Раздел IV. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ОБЩЕЙ, ГРУППОВОЙ И ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПРОФИЛАКТИКИ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

Глава 20. КОРРЕКЦИОННАЯ РАБОТА С ПРЕСТУПНИКАМИ И ЕЕ АНАЛИЗ (ПО К. БАРТОЛУ)

1. Коррекционная работа. Деятельность коррекционного психолога

Предмет рассмотрения этого параграфа – профессиональная деятельность коррекционных психологов по изучению, прогнозированию и изменению паттернов преступного поведения.

Задачи практического психолога:

1. диагностика и классификация;
2. коррекционная работа или вмешательство;
3. исследования, планирование и оценка.

Большинство коррекционных психологов, как отечественных, так и зарубежных, сосредоточены в центрах экспертизы и приема, которые централизованно или на местах занимаются обследованием и классификацией вновь поступающих в учреждения системы исполнения наказаний преступников (Клементс, 1987). Некоторые психологи этих центров также занимаются коррекционной психологической работой, другие проводят психотерапевтическую работу с теми осужденными, у которых уже в исправительном учреждении были диагностированы психические расстройства или проблемы адаптации.

Психологи зарубежных стран составляют приблизительно половину профессионально обученного персонала службы душевного здоровья в тюрьмах и превосходят психиатров численностью, по крайней мере, в пять раз (Клементс, 1987).

Проведя опрос 120 американских коррекционных психологов по всей стране, исследователи обнаружили (К. Бартол, Гриффин и Кларк, 1993), что непосредственное обслуживание осужденных чаще всего осуществляется психологами, работающими постоянно в исправительном учреждении, в форме консультирования (14,1 %) и психологической оценки (12,9 %). Значительная часть их рабочего времени также тратится на выполнение различных административных обязанностей (14,3 %) или консультирование персонала исправительного учреждения (9,1 %). Большинство коррекционных психологов работали в учреждениях, находящихся в ведомстве штатов (64,2 %), или в федеральных учреждениях (6,2 %), остальные – в частных, региональных и муниципальных исправительных учреждениях. Опрос показал, что психологи, работающие в федеральной исправительной системе, имеют средний заработок около 60,5 тыс. долл., тогда как средний заработок коррекционных психологов, работающих в учреждениях штатов, составляет 50 тыс. долл. Большинство коррекционных психологов (около 80 %) полагали, что в будущем возможности для работы психологов в исправительных учреждениях будут превосходными или очень хорошими (К. Бартол, 2004).

В более масштабном исследовании Бутби и Клементса (2000) было опрошено 830 психологов, работающих в 48 тюрьмах шта тов и в американском Федеральном бюро тюрем. Большинство респондентов (59 %) имели докторскую степень, а подавляющая часть остальных – степень магистра (37 %). Все респонденты, которые работают в Федеральном бюро тюрем, имеют степень доктора, главным образом в клинической психологии. 62 % респондентов составляли мужчины и 38 % – женщины. Психологи с докторской степенью, работающие в Федеральном бюро тюрем, имеют средний заработок 61,8 тыс. долл., тогда как психологи с докторской степенью, работающие в системе штатов, зарабатывают в среднем около 53,4 тыс. долл. Согласно опросу Бутби и Клементса коррекционные психологи тратят большую часть своего времени на административные задачи (30 %), непосредственную психологическую работу с заключенными (26 %) и психологическую оценку (18 %). Исследованиям посвящено очень небольшое время (6 %) (К. Бартол, 2004).

