ГЛАВА 2. Судебно-психологическая экспертиза индивидуально-психологических особенностей обвиняемого и мотивов противоправных действий.

Изучение личности обвиняемого непосредственно вытекает из закона и является обязательным.

К числу институтов Общей части уголовного закона, выражающих личностный подход в уголовно-правовом регулировании и требующих анализа психологических свойств и состояний личности виновного (и потерпевшего) относятся общие начала назначения наказания и детализирующие их институты обстоятельств, смягчающих и отягчающих наказание (ст.ст.60-63 УК). Они обеспечивают переход правоприменителя от установления факта вины и пределов ответственности за нее к мере ответственности, воплощенной в наказании (заменяющих его мерах).

Речь идет об обстоятельствах, связанных не только с содеянным и его последствиями в узком смысле, но и с личностью, целями, мотивами, состояниями, отношениями виновного. В соответствии с общими началами назначения наказания понятие индивидуализации охватывает в комплексе оценку деяния, личности виновного, обстоятельств, смягчающих и отягчающих ответственность. Значимы здесь те личностные особенности, которые влияли на выбор и реализацию противоправного варианта поведения, затрудняли или облегчали его, а равно сказывались на отношении к содеянному. Поэтому трудно переоценить важность использования помощи психолога в реализации личностного подхода в уголовном деле, в частности, для исследования ценностных ориентации, мотивации, характерологических свойств личности, важных для индивидуализации ответственности (наказания) и прогноза поведения в связи с наказанием.

С учетом изложенного, в содержание принципа равенства перед уголовным законом входит не только право-на применение к лицу единого и равного для всех основания уголовной ответственности, но и при решении вопроса о мере ответственности (виде и размере наказания) — на учет индивидуальных особенностей деятеля (его целей, мотивов, состояний и т.д.)-

К сожалению, в методической литературе для следователей и судей психологические аспекты индивидуализации ответственности практически игнорируются. Говорится о значимости для индивидуализации уголовной ответственности совокупности социальных, социально-демографических, криминологических, уголовно-правовых признаков личности, а о том, что личность характеризуется прежде всего психологическими свойствами и состояниями обычно не упоминается.

Психологические особенности личности могут быть по-разному связаны с совершенным преступлением. Одни из них могут играть ведущую роль в выборе преступного способа удовлетворения потребностей или разрешения конфликта (эгоистическая, корыстная направленность личности, неуважение человеческому достоинству, сексуальная распущенность, агрессивность и пр.).

Другие психологические особенности чаще только способствуют совершению преступления при наличии внешней неблагоприятной ситуации (слабоволие, подчиняемость, легкомыслие, низкий уровень интеллектуального развития, болезненное самолюбие, эмоциональная возбудимость, трусость и пр.).

Наконец, многие психологические особенности обвиняемого остаются нейтральными по отношению к факту преступления (например, увлечения, интересы лица, совершившего преступление в состоянии аффекта или неосторожное преступление и пр.).

Подлинно личностный подход с позиций справедливости в идеале требует изучения достаточно большого объема свойств обвиняемого по большинству уголовных дел и включает в себя исследование его внутреннего мира: потребностей, побуждений, лежащих в основе поступков (мотивов поведения), общей структуры и отдельных черт характера, эмоционально-волевой сферы, способностей, индивидуальных особенностей интеллектуальной деятельности (восприятия, мышления, памяти и других познавательных процессов). Разумеется, в рамках уголовного процесса могут и должны изучаться не все психологические особенности обвиняемого, но только имеющие значение для уголовного дела. В большинстве случаев бывает необходимо и достаточно исследовать те свойства личности обвиняемого, которые:

указывают на закономерность или случайность принятия и реализации решения о преступлении;

влияют на способность управлять поведением в конкретной ситуации;

значимы для прогноза опасности рецидива и определения программы коррекционного воздействия.

Очевидно, что исследование этих особенностей требует обязательного применения специальных психологических знаний, усиления роли психолога в непосредственном изучении личности. Эта перспектива может показаться малореальной в нынешних условиях. Однако представляется, что существуют определенные предпосылки для ее решения в ближайшем будущем.

