ГЛАВА IV. ПРИЧИНЫ УБИЙСТВ

3. СТРАХ СМЕРТИ С ПЕРВОГО КРИКА РЕБЕНКА

О своей смертной природе люди знают с тех пор, как начали становиться людьми, и давно признали, что смерть, как и рождение, является фундаментальной вехой человеческого бытия, а очень многие понимают ее как его окончание. Я не буду пытаться дать здесь определение того, что именуется смертью и о чем имеется бесчисленное множество суждений с самых разных позиций — от богословских до обыденных. Но у всех них есть одна общая черта — все они верны, потому что каждый смертен, потому что каждый, кто говорит о ней, даже на самом высоком уровне абстрации, всегда вносит в нее собственное видение и предчувствие своего неизбежного ухода. Тем не менее вынужден в самом общем виде описать ее, высказать свое отношение к ее пониманию. Главную же свою задачу вижу в исследовании феномена страха смерти, который тоже может быть описан и объяснен с разных точек зрения, но не вызывает сомнений, что он имеет самостоятельное научное, мировоззренческое, психологическое, этическое, эстетическое и даже правовое значение. Этот страх способен оказать исключительно сильное, а иногда и определяющее влияние на личность и выступать в качестве одного из ведущих стимулов поведения.

Смерть можно понимать как одно из проявлений небытия, можно и как ведущий в него путь, но иногда смерть приравнивается к умиранию. Между тем умирание — это процесс между жизнью и смертью, т.е. небытием. Последнее поглощает нас и уже поэтому не должно выводиться из бытия, но знание об одном из них разум строит, опираясь на другое. Для сознания небытие существует постольку, поскольку есть бытие как его антипод, и в этом смысле (только в этом!) небытие представляет собой продукт нашей психики. Это точно выразил А. Н. Чанышев, утверждая, что небытие существует, не существуя, и не существует, существуя [45]. Небытие — это не состоявшееся бытие, а объективная реальность, предшествующая жизни, функционирующая за ее пределами и следующая за ней. В качестве предшественника небытие первично по отношению к бытию, и вместе они составляют единство противоположностей.

О бытии и небытии всегда говорится только применительно к человеку; "смертный", т.е. побеждаемый смертью, тоже используется лишь в отношении него и никогда применительно, например, к животным. Но боги, начиная с древнейших времен, бессмертны и в этом качестве противопоставляются людям, неизбежно возвышаясь над ними. Однако боги обычно обитают там, что называют небытием.

Можно, подобно теологам, видеть в смерти способ избавления от своего ограниченного Я, от своей личности, от ее подчиненности природе, обществу, реальным условиям жизни. При таком подходе, который обеспечивается религиозной верой, следует надеяться, вопреки наглядной достоверности, на преодоление смерти. Вера, таким образом, позволяет видеть в ней новый цикл бытия. На это прямо указывал С. Кьеркегор, отмечая, что в христианском понимании сама смерть есть переход к жизни. Однако даже вера в загробное бытие не освобождает от страха смерти, о чем наглядно и вполне убедительно свидетельствует обыденная практика.

Смерть, сам ее факт, отношение к ней, размышления о ней и ее предназначении, о том, что потом следует или может произойти, оценка в этом аспекте жизни и ее смысла настолько значимы, что можно утверждать: история человечества есть история развития представлений о смерти. Именно смерть, ее ожидание, мысли о ней, предчувствие смертельной опасности и предупреждение ее составляют трагическую основу бытия, что очень точно выразило искусство. Собственно, эта конечная неизбежность и есть подлинно трагическое. Есть основание считать, что человек и его жизнь находятся в постоянной зависимости от смерти, а это усугубляет трагичность его бытия.

А. Камю отражал европейское сознание, когда считал смерть высшим злодейством. В этих словах заложен бунт против природы, который начат, конечно, не А. Камю, и это противоречит религиозным представлениям о смерти, согласно которым она есть признание абсолютной греховности и богооставленности человека, его главным и самым надежным измерением.