Бутби и Клементс установили, что прямая психологическая работа с заключенными проводилась главным образом один на один, в форме когнитивной и бихевиоральной терапии (соответственно 88 и 69 %): коррекционные психологи предпочитают именно эти два вида подхода. Когда респондентов спрашивали, с какими эмоциональными проблемами им чаще всего приходилось сталкиваться, самой распространенной проблемой они считали депрессию, затем повышенную раздражительность, психотические симптомы, тревожность и проблемы адаптации. В отличие от более оптимистичных оценок перспектив коррекционной психологии, о которых сообщается в работе Бартола и его коллег (1993), Бутби и Клементс (2000. С. 726) обращают внимание на то, что многие респонденты «...выражают озабоченность тем, что число доступных рабочих мест постепенно уменьшается, несмотря на растущую потребность в психологических услугах коррекционных учреждений. Специалисты, имеющие докторскую степень, боятся понижения своего статуса и перехода на должности, соответствующие квалификации магистра, а магистры, в свою очередь, опасаются, что они потеряют места и им придется работать социальными работниками». Подобные настроения в сочетании с устойчивой тенденцией к увеличению количества заключенных в тюрьмах Соединенных Штатов, которое приближается к двум миллионам и ежедневно растет, заставляют коррекционных психологов с докторской степенью тревожиться за будущее.

Однако поскольку диагностика, классификация и психологическая коррекционная работа все больше зависят от данных, получаемых в исследованиях, ожидается, что потребность в психологах-исследователях будет стремительно возрастать.

Коррекционная система

В Соединенных Штатах задержанные, обвиняемые и осужденные, попадая в заключение, содержатся в учреждениях трех видов: тюрьмах предварительного заключения (jail), исправительных учреждениях, находящихся в ведении местной общины, и в тюрьмах длительного содержания (prison).

Тюрьмы предварительного заключения, которыми управляют местные органы власти (или иногда органы власти штата), предназначены для содержания временно задержанных, находящихся в ожидании суда, или приговоренных к заключению за незначительные преступления, обычно на срок до одного года. Однако в некоторых штатах за незначительные преступления максимальные сроки заключения могут доходить и до двух лет, поэтому в тюрьмах предварительного заключения вместе содержатся люди, находящиеся на разных стадиях процесса уголовного судопроизводства. Приблизительно от 50 до 60 % содержащихся в тюрьмах предварительного заключения лиц находятся там в ожидании суда, не имея обвинительного приговора.

Исправительными учреждениями, находящимися в ведении местной общины, управляют общественные или частные организации (по контракту с правительством). Содержащиеся в них лица располагают ограниченной возможностью работать, посещать школу или вступать в какие-либо контакты с обществом. Такой режим содержания может быть избран вместо продолжения содержания в тюрьме предварительного заключения или длительного пребывания. В целом в исправительных учреждениях местных общин содержится приблизительно 4 % всех лиц, отбывающих заключение в исправительной системе.

Тюрьмы длительного пребывания находятся в подчинении правительства штата или федерального правительства и предназначены для содержания лиц, приговоренных, согласно законам штата и федеральным законам, к срокам заключения, превышающим один год. Тюрьмы длительного пребывания часто подразделяют на три вида в соответствии с тремя степенями изоляции: строгого режима, усиленного режима и общего режима. В них могут также содержаться особые категории преступников, например признанные душевнобольными или опасные рецидивисты. Тюрьмы строгого режима (с максимальной степенью изоляции) обычно окружены двойным забором или стеной (как правило, от 18 до 25 футов высотой), охраняемыми вооруженными охранниками, находящимися на наблюдательных вышках. Тюрьмы усиленного режима обычно окружены двойным забором с колючей проволокой по верхнему краю. В США (по состоянию на 2000 г.) в ведении штатов находилось 1375, а в подчинении Федерального бюро тюрем – 96 исправительных учреждений. В конце 1999 г. под юрисдикцией администраций исправительных учреждений для взрослых, находящихся в федеральном ведении и в ведении штатов, находились 1,9 млн человек. Это приблизительно один на каждые 137 жителей Соединенных Штатов и их территорий. По некоторым оценкам, в 1998 г. на попечении, в заключении или под контролем исправительных агентств состояло 950 тыс. женщин, приблизительно 85 % из них были условно-досрочно освобожденными или находились под надзором (на пробации) (Гринфилд, 1999). Возможно, более тревожным фак том является то, что под контролем системы уголовного правосудия находятся матери и, по некоторым оценкам, 1 млн 300 тыс. несовершеннолетних детей.

Приблизительно 93 % всех заключенных – мужчины, женщины составляют 7 %. По оценкам на 31 декабря 1999 г., в местных тюрьмах предварительного заключения содержалось 605 943 мужчины. Во все времена на количество заключенных в стране влияют многие факторы: изменения во взглядах судебных и законодательных органов на средства сдерживания преступности и ограничение правоспособности, количество мест в исправительных учреждениях, сложившаяся практика наказания, а также экономические условия.

