Учебная литература по юридической психологии

Приложение 2.

Использование результатов тестирования на полиграфе в американских судах сопряжено с особой процедурой. Как известно, длительное время в большинстве штатов действовал запрет на их использование в суде. В настоящее время этот запрет преодолен и по решению верховного суда США действует так называемый прецедент Дауберта (Daubert). В соответствии с этим прецедентом устанавливается порядок, по которому решение о допустимости использования результатов тестирования на полиграфе в качестве доказательств принимает лично судья, ведущий дело. Однако прежде чем принять такое решение, он обязан в ходе судебного разбирательства сначала убедиться в научной обоснованности метода тестирования (мы говорим — «методики»), использованного в данном конкретном случае, а затем в том, что этот метод был применен правильно. Иными словами судья должен в суде установить теоретическую и практическую валидность (научную обоснованность) примененного специалистом метода. Обычно для прений в зал суда приглашаются, помимо полиграфолога, эксперты, выступающие с позиций «за» и «против» использования полиграфа.

Чтобы получить представление о том, как американское правосудие рассматривает результаты тестирования на полиграфе, полезно ознакомиться с выступлением в суде одного из выдающихся полиграфологов США Дэвида Раскина в ходе слушаний по уголовному делу Woodworth. Далее приводится фрагмент стенограммы его допроса (чтобы с максимальной точностью передать атмосферу событий в зале суда, фрагмент приводится без купюр). Из вопросов, которые выносил на обсуждение судья, видно, насколько глубоко и серьезно подходит американское правосудие к принятию решения о возможности использования заключения полиграфолога в качестве доказательства.

Стенограмма

Свидетельские показания д-ра Д. Раскина

(14 июля 1997 г.)

Сокращения:

Свид. — свидетель

М.Д. — мистер Джэлелиан, представитель стороны обвинения

В. — вопрос

О. — ответ

М.Гуд— миссте Гуд., представитель стороны защиты

Заседание суда до обеда

Судья: Свидетельские показания доктора Раскина будут вещественным доказательством № 6 (названный документ получен и помечен как вещественное доказательство № 6).

Судья: У меня есть письменное свидетельство доктора Раскина, но это не оригинал. Однако нас это не остановит. Оно будет вещественным доказательством № 6.

(Дэвид Раскин дает клятву)

Судья: Назовите нам Ваше полное имя.

Свид.: Дэвид С. Раскин: Р-А-С-К-И-Н.

Судья: Ваша дата рождения, пожалуйста.

Свид.: 28 июля 1935 года.

Судья: Тридцать пятого?

Свид.: Да.

Судья: Хорошо. Итак, письменное свидетельство доктора Раскина является вещественным доказательством №6. и Вы можете подвергнуть его перекрестному допросу.

М.Д.: Благодарю Вас, Ваша честь.

Перекрестный допрос мистера Днэлелиана

В.: Доктор. Вы имеете докторскую степень в области психологии от Калифорнийского Университета в Лос-Анджелесе, которую Вы получили в 1963 году.правильно?

О.: Да.

В.: Она относится к какому-то конкретному разделу психологии?

О.: Ну, в целом это экспериментальная психология. Моя специализация была в области исследования памяти и психофизиологии человека.

В.: И в то время это являлось признанным разделом психологии?

О.: Да.

В.: Вы упустили указать это в Вашем письменном показании, это правильно?

О.: Если этого нет в моих письменных показаниях, значит, этого нет.

В.: Итак, ответом на мои вопрос является: да, я упустил...

О.: Я бы не стал рассматривать это как «упущение», просто этого там нет.

В.: Вы указали, что являетесь лицензированным полиграфологом в штатах Юта и Нью-Мексико, так ли это?

О.: Да.

В.: Есть ли у Вас лицензия на использование полиграфа в Массачусетсе?

О.: Насколько я знаю, лицензирование там не требуется.

В.: Если бы я сказал Вам, что лицензионное законодательство штата Массачусетс требует лицензирования частной исследовательской деятельности, это повлияло бы на Ваше решение получить лицензию для осуществления проверок на полиграфе в Массачусетсе?

О.: Простите?

В.: Имеете ли Вы лицензию на проведение частных расследований в штате Массачусетс?

О.: Нет.

В.: Известно ли Вам, что для того, чтобы быть лицензированным полиграфологом, Вам необходимо иметь лицензию частного детектива в штате Массачусетс?

О.: Простите, я не понял.

Судья: Извините меня. Доктор говорит, что он понимает, что не требуется лицензия, чтобы быть полиграфологом в Массачусетсе. Если Вы хотите обратить его внимание на то, что он ошибается, пожалуйста, Вы можете сделать это.

В.: Известно ли Вам, что для того, чтобы быть практикующим полиграфологом в Массачусетсе, Вы должны быть лицензированы как частный детектив?

О.: В Массачусетсе?

М. Д.: Да.

О.: Мне это не известно.

В.: У Вас нет медицинского образования, не так ли?

О.: Нет.

В.: А есть ли у Вас какая-либо университетская степень в области статистики?

О.: Моя докторская степень относится к области психологии; одна из моих специализаций в рамках докторской степени включала раздел статистики и измерений.

В.: Есть ли у Вас ученая степень в области статистики?

О.: Самостоятельно — нет.

В.: Теперь скажите, правда это или нет, что Вы всегда свидетельствовали в пользу полной научной обоснованности использования полиграфа?

О.: Нет, это не так.

В.: Когда Вы свидетельствовали против полной научной обоснованности применения полиграфа?

О.: В самый первый раз, когда я выступал поэтому вопросу.

В.: Когда это было?

О.: В 1970 году.

В.: Где это было?

О: В Солт-Лейк Сити, штат Юта.

В.: И Вы свидетельствовали только один раз против полной научной обоснованности использования полиграфа?

О.: Знаете, я должен прояснить свой ответ, я не могу ответить просто «да» или «нет».

В.: Свидетельствовали ли Вы больше, чем один раз, против полной научной обоснованности использования полиграфа?

О.: Я могу разъяснить свой ответ?

М.Д.: Сэр...

Судья: Извините, в 1970 году свидетельствовали ли Вы «за» или «против» полной научной обоснованности использования полиграфа?

Свид.: Против.

Судья: И Вы утверждаете, что это был единственный раз, когда Вы делали это?

Свид.: Единственный раз я сделал это в отношении вполне определенного метода тестирования на полиграфе, примененного в уголовном расследовании. Кроме того, я свидетельствовал против универсальной научной обоснованности использования полиграфа, включающего много разных методов тестирования на полиграфе.

В.: Свидетельствовали ли Вы против универсальной научной обоснованности использования полиграфа в рамках обшей концепции психофизиологии?

О.: Частично. Проблема заключается в том, что, отвечая на Ваш вопрос, я...

В.: Хорошо, позвольте мне спросить у Вас следующее...

О.: ...хотел сказать, что имеются различные типы тестов на полиграфе, которые, так или иначе, укладываются в общую концепцию психофизиологии.

Судья: Свидетельствовали ли Вы когда-либо против обоснованности научных принципов, лежащей в основе психофизиологических методов детекции лжи?

Свид.: Нет, этого я не делал.

В.: Никогда?

О.: Ну, да, только в тот первый раз.

В.: Не считая того первого раза, в последующем Вы всегда свидетельствовали в пользу научной обоснованности принципов, лежащих в основе использования полиграфа?

О.: Да. за исключением их применения к отдельным типам тестов обследования на полиграфе...

В.: Узко специализированных тестов??

М.Гуд: Ваша честь, свидетель пытается дать ответ.

Судья: Да, но свидетель... Я сожалею, но вопрос является специфическим, а свидетель дает общий ответ.

Свид.: Извините, Ваша честь, я не расслышал Вас.

Судья: Я отклонил возражение.

В.: В параграфе 2 Ваших письменных показаний... перед Вами есть показания?

О.: Нет, но я достану их, если Вам угодно.

В.: В параграфе 2 вы свидетельствуете: «Методы использования полиграфа для оценки достоверности высказываний людей...»

Судья: Помедленнее.

В.: «Методы использования полиграфа для оценки достоверности высказываний людей построены на основе базовых научных принципов и исследований в области психологии и психофизиологии человека». Это правильно?

О.: Да.

В.: Для начала, что это за «базовые научные принципы»?

О.: Базовые научные принципы имеют отношение к психофизиологии человека и касаются того, почему и как в теле человека возникают физиологические реакции.

Судья: Нет, нет. Я думаю, что понятие «базовые принципы» подразумевает перечисление этих принципов, их четкое определение.

Свид.: Извините меня. Ваша честь. Вы говорите о еще более общих вопросах?

В.: Какие базовые научные... это написано в Ваших показаниях, мистер Раскин. — «базовые научные принципы» Вы имеете ввиду.

О.: Очень хорошо, если Вы хотите, чтобы я сейчас перешел к этому, пожалуйста. «Базовые научные принципы» используются для разработки эмпирически проверяемых гипотез, формулируемых на основе теорий и концепций науки...

Судья: «Базовые научные принципы» означает следующее. Если я беру два пушечных ядра, одно большое и одно маленькое, поднимаю их наверх Пизанской башни и бросаю вниз, то они оба приземляться в одно и то же время. Вот это является «принципом». А говорить: «Если я поднимусь на вершину Пизанской башни, я буду исследовать общие идеи в отношении законов притяжении» — нет, это не базовый принцип. Мне больше нравится первое, а не последнее.

Свид.: Да, Ваша честь, именно поэтому я отвечал в терминах принципов психофизиологии.

Судья: Было бы понятней, если бы Вы сделали таким образом: «Принцип номер один такой-то, принцип номер два такой-то, принцип номер три такой-то».

Свид.: Да, я как раз...

Судья: Хорошо. Какой принцип номер один?

Свид.: Принципом номер один является то. что наше тело функционирует таким образом, что когда мы его стимулируем, то появляются определенные реакции. При этом необходимо учитывать условия, в которых предъявляются стимулы. Второе, физиологические реакции могут быть зарегистрированы с помощью прибора, такого как полиграф. Третье, когда все это делается в специально структурированных условиях, то можно производить измерения и интерпретацию этих реакций на основе уже известных критериев, которые позволяет нам различить лиц, говорящих правду, и тех. кто стремиться ввести нас в заблуждение.

В.: Это и есть те базовые научные принципы, которые позволяют делать выводы о правдивости высказывания, это Вы утверждаете?

О.: В том смысле, как это обозначил Его честь, да. Потому что на практике это превращается, в конечном счете, в эмпирическую проблему, а именно, можно или нет применить эти принципы на практике для подтверждения получаемых результатов.

В.: Где этот базовый научный принцип описан?

О.: Имеется целый массив исследований в области психофизиологии человека, описанный в базовых учебниках.

В.: Каких у чебниках? Назовите один из них.

О.: Ну, любой из учебников, рассматривающих законы психофизиологии, который начинается...

В.: У Вас есть название?

О.: Гринфилд, например, учебник Гринфилда...

В.: Этот учебник говорит о том, что существует базовый научный принцип, который позволяет использовать полиграф для определения лжи?

О.: Нет, Вы не дали мне закончить мой ответ.

Судья: Простите меня, но я думаю, профессор Раскин, что Вы, возможно неумышленно, все время сползаете от специфики к общему. Примером того, как я понимаю, что такое базовый принцип, является то, что давление крови изменяется в ответ на воздействие стимула. «Базовым принципом» не является то, что на этой основе опытный исследователь может сказать, что кто-то говорит ложь. Это скорее результат применения базовых принципов. Но когда Вы в Ваших показаниях говорите, что «методы использования полиграфа для оценки достоверности высказываний людей построены на основе базовых научных принципов», это предполагает, что в ответ на вопрос о том, «что Вы подразумеваете под базовыми научными принципами», Вы назовете принципы, а не будете говорить об использовании принципов. Я думаю, нам бы помогло, по крайней мере, помогло бы мне, если бы Вы могли, если я сформулирую это таким образом, каталогизировать то, что Вы имеете в виду, когда говорите о «базовых научных принципах».

Свид.: Я понимаю, Ваша честь. Думаю, мне надо пояснить. Использованный мной термин «построены на основе...» означает целый процесс. И потом, когда Вы сказали, что можете бросить ядра и видеть, как они приземлятся в одно то же время, это тоже относится к конечному результату. Гак что, если Вы предпочитаете, чтобы я не заострял внимания на финальной стадии, то я согласен. Я просто не совсем понимаю, в чем собственно заключается вопрос, но базовые...

Судья: Хорошо, «строить на основе» означает, что если Вы применяете принципы, то Вы приходите к результату, к теории или к методе. И мы просим Вас сообщить нам, что собой представляют те блоки, на основе которых Вы строите свой метод, и вообще, что Вы строите.

Свид.: Да, я понимаю. Ваша честь. На базовых принципах строятся методы, а не результаты. Методические приемы остаются методическими приемами, до того момента, когда можно сделать выводы. Таким образом, описанный метод включает автономное...

Судья: Простите меня, я не хотел прерывать Вас, но надо, чтобы Вы придерживались сути.

Свид.: Да.

Судья: Итак, вопрос в том, что представляют собой принципы.

Свид.: Да. Принципы заключаются в том, как я сказал перед этим, что тело человека определенным образом реагирует на определенные стимулы. Если Вы предъявляете различные типы раздражителей, то автоматически возникают определенные виды реакций, которые контролируются автономной нервной системой. Они включают ряд изменений, которые регистрируются с помощью полиграфа, изменения в электрокожной активности, или активности потовых желез на ладонях рук, изменения в давлении крови, изменения в дыхании. Это все может быть измерено с помощью приборов. Это стандартные процедуры в психофизиологии.

Судья: Вы, кажется, прошли мимо одного главного принципа, являющегося, как я понимаю, базовым. Он состоит в том, что — и я хотел бы, чтобы Вы поправили меня, если я неправ, но мне он кажется принципом, по крайней мере, на основании материалов, которые я читал, — что, если кто-то преднамеренно лжет, то обязательно наблюдаются физиологические реакции. Это является базовым принципом...

Свид.: Нет, это относится к эмпирическим наблюдениям. Это то, что может быть зарегистрировано и измерено. Это применение тех принципов, о которых я сказал. Таким образом, метод подразумеваем измерения, а происходит или не происходит фактическое изменение, является эмпирическим вопросом, который должен быть решен с помощью научных исследований.

Судья: Вы утверждаете, что это не является базовым принципом, лежащим в основе использования полиграфа, если человек лжет, то у него появляются реакции в вегетативной нервной системе, которые не наблюдаются, если он говорит правду? Вы хотите сказать именно это?

Свид.: Нет, я говорю не это, Ваша честь. Я говорю, что это является частью теории применения полиграфа, это не является частью базовых принципов психофизиологии, это применение. Это выведено из... это специальное применение.

Судья: Таким образом, это не является научным принципом, не так ли? Я сформулировал это правильно? Итак, научным принципом не является то, что, если кто-либо говорит неправду, то давление крови поднимается, например?

Свид.: Это научный факт.

Судья: Это не принцип? По меньшей мере, это не является одним из принципов, о которых Вы говорили в параграфе 2 Ваших показаний. Я только хочу быть уверенным, что я точно понимаю то, о чем Вы говорите.

Свид.: Да, Ваша честь. А я хочу быть уверенным, что мои высказывания здесь являются понятными. Имеются две проблемы, которые заключены в этих вопросах: одна имеет отношение к науке, лежащей в основе метода, а другая имеет отношение к применению этой науки и этого метода для решения конкретной практической задачи, а именно, оценки достоверности, правды или лжи.

Судья: Нет, я не говорю о... Меня интересуют основы. Так, как я их понимаю, и я хочу, чтобы меня поправили, является ли это основой общей идеи обоснованности использования полиграфа...

Свид.: Да.

Судья: ...что физиологические изменения происходят в ответ на умственную активность. Или по-другому. Если Вы лжете, Ваше кровяное давление поднимается.

Свид.: Это один из примеров так называемых непроизвольных реакций, да.

Судья: Продолжайте.

М.Д.: Спасибо, Ваша честь.

В.: Вы знакомы с рентгеновскими лучами, это так?

О.: Простите?

В.: Рентгеновские лучи. Вы знаете о них?

О.: Да. '

В.: Врачи обычно сравнивают один снимок кости с другим снимком кости?

О.: Да.

В.: А Вы знакомы с понятием «достоверная истина» (Ground Truth), это так?

О.: Да.

В.: Теперь, реакции, которые Вы регистрируете с помощью полиграфа и на основании которых Вы приходите к заключению о том, что человек лжет, конечно, не похожи на рентгеновские снимки, которые Вы можете количественно измерять и сравнить, не так ли?

О.: Процессы различные, но глубинные принципы те же самые.

В.: Глубинными принципами является то, что Вы можете перепроверить результат рентгена, не правда ли, Вы можете сравнить рентгеновский снимок одной и той же кости, полученный сегодня, со снимком, сделанным месяц тому назад, или десять лет тому назад. И сравнить их путем привлечения независимых экспертов и с использованием ясных количественных характеристик, не так ли?

О.: Да, хотя Вы...

В.: Но Вы не можете сделать то же самое с тем, что регистрирует полиграф?

О.: Извините меня. Вы всегда должны делать какие-то заключения в отношении того, на что указывают полученные данные.

В.: И эти заключения в случае рентгеновских снимков основаны на структуре кости, отложениях кальция и анатомии человека?

О.: Заключения, конечно, основываются на этом, но также на сделанных измерениях, которые также необходимы в качестве основы для заключения. Все это верно и для исследований с помощью полиграфа.

В.: Все это верно для исследований с помощью полиграфа? Вы свидетельствуете, что Вы можете сравнить количественный результат оценки реакции, полученной на контрольный вопрос, с количественным результатом оценки реакции, полученной на проверочный вопрос и прийти к такому же точному заключению, как и при сравнении рентгеновских снимков?

О.: Это другой вопрос. Проблема точности является эмпирической. На самом деле вопрос заключается в том...

В.: Вы говорите, что заключения...

Судья: Нет, дайте ему закончить.

О.: Один вопрос относится к процессу и показывает, как Вы приходите к заключению, и это фундаментально является одним и тем же типом процесса, применяемого к различным проблемам. Вопрос о том насколько точна интерпретация рентгеновского снимка и насколько точен полиграф — эго эмпирический вопрос, вопрос опыта.

