Классики юридической психологии
ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ПО ЮРИДИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ. ЮрПси, 2014.
ПСИХОЛОГИЯ: ФАКТЫ И ВЫМЫСЕЛ.
1965 г.
Преступления, совесть и обусловливание
В предыдущей главе мы упоминали о существовании «невротического парадокса»; интересно то, что существует также «парадокс преступности». По своей природе эти парадоксы очень похожи. Невротик делает то, чего не хочет делать, и у него не получается делать то, что он хочет. Он не подпадает под общий закон гедонизма, который управляет человеческими и животными реакциями. То же самое можно сказать и о преступнике, особенно о рецидивисте. Несмотря на то, что его ловят, выносят приговор, сажают в тюрьму много раз, он, тем не менее не способен осознать, что подобная линия поведения не принесет ему счастья, удовлетворения и удовольствия, и продолжает нарушать закон, проводя в итоге большую часть жизни за решеткой.
Как и невротический, парадокс преступности существует с незапамятных времен, и любопытно, что люди, ответственные за принятие законов и сохранение правопорядка, упорствовали и продолжают упорствовать в своем убеждении, которое не подтверждается ни фактами, ни теорией. Это убеждение заключается в следующем. Человек — это существо по большей части рациональное; он оценивает последствия своих возможных действий и предпочитает те из них, которые, в целом, могут сделать его счастливым, тем, которые, в целом, могут сделать его несчастным. Если желательно искоренить определенную линию поведения, то тогда нужно ввести соответствующие меры наказания; это должно будет вызвать предубежденность в гедонистических расчетах, которая не позволит человеку придерживаться этой линии поведения. Вы не хотите, чтобы люди воровали, убивали и насиловали других; соответственно, вы устанавливаете определенные меры наказания за воровство, убийство и изнасилование. Подобным способом, согласно данной теории, можно искоренить все нежелательные для общества модели поведения.
К сожалению, эта теория является ошибочной с психологической точки зрения, и нельзя ожидать, что она будет работать. Одной из главных причин является существование закона, который мы можем назвать «законом временной последовательности». Согласно этому закону, если данное действие влечет за собой два последствия, одно из которых приятное или положительное, а другое — неприятное или негативное, то вероятность того, что человек совершит это действие, будет пропорциональной не только размеру положительных и негативных реакций, но и их временной последовательности. Чем скорее данное последствие, неважно — негативное оно или положительное, последует за совершением поступка, тем большее влияние оно будет иметь на принятие решения, и чем дальше последствие будет отодвинуто во времени, тем меньше оно будет влиять на вероятность совершения или несовершения определенного действия. Если негативные и положительные последствия примерно одинаковы, то тогда действие будет совершено, если положительное последствие будет предшествовать негативному последствию, и не будет совершено если негативное последствие опередит положительное.
Этот принцип противоречит надеждам, связанным с исправлением преступников с помощью наказания. Награда за преступное деяние достается преступнику практически сразу; убийца получает удовлетворение от вида убитой им жертвы, насильник испытывает удовлетворение после изнасилования, а вор — от обладания желаемым предметом.
Таким образом, положительные награды не только крупны в размерах, но даются человеку практически сразу после совершения преступления. Негативные последствия преступной деятельности если и происходят, то происходят относительно нескоро. Недели, месяцы и даже годы проходят прежде чем преступника удается поймать, прежде чем он предстанет перед судом, и прежде чем он попадет в тюрьму. Таким образом, негативные последствия оттягиваются во времени, преступление и наказание разделяет продолжительный отрезок времени. Более того, в то время как преступник уверен в положительных последствиях преступления, он надеется избежать отрицательных. Невозможно предоставить какие-либо статистические данные относительно того, сколько преступлений совершается на самом деле и сколько из них в действительности рассматривается в суде; о многих преступлениях, возможно, даже об их большей части, не сообщают в полицию, и, следовательно, полиция ничего о них не знает. Даже если о преступлении становится известно, только четверть их можно доказать; а если учесть еще и тот факт, что в эту четверть также входят случаи, которые просто были «приняты к сведению полиции», то оказываемся, что только десять или пятнадцать процентов преступлений в конечном итоге караются по закону. При таких условиях, мы, естественно, не можем ожидать, что наказание будет являться эффективным способом борьбы с преступностью, и в действительности, вот уже на протяжение нескольких веков эксперты в вопросах наказания жалуются на тот печальный факт, что человеческая натура отказывается подчиняться их теории и признают, что тюрьма, исправительные работы, и даже физические наказания не являются факторами, сдерживающими преступное поведение.
Может ли психология предложить какую-либо разумную теоретическую основу преступного и законопослушного поведения? Довольно любопытно то, что объяснение в данном случае будет похож на объяснение невротического поведения. Прежде всего, мы должны воспользоваться понятием «совесть», которое часто используется в качестве альтернативной гипотезы гедонистическому расчету, в том, что касается моральных норм поведения. Многие люди могут поспорить, что человеческие существа не мотивируются полностью, или даже главным образом, гедонистическим расчетом; они могут заявить, что поведение человека скорее определяется его совестью, или внутренним направляющим светом, или чем то иным, что можно назвать выражением морального сознания, этого «закона морали внутри нас» который мы осознаем, но который мы с большим трудом можем описать. Часто понятие совести приобретает религиозный оттенок, так как именно Церковь, в основном, взывает к нашим моральным качествам, однако на самом деле это понятие не обязательно связано с религией, многие известные атеисты и агностики не раз призывали на Помощь свою совесть для того чтобы оправдать свои действия, и для того чтобы принимать понятие совести, вовсе не обязательно соглашаться с ее сверхъестественным или божественным происхождением.
Как же появляется совесть? Согласно нашим предположениям совесть это всего лишь условный рефлекс, который формируется точно также же как фобические или невротические реакции. Маленький ребенок по мере взросления должен научиться определенным моделям поведения, которые сами по себе могут быть неприятными и даже идти вразрез с его собственными желаниями и убеждениями. Он должен научиться умываться каждый день и не мочиться там, где ему захочется и когда ему захочется; ему придется подавлять в себе сексуальные желания и агрессию; он не должен будет бить других детей, когда они будут делать вещи, которые ему не будут нравиться; он должен будет научиться не брать вещи, которые ему не принадлежат. В каждом обществе существует огромный список запретов на действия, которые считаются плохими и аморальными, йот которых он должен воздерживаться, даже если они кажутся ему приятными и выгодными. Как мы уже упоминали ранее, этого нельзя добиться с помощью формального процесса отложенного во времени наказания, так как на самом деле лишить преступника того удовольствия, которое он испытывает сразу же после совершения преступления, можно лишь осуществив наказание немедленно, и, причем это наказание должно быть сильнее чем удовольствие. Когда ребенок еще маленький, родители, учителя и другие дети могут осуществлять такое наказание в нужный момент; ребенок, который поступил плохо, либо наказывается шлепком, либо отчитывается устно, либо ему не разрешают выходить из своей комнаты, и так далее. Таким образом, мы можем рассматривать акт злодеяния как условный стимул, а наказание — шлепок, нотации и так далее — безусловным стимулом, который вызывает боль или страдания другого рода, которые, естественно, являются симпатическими реакциями. Следуя принципам обусловливания мы вправе ожидать, что после серии повторов подобного рода, уже сам плохой поступок будет вызывать условную реакцию; другими словами, если ребенок собирается совершить один из тех многочисленных поступков, за которые он уже не раз наказывался в прошлом, то у него будет немедленно формироваться условная вегетативная реакция, которая будет являться очень сильным сдерживающим фактором и которая сама по себе уже будет неприятной. Таким образом, ребенок будет поставлен перед выбором — либо совершить плохой поступок, получить желаемое, и в то же время (а в большинстве случаев даже раньше) подвергнуться неприятному наказанию, которое осуществит его условная вегетативная система, либо воздержаться от совершения этого поступка и избежать наказания. При условии, что процесс обусловливания проходил надлежащим образом, можно сказать, руководствуясь психологическими принципами, что вероятность того, что человек воздержится от плохого поступка гораздо ФОЛЫ не вероятности того, что он его совершит. Таким образом внутри у ребенка появляется «личный полицейский», который контролирует его атавистические импульсы и который замещает настоящего полицейского, чьи действия вряд ли были бы настолько эффективными.