Велико таинство и смысл смерти, этой великой уравнительницы, но они принципиально непознаваемы, хотя по этим проблемам могут быть высказаны самые мудрые и тонкие суждения. Обычная же и очень понятная человеческая реакция на смерть — страх и отвергание ее. Но не будем забывать, что если бы ее не было, то не были бы написаны великие книги, не были бы построены пирамиды, не были бы созданы бессмертные произведения искусства. Даже не мысль, а ощущение или предощущение смерти никогда не оставляет значительную часть человечества — днем и ночью, когда мы спим или бодрствуем, работаем или отдыхаем, беседуем с друзьями или обнимаем женщину. Ее образ с нами, когда мы заботимся о здоровье, избавляемся от вредных привычек или устраиваем свою жизнь, даже когда просто трудимся, а когда на концерте внимаем гимну жизни, то должны понимать, что тем самым пытаемся побороть или хотя бы на время вытеснить идею смерти. Ни в чем человек не достигает такого предельного напряжения всех своих сил, как в раздумье о смерти и ее предчувствии. Подлинно трагическим его состоянием можно назвать то, когда он соприкасается с ней.

Отношение жизнь-смерть — это всегда нечто загадочное, лишенное ясности и всем понятных объяснений. Это — отношение между двумя неразрывными, но несоразмеримыми сущностями. Человек может находить психологическую и моральную опору в смерти, но для этого ему необязательно отрекаться от жизни. Даже служить смерти можно так, чтобы поддерживать и спасать жизнь. Страх смерти — начало всякой мудрости, если он вносит в жизнь человека стремление избежать поведения, могущего привести к неблагоприятным результатам.

Страх смерти — это постоянное ощущение, редко осознаваемое и обычно таящееся в глубинах психики, наступления неизбежного небытия, несуществования, некоего обрыва, за которым не следует ничего. У подавляющего большинства людей образ смерти, мысли о ней вызывают негативные, деструктивные эмоции как нечто неведомое и ужасное. Исключение составляют, возможно, те, которые верят в загробную жизнь, причем в их числе могут быть и нерелигиозные люди. Не вызывает сомнений, что у человечества в целом однозначно негативное отношение к смерти, что способствует формированию аналогичных позиций у конкретных лиц.

Однако были и есть значительные группы людей, главным образом выделяемых по религиозным признакам, которые не усматривали и не усматривают в смерти ничего катастрофического и верят в то, что их жизнь продолжится и за ее порогом. Я бы назвал таких людей счастливцами и, конечно, завидую им. Не буду здесь затрагивать работы Р. А. Моуди, Э. Каблер-Росс, Л. Уотсон и других авторов о жизни после смерти, поскольку это слишком серьезная и сложная проблема, чтобы о ней говорить между делом. Но не могу не упомянуть о коротком примечании редактора к киевскому изданию книги Р. А. Моуди "Жизнь до жизни. Жизнь после жизни" ("София", 1994). Вот самое главное из этого примечания.

"Редактору этой книги в 1981 году довелось во время операции побывать у описанной д-ром Моуди черты. Тогда об этой книге я ничего не знала, и никаких "навеянных" ею впечатлений быть просто не могло. Добавим еще и атеистическое, типичное для нашего времени воспитание. После 22 февраля 1981 г. мое мировоззрение изменилось навсегда... Самое главное — изменившийся подход к жизни и смерти. Смерть, по моему глубокому убеждению, — это самое радостное событие, которое ждет когда-нибудь каждого из нас, не конец, а начало нового уровня развития сущности, — что вовсе не значит, что к ней надо стремиться".

Здесь не все понятно, например, что такое новый уровень развития сущности. Я же хочу лишь еще раз повторить, что редактор книги Р. А. Моуди тоже счастливица. Конечно, не может не смущать то, что большая часть человечества на протяжении тысячелетий представляла себе смерть отнюдь не радостью, а совсем наоборот. Остается надеяться, что в этом люди просто заблуждались, как и во многом другом. Остаются и вопросы: если это радость, то каков смысл в рождении, неужели только в том, чтобы потом умереть; если это радость, почему к ней не нужно стремиться, с какого возраста нужно идти к ней, почему нужно наказывать убийц, этих невольных причинителей радости, и многие другие. Все они, заметьте, отнюдь не ставят под сомнение то, что автор приведенных строк действительно перенесла радостное потрясение.

