ГОВОРЯТ СЕРИЙНЫЕ УБИЙЦЫ

ЧАРЛЬЗ МЭНСОН, ГРУППЫ ИЛИ «СЕМЬИ» СЕРИЙНЫХ УБИЙЦ

1. Другие имена, прозвища: Нет

2. Дата рождения: 12 декабря 1934 года

3. Место рождения: Эшленд, Кентукки

4. Место ареста: Округ Лос-Анджелес, Калифорния

5. Дата ареста: 12 декабря 1970 года

6. Обвинения при аресте: Убийство, подготовка к умышленному убийству

7. Обвинения при вынесении приговора: Убийство

8. Приговор: Смертная казнь. Заменена пожизненным заключением

9. Статус в настоящее время: Сан-Квентин, ожидает освобождения под честное слово

Хотя большинство серийных убийц — одиночки, 28 процентов из них на какой-то стадии объединяются с себе подобными, образуя «убивающие пары» или «семьи». Некоторым, вроде Чарльза Мэнсона, удается привлечь к себе множество поклонников, они образуют группы или секты, ориентированные на убийства, коммуны, члены которых подпитывают фантазии друг друга, делятся с собратьями своими эпизодическими приступами безумия, переживают их коллективно и занимаются поисками жертв.

«Семья» Чарльза Мэнсона, имеющая на счету немало убийств, стала самой знаменитой, но отнюдь не единственной компанией серийных убийц. В 1980-е годы, работая над исследованием, мы познакомились с историями Леонарда Лейка и Чарльза Нга, «семейной командой», отцом и сыном Джозефом и Майклом Каллингерами, Хиллсайдскими Душителями Кеннетом Бьянки и Анжело Буоно, сообщниками-гомосексуалистами Генри Ли Люкасом и Оттисом Тулом.

Во всех случаях, где убийцы объединялись в группы, фантазии одного из сообщников вдохновлялись бредом или поведением другого: Тут убивал, ревнуя к Люкасу, когда тот затевал «роман» с женщиной; Джозеф Каллингер убедил сына стать подручным в убийствах, которые совершал «по велению самого Бога»; Мэнсон приказывал своим последователям подрывать существующее социальное угнетение, насаждать в обществе хаос, где будут в растерянности метаться запуганные жертвы.

Из всех ориентированных на убийства групп коммуна Чарльза Мэнсона привлекла самое пристальное общественное внимание По словам социологов, Мэнсону благоприятствовало время. Он был продуктом всего зла, скопившегося в американском обществе. Его, незаконнорожденного ребенка, перекидывали в детстве, как футбольный мяч, от родственников к родственникам и в конце концов — к матери, которая таскала мальчика по барам и уличным перекресткам в поисках клиентов. Чувство собственного достоинства было выбито из Мэнсона взрослой родней задолго до того, как он впервые столкнулся с системой правоохранительных органов. Уже к двенадцати годам вся его жизнь проходила в судах, тюрьмах да специальных закрытых школах. Мэнсон хвастается, что к шестнадцати годам в арсенале исправительной системы не оставалось средств, которые бы не променяли к нему и которые могли бы его напугать По словам Мэнсона: «общество насиловало и опустошало его, его трахали суды и друзья, били охранники». В мире не оставалось боли, неведомой ему. Он вошел в свою сумеречную зону.

О коммуне Мэнсона написаны десятки книг. Их авторы — как сторонние наблюдатели, так и сами члены «семьи». История Чарльза Мэнсона разрослась в Америке до масштабом мифа, убийца сделался культовой фигурой. Показательно, что я для четырнадцати пятнадцатилетних подростков и Европе, еще не родившихся на свет, когда были убиты Тейты и Ла Бьянка, Мэнсон превратился в народного героя.

Тексты его песен и мелодии были незаконно добыты из психиатрической лечебницы Вака-Билль для преступников и легли в основу андеграундных альбомов, выпушенных во Франции. В ряде стран подростки и молодежь образуют собственные антиобщественные группы, подражая «семье» Мэнсона и коммунам, существовавшим в шестидесятые—семидесятые годы.

