Приложение.

Примеры практической реализации оперативного контактирования

Приложение №1.

« Нас разделили на группы из трех обучающихся и двух инструкторов. В Тель-Авиве на углу Кинг Саул и улицы Ибн-Гевирол нашу группу встретили еще два инструктора. Было около половины пятого вечера. Один из инструкторов, повернувшись ко мне, сказал:

— Видите вон тот балкон на третьем этаже? Я хочу, чтобы вы подумали три минуты, затем отправились в здание и через шесть минут стояли на балконе с владельцем или жильцом квартиры, держа в руке стакан с водой.

Здесь я испугался. У нас не было при себе удостоверений личности, что по израильским законам является серьезным нарушением. Нам сказали, чтобы мы пользовались только вымышленными фамилиями, а в Израиле вы просто никуда не ходите без документов. Кроме того, нас предупредили, что при задержании полицией мы обязаны строго придерживаться легенды.

Что делать? Первая проблема состояла в том, чтобы точно определить квартиру. Когда, казалось, прошла целая вечность, я наконец заявил инструктору, что готов приступить.

Хотя постоянно подчеркивалось, чтобы мы проявляли находчивость, сообразуясь с обстановкой, инструкторы также требовали, чтобы у нас был какой-то общий план действий, чтобы не руководствовались арабской поговоркой «Ада-баб-Алла» — «чему быть, того не миновать; все в руках Аллаха»

Твердым шагом я вошел в здание, поднялся по лестнице, стараясь определить нужную мне квартиру. На стук дверь открыла женщина лет 65-ти.

—Здравствуйте, — сказал я на иврите.— Меня зовут Симон. Я из министерства транспорта. Вы знаете, на перекрестке возле вашего дома часто случаются дорожные происшествия.— Здесь я сделал паузу, чтобы оценить реакцию.

—Да, да, я знаю, — сказала она. Если иметь ввиду, как израильтяне водят автомашины,то нет ничего удивительного в том, что на большинстве перекрестков случаются аварии. Поэтому я не мог ошибаться, выдвигая подобную версию.

—Нам хотелось бы арендовать ваш балкон.

—Арендовать мой балкон?

—Да. Мы хотели бы заснять на пленку движение транспорта на этом перекрестке. Никто не станет вас обременять. Мы установим на балконе лишь автоматический съемочный аппарат. Нельзя ли мне самому взглянуть, чтобы убедиться, что обзор вполне подходящий? Если все в порядке, устроит ли вас 500 шекелей в месяц?

—Вполне, — сказала она, сопровождая меня к балкону.

—Мне очень неловко беспокоить вас, но не могу ли я попросить стакан воды? Сегодня так жарко.

Скоро мы оба стояли рядышком на балконе, оглядывая улицу. Я чувствовал себя великолепно. Видел, что все смотрят на нас. Когда женщина отвернулась, я поднял стакан, приветствуя стоявших внизу. Затем я записал фамилию женщины, номер телефона, сказал, что нам еще нужно посмотреть и другие места, что мы известим, если выберем ее балкон.

Когда я спустился вниз, на выполнение учебного задания ушел другой курсант. Он отправился к банковскому автомату с поручением: занять у совершенно незнакомого человека денег на сумму, равную 10 американским долларам. В итоге курсант рассказал незнакомцу, что жена в родильном доме рожает и ему нужно взять такси, но нет денег. Записав фамилию и адрес человека, он пообещал выслать долг. Деньги он получил. Третьему курсанту повезло меньше. Ему следовало появиться на балконе другого жилого дома. Сперва он влез на крышу под предлогом проверки телевизионной антенны. Когда же он отправился в нужную квартиру со своей версией и попросил у жильца разрешения взглянуть на антенну с балкона, к его несчастью, оказалось, что этот человек работает в компании, устанавливающей и ремонтирующей антенны.

— О чем вы говорите? — сказал он.— С антенной все в порядке.

Курсанту пришлось поспешно удалиться. Поскольку жилец пригрозил вызвать полицию.

— Видите на той стороне дороги гостиницу «Базель»? — сказал мне один из инструкторов.— Я прошу вас сходить туда и узнать фамилию проживающего, которая стоит сверху на третьем месте в официальном списке гостей.

В Израиле книги записи гостей обычно держат не на конторке, а в нижнем ящике, и, как многое другое здесь, они считают конфиденциальным материалом. Я пересек улицу, все еще не имея ни малейшего представления, каким образом мне узнать нужную фамилию. Я понимал, что меня подстраховывают, знал, что это игра, но тем не менее испытывал волнение.

Клерк взглянул на меня и спросил:

— Вы проживаете в нашей гостинице?

— Нет, не проживаю, — ответил я.— Но я должен встретиться здесь с одним человеком.

Клерк сказал, что никаких сообщений для меня нет, и я остался в вестибюле, делая вид, что хочу подождать. Просидев с полчаса и постоянно поглядывая на часы, я вновь подошел к столу.

