Классики юридической психологии
Учение об уголовных доказательствах. Харьков, 1881.
УБИЙСТВА ЛИЦ БЛИЖАЙШЕГО ОКРУЖЕНИЯ
Роль психологического исследования при проведении АСПЭК женщин-убийц, находившихся в состоянии аффекта
Интерес вызвала именно эта группа женщин, так как диагностика аффективных состояний сложна. Она в большей степени подвержена влиянию «субъективных» факторов, зависит от позиции эксперта, его способности целостно воспринимать все обстоятельства совершения правонарушения. Такой подход близок к клиническому, ориентированному на выявление и описание пограничных состояний психики (П. Б. Ганнушкин «Статика и динамика психопатий», 1933). Однако он имеет свою специфику, которая заключается в том, что диагностика аффекта требует углубленного внимания к реакциям личности. Они исследуются как во время общения, так и с помощью психологических методов. Причем, первый вариант зачастую оказывается более полноценным и информативным в условиях АСПЭК. Интерес к личности обследуемых позволял вывести на поверхность сознания детали жизни, нюансы состояний, которые впоследствии могли дать дополнительную информацию для клинициста. Сами обследуемые в эти моменты переживали серьезные изменения сознания, способные в определенной степени компенсировать изломы психики, возникшие у них до и после совершения правонарушения. В главе приведен не только обобщенный опыт исследования, но и поставлены вопросы, возникающие в практике проведения АСПЭК. В порядке предположения предложен один из возможных вариантов ответа на поставленные вопросы.
Группа состояла из 25 женщин, прошедших психологическое обследование во время проведения АСПЭК. В беседе с ними акцент делался на внутренних переживаниях женщин, связанных с семейной драмой. Выявлялись признаки изменения сознания (под влиянием аффекта в момент совершения правонарушения). Предлагался несложный набор патопсихологических методик и тест СМОЛ. Исследовалось состояние умственной работоспособности, особенности мышления, личности.
У всех обследуемых фон настроения был снижен. Переживания, связанные с правонарушением, мешали включаться в ситуацию общения, поэтому обращалось внимание на особенности поведения и реакций личности во время проведения обследования.
Состояние умственной работоспособности у всех обследуемых можно охарактеризовать как легкую дезорганизацию психической деятельности. У 17 женщин ведущим фактором было пониженное настроение. У пяти — дезорганизация психических процессов отражала, прежде всего, реактивные моменты — переживания, связанные с правонарушениями; у трех (помимо признаков пониженного настроения и ситуационных переживаний) на первый план выступали особенности личностного реагирования обследуемых.
Таким образом, признаки дезорганизации психической деятельности были связаны с пониженным фоном настроения, ситуационными переживаниями, особенностям личности обследуемых.
Представление о личностных особенностях обследуемых складывалось на протяжении всего времени общения с ними. Обычно оно составляло 2—3, а иногда 5—6 часов. Общими для всех обследуемых были черты незрелости личности, которые проявлялись, несмотря на возраст, образование, жизненный опыт.
Чаще всего наблюдались два типа реагирования — «родительский» и «детский». Почти не было проявлений «срединной» «зрелой» части личности.
Черты незрелости личности проявлялись и в самооценке. Обследуемые лучше осознавали только один полюс самооценки — завышенный. Их суждения о себе, о людях, о жизни, были категоричными, по-житейски правильными, общепринятыми. Другой полюс — заниженная самооценка — чаще всего не осознавался, выявлялся в контексте беседы о жизни, выражался в глубоко спрятанном чувстве беспомощности, зависимости, неспособности постоять за себя. На клиническом уровне эти качества описаны как проявления покорности и терпения.
С родительским типом реагирования связана ведущая ценность — желание женщин иметь семью. Для девяти - главной была семья, для восьми — любовь и жалость к мужу или сожителю, пяти — жили ради детей, три — ради хороших отношений. С «родительским типом» была связана социально-положительная направленность личности, которая наблюдалась у всех обследуемых.