Речь идет, о закреплении процессуальной деятельности психолога не только в качестве эксперта, но и в форме консультанта, осуществляющего длящуюся помощь следствию и суду и представляющего документы, имеющие процессуальное значение (что уже сейчас находит известное обоснование в ст.68-70, 88 УПК). Имеется ввиду, в частности, допустимость подготовки справок, содержащих мотивированное мнение о психологическом портрете обвиняемого (а в некоторых случаях потерпевшего и свидетеля).

Рассматриваемая форма участия психолога расширяет период его включенного наблюдения, рамки инициативы и позволяет дать целостную характеристику личности в единстве условий ее формирования, ориентации, мотивации и деятельности. В свою очередь для следователя и суда создаются возможности использовать справочный документ психолога о портрете личности как своеобразную психологическую канву для решения правовых вопросов индивидуализации ответственности и наказания. Угрозы законным интересам участников процесса при этом не создается, так как справка приобщается к делу, как письменное доказательство и подвергается оценке участников процесса.

По уголовному делу сексуального маньяка М. психологом был составлен его психологический портрет. В основу было положено изучение материалов уголовного дела и индивидуально-психологическое обследование М.

Решающим для образа жизни и поведения М. являются влечения, инстинкты, неконтролируемые побуждения. Представления о морали не играют в его жизни сколько-нибудь заметной роли. При неблагоприятных обстоятельствах он нередко ворует, совершает хищения. При совершении изнасилований не задумывается о последствиях своих действий. Волнует его лишь удовлетворение сексуальной потребности и сокрытие следов преступления. Социальные и правовые нормы не являются сколько-нибудь значимыми, не относятся к числу факторов, влияющих на поведение. Понятие «социального долга» ему чуждо. Вынужденная частая смена работы связана с постоянными прогулами и пьянством.

По характеру замкнут, необщителен, угрюм. С людьми сходится трудно, в их обществе чувствует себя неуютно. Друзей не имеет; даже соседи не могут его как-либо охарактеризовать, так как ни с кем из них не общался. М. — ярко выраженная интравертированная личность, он погружен в мир своих представлений, постоянно мечтает об интимных контактах с маленькими девочками; все переживания его так или иначе связаны с этой сферой. Практически, кроме членов своей семьи (бывшей жены и детей) на свободе он ни с кем не контактировал. Однако, и по свидетельству родных, М. — крайне замкнут, трудно понять, что происходит у него на душе, «как будто стоит какой-то невидимый барьер». Находясь в колонии, он также держался «сам по себе», в контакты не вступал. Таким образом, М. отдалился от людей, жил только своими интересами, у него почти не было эмоциональных привязанностей.

Глубокие переживания испытывал М. в связи с тем, что его в грудном возрасте бросила мать, отец также отказался от его воспитания Родителей никогда не видел. Воспитывался в условиях острой нужды, постоянной нехватки денег, отсутствия самого необходимого, что также являлось предметом постоянным переживаний в детстве и юности.

Из 18 лет брака дома провел 4 года, остальное время — в местах лишения свободы. В трезвом состоянии был спокоен, добр, заботился о детях. В пьяном — становился агрессивным, избивал членов семьи, выгонял их из дома Нередко после пьянок исчезал на несколько дней или недель.

Главный смысл жизни М. заключается в удовлетворении сексуальной потребности (он сам об этом многократно заявляет). Половая жизнь занимает неадекватно большое место в его жизни, имеет значение ведущей жизненной цели. Для него характерно возникновение трудно преодолимых побуждений к совершению сексуальных действий в отношении малолетних, фиксация внимания и концентрация всех интересов на сексуальных отношениях со склонностью к извращениям. Свойственно стремление к немедленному удовлетворению сексуальных потребностей без учета существующих социальных и правовых норм, возможных последствий своих действий (сдерживающий эффект возможного наказания минимален). Решающую роль играет наличие «близкого объекта», способного удовлетворить актуальную потребность при отсутствии подготовки к преступлению, планирования, выбора адекватных способов действий (нападение начинал, как правило, с сильного удара по голове).

