ГЛАВА III. УБИВАЮЩИЕ И УБИВАЕМЫЕ

3. ЖЕРТВЫ

Жертвы преступлений и в особенности убийств давно привлекали к себе внимание, поскольку им принадлежит определенный и иногда немалый вклад в механизм совершения преступления. Поведение потерпевших колеблется от явно провоцирующего, даже преступного до абсолютно правомерного и нравственного. Между этими двумя полярными точками можно выделить их неосторожные и безнравственные, но не противоправные поступки. Иногда, например, в обоюдных драках, лишь удача или случайность решают, кто будет жертвой, а кто — убийцей. Отсюда далеко не однозначное отношение к потерпевшим от преступлений, причем и это неоднозначное отношение менялось в разные эпохи.

В древности, а затем и в средние века, как сообщает Ф. Арьес, считалось, что смерть не должна быть внезапной, нарушающей мировой порядок, в который верил каждый; она не могла выступать абсурдным орудием случая. Поэтому неожиданная, в том числе насильственная смерть, считалась позорной и бесчестящей того, кого она постигла. Народное осуждение, постигавшее жертву злодейского убийства, если и не препятствовало ей быть похороненной по-христиански, то иногда налагало нечто вроде штрафа. Канонист Томассен, писавший в 1710 году, сообщает, что в XIII веке архипресвитеры Венгрии имели обыкновение "взимать марку серебра с тех, кто был злосчастно убит мечом или ядом, или подобными же способами, прежде чем позволить предать их земле". Понадобился церковный собор в Буде в 1279 году, чтобы внушить венгерскому духовенству, что "этот обычай не может распространяться на тех, кто погиб случайно в результате нападения, при пожаре, обвале и иных подобных происшествиях..." Однако еще в начале XVII веке этот народный предрассудок сохранял свою силу: в поминальных молитвах за французского короля Генриха IV проповедники считали себя обязанными обелить убитого монарха от бесчестивших его обстоятельств смерти под ножом Равальяка. По мнению Гийома Дюрана, епископа Менд-ского (III в.), священное место, каковой является церковь, может быть осквернено жидкими субстанциями человеческого тела — кровью и спермой. "Тех, кто был убит, в церковь не приносят", — считал на; этом основании Дюран [1].

Как мы уже знаем, в прошлые века убитые считались нечистыми, на них лежало некое пятно, резко отличавшее их от прочих, спокойно почивших естественной смертью. Конечно, древние люди вообще боялись мертвых. Э. Б. Тайлор ("Первобытная культура") пишет, что дакота в Северной Америке употребляют паровую баню не только как лекарство, но и средство очищения после убийства человека или прикосновения к трупу. У навахо человек, хоронивший мертвого, считает себя нечистым, пока не вымоется водой, освященной именно для этой цели. На Мадагаскаре никто из сопровождавших погребальную процессию не смеет войти во двор, не искупавшись, даже одежды плакальщиков, возвращающихся с могилы, подвергаются очищению.

Однако если страх перед убийцей нашему взгляду представляется более или менее ясным, если он был понятен древним людям (вспомним, как объяснял Д. Д. Фрезер знамение, сделанное Господом Каину, "чтобы никто, встретившись с ним, не убил его"), то нуждается в объяснении особое отношение к убитому. Конечно, нужно согласиться с Ф. Арьесом, что убийство есть нечто внезапное, нарушающее привычный порядок вещей, а поэтому пугающее; зримым носителем этого пугающего является покойник, насильственно лишенный жизни. Согласно средневековым церковным представлениям, кровь и сперма даже убитого могли осквернить церковь. Однако наиболее важным представляется то, что убийца какой-то невидимой, но весьма прочной цепью остается связанным с убитым. Они продолжают составлять некое пугающее единое целое, поэтому и убитый внушает беспокойство и страх.