Кстати, о том, что в случае безболезненности последних мгновений жизни у умирающего наблюдается переживание, граничащее с эйфорией, писал еще Ж. Ламетри, а в наше время ряд психологов — П. Жанэ, В. Милев, И. Слаников. Умирающие, которые вернулись к жизни из "объятий вечности", подчеркивают необходимость в этой жизни любить ближних, как первую потребность существования.

Все-таки я буду исходить из того, что смерть — самое страшное несчастье и высшее злодейство. Смысл и назначение ее по-прежнему неясны, а страх перед ней играет очень важную разрушительную и созидательную роль в жизни людей.

Страх смерти в основном функционирует на бессознательном уровне психики, и это, наверное, одно из великих благ человека, который в противном случае способен каждый раз приходить в ужас, когда его ум предается созерцанию неизбежного конца. Тем не менее, человек не может исцелиться от этого своего вечного недуга, и мудрость его должна проявляться в умении научиться жить с такой болью. Конечно, легче это сделать верующему человеку, например, христианину, если он, как и С. Кьеркегор, думает, что для христианина смерть ничуть не есть конец всего, в ней бесконечно больше надежды, чем в какой бы то ни было жизни, даже исполненной здоровья и силы.

Имеется немало эмпирических данных о переживаниях страха смерти, в первую очередь это рассказы тех людей, которые оказались у роковой черты. Тем более ценны обобщения подобной информации. Вот почему несомненный танатологический интерес представляют работы американского психиатра Р. Нойеса, на которые ссылаются С. Гроф и Д. Галифакс. В нескольких статьях Р. Нойес обобщил отчеты о переживаниях, написанные людьми, соприкоснувшимися со смертью, и проанализировал их с психиатрической и психологической точек зрения. Согласно Р. Нойесу, описания переживаний состояния близости к смерти распадаются на три последовательные стадии: сопротивление, обзор жизни, трансцендентность.

По понятным причинам нас интересует первая стадия, которая, по Р. Нойесу, включает в себя признание опасности с последующим чувством страха либо борьбу с ней и, наконец, признание неизбежности смерти. Последнее активизирует короткую, хотя и отчаянную борьбу с ней, часто сопровождаемую выраженной тревогой. Индивид мечется между стремлением к активному господству над ситуацией и тягой к пассивному уходу. Как правило, до тех пор, пока сохраняется хоть малейший шанс на выживание, осознание опасности ситуации и активное к ней отношение очень велики. При подобных условиях нужно наличие энергии, необходимой как для физической, так и умственной деятельности. Дезорганизующее чувство паники снимается, но оно может возникнуть с новой силой, как только минует непосредственная опасность. Необыкновенное усиление умственной деятельности при угрозе смерти часто находит выражение в полностью осознанной, длительной и сложной череде мыслей и даже эффективной деятельности по спасению собственной жизни.

Как видно, страх смерти отнюдь не всегда парализует человека.

Несколько иной аспект переживаний перед лицом смерти рассмотрен в работах Э. Каблер-Росс, изучавшей психическое состояние безнадежных больных. Она выделила следующие фазы процесса умирания: 1) шок и отрицание приближающейся смерти; 2) ярость, ненависть ко всему окружающему миру; 3) "договорный период", надежды на выздоровление при условии соблюдения соглашения, мысленно заключенного с самим собой или с потусторонними силами; 4) депрессия, тоска; 5) успокоение, примирение с идеей смерти. Особенно тяжело последняя фаза наступает у молодых и сравнительно нестарых (до пятидесяти лет) больных, оставляющих несовершеннолетних детей и семью [13].