Под юрисдикцией Федерального бюро тюрем также находятся некоторые заключенные, отбывающие наказание в исправительных учреждениях, работающие по контракту, главным образом в коррекционных центрах при общинах или учреждениях отбывания наказания, которые обслуживаются персоналом, не подчиняющимся Федеральному бюро тюрем. Приблизительно 11 % заключенных в учреждениях Федерального бюро тюрем содержатся в условиях строгого режима, около 24 – усиленного, 35 – общего режима, а оставшиеся 24 % – минимальной изоляции.

В течение ряда лет наблюдалось устойчивое увеличение количества заключенных в тюрьмах предварительного заключения и длительного содержания, хотя это увеличение в последние годы несколько замедлилось. Подобная картина имеет место и в Канаде (Бонта, Валлас-Капретта и Руни, 2000). В течение 1999 г. численность заключенных в американских тюрьмах росла медленнее. При этом количество женщин-заключенных увеличивалось быстрее, чем количество мужчин. В 1990 и 1995 гг., например, численность заключенных-мужчин в исправительных учреждениях штатов и федеральных исправительных учреждениях возросла на 42 %, тогда как количество заключенных-женщин – на 56 % (Стефан и др., 1997). Это объясняется разными причинами: например, значительное увеличение количества заключенных-женщин в 80-е годы было, повидимому, связано с ростом наркомании (Декостанца и Шульц, 1988). Почти 64 % всех взрослых заключенных отбывают уже не первый срок, имея опыт пребывания в учреждениях либо для несовершеннолетних, либо для взрослых, либо и в тех и в других. Около 2/3 женщин и 3/4 мужчин, отбывающих наказание в тюрьмах штатов, ранее уже были осуждены (Гринфилд, 1999). Приблизительно 12 % освобожденных из тюрьмы, как правило, возвращаются в нее в течение одного года. После трех лет на свободе в тюрьму возвращается приблизительно 24 % условно-досрочно освобожденных. По оценке Декостанца и Шоль (1988), каждая третья женщина рано или поздно возвращается в тюрьму. Более половины всех случаев возвращения в тюрьму происходит из-за нарушения условий досрочного освобождения, остальные – из-за совершения новых преступлений. Когда бывшие заключенные достигают тридцатилетнего возраста, возникает высокая вероятность того, что они больше не вернутся в тюрьму. Причин тому много, но одно правдоподобное объяснение заключается в том, что система правосудия на самом деле физически «изнашивает» преступников. Процесс повторения ареста, появления перед судом и вынесения приговора в конечном счете начинает восприниматься преступником как невыносимое испытание.

Почти 60 % заключенных, находившихся в американских федеральных тюрьмах в 1998 г., попали туда за преступления, связанные с наркотиками (К. Бартол, 2004).

Аргументы общества в пользу изоляции преступников

1. При назначении наказания суд обычно исходит из необходимости решения четырех фундаментальных задач: защиты других членов общества – лишение преступника возможности совершать новые преступления путем заключения под стражу;
2. реабилитации;
3. наказания (или возмездия);
4. удержания от новых преступлений путем устрашения.

Необходимость защитить других людей – наиболее сильный аргумент в пользу лишения осужденных свободы против их желания. Если преступника считают опасным для общества на основании его поведения в прошлом, то общество, безусловно, должно быть защищено от неприятностей в будущем. Однако если мы будем полагаться только на заключение в тюрьму как на средство искоренения преступности, то рискуем довести количество заключенных до такого уровня, что оно намного превысит возможности по их размещению всех существующих исправительных учреждений. Тем не менее мы могли убедиться в том, что всего лишь небольшая часть населения (около 8–10 %) совершает подавляющую часть преступлений (возможно, более 50 % от общего количества). Например, Петерсон, Брейкер и Полич (1981) приводят данные о том, что средний заключенный совершает приблизительно три серьезных преступления за год нахождения на свободе, а есть и такие преступники (приблизительно 8 % всех обитателей тюрем), которые за год пребывания на свободе совершают более шестидесяти серьезных преступлений. Изоляция этих 8 % могла бы стать весьма эффективным средством снижения уровня преступности. Эту стратегию называют «селективной изоляцией».

