубины психопатических расстройств и анализе влияния патохарактерологических особенностей на противоправное поведение.

§ 1. Особенности КСППЭ эмоциональных реакций у психопатических личностей

Описанные в § 3 IV главы клинико-психологические зависимости развития аномальных психопатических аффектов — возникновение на фоне характерной личностной динамики в тесной связи с нарушениями процессов психологической компенсации, отражение тяжести дезорганизации психической деятельности в феноменологии аффективного взрыва — определяют своеобразие методических подходов и экспертных оценок в КСППЭ эмоциональных реакций у психопатических личностей.

К отличительным особенностям этой экспертизы относятся особая важность и необходимость совместного динамического рассмотрения личности и ситуации. Это требование вытекает из того, что структурирование ситуации, ведущей к утяжеленному аффективному реагированию, часто осуществляется самой психопатической личностью по закону «порочного психопатического цикла» (О. В. Кербиков). В его основе лежат специфические нарушения компенсаторных психологических механизмов, которые могут быть раскрыты при анализе путей формирования и условий функционирования личностных черт психопатов. Наши данные, в согласии с данными Н. К. Шубиной¹, показывают, что компенсация «первичных», основных психопатических аномалий обычно осуществляется за счет развития «вторичных» характерологических черт, нивелирующих, выравнивающих личностную дисгармонию и тем самым улучшающих актуальную социальную адаптацию. Однако компенсирующий эффект вторичных характерологических образований имел относительное значение, был нестойким и эффективно проявлялся лишь в подходящих ситуационных условиях. При их изменении попытка адаптации за счет усиленного функционирования ранее выработанных компенсаторных свойств характера приводила сначала к гиперкомпенсации, а затем и к псевдокомпенсации. Это еще более усугубляло общую дисгармонию аномальной личности, углубляло ее дезадаптацию, утяжеляло «стиль» ее аффективного реагирования. Аффективные реакции в этом случае отличались большей глубиной, тяжестью психической дезорганизации, нередко и брутальностью.

Облигатными аномальными чертами возбудимых психопатов были взрывчатость, конфликтность, повышенная раздражительность, несдержанность, нетерпеливость. В качестве компенсирующих образований у них формировалась способность к задержке аффективных импульсов, скрыванию аффективных проявлений, развивались определенные навыки планирования. При гиперкомпенсаторном усилении эти черты перерастали в аффективную ригидность, мстительность, педантизм, склонность к кумуляции аффекта, застреваемость на обидах. Ситуациями, предъявляющими повышенные «требования» к отмеченным компенсаторным механизмам и (или) непосредственно адресующимися к первичным психопатическим аномалиям и потому особенно трудно переносимыми психопатами возбудимого типа, были обстоятельства неопределенного ожидания, вынужденного отказа от занятой позиции, резкого изменения привычного стереотипа деятельности, обстановка сложных межличностных отношений, требующая выдержки, умения лавировать, внешних уступок, особенно при необходимости одновременно оставаться в тени, на вторых ролях. Эти ситуации особенно легко приводили к срыву компенсаторных механизмов у психопатов, вследствие чего имели для них повышенную патогенную значимость и аффектогенность.

Первичные патохарактерологические нарушения тормозимых психопатических личностей составляли робость, ранимость, сензитивность (чувствительность), истощаемость. Компенсирующее значение имели ограничение сферы контактов, значительное снижение уровня притязаний, строгая регламентация деятельности, неукоснительное следование щадящему стереотипу с избеганием нового, неизвестного, особенно напряженных или конфликтных ситуаций. Реже компенсация шла по типу временной мобилизации личностных ресурсов с сосредоточением всех сил на узкой сфере деятельности². При гиперкомпенсации эти свойства трансформировались в отгороженность, пассивность, скрупулезность, боязнь любых перемен и (или) ригидное упрямство, одностороннее упорство, патологическую терпеливость. При наличии таких черт наиболее тяжело переносились тормозимыми психопатами ситуации «переоценки ценностей» с ломкой устоявшихся взглядов и представлений³, всякое отступление от традиций, мнений, устоев, принятых в референтной группе, а также изменения привычного стереотипа деятельности, существенное расширение межличностных контактов с необходимостью отстаивать свои позиции, подтверждать свой престиж и т. п. Эти ситуации в наибольшей мере нарушали процессы психической компенсации, вызывая психопатические реакции, в которых первичные и вторичные личностные аномалии проявлялись особенно дисгармонично. Именно поэтому такие ситуации были для тормозимых психопатов особо травмирующими и аффектогенными.

Анализ, направленный на выяснение характера структурирования конфликта, соотношения типа ситуации и специфики личностных аномалий, особенностей их компенсации и декомпенсации, имеет важное экспертное значение. Он позволяет понять парадоксальность эмоционального реагирования психопата и оценить его тяжесть, показывая, за счет каких личностных ресурсов и образований — привычных облигатных (при однозначной психопатической реакции) или более хрупких и парциальных вторичных (при неоднозначной психопатической реакции)—осуществляется актуальное реагирование на эмоциональный стресс. Определяющая роль в развитии реакции вторичных личностных черт отражает более уродливый, патологический способ личностного реагирования, свидетельствует о большем нарушении (извращении) регулятивных процессов аномальной личности.

Выяснение отмеченных основных моментов динамического взаимодействия личности и ситуации дает возможность составить верное представление об истинном психотравматизирующем эффекте внешне незначительного повода, позволяет выделить дополнительные критерии для установления глубины эмоциональной реакции.

Экспертная оценка эмоциональных реакций у психопатических личностей основывается на установлении варианта аффективного реагирования.

Наиболее глубокая дезорганизация психической деятельности отмечалась при аномально утяжеленном психопатическом аффекте. Этот вариант эмоционального реагирования возникал под влиянием хронических конфликтных ситуаций, имеющих повышенную субъективную значимость для психопатов. Обязательным условием его развития была глубокая декомпенсация личностных аномалий, а психологической основой кумуляции эмоционального напряжения — механизмы псевдо- или гиперкомпенсации в рамках неоднозначного психопатического реагирования по типу психопатического порочного круга. Отмеченное патогенетическое своеобразие определяло специфику феноменологии всех фаз аффективной реакции: чужеродность ее картины для личности, особую глубину аффективного сужения сознания и нарушений познавательных процессов, выраженность постаффективной астении.