В данном процессе обусловливания большую роль, естественно, будет играть закон генерализации, с которым мы уже встречались раньше. Каждая нежелательная модель поведения должна будет подвергнуться процессу обусловливания, и в то же время обусловливание генерализируется на другие похожие модели поведения, причем этому будет особенно способствовать словесная идентификация, которая имеет место, когда мать, например, называет все нежелательные действия «плохими» и таким образом обращает внимание ребенка на их схожесть. Результаты лабораторных экспериментов указывают на то, что генерализация следует законам нашего языка и мыслительных паттернов таким образом, что если у человека выработалась условная кожно-гальваническая реакция на слово «корова», то она будет проявляться и в случае со словами «козел» или «овечка», но не в случае со словами «дом» или «дерево», или «цветок». С помощью процессов обусловливания у ребенка формируется сложная, генерализированная вегетативная реакция на множество различных действий, за которые его наказывали в прошлом и которые связались у него вместе благодаря вербальной идентификации, осуществляемой его учителями, родителями, сверстниками и так далее. Мы предполагаем, что именно так формируется совесть, и поэтому можем вполне оправдано заявить, что совесть, это условный рефлекс.
Мы можем попробовать доказать нашу гипотезу, обратившись к экспериментам, проводившимся Р. Л. Соломоном в Гарварде. С шестимесячными щенками, которые не ели ничего, целые сутки, он провел следующие эксперименты. Он садился на стул в пустой комнате, в которой не было ничего кроме двух мисок для кормления, одна из которых стояла справа от стула, а вторая — слева. В одной из мисок была сваренная на молоке овсяная каша, которую, как известно, любят есть щенки, а во второй менее любимый щенками специальный корм для собак. Миски можно было легко поменять местами, а щенок практически сразу же направлялся к миске с овсянкой, как только попадал в комнату. Экспериментатор держал в руке свернутую в трубку газету и как только щенок начинал есть овсянку, ударял его газетой по спине. В данной ситуации процесс поедания овсянки представлял собой аморальный поступок, привычку совершать который нужно было искоренить, и который сам по себе являлся условным стимулом; легкий удар газетой по спине является безусловным стимулом, вызывающим определенную боль (очень легкую) и неприятные ощущения у животного. При помощи постоянного похлопывания щенка газетой, когда он собирался есть овсянку, экспериментатор хотел выработать у щенка условный рефлекс, который со временем должен был развиться в миниатюрную «совесть» в отношении овсянки.
Через несколько дней щенки уже не подходили к овсянке, когда экспериментатор сидел на стуле, а сразу же направлялись к миске с собачьим кормом.
Далее наступил самый важный момент в эксперименте. Щенков не кормили два дня, а затем принесли в экспериментальную комнату, в которой не было экспериментатора.
Перед животными опять поставили две миски: в одной была овсянка, а в другой — специальный собачий корм. Все щенки сначала съедали полностью весь собачий корм, а затем начинали реагировать на миску с овсянкой. Соломон описывает это так: «Некоторые щенки ходили по кругу вокруг миски, некоторые щенки ходили по комнате, стараясь смотреть на стены, но не на миску. Другие щенки ложились на живот и медленно ползли к миске, скуля и повизгивая. Для поведения щенков в данном случае была характерна большая вариабельность. Мы измерили степень сопротивления искушению в количестве секунд, которое понадобилось каждому щенку для того чтобы подойти к овсянке и начать есть. Каждый щенок находился в экспериментальной комнате каждый день всего лишь по полчаса. Если за этот период времени он не начинал есть овсянку, его относили в клетку, где он жил и не кормили целый день, а на следующий день опять приносили в экспериментальную комнату с овсянкой».
Следует отметить значительную разницу в степени сопротивления искушению. Одному щенку понадобилось всего лишь шесть минут, чтобы Подойти и начать есть овсяную кашу, в то время как другой не притрагивался к овсянке в течение шестнадцати дней и эксперимент пришлось прекратить, так как щенок мог умереть от голода. В целом, эксперимент показал, насколько сильным может быть влияние процесса обусловливания и насколько прочно у животных укоренилась «совесть», искусственно созданная при помощи «наказания», которое нельзя назвать строгим. Если сравнить страдания, причиняемые голодом, и боль от шлепка газетой, то становится очевидно, что легкая боль, причиняемая газетой, не идет ни в какое сравнение с муками голода, который испытывали животные. Несмотря на тот факт, что рациональный расчет степени удовольствия и степени боли должен был бы заставить щенков есть овсянку, они тем не менее этого не делали. Условных вегетативных реакций оказалось достаточно, чтобы щенки воздерживались. ОТ соблазна в течение довольно длительного периода времени. Интересно отметить, что Соломон также проводил похожие эксперименты с детьми, и результаты оказались такими же.
Соломон выдвинул гипотезу, согласно которой совесть можно разделить на две части, которые он назвал сопротивление соблазну и вина и попробовал выяснить, сможет ли в своих экспериментах разграничить причинные предпосылки каждого из двух состояний совести. Он представляет ряд доказательств того, что когда щенков ударяют газетой, как только они приближаются к запретной еде, у них вырабатывается сильное сопротивление соблазну. Когда животные все-таки поддаются соблазну, для них не характерно чувство эмоционального расстройства или вины за совершенное «преступление». С другой стороны, если щенкам разрешается съесть немного овсянки прежде, чем их ударят газетой, то также можно добиться сопротивления соблазну, но в данном случае за «преступлением» следует определенная степень эмоционального беспокойства, которую Соломон называет реакцией вины. Он обнаружил, что для того чтобы вызвать эту реакцию вины, присутствие экспериментатора вовсе не обязательно, хотя оно, безусловно, усиливает реакцию. «Таким образом, мы полагаем, что условия для формирования сильной степени сопротивления соблазну а также способности испытывать сильные реакции вины, напрямую зависят как от интенсивности наказания, так и от времени, которое проходит между приближением к источнику соблазна и наказанием. Мы считаем, что отсроченное во времени наказание не может быть эффективным в формировании высокого уровня сопротивления соблазну, однако оно эффективно в формировании эмоциональных реакций вины после совершения «преступления».
Даже организмы более низшего порядка, чем собаки, можно заставить вести себя так, как будто они подчиняются внутреннему голосу совести. Субъектами одного очень известного эксперимента стали щука и минога. Экспериментатор разделил очень большой контейнер на две части, поместив посередине прозрачное стекло. Затем он поместил в одну часть несколько миног, а во вторую — голодную щуку. Щука тут же бросилась в направлении миног, которые в данном случае являлись условным стимулом, и врезалась в невидимое стекло (безусловный стимул), что причинило ей боль и сильно озадачило. Щука пыталась добраться до миног снова и снова, до тех пор, пока у нее не выработалась условная реакция, в результате которой она перестала обращать внимание на миног. После этого экспериментатор убрал стекло, и щука по-прежнему игнорировала маленьких рыбок, хотя на этот раз плавала прямо рядом с ними.
Эта ситуация очень напоминала сказку, в которой лев спокойно лежал рядом с овечкой, так как в нем проснулась совесть и он стал вегетарианцем. К сожалению, для обусловливания у рыб не характерна высокая степень генерализации, поэтому «совесть» щуки распространялась только на тех миног, в отношении которых у нее сформировалась условная реакция; когда в контейнер запустили еще пару миног, щука, не раздумывая, их съела. Эксперимент однозначно указывает на необходимость помощи в генерализации стимула в процессе формирования «совести»; такой помощью для ребенка является речь.