Все это вряд ли можно назвать только первобытным или средневековым предрассудком по той причине, что между убитым и его жертвой действительно существует определенная связь, которая, согласно многим современным исследованиям, не является случайной и тем более надуманной. Единой цепью взаимной ненависти часто скованы супруги, один из которых убивает другого, сводят счеты бывшие сообщники по преступлению, мстят друг другу соперники из-за женщины или политической власти, даже потерпевшие от сексуальных преступлений, часто не ведая того, психологически бывают тесно привязаны к своему палачу. Мгновенно вспыхнувшая вражда к доселе незнакомому человеку тоже из того рокового круга, который делает опасным не только убийцу, но и убитого. Чаще всего внешнему наблюдателю непонятно, почему вдруг вспыхнула такая вражда или почему объектом полового насилия выбрана именно эта женщина, а не какая-нибудь другая. Отсутствие доступного объяснения (адекватное объяснение, конечно же, может быть найдено, но это дело сложное и не каждому понятное) делает явление странным, отталкивающим, даже враждебным. Вот почему и современные люди иногда настороженно относятся к убитым при всем том, что вполне способны испытывать сочувствие и жалость к ним.

Это одна из причин того, что смерть одного от убийства воспринимается как нечто отталкивающее и отвратительное, а других — как возвышенное, похожее на спиритуальную смерть Христа, поправшего своей смертной кончиной саму смерть.

Практически любой человек может стать жертвой убийства, особенно когда поведение убийцы подчиняется не обычной, а "больной" логике, причем такая вероятность выше в странах и регионах (городах) с высоким уровнем насилия. Здесь от самой жертвы зачастую мало что зависит, хотя, если иметь в виду всю массу потерпевших, следует выделить тех, кто по разным причинам скорее может стать жертвой агрессии.

По признаку отношения к преступнику всех потерпевших можно разделить на следующие группы: родственники и члены семьи, среди которых надо выделить юридических и фактических супругов; соседи, причем не только проживающие в одной квартире или в одном доме, но и те, которые живут рядом в деревнях (поселках) или в городах в соседних домах и знают друг друга; лица, которые работали вместе с убийцей или были как-то связаны совместной общественной, политической или иной деятельностью; проводившие вместе с убийцей досуг; потерпевшие, которые находились с преступником в товарищеских или любовных отношениях; люди, которые были лишь знакомы с преступником (в том числе совсем недавно), но их не связывали товарищеские, деловые, любовные (эротические) или иные отношения; жертвы, которых преступник (иногда с соучастниками) выслеживает для последующего нападения, иногда с целью ограбления или изнасилования, связанных с убийством, в других случаях это может быть "заказное" убийство; совершенно случайные люди, в их числе могут быть жертвы разбоев, когда, например, нападают ночью на первого встречного.

Здесь, разумеется, группировка потерпевших осуществлена на уровне общеуголовных убийств, а не жертв войны или государственного террора. Отношения убийцы и потерпевшего имеют исключительное значение для понимания их личности, причин преступного или, напротив, виктимного поведения, ситуаций жизни того и другого, равно как и ситуации самого преступления.

Я думаю, что жертвы убийц можно различать по двум признакам: личностному и поведенческому. Предвидя возражение по поводу того, что личность всегда выражается в поведении, и это особенно верно по отношению к потерпевшим от убийств, хотел бы еще раз сказать не только о мгновенно вспыхивающей вражде (например, при "хулиганских" убийствах), когда жертва ничем не успела проявить себя в поведении. Как показало изучение серийных сексуальных убийств, потерпевшие от таких преступлений, даже ничего не делая, своим видом, возрастом, манерой держаться, выражением лица, одеждой нередко могли стимулировать преступника на нападение. В том (при хулиганстве) и другом (при сексуальном нападении) случаях имело место то, что можно назвать пассивной провокацией.

В романе Ф. Дюрренматта "Обещание" сексуальный убийца, по-видимому, психически больной человек, убивал малолетних девочек, причем все они были с соломенными косичками и одеты в красные платьица. Эти их особенности включали механизм мотивации поведения этого субъекта. В данном случае ни дети, ни их родители никак не могли предвидеть столь трагических последствий.