В.: И опытным путем на основе количественных данных Вы можете сравнить первый и второй рентгеновские снимки, не правда ли?

О.: Да, это можно сделать.

В.: А Вы можете сделать то же в случае с полиграфом?

О.: Да, могу.

В.: Исходя из убеждения, что контрольный вопрос создает основу для сравнения?

О.: Ну, мое убеждение состоит в том, что наблюдаемые различия в паттернах реакций, допускающие количественное измерение, предоставляют необходимую информацию для вывода.

В.: И что является основой, относительно которой измеряются реакции?

О.: Я не уверен, что понимаю Ваш вопрос.

В.: Не правда ли, что основа, относительно которой Вы измеряете реакции, находится в пределах того же теста, т.е. реакции на контрольный вопрос сравниваются с реакциями на проверочный вопрос, так ли это?

О.: Это зависит от того, как Вы количественно обрабатываете результаты конкретного теста, точно так же, как и в случае анализа рентгеновских снимков. Это совершенно другой набор данных, другая природа данных, но там и там это процесс измерения и количественной оценки.

В.: Но данные, полученные рентгеноскопией, являются подтверждаемыми, количественно определяемыми и проверяемыми при осмотре пациента и ощупывании его руки, не так ли?

О.: Не обязательно.

В.: Однако, они поддаются проверке, не так ли, физической проверке?

О.: Имеются различные показатели, которые могут быть использованы для подтверждения вывода рентгеновского исследования.

В.: Одним из которых является реальное, непосредственное подтверждение. не так ли?

О.: Я не понимаю, что Вы имеете в виду под «реальным и непосредственным подтверждением».

В.: Осмотр пациента.

О.: Да, но тогда по результатам осмотра Вы опять же делаете вывод, который также должен на чем-то основываться.

В.: Ну, если у пациента торчит кость из руки, то не надо долго приходить к выводу, не так ли?

О.: Нет, но тогда Вам не нужно делать рентгеновский снимок, чтобы узнать, что рука сломана.

В.: Но это определенно помогло бы Вам подтвердить вывод по рентгенограмме?

О.: Я не думаю, что помогло бы подтвердить заключение о состоянии, но помогло бы понять, как лучше лечить.

Судья: Хорошо, пусть будет так. Человек жалуется на боль в руке, возникшую после падения. Ничего не видно, нет никаких внешних признаков. Только рентгеновский снимок показывает перелом.

Свид.: Да. Сэр.

Судья: Это можно проверить. Я думаю, что Мистер...

Свид.: Рентгеноскопия дает Вам убедительные сведения в отношении причины боли.

Судья: И если у Вас есть рентгеновский снимок, сделанный у того же пациента и на той же руке шесть месяцев тому назад, и он не показывает перелома...

Свид.: Да.

Судья: ...это укрепляет Ваши...

Свид.: Тогда Вы предположите, что у пациента в то время рука не была сломана.

В.: Могли бы Вы дать определение «контрольной группе» в научном смысле?

О.: Контрольной группой в научной исследовании является группа, которая обеспечивает определенную основу для сравнения с экспериментальной группой, на которую производятся исследуемые воздействия.

В.: И контрольная группа в этом смысле контролируема, не так ли? Вам известно, каковы характеристики контрольной группы, так?

О.: До определенной степени.

В.: Например, можно рассматривать плацебо как контрольную группу для группы, которая получила определенное лекарство?

О.: Содержания воздействия на эту группу известно. Другие ее характеристики могут быть, а могут и не быть известными.

В.: Но Вы знаете, какое воздействие оказывается на контрольную группу. Это контрольная группа именно потому, что Вы знаете, как Вы на нее воздействуете, это правильно?

О.: Да, это верно, это основа для сравнения.

В.: Это основа. А в случае полиграфа так называемой «контрольной группой» является контрольный вопрос, это правильно?

О.: Нет, это полнейшее искажение смысла понятия контрольной группы.

В.: Это полнейшее искажение смысла контрольной группы?

О.: Это совершенно разные вещи. Это не группа, это не экспериментальное условие. Тестирование на полиграфе не является научным экспериментом. Это совершенно неправильно.

В.: Итак, Вы утверждаете, что это не научный эксперимент?

О.: Тестирование на полиграфе не является научным экспериментом, точно так же, как если бы Вы пошли к доктору и сделали ЭКГ, то это тоже не научный эксперимент. Это диагностическая процедура, базирующаяся на результатах научного эксперимента.

В.: Когда Вы проводите тестирование на полиграфе, что является основой, по которой Вы определяете истину? Являются ли основой ответы на проверочные вопросы и контрольные вопросы?

О.: Так, имеются две вещи, содержащиеся в вопросе, который Вы задали.

В.: Сэр, это не... Я задаю вопросы, требующие ответа «да» или «нет». Если Вы не можете понять их или Вы не можете ответить на них, пожалуйста, скажите об этом, и я перефразирую вопрос. Но если Вы хотите дать Ваш собственный ответ...

Судья: Нет. Послушайте, это очень просто, доктор. Вопрос заключается в том, как Вы узнаете, что является истиной для данного обследуемого, то есть для индивида, как образом Вы устанавливаете, что человек говорит правду, для того, чтобы потом установить, что он лжет?

Свид.: Проблема, которая поднимает этот вопрос, Ваша честь, заключается не в том, как устроен полиграф, и не в том, как делается вывод, и именно в этом-то и состоит проблема. Основа, о которой мы пытаемся говорить, кроется в данных, на основании которых мы делаем выводы. А также в том, какие измерения мы делаем для того, чтобы приходить к выводам, которые делаются на основе научных данных. Во время теста на полиграфе мы регистрируем определенные типы реакций, и именно различия в реакциях на контрольные и проверочные вопросы, как по величине, так и по паттерну, составляют базу для последующих выводов. Затем полученные результаты соотносятся с имеющимися научными данными, на основании которых, в случае наличия устойчивых реакций определенного типа, делается вероятностный вывод, о том, что они, возможно, связаны с ложью. Если же мы имеем устойчивые реакции другого типа, то это, скорее всего, может указывать на искренность. То же самое справедливо и для электрокардиографии. Когда Вы оцениваете функцию сердца, Вы не измеряете непосредственно состояние миокарда на предмет наличия в нем болезни. Вы измеряете электрические характеристики среды. Вы находите в них определенные признаки и затем Вы сопоставляете их с совокупностью данных, полученных на больших группах обследованных людей, у которых была или отсутствовала эта болезнь. И если обнаруженные Вами на ЭКГ признаки ассоциируются с этой болезнью, то тогда Вы можете сделать научно обоснованный вывод о том, что Вы, вероятно, имеете дело с конкретной болезнью сердца. Вот так же работает полиграф.

Судья: Да. Но при обследовании на полиграфе Вы не оцениваете одного человека, сравнивая его с рядом других людей, имеющих такие же характеристики. То, что Вы делаете, по меньшей мере, как мне стало ясно из прочтенных мною различных материалов, Вы оцениваете, что происходит с физиологией человека, когда он говорит правду. И Вы также оцениваете, что происходит с физиологией человека, когда он обманывает. И затем Вы берете проверочные вопросы, то есть вопросы, которые имеют отношения к расследуемому событию, и сравниваете реакции человека на эти вопросы со своим представлениями о том, как должны выглядеть эти реакции, когда человек говорит правду или когда он, наоборот, обманывает. Именно в этом состоит суть процесса? Если это не так, скажите мне.

Свид.: Да. отчасти это соответствует процессу. Но к этому же процессу относятся и результаты предшествующего изучения на большой группе испытуемых характера реакций, сопутствующих правде и лжи, на основании которого появляется возможность делать корректные выводы о правдивости или лжи конкретного человека в условиях конкретного тестирования. Смысл здесь в различиях, и когда различия постоянно проявляются в больших исследованных группах, то это позволяет утверждать: «Когда я осуществляю такие-то действия с человеком, и картина развивается таким-то образом, и это соответствует изменениям, наблюдавшихся на большой группе людей, которые в действительности говорили правду, то делается вывод о том, что и данный конкретный испытуемый говорит правду. Или если наблюдаемая картина имеет характерные отличия и соответствует тому, что наблюдается в большой группе людей, говорящих ложь, то, соответственно, делается вывод о лжи».

Судья: Не нужно ли Вам сначала накопить такие данные, характерные для конкретного человека, прежде чем Вы начнете сравнивать его с другими?

Свид.: Нет, мы должны собирать эти данные в ходе научных исследований на большом объеме людей, а потом на их основе делать вывод в отношении информации полученной от конкретного человека. Точно так же как в рентгеноскопии: умение читать рентгеновские снимки базируется на обширном опыте, свидетельствующем о том, что появление определенных линий и теней на рентгенограмме соответствует определенным патологическим состояниям.

Судья: Послушайте, если Вы... Предположим, кардиолог сделал ЭКГ в тот момент, когда не было никаких проблем с сердцем. Он будет использовать эту кардиограмму как основу для последующего сравнения. Затем при прохождении ежегодного врачебного обследования, кардиолог снова сделает ЭКГ и будет сравнивать последнюю запись с той предыдущей. Теперь скажите, что является аналогом кардиограммы, которая используется для сравнения с последующими записями ЭКГ, в случае исследования человека на полиграфе?

Свид.: Ну. Ваша честь, здесь нельзя проводить прямые аналогии с ЭКГ. Прежде всего, у нас нет материала, аналогичного предварительной ЭКГ, мы только имеем человека, который показывает определенные симптомы. И наша задача заключается в том, чтобы диагностировать, что именно эти симптомы означают. Вы берете человека и проводите с ним тест со стрессовым воздействием. Вы измеряете его электрокардиограмму до того, как он поднимется и спустится по лестнице сто раз, а затем Вы измеряете ЭКГ после этого. Затем Вы сравниваете запись, сделанную перед нагрузкой, и запись, сделанную после нагрузки. Вы видите, что появились определенные изменения, которые позволяют Вам сделать вывод о состоянии человека именно в данный момент после нагрузки. Потому что мы знаем на основе большого объема научных данных, что если люди находятся в определенном состоянии, то в условиях воздействия нагрузки у них появляются вполне определенные’ признаки. Аналогией с полиграфом является то, что Вы предъявляете испытуемому контрольные вопросы, или, точнее, вопросы для сравнения, и Вы наблюдаете возникающие реакции. Затем Вы предъявляете проверочные вопросы и наблюдаете соответствующие им реакции. Затем Вы сравниваете эти реакции и устанавливаете величину и направленность различий между ними. Затем Вы сравниваете обнаруженные Вами различия с аналогичными различиями, обнаруженными ранее в результате исследований на больших группах людей, в отношении которых было точно известно, что они говорили ложь или правду, и Вы смотрите, что чему соответствует.

Судья: Хорошо, что является аналогией с... и что... Извините меня, дайте мне начать заново. Что в контексте использования полиграфа является аналогией с ЭКГ, сделанной перед началом теста с лестницей?

Свид.: Это могут быть контрольные вопросы или, иначе, вопросы для сравнения. Они обеспечивают уровень отсчета для конкретного человека. Но реакции на них не могут быть истолкованы изолированно сами по себе, потому что они используются только в сравнении с реакциями на проверочные вопросы, только различие в реакциях указывает на состояние испытуемого, на обман или правдивость.

Судья: Да, но то, что вызывает эту дискуссию и что смущает меня, так это то, как Вы подбираете контрольные вопросы, в отношении которых Вы можете быть уверены, что ответы на них являются правдой.

Свид.: Нет, Ваша честь, наоборот. Контрольные вопросы, или, точнее, вопросы для сравнения, в методе контрольных вопросов, подготавливаются таким образом, чтобы побудить испытуемого к ложным ответам на них или вызвать у него сомнения относительно правдивости этих ответов, в частности, если Вы используете в качестве контрольных вопросы «вероятной лжи» (probable lie questions), или Вы инструктируете испытуемого специально лгать на определенные вопросы при использовании в качестве контрольных так называемые вопросы «управляемой лжи» (directed lie questions).

Судья: Хорошо, все равно это вопросы, так или иначе базирующиеся на правде. Или они базируются на правде, поскольку ответы на них действительно правдивы, или же они базируются на правде, потому что достоверно известно, что ответы на них ложные.

Свид.: В принципе всегда известно, что они ложны, особенно в случае методики «управляемой лжи», когда они изначально создаются как предполагающие ложные ответы.

Судья: Ладно, жаль, конечно, что Вы так и не прояснили полностью эту проблему для меня, но я позволю адвокату продолжать.

Свид.: Я с удовольствием попытался бы сделать это еще раз.

В.: Вы сказали, что базисом для сравнения является контрольный вопрос, это правильно?

О.: Вопрос, используемый для сравнения, часто называют «контрольным вопросом», но правильнее его так и назвать — «вопрос для сравнения».

В.: «Вопрос для сравнения» был бы лучшим названием?

О.: Да.

В.: То есть он не является контролем, в смысле не является контролем в научном понимании этого термина?

О.: Нет, мы имеем дело не с научным экспериментом.

В.: Итак, термин «контрольный вопрос» на протяжении многих лет являлся искажением его сущности, это правильно?

О.: В действительности изначально его не называли «контрольным вопросом», этот термин как-то вполз в литературу, и его следует признать литературной ошибкой.

В.: Но он продолжает использоваться, термин «контрольный вопрос»?

О.: Да.

В.: Хорошо, в ходе перекрестного допроса примерно пять минут назад, отвечая на вопрос Суда, Вы указали, что научным фактом является наблюдение, что кровяное давление человека увеличивается, когда он говорит неправду ?

О.: Это феномен, который можно продемонстрировать.

В.: Это является научным фактом?

О.: Да.

В.: Подъем кровяного давления является физиологической реакцией, правильно?

О.: Правильно.

В.: В 1986 году Вы написали статью для журнала «Обзор законов штата Юты»?

О.: Да, написал.

В.: Это точно? И в ней Вы описали свое свидетельство в суде в феврале того же года по делу «Государство против Грэхема».

О.: Да.

В.: И в ней Вы написали, что «не существует специфических признаков физиологической реакции, которые были бы характерны только для состояния, когда человек говорит ложь».

О.: Это так.

В.: Но тогда, каким же образом может быть научным фактом увеличение давления крови в тот момент, когда человек лжет, если не существуют специфические признаки физиологической реакции, характерные для лжи?

О.: Нет, Вы опустили в Вашей формулировке вопроса одну важную вещь, а именно слова «характерны только для...». Явление повышения кровяного давления в гот момент, когда человек лжет, действительно имеет место, но оно наблюдается и в других ситуациях. Оно не является уникальным только для лжи.

В.: Итак, по Вашему свидетельству, абсолютным научным фактом является то, что кровяное давление человека повышается, когда он говорит неправду?

О.: В целом. Не у каждого, но у многих...

В.: То есть это не является научным фактом?

О.: Простите?

В.: Тогда это не научный факт, не так ли?

О.: О, да, это научный факт, но это вопрос вероятности, а не отсутствия закономерности.

В.: Сэр, если это не происходит в определенных условиях, то это не научный факт.

О.: Фактом в науке является то, что это происходит в большинстве условий, это является научным фактом.

В.: Фактом является то, что происходит в большинстве условий? Нет, значит, это не является научным фактом, что у человека повышается кровяное давление, когда он лжет. Фактом является то, что это явление происходит чаще всего.

О.: У каждого человека можно наблюдать это явление, но не абсолютно во всех ситуациях. Именно поэтому нужно регистрировать и измерять больше, чем один физиологический показатель.

В.: Так, в процессе... другие раздражители тоже могут вызвать сходные физиологические изменения, не правда ли?

О.: Да, как раз это я и хотел только что сказать.

В.. К этим раздражителям может относиться боль в желудке?

О.: Может.

В.: Или сердце, перебои в работе сердца, или что-либо подобное?

О.: Возможно.

В.: Болезни сердца, высокое или низкое давление крови?

О.: Ну, не столь общие состояния, подобные названным, нет.

В.: Но боли в желудке могли бы?

О.: Если у человека постоянно высокое давление крови, тогда...

В.: Но время от времени меняющееся кровяное давление могло бы?

О.: Простите?

В.: Если у человека давление крови все время колеблется, то причины ведущие к колебаниям кровяного давления...

О.: Другими словами, нестабильное кровяное давление. Да, при неустойчивом кровяном давлении. Да. Тогда это могло бы произойти случайно как раз во время предъявления вопроса и ответа на него. Да.

В.: А если у человека в это время появится боль в желудке, это могло бы повлиять?

О.: Вполне возможно. Боль или что-нибудь подобное могут приводить к появлению физиологических реакций.

В.: Если человек испытывают состояние, которое могло бы повлиять на активность потовых желез, это тоже могло бы отразиться на реакциях?

О.: Могло бы.

В.: И информация, которую Вы получаете в ходе тестирования на полиграфе, исходит в основном от тестируемого лица, не правда ли?

О.: Не обязательно, нет.

В.: В таком случае, откуда Вы получили информацию, относящуюся к делу Луизы Вудворд?

М.Гуд: Какую информацию Вы имеете в виду?

М.Д.: Любую информацию, которую он использовал при проведении теста.

Судья: Достаточно справедливо.

О.: Я использовал очень обширный набор документов.

В.: Что содержалось в этих документах?

О.: Медицинские отчеты, полицейские отчеты, отчеты об опросах различных свидетелей, включая Миссис Вудворд, все основные факты дела, полученные в процессе расследования.

В.: Далее, Вы заявляете, что, в параграфе три на странице два, «техника физиологических измерений в целях детекции лжи развивалась и подвергалась научной оценке на протяжении почти ста лет, так что наиболее широко используемые методы тестирования на полиграфе базируются на общепринятых научных принципах».

О.: Да.

В.: «Почти сто лет». Другими словами, научные исследования связанные с полиграфом начались где-то в 1897 году?

О.: Я думаю, что самое первое исследование было опубликовано Чезаре Ломброзо в Италии в 1895 году и Бенусси в Италии в конце девяностых годов 19-го века.

В.: Далее. Вы заявляете, что «это базируется на общепринятых научных принципах». Каких же?

О.: Принципах психофизиологии, которые я сформулировал ранее.

В.: Несмотря на тот факт, что отсутствуют физиологические реакций, которые возникают в тот момент, когда человек говорит ложь?