Что предопределяет различные реакции различных субъектов на описанную нами ситуацию? Мы видели, что некоторые щенки сопротивлялись соблазну всего лишь пару минут, в то время как другие — восемь часов и даже больше, несмотря на то, что соблазн увеличивался по мере усиления чувства голода. То же самое можно сказать и о людях, которые также отличаются друг от друга своими реакциями на обучение, воспитание, моральные нормы. Существуют различные типы людей, начиная от практически святых на одном конце континуума до неуправляемых психопатов на другом: начиная от тех, кто всегда действует исходя из моральных и этических соображений и заканчивая теми, для которых не существует понятий морали и этики и которые находятся исключительно во власти своих импульсов и желаний. Что же лежит в основе различий между противоположными концами шкалы морали? Одной возможной гипотезой является то, что неуправляемые психопаты и преступники более эмоциональны, и эта эмоциональная неуравновешенность сказывается на их поведении. В судах часто говорят о том, что клептоманы пытаются что-нибудь украсть, когда находятся в состоянии крайнего эмоционального беспокойства, и это иногда считается смягчающим обстоятельством. Существует немало доказательств, к которым мы обратимся позже, что для преступников в целом действительно характерна эмоциональная неустойчивость, и в этом отношении они мало чем отличаются от госпитализированных невротиков. Но прежде чем приступить к обсуждению этого вопроса, давайте рассмотрим еще один эксперимент, в котором на этот раз участвуют крысы. В процессе эксперимента они должны научиться бежать к кормушке, как только зазвенит звонок; кормушка наполнена специальным кормом для крыс. После того как этого удается добиться, экспериментатор устанавливает довольно спорный социальный закон: невежливо съедать корм, если после того как начал звенеть звонок не прошло трех секунд. Любая крыса, которая начинает есть до того, как истекут три секунды, наказывается слабым ударом электрического тока.
В эксперименте участвуют две разновидности крыс, эмоциональные и не эмоциональные; читатель может вспомнить, что мы уже встречались с крысами и с этим экспериментом в первой главе этой книги. У каждой крысы есть три варианта поведения. Она может повести себя как преступник или психопат и сразу же наброситься на корм, не боясь наказания, которое неизбежно за этим последует; она может повести себя нормально и подождет несколько секунд, прежде чем начать есть; и, наконец, она может повести себя как невротик и вообще не станет есть, даже когда это можно будет сделать без всякого риска. Для большинства неэмоциональных крыс была характерна нормальная реакция; многие из них принимались за еду только тогда, когда это было безопасно. Как же обстояло дело с эмоциональными крысами? В данном случае для животных были более характерны две другие реакции. Они либо вели себя как невротики и вообще отказывались есть, либо как преступники или психопаты и набрасывались на еду немедленно и, естественно, страдали от последующего удара тока.
Таким образом, результаты эксперимента не подтверждают предположения о том, что эмоции являются ключевым фактором, который отделяет преступное поведение от других моделей поведения; они лишь указывают на то, что существуют определенные параллели между невротическим и преступным поведением: и первое и второе можно противопоставить нормальному поведению. Мы можем объяснить это в рамках диаграммы, приводившейся в предыдущей главе, и сказать, что как для невротиков, так и для преступников характерна высокая степень невротизма или эмоциональности, и любые различия между ними объясняются разными факторами.
Нетрудно найти теоретическое объяснение различий между эти двумя крайностями: преступником, с одной стороны, и невротиком — с другой. Мы уже говорили о том, что тревожность, фобии, навязчивые состояния и другие характерные для невротиков черты отчасти объясняются их чрезмерной готовностью к быстрому формированию условных рефлексов. Мы также говорили о том, что теоретически можно обосновать гипотезу, согласно которой совесть является условным рефлексом. Отсюда следует вполне логичный вывод, что отсутствие совести у преступника и психопатической личности объясняется тем фактом, что у них плохо формируются условные рефлексы, и что даже если эти рефлексы сформировались, они очень быстро исчезают. Также следует учитывать тот факт, что обусловливание связано с экстраверсией — интроверсией таким образом, что у интровертов условные рефлексы формируются быстро и легко, а у экстравертов — медленно и плохо. Далее мы можем выдвинуть гипотезу о том, что точно так же, как невротики в своем большинстве являются интровертами, преступники и психопаты будут являться экстравертами. На рисунке 14 отображены результаты большого количества исследований, проводившихся на основе анкетирования различных групп людей, невротиков, нормальных людей, преступников и людей с психопатическим типом личности. Видно, что наша гипотеза не лишена здравого смысла. Группы невротиков оказываются ярко выраженными интровертами, группы преступников — ярко выраженными экстравертами, причем для обоих типов личности характерно присутствие сильно выраженного эмоционального компонента, который мы окрестили в этой диаграмме «невротизмом».
К счастью, также существует несколько прямых доказательств того, что у психопатов и по крайней мере, определенных типов преступников, слабо формируются условные рефлексы. К этим группам были применены различные типы обусловливания и результаты проделанной работы указывают на то, что у невротиков условные рефлексы легче сформировать чем у нормальных людей, а у психопатов и преступников — труднее.
Таким образом, вполне логично будет сделать вывод, что данная гипотеза представляет собой ценность с точки зрения прогнозирования и может пролить свет на поведение преступников.
До сих пор мы рассматривали только одну сторону проблемы, так как сконцентрировали свое внимание исключительно на том, что можем назвать негативным обусловливанием; то есть, на формировании «совести» у человека при помощи наказания. Но, разумеется, существует и обратная сторона медали: необходимых моделей поведения можно добиться и с помощью поощрения. В данном случае мы опять должны подчеркнуть факт «немедленного» поощрения, точно также как мы подчеркивали факт «немедленного» наказания; процессы обусловливания таковы, что даже самое незначительное промедление может помешать формированию необходимых условных реакций; в данном случае время является решающим фактором. К сожалению, в данном направлении было пока проделано очень мало работы, чтобы ее результаты можно было считать прямыми доказательствами нашей теории, и поэтому мы можем пока лишь упомянуть этот очень важный способ исследования нашей общей гипотезы.
Однако в качестве примера и полезной аналогии мы можем затронуть проблему лечения encopresis у детей. Encopresis связан с калом, точно так же как энурез с мочой; другими словами, encopresis — это детское заболевание, которое заключается в том, что дети опорожняются прямо в одежду, вместо того чтобы пойти в туалет. Мы показали в случае с лечением энуреза, которое можно рассматривать как типичный пример формирования условного рефлекса при помощи «наказания», что этот конкретный вид «преступления» можно очень легко искоренить; как же мы можем помочь ребенку, который опорожняется в штаны? Теоретически, мы можем использовать приспособление, похожее на наше «одеяло и звонок» в случае с энурезом. Но на практике, однако, это очень трудно осуществить. На самом деле была сделана попытка использования обусловливания с помощью поощрения. Медсестрам было дано указание выяснить, как быстро ребенок какал в штаны после принятия пищи. Затем им было дано указание отводить малыша в туалет до того, как этот момент наступит. После того как он выходил из туалета, медсестры должны были всячески его поощрять, давать ему конфеты и так далее. Таким образом, был начат процесс обусловливания, и вскоре ребенок стал ходить в туалет сам, как только у него появлялась потребность, причем для этого уже не была нужна медсестра, которая выполняла роль дополнительного стимула.
Теперь давайте вернемся к обсуждению личности. В нашем распоряжении имеются факты, которые указывают на то, что между преступностью и экстраверсией действительно существует взаимосвязь. В качестве примера давайте рассмотрим так называемый тест «Лабиринт Портеуса». Этот тест состоит из серий напечатанных лабиринтов, которые субъект должен пройти с помощью карандаша, следуя определенным инструкциям — так, чтобы карандашная линия не пересекала линии лабиринта и не срезала углы. Первоначально этот тест был предназначен для определения уровня умственных способностей и до сих пор используется с этой целью. Но Портеус также использует качественный показатель выполнения этого теста, или Q — подсчитывает количество правонарушений испытуемого, оценивая поведение, которое противоречит инструкциям по тесту. Так, если субъект поднимает карандаш, пересекает линии или срезает углы, допущенные ошибки суммируются, оценивается степень их серьезности и в результате выводится окончательный «балл за качество». Было обнаружено, что у экстравертов этот балл выше, чем у интровертов, также было проделано немало работы, чтобы доказать, что у преступников этот балл выше, чем у законопослушных граждан. В Америке средний балл у преступников составил 50 пунктов, а у законопослушных граждан он равнялся примерно двадцати. В Англии эта цифра составила тридцать пять — для преступников и четырнадцать — для законопослушных граждан. Интересно то, что у американцев в целом этот средний балл был выше, чем у англичан, учитывая более высокий уровень преступности в Америке, а также склонность американцев к экстраверсии, этот факт не является таким уж удивительным. Судя по результатам| этого теста, не остается сомнений в том, что между экстраверсией и преступностью существует определенная взаимосвязь, что подтверждается также исследованием анкет, нашими теоретическими гипотезами и работой механизмов обусловливания. Существует также множество других объективных тестов, результаты которых также связывают преступность и экстраверсию.
