ГЛАВА IV. ПРИЧИНЫ УБИЙСТВ

1. УБИЙСТВО КАК САМОУБИЙСТВО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Наиболее сложной проблемой являются, конечно, причины убийств, особенно если их брать в самом широком контексте социальной жизни, бытия личности, человеческой агрессии и жестокости. О причинах убийств в первую очередь должна была бы сказать криминология — наука о преступности и преступном поведении, но подобные ожидания она, во всяком случае в нашей стране, совсем не оправдала, и те объяснения причин этих самых тяжких посягательств, которые она дает, в лучшем случае вызывают улыбку, в худшем — горькую иронию. Исключительная узость мышления некоторых исследователей убийств, вульгарная социологизация сложнейших явлений, незнание внутреннего мира человека и нежелание его знать, представление об убийстве как о простом результате пьяной ссоры и, следовательно, стремление к примитивизации, породили такие утверждения, что эти преступления носят бытовой характер либо являются следствием недостатков в обеспечении культурного и полноценного проведения досуга (Курс советской криминологии, 1986), что они совершаются вследствие личных неприязненных отношений между преступником и жертвой, а, значит, самый распространенный их мотив месть (Криминология, 1992).

Этот воистину скорбный перечень можно продолжить, но необходимость в нем отсутствует. Однако нельзя не указать на очень большой вред для общественной нравственности и практики защиты человека столь убогих представлений об одном из самых таинственных явлений жизни — убийстве, которое представляет собой опасно распространенную причину смерти. Ее, смерть, в греческой мифологии представляли как дочь Ночи и сестру Сна, а убийство в современной криминологии выступает лишь как вечно пьяный сын Водки и брат уличной Потасовки.

Необходимым условием познания подлинных причин убийств, как и других людских поступков, является подход к исследованию их мотивов как выражающих целостную и глубинную сущность человека, который и в преступлении решает свои актуальнейшие проблемы, при этом целостность включает в себя биологическую и духовную жизни, тело и психику, физиологию и психологию. Мотивы убийств неразрывно связаны с основами бытия данного индивида, они всегда выражают мучительные поиски себя, его самоприятие, определение места в жизни и обретение смысла ее. Он стремится в максимальной степени достичь целостности, которую можно понимать не только как единственную в своем роде тесно сплетенную комбинацию структур и функций организма и личности, но и как соответствие человека тому, каким он представляется сам себе, и как соответствие себя своему поведению. Такой подход к мотивам убийств правомерен и тогда, когда они совершаются абсолютно хладнокровно, и тогда, когда "творятся" на гребне неистовой страсти, сотрясающей основы бытия. Я бы хотел еще раз подчеркнуть эту мысль: путем убийства человек пытается сохранить и воссоздать свою целостность. Конечно, лишение жизни другого не единственный для этого путь, но таковым он ощущается убийцей, который из данной ситуации не знает другого пути.

Научное изучение насилия и его разновидностей началось сравнительно недавно, причем убийства наиболее активно в криминологии. В связи с этим нельзя не отметить особых заслуг одного из отцов криминологии Ч. Ломброзо.

На теорию насилия значительное влияние оказали взгляды 3. Фрейда [3. Фрейд, К. Лоренц и Э. Фромм изучали проблемы агрессии с различных точек зрения, с помощью различных подходов и методов, на различном материале. 3. Фрейд и Э. Фромм исследовали человека и его фактическое поведение, К. Лоренц — животных, особенно низших, и делал выводы по аналогии, сравнивая их поведение с поведением человека. Насколько мне известно, ни один из этих выдающихся исследователей и мыслителей не изучал тех, у кого агрессия выражена наиболее полно и в наиболее опасной форме, — убийц.], хотя в целом этому феномену он уделял мало внимания, вначале считая сексуальность и инстинкт самосохранения главными и преобладающими силами в человеке. Затем он существенно пересмотрел свои взгляды и в ряде работ ("По ту сторону принципа наслаждения", "Я" и "Оно" и др.) сформулировал иную концепцию, покоящуюся на представлении о двух видах первичных позывов. Первый — сексуальные инстинкты, или Эрос, которые охватывают не только непосредственный безудержный сексуальный первичный позыв, но и инстинкт самосохранения. Второй — инстинкт смерти, задачей которого является приводить все органически живущее к состоянию безжизненности. Оба первичных позыва проявляют себя в строжайшем смысле консервативно, стремясь к восстановлению состояния, нарушенного возникновением жизни.