Совокупность отмеченных отличительных признаков дает основание для экспертной квалификации данного вида психопатического аффекта как особенно заметно ограничивающего способность обвиняемого отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими, хотя и не лишающего обычно его этой способности полностью.

Другое значение имели клинические и психологические особенности характерологически типичного эмоционального реагирования психопатов. Нарастание эмоциональной напряженности здесь протекало строго в рамках однозначного психопатического реагирования. Картина эмоциональной реакции соответствовала привычному личностному типу реагирования, характеризовалась менее глубоким сужением сознания, существенно меньшими нарушениями познавательных процессов, невыраженностью астении после эмоционального взрыва.

Это определяет экспертную оценку данного варианта как сравнительно легкого (неглубокого) психопатического эмоционального реагирования, обычно лишенного качества внезапности.

Многообразие эмоциональных реакций у психопатических личностей обусловливает трудности их экспертной оценки. Для более надежной клинико-психологической диагностики психопатических аффектов важное значение имеет учет своеобразия ситуации, динамики личности в этой ситуации, феноменологии и характера течения эмоционального процесса, его исхода. При этом особое внимание должно быть обращено на следующее:

• на индивидуальную значимость (личностную специфику) затяжных конфликтных ситуаций;

• на характер динамики личности к моменту эмоционального взрыва с учетом как клинического поведенческого ее аспекта (тип психопатической реакции и декомпенсации), так и психологических механизмов, лежащих в основе изменений личностной реактивности психопатов. В частности, большое значение имеет повышение чувствительности к патогенному воздействию конфликтной ситуации и расширение круга специфических психотравмирующих влияний по мере роста эмоциональной напряженности.

В методическом плане особую значимость приобретает сопоставление клинических и психологических данных, раскрывающих личностный модус, стиль поведения аномальной личности. Особенно важным является вопрос о соответствии поведения в момент криминала привычному способу психопатического реагирования в трудных ситуациях. Психологическую сторону такого сопоставления освещают результаты проективных и анкетных личностных методик, характеризующие порог развития состояния фрустрации, доминирующий тип и направленность фрустрационных реакций, уровень агрессивности и особенности интеллектуальной и волевой психической деятельности в состоянии фрустрации.

При проведении КСППЭ эмоциональных состояний в задачи эксперта-психиатра входит клиническая диагностика личностных аномалий подэкспертных, механизмов (способов) и результатов их компенсации, а также оценка их ситуационной динамики на момент совершения инкриминируемого деяния, отграничение патологического аффекта от нормально-психологического эмоционального реагирования, определение клинических критериев степени аффективного сужения сознания.

К задачам эксперта-психолога относится психологическая диагностика личности психопата, установление модуса ее взаимодействия с ситуацией, содержания и типа конфликта и конфликтных переживаний, а также определение глубины и форм течения эмоционального процесса, квалификация вида эмоциональной реакции (аффект, характерологически типичная эмоциональная реакция), выяснение характера познавательной и волевой деятельности на фоне эмоциональной напряженности той или иной степени.

§ 2. Особенности КСППЭ личности психопатов

Психопатии являются той формой пограничной психической патологии, при которой нарушения поведения наиболее тесно связаны с характером личностных аномалий. Раскрытие этих зависимостей позволяет следователю и суду глубже понять субъективную сторону преступления, более полно рассмотреть психологические обстоятельства, определяющие меру вины и ответственности субъекта преступления.

При оценке влияния личностной дисгармонии на поведение особую важность представляет рассмотрение своеобразия функционирования регулирующих, контролирующих систем психопатов. Наибольшее экспертное значение среди них имеют структуры самосознания, устойчивые мотивационные образования, черты личности и критичность.

Клинико-психологические данные свидетельствуют, что основной особенностью самосознания психопатов является неустойчивость и неадекватность их самооценки. Это проявляется как в экспериментально-психологических исследованиях, в клинической беседе, так и при рассмотрении жизненного пути психопатических личностей. Особенно ярко это свойство выступает при исследовании методикой семантического дифференциала. Данные Ф. С. Сафуанова показывают, что в состоянии эмоциональной напряженности это свойство самооценки психопатов еще более усиливалось.

Самооценка — это не просто знание, рациональное понимание собственных качеств, но и глубинное личностное отношение к своим чертам, свойствам, к самому себе в целом. Основой самооценки является личностный смысл «Я» в сознании субъекта. В норме система смысловых отношений к себе является стабильной, что обеспечивает однозначное соотнесение своего «Я» с принимаемыми ценностями, нормами.

В самосознании психопатических личностей не сформировано устойчивое представление о своем «Я», иерархия его взаимоотношений с позитивными и негативными личностными смыслами, нравственными ценностями. Это приводит к нарушению функционирования внутренних эталонов оценок поступков, препятствует правильному соотнесению их с социально одобряемыми нормами. Отмеченное в свою очередь вызывает расстройства поведения, особенно в состоянии эмоционального напряжения, стресса, фрустрации, когда указанные нарушения регуляции со стороны самосознания наиболее резко выражены.

Другие отличительные особенности самооценки психопатов— низкий уровень самопринятия и самопонимания. Первое качество как бы «узаконивает» отступления от ценностных эталонов, «обесценивает» их в глазах самой аномальной личности. Второе свойство отражает недостаточную дифференцированность, несформированность системы эмоционально-смысловых отношений психопатов к самим себе, свидетельствует об ущербности рефлексии собственных личностных черт, указывает на неструктурированность у аномальных личностей тех оценочных шкал и категорий, в которых возможно отражение самого себя в индивидуальном сознании. Согласно экспериментальным данным Ф. С. Сафуанова, психически здоровые выделяют при шкалировании методом семантического дифференциала 8 устойчивых эмоционально-оценочных свойств своего «Я», психопатические личности — 1 (р<0,005). В состоянии эмоциональной напряженности этот дефицит самооценки сохраняется: здоровые устойчиво выделяли 8 свойств, психопатические личности — 2 (р<0,005). Когнитивная дифференцированность самооценки здоровых и психопатических личностей достоверно не различалась. Таким образом, самовосприятие психопатических личностей нарушено за счет недостаточного функционирования категориальных эмоционально-смысловых «сеток» организации личностного опыта, несформированности смысловых эталонов.