На доказательство совершенно другого рода, которое может представлять большую важность по причинам, которые мы обсудим позже, указывает телосложение человека. Предположение, согласно которому существует взаимосвязь между телосложением с одной стороны и личностью (ее психическими и физическими расстройствами) с другой стороны, далеко не ново; Гиппократ, например, различал два главных типа телосложения человека; длинный, долговязый, линейный тип, который часто называют «лептосоматическим», и широкий, коренастый тип, который называют «пикническим». Он был убежден, что лептосоматический тип более подвержен туберкулезу, а пикнический — апоплексии и коронарным заболеваниям. Многие другие ученые также выделяли эти два типа, а некоторые добавляли еще третий, промежуточный, но они мало что изменили в учении Гиппократа, и только Кречмер в Германии выдвинул гипотезу, согласно которой эти типы телосложений тесно связаны с двумя главными разновидностями психотических расстройств. Согласно его теории, для шизофреников, как правило, характерно лептосоматическое телосложение, в то время как для маниакально-депрессивных пациентов — пикническое. В этой гипотезе есть доля истины, хотя существующая взаимосвязь не настолько тесна, чтобы представлять практическую пользу с точки зрения диагностики или психиатрии. Но тем не менее Кречмер обратил внимание многих людей во-первых, на телосложение, а во-вторых, на взаимосвязь между телосложением и типом личности. С тех пор было проведено немало исследований, чтобы показать, что существует четкая взаимосвязь между лептосоматическим телосложением и интроверсией и между пикническим телосложением и экстраверсией. Читатель, возможно, вспомнит сэра Уинстона Черчилля, который был ярко выраженным экстравертом и пикническим типом, а также Невилла Чемберлена, который был явным интровертом и лептосоматическим типом.
Если для экстравертов в целом характерно пикническое телосложение и если преступники в основном являются экстравертами, то тогда следует предположить, что для преступников будет характерно пикническое телосложение в отличие от остальных нормальных людей. Так ли это в действительности? В Америке было проведено большое количество исследований в этой области, в частности Шелдоном и Глюксом, которые обнаружили, что взаимосвязь подобного рода действительно существует. В этой стране также проводилось несколько похожих исследований, одно из которых осуществлял Т.Н. Гиббенс, результаты проделанной работы также указывают на наличие этой взаимосвязи. Читатель, возможно, захочет взглянуть на рисунок 23, на котором показано количество баллов, набранных различными группами людей: пациентами, страдающими туберкулезом, американскими студентами, американскими преступниками, и пациентами, страдающими раком груди и матки. В данном случае низкий балл свидетельствует о пикническом телосложении, а высокий балл указывает на лептосоматическое телосложение. На рисунке видно, что у большинства туберкулезников максимальное количество баллов в направлении лептосоматического типа по сравнению с другими группами. Группу американских студентов смело можно назвать контрольной группой, так как для нее характерно распределение, типичное для среднестатистической выборки населения. Американским преступникам пикнический тип в целом свойственен больше, чем туберкулезникам или американским студентам. Более всего склонны к пикническому типу телосложения люди, страдающие раком груди и матки; их кривые обрываются на отметке шесть, что является средним баллом для американских студентов, среди которых есть и такие, чей балл достигает шестнадцати. Кривая преступников обрывается на отметке десять. Средний балл у преступников составляет от трех до четырех, в то время как средний баллу американских студентов равняется шести. Таким образом, не остается сомнений в том, что наши прогнозы вполне обоснованы. (Читателю, возможно, будет интересно узнать, что последние исследования в области раковых заболеваний показали существование довольно выраженной взаимосвязи между раком и экстраверсией, что показывает также наша таблица. Был установлен факт взаимосвязи межу экстраверсией и коронарными заболеваниями. Причины этой связи до сих пор не изучены, но интересен тот факторе предположения, которые Гиппократ выдвинул около 250 лет назад, оказались во многом верными.)
Рис. 23. Телосложение различных групп людей, которое варьирует от пикнического типа до лептосоматического (долговязого, худого)
Было сделано предположение, согласно которому корреляция между телосложением, с одной стороны, и личностью и заболеваниями — с другой, может указывать на то, что поведение предопределяется психологическими и биологическими факторами. Может быть, это верно, а может и нет; разумеется, исходя из фактов, нельзя с уверенностью сказать, что этот вывод является правильным. Мальчик с пикническим телосложением действительно может унаследовать свое телосложение, а также предрасположенность к преступному поведению от своих родителей; однако так же возможно, что он рождается с таким типом телосложения, из-за которого он склонен к проявлению агрессии и других отрицательных эмоций, которые не свойственны людям с лептосоматическим типом. Таким образом, определенные конфигурации тела сами по себе могут характеризовать поведение и тип личности. Тем не менее нам понадобятся более убедительные доказательства влияния наследственности на преступное поведение, чем факт различных типов телосложения, и позже мы обратимся к этим доказательствам, если они существуют. Но прежде чем сделать это, я хотел бы познакомить читателя с еще одним направлением исследований, родоначальником которого является Клаус Конрад из Германии.
Конрад начинает с анализа диаграммы, представленной ранее; на ней отображены пропорциональные изменения телосложения по мере взросления ребенка. На графике видно, к примеру, что у младенца непропорционально большая голова, которая с годами становится меньше. Эти изменения типичны для всех рас и для обоих полов. Конрад затем высчитывает относительный размер головы как отношение длины тела к возрасту. Это изображено на рисунке 24, где видно, что данная пропорция уменьшается от 27 процентов при рождении до 13 процентов в возрасте 24 лет. Кроме того, Конрад изучил относительный размер головы у людей пикнического и лептосоматического типов. Результаты проделанной работы отобржены на рисунке 25, на котором видно, что пикнический тип в данном отношении похож на детей в возрасте восьми лет, в то время как лептосоматический тип соответствует в целом взрослому человеку. Конрад делает вывод, что, по крайней мере, в данном отношении люди пикнического типа остановились на более низком уровне онтогенеза, чем люди лептосоматического типа, и, следовательно, их можно считать относительно менее развитыми. Очень часто также используется индекс «грудная клетка-плечи» — ширина в плечах в процентном отношении к объему грудной клетки. На рисунке 26 видно, что и этот показатель быстро изменяется со временем. На этом рисунке также отображены результаты, полученные при изучении типичных групп лептосоматического и пикнического типа.
Рис. 24. Изменение пропорций тела человека по мере взросления
В данном случае опять становится очевидно, что пикнические группы в данном отношении больше похожи на детей, а лептосоматические — на взрослых.
Рис. 25. Кривая отображает уменьшение пропорционального отношения головы к телу с возрастом
Конрад приводит большое количество похожих графиков и данных и приходит к заключению, что «морфологические пропорции разных видов телосложения позволяют утверждать, что пикнический тип можно сравнить с ранними стадиями онтогенеза, а лептосоматический тип — с поздними стадиями. Другими словами, пропорции, которые будут разными у людей пикнического и лептосоматического типа, также будут разными у маленьких и более взрослых детей». Конрад пошел еще дальше и заявил, что если определенные пропорции не изменяются с возрастом, то будут одинаковыми как у людей пикнического типа, так и у людей лептосоматического типа.
Кроме того, он продемонстрировал действие похожего принципа в физиологической области, исследовав разнообразные вегетативные и другие реакции, а также в психологической области. В последнем случае он также пришел к заключению, что для пикнического типа (в отличие от лептосоматического) характерны поведенческие паттерны, которые отличают ребенка от взрослого человека, или более молодого человека от более старого. В целом его открытия можно суммировать, сказав, что пикнический тип является более незрелым в плане личности, поведения, и физиологических характеристик.
Рис. 26. Результаты, полученные при изучении типичных групп лептосоматического и пикнического типа
Этот вывод, который подтверждается эмпирическими исследованиями, может представлять огромную важность, особенно если мы вспомним, что люди пикнического типа, как правило, являются экстравертами, а люди лептосоматического — интровертами. Далее одной из характерных черт экстраверта является незрелость поведения, которую в рамках нашей теории можно объяснить тем, что он не смог извлечь пользы, в отличие от интроверта, из процесса обусловливания, которое ему навязало общество. Можно даже сказать, что у десятилетнего интроверта сформировалось столько же условных реакций, сколько у пятнадцатилетнего экстраверта. Само понятие зрелости, разумеется, очень трудно измерить, а многочисленные предположения по этому поводу практически не представляют научной ценности. Конрад внес существенный вклад в науку, так как показал, как можно измерить это понятие, и связал его с поддающимися проверке морфологическими и физиологическими теориями. Позже мы еще вернемся к этому понятию зрелости при обсуждении результатов исследований Дениса Хилла и других экспериментаторов, которые показали, что электроэнцефалограммы мозга психопатических личностей выявили паттерны, характерные скорее для детей, чем для взрослых, что привело ученых к понятию «незрелой электроэнцефалограммы».