О.: Правильно. В действительности, методология, применяемая при обследованиях на полиграфе, никогда не опиралась на эту концепцию специфических реакций, за исключением самых ранних методик, известных под общим названием «техника значимых/незначимых вопросов», которые ошибочно строились с учетом этой концепции. И это именно то, о чем я свидетельствовал в самый первый раз в 1970 году.

В.: Далее, на странице три Вы указываете: «Твердо установлено, что ложный ответ на такой вопрос, как «Вы намерено нанесли телесные повреждения, которые привели к смерти Мэтью?», с высокой степенью вероятности вызовет выраженную физиологическую реакцию во время проверки на полиграфе».

О.: Да.

В.: Для кого это является «твердо установленным»?

О.: Для всех, кто знаком с научной литературой.

В.: Эти «все», включая профессора Сакса, профессора Яконо, профессора Ликкена, будут согласны с этим, это так?

О.: Нет, это не совсем то, о чем я сказал. Я не думаю, что профессор Сакс согласится с этим, поскольку я не уверен, что профессор Сакс знаком с той литературой, которая позволила бы ему сделать это. Профессор Яконо своими собственными исследованиями подтверждает, что именно так и происходит.

В.: Таким образом, Ваша позиция состоит в том, что профессор Сакс просто не допонимает, а не то, чтобы он был не согласен?

О.: Ну, могут быть другие причины, почему он говорит это, однако очевидно...

В.: Но Вы сказали...

О.: Извините меня. Очевидно, что его позиция не соответствует научной литературе.

В.: Вы утверждаете, что профессор Сакс фундаментально неправильно понимает информацию, не так ли?

О.: Я думаю, он путает...

В.: Вы сказали это?

О.: Да, он принципиально ошибочно смешивает концепцию специфической реакции, сопровождающей ложь, с реально действующими принципами, положенными в основу проверки на полиграфе.

В.: И это Ваша позиция, что он не понимает указанных отличий, а не просто высказывает свое несогласие с Вами?

О.: Его статьи показывают...

В.: Ответьте, да или нет?

О.: ... что он не понимает этого.

В.: Это Ваше личное толкование, что он не понимает этого?

О.: Ну, я думаю...

В.: Это правильно?

О.: Я думаю, это очевидно.

В.: «Это очевидно»? Это также очевидно для «Журнала прикладной психологии», узко специализированного профессионального издания, который публикует его работу, то, что он не понимает этого?

О.: Я не думаю, что он когда-либо опубликовал статью о полиграфе в «Журнале прикладной психологии».

В.: Вы читали какие-либо его статьи?

О.: Я читал все его статьи, которые мне были известны.

В.: Вы читали все его статьи?

О.: Все, которые мне были известны, и их не очень много.

В.: «Он не написал очень много статей», это Ваше утверждение?

О.: Он написал, как я оцениваю, около...

В.: Я говорю о «статьях» вообще.

О.: Простите?

В.: Я говорю о «любых статьях». Вы сказали...

О.: Я говорю о статьях по полиграфу.

В.: Ну, в таком случае Вам необходимо заявлять об этом в Вашем ответе, Сэр.

О.: Я думал, что это именно то, о чем Вы меня спрашиваете.

В.: Далее, Вы указываете: «Поскольку проверочные вопросы являются очень важными и потенциально угрожающими для испытуемого, многие люди могут реагировать на эти вопросы, даже когда отвечают на них правдиво».

О.: Да.

В.: «Угрожающими» в каком смысле?

О.: В том, что эти вопросы касаются важных проблем, что последствия появления реакций в ответ на них могли бы быть серьезными для человека.

В.: В смысле заключения в тюрьму или смертной казни?

О.: Или даже в том смысле, что я или Вы будете считать, что он лжет, конечно, в зависимости от обстоятельств.

В.: Наверняка угроза будет больше, если в перспективе имеется заключение в тюрьму, чем в случае простого сомнения в искренности человека с улицы, не так ли?

О.: Я предполагаю, что в такой крайней ситуации, да. Но есть люди...

В.: Таким образом, эти тесты проводятся в ситуации, когда угрозой, в особенности это относится к рассматриваемому нами сегодня тесту, является возможность оказаться в тюрьме без права быть отпущенным под честнее слово?

О.: Да.

В.: Значит, угрозой являются быть признанным лгущим и, в результате такой оценки, быть обвиненным и заключенным в тюрьму?

О.: Да, в этой ситуации это было бы потенциально наибольшей угрозой.

В.: И так, это угроза или страх быть уличенным во лжи, это правильно?

О.: Да, если это ложь.

В.: Но основой для теста является то, что Вы внушаете испытуемым, что они должны говорить правду на определенные вопросы, для того чтобы Вы имели возможность сравнивать, когда они говорят правду или лгут, это так?

О.: Я внушаю им представление, что я нахожусь здесь для того, чтобы определить, говорят ли они правду по интересующему вопросу.

В.: И это фактически формирует угрозу или озабоченность в отношении ответов на проверочные вопросы, не правда ли?

О.: Это несомненно усиливает данные состояния. Однако, испытуемые, возможно, испытывали эту озабоченность уже до того, как я вошел в комнату, так как они знают о том, что мы намереваемся делать.

В.. Вы когда-нибудь применяли полиграф по поручению правоохранительных органов?

О.: Да.

В.: Скажите, отличаются ли условия использования полиграфа по поручению правоохранительных органов от его применения по поручению адвоката подозреваемого лица?

О.: В смысле методики проведения тестирования на полиграфе?

В.: В смысле Вашего подхода к делу.

О.: Нет, нет никакой разницы вообще.

В.: Я имею ввиду закономерности реагирования, которые Вам известны из литературы или собственных исследований.

О.: Нет, в используемой мною технологии проведения теста, нет.

В.: А если тест проводят другие специалисты?

О.: Ну, все будет зависеть от того, как они делают это. Если они склонны к предубеждению или злоупотреблению, тогда все может быть по— другому.

В.: Является ли фундаментальной целью, когда человек... нет, не записывайте это. На странице три Вашего письменного свидетельства Вы заявляете, что «независимо от типа используемого контрольного вопроса, ожидается, что лгущий или виновный испытуемый будет демонстрировать более сильные реакции на проверочные вопросы, из-за опасения быть уличенным во лжи при ответе на них».

О.: Да.

В.: «Опасение». Является ли это тем же страхом или угрозой, о которых мы только что говорили?

О.: Ну, это мог бы быть предельный страх. Однако «страх» является техническим понятием, которое мы используем для обозначения определенных состояний, которые не всегда присутствуют во время обследований на полиграфе. С одной стороны «страх» — это очень сильная эмоция. Но «страхом» в более общем смысле также называются состояние испуга, озабоченности, беспокойства, боязни. Все это называют «страхом».

В.: По существу, это то разнообразие, с которым Вы имеете дело во время испытаний на полиграфе, эго так?

О.: Ну. Вы должны иметь это ввиду и держать под соответствующим контролем.

В.: Я понимаю. Но это как раз то, что Вы стараетесь в определенной степени внушить испытуемому?

О.: Ну, обычно в этом нет необходимости; они уже приходят в «достаточном» состоянии страха. Напротив, самой большой проблемой является снижение этого состояния до управляемого уровня.

В.: Так чтобы реакции могли быть... Ну, какой должен быть уровень различий? Если контрольный и проверочный вопросы приводят к одинаковым ответам, какая разница, был ли у испытуемого высокий или низкий уровень страха?

О.: Если человек во время испытания на полиграфе является сильно встревоженным или напутанным, его внимание может быть настолько рассеянным, рассредоточенным, что Вы не сможете провести тест должным образом. Вы должны сконцентрировать их на исследуемом вопросе, а высокий уровень страха может сделать невозможным даже технически проведение теста надлежащим образом.

В.: Вы заявили, правда ли это или нет, что если у человека есть какие-то проблемы с сердцем, то эти проблемы будут проявляться на протяжении всего теста?

О.: Не обязательно.

В.: Но это может быть?

О.: Если говорить о высоком кровяном давлении, то, скорее всего, да. Но есть другие дисфункции сердца, такие как нарушение сердечного ритма, асистолы и экстрасистолы, которые имеют свойство спонтанно появляться и исчезать в ходе исследования на полиграфе.

В.: Высокое кровяное давление. Вы можете вызвать повышение давления крови у человека во время теста на полиграфе?

О.: О, да.

В.: И это не будет помехой?

О.: Нет.

В.: Но в то же время Вы говорите, что страх или озабоченность могли бы быть помехой.

О.: Ну, чрезмерный страх, то есть такое состояние, когда человек дезорганизован и рассеян, может стать препятствием для любого типа психологической диагностики, да, и медицинской диагностики...

В.: Но Вы указали...

О.: Человек в этом состоянии непригоден для обследования и оценки.

В.: Вы указали, что всезахватывающий страх является предельным и весьма редким состоянием?

О.: Это необычное состояние, да.

В.: Таким образом, Вы можете выделить фактор, связанный с высоким уровнем обеспокоенности или сильным страхом?

О.: Простите, «выделить фактор»...?

В.: Могли бы Вы выделить этот фактор в Вашем тесте как помеху, является это помехой для теста, если у человека имеется высокий уровень озабоченности или страха в связи с потенциальной угрозой, связанной с неудачным результатом теста'?

О.: Нет, до тех пор, пока это не мешает...

В.: А если говорить о запредельных уровнях?

О.: Нет, большинство людей испытывают это состояние, и. конечно, вся процедура проверки на полиграфе строится так, чтобы снизить эго состояние до управляемого уровня.

В.: Далее, Вы свидетельствовали в 1989 году в Массачусетсе, так ли это, в деле «Государство против Мендеса»?

О.: Мне кажется, это было в 1988 году.

В.: Вы свидетельствовали в деле «Государство против Мендеса»?

О.: Я свидетельствовал в этом деле, да.

В.: И Вы свидетельствовали на стороне защиты, не правда ли?

О.: Я был приглашен защитой.

В.: И Вы свидетельствовали со стороны защиты?

О.: Они пригласили меня как свидетеля.

В.: И как результат Вашего свидетельствования определенные, приведенные Вами статистические данные были приняты в качестве вещественного доказательства, не так ли?

О.: Да, в результате моего свидетельского показания.

В.: И затем, как результат всего этого, Массачусетс ввел полный запрет на применение полиграфа, не правда ли?

О.: Но не на основании выводов Судьи, который выслушивал мои показания.

В.: Я спрашиваю Вас не об этом, Сэр. Я спрашиваю Вас о том, в каком состоянии стала правоприменительная практика в штате Массачусетс в результате этого дела?

О.: О. по этому делу, но не по моим показаниям самим по себе, они приняли постановление, и это постановление запрещало использовать полиграф. А Высшая Судебная Палата ...

В.: При всех обстоятельствах.

О.: Но Судья, слушавший мои показания, принял противоположное решение.

В.: Сэр, мне не интересно, что сделал Судья.

Судья: Хорошо, хорошо, хорошо.

В.: Далее, в исследованиях Вы определяете многие закономерности на основе так называемой «достоверной истины» (ground truth), это так?

О.: Да.

В.: «Достоверная истина» является реальностью того, что фактически имело место?

О.: Ну, «достоверная истина» является лучшим подходом для описания реальности из того, что у нас есть. Никто никогда не знает реальность с абсолютной определенностью, в том смысле, думаю, как Вы говорите. Это философская проблема. Но никто не знает...

В.: Ну, а люди, являющиеся объектом Ваших тестов, знают, совершили они эти преступления или нет?

О.: Мы предполагаем, что они знают. И мы исходим из того, что они знают, и мы надеемся, что мы правы.

В.: То есть Вы говорите, что это самое лучшее, к чему Вы можете прийти в результате использования полиграфа?

О.: Нет, я не сказал этого. Я просто сказал, что когда Вы говорите о «реальности» в том смысле, какой Вы вложили в нее, то это слишком сильное утверждение. В лаборатории мы, конечно, можем создать условия, обеспечивающие практически полную определенность.

В.: Я говорю о сфере деятельности вообще, а не о конкретном тесте.

О.: В ходе реальных практических применений полиграфа мы получаем данные и информацию, которые используем в качестве оценки «достоверной истины» и которые, как мы надеемся, отражают действительность.

В.: Далее, Вы также написали критическую статью в 1986 году в «Обзоре законодательства Юты», где Вы высказывали определенные критические замечания по поводу лабораторных тестов, не так ли?

О.: Ну, я не очень понимаю, что Вы имеете в виду под «критическими замечаниями».

В.: Вы указывали, что небольшое количество испытуемых является проблематичным для убедительных выводов.

О.: Это возможно, но в зависимости от конкретных лабораторных исследований.

В.: А также то, что студенты, которых нанимают исследователи, такие же, как и Вы сами, для экспериментов с так называемыми «мнимыми преступлениями», не то, что не воспроизводят, но даже не отражают уровня стресса, характерного для реальной жизни.

О.: Я думаю. Вы перефразировали то, что я сказал и ...

В.: Подождите, я сейчас найду это. Вот: «Поскольку ситуации в лаборатории не являются реальными жизненными ситуациями, особенно в смысле отрицательных последствий неудачного прохождения теста и выгоды в случае удачного прохождении теста, требуются дополнительные исследования для оценки действительной точности проверок на полиграфе, осуществляемых в реальных уголовных расследованиях».

О.: Абсолютно верно.

В.: Хорошо. Но это было в 1986 году. И Вы все еще продолжаете исследования, подобные этим?

О.: Это была моя позиция в то время и это моя позиция сегодня.

В.: Значит, проведенных исследований точности пока еще не достаточно?

О.: С моей точки зрения, требуются более масштабные исследования в реальных условиях по этой теме.

В.: Значит, Вам необходимы исследования в реальных условиях, чтобы подтвердить научную обоснованность метода, не так ли?

О.: Да, чтобы подтвердить обоснованность его практического применения.

В.: Таким образом, Вы говорите, что Вы свидетельствуете сейчас, что практическое применение полиграфа научно не обосновано?

О.: Нет, я совсем этого не говорил.

В.: Тогда зачем нам необходимо больше исследований?

О.: Я говорил в то время, когда писал это, что были основания для того, чтобы провести дополнительные исследования или...

В.: И Вы продолжаете так думать сейчас?

О.: Простите, могу я закончить свой ответ? Дополнительные исследования всегда желательны, потому что они создают более прочную основу для всего, что создается в любой области науки. Но сегодняшний уровень исследований определенно адекватен для того, чтобы ответить на вопрос, являются или нет тесты на полиграфе в этой области научно обоснованными и эффективными.

В.: Значит, Вы хотели бы продолжать исследования ради исследований.

О.: Мы всегда можем узнать больше полезного при проведении дополнительных исследований, и это справедливо и в медицинской науке, и в физике, и в химии. Мы всегда узнаем больше, но это не значит...

В.: Необходимы ли дополнительные исследования, чтобы искоренить оспу?

Судья: Подождите...

М.Д.: Он утверждает, что необходимо узнавать больше в любой научной области. Но это не то же самое.

Судья: Знание чудесно.

Свид.: Именно так функционирует наука.

В.: Продолжим. Вы также указываете, что уровень ошибок... Вы помните уровень ошибок, о котором говорили в 1989 году?

О.: Да.

В.: Вы помните точно значение уровня ошибок, о которых Вы свидетельствовали в 1989 году в ходе дела «Государство против Мендеса»?

О.: Просмотр текста помог бы освежить мою память, поскольку это было восемь лет тому назад.

Судья: Почему Вы не покажете свидетелю то, о чем Вы говорите?

В.: Вы помните, Вы сказали, что «точность составляет 97% в определении виновности и 92% в определении невиновности», это верно?

О.: Это базировалось на усредненных данных исследований, думаю, полученных в лаборатории.

В.: Хорошо. Также были исследования, представленные в деле Мендеса, в которых точность составляла 84% для виновных и 53% для невиновных. Вы помните это?

О.: Да, такие данные представлялись, но...

В.: Представлялись на слушании по делу Мендеса?

О.: Имеются исследования с такими результатами. Результаты исследований всегда варьируются, так, что мы должны полагать — это усредненные данные.

Судья: В деле Мендеса были представлены три разных исследования, по крайней мере, исследования, на которые ссылался Верховный Судья. Они показывали широкий разброс оценок в отношении точности выявления невиновности и виновности. Но давайте продолжать.

В.: Вам известно об «Обзоре законов штата Северная Дакота», написанном профессором Хонтсом?

О.: Да.

В.: И была ли у Вас возможность взглянуть на таблицы в конце этой статьи?

О.: Да.

В.: Если так, заметили ли Вы разницу в числовых значениях, представленных в деле Мендеса, и числах, которые также были приведены в таблицах?

О.: Да, потому что в этих таблицах представлены данные, которых еще не существовало во время дела Мендеса.

В.: Но эти данные изменились?

О.: Да. При этом более поздние данные показывают более высокую точность метода в реальных условиях.

В.: Но они также указывают, что точность может быть низкой, не так ли? По-прежнему имеется широкий разброс, не так ли?

О.: Да, старые данные продолжают существовать и новые данные не уничтожают их. Однако тенденции в более современных данных, особенно в работах доктора Хонтса и в нашей работе с Секретной Службой США, показывают все более высокую точность.

В.: О Вашей работе с Секретной Службой США. Вы имеете в виду неопубликованное исследование 1988 года, именно это Вы имеете в виду, когда говорите об этом?

О.: Я ссылаюсь на исследование, которое проводилось в течение трех лет и заключение о котором было написано в 1988 году.

В.: Тогда ответ на мой вопрос будет «да»? Вы ссылаетесь именно на это исследование?

О.: Да, я ссылаюсь именно на это исследование.

В.: Если Вы посмотрите на таблицы, Вы увидите достаточно сходные числа, характеризующие как верхние, так и нижние оценки в таблицах один и два, которые сравнимы с данными в деле Мендеса?

О.: Вы говорите о результатах индивидуальных исследований?

М.Д.: Да. '

О.: Или Вы говорите об усредненных значениях?

М.Д.: Да, абсолютно.

О.: Так об индивидуальных исследованиях или усредненных значениях?

В.: Так, Вы видите значения 100%, которые выше, чем те, что приводятся в деле Мендеса: и Вы видите значения 45%, которые оказываются ниже приводимых в деле Мендеса, это правильно?

О.: В этих таблицах много разных чисел, да.

Судья: Где это число «45»?