«Я — механический человек». — поется в одном из Мэнсоновых опусов, записанных на подпольном альбоме. В песне говорится, что его использовали в государственных учреждениях тысячами разных способов. Он стал порождением общества, существом, постоянно воплощающим чужие страхи и ожидания. В тюрьме он жалуется на постоянное внимание к своей персоне, но в то же время наслаждается этим. Для обследовавших его медиков он был предметом изучения, пресса считала Мэнсона живым символом сорвавшейся с тормозов субкультуры. Для прокурора округа, выступавшего обвинителем на процессе, а затем написавшего книгу о нем, преступник являет собой пример действенности правосудия. Для многих убийца казался дьяволом во плоти, как раз в то время, когда общество нуждалось в дьяволе для оправдания собственных грехов.

Для родственников, отобравших его у матери, Мэнсон олицетворял собой их милосердие. Они были религиозными фанатиками и, приютив ребенка, исполняли свой христианский долг. В доме всем заправляла бабушка, суровая и непоколебимая. Она требовала, чтобы живущие под ее крышей ни в чем не отступали от ее линии поведения. Употребление алкоголя и курение было запрещено, эмоции в отношении противоположного пола считались греховными косметика — злом, атрибутом уличных женщин ругань, упоминание имени Господа всуе в ее присутствии навлекало на виновного немедленное проклятие. В детстве Мэнсон никогда не видел проявлений любви между бабушкой и дедушкой. Дед, всю жизнь проработавший в железнодорожной компании Балтимор в Огайо, получал отпор каждый раз, когда пытался показать жене тепло, участие. Для поддержания гармонии в доме ему приходилось быть сговорчивым, предоставляя супруге возможность главенствовать в семье. Позднее он заболел психозом и умер в больнице от почечной недостаточности, вызванной алкоголизмом.

Такова была среда, откуда мать Мэнсона, Кейти Мэддокс, бежала в пятнадцатилетием возрасте, чтобы стать, но выражению сына, «ребенком-цветком тридцатых годов». Она прожила год на улице, а потом родила сына, который в архивах Цинциннати значится как «Мэддокс без имени». По словам Мэнсона, он был отщепенцем с рождения. Своим именем Мэнсон обязан некоему Биллу Мэнеону, с которым Кейти Мэддокс жила вскоре после рождения сына. «Но он не был моим отцом, — добавляет Мэнсон, — он только назвал меня». Отношения между Чарльзом и его матерью в лучшем случае можно охарактеризовать как прохладные. Когда она уходила на работу, ребенка подкидывали кому-нибудь из родственников, и бабушка часто приходила подменить няньку, если маль не являлась вовремя, чтобы забрать сына. Однажды — Мэнсон предупреждает своего биографа Нила Эммонза, что это преувеличение, — его будто бы продали официантке в баре за бокал пива. Взрослые рассказывали Чарльзу, что Кеити Мэддокс, без денег, сидела в баре с последним бокалом пива, растягивая удовольствие, ребенок дремал у нее на коленях. Когда официантка сказала, что завидует Кейти, потому что ей всегда хотелось иметь мальчика, та ответила: «Бокал пива — и он твои». Официантка тут же налила ей еще. Спустя два дня дядя, отправившийся на поиски племянника, нашел мальчика в доме у этой женщины. Мэнсон не держит на мать зла за тог случай, он упоминает его лишь для того, чтобы объяснить, почему никогда не соблюдал никаких правил и постоянно чувствовал себя изгоем: он все время ждал, когда за ним придут, его забирали домой в последнюю минуту и его меняли на пиво в местном Саре. Сколь ни малы были бы права, которыми пользовались прочие дети, Мэнсону не доставалось и их. Он был парией и вырос в эмоциональной изоляции, хотя и в окружении людей.