С возникновением желания «поохотиться за девчонками» все поведение М. подчиняется его реализации, ситуация оценивается лишь под углом зрения наличия условий, необходимых для достижения цели (отсутствие свидетелей, безлюдное место и пр.), критическое отношение к своим действиям существенно снижается.

Сексуальность у М. проснулась рано. Уже в 11-12 лет начал заниматься онанизмом. В 16-летнем возрасте предпринял первую попытку вступления в половую связь, но она окончилась неудачей. С этого времени «зафиксировался на девчонках». С девочками 11-12 лет проще находил общий язык. При вступлении в половую связь с малолетними не испытывая чувства неуверенности, робости, чем компенсирован неудачи при попытках вступления в половую связь с женщинами. Влечение к малолетним объясняет тем, что с детства его избегали сверстницы, с презрением отзывались о нем: «Да что с нищетой гулять».

После первой неудачи появились мысли о сексуальной неполноценности, стремление доказать самому себе, что в половой сфере у него все в порядке. Боясь быть осмеянным, с этого времени избегал сверстниц, сильно завидовал, слушая рассказы знакомых об отношениях с женщинами и девушками. «Я стал искать такую девочку, которая не знала бы меня и я смог бы убедиться в том, что являюсь полноценным мужчиной. Вечерами я бродил по городу, но никто подходящий не попадался. Наконец я встретил девочку — совершил свое первое преступление, за-'тем — второе. Но все получилось неудачно, никаких подтверждений я не получил, а попал на скамью подсудимых».

В возрасте 25 лет женился, но считает, что жену не удовлетворял, она была с ним холодна. М. утверждает, что у него снижена половая функция и по этой причине при вступлении в половую связь с женщинами (включая жену) испытывал чувство неловкости, дискомфорта, что тяжело им переживалось.

Сам М. настаивает на том, что он больной человек, неоднократно требует проведения сексологической экспертизы. Утверждает, что с юности испытывает непреодолимое влечение к малолетним девочкам. «Отбывая наказание, я все время занимался онанизмом, мысленно представляя себе картины обладания малолетними»; изо дня в день «у меня была только одна мечта — выйти на свободу и осуществить цель моей жизни — хотя бы временно обладать девочкой». «Два года я вставал и ложился лишь с одной мыслью — когда придет срок освобождения, я смогу осуществить свое самое заветное желание, которое стало для меня смыслом жизни». «У меня и раньше были такие состояния, что я забывал обо всем и мог часами преследовать какую-нибудь девчонку, хотя прекрасно понимал, что среди бела дня в городе я не смогу ничего с ней сделать, но все равно шел за ней». «Самое любимое занятие для меня — часами стоять у окна, наблюдая, как во дворе играют девочки; я специально ходил в детский кинотеатр и испытывал просто от их близости необыкновенное удовольствие».

Характерной чертой М. является также нетерпимость к противодействию его желаниям, Если что-то противоречит им, его охватывает озлобление, гнев (все убитые им жертвы пытались хоть как-то противоречить ему, оказывать сопротивление).

Таким образом, М. — ярко выраженный тип сексуального маньяка, человека, одержимого одной идеей, одним желанием, при крайне неразвитых представлениях о нормах морали, нравственности, ответственности за свои поступки; его инстинкты и плохо контролируемые побуждения господствуют над разумом. Бросается в г/газа бездушие, отсутствие хотя бы намека на раскаяние в своих преступлениях. Искренне сожалеет лишь о том, что ему долго не придется вступать в интимные отношения с девочками. Это объяснимо: ведь истинное раскаяние предполагает способность к анализу, осознанию значения своих действий, характера последствий, что М. несвойственно.

Выявленные особенности личности М. оказали существенное влияние на принятие решений и реализацию его преступного поведения.