«Детский» тип реагирования включал в себя блокирование всех уровней поведения, связанных со способностью защищать себя как физически, так и морально.
У всех женщин отмечалось снижение рефлексивных способностей. Они не видели источник проблем в себе, не замечали своей незрелости, неспособности жить собственной жизнью, брать за нее ответственность. Причины неудач они связывали с обстоятельствами жизни или другими людьми, в частности — с мужьями или сожителями.
Почти у всех обследуемых отмечено сочетание в характере нескольких разнонаправленных радикалов на фоне проявлений ригидности психики. Ригидность психики проявлялась по-разному, иногда она определяла склад личности — у семи женщин. В этих случаях в структуре личности обследуемых мы отмечали обидчивость, «вязкость» аффекта, склонность к формированию сверхценных идей «узкого семейного круга». Часто черты аффективной ригидности сочетались с другими радикалами: у семи с шизоидным — ранимостью, замкнутостью, у восьми — с психастеническим — тревожностью, неуверенностью в себе. Реже встречались сочетания с проявлениями истерического радикала — склонностью к вытеснению значимых переживаний — у трех женщин.
Таким образом, среди особенностей личности обследуемых на первый план выступают черты незрелости: комплекс «детско-родительского» поведения и реагирования, социально-положительная направленность личности, семья как ведущая ценность, блокировка способности защищать себя, снижение рефлексивных способностей, а также преобладание в характере нескольких, разнонаправленных черт.
Описанные выше особенности личности обследуемых определяли их поведение в семейной ситуации, которую можно охарактеризовать как психогенную. Большое значение имели «изломы» психики, полученные обследуемыми в детстве. Негативный детский опыт компенсировался путем формирования идеальных ожидании от собственной семейной жизни. Эти ожидания оказывались необычайно стойкими и часто сохранялись вплоть до момента правонарушения, вопреки опыту реальных семейных отношений.
Многие обследуемые не хотели иметь мужей, «похожих на отцов», но их реальные выборы, в том числе повторные попытки создать семью, оказывались безуспешными. Мужья, по клиническим данным, отличались сходными чертами характера. Среди них главными являлись раздражительность, взрывчатость, нетерпение. Временами они становились злобными и даже впадали в ярость. Заботы по дому они стремились переложить на жен, дети их мало интересовали. По особенностям своих жизненных установок и личностных черт они были антиподами своих жен.
Блокировка защитного поведения у всех обследуемых приводила к накоплению побуждений, которые не были реализованы. Несмотря на то, что мужья буквально истязали женщин, причиняли им физический и моральный вред, ответной реакцией обследуемых были «покорность и терпение». Психотравмирующие ситуации повторялись изо дня в день, длились годами, иногда — десятилетиями, обострялись в последние год — два до момента совершения правонарушения. По данным клинического анализа обследуемым угрожали расправой, назывались возможные орудия убийства, наносили побои по разным частям тела. Поведение обследуемых показывало их беспомощность: они плакали, кричали, никогда не оказывали активного сопротивления.
Современная психоаналитическая концепция — теория объектных отношений — позволяет рассмотреть ролевые взаимоотношения обследуемых и их мужей с учетом сложившегося у них опыта аффективных переживаний (О. Кернбрг, 1998). Мужчины выступали в роли родителя — агрессора, женщины — в роли ребенка — жертвы. Связь агрессора и жертвы сильна, так как это — дополнительные роли. В скрытом виде по этой связи идет «обмен» опытом аффективного реагирования и поведения. Агрессор получает опыт «быть жертвой», а жертва получает опыт латентного научения «быть агрессором». Разомкнуть этот замкнутый круг могло бы изменение самосознания и поведения женщин, но этого не происходило. Большинство обследуемых вплоть до момента совершения правонарушения продолжали надеяться, что жизнь изменится, уговаривали мужей не пить, верили их обещаниям. Попыток изменить свою жизнь женщины не предпринимали. Идеальные ожидания от семейной жизни в неизменном виде сохранялись у 10 обследуемых, у 8 — мотив продолжения семейной жизни видоизменялся: «проживала вместе ради сына», «надеялась на помощь родителей мужа», «любила истязателя, но хотела его выселить», «не могла смириться с тем, что муж продолжает пить». У 5 — идеальные ожидания отсутствовали. Это были женщины с признаками легкой дебильности, у которых не было иллюзий, они просто практически приспосабливалась к поведению мужа в пьяном виде. В двух случаях содержание сознания обследуемых осталось неизвестным.