Инстинкт смерти, следовательно, направлен против живого организма и несет разрушения другим, либо самому индивиду, а если он связан с сексуальностью, то проявляет себя в садизме или (и) мазохизме. Человек, по 3. Фрейду, одержим инстинктом смерти и разрушения, в связи с чем его агрессивность представляет собой не реакцию на воздействие среды, а имманентный и постоянно присутствующий фактор, обусловленный самой природой.

Эта концепция 3. Фрейда не подтверждена необходимыми эмпирическими аргументами ни им самим, ни его последователями.

Вообще приведенное положение о столь разрушительном инстинкте смерти вызывало и вызывает весьма настороженное и даже скептическое отношение, которое еще более усиливается в свете современных научных, в том числе эмпирических исследований. Не приходится сомневаться, что инстинкт смерти, как и страх перед нею, действительно существуют, однако у большинства людей они не влекут за собой катастрофических последствий. Иными словами, инстинкт смерти не приводит органически живущее к состоянию безжизненности. Более того, многие наблюдения показывают, что инстинкт смерти, страх перед ней способны выступать в качестве мощного стимула самых добродетельных поступков, научного, художественного и иного творчества. Я полагаю, что и мой интерес к изучению проблем убийств в немалой степени продиктован инстинктом смерти, потребностью его преодоления и социализации страха перед ней.

Весьма сложная картина предстает перед нами, когда, реализуя инстинкт смерти, т.е. тенденцию к разрушению, человек убивает другого в целях защиты, т.е. реализует, по 3. Фрейду, инстинкт самосохранения. Здесь, как и в очень многих других случаях, убийство не носит глобального характера, поскольку уничтожается только тот, кто представляет угрозу для данного лица, иначе говоря, посягательство на него выборочно. Я бы хотел сказать, что оборонительная агрессия (в том числе с помощью убийства) за очень редкими исключениями в виде потенции существует всегда и она почти всегда готова к реализации. Даже если ее назвать инстинктом смерти, а это определение 3. Фрейда представляется неудачным, поведение убийцы не означает, что он все время ищет условия для реализации своих разрушительных потребностей. Скорее всего, он "просто" готов к отпору, что совершенно естественно, но если нет условий для их удовлетворения, то совсем необязательно произойдет взрыв.

Эту же мысль можно продолжить следующим образом: убийца совершает убийство не потому, что не может без этого существовать, а потому, что в силу прожитой жизни и личностных особенностей на некоторые ситуации способен реагировать лишь смертельной деструкцией.

Вместе с тем не следует отрицать, что отдельные люди не могут жить без постоянного проявления своей агрессивности, а поэтому ищут выход для нее. Если это не позволяют сделать имеющиеся средовые и социально-экономические условия, человек начинает искать соответствующие обстоятельства, например, при добровольном участии в военных действиях, в том числе путем наемничества, ухода в банду и т.д. Возможно, 3. Фрейд был прав, утверждая, что вытеснение агрессии, направленной вовне, ведет к болезни.

Высказанные мысли близки к позициям К. Лоренца, согласно которым человеческая агрессивность питается из некоего постоянного энергетического источника и не обязательно является результатом реакции на некое раздражение. Эта специфическая энергия все время собирается в нервных центрах, и, когда накапливается ее достаточное количество, может произойти взрыв, причем даже при полном отсутствии раздражителя. Люди и животные обычно находят возбудитель раздражения, чтобы вылить на него эту накопившуюся энергию и тем самым освободиться от энергетической напряженности. Иногда они сами ищут подходящий раздражитель и даже создают соответствующие ситуации. К. Лоренц называл это "поведенческой активностью". Модель агрессии К. Лоренца Э. Фромм считал, как и либидозную модель 3. Фрейда, "гидравлической моделью" по аналогии с давлением воды, зажатой плотиной в закрытом водоеме. Агрессивность, по К. Лоренцу, служит самой жизни и способствует выживанию индивида и всего вида. Если агрессия у животных способствует сохранению вида, то у человека она часто перерастает "в гротескную и бессмысленную форму" и из помощника превращается в угрозу его выживанию.