Приведенные данные в определенной мере подтверждают предыдущие, Р. Нойеса, в части того, что переживания периода наступления неизбежного конца порождают не только пассивное ожидание смерти, но и активное, наступательное отношение к миру в виде ярости и ненависти, отрицания неизбежного. Несомненно, в этом тоже проявляется страх смерти. Как можно полагать, активное сопротивление убийце оказывали многие потерпевшие. Депрессия, тоска, успокоение или примирение с неизбежностью скорой кончины скорее наблюдаются у тех, смерть которых наступила не сразу, а уже дома или в больничных условиях.

Подвержены ли страху смерти только взрослые люди? Если согласиться с тем, что он имеет врожденный характер и обусловлен коллективным опытом умирания всех предыдущих поколений, то это бессознательное отношение к неизбежности присуще всем, невзирая на возраст. Если подобная позиция не наследуется указанным способом, а приобретается в индивидуальном опыте, то этот опыт — наличие угрозы здоровью, телу, психике, житейским радостям и т.д., необходимость в связи с этим защиты — начинает осваиваться очень рано, с детства, главным образом путем воспитания, конечно, не только и не столько целенаправленного. Следовательно, страх смерти возникает и у совсем молодых людей. Очевидно, как раз и по названной причине у подростков проявляется жгучий интерес к смерти, ко всему загробному и его тайнам (вспомним знаменитое стихотворение юной Марины Цветаевой "Идешь, на меня похожий..."), их неизбывное стремление заглянуть "туда", что во многом объясняет употребление ими веществ, приводящих в состояние на грани смерти. Этим, я думаю, объясняются и многие случаи юношеского суицида.

Можно предположить, что в случае ненадлежащего отношения к ребенку матери или заменяющих ее лиц, абсолютно бессознательный страх смерти способен испытывать и младенец как состояние брошенности, незащищенности, неполучения необходимой помощи, что рождает ощущение непосредственной угрозы организму. Не исключено, что подобные "раны" сохраняются в глубинах психики и могут быть извлечены оттуда с помощью адекватных методик. Если они впечатываются в психику, то неизбежно должны отражаться на поведении человека, и взрослого тоже.

Неверно думать, что страх смерти не присущ животным. Хотя, конечно, у них это неосознанное чувство и они, конечно, не предаются размышлениям на столь скорбную тему. У животных это инстинкт или эмоция, играющие в их жизни исключительно важную роль, поскольку приводят к формированию способности и навыков избегания смертельной опасности и спасения от нее. Примеров этому множество и среди них особого внимания заслуживают те, которые свидетельствуют о том, что некоторые животные без всякого указания извне или какой-либо специальной тренировки начинают избегать контакта с существами, которые могут погубить их. Отсюда можно сделать очень важный вывод: если их психика наследует такой страх как часть коллективного опыта, то отнюдь не исключено, что подобное происходит с людьми.

Страх смерти способен ощущаться как неукротимая и зловещая сила, как ужасное ничто, что окружает человека со всех сторон и даже сидит в нем самом, что постоянно преследует и сокрушает и от чего никогда не спастись. Это ничто невидимо и неосязаемо, оно всегда куда-то дьявольски ловко прячется, прежде чем схватит за горло, а поэтому, следуя железной логике страха, многие пытаются обнаружить то, что их страшит, и действительно находят его источник — саму смерть.

Если человек живет, постоянно соприкасаясь со смертью, и даже стремится к этому, не нужно думать, что жизнь его неимоверно тягостна. Бессознательное влечение к ней составляет стержень некрофильских натур: они вполне счастливы и в искании смерти даже способны лишить кого-либо жизни, иногда и себя. В небытии они могут увидеть свое бесконечное продолжение, что дает им возможность преодолеть страх перед ним. Точно так же и для мистика в смерти сокрыты огромные перспективы для реализации своей личности и ее основных тенденций. Его размышления в этой связи почти всегда интимны и охватывают наиболее важные узлы его бытия.