Некоторые жертвы сексуального убийцы Чикатило были умственно неполноценными, что он сразу же угадывал, определяя очередную жертву, которая в силу названного обстоятельства отличалась излишней доверчивостью, внушаемостью, неумением адекватно оценивать складывающуюся ситуацию. Такими же чертами обладали подростки, чем Чикатило безошибочно пользовался. Еще одну группу лиц — возможных объектов агрессии точно выделял этот "интуитивный психолог" — женщин из числа бродяг и пьяниц. Им, как и олигофренам и подросткам, льстило внимание немолодого, солидного и серьезного человека, и они охотно шли за ним на свою погибель. Он их обычно "вычислял" на транспортных стоянках и станциях, заговаривал о чем-нибудь нейтральном, был спокоен и ровен, не внушая никакого беспокойства. Ему верили.

Иногда жертвы сексуальных убийств и насилий своим поведением провоцировали преступников. Начало такой провокации состояло в том, что они своим поведением как бы приглашали к половому акту или, как минимум, к совместному распитию спиртных напитков.

Таким образом, среди потерпевших обращают на себя внимание те, которые своим неосторожным или аморальным поведением способствовали насилию против себя. В таком поведении реализуются их личные качества, имеющие виктимогенное значение, можно даже говорить об их вине в их же убийстве, которая особенно очевидна, когда убийца до этого преследовал жертву, унижал, оскорблял ее. Разумеется, о вине нужно говорить лишь в нравственном и психологическом аспектах, но никак не в правовом. Это не исключает возможности привлечения даже к уголовной ответственности тех, на жизнь которых было совершено покушение, но они остались живы.

Есть очень агрессивные потерпевшие. Это те, которые сами провоцируют драки и другие конфликты своими действиями и высказываниями, в которых явно выражен вызов. Они нередко гибнут в уличных драках и в результате пьяных скандалов, в исправительных учреждениях и армии, в том числе и от рук тех, кого они доводят до аффективных состояний своими преследованиями.

В отличие от них домашние тираны, тоже весьма агрессивные, в соответствующей роли чаще выступают дома, с другими же людьми и в других ситуациях вполне могут быть несмелыми и даже робкими. У многих из них склочность и тенденция к подавлению членов семьи сочетаются с постоянным пьянством, что только усиливает их наглость и грубость. Их высказывания и все поведение свидетельствуют о значительном внутреннем напряжении и постоянной готовности к нападению и отпору, что в совокупности с их тенденцией к доминированию позволяет назвать таких людей тотальными личностями, но в домашних границах. Самые опасные те из них, которые предрасположены не только к тому, чтобы быть жертвой, но и учинять насилие самому. Я подчеркиваю их виктимогенную опасность потому, что они провоцируют других.

Можно, по-видимому, утверждать, что среди жертв убийств есть такие, которые намеренно рискуют собой, причем не следует думать, что люди с подобными влечениями обязательно хотят быть убитыми. Они чаще стремятся попасть в опасные для себя ситуации, чтобы испытать острые ощущения, хотя и не исключено, что таким путем некоторые пытаются покончить самоубийством, будучи не способны сделать это сами. Если оставить в стороне таких скрытых самоубийц, для других это своего рода игра, и их игровая активность выражается в том, чтобы создавать рискованные для себя ситуации или попадать в них. Их переживания такие же или почти такие же, какие возникают у альпинистов, скалолазов, любителей длительных морских путешествий в одиночку и других людей, часто рискующих жизнью. Субъекты с такими влечениями, ставшие жертвами убийц, бессознательно стремятся к рискованным знакомствам, принимают приглашения незнакомых людей, затевают ссоры и драки, из которых заведомо не смогут выйти победителями, без обоснованной необходимости оказываются в местах, где очень велика вероятность подвергнуться нападению, и т.д.