М.Д.: Таблица два, Ваша честь. «Высококачественные исследования в реальных условиях, скорректированные взвешенные средние значения и проценты».

Судья: Вы говорите о странице 1019 «Обзора законов Северной Дакоты»?

М.Д.: Да.

Судья: Где эти 45%? А. я вижу, в самом низу. Да, все в порядке, спасибо.

В.: Далее, у Вас была возможность познакомиться с показаниями Луизы Вудворд, прежде чем проводить с ней тест на полиграфе?

О.: Ее заявление полиции?

В.: Ее заявление полиции.

О.: Да.

В.: Теперь, я хочу обратить Ваше внимание на вопрос восемь: «4 февраля 1992 года Вы ударили или били Мэтью по голове?»

О.: Вопрос восемь?

В.: Да, думаю, это вопрос R-1 (проверочный № 1).

О.: Вопрос R-1, да.

В.: R-1. Именно этот вопрос Вы задавали, правильно?

О.: Да.

В.: Так, в своем заявлении обвиняемая пишет, цитирую, что она «уронила ребенка». Вы читали это, правильно?

М.Гуд: Это полиция заявляет, что она так сказала. Это высказывание не является заявлением Луизы Вудворд, это показание сотрудника полиции.

Судья: Очень хорошо.

В.: Вам известно, что заявление о том, что она «уронила ребенка», приписывали обвиняемой?

О.: Так говорится в отчете полиции.

В.: Вам было известно об этом заявлении, не правда ли?

О.: Да, я прочитал об этом в отчете полиции.

В.: Но понятие «ударили или били» не включает «уронили», не правда ли?

О.: Правильно.

В.: Итак, если в действительности обвиняемая уронила ребенка, а Вы спросили «ударили Вы или били», обвиняемая могла бы не обратить внимания на этот вопрос, на самом деле уронив ребенка, не так ли?

О.: Думаю, это маловероятно.

В.: Но это могло случиться?

О.: Возможно.

М.Д.: Спасибо.

О.: Но маловероятно.

М.Д.: Спасибо.

Судья: Минутку. Вы утверждаете, что, если Вы спросили ее: «Вы ударили или били Мэтью по голове», а она, фактически, не ударяла и не била его по голове, но уронила его, тем не менее, она все равно будет реагировать на этот вопрос?

Свид.: Она. вероятнее всего, среагировала бы на этот вопрос, если бы она лгала о том, что уронила его, и если бы при падении он ударился головой.

Судья: Но Вы не задали этого прямого вопроса, вот что смущает меня. Вы не поставили вопрос: «Вы ударили, били или уронили Мэтью», а спросили: «Вы ударили или били Мэтью». И человек мог внимательно прислушаться к этому вопросу и сделать заключение, что он не ударял и не бил Мэтью, и честно ответить Вам: «Нет, я этого не делал», зная в то же самое время, что он уронил Мэтью.

Свид.: Простите, в чем вопрос. Ваша честь?

Судья: Вопрос в том...

Свид.: Почему она должна была бы среагировать на него?

Судья: Нет. Вопрос в том, была ли у нее возможность не среагировать на этот вопрос, то есть не продемонстрировать реакции, характерные для обмана?

Свид.: Конечно, есть возможность, что она могла бы не среагировать на этот вопрос, если все было точно так, как Вы говорите. Но нужно истолковывать этот вопрос в контексте всего обсуждения, и в том смысле, что означают эти вопросы, и в смысле того, в чем она обвиняется. Если бы подозрения были связаны только с тем, что она уронила ребенка на голову, и Вы не задавали бы никаких других вопросов, кроме этого, то была бы возможность, что она не среагировала бы на этот конкретный вопрос. Но это не типично для того, что происходит во время теста на полиграфе. Если людям задают прямой вопрос, связанный с серьезным происшествием, в котором они обвиняются, подобно нанесению повреждения ребенку, лаже если Вы задаете вопрос не в совсем корректной семантической форме, то если они лгут о своей причастности и видят серьезность последствий, обычно они демонстрируют сильные реакции. И имеется много документальных подтверждений того, даже в работах профессора Яконо.

Судья: Мне все-таки кажется, что есть разница между высказыванием «Вы ударили или били Мэтью по голове», являющимся узко специфичным.. .

Свид.: Да.

Судья: ... и таким вопросом, как: «Случилось что-нибудь с Мэтью, когда Вы ухаживали за ним»?

Свид.: Да. И именно поэтому специально введен вопрос номер четыре: «Вы намеренно нанесли увечья, которые повлекли его смерть?». Потому что это включает любой способ нанесения увечий ребенку.

Судья: Нет, доктор, не любой, это включает только «намеренные» действия.

Свид.: Да. Вы правы, Ваша честь.

Судья: И это один из моментов, которые вызывают у меня сомнения в отношении всех этих вопросов, и я не стесняюсь сказать Вам это. Вопросы очень узки и специфичны. И из-за того, что они узки и специфичны, они оставляют возможность считать, что именно это конкретное событие, сформулированное в вопросе, не имело места, и фактически отвечать на него честно.

Свид.: Я понимаю Ваши сомнения, Ваша честь. И причина, почему они возникают, заключается в том, что Мисс Вудворд, если Вы познакомитесь с предтестовым собеседованием с ней, сильно беспокоилась по поводу ряда незначительных вещей, которые могли иметь место, например, когда она положила ребенка на пол, вытирая его после ванной, и убрала свою руку из-под его головы, и в этот момент его голова могла упасть на пол с высоты в дюйм или около этого. И если поставить вопрос так: «Вы уронили его голову или уронили его на голову», то было бы невозможно различить между чем-то незначительным, подобно тому, что ее очень беспокоило, и чем-то более серьезным, например, целенаправленным увечьем. Именно поэтому эти вопросы нужно интерпретировать в контексте обсуждения всей ситуации, потому что существуют внешние факторы, которые могут исказить результаты, если им не уделять должного внимания. Именно поэтому вопросы формулируются в такой узкой форме, чтобы исключить эти внешние, не связанные с событием факторы.

Судья: Вы можете задать человеку во время проверки на полиграфе общий вопрос: «Расскажите нам, что произошло?» Или что-то в этом роде?

Свид.: Нет, не можем, Ваша честь, поскольку ответ на вопрос должен быть только «да» или «нет». Потому что как только Вы попросите кого-либо дать Вам ответ в форме рассказа, уже сам процесс подготовки и формулирования ответа и связанная с этим мыслительная деятельность вызывает реакции. Это очень деликатная психофизиологическая ситуация.

Судья: Хорошо, продолжайте.

М.Д.: Спасибо.

В.: Вы указали, что при проведении собеседования с обвиняемой перед тестом она проявила некоторое беспокойство по поводу «падения ребенка», это правильно?

О.: Она проявила беспокойство в отношении того, что, когда она вытирала ребенка или меняла пеленки... Я думаю, это было вытирание его на полу ванной комнаты после купания... что его голова случайно ударилась слегка об пол, потому что ее рука была под его головой и затем она убрала руку — она не была даже уверена в этом, но она думала, что, возможно, его голова могла упасть с высоты одного дюйма или около этого, примерно равной толщине руки.

В.: Но Вы только что заявили, что она проявила в ходе беседы с Вами определенное беспокойство по поводу падения, это так?

О.: Только в том смысле, как я это только что описал.

В.: Хорошо. Таким образом, Вы взяли это как часть информации, используемой при формулировании вопросов, эго правильно9

О.: Это обязательно должно было быть учтено.

В.: Но Вы не спрашивали: «Кроме случая с полотенцем или опускания ребенка, Вы роняли его?»

О.: Это правильно, я не спрашивал...

В.: Кстати, было ли бы это правильным вопросом или нет?

О.: Это могло создать другие проблемы, из-за ее озабоченности тем, что что-нибудь совсем незначительное, как описанное выше, могло бы принести ребенку вред. Это вопрос типа: «Вы прекратили бить свою жену?»

В.: Хорошо, Вы задали проверочный вопрос номер три. Вы спросили: «Помимо того, что Вы пытались разбудить его, Вы нанесли ему увечье, тряся его с силой?»

О.: Да.

В.: И это было связано с тем, что она была озабочена, тем. как она будила его, это правильно?

О.: Это правильно.

В.: Но Вы не задачи вопрос: «Помимо того, что Вы положили его на пол ванной комнаты. Вы роняли ребенка?» Эго правильно?

О.: Это правильно.

В.: Вы использовали, на самом деле, вопрос: «Вы ударяли пли били Мэтью?», вместо того чтобы задать вопрос: «Вы роняли Мэтью каким— либо образом, кроме того, что Вы рассказали мне?»

О.: Нет, в действительности я использовал проверочный вопрос номер два для решения этой проблемы: «Вы намеренно ударяли головой Мэтью о твердый предмет или поверхность?», что включало бы и возможное бросание его на пол.

В.: Но это не говорит ничего о «бросании», не так ли?

О.: Простите.

В.: Есть в этом вопросе что-нибудь об «уронить»?

О.: Вопрос не использует слово «уронить» или «бросать», потому что падение однозначно включается в понятие удара головой о твердый предмет или поверхность. Именно поэтому я задал вопрос: «Вы роняли ребенка на голову?»

Судья: Простите, доктор. Вы предлагаете мне считать, что слово «намеренно» включает понятие падения? Или, другими словами, что в этом контексте Вы можете уронить кого-нибудь преднамеренно?

Свид.: Да, как противоположность высвобождению ее руки из-под головы ребенка, когда она могла упасть на пол с высоты дюйма. Это было различие, которое было необходимо сделать здесь. Это было неизбежно, если это действительно произошло — и она не была уверена — как противоположность тому, если Вы берете ребенка и роняете ребенка на голову, совершая действительно намеренный акт. И если Вы сделали это, и Вы нанесли увечье ребенку этим путем, то даже если Вы не употребляете в вопросе слово «намеренно», все равно она неизбежно прореагировала бы на него, потому что этот вопрос относится к самой сущности проблемы причинения увечья и знания о том, как оно произошло.

Судья: В чем проблема, если бы она отреагировала на этот вопрос, с Вашей точки зрения как независимого экзаменатора?

Свид.: Проблемы никакой не было бы. если бы так и произошло. Если бы она действительно дала реакцию на этот вопрос. Ваша честь, то я бы не присутствовал здесь сегодня.

В.: Почему тогда Вы не задали этот вопрос, если он ведет к существу проблемы?

О.: Я задал этот вопрос.

В.: Но Вы только что заявили, что не задали вопрос, на который бы она неизбежно дала реакцию?

О.: Я задал, но я говорил о вопросе номер два: «Если Вы уронили ребенка на голову», она скорее всего дала бы реакцию на этот вопрос.

В.: Вы только что заявили, что Вы «знаете», что произошло. Каким образом Вы знаете, что произошло?

О.: Я не знаю, что произошло.

В.: Вы только что заявили, что Вы знаете, что произошло, Вы, в частности, сказали: «Это не то, что здесь произошло».

О.: Я имел ввиду тестирование на полиграфе.

В.: О. я понял.

О.: Если бы она отреагировала на вопрос — я имею ввиду вопрос, предложенный Его Честью — ...

В.: Я понял, спасибо.

О.: ... — Были бы у меня сомнения? Нет, именно это я и изложил.

В.: Далее, Вы не указали... Вы знакомы с концепцией использования тестов на полиграфе для исследования физических действий, типа «Вы стреляли»?

О.: Используется ли полиграф для выяснения подобных вещей?

В.: Да. '

О.: Это именно та задача, которую можно решать с помощью полиграфа, да.

В.: Является ли это наиболее точным типом вопроса, реакция на который позволяет получить однозначный ответ в отношении совершенных действий?

О.: Это самый простой способ постановки вопросов, когда речь идет о подобной ситуации.

В.: Знакомы ли Вы с... Вы знакомы с системой подготовки полиграфологов в Секретной Службе, не правда ли?

О.: Я сам много занимался подготовкой операторов полиграфа в Секретной Службе.

В.: И Вы обучали их использовать глаголы действия, такие как «стрелять», «ударять ножом», вместо «повредить», «Вы намеревались нанести вред?».

О.: Да, когда это будет возможно.

В.: А Вы осознаете, что слово «умышленно» содержит определенный уровень намерения, не правда ли, в противоположность к ситуации «случайно»?

О.: Да, это включает определенные моменты, зависящие от контекста и того, как это обсуждается.

В.: Слово «умышленно» не является глаголом действия, аналогичным глаголу «стрелять»; это намерение, как противоположность к...

Судья: Это не глагол.

М.Д.: Простите, спасибо.

О.; Это наречие.

В.: Все-таки не могли бы Вы ответить на мой вопрос?

О.: Простите, я не думал, что Вы закончили.

В.: Слово «умышленно» не является глаголом действия, не правда ли, как, например, глагол «стрелять»?

О.: Слово умышленно не является глаголом, это — правильно.

В.: А когда Вы задаете вопрос «Сделали Вы это умышленно?», Вы интересуетесь намерениями человека?

О.: Мы квалифицируем ответ на этот вопрос.

В.: Для того, чтобы выяснить, имел ли испытуемый конкретный план сделать это?

О.: Нет, для того, чтобы выяснить сделал ли он это намеренно, в противоположность тому, что это могло произойти случайно.

В.: Понятие «преднамеренно» предполагает, что решение было принято заранее.

О.: Возможно, но конечно...

В.: Хорошо, как бы Вы определили понятие «преднамеренный»?

О.: ...описание акта отражает стремление совершить специфическое действие, которое ведет к определенному результату, и очевидно, когда это происходит, то такое действие является преднамеренным в противоположность тому, что когда что-то происходит само по себе и не является частью этого действия.

В.: Все же как Вы определяете понятие «преднамеренно»?

О.: Действие, происходящее по инициативе человека, в противоположность происходящему случайно.

В.: То есть это принятие решения и реализация этого решения.

О.: Нет, нет... процесс принятия решения является более сложным, он связан с переработкой всей входящей в голову человека информацией. Здесь же мы просто говорим о том, что люди делают вещи, смысл которых они понимают. Они также могут делать вещи, которые происходят случайно, которые ими никак не планировались и не предполагались.

В.: И такие действия мы называем несчастным случаем, не так ли?

О.: Это правильно.

В.: Если это не несчастный случай, не случайность, то это преднамеренное действие?

О.: Да, если это не случайность, то это преднамеренно; Вы только что сами определили это. Это именно то, что обозначает это слово для того, чтобы исключить случайность события.

В.: Не означает ли оно больше, чем это? Вы знаете юридическое определение «преднамеренности»?

О.: Я знаю только определение этого слова для английского языка.

В.: Вы знаете, требуется или нет протекание мыслительного процесса до того, как будет осуществлено преднамеренное действие?

О.: Как психолог я не думаю, что это необходимо, нет.

В.: То есть Вам не нужно принимать решения перед действием, чтобы оно было преднамеренным?

О.: Нет, множество людей осуществляют действия без их тщательного обдумывания, как Вы знаете, и Вам часто проходится осуждать людей, которые совершали проступки и при этом говорили: «Я даже никогда не думал о том, чтобы сделать это», но их все равно признают виновными в преступлении.

В.: Сэр, у Вас есть привычка включать юридические понятия в вопросы, которые Вы задаете на полиграфе?

О.: Я стараюсь избегать этого.

М.Гуд: Протест, Ваша честь. Могу ли я обратить внимание на то, что Луиза Вудворд не знает юридических терминов, Ваша честь. Вопрос не в том, что знает доктор Раскин, вопрос в том, понимает ли Луиза Вудворд это слово.

М.Д.: Нет, не так, Ваша честь. Вопрос в том, что и как делал свидетель, когда он готовил этот тест, и является ли этот тест правильным.

Судья: Определите слово «преднамеренно» так, как Вы его применяете.

Свид.: Вы просите, чтобы я...

Судья: Определите слово «преднамеренно», поскольку Вы дважды применили его в своих вопросах.

Свид.: Понятно. «Преднамеренно» характеризует действие, которое Вы осуществляли специально в противоположность тому, что могло произойти случайно, то есть, что не являлось частью Вашего действия, насколько Вам это было известно.

Судья: Честно говоря, доктор, я действительно не думаю, что Вы именно это имеете в виду. Неужели просто делать что-то, означает, что Вы делаете это преднамеренно намеренно?

Свид.: Это означает, что Вы специально осуществляете это действие, в противоположность другой ситуации, которая может ассоциироваться с тем, что Вы делаете, но приводит к результату, который Вы не хотели получить.

Судья: Хорошо, является ли слово «преднамеренно» в том контексте, в котором Вы употребляете его... скажем, иначе, Ваше определение «преднамеренно», в том смысле, как Вы употребляете это слово, означает ли оно «с целью», «умышленно», «специально», «целенаправленно» или что-то в этом роде, или оно означает что-то другое?

Свид.: Ну. я думаю, оно определенно подразумевает все это, но...

Судья: Оно «подразумевает» все это?

Свид.: Да.

Судья: Что оно еще означает в Вашем применении?

Свид.: Оно означает набор скоординированных действий, осуществленных с какой-нибудь целью. Так, если она вытирала ребенка, она делала это намеренно; это то, что она намеревалась сделать. Если голова ребенка упала в процессе этого, тогда это событие не является преднамеренным, следуя ее рассказу о случившемся. Однако, если она взяла ребенка и специально стукнула его головой о пол, то взять ребенка и стукнуть его головой о пол — это преднамеренное действие.

В.: Не поэтому ли, доктор. Вы задали вопрос: «Вы ударили ребенка головой о пол?», вместо того чтобы просить: «Вы преднамеренно ударили ребенка головой о пол?».

О.: Нет, это не так, потому что это смешивает две вещи, которые я только что пытался здесь различить. И это было проблемой в этом тесте, и их надо было развести. Если все действительно произошло таким образом, как она думает — а она даже не уверена, что это вообще произошло — тогда, если я спросил бы ее в той форме, которую предлагаете Вы, то она не была бы в состоянии дать ответ «нет». Она должна была бы сказать: «Я думаю, может быть, его голова упала с высоты один дюйм». А я должен был бы сказать, что это не то, о чем мы говорим.

В.: И потом, почему Вы не могли переформулировать следующий вопрос: «Кроме того, что мы только что обсуждали с Вами, совершали ли Вы действие?». Почему Вы не могли сделать это в вопросе... как Вы сделали это в вопросе под номером!...