Степень смысловой дифференцированности, многоаспектности образа «Я» пропорциональна степени зрелости личности, возрастает в процессе взросления⁴. Поэтому меньшее самопонимание говорит о личностной незрелости, эмоциональной инфантильности, что в сочетании с неправильной, недостаточной оценкой своих качеств затрудняет регуляцию поведения.

Таким образом, тщательное выяснение особенностей самосознания исследуемых — самопринятия, самопонимания и устойчивости самооценки — позволяет не только судить об уровне регулятивных процессов, но и оценить глубину личностной незрелости психопатов, их поведенческие тенденции. Поскольку степень выраженности отклоняющегося поведения в целом пропорциональна аномалиям самооценки, ее особенности могут служить критериями экспертной оценки влияния личностных черт на криминальное поведение. При прочих равных условиях оно тем большее, чем больше неадекватность (несоответствие реальности) и неустойчивость самооценки.

Описанные качества самооценки психопатов во многом определяют нарушения в звене целеполагания, отражаясь в своеобразии уровня их притязаний: выборе целей, неадекватных предшествующим достижениям. Исследования А. Н. Лавриновича показали, что, в отличие от здоровых людей, психопатические личности в значительной части случаев повышали уровень трудности заданий в ситуации неуспеха и снижали его при успехе в достижении целей. Другими словами, они недостаточно учитывали прошлый опыт, свои реальные достижения и определяющие их личностные качества при планировании дальнейших результатов. Введение «социального эталона» — показателя успешности решения заданий в группе — не изменяло целевых тактик психопатов. По мнению Б. С. Братуся, указанные особенности психопатического выбора целей тесно связаны с их неумением разграничить применительно к конкретной ситуации идеальные (желаемые) и реальные (достижимые при данных условиях) цели⁵.

Особенности уровня притязаний являются важнейшей личностной тенденцией (чертой) психопатов. При выраженных нарушениях целеполагания снижается социальная адаптация, формируется ряд вторичных компенсаторных личностных черт, усугубляются расстройства самооценки. В связи с этим степень адекватности уровня притязаний также может выступать в качестве критерия глубины влияния личностных особенностей на поведение. Особое значение при этом имеет анализ практического целеполагания на жизненном пути психопатических личностей, характер их реагирования на реальный успех или неуспех, полнота учета приобретенного опыта при прогнозировании результатов планируемой социальной деятельности.

Нарушения поведения психопатических личностей во многом связаны с дефектностью регулятивных влияний смысловых установок на целевые установки субъекта деятельности. Эта дизрегуляция была обусловлена нарушением их иерархических отношений, которые в норме определялись ведущим, доминирующим положением смысловых установок. Этот факт был установлен Ф. С. Сафуановым при исследовании закономерностей опознания двойных изображений («кролик-утка», «человек-крыса»), предъявляемых с помощью тахистоскопа. Эксперимент был построен так, что в его начале у исследуемого формировались две разнонаправленные установки: смысловая — продолжить эксперимент в связи с возникающим интересом к нему и целевая, заданная инструкцией,— прекратить эксперимент при опознании указанного изображения. У психически здоровых четко выявился тормозящий эффект влияния иерархически более высокой смысловой установки. Когда вследствие однообразия стимулов и утомления пропадал интерес к заданию, у исследуемого возникала потребность прекратить эксперимент. При этом менялось содержание смысловой установки, которая теперь по своей направленности совпадала с целевой установкой. В результате снятия блокирующего действия смысловой установки целевая установка беспрепятственно реализовывалась — происходило опознание заданного изображения. У психопатических личностей смысловая установка не оказывала тормозящего влияния на функционирование целевой установки в начале эксперимента. В 80% случаев двойное изображение опознавалось в соответствии с заданной целью сразу. Это указывает на то, что целевая установка у психопатов функционирует автономно. Данная зависимость выявлялась и в конце эксперимента. Улучшения эффекта опознания в связи с изменением смысловой установки не происходило.

Установленная Ф. С. Сафуановым закономерность позволяет понять выявляемые при анализе реального поведения нарушения опосредования деятельности психопатических личностей. Утрата смысловыми установками регулирующего — тормозящего или облегчающего — влияния на реализацию целей означает усиление зависимости поведения психопатов от ситуации, выключение или сглаживание определяющего воздействия надситуационных мотивов, высших нравственных ценностей личности, усвоенных социальных норм. Отмеченные расстройства опосредования поведения облегчают совершение противоправных поступков. Чем менее опосредованным, чем более импульсивным, ситуационным является криминальное поведение психопатических личностей, тем больше оснований предполагать существенное влияние личностной дисгармонии психопатов на реализацию преступных деяний.

Наряду с выяснением особенностей функционирования самооценки, характера опосредования поведения и уровня притязаний важное экспертное значение имеет содержательное рассмотрение основных мотивационных линий психопатов.

Психологическая интерпретация клинических феноменов и результаты специальных экспериментов свидетельствуют, что в иерархии личностных смыслов психопатов одно из важных мест занимает стремление к повышению, поддержанию на высоком уровне и (или) защите своей самооценки, сохранению значимости своего «Я». Именно ситуации, затрагивающие это центральное личностное образование, особенно те, которые воспринимаются аномальными личностями как ставящие под сомнение их идеальное представление о самих себе, как испытание их собственного «Я», являются высоко значимыми и патогенными для психопатов. Характерна легкость генерализации этого типа отношений — даже дискредитация отдельных аспектов самооценки, способностей, свойств аномальной личности всегда расценивается ею как угроза целостному «Я-образу». В связи с этим личностный смысл их деятельности и поведения во многих ситуациях, в частности в тех, которые предъявляют повышенные требования к функционированию компенсаторных черт, составляет в разной степени осознаваемая защита (в широком смысле) своего «Я».

Реализация указанной мотивации психопатическими личностями разного типа осуществляется по-разному.

Для возбудимых психопатов предпочтительным является стремление к еще большему повышению самооценки, экспансивное утверждение своего «Я».