Ситуация в семье травмировала женщин, создавала у них дополнительные «изломы» психики. Они не могли продолжать жить так, как жили, но и не могли изменить свою жизнь. Их самосознание оставалось прежним.
Клинические данные показывают, что у всех обследуемых в течение длительного времени фон настроения был пониженным. Отмечалась признаки снижения умственной работоспособности, появлялись несвойственные ранее черты характера, такие как раздражительность. Несмотря на это обследуемые продолжали много работать, обеспечивая выживание семьи. Таким образом, их внутреннее состояние становилась более тяжелым: «родительская» часть личности не только не могла защитить «детскую», но и побуждала ее к непрерывной истощающей деятельности — заботе о семье.
В большинстве случаев непосредственно перед правонарушением на самочувствие обследуемых влияли временные астенизирующие факторы. По клиническим данным это могло быть: утомление на работе, недосыпание, охлаждение, насильственное пробуждение, недоедание, ночное время суток.
Во время проведения АСПЭК невольно возникало желание сравнить состояние декомпенсации перед правонарушением и после него (на момент проведения исследования). При исследовании умственной работоспособности в состоянии обследуемых также отмечались описанные выше признаки пониженного настроения, переживания, связанные с реакцией на ситуацию правонарушения, заострение черт личностного реагирования.
Мужья были носителями деструктивного опыта, в том числе опыта саморазрушения — все они были пьющими. По клиническим данным пьянство мужей в последующем лишь усложнялось во всех свойственных алкоголизму характеристиках. Особенно часто встречались измененные формы алкогольного опьянения. В них всегда доминировали черты, свойственные мужьям и в трезвом состоянии, но резко усиливающиеся в состоянии алкогольного опьянения. Если замужество было повторным, то перечисленные особенности опьянения у мужей и сожителей были выражены в большей степени.
Таким образом, в семьях обследуемых не было предпосылок, которые могли бы предотвратить правонарушение. Сами женщины редко обращались за помощью, а если обращались, то помощь органов милиции была временной, не могла как-либо повлиять на семейную ситуацию.
Правонарушение являлось кульминацией семейной драмы. В этот момент сходились все «нити» внешнего и внутреннего реагирования, свойственные как агрессору, так и жертве. Встречались две личности с прямо противоположной направленностью. Муж был направлен на разрушение себя и семьи, жена — подавляемая и истязаемая — на ее сохранение.
Побуждения, которые не нашли своего выхода, заблокированная способность к самозащите сочетались у женщин с латентно усвоенным опытом агрессивного поведения. В момент совершения правонарушения ситуация разрешалась патологически — не на уровне взаимодействия личностей, а на уровне столкновения «комплексов» — разрушительного у мужей и подавленного защитного у женщин.
Ситуация правонарушения разворачивалась для женщин как критическая, связанная с прямой угрозой жизни. Она задевала уязвимые стороны личности, в том числе, комплекс накопившихся переживаний и побуждений.
Аффективный взрыв свидетельствовал о включении глубинных1 механизмов выживания, неподконтрольных личности и сознанию. Во всех случаях ему предшествовал страх. Страх смерти своей, или ребенка, если и он был рядом, сиротства детей и т. д.