Это не мазохисты, которые стремятся к боли и унижению ради получения сексуального удовлетворения, хотя можно обоснованно предположить наличие лиц с таким отклонением среди жертв убийств, в первую очередь сексуальных. Их больше среди женщин. Как пишет А. М. Свядощ, в генезе махозистских тенденций у женщины в одних случаях могут играть роль проявления инстинктов сексуального подчинения, сексуальной отдачи себя. Они связаны с переживаниями чувства беспомощности, покорности, неспособности к сопротивлению. В этих случаях среди мазохистских переживаний на передний план выступает влечение быть в состоянии беспомощности (некоторые мазохистки испытывают удовлетворение, если их связывают), полной покорности и как выражения этого — быть третированной, униженной объектом любви. Отсюда желание, чтобы объект любви оскорблял, бил, заставлял валяться у его ног. В других случаях грубое обращение, третирование, побои связаны с представлением о мужской силе, мужественности, властности, в связи с чем получают положительную окраску и ведут к мазохистским тенденциям [32].

Объяснения мазохизма в основном носят психоаналитический характер и основываются на теории 3. Фрейда, который посвятил этой проблеме ряд работ [36, 37].

Он исходил из того, что мазохизм встречается в трех формах: как условие сексуального возбуждения, как выражение женской сущности и как некоторая форма поведения. Соответственно можно различать эрогенный, женский и моральный мазохизм. Первый лежит в основе обеих других форм; его следует обосновывать биологией и конституцией. Третий в известном смысле важнейшая форма проявления мазохизма, расценен психоанализом в качестве бессознательного большей частью чувства вины. Женский механизм легче всего доступен наблюдению, менее всего загадочен и обозрим во всех своих особенностях. 3. Фрейд считал, что все три вида мазохизма связаны с сексуальной жизнью человека, но моральный в несколько меньшей степени. Этот вид мазохизма создает искушение совершать "греховные" поступки, которые затем должны искупаться упреками садистской совести или наказанием, исходящим от великой родительской силы судьбы [34].

Согласно 3. Фрейду, мазохизм — продолжение садизма, направленного на собственную личность, временно замещающую место сексуального объекта. Лица с сексуальными перверсиями в более поздний период, чем все остальные, пережили фазу интенсивной, но кратковременной фиксации на матери, в результате которой отождествляют себя с ней и избирают самих себя в сексуальные объекты. Таким образом, они переносят на себя возбуждение, вызванное матерью [35].

Формирование мазохизма является результатом сложных внут-рипсихических процессов, которые зависят от конституциональных факторов и социально-психологических воздействий. В совокупности они приводят к особым нарушениям идентификации, которые закрепляются в ходе индивидуальной жизни [46].

Ж. Делезу, одному из ведущих современных философов, принадлежит очень тонкое замечание по поводу мазохизма: "Краффт-Эбинг потому заговорил о "мазохизме", что признавал заслугой Мазоха воспроизведенное им в своих сочинениях какой-то особой клинической сущности, определявшейся не столько связью боль — сексуальное удовольствие, сколько расположенными глубже поведенческими моделями рабства и унижения (есть пограничные случаи мазохизма без алголагнии (сладострастного переживания боли. — Ю.А.), и даже алголагнии без мазохизма" [10].

Для понимания поведения многих потенциальных жертв убийц важно утверждение Ж. Делеза не только о том, что возможен мазохизм без алголагнии: достаточно известны случаи индивидов с такими отклонениями, когда желаемые сексуальные переживания возникают вследствие лишь вербальных унижений без физического воздействия. Причинение боли может быть связано не с желанием получить сексуальное удовлетворение, а с потребностью рабства, унижения, растворения во власти более сильного, психологического исчезновения, отказа от самого себя. Это своего рода самоубийство или членовредительство, и удовлетворение состоит в том, что индивид с присущими ему волей, желаниями, автономностью и т.д. как бы не существует, и в то же время он есть, имея возможность наблюдать себя со стороны. К тому же, полностью подчиняя себя другому, даже на время, мужчина или женщина всецело отдаются под его защиту. Такое психологическое рабство — реальный феномен, многое объясняющий в поведении некоторых потерпевших, которые, образно говоря, буквально сами напрашиваются на насилие.