Для психопатов истерического круга типична тенденция к поддержанию высокой самооценки путем завоевания признания окружающих.

Для тормозимых аномальных личностей характерна защита самооценки путем снижения уровня притязаний, избегания неуспеха.

Формирование той или иной устойчивой мотивационной линии отражается в становлении соответствующих личностных и характерологических черт, стереотипов психопатического поведения. Наиболее ярко клинически они проявляются в соответствующих типах психопатических реакций. У возбудимых психопатических личностей это стеничная агрессивная тенденция к реализации актуального побуждения (потребности). У истерических психопатов— стремление привлечь к себе внимание, произвести впечатление, внешне соответствовать избранной роли. У тормозимых психопатов — генерализация отказных реакций, ограничение контактов.

Диагностика соответствия особенностей актуального поведения типовому характерологическому реагированию, ведущим поведенческим установкам психопатов, их основным личностным чертам позволяет установить существенное влияние указанных.личностных образований на поведение. Иллюстрацией может служить описанный выше случай 3.

Особенности функционирования рассмотренных личностных образований психопатов дают возможность также составить представление о таком важнейшем экспертном критерии оценки личности психопатов, каким является критичность.

Исследования, проведенные нами совместно с М. Б. Ерохиной (Симоненковой), А. Н. Лавриновичем и Ф. С. Сафуановым, показали, что следует различать, во-первых, критичность как основное, «ядерное» свойство личности, во-вторых, акт критики как процесс соотнесения субъективных (личностные смыслы) и объективных (значения, нормы) эталонов деятельности и поведения и, в-третьих, критические способности: психические (интеллектуальные, эмоциональные и др.), в первую очередь личностные предпосылки успешности осуществления оценочного процесса (акта критики).

Экспериментальные данные М. Б. Ерохиной (Симоненковой) свидетельствуют, что нарушения критики у психопатов могут развиваться на трех личностных уровнях: мотивационном, целевом и операциональном. Для экспертной оценки противоправных действий наибольшее значение имеет рассмотрение процесса критики при реализации социальных отношений, когда в оценку вовлекаются эталоны «ядра» личности — ее нравственно-ценностные ориентации, определяющие моральный личностный выбор.

При шкалировании методом семантического дифференциала и последующей обработке способом «кластерного» анализа понятий, составляющих основу социальных норм, нравственных ценностей («зло», «добро», «справедливость», «вина», «честь», «совесть», «дружба», «счастье») и понятия «Я-сам» были обнаружены существенные отличия истерических, возбудимых и тормозимых психопатических личностей (45 чел.) от здоровых лиц (30 чел.).

У здоровых понятие «Я» устойчиво связывается с социально позитивными ценностями, причем в состоянии эмоциональной напряженности понятие «совесть» объединяется в один класс с понятием «Я».

У психопатов выявляется отсутствие четкой иерархии позитивных ценностей, недифференцированность оценок, значительное сближение «Я» с отрицательными ценностями.

Особенно отчетливые различия выступили в состоянии эмоциональной напряженности. У здоровых лиц при этом отмечалась определенная поляризация оценок с увеличением «семантического расстояния»⁶ между позитивными и негативными ценностями, у психопатов — тенденция к их сближению.

Нравственные оценки психопатов отличались значительно большей неустойчивостью, что однозначно выявилось в отношении всех понятий у психопатических личностей возбудимого и истерического круга. Для тормозимых психопатов было свойственно сочетание повышенной лабильности одних понятий («справедливость», «совесть») с ригидностью смысловых оценок других нравственных стимулов («зло», «вина»).

Выявленные особенности смысловых образований у психопатических личностей свидетельствует о дефектности функционирования у них системы ценностей, а следовательно, и о снижении возможности ее использования в качестве критерия, субъективного эталона оценки реального поведения. Эти нарушения ограничивают способность аномальных личностей преломлять свои поступки через общественные нормы и ценности, обусловливая тем самым личностную некритичность больных психопатиями. Последняя наиболее отчетливо проявляется в ситуациях эмоциональной напряженности, т. е. имеет типичный для психопатий «парциальный» (частичный) и динамичный характер.

Обнаруженные в эксперименте закономерности объективируются также в ходе патопсихологического психодиагностического исследования. Их выраженность соответствует глубине психопатий, что позволяет выделить ряд дополнительных психологических критериев экспертной оценки критичности. Сравнение двух клинических групп — так называемых глубоких психопатий, при которых компенсация тяжелых эмоционально-волевых расстройств несовершенна или длительно не наступает, и обычных относительно компенсированных случаев умеренно выраженных психопатических аномалий — позволило установить существенные различия уже в самой организации интеллектуальной деятельности.

У компенсированных психопатических личностей характер деятельности и ее продуктивность определяются общим отношением (позицией) к исследованию. Именно позиция задает критерии решений и поведения, придавая им однозначную направленность и целостность.

При «глубокой» психопатии состояние эмоциональной напряженности, сопутствующее ситуации проверки «умственных способностей», отчетливо дезорганизует экспериментальную деятельность исследуемых. Позиция, одно и то же отношение к эксперименту ими не выдерживается. Исследуемые легко утрачивают «мотив экспертизы», отвлекаются от основного смысла работы, вследствие чего она приобретает непоследовательный, нецеленаправленный характер. Самостоятельное выполнение отдельных заданий демонстрирует снижение контроля за умственными операциями, отсутствие оценки результатов своих действий, недостаточное соотнесение их с главным субъективным эталоном — ситуационным смыслом деятельности и объективными нормами мысленной манипуляции материалом заданий. Введение внешних средств организации деятельности, в частности «внешнего» контроля и ориентирующих оценок, облегчающих осознание иерархии целей, приводит к стабилизации умственной деятельности психопатов, значительно улучшает результаты.

Особое значение для определения степени выраженности нарушений критичности при психопатиях имеют экспериментально созданные ситуации, коррелирующие с патогенными ситуациями в реальной жизни. К ним относятся ситуации фрустрации самооценки, «дискредитации» результатов деятельности, проверки «умственной одаренности». В этих условиях специфические изменения деятельности у компенсированных психопатов возникают только на определенном этапе, при нарастании эмоционального напряжения, обусловленного невозможностью достижения конечной цели.