—Может быть, он уже здесь и я просто его пропустил? — сказал я.

—Как его фамилия? — поинтересовался клерк. Я пробормотал что-то похожее на «Камалунке». Клерк достал книгу регистрации приезжающих и стал ее просматривать.

— Можете сказать фамилию по буквам?

Я не знаю, начинается ли она с «С» или «К», — ответил я, наклоняясь к книге и делая вид, что хочу помочь найти нужную фамилию, но в действительности стараясь прочитать третью фамилию сверху.

Затем, как бы осознав собственную ошибку, я сказал:

Ах, ведь это гостиница «Базель», ая думал, что это гостиница «Сити». Весьма сожалею, как глупо с моей стороны.

И вновь я почувствовал себя на седьмом небе. Потом только мне пришла в голову мысль, каким образом, черт побери, инструкторы могли знать, что я сообщил им правильную фамилию. Однако в Израиле «Моссад ко всему имеет доступ.»

(Прыгунов П.Я. Психологическое обеспечение специальных операций: ролевое поведение. 2000, с.с.275 — 278. Из книги В.Островского «Я был агентом «Моссад»)

Приложение № 2.

Такого допроса Эрасту Петровичу видеть еще не приходилось.

— Что это он у вас прикрученный сидит. будто на электрическом стуле? -удивился князь. когда вошли в комнату для допросов. — Слыхали про новейшее американское изобретение? Вот сюда и сюда (он ткнул сидящему в запястье и затылок) подсоединяют электроды и пропускают ток. Просто и эффективно.

— Пугать изволите? — нагло улыбнулся скованный обнажив щербатый рот. — Напрасно. Я пыток не боюсь.

— Помилуйте, — удивился Пожарский. — Какие пытки? Мы ведь в России. а не в Китае. Велите развязать, Петр Иванович. Что за азиатчина, право.

— Отчаянный субъект, — предупредил Бурляв. — Может броситься.

Князь пожал плечами:

— Нас тут шестеро и все исключительно крепкой комплекции. Пускай бросается.

Пока отцепляли ремешки, петербуржец с любопытством рассматривал пойманного террориста. И вдруг с чувством сказал:

— Боже мой, Николай Иосифович, вы даже не представляете, до чего я рад вас видеть. Познакомьтесь, гoспода. Перед вами Николай Селезнев собственной персоной, неустрашимый герой революции. Тот самый, что прошлым летом застрелил полковника фон Бока, а потом с пальбой и взрывами сбежал из тюремной кареты. Я его из вашего описания сразу опознал. Схватил досье и в дорогу. Ради милого дружка шестьсот верст не околица,

Трудно сказать, на кого это заявление подействовало сильнее — на ошеломленных москвичей или на арестанта, застывшегося преглупой миной на лице: губы еще раздвинyты в улыбке, а брови уже поползли вверх.

— А я — полковник Пожарский, вице-директор Департамента полиции. Раз вы, Николай Иосифович, нынче в Боевой Группе, то мы с вами уже встречались, на Аптекарском острове. Незабываемая была встреча.

И, не снижая темпа, энергично продолжил:

— Вас, душа моя, мне сам Бог послал. Я уж думал в отставку, а тут вы сами припожаловали. Так бы и расцеловал.

Он даже сделал к арестанту некое движение, будто и в самом деле намеревался его облобызать, и бесстрашный террорист поневоле вжался в спинку стула.

— Я пока в поезде ехал, статейку сочинил, — доверительно сообщил ему стремительный флигель-адъютант и вынул из портфеля исписанный листок. — Называется «Конец БГ близок». Подзаголовок — «Триумф Департамента, полиции». Послушайте-ка: «Злодейское умерщвление незабвенного Ивана Федоровича Храпова недолго оставалось неотомщенным. Тело страдальца еще не предано земле,. а московские сыскные органы уже арестовали опаснейшего террориста Н.С., который дал подробные показания о деятельности Боевой группы, членом которой он является». Тут немного со стилем не того, два раза «который», но ничего, редактор поправит. Дальше читать не буду — смысл вам понятен.

Задержанный, которого, оказывается, звали Николаем Иосифовичем Селезневым, ухмыльнулся:

— Чего уж непонятного. Угрожаете скомпрометировать меня перед товарищами?

— И это для вас будет пострашнее виселицы, — уверил его князь. — Ни в тюрьме, ни на каторге никто из политических вам руки не подаст. Зачем государству вас казнить, брать лишний грех на душу. Сами в петлю полезете.