Подобно Генри Ли Люкасу и Карлтону Гэри, Чарльза Мэнсона отдали родственникам, отняв у матери в очень раннем возрасте. После того как Кейти Мэддокс привлекли к суду за вооруженное ограбление и приговорили к тюремному заключению (она отбывала его в тюрьме Маундсвилль в Западной Виргинии), воспитанием ребенка занялась бабушка. В то время Чарли исполнилось всего шесть лет. Этот период запомнился ему строжайшей дисциплиной, царившей в доме, обязательными молитвами перед едой, долгими религиозными сборищами по вечерам и подставлением другой щеки в знак смирения при проявлении агрессии со стороны кого-то из детей. Через несколько недель, в течение которых бабушка учила внука смирению, мальчика отдали другим родственникам, дяде с тетей, проживавшим в Мейхеме, Виргиния. Чарльза, с его благоприобретенным смирением, дядя назвал размазней и стал учить, что, когда тебя обижают, надо уметь постоять за себя. Он объяснил Чарльзу — перед ним два пути либо он будет вести себя как мужчина, либо с ним будут обращаться как с девчонкой, — и колотил его всякий раз, заметив, что племянник всхлипывает, скучая по бабушкиному дому или тоскуя по матери. В конце концов, чтобы наглядно показать, к чему может привести девчачье поведение дядя Мэнсона предпринял странную воспитательную акцию в первый учебный день он послал ребенка на занятия в девичьем платье. Эта ситуация по иронии судьбы оказалась идентичной происшествию случившемуся несколькими годами раньше с Генри Ли Люкасом, только в данном случае соученики до такой степени задразнили Чарльза, что он, придя в ярость дал им отпор серией жесточайших драк, развернувшихся в школьном дворе. В своей автобиографии Мэнсон вспоминает — переодевание в платье не сделало из нею настоящею мужчину, зато научило драться не на жизнь, а на смерть и никогда не сдаваться.

Через два года двадцатитрехлетняя Кейти Мэдокс была освобождена из Маундсвилльской тюрьмы. Мать с сыном воссоединились и отравились по городам и весям юго-западных штатов. В тюрьме Кейти приобщилась к бисексуалкам и на воле стала направо и налево заводить связи с мужчинами и женщинами, чему Мэнсон оказался свидетелем. По его словам, он постоянно мучился ревностью к ее любовникам-мужчинам, видя в них своих конкурентов. Ему больше нравилось, когда мать спала с лесбиянками, они представлялись ему менее опасными. Пройдут годы, и Мэнсон у себя в «семье» будет поощрять лесбийские отношения коммунарок, так в нем трансформируются впечатления, накопленные в детстве.

Вскоре до Кейти Мэддокс дошло, что ей не под силу воспитывать подрастающего сына. Она стала подкидывать его дяде Джессу, самогонщику из Кентукки, где Мэнсон и пристрастился к маисовой водке, правда, ребенка слишком часто приходилось забирать домой. Окончательно отчаявшись, Кейти сдача сына в Орден католического братства, очень строгое заведение с чопорными правилами, известное как Дом Жибо. Восьмилетний Чарльз уже через сутки пребывания в этом заведении осознал, что мать не намерена забирать его оттуда.

По словам Мэнсона, за нарушения распорядка воспитанников пороли кожаными вожжами или специальной деревянной палкой. Немногочисленные послабления и развлечения, разрешавшиеся детям, мгновенно отменялись, если монахи уличали их в нарушении режима. Чарльза, страдающего энурезом, ежедневно избивали по утрам, обещая отучить мочить простыни. Монахи словно нарочно пользовались именно той формулой, которую психолог Эллис Миллер называет признаком «особенно порочного родительства»: они били воспитанников, приговаривая, что делают это «ради их собственного блага», дабы научить ответственному поведению и превратить в настоящих мужчин. Мэнсон, восстававший против порядков Жибо, постоянно подвергался телесным наказаниям. По его словам, он дважды сбегал, разыскивал мать, но га возвращала его обратно. В конце концов, Мэнсон снова совершил побег, но на этот раз двинулся в другую сторону.

В двенадцать лет он поселился в какой-то лачуге в Индианаполисе, воровством добывая деньги на оплату жилья и находя пропитание в мусорных кучах. Мальчишка промышлял чем только мог, пока полиция однажды не распознала, что он — несовершеннолетний. На это обстоятельство донес и его квартирный хозяин, сообщивший властям, что, похоже, один из его жильцов — малолетний. Мэнсона поместили в «Город мальчиков отца Фланагана». Это учреждение запомнилось Мэнсону необыкновенной оперативностью наказаний за любые проступки. Тут у него вновь произошел приступ психоза, и Чарльз бежал, спасаясь от нескончаемых наказаний. Он украл автомобиль, был схвачен и приговорен судом для несовершеннолетних к отбыванию заключения в городской колонии для несовершеннолетних. Когда оказалось, что городским тюремщикам он не по зубам, его перевели в закрытую школу штата Индиана, в город Плейнфилд.