Знание о своей обязательной кончине оказывает огромное влияние на жизнь человека, даже глубоко религиозного, который, веря в загробную жизнь, в своем земном существовании готовится к ней. В целом же люди не могут смириться с этой неизбежностью, а потому активно ищут и находят способы преодоления своего страха перед ней — в религии, собственной мудрости, труде, повседневных заботах, попечении родных и близких, даже в преступлениях и т.д. Я полагаю, что это не только снятие страха, но и борьба с самой смертью, причем человек ничего больше попросту не может сделать. Его протест против своей смертной природы возникает тогда, когда он начинает понимать ее.

У религиозного человека есть определенное преимущество перед неверующим в отношении к смерти и особенно в преодолении страха перед ней. Однако вряд ли даже верующему нужно все время думать о ней и готовиться к ней, поскольку так можно превратить свою жизнь только в постоянное, бессмысленное и кошмарное ожидание конца, подвергая себя риску нервно-психического заболевания. Думаю, что вполне достаточно знать о такой неизбежности, учитывать ее, соотносить с ней поступки и всю жизнь, но ни в коем случае не сосредоточиваться только на этом. Не случайно многие теологи (например, протестантские) рекомендуют верующим избегать слишком частого обращения к священным книгам, так как в них постоянно подчеркивается трагический диссонанс человеческой жизни и божественной воли, а надежда на сверхъестественное спасение таит в себе отчаяние. Все это может заронить в душу страх и даже ужас перед смертью.

Излишне доказывать, что нравственно, праведно может жить и атеист, а поэтому было бы несправедливо обрекать его на непреходящий ужас перед небытием только потому, что он не верит в Бога и загробное существование. Человек способен преодолеть страх перед кончиной трудом и творчеством, созданием материальных и духовных ценностей, обеспечением и воспитанием детей и внуков. Ведь многие великие произведения искусства и технические творения создавались людьми, которые тем самым бессознательно преодолевали страх смерти. Поэтому есть основания утверждать, что он обладает огромной созидательной силой. Ниже будет показан его достаточно мощный и разрушительный потенциал.

Необходимо отметить, что люди страшатся смерти не только собственной, но и своих родных и близких. Сказать, что такой страх присущ лишь высоконравственным людям, значит очень существенно упростить и даже обеднить человеческую природу, поскольку эти чувства способны остро переживать и самые отпетые злодеи.

Страх смерти способен оставаться в рамках нормы, всю жизнь незримо сопровождая человека и незаметно влияя на его поступки. Но в некоторых случаях, чаще всего в результате эмоционального отвергания родителями своего ребенка, необеспечения его своим попечением, этот страх может выйти за указанные рамки. Тогда личность начинает острее ощущать, что нечто грозит ему гибелью сейчас и необходимо поэтому что-то предпринять, например, упреждающие насильственные действия. Важно отметить, что острота угрозы далеко не всегда выражается только в том, что индивид начинает чаще думать о неизбежной кончине, ищет и находит ее предвестников, лишь определенным образом объясняет некоторые примеры и события, постепенно подчиняя подобным предчувствиям всего себя. Иногда смертельная опасность представляется ему в отношениях, высказываниях и поступках других лиц, хотя объективно они могут, и не быть таковыми.

Повышенный страх смерти способен создавать соответствующую личностную диспозицию высокой тревожности и негативных ожиданий, причем самому человеку чаще всего не ясно, откуда надо ждать беды, появляется общая неуверенность в себе, в своем бытии, боязнь утраты себя, своей целостности и определенности, даже права на существование. Субъект с переживанием страха смерти совсем иначе видит мир, воспринимает внешние воздействия. Именно у таких людей бессознательная угроза жизни особенно способна преодолеть любые преграды.

С. Кьеркегор придавал страху смерти и другим сходным явлениям тревожного ряда исключительное значение, поскольку они представлялись ему наиболее важным и даже единственным путем обретения "подлинной свободы" — в вере. Именно страх парализует рассудок и приводит к сознанию своего абсолютного кризисного положения, и тогда человек обращается к Богу. Иначе не может быть, поскольку страх смерти и испытываемые в связи с ним отчаяние и безысходность непреодолимы с помощью разума, который здесь совершенно бессилен. Следовательно, успех человеку может принести лишь религия, опора на возможное бессмертие. В подобном аспекте отчаяние и страх, хотя и составляют основу трагического мироощущения, тем не менее исключительно благодетельны.