— Ничего, не полезу. Мне веры побольше, чем вам. Приемчики Охранки моим товарищам известны. Пожарский спорить не стал:

— Оно конечно, кто же поверит, что безупречный герой террора сломался и все выдал. Психологически недостоверно, я понимаю. Только вот... Господи, где же они... — Он порылся в своем желтом портфеле и извлек оттуда стопку небольших прямоугольных карточек. — Вот. А я уж испугался, думал, в спешке на столе оставил. Только вот, говорю, безупречный ли. Я знаю, у вас в партии нравы строгие. Вам бы лучше к анархистам, Николай Иосифович, у них оно того, поживее. Особенно с вашим пытливым характером. Полюбуйтесь-ка, господа, на эти фотографические снимки. Сделаны через потайное отверстие в одном порочнейшем заведении на Лиговке. Это вот наш Николай Иосифович, его тут сзади видать. А с ним — Любочка, одиннадцатилетнее дитя.То есть, конечно, дитя разве что в смысле возраста и телесного сложения, а по опыту и привычкам совсем даже не дитя. Но если ее биографию не знать, смотрится чудовищно. Вот, Петр Иванович, на эту посмотрите. Здесь и Николая Иосифовича хорошо видно.

Полицейские сгрудились вокруг Пожарского, с интересом рассматривая снимки.

— Взгляните, Эраст Петрович, какая гадость! — возмущенно воскликнул Смольянинов, протягивая Эрасту Петровичу одну из фотографий.

Фандорин мельком взглянул и ничего не сказал.

Арестант сидел бледный, нервно кусая губы.

— Полюбопытствуйте и вы, — поманил его пальцем князь. — Вам ведь тоже интересно. Сергей Витальевич, голубчик, дайте ему. Порвет — не страшно, еще напечатаем. В сочетании с этими снимками психологический портрет господина Селезнева получитcя совсем иного oттенка. Я ведь понимаю, Николай Иосифович, — снова обратился он к террористу, остолбенело пялившемуся на фотографическую карточку. — Вы не то чтобы законченный развратник, вам просто любопытно стало. Опасное качество — чрезмерное любопытство.

Пожарский вдруг подошел к нигилисту, крепко взял его за плечи обеими руками и заговорил медленно, размеренно, словно вбивал гвозди:

— Вы, Селезнев, получите не героический процесс, на котором в вас будут влюбляться дамочки из зала. В вас плюнут ваши же товарищи как предателя и подонка, запятнавшего светлый лик революции.

Арестант заворожено смотрел на говорившего снизу вверх.

— А теперь я вам обрисую иную возможность.

— Князьубрал руки с плеч Селезнева, пододвинул стул и уселся, изящно закинув ногу на ногу.

— Вычеловек смелый, веселый, безудержный. Что вам за интерес якшаться с этими тоскливыми страстотерпцами, вашими нудными товарищами по революционной борьбе? Они — как пчелы, которым нужно сбиваться в рой и жить по правилам, а вы одиночка, сам по себе, и законы у вас свои собственные. Признайтесь, ведь в глубине души вы их презираете. Они для вас чужие. Вам нравится играть в казаки-разбойники, рисковать жизнью, водить полицию за нос. Так я вам устрою игру поинтересней и порискованней революционной. Сейчас вы кукла в руках партийных теоретиков, которые пьют кофий со сливками в Женевах и Цюрихах, пока дурачки вроде вас поливают кровью российские мостовые. А я вам предлагаю самому стать кукловодом и дергать за ниточки всю тy волчью стаю. Уверяю вас, получите истинное наслаждение.

— Я буду за ниточки дергать их, а вы меня? — хрипло спросил Селезнев.

— Вас, пожалуй, подергаешь, — засмеялся Пожарский. — Наоборот, я буду целиком и полностью от вас зависеть. Я делаю на вас большую "ставку, иду ва-банк. Если вы сорветесь, моей карьере конец. Видите, Селезнев: я с вами абсолютно откровенен. Кстати, как ваше революционное прозвище?

— Рахмет. — Ну а для меня вы будете... предположим. Гвидон.

— Почему Гвидон? — Селезнев озадаченно нахмурился, будто никак не поспевал за ходом событий.

— А потому что будете летать с вашего острова Буяна ко мне, в царство славного Салтана, то комаром, то мухой, то шмелем.

Внезапно Эраст Петрович понял, что вербовка уже состоялась. «Да» еще не сказано, но невидимый рубеж перейден. Дальше и в самом деле все произошло очень быстро, в считанные минуты.

Сначала Рахмет рассеянно, как о чем-то незначащем, ответил на быстрые вопросы виртуозного дознателя о количественном составе Боевой Группы. Потом дал каждому яркую и сочную характеристику. (оказалось, что их всего четверо: старший покличке Грин, Емеля, Снегирь и сам Рахмет)Про главаря, к примеру, сказал так: «Он как Франкенштейн из английского романа, получеловек-полумашина. Когда говорит или двигается, прямо слышно, как шестерни побрякивают.Для Гринаесть только черное и белое, его не собьешь».