О.: Вы подняли тот же...

Судья: Пожалуйста, не говорите одновременно. Я знаю, почему это происходит — потому что мы так приблизились к часу обеда. Давайте сделаем перерыв на обед, и я думаю, мы будем в состоянии посадить доктора Раскина в его самолет к концу сегодняшнего дня.

М.Д.: Да.

М.Гуд: Я надеюсь иметь возможность встречного опроса. Я не знаю, как много вопросов у Вас осталось.

М.Д.: Не так много.

Судья: Хорошо, благодарю всех Вас. Встретимся в два часа.

(Перерыв на обед)

Заседание Суда после обеда

Судья: Хорошо, доктор Раскин, я просто напоминаю Вам, что Вы находитесь под клятвой. Вы можете продолжать перекрестный допрос.

М.Д.: Благодарю, Ваша честь.

Перекрестный допрос мистера Джэлелиана (продолжение)

В.: Когда Вы тестировали Луизу Вудворд, Вы делали это в тюрьме в Фрамингаме, не так ли?

О.: Да.

В.: Вы работали в помещении. Какого размера была эта комната?

О.: Я думаю, где-то около двенадцати на пятнадцать.

В.: Кто присутствовал в комнате?

О.: Мисс Вудворд и я.

В.: Кто-нибудь еще?

О.: Нет.

В.: Были ли там служащие тюрьмы?

О.: Внутри комнаты?

В.: Да. Или они находились в соседней комнате?

О.: Да.

В.: Кто еще находился в соседней комнате?

О.: Ну, соседнее помещение собственно не является комнатой, это что-то типа тамбура, расположенного рядом с помещением, в котором проводилось обследование. Кроме того, там была еще одна комната на некотором расстоянии от помещения, в которой я работал с... В общем я работал в одной комнате, далее там был тамбур и, наконец, еще одна комната напротив, которая была вне поля моего зрения.

В.: Где находились сотрудники тюрьмы?

О.: Ну, я могу сказать только об одном, который находился в тамбуре, и которого я мог видеть через окно в двери. Так могли быть и другие сотрудники, но я не обращал на них внимания.

В.: Заходил ли кто-нибудь в комнату во время процесса испытания на полиграфе?

О.: Нет, насколько я помню.

В.: Но это могло бы повлиять на ход проверки, не так ли?

О.: Я определенно заметил бы эго, и если бы это вторжение произошло в неподходящее время, то это действительно могло бы помешать работе, но этого не было.

В.: О.: А адвокат Гуд присутствовал в тюрьме, когда Вы были там? Да.

В.: Был ли там еще кто-нибудь из группы защитников?

О.: Там был м-р Силверглейт.

В.: Кто-нибудь еще?

О.: Нет.

В.: И где они находились до начала теста?

О.: До начала теста? Ну, мы все прибыли вместе.

В.: А где они были во время теста?

О.: В той отдаленной комнате, о которой я уже говорил.

В.: Когда я говорю «тест», я имею в виду и предтестовое собеседование, и само тестирование, и все, что с ним связано.

О.: Если говорить о всей процедуре в целом, то лучше употреблять термин «обследование».

В.: И консультировались ли Вы с м-ром Гудом или м-ром Силверглейтом до проведения теста?

О.: Да.

В.: И как много у Вас было консультаций, в смысле встреч или телефонных разговоров?

О.: У меня было несколько телефонных переговоров перед тем, как я принял решение. Потом у меня был телефонный разговор, после моего прибытия в Бостон. Я не могу назвать Вам точную продолжительность этих разговоров, но я мог бы дать общую оценку, если Вы позволите мне взглянуть в мои записи.

В.: Меня интересует общая оценка. То, что Вы хотите посмотреть, это дневник записей доходов и расходов?

О.: Ну, я бы сказал, что это учет времени. Скорее всего, я потратил пару часов на консультации, это по меньшей мере. Кроме того, мы обсуждали этот вопрос по дороге в тюрьму.

В.: А когда Вам заплатили за Ваше участие?

О.: Это было сделано до моего приезда туда.

В.: Хорошо. Вы получаете почасовую оплату или по результатам дела?

О.: Обычно, я вообще получаю почасовую оплату. Но если мне приходится выезжать на день или больше, я получаю оплату за день.

В.: Сколько Вы получаете за день?

О.: Три тысячи долларов в день.

В.: Три тысячи долларов в день. И это за деятельность до судебного разбирательства, или за участие в судебном заседании?

О.: Для меня это не имеет значения. Если я должен потратить полный рабочий день, как, например, сегодня, на активную работу, тогда эго не зависит от того, происходит ли это в Суде, или я провожу непосредственное обследование на полиграфе, или делаю что-либо еще.

В.: И сколько дней приблизительно потратили Вы на это дело?

О.: Один, два, три, может быть, четыре.

В.: И когда Вы обсуждали это дело с адвокатом обвиняемой, рассматривали ли Вы конкретные вопросы, которые должны будут задаваться непосредственно во время обследования?

О.: Да, мы обсуждали это.

В.: Обсуждали ли Вы их в деталях? Обсуждали ли Вы конкретные формулировки вопросов, особенно проверочных вопросов?

О.: Мы обсуждали проекты формулировок вопросов, насколько я помню.

В.: И пытались ли Вы включить в их число прямые вопросы типа: «Вы совершили или не совершили преступление?»

О.: Да, подобные вопросы были.

В.: Хорошо. Были ли среди них вопросы, которые позволяли бы точно определить уровень вины подозреваемого, то есть, причастен ли он к убийству первой степени или второй степени, или вопросы, относящиеся к преднамеренности его действий.

О.: Абсолютно нет.

В.: Но это обсуждалось?

О.: Нет.

В.: Хорошо, Вы знакомы с приемами противодействия полиграфу?

О.: Да.

В.: Я имею ввиду «противодействие» как физическое, так и психическое?

О.: Да. Я делал обзоры по этому вопросу.

В.: И включили их в одно из исследований 1988 года... Простите, не в 1988 году. Я имею в виду исследование, которое Вы провели недавно, оно включает физические и психические меры противодействия, правильно?

О.: Да.

В.: И в этом исследовании Вы работали вместе с доктором Хонтсом?

О.: Да, это было докторская диссертация доктора Хонтса.

В.: Это была докторская диссертация доктора Хонтса?

О.: Да, я думаю, это то. что Вы имеете ввиду.

В.: Вы правы. Эта работа названа «Физические и психические меры противодействия полиграфу».

О.: Это статья, опубликованная в «Журнале прикладной психологии» в 1994 году?

В.: Да, правильно?

О.: Да.

В.: Это была докторская диссертация и Вы были руководителем?

О.: Да.

В.: И. следовательно, Вы контролировали как исследование, так и написание, верно?

О.: Я должен был одобрить и то, и другое.

В.: А доктор Кёрчер привлекался к этой работе?

О.: Да.

В.: Он является одним из Ваших студентов или был им?

О.: Он бывший студент. Сейчас он работает на факультете в Университете штата Юта в департаменте психологии.

В.: Вернемся к физическим приемам противодействия. Исследование показывает, что в 82% случаев не удавалось определять физические приемы противодействия полиграфу, это правильно?

О.: В 82% случаев? Нет, не думаю, что это правильно.

В.: Может у доктора Хонтса быть другое мнение о том, является ли это правильным или нет?

О.: В статье обязательно должно быть указание на то, правильна ли эта цифра.

В.: Я задаю другой вопрос: было бы у доктора Хонтса лучшее понимание, чем у Вас, в отношении того, правильно это или нет?

О.: Я не думаю, что у него было «лучшее понимание». Если он говорит, это было 82%, я не соглашусь, но я не верю, что это правильная цифра, если мы говорим об одном и том же исследовании.

В.: А Вы согласитесь с тем, что при использовании психических мер противодействия их невозможно обнаружить в 100% случаев?

О.: Но не в этом исследовании, нет.

В.: Это то же самое исследование, в котором 47.5% испытуемых сумели обмануть полиграф?

О.: Да, и поэтому это не могли быть те числа, которые Вы назвали, потому что они не сопоставимы с 47%.

В.: Нет, я говорю об обнаружении. Два числа, которые я только что назвал, отражали точность работы полиграфолога, а не степень успешности приемов противодействия.

О.: Ну, Вы запутали меня, м-р Джэлелиан. Если то, о чем Вы говорите, является процентом ошибок, то...

В.: Это не то, о чем я говорю.

О.: Ну, тогда Вы окончательно запутали меня.

В.: Простите, что я Вас запутал. Что касается физических приемов противодействия...

О.: Да.

В.: ...то процентный показатель способности полиграфолога обнаруживать применение физических приемов противодействия составлял 82%.

О.: О, я не понял Вас, простите. Я думал. Вы говорили об обнаружении лжи. Я не понял. То есть речь идет о неспособности установить, кто из испытуемых реально применял приемы противодействия полиграфу?

В.: Да.

О.: Тогда числа правильные.

В.: Итак, физические приемы не обнаруживались в 82% случаев, а психические — в 100% случаев?

О.: Да. Нет способов обнаружить психические контрмеры.

В.: И 50%, немного меньше, чем 50%, испытуемых в этом исследовании смогли обмануть полиграф?

О.: Да.

В.: И эти лица обучались физическим приемам противодействия полиграфу не более тридцати минут. Это было максимальное время, не так ли?

О.: Да, если мы только чего-нибудь не упускаем, то, я думаю, в том исследовании это действительно была максимальная продолжительность времени обучения.

В.: Спасибо. Теперь, когда Вы... Вы следуете определенным принципам, когда осуществляете тест на полиграфе, это правильно?

О.: Да.

В.: И тест, который Вы применяли в этом деле, отличается от теста с использованием вопросов «управляемой лжи», который обычно применяется федеральными органами, правильно ли это, если говорить о способе оценки результатов?

О.: Я не думаю, что здесь речь может идти о каких-то фундаментальных различиях.

В.: Тогда они одинаковые?

О.: Ну, конечно есть определенные различия в процедуре проведения оценки результатов теста на полиграфе, но в целом наш и их подход очень похожи.

В.: Это правда, что Вы в какой-то момент предложили свой собственный метод оценки результатов; Вы изобрели свой собственный метод оценок?

О.: Нет, мы не «изобретали» метод оценок.

В.: Когда Вы говорите «мы», кого Вы имеете в виду?

О.: Ну, Вы сказали «Вы», так что...

В.: «Вы», я говорю о Вас в противоположность...

О.: Ну, вся эта работа является результатом коллективных усилий. Я ничего не делал в одиночку. Со мной работали студенты, аспиранты, у меня были помощники и коллеги. Таким образом, я всегда говорю «мы», потому что все мы работаем над этими проблемами вместе.

В.: Изобретали ли Вы лично или кто-либо из Вашей группы в университете штата Юта когда-нибудь какой-либо новый метод оценки результатов обследования на полиграфе?

О.: Ну, например, компьютерный метод оценки был разработан в моей лаборатории совместно с доктором Кёрчером.

В.: У Вас была возможность прочитать письменные показания профессора Хонтса?

О.: Да.

В.: И Вы заметили, что он указывает, что метод, используемый Вами для количественной оценки результатов тестирования, похож на метод, используемый федеральными агентствами для обсчета теста с вопросами «управляемой лжи»?

О.: Думаю, именно здесь причина путаницы. Он похож на метод, который они используют для оценки результатов тестирования на полиграфе, как с применением вопросов «управляемой лжи», так и вопросов «вероятной лжи».

В.: Но это ведь не то же самое, не так ли?

О.: Правильно, это не идентично, нет.

В.: И все-таки существуют некоторые различия в методах оценки, не правда ли?

О.: Да, хотя получаемые результаты по существу одинаковые.

В.: Правда ли, что, когда эксперт-полиграфолог оценивает результаты теста, он имеет крайне субъективное мнение, анализируя полиграммы?

О.: Нет, это не так.

В.: Тогда это абсолютно объективный метод оценки?

О.: Нет, это также не является абсолютно объективной процедурой. Это основа для объективности, эта основа исключительно надежна, что указывает на ее объективность.

В.: Это не то, о чем я Вас спросил. Имеет ли место субъективизм со стороны оператора полиграфа?

О.: Нет, это не субъективно. Это...

В.: Таким образом, полиграфолог должен...

О.: Могу я разъяснить свой ответ? Может быть, так будет быстрее.

В.: Нет, это был вопрос «Да-или-Нет». Например, один полиграфолог оценит тест одним способом, а другой эксперт может оценить тот же тест иначе и получить другой результат оценки, не правда ли?

О.: Ну, здесь мы имеем два вопроса, один — это непосредственно процедура оценки, а другой — это способ оценки. Они могут использовать разные способы оценки. Если они используют разные способы, то они могут получить разные оценки. Если же они используют одинаковый способ, то могут наблюдаться лишь небольшие вариации в оценках. Даже один и тот же эксперт при повторной оценке того же материала может получить небольшие вариации. Но они не будут существенно различными, так что оценка оказывается высоко надежной, и факты показывают, что в своей основе она является объективной.

В.: Сэр. Вы видели полиграммы Луизы Вудворд, это правильно?

О.: Да.

В.: И Вы проводили их оценку?

О.: Да, я это делал.

В.: И затем доктор Хонтс смотрел эти полиграммы?

О.: Да.

В.: И он тоже осуществлял их оценку?

О.: Да.

В.: Определенно имеется некоторый элемент субъективизма, когда два разных специалиста оценивают одни и те же полиграммы, не правда ли?

О.: Они вынуждены высказать свои собственные суждения.

Судья: Ну, это субъективно или нет?

Свид.: Ну, сами суждения, конечно, субъективны, но в своей основе они являются объективными, если при их получении использовался единый набор правил, как это имеет место, например, при оценке интеллекта.

В.: Таким образом, вполне возможно, что один эксперт даст оценку, скажем, плюс один, а другой — плюс два для одной и той же реакции?

О.: Это возможно, да, потому что они осуществляют выбор из набора возможностей.

В.: Основанный на... Хорошо. Теперь скажите, принципы, которым Вы следуете, проводя обследования на полиграфе. Вы им следуете в целом (в основном) или же имеется жесткий протокол, которого Вы придерживаетесь?

О.: В смысле оценок результатов или проведения теста?

В.: Ну, давайте поговорим сначала о проведении теста.

О.: Я придерживаюсь четкого протокола.

В.: У Вас есть перечень действий?

О.: Да. Но мне он не нужен, поскольку я делал это много раз. У меня есть материалы, которые я использую, но в целом это стандартная процедура.

В.: Вы используете письменный план проведения теста?

О.: Да, раньше я мог его иметь, когда обучался и когда был относительно неопытным. Я вспоминаю, что действительно делал такой план.

В.: Вы думаете, такой письменный план может быть полезен любому оператору полиграфа?

О.: В период обучения, да.

В.: Но не как обязательный практический элемент в рамках стандартного процесса?

О.: Когда Вы проделали это тысячу раз, в нем нет необходимости.

В.: Однако, не каждый проделал это тысячу раз, не правда ли?

О.: Именно поэтому я сказал...

Судья: Вы лично провели тысячу этих обследований?

Свид.: Да. Ваша честь, около того. Девятьсот семьдесят пять, если считать по моему журналу учета, и. возможно, какое-то число в ходе исследований в лаборатории.

В.: В ы провели так много обследований?

О.: Да.

В.: Девятьсот семьдесят?

О.: Девятьсот семьдесят пять, связанных с реальными уголовными делами, плюс еще несколько по иным вопросам.

В.: И это число, когда Вы говорите «проводил обследование», Вы имеете в виду реально лиц подключенных Вами или в Вашем присутствии к полиграфу?

О.: Проведение мною полной проверки человека на полиграфе, полную процедуру в связи с реальным уголовным делом.

В.: Скажите, Вы заполняете информационный лист об обследовании на полиграфе, это правильно?

О.: Да.

В.: Но у Вас нет... то есть у Вас есть документ о правах обследуемого лица?

О.: Простите, что?

В.: Заявление о согласии на прохождение проверки на полиграфе?

О.: Да, и это является частью моего плана проведения обследования: оно обязательно должно быть заполнено.

В.: Но Вы же не имеете письменного плана?

О.: Ну, я в том смысле, что это обязательный элемент процедуры. Остальная ее часть не требует письменной детализации.

В.: Только для Вас?

О.: Да, и для большинства полиграфологов также.

В.: Но Вы не можете говорить за «большинство полиграфологов». Вы можете говорить только за себя.

Судья: Нет, нет, не пререкайтесь со свидетелем.

В.: Так, часть Вашего плана действий, которому Вы следовали, учитывает требования штата Нью-Мексико, это правда?

О.: Ну, я не уверен, что понял Вас.

В.: Требования штата Нью-Мексико?

О.: То, что я делаю, полностью соответствует порядку предъявления доказательств, установленному в Нью-Мексико, которому я должен следовать.

Судья: Правильно ли я понимаю, что Нью-Мексико является единственным штатом, в котором безоговорочно разрешено применять полиграф?

М.Д.: Я так думаю, Ваша честь.

Судья: Вы тоже так думаете, доктор?

Свид.: Да, Ваша честь.

В.: Фактически имеется определенный порядок получения доказательств, который упрощает процесс стандартизации.

О.: Нет, порядок получения доказательств существует для того, чтобы определить требования для их приемлемости в Суде.

В.: И частью этого является требование осуществлять аудиозапись или видеозапись?

О.: Любая форма записи на магнитном носителе.

В.: И у Вас есть право выбирать, использовать аудиозапись или видеозапись?

О.: Для меня аудиозаписи вполне достаточно.

В.: Достаточно?

О.: Да.

В.: Не лучше ли иметь видеозапись?

О.: Не обязательно, потому что тогда надо принимать во внимание, под каким углом должна снимать камера, и на самом деле это не добавляет большого количества полезной информации. Кроме того, это отвлекает испытуемых, особенно когда камера нацелена прямо на них.

В.: По Вашему опыту, использование аудио магнитофона не отвлекает внимания?

О.: Это правильно.

В.: Видеозапись предоставила бы возможность другим лицам, просматривающим эту запись, наблюдать проверяемого во время проведения теста, не так ли?

О.: Верно.

В.: Это было бы как будто третье лицо присутствовало в помещении во время проведения проверки?

О.: Ну, аудиозапись фактически обеспечивает это, за исключением предоставления визуального изображения.