Примером накопления гидравлического потенциала могут служить супружеские отношения, когда пожизненные сражения мужа и жены логично приводят к насилию одного супруга над другим. Но часто, как отмечалось, внешние раздражители полностью отсутствуют и тогда человек сам ищет возможность разрядки. Так, казалось бы мирный обыватель без видимой со стороны причины становится наемником или добровольцем в каком-нибудь военном конфликте и уже не может представить для себя иной жизни. Интересно, что иногда так поступают даже женщины, правда, намного реже, чем мужчины.

Для понимания причин убийств, точнее, понимания того, почему убийства занимают столь прочное место в жизни людей, исключительное значение имеет рассмотрение названных явлений в аспекте смерти. Выше я уже обращался к этому аспекту, но в основном для того, чтобы сопоставить смерть и убийство, показать их содержательную взаимосвязь. Сейчас же желательно рассмотреть предлагаемую мною очень важную гипотезу, согласно которой убийство наряду с другими действиями содействует реализации глубоко скрытого и абсолютно бессознательного стремления людей к самоуничтожению.

В этих целях прежде всего обратимся к метапсихологическим интерпретациям проблем жизни и смерти, которые осуществил 3. Фрейд и которые нашли достаточно полное воплощение в его работе "По ту сторону принципа наслаждения".

Указывая на конечную цель всякого органического стремления, 3. Фрейд считал, что для консервативной природы первичных позывов было бы противоречием, если бы целью жизни было никогда до этого не достигавшееся состояние. Скорее всего, этой целью должно быть старое исходное состояние, когда-то живым существом покинутое и к которому оно, обходя все достижения развития, стремится возвратиться. Если мы признаем как не допускающий исключений факт, что все живое умирает, возвращается в неорганическое, по причинам внутренним, то мы можем лишь сказать, что цель всякой жизни есть смерть, и, заходя еще дальше, что неживое существовало прежде живого. Когда-то в неживой материи каким-то еще совершенно невообразимым силовым воздействием были пробуждены свойства жизни. Возникшее тогда в до тех пор неживой материи напряжение стремилось уравновеситься; так был дан первый первичный позыв — возвращения в неживое. Жившая в те времена субстанция еще легко умирала. Возможно, что в продолжение долгого времени живая материя все время создавалась и снова легко умирала, пока руководящие внешние воздействия не изменились настолько, что принудили оставшуюся в живых субстанцию ко все более широким отклонениям от первоначального образа жизни и ко все более сложным окольным путям достижения конечной цели — смерти.

Фрейд различал и другой инстинкт, служащий сохранению жизни, и отмечал его взаимоотношения с инстинктом, который стремится вернуть жизнь туда, откуда она произошла. Раньше 3. Фрейд расценивал практически все проявления агрессивности в качестве форм сексуальности и определял их как садистские по существу, а в анализируемой работе он соотнес их с инстинктом смерти. Согласно этой точке зрения, инстинкт смерти действует в человеческом организме с самого начала, постепенно превращая его в неорганическую систему. Разрушительная сила может и должна быть частично отвлечена от своей основной цели и переключена на другие организмы. Инстинкт смерти преследует главную цель разрушить либо объекты внешнего мира, либо собственный организм.

Можно этот деструктивный фактор назвать не инстинктом, а как-то иначе, например, изначальным и спонтанным разрушительным началом, но, по-видимому, трудно отрицать наличие в человеке сил, действительно стремящихся сознательно и бессознательно к уничтожению каких-то объектов. Эти объекты могут быть самыми разными по своему содержанию и значимости. У одних людей указанное начало весьма активно, отчетливо выражено и определяет всю их жизнь, у других — выражено слабо, если иметь в виду направленность на внешние объекты, а то и вообще может не быть.

Подтверждение того, что в человека заложена возможность возвращения в неживую материю, можно найти в исследованиях С. Грофа и Дж. Галифакс. Они пишут: "Существование переживаний двойного и группового сознаний, наряду с отождествлением с растениями, животными или сознанием неорганической материи предполагает, что пространственные рамки, ограничивающие людей в пределах их физических тел, не действуют в области духа. В ходе психоделических сеансов все элементы вселенной в ее нынешней и когда-либо существовавшей форме могут быть сознательно пережиты индивидом" [7].