Для четырнадцатилетнего Мэнсона начался тяжелый период Большинство заключенных сидели в этой тюрьме за совершение особо жестоких преступлений. По словам Мэнсона, в Индианской школе применялась практика пресловутых «змеиных ям» — карательных заведений, запрещенных в 1960-е годы. Однако шел 1949 год, и Мэнсон был всего лишь подростком, отданным в руки охранников, которые в наше время были бы осуждены за сексуальные преступления и растление малолетних. Вначале Чарльз не поладил со старшим охранником, приказывавшим взрослым заключенным избивать малолеток. Охранник стал регулярно собственноручно избивать парнишку Кроме того, ему нравилось, когда старшие ребята держали Чарльза Мэнсона за руки и колотили его, пока он, страж порядка, мастурбировал. Подонок принуждал других заключенных истязать Мэнсона, чтобы тот кричал от боли, — это помогало ему достигать оргазма. Тот же охранник организовал регулярные групповые изнасилования Мэнсона своими подопечными, заставляя при всех снимать штаны на школьном дворе, кричал ему. «Эй, Мэнсон, чья очередь трахать тебя сегодня?».

По словам Мэнсона, в Индианской школе был и еще один охранник, который почему-то положил на него глаз, выбрав объектом особой жестокости. Этот тип обожал прогонять заключенных сквозь строй. Они становились в две шеренги на расстоянии четырех футов друг от друга. Тот, кто подвергался наказанию, пробегал между рядами, пока остальные с обеих сторон изо всех сил наносили ему удары толстыми палками. Если человек падал, его поднимает и заставляли бежать сквозь строй с самого начала. Когда кого-то из бьющих замечали в том, что его удар не слишком силен, через строй пропускали и его. Таким образом, в душе Мэнсона были посеяны семена ненависти, он научится никогда никому не доверять, тем более самым близким. Травмы головы, которые наносились ему почти ежедневно, имели последствия — частые лицевые тики, а затем привели к повреждению височной доли и эпилептическому типу поведения, характерному для эпизодически жестоких индивидуумов. Подлинную степень насилия, которому подвергались воспитанники Индианской школы, и его ожесточающего влияния на личность Чарльз Мэнсон осознал лишь несколько лег спустя, размышляя о проведенных там годах. Он вспоминает, что в четырнадцать лет, в том возрасте, когда обычные дети посещают в школу и живут в семьях, ему приходилось соскребать экскременты с тюремных стен. В годы, когда большинство его сверстников бегает на свидания и учится добиваться первых жизненных успехов, он подвергался поркам, постоянно находясь в лапах садистов-охранников, заставлявших садиться на израненные, еще кровоточащие ягодицы. По прошествии почти сорока лет его спина все еще оставалась в глубоких коричневых рубцах, словно сохраняя на себе отпечаток санкционированных государством воспитательных мер для малолетних правонарушителей. Жестокость подобного «воспитания» породила одного из наиболее чудовищных серийных убийц нашего времени.