В таких случаях у возбудимых психопатов выдвижение нескольких неудачных промежуточных решений, не приводящих к достижению конечной цели, вызывает бурные аффективные реакции с последующим отказом от дальнейшей работы.

В аналогичных условиях деятельность тормозимых психопатов приобретает непродуктивный циклический характер и выражается в стереотипном повторении уже выдвинутых ранее промежуточных целей, необходимая оценка которых с позиции конечной цели и условий задачи отсутствует.

При истерической психопатии затруднения в решении задач сопровождаются выдвижением таких промежуточных целей, которые фактически игнорируют объективные условия. Конечная цель иллюзорно достигается несоответствующими, непригодными средствами. При этом отсутствует всесторонняя оценка собственных действий, а влияние объективного критерия практически исчезает.

Иные результаты наблюдались в группе «глубоких» психопатических личностей. Ситуации фрустрации самооценки и проверки «умственной одаренности» оказались настолько эмоциогенными для них, что исследуемые фактически не могли организовать интеллектуальную деятельность в этих условиях. Во всех случаях отсутствовало выдвижение промежуточных целей. Оно подменялось непродуктивными переживаниями, которые были направлены на дискредитацию ситуации, либо на оправдание собственной несостоятельности внешними причинами. Помощь психолога в этих случаях не приводила к существенным изменениям, не оказывала положительного влияния на организацию деятельности. Выраженное эмоциональное напряжение, созданное в экспериментальных условиях, оказывало глубокое дестабилизирующее влияние на деятельность, недоступное психокоррекции.

Описанные изменения в деятельности и нарушения критичности в ситуациях, вызывающих нарастание эмоционального напряжения, могут служить критериями оценки устойчивости психопатических личностей к психогенным воздействиям, легкости и глубины развития у них явлений некритичности в реальных жизненных условиях.

Таким образом, о глубине и тотальности (полноте) некритичности психопатов при психодиагностическом исследовании свидетельствуют нарушения иерархии промежуточных оценок уже на фоне обычной экспериментальной ситуации при незначительном приросте эмоционального напряжения на начальных этапах работы с методиками, а также неэффективность внешних средств организации деятельности в высоко значимых для личности ситуациях проверки умственных способностей, дискредитации результатов деятельности и фрустрации самооценки.

Итак, психологическими критериями экспертной оценки степени влияния психопатических аномалий на поведение могут служить особенности самооценки психопатических личностей (прежде всего мера ее дифференцированности, соответствия реальности, устойчивости), свойства (высота и адекватность возможностям, обоснованность) уровня их притязаний, характер опосредования деятельности, а также своеобразие типологии ведущих мотивационных линий, структура и выраженность личностных черт, качества критичности. Установление этих критериев— задача и компетенция эксперта-психолога.

Судебно-психиатрическая оценка влияния психопатических аномалий на поведение основывается на диагностике типа и глубины личностной дисгармонии, вида психопатической динамики (реакция, декомпенсация), анализе критических способностей психопата. Это — сфера компетенции эксперта-психиатра.

К совместной экспертной компетенции в КСППЭ психопатий должны быть отнесены рассмотрение структуры и динамики патохарактерологических черт, оценка уровня и динамики личностной критичности психопатов, выяснение качества и достаточности функционирования в актуальной ситуации правонарушения механизмов личностной компенсации, психологических защит.

 

§ 3. КСППЭ больных олигофрениями

Группа олигофрении разнообразна по своей природе. Причины заболевания могут быть подразделены на эндогенные (внутренние) и экзогенные (внешние). К первым относятся аномалии половых хромосом (болезнь Дауна, синдром Клейнфельтера и пр.), врожденные нарушения обмена (среди них самое частое — фенилкетонурия), наследственная передача пороков развития мозга и др. Вторые включают поражения головного мозга, вызванные инфекциями, интоксикациями и травмами во внутриутробном и родовом периоде, а также в раннем детстве (в возрасте до 2—3 лет).

Из общей патологии известно, что любое достаточно длительное и интенсивное патологическое воздействие на незрелый мозг может привести к отклонениям в морфо-функциональном его дифференцировании и к нарушениям в психическом развитии индивида. Выраженность и формы наступающих аномалий развития, для обозначения которых предложен термин «дизонтогенез», зависят от времени влияния повреждающих биологических и неблагоприятных социальных факторов, локализации и распространенности болезненного процесса, а также его интенсивности. Клиническая картина заболевания складывается из отражающих причины и патогенез страдания симптомов нарушения деятельности мозга и собственно проявлений задержки психического развития. Между феноменами этих двух рядов существует тесная взаимосвязь.

Клинико-психологическая структура дефекта при олигофрениях определена недоразвитием головного мозга в целом, преимущественно — незрелостью коры больших полушарий. Это обусловливает основную модальность олигофренического дизонтогенеза, ведущее значение в котором имеют недоразвитие познавательных процессов, прежде всего мышления. В свою очередь они являются причиной недоразвития как более элементарных психических процессов, так и сложных личностных функций. Отмеченные закономерности выражаются в двух главных диагностических признаках олигофрении: 1) тотальности задержки психического развития; 2) его иерархичности⁷.

Свойство тотальности проявляется в том, что психическое недоразвитие касается практически всех психических функций: сенсорики, моторики, памяти, речи, мышления, эмоций, личности в целом⁸. В литературе описаны замедленность и бедность восприятия олигофренов, однообразие и диспластичность их моторных реакций, скованность мимики и жестов, слабость памяти как в отношении запоминания, так и хранения и воспроизведения информации, недостаточность внимания, дефекты произношения и затруднения понимания речи, нарушения регулирующей функции речи (А. Р. Лурия цит. по В. В. Лебединскому). Отмечаются расплывчатость и недифференцированность понятий, низкий уровень отвлечения и обобщения, невозможность выйти за пределы непосредственного опыта, а также однообразие, примитивность и вязкость эмоций⁹, незрелость мотивации, слабость борьбы мотивов, недостаточность волевых функций, повышенная внушаемость, аспонтанность.