Итак, первичные позывы (по терминологии З.Фрейда) заключаются в стремлении живого вернуться в неживое, которое ему предшествовало, можно сказать, в свое первоначальное, исходное состояние. В нем, если продолжать рассуждение, живое может обрести первозданный покой наподобие тому, как вечно тревожный человек бессознательно стремится во всегда готовую приютить и защитить утробу матери. Конечно, в материнском лоне жизнь есть, но это иная, только биологическая, а не социально-биологическая жизнь. Между тем обществом человек признается живым только после того, как произошло его рождение.

Выходит, что в утробе матери имеет место некая жизнь до жизни, необходимая предпосылка будущего социально-биологического существования, но желание психологического ухода в нее всегда вызывается тяжкими переживаниями в связи с жизненными неудачами и катастрофами. По-видимому, потребность названного ухода можно расценивать в качестве разновидности самоубийства, поскольку он представляет собой бегство от психотравмирующих обстоятельств, как это часто бывает при так сказать, настоящих самоубийствах.

В этом меня убеждают пожелания, которые я иногда выслушивал в беседах с обвиняемыми в убийстве и осужденными за это преступление, а также результаты опытов С. Грофа и Дж. Галифакс с применением наркотического препарата ЛСД с онкологическими больными. По этому поводу указанные авторы пишут, что лица, находившиеся под действием ЛСД, принимают позы и продуцируют серии телодвижений, поразительно напоминающие процесс прохождения плодом различных стадий родов. Кроме того, они часто говорят о возникновении образов или чувств идентификации с зародышами или новорожденными младенцами. Нередки здесь различные переживания и типы поведения, характерные для новорожденных, а кроме того, возникновение образов женских гениталий и груди [7].

Можно полагать, что желание психологического возврата в материнское лоно среди убийц вызвано тяжкими переживаниями судебно-следственных и тюремных ситуаций, а иногда и давлением своей вины, среди же раковых больных — страданиями, порожденными болезнью и ощущением близкой смерти. Все это частные случаи символического самоубийства.

Многие исследователи, прежде всего К. Г. Юнг и С. Гроф, высказали предположения, что в самых глубинных пластах психики сохраняется трудно обнаруживаемая информация, никак не связанная, судя по всему, с биографией конкретного человека. Это какие-то вселенские видения, весьма далекие от его собственной индивидуальной судьбы. Смерть, я полагаю, может означать возврат или попытку возврата к исходному состоянию, следы которого присутствуют в психике, что делает высказанную гипотезу весьма вероятной. Убийство, в конечном итоге, представляет собой лишь один из способов смерти, и "изобретено" оно было человечеством в качестве одного из путей названного возврата, т.е. самоубийства.

То, что убийство уголовно наказуемо, не опровергает сформулированного положения. Убийство это всегда насилие, а насилие осуждаемо в принципе, к тому же глубинный смысл данного преступления, как я его предлагаю понимать, совершенно не очевиден, более того, глубоко скрыт. Убийство — наиболее откровенное и грубое попрание официально провозглашенных ценностей и доктрин и уже поэтому, несмотря на какой-либо потаенный смысл, должно быть порицаемо. Стоит вспомнить, что только в цивилизованное время убийством стали считать незаконное лишение жизни любого человека, а в далеком и в не столь далеком прошлом уголовно-правовая охрана жизни не распространялась на рабов, пленных, лиц, предназначенных для жертвоприношений, и т.д. Кровавый тоталитарный режим, главной особенностью которого является уничтожение людей, таким путем пытается вернуть живое в неживое, в некое исходное состояние. Но сейчас, пользуясь выражением З.Фрейда, живая материя, тем более социализированная, так легко не умирает и ее путь назад чрезвычайно извилист и сложен, на этом пути все время возникают непреодолимые преграды, многие из которых можно назвать цивилизацией.