Хотя атеистическому мышлению трудно согласиться с подобным пониманием значимости страха смерти, не вызывает сомнений, что эта столь высокого уровня человеческая тревожность играет весьма существенную роль в формировании нравственности и нравственного поведения. Однако возникают серьезные сомнения по поводу того, может ли быть нравственным то, что возникает под влиянием страха и, следовательно, носит принудительный характер. Более того, подобные сомнения есть основания отнести к истинности самой веры, в которой, по С. Кьеркегору, страх достигает предельной остроты.

Некоторые культуры, например, в доколумбовой Америке и в буддистской Азии могли прививать способность не бояться смерти, веру в то, что после ее наступления душа обретет новое существование и т.д. И тем не менее все усилия в этой области предпринимались именно потому, что люди от рождения, от своего первого младенческого крика спонтанно боялись смерти, ее боялись и предки человека, как и все животные. Этнологические исследования Д. Д. Фрезера, Э. Б. Тайлора, Л. Леви-Брюля со всей несомненностью свидетельствуют о страхе смерти среди первобытных людей, об их ужасе перед тем, что придется уйти из этого мира, об их боязни крови, покойников и убийц, злых сил, неведомых чар и т.д., а это навеки запечатлелось в пословицах, поговорках, приметах, суевериях, ритуалах и др., разумеется, во множестве мифов, преданий, сказок, легенд.

Страх смерти — это то, что всегда мощно направляло жизнь древнего человека и управляло его поступками. "Мы не верим, мы боимся", — сказал шаман примитивного племени одному исследователю, на которого ссылается Л. Леви-Брюль, и в этой более чем точной формуле отражены все отношения и чувства первобытного человека к тому неведомому, что мы называем смертью.

Даже в средневековой Европе при полном господстве религии и церкви ритуалы, молитвы, вера и даже добрые и богоугодные дела не могли погасить страха перед неизбежным концом. Более того, сама религия давала для него нужную пищу, поскольку никто из умирающих не мог быть уверен в том, что он избежит мук ада. Страх средневекового христианина перед потусторонним миром выражался, в частности, в грубо натуралистических изображениях иссохших скелетов, костей, черепов, а также в символике смерти. Ни тогда, ни потом не было простой веры в продолжение жизни после земной кончины. Близкая к этому уверенность появилась лишь в последние годы в связи с работами Р. А. Моуди и других исследователей, да и то лишь у небольшой части интеллигенции.

Еще одним доказательством того, что религия и вера отнюдь не гарантируют от страха смерти, является тот факт, что в VIII— XII веках в Европе богослужения, даже папой римским, совершались по нескольку раз в день. Молитвенное заступничество сразу за всех усопших (затем был определен один день поминовения усопших), как и многие другие богослужения, преследовало цель по возможности облегчить их муки на том свете, а следовательно, снизить свой страх перед ними. Можно сказать, что это были мольбы о том, чтобы вообще страдания там были не слишком жестоки. Естественно, что просить об этом могли только верующие, во всяком случае верующие в загробную жизнь.

Начиная с VIII-IX веков, как отмечает Ф. Арьес, именно в монашеской среде развилось еще неведомое в миру чувство неуверенности и тревоги перед лицом смерти или, скорее, потустороннего мира'. Ведь как раз для того, чтобы избежать вечного проклятия, люди уходили в монастыри и — что не было характерно для раннехристианского монашества и пустынничества — служили там мессы, как можно больше месс, дабы одна усиливала другую ради спасения душ умерших. Между аббатствами и между церквами сложилась своего рода сеть взаимопомощи и заступничества за мертвых. Люди стремились расположить к себе Бога как можно раньше.

Необходимо признать, что церковь и ее служители всегда делали так, чтобы усилить ужас человека перед смертью, однако, не доводя его до отчаяния и предлагая свое заступничество, а также указывая на всеблагое милосердие божье. Это была небескорыстная эксплуатация самого большого страха в целях укрепления влияния церкви и получения больших материальных средств, например, от тех же многочисленных заупокойных служб.