В.: Но изображение помогло бы в процессе сбора информации, не так ли?

О.: Нет доказательств, подтверждающих это.

В.: Что видеозапись не помогла бы сбору дополнительной информации?

О.: Но не для целей данного вида обследований.

В.: А для каких-нибудь других целей?

О.: Да. И мы делали это в своей лаборатории в специальных целях, когда мы пытались оценить, можно ли или нет использовать анализ видеозаписи для выявления специфических поведенческих признаков. Но это вопрос научного интереса, а не часть стандартной процедуры проверки на полиграфе.

В.: Итак, когда Вы проводите тест, Вы осознаете, что могут быть использованы физические и психические приемы противодействия полиграфу, это правильно?

О.: Да.

В.: И видеозапись, наверное, лучше бы зарегистрировала физические приемы противодействия, чем аудиозапись?

О.: Нет, этого не произошло бы, потому что приемы противодействия, которые можно наблюдать визуально, обычно проявляются в виде артефактов на полиграмме, которые легко обнаруживаются. Полиграф очень чувствителен к физическим движениям.

В.: Несмотря на тот факт, что сорок девять процентов физически противодействующих испытуемых все же обманывают полиграф, при ста процентах в случае применения психических мер противодействия?

О.: Да, это важный момент. Они не выявляются в тех случаях, когда применяются правильно. Это процедура, которая требует тренировки. А то, что предлагаете Вы, является ситуацией без тренировки, и при этом Вы говорите, что можете видеть все на видео. Если Вы можете видеть противодействие на видео, то оно будет неэффективным.

В.: Но Вы определенно не можете видеть это на звукозаписи?

О.: Нет, но нет нужды видеть это ни на аудиозаписи, ни на видео. Потому что. если испытуемые не получили эффективный тренинг, чтобы применять приемы противодействия незаметно, то тогда они с очевидностью отразятся на диаграммной ленте полиграфа.

В.: Был ли у Вас разговор с Луизой Вудворд относительно ее знакомства с полиграфом?

О.: Я не помню какого-то специального разговора, кроме того, что я спросил ее, проходила ли она когда-либо ранее проверку на полиграфе.

В.: И это был единственный источник информации об опыте общения с полиграфом и знании этого прибора Луизой Вудворд, источник, который исходил от самой Луизы Вудворд, правильно?

О.: Да, других источников информации не было, но я бы очень удивился, если бы она знала что-либо о полиграфе.

В.: Но у Вас не было мысли, что она мота солгать, сказав: «Нет, я никогда не имела дела с полиграфом»?

О.: О, нет, у меня была мысль. Она заключалась в том, что она никогда...

В.: Она основывалась на каком-нибудь конкретном знании?

О.: Она основывалась на результатах общения с ней и на возможных источниках информации, которые могли быть ей доступны.

В.: Какое научное доказательство этого было у Вас?

О.: Научное? У меня не было научного доказательства, это не научный вопрос.

В.: Хорошо, какое физическое доказательство было у Вас?

О.: Это не физический вопрос.

В.: Итак, Ваш вывод основывался только на результатах Вашего общения с ней и на одном единственном ее ответе, правильно?

О.: Да. Плюс вся информация, которую мы накопили за годы исследований, которые мы провели с весьма представительной выборкой испытуемых, имевших в прошлом опыт общения с полиграфом, и разнообразной информацией, которой они располагали.

В.: Как много и какая именно информация имеет отношение к девятнадцатилетним британским подданным?

О.: Ну, я бы не сказал, что у нас было много девятнадцатилетних британских подданных в наших исследованиях, хотя, возможно, и было один или два человека.

В.: Какое именно исследование Вы имеете ввиду?

О.: Мы провели сотни и сотни исследований.

В.: И в каких исследованиях у Вас были британские граждане?

О.: Именно поэтому я говорю «возможно», но я не могу сказать Вам точно.

В.: Итак, Вы не знаете.

О.: Это не существенно.

В.: Это «не существенно»?

О.: Нет.

В.: Когда Вы имеете дело с конкретным испытуемым по конкретному делу, разве для Вас не важно знать, были или нет у Вас прежде обследуемые, имевшие такой же прошлый опыт, что лицо, которое Вы тестируете в данный момент. Разве это не важно?

О.: Нет, происхождение и прошлый опыт не имеют значения. Быть британским гражданином не является возможной проблемой. Проблемой является знание полиграфа.

В.: Итак, у Вас есть полная аудиозапись Вашего общения с подсудимой, это правильно?

О.: Я сделал аудиозапись, да.

В.: Выключали ли Вы магнитофон в какой-нибудь момент в процессе записи?

О.: Только для того, чтобы перевернуть кассету.

В.: И Вы никогда не делали паузы и не останавливали запись.

О.: Нет.

В.: И насколько Вам известно, аудиозапись, которую Вы передали м-ру Гуду, является полной и без какого-либо монтажа?

О.: Нет, никакого монтажа не было. Как я понял, на второй стороне в последней части теста имеются некоторые искажения, связанные с дисфункцией магнитофона. Но никакого монтажа не было.

В.: Вам известно, была или не была сделана расшифровка звукозаписи? О.: Насколько я знаю, имеется расшифровка, да.

В.: У Вас есть копия этой расшифровки?

О.: Я думаю, у меня она есть, да.

В.: Могу я ее посмотреть?

М.Гуд: Ваша честь, эту расшифровку подготовил мой офис. Наша позиция состоит в том, что это рабочий документ. Он не подготовлен профессиональным стенографистом, а только секретарем, который пытался записать то, что он слышал на пленке в рамках своих способностей.

Судья: Хорошо, очевидно, что свидетель использовал расшифровку. Я не буду требовать, чтобы Вы предъявили ее. Но я хочу откровенно сказать Вам, что я буду учитывать при оценке показания свидетеля тот факт, что я не видел расшифровки звукозаписи. Вам решать.

М.Гуд: Я хочу сказать, что я не знаю, что Вы имеете в виду, говоря «использовал расшифровку». У доктора Раскина есть копия, но я не знаю, что Вы имеете в виду, говоря «использовал ее».

Судья: В своем свидетельствовании мне он указал это, при оценке результатов, то есть, в процессе подготовки к сегодняшнему свидетельству, или иначе, в ходе подготовки себя для сегодняшних показаний, он просматривал расшифровку звукозаписи. Вы не обязаны показывать ее окружному прокурору и Суду. Поможет ли это Суду в оценке показаний свидетеля, это Вам решать.

М.Гуд: Очень хорошо. Ваша честь. Могу ли я зарезервировать за собой право не отвечать немедленно?

Судья: Определенно.

М.Гуд: Спасибо.

Судья: Я предлагаю, пока доктор Раскин здесь, мы подтвердим подлинность расшифровки, и затем Вы можете ссылаться на нее.

М. Гуд: Очень хорошо. Ваша честь.

Судья: Мы отметим ее знаком «А», и отразим в протоколе, что она была передана мистеру Гуду.

Свид.: Я думаю, она у меня в портфеле, Ваша честь, если я могу проверить.

Клерк: Для протокола могу я пересчитать страницы. Ваша честь?

Судья: Да.

М.Д.: Ваша честь, для протокольных целей у меня есть копия аудиозаписи, которую я пытался прослушать, но не смог.

Судья: О, у Вас есть копия записи?

М.Д.: Да, но я не смог прослушать ее.

М.Гуд: У них есть

М.Д.: Но она не прослушивается, я не мог слышать ее.

М.Гуд: Он говорит, что не может расшифровать ее полностью.

М.Д.: Я не могу вообще ничего разобрать.

Судья: Передача пленки кому-либо, которая не может быть прослушана, в буквальном смысле означает «пообещать что-то на ухо, а потом вслух отказаться».

М.Гуд: Ваша честь, пленка есть пленка. В тюрьме функционирует система кондиционирования. Это не ужасная запись. Но это лучшее, что у нас есть. Мы предприняли все усилия, чтобы ее расшифровать.

Судья: Хорошо, она может быть маркирована, опечатана и передана м-ру Гуду.

М.Д.: Ваша ЧЕСТЬ, еще добавление для протокола. Я вспоминаю, что профессор Хонтс не прослушивал пленку, но прочитывал расшифровку как независимый источник информации о тесте.

Клерк: Здесь двадцать четыре страницы. Ваша честь. Все опечатано.

Судья: Спасибо.

М.Д.: Спасибо.

(Расшифровка получена Судом и обозначена «А»)

Судья: Хорошо, протокол отразит, что она передана м-ру Гуду, и мы можем продолжать.

В.: В процессе вашей проверки Вы разговаривали с обвиняемой, это так?

О.: Да, верно.

В.: Что сказала обвиняемая?

О.: Она рассказала мне все, что помнила о событии.

В.: Что она сказала?

О.: Вы хотите, чтобы я изложил с самого начала?

В.: Да, с первых слов, которые она сказала Вам.

О.: Я не могу вспомнить, очевидно, все слова, это было длительное общение, но я постараюсь. Она рассказала мне, что ухаживала за Мэтью Эппеном. Она сообщила, что в то утро и в течение всего дня мальчик проявлял странную активность и был «не в духе», думаю, именно это выражение она употребила. Мать Мэтью была обеспокоена тем, что он не хотел есть. С ним было что-то необычное, он капризничал и из— за этого было трудно общаться с ним. Мать попросила ее сделать кое— что, попытаться накормить его — я не могу вспомнить точно, что это было — может быть, овсяная каша. Затем она должна была выкупать его, насколько я помню. Она сообщила мне также, что его старший брат, я думаю, его звали Брэндон, был здесь же, она ухаживала и за ним. Оба родителя в тот день работали. Они ушли на работу. Мэтью с самого начала вел себя в тот день необычно, как только она приступила к своим обязанностям, и это продолжалось в течение всего дня. Как я вспоминаю, она сообщила мне, что в какой-то момент она пыталась покормить его, но он ел плохо. Кажется, так она сказала. В один из моментов он отрыгнул часть пищи, и она забеспокоилась, потому что, казалось, он ведет себя очень странно, и она боялась, что он. возможно, поперхнулся пищей. Она очистила ему рот и, может быть, горло своим пальцем, испугавшись, что там застряла пища. Она сообщила мне также, что мать Мэтью указывала ей когда-то ранее, то есть давала ей инструкцию, что делать в случае возникновении подобной проблемы. Она рассказала мне о купании ребенка и смене пеленок, которое происходило в ванной комнате, как и последующее вытирание. Вытирание ребенка в любом случае осуществлялось на полу ванной комнаты, а точнее на коврике. Я вспоминаю ее слова, что в какой-то момент ей показалось, что ребенок испытывает затруднения с дыханием. Это могло быть в тот момент, когда она очищала его рот и горло, потому что ей показалось, что, возможно, часть пищи могла застрять там. Она также говорила о том, что держала его вниз головой и похлопывала по спине, или что-то в этом роде, как каждый поступил бы с ребенком в подобной ситуации. Ребенок все время капризничал. С ее слов, он спал немного или пребывал в состоянии, похожим на сон. Он был менее активен, чем обычно. Она сообщила мне, что она была обеспокоена всем этим, и что мать ребенка также выразила беспокойство по этому поводу. Она сообщила мне, что в какой-то момент ей стало особенно тревожно, потому что его глаза выглядели как-то странно, и. казалось, что он дышит ненормально. И ей казалось, что он находится в измененном состоянии сознания, хотя я не могу вспомнить, как она выразилась точно. Она продемонстрировала мне, как она держала ребенка, пытаясь поднять его. Мне кажется, она использовала слово «похлопала» его, что, как я думаю, в разговорном английском языке может означать «шлепать», или дать шлепок, или что-то подобное, чтобы разбудить ребенка. (Раскин показывает жестами.)

М.Д.: Ваша честь, я хотел бы, чтобы в протоколе было отражено, что свидетель вытянул свои руки перед собой на уровне шеи, с ладонями, обращенными друг к другу, и затем двигал свои руки назад и вперед, покачивая ими.

Судья: Хорошо.

О.: Да. Действительно, она описала точно, как держала его, и ее руки, как я помню, охватывали его грудь в области подмышек. Она держала его, поднимая и опуская немного, пытаясь разбудить его. И мы детально обсудили этот момент.

В.: Что это было за «детальное обсуждение»?

О.: Прежде всего, продолжительное. Мы говорили обо всем этом в деталях. Она сказала, что не делала это резко или с силой; она делала это для того, чтобы увидеть, что он вновь начнет дышать нормально, и чтобы разбудить его. Мы говорили о том, не трясла ли она его сильно, сверх необходимости для названной цели, и она сказала, что делала это очень мягко и исключительно для достижения указанной цели. Она сообщила мне, что в какой-то момент, и я не могу вспомнить, когда именно это произошло, она вдруг осознала, что ребенку грозит какая-то серьезная опасность. Она пыталась позвонить родителям, кажется, она сказала, что пыталась дважды дозвониться до отца, но, в конце концов, закончила тем, что позвонила по телефону 911, чтобы получить помощь, поскольку ребенок вел себя неадекватно. Я не могу вспомнить точно, какими именно словами она это сказала. Прибыла полиция, и она беседовала с полицией. Затем мы обсуждали, что именно сказала полиция, и она сказала, что она сообщила полиции не совсем то, что они записали в протоколе, это было не совсем правильно. Мы также обсуждали проблему возможного удара ребенка головой о пол, и именно в этот момент мы имели детальное обсуждение того, когда и как ребенок лежал на полу, куда именно она положила его, чтобы вытереть и одеть после купания, и что в какой-то момент ее рука была — она так думает, но у нее нет полной ясности в отношении того, случилось ли это вообще -— что ее рука была положена под голову ребенка. Она думает, что когда она убрала свою руку из-под его головы, то голова могла упасть на пол; при этом высота падения приблизительно соответствует толщине ее руки до половика на полу. Она подчеркнула, что хотя это был пол из керамики, на нем действительно был постелен половик, на котором и лежал ребенок. Я думаю, она специально сообщила мне об этом, потому что полиция истолковала ее рассказ как умышленный удар ребенка головой. И она сказала, что это было совсем не то, что она им сказала. Потом мы приступили к обсуждению вопросов, стремясь сформулировать их таким образом, чтобы они соответствовали как позиции обвинения, так и ее версии события, то есть у читывали позицию обеих сторон.

В. И именно после этого обсуждения Вы составили список вопросов для предъявления на полиграфе, включая вопрос: «4 февраля 1997 года, помимо желания разбудить Мэтью, Вы нанесли ему повреждения, сильно тряся его?» Это правильно?

О.: Да.

В.: Далее, Вы задали другой вопрос, потому что во время разговора с Луизой Вудворд она указала, что это могло иметь место только один раз. Поэтому Вы спросили: «Кроме этого случая умышленного встряхивания ребенка, когда Вы хотели разбудить его, Вы еще сильно трясли его?». Таким образом, Вы хотели уменьшить ее озабоченность, это правильно?

О.: Это ужасно длинный вопрос, м-р Джэлелиан. Я постараюсь ответить на него наилучшим образом.

В.: Позвольте мне сначала перефразировать вопрос. После разговора с ней Вам стало ясно, что она испытывает определенную озабоченность в связи с определенными действиями, имевшими место в тот момент, который позднее стал рассматриваться предположительно как инцидент, это правильно?

О.: Она выразила мне свое беспокойство по поводу того, что, если наблюдаемые повреждения были результатом ее действий, даже самых незначительных, как она описывала их, то, возможно, это действительно стало причиной всего случившегося, и именно поэтому мы обсуждали детально, какова могла быть причина всего этого.

В.: И поэтому встряхивание при попытке разбудить является чем-то другим, отличным от просто попытки разбудить?

О.: Да. И это было важно, потому что она дала очень детализированное описание того, что она делала. Таким образом, следуя ее описанию, необходимо было принять во внимание...

В.: Что предшествующий...

О.: ...что те действия, которые она описала, в нормальных обстоятельствах не могли бы привести к таким серьезным повреждениям, которые, например, имеют место при известном «Синдроме Встряхивания Ребенка».

В.: Она также испытывала озабоченность по поводу удара головы ребенка о пол в ванной комнате, это правильно?

О.: Да, эта озабоченность возникла после разговора с полицией, когда они заявили, что она уронила его на голову. Однако единственная вещь, о которой она могла бы думать, это была возможность того, что она описала мне, но она не была уверена, что это произошло в действительности. Она только вспоминает, что он был на полу, она вытирала его, и ее рука могла быть под его головой, и что она, возможно, могла вытащить свою руку из-под его головы подобным образом. Как я вспоминаю, она высказала неуверенность в том, упала ли вообще его голова с этой маленькой высоты и ударилась о пол.

В.: И именно по этой причине Вы не подумали включить вопрос типа: «Кроме его удара о пол в ванной, Вы ударяли Мэтью головой о твердый предмет?»

О.: Я «подумал», но я не мог этого сделать, потому что она не была полностью уверена в том, случилось ли это в действительности или нет. А спрашивать ее о чем-то, в чем она не была уверена, что это действительно имело место, это означало бы запустить мыслительные процессы, сопровождаемые психофизиологическими реакциями, которые могли бы ввести в заблуждение и привести к неправильному результату. Именно поэтому данная ситуация не исследовалась предлагаемым Вами способом, потому что это не привело бы к усилению определенности.

В.: Заявляла ли она Вам, что когда-нибудь бросала ребенка на кровать в какой-то момент? Это не вызывает у Вас никаких мыслей?

О.: Возможно, она говорила что-либо подобное, например, когда она меняла одежду, что она положила его на кровать каким-то образом, и могла...

В.: Вы вспомнили...

О.: Я не помню слова «бросала». Я помню, она сказала, что она только как-то раз быстро посадила его прямо.

В.: И она также сказала Вам, что она обошлась с ним, цитирую, «немного грубо»?

О.: Да, она сказала, что это было немного грубо, потому что он вел себя так, что было трудно обращаться с ним из-за этого его состояния.

В.: И падение на пол в ванной комнате. Вы уже говорили об этом, она сама рассказала Вам об этом?

О.. Простите, я не понял.

В.: Она сказала, что, возможно, уронила его на пол, хотя и не была в этом уверена?