В целом, практически не остается сомнений в том, что между преступностью и паттернами экстраверсии действительно существует определенная взаимосвязь. Мы можем теперь задать себе вопрос: а что же лежит в основе этой взаимосвязи. Объясняется ли она влиянием окружающей среды и такими факторами как различия в обучении, в социальном происхождении и так далее; или она объясняется врожденными чертами личности, которые передают ребенку его родители? В начале века в моде была теория наследственности, чему сильно поспособствовал итальянский писатель Чезаре Ломброзо, который постулировал доктрину il reo nato (прирожденный преступник). Он не только утверждал, что для всех преступников характерна врожденная тенденция к асоциальному поведению, но также утверждал, что для них характерны определенные физические черты, по которым их можно отличить от остальных людей. Когда английские и американские исследователи не нашли подтверждений существования этих общих физических признаков у преступников, вся теория Ломброзо была поставлена под сомнение, однако отказавшись от нее полностью мы потеряли то полезное, что в ней было. Следует вспомнить, что в предыдущей главе мы приводили доказательства наследственного предопределения экстраверсий — интроверсии, с одной стороны, и невротизма, с другой. Если, что мы также показали, для преступников характерны высокие показатели по экстраверсии и невротизму, то отсюда может следовать вывод, что то место, которое они занимают в нашей описательной схеме личности, во многом определяется генетическим компонентом. Существуют ли прямые доказательства этого?
В данном вопросе нам, естественно, может помочь метод изучения близнецов, с которым мы уже встречались раньше. Первым использовал этот метод известный немецкий исследователь Ланге, который в 1928 году опубликовал свою знаменитую книгу «Преступление как судьба». Он прошелся по всем тюрьмам Баварии с целью найти заключенных, у которых были близнецы. В конце концов, ему удалось найти тридцать таких заключенных, у тринадцати из которых были однояйцевые близнецы, а у семнадцати — разнояйцевые. В соответствии с парадигмой исследования близнецов, обсуждавшейся нами ранее, можно предположить, что если бы наследственность была одной из главных причин преступного поведения, то среди однояйцевых близнецов было бы больше тех, кто также совершал бы преступления — чем среди разнояйцевых. Ланге обнаружил, что среди тринадцати однояйцевых близнецов второй близнец также сидел в тюрьме в десяти случаях, и оставался чист перед законом в трех случаях. Среди семнадцати разнояйцевых близнецов второй близнец отбывал тюремное наказание в двух случаях, а в пятнадцати случаях не имел проблем с законом. «Это подводит нас к следующему выводу: в том, что касается преступлений, однояйцевые близнецы в целом ведут себя одинаково, а разнояйцевые близнецы — по-разному».
Далее Ланге сравнил уровень преступности среди обычных братьев и сестер с уровнем преступности среди разнояйцевых близнецов.
Он говорит: «Если бы мы обнаружили, что в случае с разнояйцевыми близнецами оба близнеца наказывались бы чаще чем обычные братья и сестры, то тогда мы говорили бы о влиянии окружающей среды в зависимости от степени различий между ожиданиями и обнаруженными фактами». Другими словами, среди двух обычных братьев или сестер должно быть столько же преступников, сколько и среди двух разнояйцевых близнецов, так как в обоих случаях влияние наследственности примерно одинаково. Если бы мы обнаружили, что оба разнояйцевых близнеца становятся преступниками чаще, то тогда это можно было бы объяснить тем фактом, что они более похожи друг на друга, так как родились в одно и то же время и поэтому окружающая среда влияла на них одинаково, увеличивая таким образом, вероятность того, что они оба должны были стать либо преступниками, либо законопослушными гражданами. В данном случае можно было бы допустить определенное влияние окружающей среды; но сравнение Ланге говорит об обратном. Он заключает, что «В случае с однояйцевыми близнецами одинаковые условия окружающей среды играют весьма незначительную роль».
Мы можем спросить, почему не всегда оба однояйцевых близнеца ведут себя одинаково. Если некоторым людям действительно предначертано судьбой совершать преступления, согласно Ланге, то почему тогда существуют исключения? На этот вопрос, естественно, есть несколько ответов. Во-первых, второй близнец также может быть преступником, но его просто пока еще не раскрыла полиция. Как мы уже говорили раньше, раскрываемость преступлений не может быть стопроцентной, поэтому нельзя надеяться на то, что там где часто играет роль случай, будет непременно наблюдаться полное соответствие. Второй ответ нам дает сам Ланге, который обнаружил, что в двух случаях, когда среди двух однояйцевых близнецов действительно только один был преступником, этот преступник в свое время перенес тяжелую черепно-мозговую травму. В еще одной паре, в которой между близнецами не наблюдалось соответствия, только один из близнецов страдал увеличением щитовидной железы (зобом) — заболеванием, которое изменяет характер. Также было обнаружено, что черепно-мозговые травмы влияют на нормального человека таким образом, что его характер меняется в направлении большей степени экстраверсии. Зоб, и связанные с этим заболеванием гормональные расстройства нервной системы, также может привести к похожим последствиям.
Таким образом, мы видим, что в случаях несоответствия между близнецами имело место вмешательство в нервную систему одного из близнецов, которое, возможно, и стало причиной того, что он совершил преступление. Для случаев соответствия между близнецами также были характерны несколько интересных моментов, которые следует упомянуть. В случае с одной парой, например, Ланге подозревал общее наследственное венерическое заболевание. «Если это действительно так, то в данном случае мы имели бы дело не столько с врожденными тенденциями к совершению преступлений, сколько с результатами повреждений тканей мозга, которые, как известно, предрасполагают человека к асоциальному поведению». В целом, результаты, полученные Ланге, довольно впечатляющи. Никто из тех, кто изучил подробные истории приводимых им болезней, которые наглядно демонстрируют соответствие между однояйцевыми близнецами не только в отношении преступности, но даже в конкретном типе преступления и в способе его совершения, не будет сомневаться в том, что наследственность играет очень важную роль в формировании асоциального поведения.
Количественное соотношение случаев соответствия среди близнецов-преступников, близнецов-гомосексуалистов и близнецов-алкоголиков (для однояйцевых и разнояйцевых близнецов представлены разные цифры)
Количество пар близнецов | Однояйцевые | Разнояйцевые | Процент соответствия | ||
Однояйцевые | Разнояйцевые | ||||
Преступления, совершенные совершеннолетними | 225 | 107 | 118 | 71 | 34 |
Детская преступность | 67 | 42 | 25 | 85 | 75 |
Нарушение поведения у детей | 107 | 47 | 60 | 87 | 43 |
Гомосексуализм | 63 | 37 | 26 | 100 | 12 |
Алкоголизм | 82 | 26 | 56 | 65 | 30 |
Подтвердились ли результаты исследований Ланге результатами работы его последователей? Такой важный вывод, как этот, неизбежно должны были захотеть проверить многие исследователи, и в действительности, как в Германии так и в США, было проведено большое количество похожих исследований. В целом, некоторые исследователи нашли даже более убедительные доказательства влияния наследственного фактора, другие же — и их большинство — обнаружили, что факты подтверждают общий вывод, но довольно слабо. В таблице я собрал результаты всех исследований, которые были опубликованы до проделанной Ланге работы (включая и результаты его исследования), и читатель вправе сам сделать соответствующие выводы. В том, что касается преступности среди совершеннолетних, количество случаев соответствия у однояйцевых близнецов в два раза больше по сравнению с разнояйцевыми близнецами, такая же картина наблюдается и в случае с нарушениями поведения у детей. В случае с детской преступностью разница становится менее заметной, однако количество подобных случаев, разумеется, весьма небольшое. В таблицу также включены данные по алкоголизму и гомосексуализму, хотя они, возможно, не так уместны здесь как остальные. В Англии гомосексуализм считается преступлением, а на континенте — нет, а алкоголь часто может привести к совершению преступления и часто с ним ассоциируется. Таким образом, эти данные все-таки представляют немалый интерес. В целом, все данные подтверждают справедливость главного вывода Ланге, который заключается в том, что в асоциальном поведении присутствует мощный наследственный компонент, однако мы не можем согласиться с ним в той чрезмерной важности, которой он наделяет наследственные факторы, говоря, что «преступление это судьба». И все-таки мы не можем согласиться с теми, кто полностью пренебрегает собранными им фактами и заявляет, что преступление — это исключительно социальный феномен, который зависит от факторов окружающей среды. Разумеется, мы должны признать, что окружающая среда играет не последнюю роль, однако не менее важным является структура и природа организма, который испытывает на себе влияние окружающей среды. Как мы уже отмечали ранее, поведение является результатом взаимодействия наследственности и окружающей среды, и настоящий ученый никогда не будет преувеличивать значение одного фактора и принижать значение другого.