Вопрос о применении профессиональных психологических познаний -встает и в связи с соотношением объективной и субъективной характеристик некоторых фактов, с которыми закон связывает смягчение или отягощение ответственности и наказания. Достаточно ли, чтобы следователь и суд доказали наличие этих фактов или надо еще доказать, что виновный осознавал их наличие и руководствовался этим знанием, управляя своими преступными действиями? Например, закон говорит о стечении тяжелых жизненных обстоятельств, о совершении преступления под влиянием угроз, принуждения, либо зависимости, рассматривая эти обстоятельства, как смягчающие. И наоборот, связывает с отягчением ответственности и наказания такие обстоятельства, как совершение преступления в отношении ребенка, старика или лица, находящегося в беспомощном состоянии; совершение преступления с особой жестокостью или издевательством над потерпевшим; совершение преступления организованной группой и т.д. Как быть, если наличие соответствующих обстоятельств установлено, но виновный не был о них осведомлен или в силу определенных причин не осознавал их значение, или в силу индивидуальных особенностей искаженно их воспринимал?

Многие следователи и судьи не задумываются над поставленными вопросами. Для них достаточно, например, что потерпевший не достиг 14 лет или достиг пенсионного возраста, чтобы констатировать наличие обстоятельства, отягчающего ответственность. Или наоборот, не признать наличие такого смягчающего обстоятельства, как совершение подростком преступления под влиянием угрозы, исходя из того, что ее характер с точки зрения взрослого не выглядит серьезным.

Определим нашу позицию по отношению к поставленным вопросам.

Законодатель связывает значение такого рода обстоятельств с осознанием деятелем их наличия и отражением в меру осознания в мотиве, целеполагании, выборе средств, непосредственном управлении поведенческими актами, образующими преступление (а в некоторых случаях — и посткриминальном поведении). Иными словами, правовая характеристика указанных обстоятельств обусловлена их психологической характеристикой, позволяющей установить значение данного обстоятельства для виновного. Иначе неизбежно произойдет подмена оценки совокупности обстоятельств дела формальной ссылкой на наличие самого факта, например возраста потерпевшего, определенных особенностей действий виновного.

В ряде случаев без психологической характеристики нельзя констатировать и само наличие факта реальной действительности, возможно имеющего смягчающее или отягчающее значение по делу. Например, «беспомощное состояние» потерпевшего, «особая жестокость», «зависимость».

Существенным ориентиром для практики в этом отношении была бы детализация в самом законе описания субъективной стороны рассматриваемых обстоятельств. Иными словами, оптимальным было бы включить в текст закона прямое указание на то, что соответствующие факты осознавались или могли и должны были осознаваться субъектом. Однако, в ст. 63 УК 1996г. указание на заведомость выделено только для случаев совершения преступления в отношении беременной женщины. Возможно, что возобладало стремление к максимальному упрощению конструкции статьи в сочетании с мнением об очевидности — особенно с учетом запрета объективного вменения (ст.5 УК 1996г.) — требования относительно осознания виновным соответствующих фактов.

В некоторых случаях заметную помощь здесь может принести психологическая экспертиза, которая путем исследования индивидуальных особенностей личности и ее взаимодействия с ситуацией преступления способна решить вопрос о том, повлияли ли эти особенности и как именно на осознание наличия определенных обстоятельств; какова мера этого осознания и его влияние на управление поведением; не имело ли место неадекватное восприятие определенных фактов и т.д.

К числу смягчающих ответственность обстоятельств закон (ст.61 УК) относит влияние на обвиняемого угрозы, стечение случайных жизненных обстоятельств, совершения деяния в силу тяжелых жизненных обстоятельств либо по мотиву сострадания, в, результате принуждения или зависимости. Ни одно из этих обстоятельств не может быть установлено только по объективным признакам без учета субъективных особенностей обвиняемого.

Влияние угрозы на обвиняемого зависит не только от ее содержания, реальности, направленности, но и от психологических качеств того, кому угрожают, твердости его характера, смелости, эмоциональной устойчивости, уверенности в своих силах, отношения к запретам и правоохраняемым ценностям.

Психологически значимой является формулировка ст.61 о случайном стечении обстоятельств. В рамках судебно-психологической экспертизы или консультации психолог может диагностировать базовые особенности личности, ценностные ориентации виновного и решить вопрос, является ли содеянное закономерным для данной личности или же здесь значимыми оказались случайные спонтанно возникшие обстоятельства. Необходимо выяснить механизм возникновения ситуации преступления — действительно ли субъект реагировал способом, запрещенным законом, на спонтанно и независимо от него возникшее стечение обстоятельств.