В шестнадцать лет Чарльзу Мэнсону все-таки удалось совершить побег и добраться до Калифорнии. Там он принялся угонять машины, грабить бакалейные лавки и терроризировать жителей. После очередного ареста его отправили в Национальную воспитательную школу для мальчиков в Вашингтон. Именно данное заведение окончательно «закалило» Мэнсона. По его словам, даже у самых закоренелых преступников этой федеральной тюрьмы имелись хоть какие-то родственники, регулярно их посещавшие. А он был один одинешенек во всем мире. В этом жестоком заведении Чарльз Мэнсон окончательно сформировался как жесточайший преступник. Его старшие и более опытные сокамерники тоже были законченными социопатами, но Мэнсон научился выживать среди них. Он вступал с заключенными в сексуальные отношения, умел ублажить. Сидя в камере тюрьмы Сан-Квентин, где Мэнсон отбывает пожизненное заключение за подготовку и подстрекательство к убийству Тейтов и Ла Бьянка, он размышляет о своей жизни в Национальной воспитательной шкоте для мальчиков. По его убеждению, именно там он понял, что значит быть закоренелым преступником. Другие ребята, с которыми он отбывал наказание, не знали никакого иного образа жизни Вне исправительных учреждении они лишались ощущения собственного «я», понятия смысла жизни. У Мэнсона тоже стала развиваться эта зависимость. Он смирился с унизительной для личности и бесчеловечной по сути тюремной системой и принял ее целиком. До него дошло, что в глазах тюремной системы человеческая жизнь почти ничего не стоит. Администрации важно, чтобы здесь был порядок, поддержание этого порядка в ущерб индивидууму как раз и позволяло ей благополучно функционировать. Мэнсон сделал открытие: если порядок заменить хаосом, в системе произойдет коллапс.

В федеральных исправительных учреждениях Мэнсон провел три года. Там он научился подражать не Ди Маджио и прочим спортивным знаменитостям, героям истеблишмента пятидесятых годов, а мафиози и гангстерам одиночкам, которым удавалось совершать преступления и не попадаться в лапы правосудия, с которым Мэнсон имел дело с двенадцати лет Мэнсон объясняет, что стал жертвой системы в первой же специальной школе Если он не нравился охраннику, его били или пытали. Охранник мог положить глаз на Мэнсона, и чтобы добиться своего, ему стоило лишь пригрозить отдать его в пользование взрослым заключенным. В этом жестоком мире все зависело от капризов служителей и желаний дедов — старших заключенных; их жертвой Мэнсон оставался на протяжении семи лет.

В короткий период пребывания на свободе Мэнсон женился, но вновь попал в тюрьму за махинацию с чеками, его снова выпустили, и тогда он становится сутенером. В конце концов, он получил семь лет отбывания в федеральной тюрьме, на этот раз за организацию разветвленной сети публичных и игорных домов, действовавшей в нескольких штатах. Преступник освободился из тюрьмы Терминал-Айленд, Калифорния, в 1967 году. Подобно Генри Ли Люкасу, он умолял власти не выпускать его, объясняя, что нуждается в помощи и не может жить вне исправительного учреждения. Точнее сказать, перспектива освобождения вселяла в него ужас. Он отказывался уходить и долго сидел в доках, пока водитель одного из грузовиков не уговорил его принять свободу. Это случилось 21 марта 1967 года. В кармане у Чарльза Мэнсона было тридцать пять долларов, которые выдаются при выходе на свободу, телефон офицера из Совета по освобождению под честное слово, записка от бывшей жены, сбежавшей с водителем-дальнобойщиком и захватившей сына, и никакой профессии, позволяющей выжить по эту сторону тюремных стен. Ему было тридцать два года, из них последние двадцать он провел, беспрестанно попадая в тюрьму. Приобретенные им навыки были полезны лишь для выживания в окружении преступников. На вооружении Мэнсона имелись разнообразные методы, позволяющие ему рулить в этом океане насилия и непредсказуемой жестокости, сталь характерной для исправительных заведений в 1940-е и 1950-е годы. Но за окном уже стояли 1960-е, и для Чарльза Мэнсона это был действительно прекрасный новый мир.