В последние годы эффективность «селективной изоляции» была подвергнута серьезным сомнениям (Вишер, 1987). Реабилитация, напротив, «снова выходит на первый план, получает все большее признание и развитие» (Вишер, 1987. С. 514). Вокруг нее как оправдания заключению часто разгораются острые дебаты. Реабилитация, по существу, возвращает человека к полезной жизни с помощью образования, тренинга, различных воздействий (например, психотерапии, модификации поведения, пластической хирургии) или их сочетания. В 70-е годы реабилитация утратила доверие значительной части общества, включая суды и работников системы правосудия. Разочарованию способствовала провокационная статья (Мартинсон, 1974), в которой утверждалось, что концепция реабилитации, особенно в форме методов некарательного воздействия, не работает. Руководителям исправительных учреждений указывалось на то, что программы реабилитации не дают ожидаемых результатов (Адамс, 1977). Концепции реабилитации еще предстоит восстанавливать свое заслуженное место в исправительной системе, тем не менее она продолжает считаться вполне приемлемым выходом (Гринвуд и Цимринг, 1985).

На протяжении очень продолжительного времени в обществе было распространено представление о том, что некоторая форма наказания, которая заключается в неприятных последствиях совершенного деяния, является эффективным методом управления поведением. Применительно к криминальному поведению наказание предположительно оказывает двоякое воздействие.

Во-первых, считается, что наказание и его публичная огласка показывают членам общества, что преступное поведение обязательно будет иметь последствия (информативная роль): «Вот что вас ожидает, если вы намерены нарушить закон». Таким образом, угроза и страх наказания должны действовать как мощное средство устрашения. Во-вторых, наказание, назначенное непосредственно преступнику, должно удерживать лично его от будущих преступлений (сдерживающая роль). Обычно предполагается, что прямое применение отрицательных стимулов служит более эффективным средством, чем наблюдение за тем, как наказывают других преступников, или знание о возможных последствиях своих действий. Другими словами, никакие предупреждения о возможном наказании или сведения о судьбе других преступников не могут удержать многих магазинных воров от совершения первого преступления. Однако позор, испытываемый в результате огласки в местной газете, и досада на время, бездарно проведенное в заключении, по-видимому, гораздо скорее смогут предотвратить будущие преступления. Тем не менее в отношении более тяжких преступлений эта теория подтверждения не находит. Теоретические дискуссии об эффективности наказания как средства устрашения часто вращаются вокруг упомянутой дилеммы. Термин «общее сдерживание через устрашение» используется по отношению к страху наказания, присущему обществу в целом; специальное сдерживание относится к актуальному опыту наказания конкретного преступника (Анденес, 1968). Вопрос о соотношении между устрашением и преступным поведением, который уже длительное время служит предметом многочисленных обсуждений, так и не получил удовлетворительного ответа. Разумно предположить, однако, что общее сдерживание, или угроза наказания, действительно удерживает значительное число людей от нарушения закона.

Общее сдерживание, связанное с системой правоохранительных органов, не может обладать такой же действенностью, как угроза социального или морального наказания. Можно предположить, что очень большая доля населения не будет совершать тяжких преступлений, даже если поблизости нет полицейского. Для большинства людей страх социального неодобрения, недовольства родителей или даже недовольства самими собой действует как достаточное средство сдерживания. Учитывая сложность человеческого поведения, можно полагать, что большинство людей ориентируются на определенную комбинацию указанных внутренних и внешних сдерживающих механизмов.

Классификация и прогнозирование преступлений

Системы классификации выполняют три важные функции:

1. помогают упростить и упорядочить данные;
2. способствуют лучшему прогнозированию преступности;
3. напоминают нам о том, что преступность и делинквентность в поведенческом и психологическом отношении представляют собой гетерогенное явление, зависящее от множества факторов.