Можно предположить, что истоки рассматриваемого явления лежат в детстве, когда бьющие родители, прежде всего отец, тем самым проявляли психологическую близость к ребенку, когда побои ощущались как забота и исключительно заинтересованное участие. Ребенок в этом случае получал удовлетворение, чувствуя прочное место в сердцах своих родителей, что закреплялось в его психике. Однако физическое наказание ни в коем случае не должно быть чрезмерным, поскольку тогда будет достигнут совсем другой результат — ненависть к родителям и отчуждение от них. Иными словами, обязательно, чтобы насилие со стороны родителей всегда переплеталось с их любовью.

Стремление возвратиться в тот период своей жизни, когда существовала тесная эмоциональная связь с родителями или одним из них, может подкрепляться бессознательной потребностью понести наказание в силу обостренного чувства вины. Не исключено, что чувство вины действует самостоятельно, не подкрепляя какой-либо другой фактор.

Особое внимание я хотел бы обратить на те жертвы убийства, которые в силу возраста или состояния здоровья не могут оказать никакого сопротивления преступнику. В первую очередь это самые невинные потерпевшие — дети, которые в основном погибают от рук сексуальных убийц или тех, которые самой природой определены им в главные защитники, — родителей. В последнем случае такое чаще происходит вследствие острых семейных конфликтов или желания матери избавиться от новорожденного.

По данным В. С. Минской, полученным ею в 70-х годах, несовершеннолетние среди всех жертв убийств составили 14%. Для сравнения: лица от 18 до 25 лет — 12%, от 25 до 40 лет — 44,8%, старше 40 лет — 29,2%. В 90-х годах среди детей первого года жизни, умерших от травм и несчастных случаев, около 7% были жертвами убийств, причем мальчики в 1,5 раза чаще, чем девочки.

Пожилые женщины изредка тоже могут быть убиты сексуальными преступниками, но в целом старики больше гибнут в результате действий тех, которые не хотят больше заботиться о них, либо нападают на них в целях завладения материальными ценностями, либо, наконец, они становятся жертвами бытовых столкновений.

Лица с психическими расстройствами, как отмечалось выше, убивают нередко, но подобные же люди способны стать и жертвами убийц. Происходит это не только потому, что они излишне доверчивы и восприимчивы, не в состоянии адекватно оценить складывающиеся ситуации, как это было среди жертв Чикатило и во многих аналогичных случаях. Повышенная виктимность людей с отклонениями в психике порождается и тем, что многие из них своей агрессивностью, затевая драки и ссоры, нанося другим оскорбления, провоцируют их на насилие в отношении себя. Очень важно отметить, что сам факт наличия психической аномалии существенно препятствует должной социализации личности, ее нравственному воспитанию, формированию у человека необходимой сдержанности и обдуманности поступков.

Из общего количества потенциальных потерпевших от убийств могут быть выделены лица, которые по своему социальному, в том числе должностному, положению и соответствующему поведению обладают повышенной предрасположенностью стать жертвой убийства: государственные и политические деятели, предприниматели, финансисты и вообще богатые или относительно богатые, хорошо обеспеченные люди, о чем известно окружающим; лица, связанные с оборотом, хранением, транспортировкой денежных средств, в первую очередь инкассаторы, кассиры, работники хранилищ и т.д.; сотрудники правоохранительных органов: сотрудники уголовного розыска, аппаратов по борьбе с организованной преступностью, спецподразделений по борьбе с терроризмом, следователи, судьи, одним словом, все те, которые часто входят в непосредственный контакт с преступниками; военнослужащие, особенно в "горячих точках", не говоря уже о войне.

Следует также выделить группу повышенного риска, стоящую на ином социальном полюсе. Ее составляют: члены преступных организаций и "работающие" на них (например, наемные убийцы, сбытчики краденого), которые могут как стать жертвами конкурентов, так и погибнуть в результате действий правоохранительных органов; члены экстремистских организаций, смерть которых возможна в результате столкновения с милицией (полицией); проститутки, которые могут стать жертвами сутенеров и иных преступников. К последним можно присоединить и тех, кто тоже находится на самой низшей общественной ступени: бродяг, попрошаек, алкоголиков, наркоманов, которые постоянно рискуют. С ними тоже сводят счеты такие же, как они, а грабят и убивают не только тех, кто богат, но и тех, кто почти ничего не имеет, но это "почти" способно стать объектом нападения.