Так же охотно, без сопротивления Рахмет назвал адрес конспиративной квартиры и даже согласие на добровольное сотрудничество написал легко, как любовную записочку. Вид у него при этом был вовсе не испуганный и не пристыженный, а скорее задумчивый, словно человек открывал для себя новые, неожиданные горизонты и еще не вполне освоился с представившимся егo взору ландшафтом.

— Идите, Гвидон, — сказал Пожарский, крепко пожав ему руку. — Ваше дело — найти Грина и отдать eгo нам. Задача трудная, но вам по плечу. И не бойтесь, что мы вас подведем. Вы теперь самый главный для нас человек, мы на вас молиться станем. Связь, как условлено. С Богом. А если не верите в Бога, то попутного ветра.

Едва за бывшим террористом Рахметом, новоиспеченным «сотрудником» Гвидоном закрылась дверь, Бурляев уверенно сказал:

— Сбежит. Не прикажете ли приставить к нему пару хороших филеров?

— Ни в коем случае, — покачал головой князь и зевнул. — Во-первых, филеров могут заметить, и мы его провалим. А во-вторых, не будем оскорблять нашего комарика недоверием. Я эту породу знаю. Сотрудничать станет не за страх, а за совесть, с вдохновением и фантазией. Пока ocтpoтa ощущений не притупится. Тут, господа, славное момент не упустить. А он непременно настанет, этот момент когда наш Гвидон вдруг сообразит, что еще пикантней будет совершить двойное предательство, то есть дергать за ниточки обе куклы, полицейскую и революционную, стать самым главным кукловодом. Здесь-то наш с Николаем Иосифовиче вальс и закончится. Только бы ycлышать, кoгдa музыка перестанет играть.

— Как это верно! — горячо воскликнул Зубцов, глядя на столичного психолоrа с неподдельным восхищением. — Я об этом много думал, только, называл про себя по-другому. Вести «сотрудника», господа, — это все равно что вступить в тайную связь с замужней дамой. Надо беречь ее, искренне любить и постоянно заботиться о том, чтобы не скомпрометировать ее, не разрушить ее семейного благополучия. А когда чувство иссякнет, нужно по-доброму расстаться и подарить ей на прощанье что-нибудь приятное. Чтобы без горечи, без взаимных обид.

Пожарский выслушал взволнованную речь молодого человека с вниманием и откомментировал так:

— Романтично, но в сути верно. — Можно мне тоже сказать? — покраснев, подал голос Смольянинов. — Вы, господин полковник, конечно, очень хитро этого Рахмета завербовали, но мне кажется, что защитникам государства не пристало действовать нечестными методами. — Тут он заговорил быcтpо, очевидно опасаясь, что перебьют. — Я, собственно, давно хотел начистоту... мы неправильно работаем, господа. Вот этот Рахмет командира полка застрелил, из-под ареста сбежал, нашего человека убил и еще бог знает каких дел натворил, а мы его отпускаем. Его в тюрьму надо, а мы за счет его подлости поживиться хотим, и вы еще руку ему жмете. Нет, я понимаю, что так мы дело быстрее раскроем, только нужна ли быстрота этакой ценой? Мы должны справедливость и чистоту блюсти, а мы еще больше, чем нигилисты, общество растлеваем. Нехорошо это. А, господа?

Ища поддержки, поручик оглянулся на обоих своих начальников, но Сверчинский укоризненно покачал ему головой, а Фандорин,хоть и смотрел с симпатией, ничего не сказал.

— С чего вы взяли, юноша, что государство это справедливость и чистота? -, благодушно усмехнулся Пожарский. — Хороша справедливость. Наши с вами предки, разбойники, награбили богатств, отняв их у собственных соплеменников, и передали по наследству нам, чтобы мы могли красиво одеваться и слушать Шуберта. В моем случае, правда, никакого наследства не было, но это частность. Прудона читали? Собственность — это кража. И мы с вами стражники, приставленные охранять краденое. Так что не морочьте себе голову иллюзиями. Лучше поймите вот что, если уж не можете без морального обоснования. Наше, государство несправедливо и нечисто. Но лучше такое, чем бунт, кровь и хаос. Медленно, неохотно общество становится чуть-чуть чище, чуть-чуть презентабельней. На это уходят века. А революция отшвырнет его назад, к Ивану Грозному. Справедливости все равно не будет, только появятся новые разбойники, и опять у них будет всё, а у остальных ничего. Про стражников я еще слишком поэтично выразился. Мы с вами, поручик, золотари. Чистим отхожие места, чтобы дерьмо на улицу не хлынyло. А если вы пачкаться не желаете, то снимайте синий мундир и ищите другую профессию. Это я вам не угрожаю, добрый совет даю.

И полицейский вице-директор подтвердил искренность последних слов мягкой улыбкой. Подполковник Бурляев дождался конца отвлеченной дискуссии деловито спросил:

— Ваше сиятельство, так распоряжусь, чтобы квартиру приват-доцента Аронзона обложили? — Нет. Их там давно уж след простыл. Аронзона не трогать. Иначе рискуем выдать Гвидона. Да и что нам даст приват-доцент? Ерунда, «сочувствующий». Сообщит приметы боевиков? Так мы их теперь и так знаем. Меня больше Игла эта занимает, партийная связная. Вот на кого бы выйти, и тогда...