Проблемы, связанные с перенаселением, недостаток финансовых ресурсов и возникновение сложных правовых дилемм – все это повлияло на возобновление в США интереса к проблеме разделения людей, отбывающих наказание в местах заключения, на различные категории (Бреннан, 1987). Системы классификации заключенных выполняют целый ряд важных, если не основополагающих, функций в исправительной системе. Во-первых, они помогают администрации разместить заключенных так, чтобы обеспечить безопасное окружение для всех обитателей и персона ла исправительного учреждения. В частности, с помощью систем классификации персонал может отделить преступников, представляющих незначительную опасность, от опасных преступников, что крайне важно для обеспечения безопасности в учреждениях. Во-вторых, они дают информацию для организации исправительной работы и реабилитации. На системы классификации ориентируются и комиссии по условно-досрочному освобождению при принятии решений об освобождении заключенного; классификация позволяет должностным лицам системы пробации назначить различные степени наблюдения за правонарушителями в соответствии с опасностью, которую они представляют для общества (Бонта и Кормьер, 1999). Если мы не собираемся обращаться со всеми преступниками одинаково и не хотим вести себя по отношению к ним необдуманно, то для коррекционной работы нам необходима некоторая форма классификации (Зехрест, 1987). В-третьих, системы классификации помогают прогнозировать рецидивы и другие опасности для общества (В. Фокс, 1980).

Хотя предлагалось много схем или систем классификации, в разработке наиболее надежных и валидных инструментов классификации основополагающим можно считать исследование, которое проводилось в исправительных учреждениях Канады. В качестве примеров К. Бартол приводит пересмотренный опросник уровня обслуживания (LSI-R) (Эндрю и Бонта, 1995), Руководство по оценке риска насилия (VRAG) (Гаррис, Райс и Квинзи, 1993; Квинзи, Гаррис, Райс и Кормьер, 1998), шкалу HCR-20 (Вебстер, Дуглас, Ивас и Гарт, 1997), анкету для самооценки (Лоза, Даливал, Кронер и Лоза-Фанус, 2000) и, конечно, пересмотренный перечень психопатических черт (PCL-R) (Хар, 1991). Шкала HCR-20 (Historical/Clinical/Risk Management) состоит из десяти пунктов, имеющих отношение к периоду предшествующей жизни (Н-переменные), пяти пунктов, описывающих текущее клиническое состояние (С-переменные), и пяти пунктов, характеризующих способность организовывать сложную деятельность в условиях риска (R-переменные), отсюда сокращение HCR-20 (Гранн, Белфраг и Тенчстром, 2000). Дэвид Зимурд (1997, 1999), исходя из того, что криминальные установки считаются критическим фактором в теоретическом осознании и коррекции криминального поведения, настаивал на перепроверке «Модифицированной шкалы преступных установок» как жизнеспособного инструмента выявления установок, ценностей и убеждений преступников. Все перечисленные шкалы и методики оценки опасности имеют как сильные, так и слабые стороны, все могут оказаться полезными в работе, и каждая из них привлекает внимание исследователей.

Динамические факторы риска – это те факторы, которые могут изменяться с течением времени и по-разному проявляться в различных ситуациях.

Одним из ключевых понятий, появившихся в результате канадских исследований, стало понятие «динамические факторы риска» (Эндрю и Бонта, 1998; Эндрю, Бонта и Хог, 1990).

Установки, ценности и убеждения имеют значительный потенциал для изменения, в отличие от неизменяемых статических факторов риска (биографических факторов): биологические родители, пол, расовое (этническое) происхождение и т. п. Изменение установок, убеждений и ценностей – гораздо более реалистическая цель коррекционной работы, чем просто идентификация статических предпосылок криминального поведения. Динамические факторы риска можно подразделить на стабильные и острые. Стабильные динамические факторы в принципе подвержены изменениям, но обычно меняются медленно, в течение месяцев или даже лет. Острые динамические факторы, напротив, изменяются быстро (в течение дней, часов или минут) и связаны с такими явлениями, как алкогольное или наркотическое опьянение либо колебания настроения. Хэнсон и Харрис (2000), например, обнаружили, что по наличию таких острых динамических факторов, как гнев или душевное страдание, прогнозировать рецидив у сексуальных преступников надежнее, чем по более устойчивым динамическим факторам.