У девяти — это был страх собственной смерти. У пяти — страх был связан с внезапностью пробуждения в результате агрессивных действий мужа. У трех — страх был длительным, истощающим в результате многочасовых ссор. У остальных восьми женщин это были: страх быть сильно избитой, оскорбленной, обида, наступивший предел терпению, страх за ребенка.
Чаще встречались астенические варианты «запуска» аффекта. Страх был настолько выраженным, что смена астенической реакции на стеническую женщинами воспринималась как внезапная. На высоте аффекта появлялись не наблюдавшиеся ранее стенические реакции с однократными, или, наоборот, множественными ударами. Заблокированные прежде побуждения сливались воедино, существенно изменяя состояние сознания. Сознание аффективно изменялось, становилось суженным. Восприятие — фрагментарным. Происходившие события и собственные действия частично забывались.
Аффект захватывал все стороны психической деятельности. Активизировалась сфера наглядно-образных представлений: оживали травмирующие картины прошлого, настоящего или будущего. Феномены суженного аффектом сознания были, в той или иной степени, связаны с содержанием психотравмирующей ситуации. Проявлялись реакции личности, которые не наблюдались в обыденной жизни.
Полностью восстановить картину аффекта не всегда было возможно. Поэтому оценка состояния аффекта носила обобщенный характер. Она основывалась на тщательном описании и учете отдельных звеньев этого психического процесса, который развертывался внезапно у определенной личности в определенной жизненной ситуации.
Мы уже упоминали, что в структуре аффекта отмечалось два компонента — астенический и стенический. Оба они проявлялись в разных сочетаниях и в период разрядки после аффекта.
«Классические формы» разрядки встречались крайне редко. Чаще мы наблюдали смешанные или отставленные формы реагирования. Реакция истощения могла возникать не сразу, а спустя некоторое время после совершения правонарушения. Обычно отсутствовало чувство вины. Нередко к потерпевшему обследуемые испытывали чувство жалости, в единичных случаях — любви. Чаще они сожалели о том, что случилось, реже — полагали, что по-другому ситуация не могла бы разрешиться.
Таким образом, все составляющие психологического исследования, описанные в начале этой главы, взаимосвязаны и образуют систему диагностических оценок состояния аффекта с акцентом на индивидуальные характеристики конкретного случая. Это признаки дезорганизации психической деятельности, особенности личности, особенности переживания психогенной ситуации и поведения в ней, особенности протекания аффективного реагирования в момент совершения правонарушения, особенности разрядки аффекта.
Практика показывает, что «классические» варианты протекания аффективных состояний встречаются редко, в случаях, когда обследуемых можно было отнести к числу здоровых людей. В экспертной практике таких случаев немного. Чаще мы наблюдали как присущие всем людям, механизмы аффективного реагирования трансформировались, преломляясь сквозь «измененную почву».
Эмоциональное состояние обследуемых в момент совершения правонарушения в 6 случаях не оценивалось как аффективное. Ретроспективный анализ этих случаев в настоящее время позволяет сделать вывод об аффективных формах реагирования. Приведем несколько вариантов заключительной части психологического исследования из числа этих случаев.
«В момент совершения правонарушения Ч. находилась в состоянии аффекта, который возник на фоне пониженного настроения, связанного с длительной психотравмирующей ситуацией. Попытки справиться с ней были безуспешными. Обследуемая недооценивала тяжесть алкогольных проблем мужа, отличалась неглубоким уровнем самосознания, чертами аффективной ригидности. Аффект возник в момент «потери терпения», сопровождался страхом. Противоправное действие носило импульсивный характер. Отмечалась фрагментарность восприятия, снижение способности осознавать содеянное. Аффективная разрядка была отставленной».