Защита от насилия всех перечисленных категорий потерпевших весьма различна. Наибольшей обладают главы государств и правительств, ведущие политики и далее по нисходящей, а большинство должны рассчитывать на свои силы. Попрошайки и бродяги, среди которых немало старых и немощных людей, даже и своих сил не имеют. И хотя мудрая поговорка гласит, что нищему пожар не страшен, их, нищих, тоже грабят, поскольку среди людей не существует самой низшей ступени ни на социальной, ни на нравственной лестнице, т.е. после той, которая кажется ниже всех, оказывается еще одна. В. М. Дорошевич, дореволюционный русский публицист номер один, в своей замечательной книге "Сахалин" рассказал об алкоголичке-проститутке, которая за гроши продавала себя местным каторжанам и, собрав несколько копеек, спешила в ближайший кабак, чтобы, наконец-то, там выпить. Но один тоже совершенно опустившийся алкоголик, зная о том, что она в этот день "заработала" свои гроши, поджидал ее по дороге, чтобы ограбить и выпить самому.

Президенты, монархи и главы правительств всегда были излюбленной мишенью жаждущих славы (даже посмертной) любой ценой фанатиков, политических противников, тираноборцев-"идеалистов", патриотов и т.д. Убийцы лидеров столь высокого ранга по большей части погибли в момент покушения, позднее, но не по приговору суда (так погиб убийца президента Кеннеди), в результате казни.

В разделе "Убийство и смерть" я отмечал, что наука имеет очень мало информации о предсмертных переживаниях и состояниях тех, которые стали жертвами убийств. Тем более ценны сведения, полученные от лиц, скончавшихся вследствие полученных повреждений, но некоторое время наблюдавшихся врачами и успевших сообщить об обстоятельствах совершенных против них посягательств окружающим или сотрудникам правоохранительных органов. Такие сведения были получены В. В. Гориновым по результатам анализа тринадцати посмертных судебно-психиатрических заключений о психическом состоянии потерпевших и их способности при жизни правильно воспринимать обстоятельства, имевшие для них столь трагическое значение, и давать о них показания.

Все потерпевшие (девять женщин и четверо мужчин) в возрасте от двадцати одного до пятидесяти трех лет, не страдавшие психическими заболеваниями, погибли от тяжелых повреждений головного мозга или внутренних органов. У всех этих лиц на фоне тяжелого соматического или неврологического заболевания имели место более или менее выраженные расстройства сознания, обусловленные или непосредственно травмой головного мозга или нарушениями нейродинамики, возникшими под действием токсических или аутотоксических факторов. Эти психические расстройства продолжались от нескольких часов до двух суток. При этом различались формы нарушения сознания по типу выключения, угнетения, дефицита, количественного снижения психической деятельности — оглушение, а также "продуктивные" — по типу помрачения, дезинтеграции (делирий, сумеречные расстройства и др.).

Первая группа обследованных (они не могли правильно воспринимать обстоятельства происшествия) характеризовалась глубоким помрачением сознания, возникшим на фоне выраженной интоксикации или в остром периоде тяжелой травмы головного мозга. Жертвы из этой группы были значительно ослаблены, двигательно заторможены, повышенно сонливы. Речевой контакт с ними был затруднен, преобладал односложный характер ответов в основном по типу "да— нет". Высказывания отличались отрывочностью и противоречивостью. Они то называли каких-то конкретных лиц, которых будто бы видели в момент совершения преступления, то говорили, что ничего не помнят, то заполняли провалы памяти ложными воспоминаниями. Сознание их было "спутанным", периодически были возбуждены, разговаривали сами с собой. Двигательное беспокойство сменялось вялостью и безразличием; вопросы им приходилось повторять неоднократно.

Экспертиза отметила у представителей этой группы затруднение восприятия, нарушение ориентировки во времени и окружающем, беспорядочное, отрывочное отражение реального, непоследовательность мышления, отсутствие внутрипсихической переработки, выпадение психомоторных актов и т.д.