Если понимать убийство как самоубийство человечества, то массовое и, казалось бы, внешне бессмысленное уничтожение людей, например, большевистским режимом, приобретает вполне понятный и реальный смысл. Возможно, в XX веке значительная часть человечества, руководимая красно-коричневыми деспотиями, бессознательно ощутила завершение развития общества и попыталась вернуться назад, прибегнув для этого к самоубийству путем массовых убийств. Завоевание жизненного пространства для немцев, уничтожение евреев как исконных врагов Германии, контрреволюционеров и врагов народа в СССР, борьба за коммунистическое будущее и т.д. не более чем лежащие на поверхности мотивировки, в то время как подлинными мотивами являются совершенно иные факторы.

Совершая самоубийство, человек пытается уйти от постоянных тревог, изматывающего напряжения в абсолютный покой, он ложится в смерть, как в материнскую утробу. Аналогичным образом может поступить то аморфное и туманное образование, которое называется человечеством и которое на острые социальные конфликты и экономические катастрофы неизбежно отвечает ростом насилия. Это и горизонтальное, "обычное" насилие между людьми, и глобальная деструкция тоталитарных режимов, которые появляются и развиваются только в неблагополучных странах. Иными словами, как отдельный человек, так и общество в целом от своих бед, страхов и тревог бегут в смертный покой. Первый — наложив на себя руки, второе — с помощью убийства, в том числе войны, выступающего способом самоубийства.

Человек не рождается, а становится убийцей. Убийцей его делает общество, социальная среда, хотя этому могут способствовать некоторые индивидуальные биологические особенности, но только способствовать, а не порождать. Следовательно, общество создает необходимые предпосылки для того, чтобы было убито некоторое количество его членов, т.е. покушается на самое себя. Это очень важный момент для понимания убийства как самоубийства человечества.

Убийство как самоубийство человечества не всегда представляет собой его открытый бунт против невыносимых условий существования, оно принимает более явные формы протеста, только когда начинается война или воцаряется тоталитарный строй. Не случайно в XX веке европейское сознание расценивало две мировые войны, кровавые революции и контрреволюции, тоталитарные режимы и концлагеря, нравственное одичание людей на обезбоженной земле как конец света. Но стремление человечества к самоубийству не есть результат логических рассуждений, как это чаще всего бывает у отдельного человека, который уже не хочет и не может жить, а только спонтанный, стихийный, бессознательный протест против социализации жизни. Социализация произошла только у людей, во всяком случае на таком уровне и такого качества, и именно поэтому только среди людей имеет место суицид.

Возможно, что если бы социализации человека не произошло, то те существа, которые потом стали людьми и личностями, не убивали бы друг друга и не кончали жизнь самоубийством.

Апокалипсические видения XX века есть признание ничтожности привычки человека жить, ощущение отсутствия какой-либо причины для продолжения жизни, понимание бессмысленности повседневной суеты, бессмысленности страданий. Существование становится абсурдным, и на этот момент приходится пик обыденных убийств или (и) военных катастроф. Правда, общество умеет спохватиться и не допустить насилия выше определенного им предела, сохраняя его в каких-то рамках, но это сохранение и свидетельствует о постоянной тенденции к возвращению в неживую материю. Такая тенденция сталкивается со встречным движением — с идущей через тысячелетия первобытной враждебностью мира, которая в архетипических образах и символах все время заявляет о себе. Переплетение названных потоков способно вызвать наибольшие разрушения.

Как самоубийство человечества можно рассматривать не только убийство, но и собственно самоубийство конкретного лица. В выпуске за декабрь 1876 года "Дневника писателя" Ф. Достоевский приводит следующее рассуждение: "Так как на вопросы мои о счастье я через мое же сознание получаю от природы лишь ответ, что я могу быть счастлив не иначе, как в гармонии целого, которой я не понимаю, и очевидно для меня, и понять никогда не в силах... Так как, наконец, при таком порядке я принимаю на себя в одно и то же время роль истца и ответчика, подсудимого и судьи и нахожу эту комедию со стороны природы совершенно глупою, а переносить эту комедию с моей стороны считаю даже унизительным... То в моем несомненном качестве истца и ответчика, судьи и подсудимого, я присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдания, вместе со мною на уничтожение".

Применительно к самоубийству в собственном смысле слова А. Камю полагал, что оно не следует за бунтом и не является его логическим завершением. Самоубийство, по А. Камю, есть полная противоположность бунта, так как предполагает согласие. Подобно скачку, самоубийство это согласие с собственными пределами. Все закончено, человек отдается предписанной ему истории; видя впереди ужасное будущее, он низвергается в него [12].