Иерархичность недоразвития при олигофрении выражается в том, что в наибольшей мере страдает высшее звено психических функций. Недостаточность гнозиса, праксиса, речи, эмоций, памяти проявляются значительно меньше, чем мышления, что особенно типично для дебильных индивидов¹⁰. В восприятии преимущественно нарушается звено анализа и синтеза воспринимаемого, перцепция целостных образов и схем предметов, при запоминании — смысловые связи, способность к использованию опосредованных приемов запоминания. Элементарные эмоции относительно сохранны. В речи особенно сильно страдает смысловая сторона, функция обобщения¹¹.

Констатация описанных кардинальных признаков олигофрении позволяет отграничить истинное олигофреническое слабоумие от олигофреноподобных дефектов интеллекта при органических поражениях головного мозга. Особенно большое значение это имеет при дифференцировании преобладающих в материале КСППЭ легких степеней дебильности и ранних резидуально-органических состояний с интеллектуальной недостаточностью и (или) явлениями психического инфантилизма.

Исследования, проведенные в судебно-психиатрической клинике Э. А. Буреловым¹², показали, что для истинных олигофрении характерны более выраженные признаки отставания в психическом развитии уже в раннем детстве. Это проявляется в большой растянутости во времени между появлением ходьбы, первых слов и фразовой речи, К 3—4 годам отчетливым становится запаздывание развития навыков самообслуживания.

На этапе второго возрастного криза и в дошкольном периоде важное дифференцирующее значение приобретают особенности игровой деятельности. У детей-олигофренов игра надолго задерживается на стадии простого манипулирования предметами, участие в ролевой игре здоровых сверстников для них, как правило, недоступно из-за непонимания ее условий, трудностей общения. По данным В. В. Лебединского, лишь к возрасту 7—8 лет уровень развития предметных игровых действий приближается к уровню игры здоровых детей 3—4 лет. Э. А. Бурелов указывает, что иногда игровая деятельность, навыки самообслуживания и сенсомоторная дифференциация дебилов оказывались несформированными даже в 8—12 лет.

С началом школьного обучения ярко проявляется тотальность интеллектуального дефекта дебилов. Обращает внимание отсутствие любознательности, пытливости, слабость познавательной активности. Особенно отчетливые различия в характере дизонтогенеза больных олигофрения-ми и ранними резидуальными поражениями головного мозга выступают в период пубертатного криза. В отличие от тотального недоразвития психики у первых, у вторых все более заметными становятся признаки диссоциированности и неравномерности психического созревания, ярко проявляются утрированные личностные реакции самоутверждения.

Как видно, особенности психического недоразвития, свойственные больным олигофренией, отчетливо выступают на каждом возрастном этапе развития индивида. По мнению В. В. Лебединского, «степень их выраженности пропорциональна глубине поражения мозга, интенсивности и экстенсивности корковой недостаточности»¹³. В связи с этим качеством анализ проявлений олигофренического дизонтогенеза может служить средством, а выраженность проявлений дизонтогенеза — критерием экспертной оценки в КСППЭ больных олигофрениями.

Другие критерии дифференциального диагноза и экспертной оценки могут быть получены на основании анализа первичных интеллектуальных психических расстройств. Как уже отмечалось, для истинных олигофрении типичны наибольшие нарушения преимущественно высших, онтогенетически поздно приобретаемых интеллектуальных операций (отвлечения и обобщения) при равномерной сниженности других интеллектуальных функций.

При органическом изъяне интеллекта в большей мере страдают так называемые «предпосылки интеллекта»: активное внимание, мнестические процессы, пространственный гнозис, динамика психических процессов, что проявляется в их слабости, повышенной истощаемости, трудностях переключения. Однако способности к приобретению знаний, развитию сложных интеллектуальных навыков, самокоррекции и компенсации при этом остаются более сохранными. Таким больным, в отличие от олигофренов, доступны смысловая организация материала, использование приемов опосредованного запоминания, более высокий уровень отвлечения и обобщения. В психической деятельности у них преобладают явления неравномерности выполнения мыслительных операций, связанные с истощаемостью, а не признаки тотального недоразвития интеллекта, типичные для олигофрении.

Значительные трудности возникают при разграничении олигофрении и органического психического (психофизического) инфантилизма, особенно осложненного педагогической запущенностью. Специальное психодиагностическое исследование, проведенное Е. Г. Дозорцевой и Е. И. Сулимовской¹⁴, показало, что различия природы (нозологии) этих заболеваний проявляются уже в самом отношении больных к заданиям, направленным на изучение мыслительной деятельности. Лица, страдающие олигофренией, как правило, тяготятся ситуацией исследования, не интересуются успешностью своей работы. Исследуемые с органическим психическим инфантилизмом, напротив, проявляют живой интерес к заданиям в начале исследования, однако быстро пресыщаются и продолжают работу лишь в условиях постоянной дополнительной стимуляции со стороны экспериментатора, смены методик и придания процедуре игрового характера.

Для больных олигофренией характерно общее относительно равномерное снижение способности к абстрагированию. Формируя хорошо известные им группы: «животные», «фрукты», а в некоторых случаях и «транспорт», «инструменты», «люди» (методика «Классификация предметов»), они используют лишь функциональные, конкретно-ситуационные признаки предметов. Способность отвлечения, оперирования условным смыслом существенно ограничена или вообще не развита, что наглядно проявляется в недоступности пониманию смысла распространенных пословиц и метафор, буквальном их толковании, в возможности образного опосредования лишь простейших конкретных понятий («веселый праздник», «больной человек», «богатство»).

Лица с признаками органического психического инфантилизма обнаруживают относительно более высокий и сохранный уровень обобщения и абстрагирования, способность оперировать отвлеченными понятиями, что однако перемежалось использованием конкретных, малосущественных оснований при обобщениях, определяя типичную «неравномерность» уровня выполнения мыслительных операций.

Четкие различия выступали и при исследовании логики суждений. Больные олигофренией обнаруживали способность лишь к установлению наиболее элементарных причинно-следственных связей. Они могли определить последовательность событий по сериям сюжетных картинок из 4—5 элементов, обнаруживали противоречия в простейших изображенных ситуациях. В то же время анализ и целостное осмысление более сложных причинно-следственных зависимостей, ситуаций с социальным подтекстом им были недоступны. Несовершеннолетние с психическим инфантилизмом значительно легче справлялись с аналогичными и более сложными заданиями, быстро ориентировались в сюжете, устанавливали последовательность в сериях из 6—7 картинок. Вместе с тем, в ряде случаев осмысление было поверхностным, основанным на случайных признаках ситуации.