Один из примеров подобного взаимодействия, разумеется, является очевидным. Мы постулировали, что просоциальное поведение является, по сути, продуктом процесса обусловливания, которому иногда препятствует конституция определенных индивидуумов, которая не дает им формировать у себя условные рефлексы так же легко, как это получается у большинства людей.
Также становится очевидно, что даже если у человека легко формируются условные рефлексы, то он все равно может не выработать у себя просоциальные реакции, желательные для общества, поскольку его в свое время не заставили пройти через процесс обусловливания, который мы считаем необходимым. Так сын проститутки и вора может вообще не получить того типа обусловливания, который необходим для того, чтобы человек стал законопослушным гражданином; в действительности может произойти как раз противоположное. Если у него легко формируются условные рефлексы, то вполне возможно, что он пройдет через процесс обусловливания, который выработает у него реакции, крайне нежелательна для общества. Однако подобная возможность вовсе не так важна, как кажется на первый взгляд. Даже в самых криминальных группах требуются определенные паттерны поведения, для того, чтобы даже такие маленькие социальные организмы могли функционировать; «у вора должен быть кодекс чести». И наши гипотетические мать-проститутка и отец-вор постараются добиться у ребенка определенного послушания, ради собственных интересов, по крайней мере. Даже такие родители будут внушать ребенку, что он должен говорить им правду, что он должен уважать собственность, по крайней мере, в том, что касается внутрисемейных отношений. Дети также будут получать обусловливание с помощью своих сверстников, учителей, так что в целом, они не могут быть полностью лишены процессов обусловливания, которые призваны выработать привычки, полезные обществу. Тем не менее следует особо подчеркнуть тот факт, что результат обусловливания зависит от двух факторов. Первым фактором является степень обусловливаемости у субъекта, вторым является количество случаев связки условных и безусловных стимулов. Первый является конституционным фактором, а второй является фактором окружающей среды, и тот и другой выполняют одинаково важную роль в достижении конечного результата.
Почему многие люди недооценивали роль наследственного фактора в случае с преступностью? Одна из причин заключается в том, что те, кто доказывали важность наследственных принципов в данном отношении, не смогли указать на какой-либо узнаваемый механизм, через который эти принципы могли бы себя выразить.
Очевидно, что само по себе поведение не может быть врожденным; бессмысленно говорить о том, что преступность является врожденной. Теория, которую мы обсуждали, предоставляет отсутствующее звено цепочки, так как психологическая основа механизмов обусловливания и других механизмов научения как раз является тем, что можно передать наследственным путем.
Еще одним возражением является то, что принятие наследственных причин приводит к терапевтическому нигилизму. Если невроз или преступность объясняются наследственными факторами, то получается, что с ними ничего нельзя поделать. Следовательно, гораздо логичнее было бы исследовать факторы окружающей среды, так как их можно изменить, и в результате как-то повлиять на поведение человека. Подобные аргументы в действительности являются ошибочными. Давайте, например, рассмотрим такое заболевание, как phenylketonuria. Этим заболеванием страдает один ребенок из сорока тысяч детей в Европе и Соединенных Штатах. Его можно обнаружить, соединив мочу пациента с хлоридом железа, если моча станет зеленого цвета, значит человек болен. Многие люди, страдающие этим заболеванием, также страдают серьезными умственными дефектами, хотя в некоторых случаях коэффициент умственных способностей практически приближен к среднему уровню. Это заболевание связано с геном рецессивности, а механизмы его передачи наследственным путем хорошо известны. Учитывая, что данное заболевание полностью предопределено наследственностью, можно предположить, что людям, страдающим им, никак нельзя помочь. Тем не менее исследования показали, что для детей, больных phenylketonuria, характерна неспособность перерабатывать phenylalanine в tyrosine. Предполагается, что это приводит к умственным дефектам, по причине отравляющего эффекта некоторых продуктов неполного распада phenylalanine. На сегодняшний день, к счастью, phenylalanine не является важной составляющей диеты, при условии, что в ней присутствует tyrosine, и, следовательно, детям можно назначать диету, в которой phenylalanine будет практически отсутствовать.
Таким образом, мы можем не допускать отравления организма; было доказано, что если подобной процедуре следовать с первых месяцев жизни, то можно значительно снизить степень умственной отсталости. Другими словами, знание конкретного механизма наследования, а также механизмов действия конкретного заболевания не только не является антагонистическим по отношению к терапевтическим методам, но наоборот — формирует единственную возможную основу для этих методов.
Можем ли мы сделать похожее предположение в отношении преступности? В других главах мы указывали на то, что положение человека в континууме экстраверсии/интроверсии можно изменить при помощи наркотиков, стимулирующих препаратов (кофеин, амфетамин и бензедрин), которые подтолкнут его в направлении крайней интроверсии, и депрессантов таких как алкоголь и барбитураты, которые подтолкнут его в направлении крайней экстраверсии. Мы также видели, что криминальное и психопатическое поведение характерно, главным образом, для экстравертов, и попытались показать, каким образом это связано с определенными врожденными чертами их нервной системы. Если в поведении преступника или психопата виновата их крайняя экстраверсия, то тогда не логично бы было переместить их в сторону большей интроверсии с помощью стимулирующих препаратов, и таким образом, превратить его из преступника и психопата в законопослушного гражданина? В связи с этим было проведено немало экспериментов с детьми с нарушениями поведения. Было обнаружено, что применение стимулирующих препаратов приводило к немедленному и, в некоторых случаях, просто поразительному эффекту. Дети становились спокойнее, прекращали кричать, становились менее возбудимыми и более законопослушными, лучше усваивали уроки в школе. Подобные исследования, проводившиеся во многих странах, не оставляют никаких сомнений в том, что с помощью стимулирующих препаратов можно добиться значительного улучшения состояния у детей с нарушением поведения. Также были обнаружены два факта, которые можно рассматривать как следствия из общей теории.
Во-первых, было обнаружено, что такие дети были более устойчивы к этим препаратам, чем обычные дети, или даже взрослые. Этого следовало ожидать исходя из теоретических соображений; экстраверт, находясь в континууме очень далеко от крайней интроверсии, может принять большое количество стимулирующих препаратов, прежде чем приблизится к точке крайней интроверсии; интроверт, который уже находится рядом с точкой крайней интроверсии, не может принять столько стимулирующих препаратов. Во-вторых, было обнаружено, что применение депрессантов приводило к ухудшению состояния у этих детей, что очень интересно, так как в случае с невротиками барбитураты и другие похожие препараты применяются в медицинской практике для того, чтобы заглушить различные фобические реакции. Это открытие согласуется с нашей гипотезой. Сравнительно недавно также была проведена интересная серия исследований взрослых людей и подростков. Профессор Д. Хилл, например, обнаружил, что для личностей, на которые благотворно влияли стимулирующие препараты, была характерна «тенденция к проявлению агрессии и враждебности в межличностных отношениях... Самыми хорошими пациентами являются те люди с предрасположенностью к агрессии, которые способны на теплые доброжелательные межличностные отношения, но которые постоянно сами их разрушают — в браке, на работе, в дружбе — из-за импульсивности, раздражительности, незначительных проявлений жестокости и нетерпимости по отношению к другим людям... Им быстро надоедает лечение, если оно не приводит немедленно к ощутимым результатам. Они известны своей безответственностью и тенденцией к нарушению правил морали». Для этой группы также характерен очень глубокий сон, чрезмерное сексуальное желание и незрелый паттерн энцефалограммы мозга. Хилл отмечает алкогольную зависимость, такие дурные привычки, как обкусывание ногтей в зрелом возрасте, а также попытки осуществить поджог или саботаж в подростковом возрасте. Все эти наблюдения согласуются с нашей теорией. Следует вспомнить, что мы рассматривали энурез как неспособность выработать у себя соответствующий условный рефлекс, поэтому нет ничего удивительного в том, что подобное заболевание характерно для категории людей, с трудом поддающихся обусловливанию.