Изучения личности виновного и его ценностных ориентации требует и применение п. «д» ст.61 УК — совершение преступления в силу тяжелых жизненных обстоятельств либо по мотиву сострадания. Необходимо разграничить объективные обстоятельства (здесь психолог не нужен) и субъективное восприятие тех или иных обстоятельств. Например, гибель ребенка для большинства людей тяжелое жизненное обстоятельство.

В литературе в качестве примеров таких обстоятельств упоминается о тяжелой болезни, стихийном бедствии, остром конфликте и т.д. Характер этих примеров подтверждает необходимость не просто констатировать наличие соответствующего факта, но и доказать его субъективное восприятие именно как «тяжелого». Существуют ведь индивидуально непереносимые, субъективно значимые события, для оценки которых может возникнуть необходимость в помощи психолога.

Совершению преступления здесь предшествует оценка ситуации с точки зрения значимых для виновного ценностей, которые пересиливают «сдержки», побуждают к совершению преступления с целью устранить или облегчить тяжесть ситуации, в которой субъект находится.

Мотив сострадания впервые введен в закон в качестве смягчающего вину обстоятельство. Сострадание — мотив совершения противоправных действий или изменения первоначальных намерений при их совершении в результате возникновения чувства сопричастности к чужой беде или страданиям и стремления прекратить или уменьшить его последствия. Например» лишение жизни неизлечимо больного человека, испытывающего мучения (в том числе, просящего об этом); оказание помощи близкому человеку в устранении лица, преследующего или терроризирующего его.

С психологической точки зрения мотив сострадания — эмоциональное переживание, «деятельная симпатия». Нередко сопутствует жалости к беззащитному, беспомощному. Представляется, однако, что в большинстве случаев орган судопроизводства может самостоятельно установить наличие мотива сострадания, исходя из характера действия, обстоятельств и объяснений участников событий.

К числу смягчающих обстоятельств ст.61 относит также совершение преступления в результате принуждения либо зависимости.

Принуждение — подавление воли с помощью насилия или угрозы им, превращение человека, на которого оказывается давление в своеобразное орудие для совершения тех или иных действий.

Несомненна роль психологических знаний при индивидуализации ответственности за преступления, совершенные под влиянием угрозы, принуждения, либо в силу зависимости, В правовой литературе эта проблема образно именуется наличием «вынужденных мотивов» действий. И здесь эксперт-психолог может оценить степень принуждения (в том числе в форме угрозы), как существенно ограничивающего избирательность поведения или не имевшего такого значения. В принципе возможна и констатация исключительной ситуации, сводившей избирательность поведения «на нет». Например, когда подросток глубоко привязан к организатору преступления или связан традициями подчинения старшим, характерными для некоторых территорий и этнических общностей, либо, когда он в силу возрастной незрелости воспринимает угрозу, как не оставляющую ему выбора.

Принуждение с помощью угрозы должно быть реальным и существенным для лица, к которому она обращена, с точки зрения последствий ее реализации. Такое восприятие и оценка угрозы, могут быть констатированы лишь на основе исследования индивидуальных особенностей личности, включая жизненный опыт. Так, подростком угроза может восприниматься, как не оставляющая место альтернативе, взрослый же может оценивать аналогичную угрозу, как гораздо менее значимую.

Необходимо отграничить «принуждение» от случаев, предусмотренных ч.1 ст.40. Последняя охватывает случаи, когда ситуация безвыходна, поведение не имеет альтернативы (пистолет у виска и пр.). В силу очевидности оценки таких ситуаций, участие психолога здесь не требуется. Сложнее разграничить сферу применения п. «е» статьи 61 и ч.2 ст.40. Последняя включает психическое принуждение — угрозы, демонстрация страданий близких, а равно — физическое принуждение в случаях, когда не исключено, что оно не полностью лишает человека избирательности поведения (побои, издевательства с целью сломить волю и пр.). Прежде всего здесь нужно «примерить» ситуацию крайней необходимости (ст.39). Смысл крайней необходимости — благая цель, но причиняемый вред должен быть меньше того, который предотвращен, в том числе в восприятии самого субъекта. Психолог может быть полезен в этих случаях для оценки субъективного восприятия реальности угрозы и ее возможных последствий.