О.: Нет, она не говорила, что она «уронила его на пол». Она сказала, что держала его на полу во время вытирания после купания, и что, когда он лежал на полу, возможно, ее рука была под его головой, поддерживая ее, пока она вытирала его и меняла одежду. Это все, что она делала. Она допускала также, что могла убрать руку, и его голова могла упасть на пол, на коврик с небольшой высоты. Но это не описывалось, как «уронить на пол». И, я думаю, возникла путаница между тем, что полиция сообщила о том, что она сказала, и тем, что она в действительности сообщила полиции. Но это было ее дословное описание того, что случилось с ее рукой.

В.: Свидетельствовала ли она Вам, что он в какой-то момент упал, то есть использовала ли она слово «падать»?

О.: Я не помню, чтобы она говорила о «падении» в тот день. Но я пытаюсь вспомнить, обсуждали ли мы возможное падение в предыдущие дни, и сообщала ли она мне об этом, или я слышал это от другого источника.

В.: Итак, Вы не помните, что она говорила о падении.

О.: Мне надо бы взглянуть в расшифровку. Но я не думаю, что она сообщала мне что-либо о падении в тот день.

В.: И она ничего не говорила о старшем брате, возможно, совершавшим действия, которые могли бы нанести вред ребенку?

О.: Я не помню, чтобы она говорила это. Мне кажется, она говорила, что был момент, когда ей нужно было взять что-то, и на какое-то время ребенок оказался вне поля ее зрения. Я не могу вспомнить точно, вероятно, когда она меняла пеленки.

В.: Но мой вопрос был о том, заявляла ли она что-либо, что старший брат...

О.: Я как раз намеревался коснуться этого. Но я не могу вспомнить, сказала ли она, что не наблюдала за ними какое-то время одновременно, или что-либо подобное. Сама она не делала специального заявления, я помнил бы, о том, что старший брат делал что-нибудь особое. Я не помню.

В.: Упоминался ли вообще старший брат в ходе интервью?

О.: Да, она упоминала старшего брата. Она сообщила, что он был более активен, чем девятимесячный брат, потому что ему было, насколько я помню, три года или около этого.

В.: Насколько Вы помните. Насколько Вы помните...

О.: Это не имело значения для меня, и я просто не помню.

В.: И кроме расшифровки беседы, которая обсуждалась в последние десять минут, единственным текстом, в котором в письменной форме изложено собеседование и сам тест, является вот этот двухстраничный документ, не так ли?

О.: Да.

В.: Спасибо. Имеете ли Вы больше доверия к полиграфу...

М.Гуд: Ваша честь, прежде чем он продолжит, я принял решение передать эту расшифровку Суду. Спасибо.

Судья: Это вещественное доказательство «А»?

М.Гуд: Да, Ваша честь.

В.: Вы заявляли, что доверяете проведенному тесту на полиграфе, который показал, что проверяемое лицо говорит правду и является невиновным, это правильно?

О.: Разве я уже заявлял это сегодня?

В.: Но Вы убеждены в этом?

О.: Да, это определенно мое мнение.

В.: Имеете ли Вы точно такой же уровень доверия к полиграфу, в случае его применения государственным агентством, выдвигающим обвинение, и когда ответчик не выдерживает тест?

О.: Нет, независимо от того, кто применяет его.

В.: То есть у Вас меньше доверия к обвинительным исходам тестирования на полиграфе, чем к результатам, подтверждающим искренность.

О.: Да, все имеющиеся научные данные четко указывают, что это обоснованный и правильный вывод.

В.: Итак, научные данные указывают, что этот тест хорош только в особых ситуациях, которые зависят от того, какая сторона уголовною процесса является инициатором?

О.: Нет, это совершенно не то, что я сказал. Это вопиющее искажение того, что я сказал. На самом деле мне приходилось давать свидетельские показания по тестам, которые проводились по инициативе обвинения и указывали на ложь...

В.: Для их принятия Судом?

О.: ...перед присяжными и для принятия Судом в качестве доказательства, да.

В.: Как часто Вы давали свидетельские показания перед судом присяжных, которые указывали на ложь обвиняемых?

О.: Я не могу говорить «обвиняемый», это не моя компетенция. Я говорю о лжи при ответе на вопросы обвинения, но я не могу утверждать, виновно лицо или нет.

В.: До момента вынесения приговора?

О.: Нет, я говорю о самом процессе установления виновности или невиновности, о Судебном процессе.

В.: И как часто Вы свидетельствовали о неудачном прохождении тестов обвиняемыми в уголовном процессе, когда Вас для этих целей привлекало правительство?

О.: Я могу дать Вам только общую оценку...

В.: Это хорошо.

О.: ...потому что речь идет о большом периоде жизни. Но я думаю, где-то восемь — двенадцать раз, преимущественно по делам об убийстве.

В.: И как часто Вы свидетельствовали по случаям, похожим на сегодняшний?

О.: Возможно, тридцать — сорок раз. Нет, не точно подобных сегодняшнему, я говорю больше о самом Судебном процессе.

Судья: Да, как раз об этом мы и говорим.

О.: Да, не совсем подобно сегодняшнему слушанию.

В.: Это правильно. В пользу обвиняемых, которые успешно прошли тест на полиграфе?

О.: Да. Возможно, тридцать или сорок раз, где-то в этих пределах.

М.Д.: Могу я попросить минутку. Ваша честь?

Судья: Да.

В.: Сочтете ли Вы необычным, если попросить кого-либо перепроверить проведенный Вами тест, скажем, эксперта штата, и получить иное толкование его результатов, и, например, найти ошибку в тесте, который Вы провели?

О.: Это возможно и иногда случается.

В.: Было бы это необычным для Вас?

О.: Я не совсем понимаю, что Вы имеете в виду под «необычным».

В.: Вне привычного хода вещей.

Судья: Более одного раза из десяти?

Свид.: Извините?

Судья: Чаще, чем один раз из десяти?

О.: Я не думаю, что у меня это случалось больше, чем один раз из десяти дел, по которым я работал. Это происходит редко.

В.: Это имело место в деле Марка Вудворда, не правда ли?

О.: Дело Марка Вудворда?

В.: Так называемые «Мормонские бомбометания».

О.: Марк Вудворд?

М.Гуд: Хоффман.

В.: Марк Хоффман, я извиняюсь.

О.: Я не проводил это тестирование.

В.: Профессор Хонтс проводил его, не правда ли?

О.: Это правильно.

В.: А Вы проверяли его как независимый эксперт?

О.: Да, точно так же поступают все полиграфологи правоохранительных органов.

В.: Мой вопрос состоит в том, проводили ли Вы независимую проверку этого теста?

О.: Да.

В.: И Вы признали м-ра Хоффмана говорящим правду?

О.: Моя оценка полиграмм показала, что он говорил правду, это подтвердили все...

В.: И он признал себя виновным по двум пунктам обвинения в убийстве первой степени, это правильно?

О.: Второй степени.

В.: Убийство второй степени?

О.: Он, в конечном счете, пошел на соглашение с обвинением по этому вопросу, да.

В.: Таким образом, полученный Вами результат по этому тесту, был полностью ошибочным?

О.: Ну, моя оценка полиграмм была правильной, но в самом тесте были проблемы. Моя оценка была подтверждена всеми остальными полиграфологами из правоохранительных органов, которым были разосланы полиграммы.

В.: Какое было Ваше заключение по тому тесту?

О.: Что он говорил правду.

В.: Когда он отрицал свою вину?

О.: Да.

В.: И не было никаких ошибок в тесте, который проводился с ним?

О.: Нет, он был исключительным преступником, который на протяжении пятнадцать лет практиковал самогипноз.

В.: Вы осведомлены о...

Судья: Я думаю, мы закончим с этим.

В.: Известно ли Вам о том, привлекался он или нет по другим уголовным делам до этого?

О.: Он никогда не арестовывался, насколько я знаю, хотя и был замешен во многих видах преступной деятельности.

М.Д.: Спасибо, у меня больше вопросов нет. Ваша честь.

Судья: Хорошо, другая сторона. Ваша очередь.

М.Гуд: Спасибо, Ваша честь.

Допрос свидетеля со стороны мистера Гуда

М.Гуд. Могу я обратиться к свидетелю, Ваша честь?

Судья: Да.

В.: Вас спрашивали в ходе прямого допроса — или, скорее, при перекрестном допросе — о таблице на странице 1019 статьи «Обзор законодательства штата Северная Дакота», написанной доктором Хонтсом и еще одним автором?

О.: Да.

В.: Вы помните это? И если посмотреть на эту таблицу, на которую ссылались во время перекрестного допроса, со всем уважением к исследованиям, проводившимся в условиях реальной практики и отраженным в этой таблице, то можно увидеть, как часто виновные люди успешно проходили тест, это правильно?

О.: Да.

В.: Там перечислены четыре исследования?

О.: Да.

В.: И в число этих исследований включено одно, выполненное Патриком и Яконо?

О.: Это правильно.

В.: Патрик и Яконо относятся в целом к тем лицами, которые выступают против вывода о том, что тестирование на полиграфе является научно обоснованным, это правда"?

О.: Ну, они подняли целый ряд серьезных вопросов, касающихся разных аспектов его обоснованности, да.

В.: И они обнаружили на примере пятидесяти... сколько было там лиц, пятьдесят два?

О.: Да.

В.: Что только двое из пятидесяти двух испытуемых, то есть около 2%, успешно прошли тест.

О.: Да.

В.: Хотя оба были виновны.

О.: Только один, да.

В.: Один?

О.: Да.

В.: Один из пятидесяти двух?

О.: Да.

В.: И это дало результат в два процента?

О.: Да.

В.: А остальные испытуемые, которых тестировали во время этих высококачественных исследований, их число которых превышало три сотни или даже приближалось к четырем сотням, правильно?

О.: В действительности, их было сто восемь.

В.: Таким образом, только один человек из ста восьми, являвшихся достоверно виновными, успешно прошел тест, это правильно?

М.Д.: Возражение.

О.: Это правильно.

Судья: Я разрешаю, продолжайте.

М.Д.: Я только в отношении формы. Это прямой допрос другой стороной.

В.: Итак, в отношении этих исследований, сэр, это были исследования, которые были проведены после...

Судья: Извините меня, мистер Гуд, но это Ваш свидетель, и Вы ведете прямой допрос. Поэтому было бы лучше не задавать слишком много наводящих вопросов.

М.Гуд: Хорошо.

В.: Итак, сэр, в отношении того, что в литературе и во время слушаний называлось «достоверная истина», можете Вы описать Суду, что имеется в виду под доказательством истинности того, что лицо в действительности является виновным?

О.: Из чего оно составляется?

В.: Да, сэр.

О.: Во всех этих четырех исследованиях, доказательство состояло из комбинации собственно признаний и независимо собранных доказательств, прежде всего, различных физических доказательств в зависимости от исследования. Есть и некоторые другие способы доказательств, которые также рассматривались в исследовании доктора Хонтса. В этой таблице указана дата исследования «1994 год», фактически же оно было опубликовано в журнале в 1996 году. Таким образом, в каждом исследовании имелось независимое подтверждение результатов, полученных с помощью полиграфа.

В.: И многие из этих свидетельств появились, фактически...

М.Гуд: Ваша честь, могу я еще раз обратиться к свидетелю.

В.: Какой термин обычно используется в литературе для описания ситуации, когда в действительности виновные испытуемые успешно проходят тест на полиграфе?

О.: Ложноотрицательная ошибка, то есть ошибочное признание правдивым человека, который на самом деле лжет.

В.: И эта ложноотрицательная ошибка в качественно проведенных исследованиях обычно выражается в процентах?

О.: Да.

В.: И какое значение было получено в исследовании профессора Хонтса?

О.: Один процент.

В.: А теперь, возвращаясь... в отношении таблицы на странице 1018, переверните предыдущую страницу, какова ложноотрицательная ошибка для теста с контрольными вопросами?

О.: Это относится к лабораторным исследованиям, общая ошибка — 10%.

В.: И теперь в отношении этих значений ложноотрицательной ошибки, можете ли Вы сообщить Суду, почему он должен обратить внимание именно на эти данные как на самую важную статистику для определения научной обоснованности результата применения полиграфа, который был предложен Суду в этом деле?

О.: Основным вопросом в этом смысле является, можно или нет, и в каких пределах допустимо полагаться на полученный результат, который мог быть двух типов — подтверждающий правдивость или свидетельствующий об обмане. В данном случае (рассматриваемое дело — прим. переводчика) тест показал правдивость ответов на заданные вопросы. Поэтому адекватная статистика, которую следует учитывать, должна оценить предел, до которого полученный результат мог бы быть ошибочным, а именно, представлял бы собой ложноотрицательную ошибку, то есть факт успешного прохождения теста в действительности виновным лицом. В этом суть. Поэтому следует обратиться к значению частоты ложноотрицательной ошибки, определенной в исследованиях, и с ее учетом оценить наш результат. И это единственное число, которое надо принимать во внимание. Если бы результат тестирования на полиграфе свидетельствовал о лжи, то следовало бы учитывать частоту ложноположительной ошибки, полученную в исследованиях с тем, чтобы оценить вероятность того, что правдивое лицо по ошибке не прошло тест. Но в данном случае такой проблемы нет.

В.: Теперь в отношении рассмотренных выше исследований, особенно исследований в реальных условиях, до их проведения звучала критика применявшихся способов установления «достоверной истины», не так ли?

О.: В литературе описаны и другие исследования, в которых также имеется много проблем, я и другие исследователи подробно писали о них, да.

В.: В какой мере исследования, приведенные в таблице, способствуют определению «достоверной истины»?

О.: Это достигается несколькими путями. Прежде всего, они повышают доверие к способам использования полиграфа, поскольку опираются на тесты, осуществленные высококвалифицированными, хорошо подготовленными полиграфологами в условиях постоянного контроля, как над процессом, так и над результатом. Во-вторых, они основываются на тестах стандартного формата, так называемых тестах с «контрольными вопросами», потому что в ранних исследованиях это было большой проблемой, и было трудно знать точно, какие именно форматы тестов и кем именно, в смысле профессиональной подготовки, проводились. В-третьих, в качестве критерия «достоверности истины» принимались во внимание не только собственные признания обследованного лица, но и другие доказательства, как правило, имеющие физическую природу.

М.Д.: Возражение. Ничего этого не было в письменных показаниях.. Судья: Я разрешаю обсуждать это еще некоторое время.

М.Гуд: Простите, я не расслышал, Ваша честь.

Судья: Я только сказал, что разрешаю обсуждать это еще некоторое время.

В.: Продолжайте и заканчивайте.

О.: ...а также другие доказательства, такие как обоснованные заявления свидетелей или, в некоторых случаях, когда лицо, сообщившее о преступлении. признавало, что преступления фактически не было, например, предметы, о которых думали, что они украдены, на самом деле украдены не были и могли быть представлены следствию или суду, что приводит к снятию обвинений с подозреваемого.

В.: В отношении тех исследований, которые были проведены Патриком и Яконо и показали ложноотрицательную ошибку в 2%, кто непосредственно осуществлял работу с полиграфом, или какое агентство нанимало полиграфологов для проведения этих исследований?

О.: Королевская полиция Канады.

В.: Это же справедливо и в отношении исследования Чарльза Хонтса. я имею ввиду его исследования в реальных условиях?

О.: Да, это правильно.

В.: И в отношении этого последнего исследования, которое было упомянуто в таблице доктора Хонтса, связанного с Королевской канадской полицией, это исследование не было опубликовано и обсуждено специалистами до тех пор, пока не было принято решение по делу Мендеса, это правильно?

О.: Это правильно, оно было опубликовано в конце прошлого года.

В.: И разброс значений ложноотрицательных заключений в соответствии с этой таблицей применительно к исследованиям в реальных условиях лежит в пределах от нуля до единицы, это правильно?

О.: Имеются три нулевых значения в трех исследованиях и значение один в исследовании Патрика и Яконо, суммарно — одна ошибка в четырех исследованиях.

В.: Теперь, сэр, можете ли Вы описать Суду, что, если вообще... позвольте мне спросить Вас следующее. Является ли методология, использованная доктором Хонтсом в исследовании с участием Королевской канадской полиции, той же самой, как в исследовании Патрика и Яконо, то есть методология по существу была та же самая?

О.: Ну, фактически доктор Хонтс использовал улучшенную методологию в сравнении с исследованием Патрика и Яконо.

В.: Но в отношении процедуры установления «достоверной истин», она была та же самая?

О.: За исключением того, что он детально проверял другие критерии, не зависящие or признаний, чтобы убедиться, что они также обеспечивают высокий уровень точности, и они это подтвердили. Фактически это было предложено Патриком и Яконо, и доктор Хонтс сделал в точности то, что они советовали.

В.: А можете Вы описать Суду, какое значение имеет документальное подтверждение... или позвольте мне поставить вопрос иначе. Не сообщили бы Вы Суду, какие научные данные указывают на научную достоверность результатов тестов, которые были успешно пройдены испытуемыми?

О.: Эти данные, взятые в совокупности, являются наиболее надежными с точки зрения доверия к результату, свидетельствующему о том, что проверяемое лицо говорит правду. Они показывают, что вероятность ложноотрицательной ошибки является чрезвычайно низкой, составляет всего один процент. Это означает, что с высокой надежностью можно доверять результатам теста, указывающего на правдивость.

В.: А Вы можете, доктор Раскин, сравнить этот уровень ошибок с другими типами биомедицинских тестов, которые обычно используются в Суде, например, с тестом оценки горизонтального нистагма?

М.Д.: Возражение.

Судья: Поддержано. Это не выносилось на перекрестный допрос.

М.Гуд: Простите, Ваша честь, я снимаю этот вопрос.

В.: Так, на перекрестном допросе Вас спрашивали об исследовании по приемам противодействия полиграфу, которое доктор Хонтс проводил под Вашим наблюдением?

О.: Да.

В.: Это было лабораторное исследование?

О.: Правильно.

В.: Это значит, испытуемые в этом исследовании, не были реальными подозреваемыми, обвиненными в преступной деятельности.

О.: Ну, если они и были, мы не знали об этом. Это было вне наших интересов в рамках данного исследования.

В.: В исследовании использовалось так называемое «мнимое преступление», не так ли?

О.: Да, это было лабораторное моделирование преступления.

В.: В ходе перекрестного допроса Вам задавали ряд вопросов о пределах, до которых моделирование может обеспечивать получение результатов, которые могли быть обобщены для сферы практического использования полиграфа, не так ли?

О.: Я не помню такого вопроса.