В действительности, не раз отмечается тот факт, что многие преступники страдают энурезом: количество случаев энуреза среди них составляет более двадцати пяти процентов.
Особенный интерес представляет эксперимент, в котором сравнивалось воздействие амфетамина на три группы преступников. Одна группа использовалась в качестве контрольной и не получала никаких препаратов, вторая — в качестве группы плацебо; а третья группа получала амфетамин. За поведением и симптомами групп наблюдали до и после применения препаратов. Были отмечены следующие изменения: для контрольной группы было характерно незначительное улучшение на два пункта; в случае с группой плацебо также наблюдалась похожая картина; в группе, получающей амфетамин, улучшение было значительным и составило примерно двадцать два пункта. Учитывая этот и другие результаты исследований, мы должны заключить, что с помощью относительно небольших доз стимулирующих препаратов можно добиться смещения ненормальных и криминальных форм поведения в сторону нормальных и этических.
Как же работает этот процесс? Вполне возможно, хотя и сомнительно, что увеличение обусловлиемости благодаря применению стимулирующих препаратов играет в данном случае не последнюю роль. Период, в течение которого пациент принимает стимулирующие препараты, занимает не месяцы и не годы, а всего лишь дни или недели, поэтому нельзя сказать, что в данном случае для обусловливания достаточно времени. Обнаружено, что как только действие препаратов прекращается, пациент снова возвращается к прежним моделям поведения, хотя существуют доказательства того, что на этот раз его асоциальное поведение будет менее выраженным. Интересно было бы провести эксперимент, в котором была бы предпринята попытка осуществить обусловливание социального характера в то время, когда преступник находился бы под воздействием стимулирующих препаратов.
Кажется, что в данном случае мы смогли бы справиться с проблемами, связанными с плохой обуславливаемостью, и добиться результатов, которые в любом другом случае были бы невозможными.
Однако учитывая, что в типичной ситуации подобные препараты действуют несколько иным образом, мы должны найти альтернативы этому методу. Наиболее вероятной является, возможно, снижение «стимульного голода», который, как мы уже отмечали в предыдущих главах, является одним из последствий кортикального торможения. Под воздействием наркотика человек испытывает меньший голод в отношении внешней стимуляции, и поэтому соблазн уменьшается. В качестве примера мы можем рассмотреть сексуальное поведение. Хилл указывает на то, что среди труппы психопатических пациентов, которых он изучал^ было мало случаев завершенного полового акта со своими партнерами. Дело в том, что сильное сексуальное желание, которое часто не удовлетворяется, является источником стресса и напряжения для того, кому отказывают в сексе. Это, по его словам, приводит к дисгармонии в супружеских отношениях, а также к проявлению ревности. Хилл обнаружил, что применение соответствующих препаратов значительно снижает либидо, и сексуальная жизнь человека становится менее активной, что также приводит к снижению чувства сексуального голода, беспокойства и агрессии. Он заключает: «Этот эффект следует рассматривать как свидетельство того, что стимулирующие препараты можно успешно использовать для изменения нежелательных паттернов поведения». Также можно постулировать и другие причинно-следственные цепочки, которые читатель самостоятельно может составить на основе того, что было сказано в предыдущих главах о взаимосвязи между демоном Айзенка и экстравертивным поведением.
Существует и еще одно возражение, которое иногда используется против всего подхода в целом, и в частности против использования животных в экспериментах, связанных с преступным поведением. Разве люди не обладают свободой воли, которая и отличает их от животных? Крыс и щенков, вне всякого сомнения, можно поставить в определение рамки, но человек — это не мышь, и то, что применимо к низшим организмам, таким как животные, на которых проводят эксперименты, никак не может быть применимо к людям.
Вне всякого сомнения, в этом утверждении есть доля правды. Разумеется, крысы далеко не всегда ведут себя подобно людям. Но важно не просто постулировать или отрицать, что существуют определенные точки соприкосновения, необходимо проводить эксперименты, чтобы выяснить степень соответствия или несоответствия между поведением крыс и людей. В этой главе мы обращали внимание на довольно любопытное сходство между поведением животных и людей; на вопрос, является ли это сходство всего лишь аналогией, которая не представляет никакой практической ценности, или основой для новых теорий, которые могут помочь в искоренении преступного и асоциального поведения, можно будет ответить только после дальнейших исследований. Нельзя утверждать, что эта взаимосвязь действительно существует, но нельзя говорить и о том, что ее нет. Слишком много аналогий было выявлено между животными и людьми в том, что касается процессов обусловливания и научения, чтобы можно было отрицать схожую биологическую природу различных организмов. А если мы согласимся — считаю, должны это сделать — что в отношении социального поведения действуют те же законы обусловливания, что и в отношении других типов поведения, то тогда не сможем отрицать, что знание этих законов, полученное в результате исследований поведения как животных, так и людей, необходимо нам для того, чтобы найти объяснения тем или иным моделям поведения.
Вопрос свободы воли является чисто философским, и поэтому мы не должны над ним задумываться. Сомнительно, что термин «свобода воли» вообще что-нибудь значит. Для биолога поведение является продуктом наследственности и окружающей среды, которые вместе предопределяют определенные модели поведения и привычки. Поведение является результатом комбинации этих двух факторов, и таким образом, полностью предопределено.
В данном контексте трудно понять, что же такое «свобода воли». Означает ли это, что поведение человека не зависит от его мотивов,, от его привычек, от его прошлого опыта, или от чего-нибудь еще? Точно так же можно заявить, что поведением человека управляет слепой случай и что наследственные факторы и окружающая среда тут абсолютно не при чем. На самом деле нельзя исключать и такую возможность; в конце концов, ведь существует же закон неопределенности Айзенберга по отношению к мельчайшим частицам, из которых состоят атомы, заключающийся в том, что мы не можем предсказать поведение этих частиц. Учитывая, что наше тело состоит из атомов и молекул, которые в свою очередь формируются из более мелких частиц, вполне логично было бы предположить, что случай играет не последнюю роль в предопределении нашего поведения, и преуменьшает значение наследственных факторов и факторов окружающей среды. Однако это никак не может быть связано со «свободой воли», которая не имеет никакого отношения к вмешательству слепого случая на субатомном уровне в человеческие мотивы, желания, страхи и так далее. Тот факт, что ученые пока имеют мало доказательств справедливости своих теорий, вовсе не означает, что эти теории ошибочны. Вне всякого сомнения, через тысячу лет психологи смогут предоставить гораздо больше доказательств.
Наше обсуждение имеет некоторое отношение к теме, которая начиная с 1843 года была предметом жарких споров, а именно к законам М’Нагтена. Эти правила были сформулированы судьями в ответ на вопросы Палаты лордов относительно того, следует ли освобождать убийц от наказания на основании факта сумасшествия. М’Нагтен, по фамилии которого были названы законы, внушив себе, что он являлся жертвой преследования, пытался убить сэра Роберта Пила, которого считал виновным в своих злоключениях, но по ошибке лишил жизни его секретаря. Он был оправдан, и всеобщее недовольство фактом его освобождения привело к дебатам в Палате лордов, в результате которых были сформулированы эти известные правила. Согласно этим законам каждый считается вменяемым до тех пор, пока не будет доказано обратное, и для того, чтобы быть освобожденным от уголовной ответственности, обвиняемый на момент преступления должен быть невменяемым по причине душевной болезни, которая была настолько серьезной, что он либо не осознавал, какой поступок он совершает, либо не отдавал себе отчета в том, что его действия были противозаконны. Если у подсудимого была только частичная потеря рассудка, то тогда степень его ответственности перед законом должна оцениваться в зависимости от того, как он сам интерпретировал факты.