Динамические факторы риска – это характеристики, которые могут изменяться. Когда они изменяются, результат состоит в соответствующем увеличении или уменьшении риска рецидивизма (Хэнсон и Харрис, 2000).

У преступников могут быть самые разные потребности, но не все они связаны с криминальным поведением. Программы коррекции или реабилитации в целях эффективности должны быть нацелены на те потребности, которые могут изменить криминальное поведение. Динамические факторы риска, связанные с продолжением криминального поведения, часто называются криминогенными потребностями, тогда как другие динамические факторы (например, самооценка, страхи), связанные с некриминальным поведением, называются некриминогенными потребностями. Концепция криминогенных потребностей достаточно широко признана в исправительных учреждениях Канады и постепенно начинает находить признание и в американских исправительных заведениях. Таким образом, чтобы добиться сокращения уровня рецидива, стратегии коррекционной и реабилитационной работы в исправительных учреждениях должны быть сосредоточены на криминогенных потребностях преступников, на что указывается и в отечественной криминальной психологии (А.Н. Пастушеня, 2001).

Исправительная работа и реабилитация

Одна из фундаментальных задач предупредительных мер состоит в том, чтобы не допустить незаконного, антиобщественного поведения, по крайней мере, с помощью заключения преступников и изоляции их от общества. В 70-е и 80-е годы в силу различных причин, в том числе по финансовым соображениям, а также вследствие широко распространенного разочарования в концепции реабилитации и из-за возобладавшего в обществе бескомпромиссного подхода к преступникам, исправительная система в США и других странах сделала наказание и заключение своей основной задачей. Однако, действуя таким образом, система сама рискует стать фактором, способствующим росту противозаконного поведения, так как тюремное заключение само по себе закрепляет заученные девиантные реакции. Поскольку во многих странах не готовы к решительному применению американских пенитенциарных методов, например телесных наказаний (Ньюмен, 1982) или пожизненного изгнания, постольку, по мнению зарубежных криминологов, необходимо каким-то образом сделать тюремное заключение совместимым с реалиями жизни после освобождения и способствующим организации жизни на свободе (Г. Шнайдер, 1994).

Фундаментальная цель реабилитации состоит в том, чтобы выработать законные альтернативные формы поведения, которые станут основой жизни вне учреждения. Если думать о реабилитации как об обучении, то она представляется весьма трудной и даже неразрешимой задачей. Во-первых, усвоив позитивные альтернативные паттерны поведения, человек должен иметь возможность получать значимое социальное, психологическое и материальное подкрепление. Во-вторых, для различных типов преступников потребовались бы различные подходы. Обучение может вообще не подойти для агрессивного или сексуального преступника; для лиц, совершивших имущественные преступления, оно должно включать в себя развитие таких навыков, которые могут быть применены в жизни вне исправительного учреждения и обеспечат лучшее вознаграждение, чем то, которое достигается преступным поведением. В-третьих, чтобы перейти к реабилитации такого рода, требуется убедить общественность, законодателей и профессионалов в ее долгосрочных выгодах и в вероятности успеха.

Чтобы переориентировать исправительную систему на формирование у заключенных альтернативных паттернов поведения как на основную цель всей реабилитационной работы, потребовались бы огромные финансовые инвестиции, хорошо обученный и заинтересованный в успехе персонал, рабочие места для преступников (К. Бартол, 2004).