В.: В отношении данных лабораторных исследований. Вас, сэр, спрашивали о лабораторных данных, касающихся мер противодействия. Имеются ли какие-либо доказательства, знаете ли Вы о них, которые бы показывали, что какой-то конкретный прием противодействия, показавший свою эффективность в условиях лаборатории. была бы таким же эффективным в реальной практике применения полиграфа?

О.: Не существует данных, имеющих прямое отношение к этой проблеме, за исключением некоторых анекдотичных фактов из реальных дел.

В.: Нет научных данных?

О.: Нет, насколько мне известно. И если они есть, то, наверняка, они засекречены.

М.Гуд: Позволю себе задать еще один вопрос, чтобы сэкономить время, Ваша честь.

В.: В отношении мер противодействия, основная идея состоит в том, чтобы испытуемый сделал что-то, чтобы вызвать физиологическую реакцию в ответ на контрольный вопрос, это правильно?

О.: Если говорить о мерах противодействия, которые мы исследовали в своей лаборатории, то да.

В.: В этом деле, то есть в деле Вудворд, противодействие должно было бы функционировать таким образом, чтобы усиливать физиологические реакции Луизы Вудворд на контрольные вопросы, делать их достаточно большими, чтобы при сравнении с физиологическими реакциями в ответ на проверочные вопросы, она выглядела бы невиновной, хотя на самом деле была виновной, или выглядела бы правдивой, хотя на самом деле говорила ложь?

О.: Так она могла бы планировать делать это, и именно такие действия могли бы привести к желаемому результату.

В.: Скажите, сэр, указывают ли лабораторные исследования, доказывают ли они, что меры противодействия, эффективные в лабораторных исследованиях, будут такими же эффективными в реальных обследованиях?

О.: Нет, это не вытекает из этих исследований.

В.: Итак, нет научных данных о том, что имеются эффективные меры противодействия в условиях реальных обследований на полиграфе, не правда ли?

О.: Совершенно правильно.

Судья: Не забывайте. Вы подвергаете перекрестному допросу своего собственного свидетеля.

В.: Сэр, Вас спрашивали во время перекрестного допроса о постановке Мисс Вудворд вопроса R-1, первого проверочного вопроса, который был сформулирован так: «4 февраля 1997 года, Вы стукнули или били Мэтью по голове?». Суд интересовало, можно ли было бы ответить на этот вопрос правдиво «нет», хотя в то же время мисс Вудворд фактически уронила ребенка. Можете Вы объяснить Суду» защитил бы ее такой ответ от выявления обмана в отношении того, что она уронила ребенка?

М.Гуд: Задал ли я вопрос достаточно ясно, Ваша честь, хотя и длинно?

Судья: Я не свидетель.

М.Д.: Я не понял вопроса.

Судья: Нет необходимости в том, чтобы Вы или я понимали вопрос, необходимо только, чтобы свидетель понимал вопрос.

М.Гуд: Я хочу быть уверенным, что Ваша честь понял вопрос. Позвольте мне попытаться вновь.

В.: Мисс Вудворд был задан вопрос, который я только что зачитал Вам. И я спрашиваю, «прошла» бы она благополучно этот вопрос или нет, если бы ответила на него буквально «нет», помня в то же время о факте, что она уронила Мэтью на голову? «Прошла» бы она этот вопрос или нет, если бы она просто отвечала «нет», и тем не менее знала, что она уронила ребенка головой, «прошла» бы она благополучно этот вопрос или нет?

О.: Маловероятно, чтобы она могла «пройти» этот вопрос.

В.: А могли бы Вы объяснить Суду, почему это так, и какая наука подтверждает Ваш ответ.

О.: Имеется достаточно научных доказательств того, что, если лицо замешано в какой-то серьезной ситуации, и его спрашивают о причастности, которую оно отрицает, то оно с высокой вероятностью обязательно провалит тест, даже если задаваемые вопросы не будут являться достаточно конкретными, чтобы вскрыть точную природу причастности. Другими словами, совершив преступление или будучи серьезно замешанным в преступлении, при постановке прямых вопросов о непосредственном участии в преступлении, не отражающих истинную картину их причастности, люди имеют высокую вероятность не пройти тест. В случае, который мы имеем здесь, когда предполагается, что мисс Вудворд причинила увечье голове ребенка (именно травму головы — прим. переводчика), и одним из подозрений является, что она уронила ребенка, то, если она действительно сделала это, вопрос об ударе по голове вызвал бы сильную реакцию, особенно в условиях ее обеспокоенности тем, что если выяснится ее обман, то могут возникнуть очень серьезные последствия для ее жизни.

В.: Можете Вы объяснить Суду, на какое научное доказательство Вы опираетесь в этом ответе?

М.Д.: Возражение.

Судья: На каком основании?

М.Д.: Это все... Я думал, это было целью письменных показаний.

Судья: Я разрешаю.

О.: Имеются, по меньшей мере, два типа доказательств. Одно из них получено в лаборатории. Мы провели исследования, и не только мы, в которых ставились вопросы о действиях, отражающих разную степень вовлеченности в преступную ситуацию или в смоделированную ситуацию преступления. Одно исследование, которое вышло из лаборатории ФБР, было выполнено доктором Подлесным и мисс Труслов и опубликовано в «Журнале прикладной психологии», кажется, в 1993 году, в котором лица, причастные к исследуемой ситуации, выполняли одну из трех ролей. Они либо совершили кражу, либо были соучастниками кражи, либо знали о замысле совершить кражу. Исследование показало, что лица, игравшие менее значительную роль соучастника преступления или участника сговора, выявлялись с высокой точностью. И это не было результатом их реакций на соответствующие конкретные вопросы; все вопросы были одинаково эффективны. Суть заключалась в том, что иногда было трудно определить точные роли, которые они играли. Но независимо от роли их причастность определялась с высокой точностью. Похожие результаты были получены в нашей лаборатории с использованием смоделированного преступления. Так, испытуемые, реально совершившие основное действие — кражу ценного предмета из стола, реагировали иногда намного сильнее на вопрос: «У Вас сейчас есть это кольцо?», и наоборот. Это были результаты, полученные в лаборатории. Исследования, проведенные в реальных условиях, также дали аналогичную информацию. Например, исследование Патрика и Яконо, основанное на реальных уголовных расследованиях. В одном из исследованных ими случаев, например, обследуемый подозревался во взломе ювелирного магазина и краже бриллиантового кольца, стоимостью более пяти тысяч долларов. Его спрашивали, совершат ли он это ограбление и брал ли он это кольцо. Этот подозреваемый не прошел проверку на полиграфе, хотя в действительности он не брал этого кольца. На самом деле ограбление совершил его брат, который затем передал ему это кольцо, что было подтверждено из независимых источников. Это показывает, что если человек имеет отношение к преступному событию, если он каким-то образом связан с ним, то даже отвечая технически правдиво на предъявляемые вопросы, которые не описывают точно характер его действительного участия в преступлении, он все равно неизбежно «провалит» тест. Это универсальное явление, а поэтому надо быть очень осторожным, подбирая формулировки вопросов.

В.: Далее...

Судья: Простите меня, я не хочу Вас подгонять, но сколько времени еще Вам надо для этого свидетеля?

М.Гуд: Еще немного, Ваша честь.

Судья: Я дождусь, пока Вы закончите с ним, прежде чем я сделаю перерыв.

М.Гуд: Спасибо. Ваша честь.

В.: При перекрестном допросе Вам задавали вопрос об использовании Вами формулировки «помимо того» в одном из четырех проверочных вопросов, не в первом, а, кажется, в четвертом вопросе... простите... в третьем вопросе, а именно — «Помимо попытки разбудить Мэтью 4 февраля 1997 года, наносили ли Вы ему повреждения, сильно тряся его?». Но Вы не использовали это, как Вы признали при перекрестном допросе, в первом вопросе, то есть... во всех остальных вопросах этого теста. То есть. Вы не использовали эту формулировку более одного раза. Теперь в отношении Вашего решения не делать этого, могли бы Вы объяснить Суду, какая могла бы появиться проблема, если бы использовали эту формулировку более одного раза?

М.Д.: Возражение.

Судья: Я разрешаю этот вопрос.

О.: Хорошо. С двумя вопросами вообще не возникала проблема подобной коррекции, например: «Вы его ударяли или били по голове?». Это прямой вопрос, его трудно неправильно понять и он не требует особого обсуждения. Тоже самое в отношении другого вопроса... Извините, я в некотором замешательстве, так как передо мной нет списка вопросов... о нанесении повреждений. Необходимость дополнительных уточнений возникает при обсуждении проверочного вопроса R-2: «4 февраля 1997 года Вы намеренно ударяли Мэтью головой о твердый предмет или поверхность?». Но здесь есть причина, по которой я не использовал формулировку «помимо того». Я не знаю, какую бы я точно выбрал формулировку, например, «помимо падения головы на пол, когда Вы убрали руку», или что-то в этом роде. Но мне было бы очень трудно коротко и ясно сформулировать весь вопрос целиком. Поэтому я и не делал этого. Но, главное, Вы не должны задавать человеку вопрос в форме «помимо того», если он выражает неуверенность в отношении того, случилось ли это вообще. Это вызывает дополнительную мыслительную активность, которая сопровождается физиологическими реакциями, что в итоге может привести к появлению ложноположительного ошибочного вывода. Именно по этой причине я выбрал ту формулировку, которую выбрал, и считаю, что она соответствовала той фактической ситуации, как я ее понимал.

В.: Таким образом, Вы использовали формулировку «помимо того» в третьем вопросе, потому, что у Луизы Вудворд не было сомнений относительно того, трясла ли она ребенка, чтобы разбудить его.

О.: Да.

В.: Она была уверена, что сделала это?

О.: Да, она даже продемонстрировала мне, как она это делала.

В.: А в отношении того, уронила ли она голову ребенка на пол или нет, она не была у верена, что это произошло вообще.

О.: Насколько я помню, да.

В.: Хорошо. В ходе перекрестного допроса Вам задавали вопрос об измерении артериального давления. Вы помните эти вопросы об измерении артериального давления?

О.: Да, было несколько вопросов об этом.

В.: Для уточнения, обследование на полиграфе не ограничивается только измерением артериального давления, это правильно?

О.: Правильно. В процессе обследования, которое я проводил, регистрировалось четыре независимых физиологических показателя.

В.: Так, но Вас, в основном, спрашивали о значении артериального давления, не правда ли?

О.: Думаю, так. Хотя они не были всегда достаточно ясными для меня, я не совсем понимал, что они точно значили.

В.: Хорошо. Но во всяком случае, провести обследование на полиграфе в соответствии с принятыми стандартами требует регистрации изменений во всех четырех физиологических системах, не так ли?

О.: Да. Хотя многие полиграфные обследования не используют регистрацию плетизмограммы, которая является не обязательным, дополнительным показателем, но мы обычно ее используем, поскольку это часто бывает полезным.

В.: Далее, Вам задали несколько вопросов о различиях в методах оценки. Можете Вы сообщить Суду, оказывает или нет различие в методах оценки, используемых ФБР, и теми, что используете Вы или, например, Королевская полиция Канады, оказывает ли это влияние на содержание конечных выводов?

М.Д.: Возражение.

Судья: Поддержано. Вы управляете своим свидетелем.

В.: Могли бы Вы, сэр, прокомментировать существо различий в существующих системах оценки результатов обследования на полиграфе, то есть, насколько велика разница между ними и какие последствия она имеет для надежности выводов?

М.Д.: Возражение.

Судья: Я разрешаю.

О.: Системы оценки, которые обсуждались ранее, включают Федеральную систему оценки, которая преподается в Институте полиграфа Министерства обороны в процессе подготовки полиграфологов для федеральных ведомств. И систему оценки, которую обычно называют «Методом Университета штата Юта», которая является дальнейшим развитием и усовершенствованием Федеральной системы. Основное различие, на наш взгляд, заключается в том, что Федеральная система использует в качестве показателей реакций некоторые признаки, которые, как показали исследования, являются не достаточно эффективными. Таким образом, наша система оказывается несколько проще, а поэтому может применяться более легко и в определенной степени является более надежной. Следует указать два исследования, которые непосредственно сравнили эти две системы, а также использовали еще одну, третью систему оценки. Результаты обоих этих исследований, проведенных по заданию Правительства, показывают, что нет существенной разницы в точности заключений, полученных как на основе использования Федеральной системы, так и системы Университета штата Юта.

М.Д.: Возражение. Я хотел бы иметь даты публикаций и имена авторов этих исследований.

Судья: Простите?

М.Д.: Я хотел бы знать даты публикаций и имена авторов этих исследований.

О.: Одно исследование было проведено Ричардом Вивером в Агентстве Национальной Безопасности. Мне кажется, его результаты были опубликованы в 1984 году в журнале «Полиграф». Другое исследование было проведено Микаелем Кэпсом, к сожалению, я сейчас не могу вспомнить соавторов. М-р Кэпе в то время также работал в Агентстве Национальной Безопасности, сейчас же он является директором Института полиграфа Минобороны США. По результатам этих работ был подготовлен отчет Правительству. Я не могу сейчас назвать Вам точную дату, но я мог бы представить копию этого документа, если будет предоставлена такая возможность.

В.: Далее, Вам уже задавали вопросы об использовании полиграфа в ФБР. Скажите, кто готовит операторов полиграфа для ФБР, какое правительственное ведомство?

О.: Первоначальную подготовку осуществляет Институт полиграфа Министерства обороны, который готовит полиграфологов для всех федеральных ведомств, за исключением ЦРУ.

М.Гуд : Это все. что я хотел спросить, Ваша честь, спасибо.

Судья: Хорошо, что-нибудь еще?

М.Д.: Только два коротких вопроса.

Повторный перекрестный допрос со стороны мистера Джэлелиана

В.: Вы свидетельствовали на перекрестном допросе, что нет существенной разницы между известными методами оценки, это правильно?

О.: Простите, я не понял. Могли бы Вы задать вопрос снова?

В.: Когда я задал Вам вопрос на перекрестном допросе, Вы свидетельствовали, что нет существенных различий между методами оценки результатов обследования на полиграфе, это правильно?

О.: В смысле получаемых выводов, да.

В.: А на повторном перекрестном допросе Вы свидетельствовали, что имеются три разных варианта методов оценки результатов применения полиграфа: один — применяемый Министерством обороны, второй — разработанный в Университете штата Юта, и еще какой-то третий, это правильно?

О.: Есть третий метод, который, как я понял, не был изначально частью Вашего вопроса ко мне. К тому же он не является широко используемым.

В. Имеются три разных метода?

О.: Ну, имеются также другие методы, в том числе «экзотические», но...

В.: Вы также свидетельствовали, что лица, имеющие разную степень участия в преступлении — непосредственные участники, соучастники, участвовавшие в заговоре, но не в самом преступлении и т.д., независимо от степени этого участия, все равно не смогут пройти тест на полиграфе, хотя и будут технически говорить правду, отвечая «нет» на вопрос: «Эго сделали Вы?». Это так?

О.: Нет, это не то, что я говорил.

В.: Любая степень участия в преступлении гарантирует, что тест на полиграфе не будет пройден, это правильно?

О.: Да, если они каким-то образом замешаны в преступлении, они не пройдут тест.

В.: Далее, из формулировки вопроса R-3, который Вы задавали Луизе Вудворд, следует, что она все-таки сильно трясла Мэтью, это правильно?

О.: Нет, я думаю, это Ваша интерпретация, но не моя.

В.: «Помимо попытки разбудить Мэтью 4 февраля 1997 года, наносили ли Вы ему повреждения, сильно тряся его?» Разве этот вопрос не констатирует «сильное трясение»?

О.: Да, но это не указывает на то, что она действительно сильно трясла его. Она утверждала, что не делала это. Но я использовал эти слова, потому что она была озабочена тем, что даже незначительными движениями, стараясь разбудить его, она каким-то образом могла причинить ребенку повреждение, так что я должен был учитывать это. Из характера повреждений следовало, что для возникновения таких повреждений должна была применяться сила. На это указали медицинские эксперты. Поэтому я и использовал эти слова.

В.: А Вы осознавали, что...

Судья: Я понимаю, что имеется еще много интересного, но Вы сказали «два вопроса».

М.Д.: У меня больше нет вопросов.

Судья: Нет, я думаю надо завершить то, о чем Вы спрашиваете. Я не хотел бы...

В.: Если бы она действительно сильно трясла ребенка, то, в соответствии с исследованиями, на которые Вы ссылаетесь, ей не удалось «пройти» этот вопрос?

О.: О да, она не «прошла» бы этот вопрос.

В.: Я понимаю. Но Вы свидетельствуете, что в действительности она «прошла» его?

О.: Да.

В.: Вы читали ее показания?

О.: Простите?

В.: Вы читали заявление, представленное Вам, заявление полиции о том, что она сообщила им?

М.Гуд: Опять то же самое! Это заявление полиции, а не ее показания.

О.: Это не ее показания.

Судья: Он говорит, что это заявление полиции о том, что она сделала. Я понимаю так.

В.: Но Вы использовали отдельные элементы этого заявления для подготовки своих вопросов, например, вопроса о том, что она уронила голову ребенка в ванной комнате, хотя этого могло и не быть?

О.: Нет, мои вопросы основывались на результатах продолжительного обсуждения с ней всех аспектов этого дела. И я хорошо помню, что она говорила в отношении полиции, что она была обеспокоена тем, что полиция утверждала то, что она на самом деле не говорила.

В.: Таким образом, какую-то часть официального заявления полиции Вы использовали при проведении обследования на полиграфе, а какую-то часть — опустили, это верно?

О.: Я не пойму, о чем Вы спрашиваете. Какие заявления и какие части? Я просто не понимаю, что Вы имеете в виду.

М.Д.: На данный момент больше вопросов нет, Ваша честь. Обвинение...

Судья: Извините меня. Доктор, Вы свободны.

Свид.: Спасибо, Ваша честь.

(Свидетель освобожден)

Судья: Да, мистер Джэлелиан?

М.Д.: Что касается расшифровки, являющимся вещественным доказательством, обвинение хотело бы иметь копию этого документа.

Судья: Ну, Вы можете решить это с мистером Гудом.

М.Гуд: Это приемлемо. Ваша честь.

М.Д.: Спасибо.

Судья: Давайте сделаем примерно пятнадцати минутный перерыв. Вы можете оставить Ваши материалы на столах.

---