Оборвав на полуслове, князь вдруг стремительно вскочил на ноги, в два шага подлетел к двери и рывком распахнул ее. Прямо в проеме застыл жандармский офицер с очень светлыми волосами и поросячьим цветом лица, которое прямо на глазах сделалось еще розовее. В офицере Эраст Петрович узнал штабс-ротмистра Зейдлица, преторианца генерала Храпова, который ныне находился в анатомическом театре и ни в чьей охране более не нуждался.

— Я... Я к господину Бурляеву. Узнать, не удалось ли выйти на след убийц... Мне шепнули, что вчера ночью про изведен арест... Вы ведь князь Пожарский? А я...

— Я знаю, кто вы, — резко оборвал его флигель-адъютант. — Вы человек, проваливший задание огромной важности. Вы, Зейдлиц, преступники предcтaнeтe перед судом. Я запрещаю вам отлyчaтьcя из Москвы до особого распоряжения. Что вы вообще здесь делали? Подслушивали под дверью?

Уже в третий раз за короткий срок с петербуржским гостем произошла решительная метаморфоза. Благодушный с коллегами и напористый с Рахметом, с проштрафившимся жандармом он был резок до грубости.

— Я не позволю! — вспыхнул Зейдлиц, чуть не плача. — Я офицер! Пусть под суд, но вы не имеете права со мной так! Я знаю, что мне нет прощенья. Но, клянусь, Я искуплю!

— В арестантских ротах искупите, — бесцеремонно перебил его князь и захлопнул дверь перед носом несчастного штабс-ротмистра.

Когда Пожарский обернулся, в его лице не было и тени гнева ...,— лишь сосредоточенность и азарт.

— Всё, господа, к делу, — сказал он, потирая руки. — Распределим роли. На вас, Петр Иванович, агентурная работа. Прощупайте все революционные кружки, все связи. Отыщите мне если не Грина, то хотя бы мадемуазель Иглу. И еще вашим филерам задание — cесть на хвост Зейдлицу и его людям. После взбучки, которую я устроил этому остзейскому барбосу, он землю носом рыть будет. Ему сейчас нужно шкуру спасать, поэтому он проявит чудеса рвения. И в методах особенно миндальничать не будет. Пускай потаскает каштаны из огня, а кушать их будем мы. Теперь вы, Станислав Филиппович. Раздать приметы преступников вашим людям на вокзалах и заставах. Вы отвечаете за то, чтобы Грин не покинул пределов Москвы. А я, — князь лучезарно улыбнулся, — поработаю по линии Гвидона. В конце концов, это только справедливо, потому что завербовал егo я. Поеду в «Лоскутную», сниму хороший номер и отосплюсь. Сергей Витальевич, вас попрошу все время быть у аппарата на случай, если поступит сигнал от Гвидона. Немедленно дадите мне знать. Всё будет отлично, господа, вот увидите. Как говорят галлы, нe будем опускать нос.»

(Борис Акунин, Роман «Статский советник», М., 2005. С. 140-151).

Приложение № 3.

«21 мая в 8 часов в дежурную часть ГОВД поступило сообщение об обнаружении на пустыре, неподалеку от улицы Новостроевской, полуобгоревшего трупа женского пола. Выехавшей на место происшествия следственно-оперативной группой было установлено следующее. Потерпевшая — гражданка Норова Л. П., 46 лет, работала посудомойкой в столовой, по работе характеризовалась отрицательно, злоупотребляла алкоголем, ранее находилась на излечении в ЛТП, в последнее время находилась в интимной связи с гр-ном Бартовым А. С. Проживала по адресу: улица Новостроевская, дом 28, совместно с мужем Норовым И. В., инвалидом I группы, страдающим четвертый год параличем обеих ног, находящимся на постельном режиме. Норов И. В. — 48 лет, ранее не судим, работал до заболевания, полученного в результате производственной травмы, моряком на рыболовецком траулере. Бартов А. С. — 41 год, ранее судим по ст. 115 УК РСФСР, холост, работает каменщиком СМУ, проживает в рабочем общежитии № 6. По работе характеризуется отрицательно. В ходе допроса Бартов А. С. показал, что 20 мая, встретившись с гр-кой Норовой Л. П., он взял две бутылки вина, которые распили у нее дома совместно с Норовым И. В. В связи с возникшей ссорой между ним и мужем Норовой он около 21 часа, уехал к себе в общежитие, где и находился до выхода на работу в утреннюю смену 21 мая. Проведенные предварительные оперативно -розыскные мероприятия подтвердили алиби Бартова А. С, но отработка версий в данном направлении продолжалась. Судебно-медицинская экспертиза установила, что смерть гражданки Норовой наступила в результате нанесения ей многочисленных ранений колюще-режущим предметом около 23—24 часов 20 мая, после чего она была облита керосином и подожжена. Для уточнение обстоятельств дела оперативный уполномоченный уголовного розыска капитан милиции Петров в 17 часов 21 мая посетил гражданина Норова И. В. Предварительные сведения, полученные у, врачей поликлиники, на участке обслуживания которой проживал rpажданин Норов, говорили о том, что его состояние за истёкший год значительно улучшилось, но в тоже время возможность самостоятельного передвижения Норова И. В. исключалась.