Во все времена нежелание видеть тело покойника, затем даже гроб его, который стали скрывать в катафалке, покрывать разными тканями, не было продиктовано только стремлением скрыть физическую реальность смерти. Таким путем бессознательно стремились убрать с глаз наиболее полное воплощение смерти, чтобы не травмировать других. Вообще, учитывая исключительную значимость страха смерти в жизни людей, можно прийти к выводу, что этот страх заслуживает особого названия — танатофобии. Противоположное переживание — влечение к смерти предлагаю именовать танатофилией. О ней речь впереди.

Думы о смерти в отсутствие какой-либо опасности весьма мучительны, но никогда не беспричинны, хотя их источник обнаружить бывает очень трудно. Часто он в самом человеке, его соматическом или (и) психическом неблагополучии. Мучительность переживаний в этом варианте связана с диффузностью, глобальностью, недифференцированностью всех ощущений исключительной опасности, непониманием причин таких ощущений. Уход индивида от гнетущих переживаний неминуемого конца (если такие переживания, конечно, есть) зависит от культуры — в которой он воспитан и живет, от его личностных особенностей, в частности, от ригидности, тревожности, мнительности, подозрительности.

Ф. Арьес справедливо пишет, что есть два способа не думать о смерти: один — наш, присущий нашей технизированной цивилизации, которая отвергает смерть и налагает на нее строгий запрет, а другой тот, что присущ традиционным цивилизациям. Здесь нет отвержения смерти, но есть невозможность слишком много о ней думать, ибо смерть очень близка и в слишком большой мере составляет часть повседневной жизни. Отсюда может следовать, что образ смерти наиболее близок сельскому населению, которое значительно более непосредственно наблюдает за всеми циклами смерти и рождения в неживой и живой природе, даже активно включено в эти циклы. Смерть родственников и соседей в силу нефрагментарности общения людей на селе это то, что периодически находится перед их глазами и никак не маскируется. Да и сельское кладбище здесь же, недалеко от деревни или иного такого же поселения. Однако все это вовсе не означает, что крестьянин меньше боится смерти, может быть, как раз наоборот. В терпящих бедствие сельских районах страх собственно смерти неизбежно усиливается беспокойством о пропитании и попечении детей, которые останутся сиротами.

Страх смерти не следует приравнивать к страху божьему, который христианством расценивается как добродетель, как благоговение перед Творцом и его беспредельной святостью, как опасение оскорбить Господа нарушением его святой воли. Это развивает в верующем особенную бдительность, смирение и потребность в непрестанной молитве; благоговеющий перед Богом должен расценивать его гнев как величайшее для себя несчастье. Но при всем этом христианство не считает страх наилучшим путем к Богу, способом самой надежной связи с ним: "Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь" (1-е Иоанна, 4-8); "В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершен в любви" (1-е Иоанна, 4-18).

Поэтому не страх, в том числе не страх смерти, а любовь может связать человека с Богом наиболее крепкими узами. Но, как известно, именно к любви не только к Богу, но и между людьми настойчиво призывает христианство. При этом, что очень важно, не любящий ближнего своего (им считается каждый) не любит и Бога. Следовательно, любви религия придает всеобъемлющее значение, и Новый Завет содержит множество прямых указаний на это. Страх — нечто противоположное любви и помеха для нее, а, значит, он не способен привести к подлинной вере.

Я считаю исключительно важным выделить ведущую роль любви в отношениях между человеком и Богом и между людьми. Чем меньше ее, т.е. чем слабее влияет она на каждую индивидуальную жизнь, чем больше человек ощущает себя лишенным заботы и попечения со стороны Бога (если он верующий) и окружающих, чем сильнее его неверие в них и их поддержку, тем выше уровень его тревожности и страха смерти, тем разрушительнее последствия этого страха. Отсюда можно сделать очень важный вывод: переживания страха смерти могут препятствовать, а не способствовать подлинной вере в Бога.

---