Вторая группа обследованных (у них отсутствовали признаки расстроенного сознания) отличалась сохранностью адекватных реакцией на окружающее, полной ориентировкой в месте, времени и собственной личности, осмысленном и дифференцированном характере ответов. Отсутствие помрачения сознания, обманов восприятия, бредовых идей, ложных узнаваний, доступность контакту, последовательное воспроизводство обстоятельств происшедшего давали основание считать, что названные потерпевшие могли правильно воспринимать обстоятельства совершенных в отношении них преступлений [9].

Тела убитых иногда расчленяют. Делается это, в основном, по следующим мотивам:

— ради того, чтобы избежать уголовного наказания. В этих же целях иногда еще обезображивают лицо покойника;

— ради того, чтобы реализовать свои некрофильские тенденции. Например, среди преступлений Асратяна, осужденного за ряд убийств, изнасилований и разбоев, обращает на себя внимание такое: однажды к нему в квартиру вечером пришел гость, который крепко выпил и уснул на кухне. Асратян не смог разбудить его, а поэтому потащил в ванную, там убил и расчленил тело, отдельные его куски в течение ночи выносил из дома и разбросал в разных местах. На мой вопрос, почему, если он не хотел терпеть у себя дома уснувшего пьяного, он просто не вытолкнул или не вышвырнул его на улицу, Асратян дал более чем красноречивый ответ: "Я об этом не подумал" (?!);

ради того, чтобы показать свою полную и безоговорочную победу над убитым, особенно в случаях давно желанной мести. В древней кельтской саге о Тристане и Изольде, перешедшей затем в литературу ряда европейских стран, есть такой эпизод. Убив Генелона, коварного врага его сеньора Тристана, Горвенал "расчленяет его всего, как зверя, добытого псовой охотой, и удаляется, унося отрубленную голову". Затем он привязывает ее за волосы у входа в шалаш, где спали Тристан и Изольда, дабы порадовать их, когда они проснутся.

Так поступали и боги. Древнеегипетский злой бог пустыни Сет, желавший править вместо своего брата Осириса, бога производительных сил природы и царя загробного мира, убил его и разрубил тело на четырнадцать кусков, которые разбросал по всему Египту. Жена и сестра Осириса Исида (инцест в древнем мире был весьма распространен) собрала все части тела, кроме фаллоса, и погребла в Абидосе. Очевидно, фаллос остался в земле потому, что считался символом плодородия, увековечения жизни и активной мощи и, находясь в земле, мог наиболее успешно выполнять эту свою важнейшую функцию, тем более, что он был божественным.

Когда расчленяют или сжигают тело убитого, человека уничтожают дважды: сначала лишают жизни, а затем ликвидируют тело — в этом и заключается окончательная победа. Даже не сожжение, а "только" разделение тела на отдельные куски приводит к тому, что оно, естественно, перестает быть единым целым. Люди, эти творцы богов, моделируя поведение некоторых из них, поступали вполне логично и дальновидно, поскольку тем самым создавали предпосылки для оправдания собственных аналогичных действий. Сожжение — это еще и попытка уничтожить дух или душу жертвы.

В заключение следует сказать еще об одной категории жертв убийств, которая до сих пор не привлекала к себе должного внимания. Это те, которые не принимали сколько-нибудь существенного участия в конфликте, приведшем к трагедии, либо вообще не участвовали в нем. Ими могут быть случайные прохожие, соседи, дети, в том числе малолетние — члены семьи убийцы или жертвы и т.д. Они становятся потерпевшими в основном в силу того, что убийцей движет потребность глобальной деструкции, уничтожения всех вокруг, причем здесь часто наблюдается состояние аффекта и суженное сознание. В иных случаях такие потерпевшие воспринимаются психологическим продолжением "главной" жертвы, ее стороной, которая является объектом ненависти. В подобных ситуациях убивают, например, соседей, если они защищают жену или иного члена семьи, детей, которые по ощущению убийцы есть часть матери, на которую изливается основной гнев.

---