Дверь в доме Норова была открыта. Войдя и постояв некоторое время, привыкая к полумраку, Петров осмотрелся. Жилище Норова состояло из кухни и одной большой комнаты. Мебели в комнате было мало: стол, старый шкаф, два топчана, четыре табурета, старая этажерка с несколькими книгами и кипой каких-то бумаг. На столе, придвинутом к топчану, стоящему в дальнем углу комнаты, стояли две пустые бутылки, три стакана, валялись окурки и остатки пищи, разбросанные на засаленной газете.

На топчане кто-то зашевелился, и из-под груды тряпья показалась голова старого мужчины, лицо которого было сплошь усеяно глубокими морщинами. Большие «мешки» под глазами и разлохмаченные, засаленные волосы дополняли его портрет.

— Здравствуйте, Иван Васильевич,— тихо сказал Петров. Норов молчал. Глаза его прямо и с напряжением смотрели на вошедшего. Включив свет, Петров взял табурет и подсел к топчану Норова.

Я — оперативный уполномоченный Петров Иван Трофимович, — произнес он. — Нам надо с Вашей помощью, Иван Васильевич, уточнить некоторые обстоятельства смерти Вашей жены.

Норов ничего не ответил и закрыл глаза. — Вы уже знаете о случившемся, сочувствую Вам Иван Васильевич.— Петров сделал паузу и, когда она грозила чересчур затянуться, не дождавшись ответа, произнес: «Покурим?»

Норов открыл глаза, пристально посмотрел на Петрова, легко и привычно приподнявшись на руках, ceл на топчане. Спокойно, очень спокойно сказал: «Давай». Молча курили, Норов сосредоточенно, не шевелясь, смотрел в угол комнаты. Вы хоть ели что-нибудь сегодня?.. — Молчание.

— Может, давай, хоть чаю попьем. У меня и бутерброды есть. Целый, день мотаюсь, поесть, некогда. Можно?

Норов резко, всем телом повернулся, одновременно отстраняясь от Петрова: «Давай по делу».

— Ну что ж, давай. Только ты, Иван Васильевич, тоже пойми, дело оказывается сложное. Без твоей помощи нам не обойтись. И как ни тяжело тебе, соберись и постарайся как можно подробнее рассказать все, как было. Ведь ты же, я знаю, моряк, а моряки люди мужественные.

— Это точно,— выдохнул Норов. — И знаешь, Иван Васильевич, по каким только делам не приходилось с моряками встречаться, всегда душу морскую их как — то чувствуешь, открытость что ли.

Петров заметил, что Норов слушает его уже менее напряженно.

— Но вот с семейными делами как-то не всем везет. Море, видимо, за то, что много дает, что-то берет… — У меня все забрало,— тихо сказал Норов, — и здоровье, и жизнь... Давай еще закурить. — Держи. Прикуривай, просто предложил Петров. — Уж извини за вопрос, а этот мальчонка на фотографии на тебя, Иван Васильевич, похожий, сынишка, наверное, твой, где он?

— Умер.— Норов глубоко затянулся, вздохнул. — С этого все и началось. А как мы раньше жили!..— Глаза Норова затянуло как-бы поволокой, затем веки зарылись.

Как?— Всем своим видом Петров показал, что готов и хочет слушать.

— Любка пить бросила.... Я любил ее... В кино все вместе, даже в цирк ходили... Отдыхать в деревню ездили. Да...

—А что, это фотография сынишки одна осталась, и...

— Да нет,— перебил Петрова Норов,— я фотографировать любил, у нас целый альбом имеется. Вот он на этажерке лежит. Подай его. Петров встал и подошёл к этажерке. Стал перебирать какие-то старые газеты, журналы, грязное белье.

— Да не здесь! Вот он! — Услышал он вдруг над ухом голос Норова.

Петров обернулся. Норов стоял за eгo спиной и показывал на альбом лежащий на верхней полке этажерки.

Так ты, тезка, оказывается, ходить можешь?— Придвигаясь вплотную, удивленно произнес Петров. Возникла короткая пауза. Лицо Норова побледнело. Руки выпустили альбом, пальцы дрогнули. За что ты её?— медленно и твердо спросил Петров.