«Г. находилась в состоянии аффекта, который возник на фоне длительно существовавшей психотравмирующей ситуации у личности незрелой, с положительной социальной направленностью, признаками интеллектуально-мнестического снижения. Г. свыклась с тем, что ситуация безнадежна и изменить ее она не может. Она научилась не столько жить, сколько выживать в семье. Аффективная реакция возникла в ответ на агрессивные действия мужа, была неожиданной для самой Г., носила редуцированный характер. Г. нанесла один удар, убежала, спряталась. У окружающих было впечатление, что Г. не совсем понимала, что произошло. Аффект разрядился скупо, минуя личностные структуры. Глубина реакции на содеянное может свидетельствовать о том, что содеянное противоречило нравственным основам личности Г.».
«В момент совершения противоправных действий М. находилась в состоянии аффекта, который возник на фоне длительной психотравмирующей ситуации, связанной с неправомерными действиями потерпевшего, в результате которых в преждевременных родах погибали дети М.. Сама она терпела пьянство, побои, измены мужа, т. к. продолжала его любить. Поводом для разрядки переживаний послужила ситуация, в которой ожил страх за свою жизнь и жизнь ребенка. Кульминацией аффективной разрядки был момент, когда муж поранил М. ножом. М. не помнила, как перехватила нож. От боли пошатнулась, ударила мужа ножом. Почувствовала, что он слабеет, освободилась и выбежала на улицу. Страх сохранялся. Во время психологического исследования у М. отмечались признаки реактивного депрессивного состояния, что может свидетельствовать о реакции глубинной личности на правонарушение».
«В момент совершения правонарушения Г. находилась в состоянии аффекта, ему предшествовал страх, связанный с реальной угрозой жизни самой Г. и ее дочери. Отмечались признаки суженного аффектом сознания. На высоте аффекта астенический тип реагирования сменился стеническим, с проявлением необычной силы и ловкости, ускоренным восприятием возможных вариантов развития ситуации. Оружие оказалось в руках Г., потерпевший продолжал наступать, запнулся, стал падать. Г. дернулась и услышала выстрел. Вновь ожил страх, который сменился заботой о том, чтобы малолетняя дочь не видела следов того, что случилось. Особенностью разрядки после аффекта было то, что она перешла в сон».
Затруднения в оценке аффективных состояний были связаны с несколькими причинами.
1. Анализ случаев делался, исходя из представления о физиологическом аффекте, как механизме аффективного реагирования, присущего всем людям. Практика показывает, что физиологический аффект наблюдается лишь у части обследуемых, которых можно отнести к числу здоровых людей. Клинические данные показали, что за год — два до момента совершения правонарушения у обследуемых возникали стойкие изменения настроения и физического самочувствия. Соматические жалобы были обусловлены вегетативными расстройствами.
2. Понятия «стресс» и «фрустрация», описывающие физиологические и психофизиологические реакции, неправомерно использовались для оценки ситуаций, связанных с длительными психогенными воздействиями.
3. Само понятие аффекта нуждается в дальнейшем развитии. Оно должно отражать связь глубинных инстинктивных механизмов реагирования со сферой основных влечений человека, его потребностями, эмоциями, чувствами, духовными исканиями. Наблюдения показывают, что аффективное напряжение может разрядиться на любом из этих уровней реагирования. Разрядка может быть как в виде аффективной реакции, так и в виде аффекта. Встает вопрос: «Как их различать?» Второй вопрос: «В чем специфика аффектогенных ситуаций, почему именно в них включаются глубинные механизмы инстинктивного, аффективного реагирования?» Третий вопрос: «Почему двигательная разрядка протекает, не затрагивая чувственной сферы и других более тонких уровней реагирования?»
Главный признак аффективной ситуации — та самая черта, за пределами которой человек вынужден включать индивидуальные механизмы выживания, связанные с самыми низкими, дремлющими до особого случая, инстинктами. Иными словами, сторожевая область в условиях аффектогенной ситуации автоматически переключает сознание на другой — экстремальный тип реагирования.