Не со всем здесь можно согласиться. Самоубийство действительно не следует за бунтом и не является его логическим завершением — оно само очень часто представляет собой бунт, в котором человек проявляет несогласие с собственными пределами, с условиями своей жизни, с самой жизнью. То, что он отдается предписанной ему истории, не означает, что он не бунтует в суициде. Очень точно это выразил Кириллов в "Бесах" Ф. Достоевского: "Я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою". Довольно часто и убийство принимает характер бунта — и против своих малых материальных возможностей, и против психологических и физических оград своей свободы, и против унижений. Даже муж, убивающий свою жену, подчас бурно протестует против тех условий, которые она создала в семье и которые ощущаются им как непереносимые. У. Шекспир и Дж. Верди прекрасно показали это в "Отелло". Одним словом, бунт — это еще один фактор, который объединяет убийство и самоубийство.

Самоубийство человечества, совершается ли оно с помощью убийства, самоубийства отдельных людей, несчастных случаев, экологических катастроф и т.д., никогда не выражает ностальгию по потерянному раю первобытной человеческой дикости, а как раз движение к первоначальному тлену, когда не было и дикости. Потому, что человечество часто ощущает себя стоящим на краю, конкретный человек воспринимает мир таким, когда все дозволено. По мнению А. Камю, слова "все дозволено" в "Братьях Карамазовых" произносятся с оттенком, печали. Действительно, возможность делать все, что угодно, не имея никаких запретов в своей душе, вряд ли принесет какую-либо радость или, напротив, огорчение. Человек в этом случае бывает сломлен нравственным обвалом, он не может не потеряться и не растеряться в новом для себя мире безграничных возможностей поступать как хочется, он, который ранее всегда был на привязи у собственной совести.

Требования тотальной свободы, хладнокровно применяемые не отягощенным моралью рассудком, всегда влекут дегуманизацию и деструкцию, низводят человека до объекта манипулирования и средства удовлетворения своих желаний, иногда порочных. Требования тотальной свободы неизбежно делают личность объектом экспериментирования, и наступление ее смертного часа определяется лишь регламентом, который разрабатывает и внедряет государственная власть. Подобная свобода выделяет тех единственных, кому дано право убивать, — это те, которые создают регламенты убийств, другие же следуют этим регламентам. Действия тех и других делают самоубийство человечества реальностью. Это тем более верно, что регламентаторы, эти великие эксперты, не дают людям никакой надежды и лишь разрешают смотреть в темную трубу, в конце которой мерцает свет.

Самоубийством человечества управляет не бессмыслица, а смысл, но его чрезвычайно трудно расшифровать. Чтобы это сделать, надо, видимо, отдельно анализировать все конкретные виды саморазрушительных действий и в каждом из них искать тайный смысл. Такие действия следует объединить в единый вал, т.е. различить в них единый смысл. В этом аспекте убийство можно и нужно исследовать вместе с самоубийством, поскольку и то, и другое есть насильственное уничтожение человека. Впрочем, я предложил лишь очень грубую и упрощенную схему, которая должна обрасти плотью, не менее важной, чем сама эта схема.

Разумеется, между самоубийством отдельного человека и самоубийством человечества, как я его предлагаю понимать, есть огромная разница. В первом случае суицидент полностью исчерпывает себя и самоуничтожение является свидетельством того, что живое полностью превратилось в неживое. Во втором любые формы разрушения (убийства, несчастные случаи и т.д.) не приводят, однако, к исчезновению людей, они лишь свидетельствуют о некотором движении назад, причем движении достаточно красноречивом, только надо уметь уловить и понять его.

Итак, глубинный смысл убийства — самоубийство человечества. Но в этом качестве он никогда не осознается. Теперь обратимся к тем явлениям, которые выступают в качестве причин совершения убийств отдельными людьми. Это — другой уровень исследования причин убийств, различение же названных уровней следует признать очень важным для объяснения интересующего нас явления.

Поиск причин совершения убийств должен быть сосредоточен на выявлении тех факторов субъективного характера, которые порождают именно эти действия, а не какие-нибудь другие, во всяком случае только насильственные против личности.

---