Спустя двадцать четыре часа Чарльз Мэнсон очутился в одном из санфранциских заведений, где впервые в жизни лицезрел свободный секс и снимал пробу с различных наркотиков, и том числе с ЛСД мощною галлюциногена. На концерте группы «Грейтфул Дед», проходившем в «Авалон Боллрум», Мэнсон, пребывавший под действием ЛСД, пережил, как он потом вспоминал, катарсис. Яркие мерцающие огни, неистовствующая толпа подростков и молодых людей, оглушительные звуки тяжелого рока вызвали у Мэнсона галлюциногенный эффект. Вкушая то, что всегда было для него запретным плодом, он окунулся в лихорадочное безумие. Не успев осознать, что с ним творится, Чарльз выскочил на сцену и начал импровизировать на музыку «Дед». Он оказался в центре внимания, вызвал аплодисменты танцующих и, совершенно сорвавшись с тормозов, утратил контроль над собой. Мэнсон описывал это состояние как рождение заново, полное преображение духа, после чего наступила разрядка, — и он полностью «вырубился». Трудно сказать, что это было — припадок или реакция на ЛСД. К тому времени у Мэнсона появились и другие эпилептоидные симптомы или индикаторы психоза, вызванною поражением лимбической области мозга. К ним относятся, в частности, неукротимая тяга к перемене мест, гиперсексуальность, гипервигильность — сверхнаблюдательность, одержимость, повышенный интерес к религиозным и культовым церемониям и религиозным тотемам. Все это характерно для больных, перенесших повреждение височной доли или лимбической области головного мозга. Как ни парадоксально это звучит, именно данные нарушения помогли Мэнсону полностью вписаться в социальные группы, которые встречались на его пути.

Он собирал вокруг себя людей, склонных к бродяжничеству хиппи, музыкантов, мелких торговцев наркотиками, свободных учащихся колледжей, посещавших разнообразные курсы по студенческим лагерям Калифорнии, вовсе не обременяя себя знаниями, мошенников, решивших уйти на дно. К Мэнсону тянулись бунтари и активисты студенческого движения из Хайт-Ашбери, опережавшие ФБР или полицию всего на шаг. В этих группах Мэнсон стал своим человеком. Он хорошо понимал этих людей, потому что многие из них были такими же изгоями общества, как он сам. Это были убежденные правонарушители, беглецы, молодые люди не имевшие ни семьи, ни дома, вольные художники. Тяга Мэнсона к непрерывным переездам превосходно совпадала с образом жизни его новых приятелей, которых и самих влекло неведомо куда. Он все время скитался, ночуя то в парке, то на полу в чьей-то снятой квартире. Он слонялся по Сан-Франциско, Рено, Лос-Анджелесу и Сакраменто, но всегда возвращался в Хайт-Ашбери.

Мэнсон являл собой парадокс. Подобно множеству других обитателей Хаит-Ашбери, пытавшихся жить независимо от общества, у него были остро развиты инстинкты к выживанию, и он многому мог научить своих друзей, когда речь шла о том, как прокормиться и украсть так, чтобы преступление сошло с рук. Он был параноик — то, что от него отвернулась мать, и то, что он узнал в последующие годы в тюрьме, убедило его в этом, и все же Мэнсон успешно существовал, подстраиваясь под людей, делая и говоря то, чего от него хотели. Он обладал даром находить ключ к каждому человеку и мог интуитивно определять, какие реакции с его стороны заставят окружающих держаться с ним непринужденно, стать его союзниками, приятелями или сексуальными партнерами. В то же время многие его новые знакомцы были люди неискушенные — они лишь недавно сбежали из дома или бросили школу. В их лице Мэнсон с его умениями находил себе множество благодарных слушателей, становившихся идеальными объектами для манипуляций, особенно это касалось молодых девушек. Психологи, описывая способность притягивать других людей и руководить ими, сделали вывод, что ее умелое применение приносит отличные результаты опытному психотерапевту. Однако в арсенале человека, подобного Мэнсону — лишенного цельности характера социопата, — эта способность может стать опасным оружием. Мэнсон был опасен, он собирал вокруг себя группу-«семью», которую контролировал, подстраиваясь под этих нолей. Преступник играл роль отца по отношению ко многим девушкам, бежавшим из дома, но он стал для них и сексуальным партнером, явно знавшим, что именно им нужно. И самое главное — Мэнсон никого не осуждал. Он побуждал человека с улицы найти смысл своей жизни, не обращая внимания на мнение и возможное осуждение окружающих. Это было время мании Мэнсона, которую он сам называл «шурум-бурум».