Использование специальных психологических знаний возможно и для прояснения картины происшествия в случаях, когда экстремальная ситуация приводит субъекта к фактической ошибке при сравнении ценности, на которую его принуждают посягнуть и ценности, которую он стремится спасти от угрозы. Это ситуации религиозного, партийного фанатизма, сверхценности конкретного блага в силу определенных условий формирования личности и пр.

П. «е» ст.61 предусматривает также совершение преступление «в силу материальной, служебной или иной зависимости». Психологический интерес может представлять не перечисленные в законе (очевидные) виды формализованной зависимости, а именно «иная» зависимость. К «иной» можно отнести и зависимость от любимого человека, и от референтной группы, и, например, от главы секты и пр. Наличие и степень такой зависимости может быть предметом психологической или комплексной психолого-психиатрической экспертизы.

Столь же необходимо выяснять, воспринимает ли данное лицо свое состояние как «зависимость». Уже в 40-е годы в литературе подчеркивалось, что если виновный осознает наличие этого обстоятельства ему трудно противодействовать воздействию другого лица, толкающего его на участие в преступлении. Различные авторы упоминают в этой связи о таких проявлениях зависимости, как предоставление жилища, оказание услуги, за которую виновный благодарен подстрекателю и т.д. Очевидно, для признания этих обстоятельств уголовно релевантными необходимо установить, что виновный осознает их, как проявление зависимости и что это ограничивает возможности «свободного выбора» поведения.

Среди отягчающих ответственность обстоятельств закон также называет ряд обстоятельств, установление которых в ряде случаев требует проведения судебно-психологической экспертизы — совершение преступления организованной группой; по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды; совершение преступления в отношении беззащитного или беспомощного лица; с особой жестокостью, садизмом, издевательством, а также мучениями для потерпевшего.

Пробелом закона представляется то, что указание на заведомость в статье 63 (п. «з») касается только беременной женщины. Между тем, во избежание объективного вменения необходимо, чтобы и другие отягчающие обстоятельства (в том числе, например, беспомощность, беззащитность жертвы) осознавались виновным. Восприятие и оценка тех или иных факторов определяется возрастными, профессиональными, этническими и индивидуальными особенностями личности, включая жизненный опыт. Различными людьми (подростками, взрослыми, мужчинами, женщинами) по разному может восприниматься возраст другого лица, да и само понятие «малолетний» или «преклонный» возраст.

При неправильном представлении виновным ситуации в силу жизненного опыта, особенностей личности (например, восприятие физически крепкого человека пенсионного возраста не как престарелого и пр.), надо исходить из того, как эта ситуация ему представлялась. Применение специальных психологических знаний в форме экспертизы может помочь при оценке того, как индивидуальные особенности личности повлияли на осознание определенных обстоятельств, не имело ли место неадекватное восприятие определенных фактов.

П. «в» ч.1 статьи 63 рассматривает совершение преступления в составе группы лиц, в том числе по предварительному сговору, в составе организованной группы или преступной организации в качестве обстоятельства, отягчающего наказание. Психологический аспект здесь очевиден. В частности, речь идет об обеспечении справедливого наказания, с учетом действительного статуса конкретного субъекта в группе (преступной организации), роли в конкретных эпизодах преступной деятельности и организации этой деятельности в целом. В практике доказывания по этим делам возникают серьезные сложности, связанные со спецификой внутригрупповых отношений, а также с учетом характера самого доказательственного материала. Например, нельзя принимать на веру утверждения отдельных участников группы, что именно они являлись организаторами или исполнителями тех или иных преступлений. Эти показания могут быть результатом заранее разработанного сценария, в соответствии с которым при провале второстепенный соучастник осуществляет самооговор в расчете на смягчающие для него обстоятельства или на будущую (материальную либо иную) поддержку действительного лидера.