Характерные различия между больными с диагнозами олигофрении и психофизического инфантилизма проявились также в особенностях ориентировочной деятельности при решении конструктивных задач (методика Кооса). Согласно данным Е. Г. Дозорцевой и Е. И. Сулимовской, больным олигофренией свойственны попытки выполнить задание методом проб и ошибок, причем ориентировочные реакции, текущее планирование и коррекция, собственно Интеллектуальный контроль действий выражены минимально. Для лиц, обнаруживающих признаки инфантилизма, типичны выраженные ориентировочные реакции, им доступны более сложные .формы деятельности с элементами планирования, сличением промежуточного результата с Образцом, учетом предыдущих ошибок в работе. Они значительно превосходят своих сверстников, страдающих олигофренией, способностью к обучению, возможностью использовать помощь, легко воспринимают подсказку, словесные указания экспериментатора. В отличие от этого у больных олигофренией эффективен обычно только наглядный показ способов действий.

Таким образом, интеллектуальные и личностные особенности, характерные для больных олигофренией, наиболее отчетливо выступают при экспериментально-психологическом исследовании. Обобщение экспертного материала позволило выделить типичный олигофренический патопсихологический симптомокомплекс (синдром) нарушений познавательной деятельности, установление которого повышает надежность дифференциального диагноза олигофренических заболеваний.

«Олигофренический патопсихологический симптомокомплекс» заключается в преобладании сугубо конкретных и ситуационно-наглядных форм мышления, неспособности к правильному определению даже простых понятий, сформулированию обобщающих понятий, установлению связей и зависимости между предметами и явлениями, в инертности психических процессов, ограниченных возможностях памяти с большим снижением смысловой памяти, недифференцированном восприятии, низком уровне речевого развития. Преобладают сугубо конкретные, ситуационные формы связей, отмечается относительно равномерное снижение актуальных и потенциальных возможностей интеллекта (по Выготскому). Нарушаются восприятие и осознание ситуации, способности изменять свое поведение в зависимости от нее, учитывать возможные последствия своих действий (резко снижен прогностический компонент мышления).

Комплексная экспертная оценка диагностически верифицированных олигофрении основывается на определении глубины интеллектуального дефекта, выраженности эмоционально-волевых нарушений и степени личностного недоразвития больных (см. также § 4 главы VI).

При определении глубины олигофренического слабоумия основное значение приобретает рассмотрение доступного больному уровня обобщения, отвлечения, анализа и синтеза, общая продуктивность мышления, его подвижность, стадия развития интеллекта, способность адекватно использовать прошлый опыт, практическая ориентировка, развитость рефлексии и самоконтроля. Наряду с клинической выраженностью интеллектуальной недостаточности при оценке тяжести олигофренического дефекта важное значение имеет установление очерченности патопсихологического олигофренического симптомокомплекса. Его развернутость и структурная полнота может служить критерием экспертной оценки (тяжести) психических расстройств при олигофрениях, что, в совокупности с другими признаками, определяет решение конкретных экспертных вопросов.

Некритичность и некорригируемость поведения, высокая внушаемость, подражательность в поведении, недостаточная способность к предвидению непосредственных и отдаленных последствий своего поведения, зависимость его от мнений и оценок окружающих, слабость борьбы мотивов при принятии решений, нарушения опредмечивания потребностей, наличие истинных расстройств влечения — все эти признаки свидетельствуют о выраженности личностного недоразвития и о глубине нарушений личностной регуляции поведения.

Косвенными показателями глубины психического дизонтогенеза являются выраженная асинхрония полового и психического созревания, резкое усиление и утяжеление личностных расстройств в период негативной фазы пубертатного криза, невыраженность тенденции к сглаживанию этих расстройств в юношеском и молодом возрасте, хроническая недостаточность или резкая ограниченность компенсаторных возможностей, неспособность к приобретению профессии, удовлетворительной социальной адаптации.

Оценка основных критериев глубины психической измененности, нарушений рефлексии и регуляции поведения олигофренов должна обязательно сочетаться с анализом конкретных условий совершения этими лицами инкриминируемых им деяний. При выраженности и тотальности психических расстройств, сложности реальной ситуации, ее несоответствии возможностям исследуемого может быть поставлен вопрос об экскульпации. У вменяемых взрослых больных констатация «пограничной степени» олигофрении (легкой дебильности) позволяет констатировать невозможность в полной мере осуществлять свое право на защиту. У несовершеннолетних больных олигофренией установление «пограничной», наиболее легкой степени дебильности, обычно дает основание для заключения о них неспособности в полной мере осознавать значение своих действий и руководить ими.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В настоящей работе были изложены основные положения теории, методологии, организации и производства КСППЭ, обобщен накопленный к настоящему времени почти 15-летний опыт ее применения для решения актуальных задач юридической науки и практики. Не все вопросы, освещенные в этой книге, к настоящему времени разработаны одинаково глубоко и полно. Некоторые из них пока еще носят постановочный характер. Однако мы решились привлечь к ним внимание и наметить подходы к их исследованию, так как именно они представляют перспективные точки и зоны роста этой новой пограничной области юридических, медицинских и психологических знаний — КСППЭ. От успешности их разрешения будет во многом зависеть дальнейший научный прогресс КСППЭ. Среди этих проблем одной из наиболее важных является проблема учета и экспертной оценки совместного влияния пограничной психической патологии и «извинительных» аффектов на свободу волеизъявления субъекта преступных деяний. В своем развитом, логически завершенном виде она может быть сформулирована как проблема аномальных аффектов. Практика судебно-психиатрической экспертизы дает все новые доказательства актуальности этой темы исследования, свидетельствуя о дополнительных трудностях оценки аффективных деликтов при различных видах «патологической почвы». Наименее исследованная область такой патологии — «пограничные» психогенные состояния. М. А. Качаевой было обнаружено, что наибольшие экспертные затруднения возникают как раз в случаях развития аффективного взрыва на фоне длительно существующих невротических реактивных депрессий. В наблюдениях М. А. Качаевой его глубина достигала психотического уровня («патологический депрессивный аффект»), требовавшего признания больных невменяемыми. В других случаях психотическая симптоматика (расстроенное сознание, депрессивная деперсонализация, безысходная тоска, отчаяние и др.) отсутствовала. Эти аффекты не исключали вменения, но требовали, по мнению автора, КСППЭ. На наш взгляд, они нуждаются также в специальной квалификации, так как развивались на фоне болезненного (хотя и не психотического) расстройства психики обвиняемых, снижавшего у них возможность регуляции своего поведения, определявшего измененную психическую реактивность и патологические механизмы кумуляции аффективного напряжения.