Тем не менее он занимался музыкой и через какие-то несколько месяцев после освобождения уже зарабатывал на жизнь, играя в одном из баров Сан-Франциско и исполняя собственные пьески на углах улиц, за что благодарные слушатели бросали ему монетки. Чарльз не брезговал и уличным попрошайничеством, а случалось, и сутенерскими услугами девушкам, попавшим под его влияние, и мелкой торговлей наркотиками. Мэнсон бывал причастен и к явным грабежам, а также придумывал сценарии мошенничества, рассчитанные на обман любознательных туристов, являвшихся в Хайт-Ашбери, чтобы приобщиться к местному колориту.

Вскоре охота к перемене мест увела его из Хайт-Ашбери. Через полгода посла выхода из тюрьмы он стал приобретать фургоны и школьные автобусы, перепродавать их и покупать более мощные и крупные машины, в которых размещались группы его приверженцев, неизменно увеличивающиеся в числе. Однако это никак не отличало его от иных лидеров коммун хиппи и музыкальных сборищ — они десятками образовывались в окрестностях Сан-Франциско в конце шестидесятых годов. Многие бездомные были выходцами из вполне обеспеченной и респектабельной среды и могли время от времени наведываться в свои семьи, чтобы прихватить оттуда наличные или кое-что из вещей для новых «братьев и сестер». Мэнсону удавалось разыскивать именно таких людей и с их помощью материально поддерживать свою жизнь.

Итак, к началу 1969 года он вошел в моду, снискав себе репутацию шикарного и странного субъекта среди нудной уличной публики, заполонившей улицы Лос-Анджелеса и Сан-Франциско.

В последующие несколько лет через его коммуну прошли сотни молодых людей. Мэнсон имел сексуальные контакты и с юношами, и с девушками, превращая их в членов своей «семьи», ловко удовлетворяя их неосознанные потребности. В тот же период он завязал контакты с рядом оккультных групп и сатанинстских сект, сформировал собственные группы в их иерархии. Этот человек находился в постоянном поиске новых отношений и сексуальных партнеров. В период своей маниакальной стадии он не оставлял и музыкальных амбиций, стремился построить музыкальную карьеру, искал знакомства, которые могли бы оказаться полезными.

В нем развились многоликость и разнообразие поведения, столь характерные для серийного убийцы. Подобно Банди и Лонгу, он научился вписываться в любую социальную группу, так что никто не счел бы его в ней белой вороной, однако у Мэнсона этот навык был отточен до уровня подлинного мастерства. Он научился становиться важным лицом в жизни любого встреченного человека, выяснив свойства личности, которым тот симпатизировал. Как вспоминает Сьюзан Эткинс, одна из членов его «семьи убийц», он постоянно, ежесекундно изменялся, мог стать кем угодно, надеть на себя любую личину, лишь бы приспособиться к моменту.

Мэнсон одновременно посещал три оккультные группы, где большую роль играла обрядовость, жертвоприношения и даже убийства. Он без труда переходил из группы в группу. Завязанные им контакты с шоуменами, рок-музыкантами и прилипалами, во множестве околачивающимися в различных студнях, открыли ему легкий доступ в мир денег, секса, наркотиков и власти. В этом мире на деньги можно было купить что душе угодно, а услуги люден, способных предоставить искомые развлечения, щедро оплачивались. В тот период, когда аутсайдеры, как им казалось, знали больше ответов, чем те, кто действительно создавал этот мир грез, терзаясь вечными вопросами, Мэнсон находился на пике своей мании. Казалось, к нему в руки внезапно свалилась власть нал всеми его недавними мучителями, злость на которых накапливалась у него в предшествовавшие двадцать лет. И он воспользовался этой властью в личных интересах. Благодаря знакомствам с шоу— знаменитостями, стал рассылать свои музыкальные сочинения по киностудиям, подвизался в качестве религиозного консультанта во время съемок фильма про Иисуса Христа на студии «Юниверсал» и вытянут у режиссера обещание использовать его музыкальные композиции в звуковом сопровождении этой картины. Он подружился с Деннисом Ватсоном из «Бич Бойз» и попытался уговорить группу исполнять его музыку, он завязывал самые интимные отношения с детьми богачей и знаменитостей, сбегавших из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, чтобы «оттянуться».