Эти правила, которые принимают во внимание состояние рассудка человека, а не его эмоции, являются отражением того времени, когда они были сформулированы, и на сегодняшний день являются объектом критики. Некоторые критики даже выносили предложение включить в документ пункт о «непреодолимых импульсах». Но отдельные из них пошли еще дальше и заявили, что закон невменяемости также должен распространяться на действия, которые не являются импульсивными в этом смысле слова, а которые являются результатом постоянного состояния эмоционального расстройства.
На эту тему были написаны целые тома, но нельзя сказать, что исход всего нашего обсуждения можно назвать положительным. Если поведение человека действительно является продуктом наследственности и окружающей его среды, то тогда становится очевидным, что ни один человек не может нести ответственность за свое поведение, в том смысле, в котором этого от него требует закон, и любые попытки заставить его отвечать за содеянное могут оказаться бессмысленными. То, что это действительно так, становится очевидным, так как на каждом судебном заседании психологи принимают как ту так и другую сторону, приводят одинаково убедительные доказательства о виновности и невиновности подсудимого.
Однако сказать, что никто «не может нести ответственности» в данном философском и юридическом смысле, вовсе не значит сказать, что никто не должен быть наказан; в конце концов, целью наказания является защита общества и исправление преступника. Для того, чтобы исправить преступника при помощи методов, эффективность которых была доказана учеными, вовсе не обязательно раздумывать над тем, несет ли он на самом деле ответственность за свои поступки или нет. Это справедливо как в отношении тех, кто совершает поступки в состоянии невменяемости, так и в отношении тех, кто находится в трезвом уме и памяти.
Споры по поводу законов М’Нагтена по сей день продолжаются только потому, что до сих пор существует смертная казнь. В последние годы споры по поводу смертной казни сосредоточились на одном вопросе, который заключается в том, является ли смертен казнь сдерживающим фактором для людей, собирающихся совершить преступления, которые наказываются подобной мерой наказания. Было доказано, что в случае, когда смертная казнь отменяется, количество убийств в целом по стране не растет, а когда эту меру наказания опять вводят, количество убийств не уменьшается. Начиная с 1957 года, когда смертная казнь предусматривалась для одних преступлений, а для других было решено ее отменить, оказались что возросло количество преступлений, в отношении которых смертная казнь была сохранена. Против запрета смертной казни выдвигаются, разумеется, аргументы эмоционального характера, однако рациональные аргументы говорят в пользу ее сохранения. Интересно, но что многие люди полагают, что они не совершили бы преступление, если бы оно наказывалось смертной казнью, и делают вывод, что другие люди также воздержатся от совершения этих преступлений.
На самом деле мы пока еще очень мало знаем о ментальных процессах у людей, совершающих противоправные действия, которые наказываются смертной казнью, но я могу сказать, что разбираюсь в данном вопросе лучше других, так как в отличие от большинства моих читателей несколько раз совершал действия, которые наказывались смертной казнью, и поэтому имею некоторое представление о том, как человек относится к данному сдерживающему фактору.
Первый случай произошел со мной после того, как Гитлер пришел к власти в Германии. Согласно одному из установленным им законов, запрещалось вывозить из страны количество денег и ценностей, размер которых превышал определенный им предел. Мы с матерью решили, что пришло время перевезти наши фамильные драгоценности в более безопасное место и вывезли наши деньги и ценности в Данию, прекрасно понимая, что если бы нас поймали, то мы не только были бы приговорены к смерти, но наша смерть была бы долгой и мучительной, как у узников концентрационных лагерей. Но это не помешало ни мне, ни моей матери осуществить задуманное. Я часто слышал, как многие говорили о том, что человек, совершающий преступление, за которое предусматривается смертная казнь, скорее всего сумасшедший, так как исходя из рациональных соображений наказание будет гораздо сильнее, каким бы ни было вознаграждение, •полученное после совершения преступления. Подобное определение безумства вряд ли можно назвать реалистичным. Мы можем лишь сказать, что психологические проблемы, связанные со сдерживающими факторами, гораздо более сложны и неуловимы, чем это можно себе представить.
Завершив наш поверхностный обзор некоторых фактов и теорий в области преступности, мы видим, что точно так же, как меланхолик Галена соответствует группе невротиков в нашем обществе со своей комбинацией интроверсии и высокой степенью эмоциональной лабильности, так и холерик Галена соответствует современному преступнику с его комбинацией экстраверсии и высокой эмоциональности. Следует отметить, что в обоих случаях именно комбинация интроверсии или экстраверсии с эмоциональной нестабильностью представляет наибольшую опасность. У многих экстравертов и интровертов эмоциональная нестабильность отсутствует, и поэтому они живут нормальной жизнью, не страдают невротическими расстройствами и не имеют проблем с законом.
Именно сильная движущая сила эмоций несет ответственность за то иррациональное поведение, которое характерно для современной цивилизации. Несколько веков назад сильные эмоции данного типа были даже полезны в рукопашной схватке, в случаях, когда нужно было убежать от врага и в других опасных ситуациях. Сегодня подобные эмоции являются анахронизмом; они уже не приносят пользы, а наоборот — могут привести к самым негативным последствиям и поэтому не находят выхода в повседневной жизни. Возможно, именно по этой причине они находят выход у невротиков или преступников, и поэтому количество подобных расстройств растет. (Я утверждаю здесь, что предполагаемый рост количества расстройств на самом деле действительно имеет место; к сожалению, существует очень мало доказательств, которые бы подтвердили эту гипотезу, но я думаю, что тщательное изучение различных фактов из нашей истории предоставит нам эти доказательства.) Но как бы там не было, вне всяких сомнений, чрезмерная эмоциональность, которая характерна для невротиков и преступников, является одной из главных составляющих их личности, и поэтому она нуждается в самом внимательном изучении. В случае с преступниками мы с подозрением относимся к любому, кто пытается разобраться в их поведении, так как мы полагаем, что преступник не достоин сочувствия и жалости, что преступника нужно обязательно наказать. Я уверен, что это абсолютно неверный подход, так как наказание только обостряет сильные эмоциональные реакции, которые уже присутствуют у преступника, и, как следствие, препятствует искоренению набора преступных привычек. По этой же причине такие наказания, как порка, например, приводят к весьма слабому и противоречивому эффекту. Если бы человек действительно был homo sapiens, который действовал бы исключительно из соображений рационального расчета, то тогда строгие виды наказания действительно помогли бы значительно снизить уровень преступности. Но так как эта гипотеза не подтверждается результатами экспериментальных исследований, и было доказано, что ее нельзя применить ни по отношению к животным, ни по отношению к людям, то мы должны решительно от нее отказаться и полагаться на эмпирические исследования. Несмотря на то, что это может противоречить нашим основным принципам, мы должны согласиться с Самюелем Батлером, который сказал, что преступников надо лечить, а не наказывать. Именно к этому выводу приходят те, кто подчеркивает важность реабилитации преступников; наказание является примитивным способом исправления преступных наклонностей, с его помощью нельзя добиться улучшения. Мы также должны добавить, что у психологии есть еще одна гипотеза на этот счет. Она заключается в том, что мы не имеем права относиться ко всем преступникам одинаково и считать, что всех их можно исправить с помощью какого-то одного метода лечения. Очевидно, что для каждого человека должен быть разработан особый вид лечения, в зависимости от степени интроверсии, экстраверсии, невротизма или стабильности, и в особенности в зависимости от того, как у него формируются условные рефлексы. То же самое, естественно, можно сказать и в отношении воспитания детей. Пришло время отказаться как от принципа «сбережешь розгу — испортишь ребенка», так и от принципа laisses faine; мы должны понять, что для ребенка-экстраверта, у которого плохо формируются условные рефлексы, необходима более жесткая дисциплина обусловливания, иначе он может в будущем стать хулиганом, преступником, а ребенку-интроверту, у которого условные рефлексы формируются легко и быстро, наоборот следует предоставлять большую свободу, иначе в будущем он станет невротиком. Существует много книг по проблемам воспитания детей и преступности, которые предлагают готовые решения. Прежде чем предлагать способы изменения поведения, мы должны вспомнить, что люди не представляют собой бесконечный поток однояйцевых близнецов и существенно отличаются друг от друга, и то, что является лекарством для одного человека, для другого может быть ядом. Тот, кто относится ко всем людям одинаково, нарушает один из главных законов психологии, а именно — что личность священна.