Помимо этого, необходимо перебороть предубеждение общества по отношению к бывшим уголовникам, а также провести длительные, тщательно продуманные исследования, посвященные выработке критериев оценки эффективности таких программ. Исправительная система в том состоянии, в котором она теперь находится, мало подходит для реализации подобных планов. Тем не менее большинство криминальных психологов согласны с тем, что существует тесная отрицательная связь между значимой для личности занятостью и рецидивом, особенно экономических преступлений (Халек и Вайд, 1977; Кеннеди, 1976; Дженкинс и Бартон, 1973). Человека, который занимается любимым делом, труднее вовлечь в незаконную деятельность. Однако для обеспечения такой занятости требуется не только наличие возможности работать, но и соответствующие социальные и профессиональные навыки, чтобы воспользоваться этой возможностью. Кроме того, вознаграждение за труд должно быть более существенным, чем вознаграждение, получаемое от преступной деятельности. Между тем бывшие преступники часто не могут найти подходящую работу. Глейсер (1964, с. 329) пишет: «Безработица может быть одной из главных причин, толкающих взрослых мужчин на совершение повторных преступлений». Кроме того, по некоторым оценкам, уровень безработицы среди бывших преступников в три раза превышает средний уровень безработицы среди всего населения, а большинство из них, даже пройдя профессиональное обучение, не имеют возможности применить приобретенные навыки на деле (Даль, 1976).

В результате уровень рецидивизма среди безработных в четыре раза выше, чем среди бывших преступников, имеющих полноценную работу. Это соотношение необязательно доказывает, что безработица выступает причиной рецидивизма. Возможно, что преступники, которые склонны к продолжению криминального образа жизни, из-за личностной неадекватности не стремятся найти подходящую работу или удержаться на ней. Однако трудно игнорировать, например, утверждения, которые хотя и устарели, но все еще кажутся правдоподобными: «Возможность жить нормальной, непреступной и продуктивной жизнью отвергается бывшими преступниками сразу после их освобождения из пенитенциарного учреждения. На нет сводится вся реабилитационная работа в связи с тем, что мы не тренируем и не обучаем их, отказываясь нанимать их на работу, позволяя конкурирующим частным фирмам запугивать предпринимателей, предписывая ограничительные требования профессионального лицензирования по воле корыстных экономических групп» (Даль, 1976, с. 336).

Если переместить цель с реабилитационного обучения на психологическую реабилитацию, то любая предлагаемая программа реабилитации будет представлять собой все тот же многократно выдвигавшийся идеалистический план. Работники пенитенциарной системы, которым приходится иметь дело с самыми разными опасными преступниками ежедневно, склонны рассматривать обитателей тюрем как абсолютно неисправимых и с подозрением относиться к любым заявлениям о том, что преступников можно перевоспитать. Многие из них считают преступников людьми низшего сорта, почти лишенными достойных уважения качеств. Причины, по которым преступники стали на этот путь, для них не имеют значения; главное, что теперь ничего нельзя исправить. Тем не менее есть вполне убедительные свидетельства того, что тюремная система в том виде, в каком она существует, дегуманизирует многих работников исправительных учреждений так же, как и заключенных.

В отношении некоторых преступников, особенно закоренелых насильников, психологическая реабилитация оказывается бесполезной, и они должны находиться в тюрьме, чтобы защитить от них общество. Кроме того, если рассматривать агрессию и эгоизм как неотъемлемые особенности человеческой природы, длительное содержание заключенных на попечении государства выглядит оправданной мерой. Те, кто считает, что эгоизм и насилие носят врожденный характер, весьма пессимистически относятся к возможности что-либо сделать для решения проблемы преступности. Единственный выход видится в увеличении количества тюрем, более жесткой правоохранительной системе и более эффективной судебной практике. Те, кто придерживается противоположных взглядов и не думает, что люди, которым от природы свойственна склонность к насилию, эгоизму и обману, обречены на совершение преступлений. Если они становятся преступниками в результате научения и их поведение направляется изменчивыми системами конструктов и механизмов саморегуляции, а не генетическими программами, то креативная реабилитация, использующая принципы научения, может оказаться чрезвычайно эффективной.

Подавляющая часть криминально-психологических и социальных исследований показывает, что люди обучаются поведенческим паттернам, включая аддиктивное, девиантное и противозаконное поведение, у значимых членов их социального окружения. Кроме того, они постоянно воспринимают и интерпретируют свои действия и действия других людей в соответствии со своими внутренними стандартами и когнитивными конструктами. Чтобы понять их поведение, по-видимому, наиболее плодотворно было бы исследовать эти опосредующие процессы и механизмы оценивания, которые с ними связаны. Чтобы добиться устойчивого изменения поведения, потребуется изменение познавательных шаблонов или схем, которые используются при восприятии информации, ее интерпретации и при планировании.