К 1969 году Мэнсон с «семьей» обосновались на Спан-Муви-Ранч, где руководимые им коммунары стали разыгрывать его фантазии насилия и «шурум-бурума». Спан-Муви-Ранч представляла собой заброшенную съемочную площадку с обломками декораций, воссоздававших атмосферу городишки, расположенного на Диком Западе в 1880 году. Ранчо принадлежало восьмидесятидвухлетнему Джорджу Спану. Приютив у себя «семейку» Мэнсона, хозяин понятия не имел о преступлениях, совершаемых «квартирантами». После убийства Тейтов и JIa Бьянка «семья» Мэнсона переместилась на ранчо Баркер в Долину Смерти и затаилась там в ожидании, что местность будет прочесана полицией. Убийство Тейтов и Ла Бьянка, последующие убийства и покушения на убийства свидетелей, а также лиц, привлеченных следствием для дачи показаний против «семьи» Мэнсона, явились заключительными актами в том разгуле ярости, который Мэнсону удалось вызвать у своих учеников. На состоявшемся вскоре процессе над Мэнсоном перед судом предстали Текс Уотсон, Брюс Дэвис, Лесли Ван Хьютон, Патриция Кренвинкл, Сьюзан Эткинс и другие коммунары Их показания подтверждали: гнев и ярость, накапливавшиеся в Мэнсоне в минувшие двадцать с лишним лет, отнюдь не иссякли. По сути, в «самом опасном человеке Америки» жестокости было столько, что его жизнь едва ли могла ее вместить.

Даже до выяснения обстоятельств последних нашумевших убийств стало известно, что Мэнсон был причастен к заказным убийствам, а притязания на роль рок-звезды и жажда увидеть свои творения опубликованными свели его с дельцами от детской порнографии. В годы, предшествовавшие убийству Тейтов и JIa Бьянка, он стремительно терял контроль над собой, у него развивалась мания величия. Мэнсон регулярно употреблял наркотики, имел галлюцинации и участвовал в мистических ритуалах, имитирующих человеческие жертвоприношения и пытки. А когда его видения выплескивались в повседневность, ему становилось все труднее сдерживать свою агрессию. По словам знакомого, однажды Мэнсон увидел отца с дочерью, мирно шедших по улице Сан-Франциско. Вне себя он кинулся за ними и выхватил нож, угрожая ни с того ни с сего перерезать им глотку. Позднее он признался приятелю, что испытал приступ неконтролируемой ярости из-за воспалившегося зуба, выделяющего в мозг особый яд. Эхо только один пример вспыльчивости, столь характерной для его поведения тех Лет. Несколько калифорнийских судов называют свыше тридцати пяти случаев убийств в северной часто штата, ответственность за которые может, скорее всего, лежать на Мэнсоне и его «семье».

В настоящее время он сидит в тюрьме и при каждом удобном случае пишет просьбы о помилований и освобождении под честное слово, проявляя всю ту же паранойю и неконтролируемое поведение, наблюдавшееся у него более двадцати лет назад. Убийца меряет камеру шагами, подобно попавшему в вольер зверю, и постоянно меняет личины, приспосабливаясь к тому, что, по его расчетам, хотелось бы видеть собеседнику. Он стоит на том, что в конечном итоге сам является жертвой общества, а его видение Армагеддона как «шурум-бурума» — тотального хаоса — почти естественная реакция на ту жизнь, которая была ему навязана. Хотя большая часть данных медицинского обследования Мэнсона засекречена и недоступна для анализа, не подлежит сомнению, что в его головном мозге имеется повреждение в результате черепно-мозговой травмы. Галлюцинации и периодический бред в анамнезе — признаки психоза, вызванною поражением лимбической области, опыт же употребления алкоголя и наркотиков указывает на другую дисфункцию головного мозга. Анализ волос свидетельствует о длительном нарушении химическою равновесия. Изучение писем Мэнсона указывает на наличие дислексии, а также неспособность к учению. Однако то, что он добился определенной власти в своей «семье» — благодаря гиперсексуальности в отношениях с партнерами обоих полов и умению находиться в центре внимания общества, — свидетельствует о достижении известной формы социализации, хотя она и служила лишь одной цели — установлению контроля над другими людьми Сегодня Мэнсону пятьдесят два года, совершенно очевидно, что его история еще не закончилась.

---