В дальнейшем следствием было установлено: 20 мая Норова Л. П. совместно с мужем и Бартовым А. С. распили две бутылки вина, после чего между ними произошел конфликт, перешедший в драку. Бартов и Норова избили Норова И. В., после этого у него на глазах совершили половой акт. После ухода Бартова А. С., Норова Л. П. начала смеяться над мужем, к которому в результате столь сильного нервного потрясения вернулась способность передвигаться, и он, поднявшись с постели, нанес жене 26 ударов ножом, после чего труп ночью вывез на тележке на пустырь, облил керосином и поджог. Придя незамеченным домой, вымыл пол, затем вновь испачкал его грязью и лег в постель».

(Из материалов диссертационного исследования автора. Тактико — психологические основы организации и решения оперативно — служебных задач (учебная книжка). Под общей ред. В.И.Черненилова, Академия управления МВД СССР,М..1988.)

Приложение № 4.

«Выйдя из ОВИРа, Николай Афанасьевич Бакланов подошел к своей запорошенной снегом служебной «Волге» и увидел, что поджидавший его шофер Андреев мирно спит за баранкой на первом сиденье, разомлев от тепла в хорошо обогреваемой кабине, а машина, между тем, накренилась на спущенное левое заднее колесо.

Бакланов разбудил шофера и молча показал ему на эту беду.

— Ох, еф тать! — засуетился шофер.— Где ж это я гвоздя схватил? Но это одну минутку, Николай Афанасьевич, сейчас запаску переброшу...

Он ринулся к багажнику и сунул ключ в замок, но ключ в замке багажника не проворачивался и багажник не открывался.

— Паскуда! — выругался шофер, стуча кулаком по замку багажника.— Не иначе вода в замок попала, замерз, сука!..

Дальше пошли небольшие шоферские хитрости московских водителей: Андреев стал греть ключ над пламенем спички и совать его в замок горячим, но это не помогло.

Бакланов стоял на тротуаре, держа в руке свой неизменный черный кожаный портфель, и с тоской смотрел на эту суету. Хотелось есть, время было уже почти двенадцать. И в этот момент рядом с ним остановился проезжавший по Колпачному переулку чистенький, сияющий зеленый «Жигуленок», и из машины, обрадованный встречей, шел к Бакланову какой-то хорошо одетый, в пыжиковой шапке мужчина:

— Николай Афанасьевич, родной! Сколько лет, сколько зим! Не узнаете? И в жизни не узнаете! А я вас сразу узнал! Ну? Ну, угадайте — кто я? Ну, пожалуйста! Ха! Никогда не угадаете! Михаил Беляков!

Ни фамилия, ни внешность этого веселого мужчины ни о чем не говорили Бакланову, но в жизни следователя, такие встречи бывают, как минимум, раз в месяц — ваши бывшие подследственные узнают вас на улице, в ресторанах, в кино, и, в зависимости от срока, который они когда-то получили, либо плюют вам в след, либо бросаются навстречу с распростертыми объятиями. Похоже, это был второй вариант...

— Ну как же?! — говорил Беляков.— Не помните? А дело Ростовского винтреста в 69-ом году помните? Нас тогда 140 человек по делу проходило. Но вы меня тогда не под хищение, а под растяпство подвели, я всего три года получил. Но все! Я теперь_честный человек, — институт закончил, в «Мосшвейторге» работаю. Николай Афанасьевич, за ради такой встречи — в любой ресторан, я приглашаю!

Бакланов вспомнил, что действительно вел в 69-ом году дело Ростовского винтреста, но поди вспомни кого ты тогда под какую статью подвел!

— Извините, я не могу в ресторан, я занят...— сказал Бакла- нов.

— Да бросьте! Мы все заняты! А жизнь-то идет! Уходит, подлая!— настаивал Беляков. — Ну хоть по пивку, Николай Афанасьевич! Ей Богу, кровно обидите! Вы же мне как отец родной, на всю жизнь урок дали! Тут пивной бар рядышком, на Таганке, я как раз туда еду. Пиво обожаю...

Бакланов посмотрел в его просящие глаза, потом — на своего шофера, который, матерясь, безуспешно мучился с замком багажника, потом снова на своего соблазнителя. И спросил:

—А пиво-то есть там сейчас?

—Для меня? — воскликнул Беляков. — Для меня всегда есть! Поехали! Садитесь! Я вас потом в любое место подброшу ..

И через семь минут Бакланов и Беляков уже были в шумном, набитом людьми пивном баре неподалеку от знаменитого Театра на Таганке. Влажный пивной дух, теснота за столиками, неяркий свет лампочек, тонущих в сигаретном дыму, очередь за бочковым пивом и какое-то особое духовное родство любителей пива привычно расслабили Бакланова.

Беляков цепким взглядом оглядел зал, высмотрел возле какого-то фиксатого мужика свободный уголок столика и приказал Бакланову:

Занимайте место, Николай Афанасьевич! А я мигом, я без очереди пивка раздобуду! — и ринулся вперед, к стойке: — Братцы, я тут стоял, бля буду! — и уже кричал продавщице: — Олечка, ты мне шесть пива должна!