Предлагаем реконструкцию состояния аффекта с учетом двух моментов — запуска аффекта сторожевой областью сознания «сверху вниз» и разрядкой аффекта на уровне двигательных центров.
Изменения сознания возникают до момента аффективного взрыва и проявляются сначала на уровне процессов восприятия. Оно становится избирательным, связанным с психотравмирующими переживаниями, которые были в прошлом. Признаки фрагментарности восприятия указывают, что уже в этот момент сознание теряет качество произвольности. На уровне эмоционально-волевой регуляции снимаются блокировки и кодировки сознания, оживают и частично осознаются психотравмирующие переживания. Освобождаются подавленные побуждения, в том числе связанные с сексуальной сферой. Аффективный импульс, пронизав все уровни регуляции поведения человека, достигает областей, где проецируется энергия, связанная с инстинктивным уровнем индивидуального выживания. Импульс, как детонатор, освобождает лавину резервных энергетических возможностей человека. Поднимаясь вверх, мощная аффективная волна разряжается на уровне двигательных центров, не достигая вышележащих уровней регуляции поведения человека, т. е. минуя личностные структуры.
Таким образом, предложенная реконструкция процесса разрядки аффекта позволяет выделить шесть его признаков. 1. Аффектогенная ситуация. 2. Запуск процесса сторожевой областью сознания. 3. Нарастающие изменения сознания по мере движения аффективной волны, движущейся сверху вниз. 4. Детонация аффективного взрыва на уровне инстинктивных структур с подъемом аффективной волны вверх. 5. Разрядка аффекта на уровне двигательных центров. 6. Состояние после аффекта, отражающее особенности психики, сознания, личности.
Можно предположить, что, в отличие от аффекта, аффективные реакции не запускаются сторожевой областью сознания, аффективная волна не достигает инстинктивных уровней реагирования, разрядка аффективного напряжения затрагивает не только двигательные центры, но и вышележащие уровни регуляции поведения человека. Аффективное напряжение влияет на содержание сознания и уровень произвольности поведения, но в целом, контроль над ситуацией и своим поведением человек не теряет.
Приведенный вариант реконструкции процесса аффективной разрядки во многом совпадает с определением физиологического аффекта, отличие его в более последовательном описании динамики процесса. Для сравнения приведем общепризнанное определение физиологического аффекта. Физиологический аффект — это стремительно и бурно протекающая эмоциональная реакция взрывного характера, сопровождающаяся резкими, но непсихотическими (как при патологическом аффекте) изменениями психической деятельности. Состоит из трех очерченных фаз. Основные признаки первой фазы, обычно наступающей у обследуемых в ответ на противоправные действия потерпевшего, — «ощущение субъективной безвыходности» из сложившейся ситуации, а также «субъективная внезапность» и «субъективная неожиданность» наступления аффективного взрыва. Вторая фаза — аффективного взрыва — характеризуется двумя основными признаками: частичным сужением сознания (с фрагментарностью восприятия и доминированием значимых переживаний) и нарушениями регуляции деятельности (снижение контроля, утрата опосредованности действий, вплоть до двигательных стереотипии). Поскольку аффективный взрыв — это бурная энергетическая разрядка, он сопровождается внешними проявлениями в моторике, речи, вегетатике и закономерно приводит к основному признаку третьей постаффективной фазы — психической и физической астении.
Предложенный выше, в порядке предположения, вариант описания динамики протекания аффекта позволяет искать закономерности этого процесса с учетом многообразия вариантов его индивидуального преломления. Точность диагностики аффективных состояний повышается, если учитываются индивидуальные особенности рассматриваемого случая, а динамика развития аффективного процесса воспринимается и описывается экспертом как можно ближе к естественным для процесса закономерностям.
1 Термин «глубинная личность» принадлежит Е. К Краснушкину (Цит. по: П. Б. Ганнушкину. Избранные труды. 1964. С. 208.)