В КСППЭ особенностей возрастного развития наиболее значимой остается задача комплексной оценки проявлений дизонтогенеза различной природы и первичных психопатологических симптомов пограничной мозговой патологии. Особенно остро эта проблема стоит у больных олигофрениями и резидуально-органическими поражениями головного мозга, составляющих основной контингент лиц в отсталостью и задержками психического развития.

В дальнейших разработках нуждается также КСППЭ личности. Здесь главное внимание должно быть сосредоточено на выделении дифференцированных содержательных психологических критериев экспертной оценки особенностей личностной регуляции поведения, определении существенного влияния черт личности в криминальной ситуации. Наибольшую важность эта проблема имеет для КСППЭ психопатий и психопатоподобных состояний.

Наряду с отмеченными возможностями «интенсивного» развития КСППЭ, углубляющего точность и надежность ее отдельных видов, в ближайшей перспективе возможен также дальнейший рост задач КСППЭ — за счет включения в ее предмет вопросов нозологической диагностики, в полном объеме — в форме психолого-психиатрического «функционального диагноза». Разработка патопсихологических синдромов — один из первых практических шагов в этом направлении, позволяющих медицинскому психологу принять участие в обсуждении диагноза на ранних этапах диагностического процесса.

Не менее важно расширение участия психолога в решении вопроса о вменяемости обвиняемых. Большие возможности медицинской психологии, в частности патопсихологии, в измерении глубины психических нарушений при той или иной патологии психики делают особенно перспективным такой комплексный подход. Дальнейшее совершенствование измерительного психологического инструментария, внедрение интегративных измерительных йсихологических критериев, как, например, критичности, будет существенным вкладом в комплексное решение этой ключевой экспертной задачи.

Однако потенциальные возможности КСППЭ этим не ограничиваются. В недалеком будущем в принципе осуществимо комплексное экспертное решение вопросов, касающихся определения общественной опасности лиц с психической патологией и выработка на этой основе научно обоснованных экспертных рекомендаций для суда, в частности, в отношении мер медицинского характера.

Как уже было отмечено выше, практическая психология может и должна осуществлять три главные функции: психодиагностику, психопрогностику и психологическое управление. Пока в КСППЭ реализована в полной мере только психодиагностическая функция практической психологии. Оценка же социальной опасности тех или иных особенностей психического состояния больных требует разработки методов и критериев психологического прогноза социально отклоняющегося поведения. Основное значение в решении этой проблемы имеет оценка состояния личностной регуляции поведения. Другими словами, комплексная экспертная оценка социальной опасности душевнобольных по существу является разновидностью КСППЭ личности. Соответствующие разработки этой проблемы дают обнадеживающие результаты (В. М. Шумаков и др.).

Точное комплексное решение вопросов прогноза у лиц с психической патологией —главная предпосылка достижения конечной цели практической психологии и судебной психиатрии — эффективного управления поведением -исследуемых лиц. Решение этой задачи выходит за рамки КСППЭ, но тесно связано с теми рекомендациями, которые определяют направление последующей социальной реабилитации как в сфере здравоохранения, так и в системе МВД.

Таковы основные проблемы и перспективы развития КСППЭ. Дальнейший прогресс этой новой области междисциплинарных знаний во многом будет зависеть от успешного разрешения назревших задач и эффективного внедрения полученных результатов в экспертную и правоприменительную практику.

 

---

 

¹ См.: Шубина Н. К. Клинические особенности компенсаций и |декомпенсаций при психопатии тормозимого типа.— Автореф. канд. дисс. М., 1966, с. 5; Шубина Н. К., Боброва И Н. О некоторых клинических основах дифференцированного подхода к адаптации психопатических Личностей. — Журн. невропатол. и психиатр., 1976, № 11, с. 1699—1703.

² См. Шубина Н. К. Указ, соч., с. 8.

³ См. там же, с. 6.

⁴ См. Кон И. С. Указ, соч., с. 188—189.

⁵ См. Братусь Б. С. Опыт психологического объяснения своеобразия уровня притязаний у больных психопатией. — В кн.: Экспериментальные исследования в патопсихологии. М., 1976, с. 79.

⁶ Условная мера смысловой близости стимулов в сознании.

⁷ См.: Сухарева Г. Е. Клинические лекции по психиатрии детского возраста (клиника олигофрении). Т. III. М., 1965, с. 21—22; Лебединский В. В. Нарушения психического развития у детей. М., 1985, с. 37.

⁸ См.: Лебединский В. В. Указ, соч., с. 37—38.

⁹ См.: Исаев Д. Н. Психическое недоразвитие у детей. Л., 1982.

¹⁰ См.: Лебединский В. В. Указ, соч., с. 41.

¹¹ См. там же, с. 43.

¹² См.: Бурелов Э. А. Сравнительное изучение олигофрении (дебильность и пограничная степень) и ранних резидуально-органических поражений головного мозга с интеллектуальными нарушениями в подростковом и юношеском возрасте (судебно-психиатрический аспект).— Автореф. дисс. канд. мед. наук. М., 1980.

¹³ См.: Лебединский В. В. Указ, соч., с. 50.

¹⁴ См.: Дозорцева Е. Г., Сулимовская Е. И. Сравнительная психологическая характеристика интеллектуальной недостаточности при олигофрении и психофизическом инфантилизме. — В кн.: Современные проблемы подростковой, общей и судебной психиатрии. М., 1987, с. 139—145.

---