Бакланов очистил доставшийся им просто чудом уголок столика, поставил у себя между ногами свой черный кожаный портфель, а сияющий Беляков уже нес на столик шесть кружек пенистого пива — по три кружки в каждой руке...

И первые глотки холодного пива ублажали усталую душу Николая Бакланова. Он и не заметил, как у него за спиной бывший король одесских домушников «Фикса», обменявшись коротким взглядом с жизнерадостным Беляковым, подменил у него в ногах его черный кожаный портфель на точно такой же. Рядом с Баклановым, не останавливаясь ни на секунду, трещал жизнерадостный Беляков:

—Я, как вышел из тюряги, сказал себе: все! Иди учиться... В туалете пивного бара, запершись в кабинке, «Фикса» и «Пахан», не читая, фотографировали все извлеченные из баклановского портфеля бумаги».

( Тополь Э. Красная площадь. — Ростов –на — Дону: Гермес,1996.— с.с.546 — 548.)

Приложение № 5.

«Выходя из своего кабинета, Штирлиц увидел, как по коридору несли чемодан Эрвина. Он узнал бы этот чемодан из тысячи: в нем хранился передатчик.

Штирлиц рассеянно и не спеша пошел следом за двумя людьми, которые, весело о чем-то переговариваясь занесли этот чемодан в кабинет штурмбанфюрера Рольфа.

(Из партийной характеристики члена НСДАП с 1940 года Рольфа, штурмбанфюрера СС (IV отдел РСХА): «Истинный ариец. Характер — нордический, отважный. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Безукоризненно выполняет служебный долг. Беспощаден к врагам рейха. Отличный спортсмен. Отличный семьянин. Связей, порочащих его, не имел. Отмечен наградами рейхсфюрера СС...»

Штирлиц какое-то мгновение прикидывал: зайти в кабинет к штурмбанфюреру сразу же или попозже. Все в нём напряглось, он коротко стукнул в дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошел к Рольфу.

— Ты что, готовишься к эвакуации? — спросил он со смехом. Он не готовил эту фразу, она родилась в голове сама и. видимо, в данной ситуации была точной.

— Нет,— ответил Рольф,— это передатчик.

— Коллекционируешь? А где хозяин?

— Хозяйка. По-моему, хозяину каюк. А хозяйка с новорожденным лежит в изоляторе госпиталя «Шарите».

— С новорожденным?

— Да. И голова у стервы помята.

— Худо. Как ее допрашивать в таком состоянии?

— По-моему, именно в таком состоянии и допрашивать. А то мы канителимся, канителимся, ждем чего-то. Главное, наш болван из отделения показал ей фото чемоданов — вкупе с этим. Спрашивал, не видит ли она здесь своих вещей. Слава богу, сбежать она не может: у нее там ребенок, а в детское отделение никого не пускают. Я не думаю, чтобы она ушла, бросив ребенка… В общем-то, черт его знает. Я решил сегодня привезти её сюда.

— Разумно,— согласился Штирлиц.— Пост там поставили? Надо же смотреть за возможными контактами.

— Да, мы там посадили свою санитарку и заменили сторожа нашим работником.

— Тогда стоит ли ее брать сюда? Поломаешь всю игру. А вдруг она решит искать связь?

Я и сам на распутье. Боюсь, она очухается. Знаешь этих русских — их надо брать тепленькими и слабыми...

— Почему ты решил, что она русская?

— С этого и заварилась вся каша. Она орала по — русски, когда рожала.

Штирлиц усмехнулся и сказал, направляясь к двери:

— Бери ее поскорей. Хотя... Может получиться красивая игра, если она начнет искать контакты. Думаешь, ее сейчас не разыскивают по всем больницам их люди?

— Эту версию мы до конца не отрабатывали.

— Дарю... Не поздно этим заняться сегодня. Будь здоров, и желаю удачи.— Около двери Штирлиц обернулся: — Это интересное дело. Главное здесь — не переторопить. И советую: не докладывай большому начальству — они тебя заставят гнать работу.

Уже открыв дверь, Штирлиц хлопнул себя по лбу и засмеялся:

— Я стал склеротическим идиотом... Я ведь шел к тебе за снотворным. Все знают, что у тебя хорошее шведское снотворное.

Запоминается последняя фраза. Важно войти в нужный разговор, но еще важнее искусство выхода из разговора. Теперь, думал Штирлиц, если Рольфа спросят, кто к нему заходил и зачем, он наверняка ответит, что заходил к нему Штирлиц и просил хорошее шведское снотворное. Рольф снабжал половину управления снотворным,— его дядя был аптекарь».

(Семёнов Ю. Семнадцать мгновений весны. — Мн.: Выш. шк., 1984, с.с.133 — 134.)

---