Закон лишь называет, но не расшифровывает признаки организованной преступной группы: устойчивость, объединение для будущей преступной деятельности (ч.З ст.35). Он выделяет (ч.4 ст.35) еще одну форму организованных преступных структур: преступное сообщество (преступная организация). К сожалению, этот термин используется в двух значениях: во-первых, для обозначения преступной группы в обычном смысле слова, но обладающей дополнительным признаком сплоченности и созданной для совершения того или иного особо тяжкого преступления; во-вторых, для обозначения объединения организованных групп, созданного в тех же целях.

Недостатком практики является то, что по большинству дел следователи и суды не уделяют должного внимания обоснованию вывода о том, что налицо именно организованная преступная структура. Надо отметить, что оба термина не являются чисто психологическими, как и то, что их смысловое содержание имеет некоторые общие параметры, хотя и не тождественно. Применительно к устойчивости ведущими являются такие признаки соответствующего типа межличностных отношений, как стабильность, наличие постоянного ядра, определенные правила поведения внутри группы и вне ее с санкциями за их нарушения, согласованность индивидуальных целей группы и общей ее цели. Применительно к сплоченности главными являются такие параметры как устойчивое объединение интересов на основе общей деятельности, значение группы в качестве референтной для ее членов, их взаимозависимость, жесткая дисциплина, осознание своего места в группе, осознанная готовность к совместной деятельности на основе решений лидера. Нетрудно заметить, что сплоченность как характеристика организованной преступной структуры включает в себя устойчивость как объективное состояние, но не сводится к ней. К устойчивости здесь добавляется осознанное стремление к сплоченности, готовность приложить усилия, чтобы ее поддержать.

С учетом изложенного, доказывание наличия организованной преступной группы или сообщества требует использования криминологических и психологических признаков, включая: наличие лидеров с авторитарной властью, жесткое распределение ролей, комплекс внутригрупповых норм и ценностей, длящийся (как правило) и планируемый характер преступной деятельности, развитие связей, обеспечивающих безопасность и др. Уже этот неполный перечень показывает как непросто доказывать именно организованный характер группы, а тем более их сообщество, действительную роль члена группы. Без выяснения последнего задача индивидуализации наказания решена быть не может.

Сложность оценки латентных для следствия и суда взаимоотношений участников организованной группы, сообщества (в связи с чем возможны серьезные ошибки при решении вопроса о действительном статусе конкретного субъекта), приводят к тому, что по большинству таких дел целесообразно проведение судебно-психологической экспертизы.

На разрешение экспертов в этих случаях могут быть поставлены следующие вопросы: выявление подлинного лидера, оценка психологической мотивации вхождения в группу, наличие или отсутствие существенных ограничений свободы воли при этом, личностные особенности, влияющие на принятие и реализацию поведенческих решений, соответствие вербальных утверждений о собственной роли (и роли других ее членов) в конкретном преступном эпизоде интеллектуально-волевым и характерологическим особенностям.

В п. «е» ч.1 статьи 63 в качестве обстоятельств, отягчающих наказание, законодатель специально выделяет особые мотивы и цели деяния. Здесь выделены, в частности, мотивы национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды, из мести за правомерные действия других лиц.

Возникновение мотива мести и побуждения к ней может быть связано с самыми разнообразными обстоятельствами, знание которых необходимо для индивидуализации наказания. Нельзя согласиться с однозначной характеристикой этого мотива как «низменного». Мотивы мести за причиненные страдания, кровной мести, мести за обиду не совпадают по психологическому механизму. Поэтому, не исследуя «генезиса» соответствующего мотива нельзя правильно определить его «вес» среди других отягчающих ответственность обстоятельств.

Обратимся к содержанию мотивов национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды. С психологической точки зрения — это личностное отношение субъекта к представителям иной расы, национальности (этноса), религии (конфессии), содержанием которого является неприятие ценностей соответствующей группы как имеющей право на существование, наряду с его собственными; негативная оценка образа жизни, традиций, обычаев этой группы как чуждых нормальному человеческому общению или даже бесчеловечных, изуверских; уверенность, что беды и несчастья собственного этноса или конфессии вызваны происками этой группы и что она и в настоящий момент является враждебной.

Это личностное отношение базируется на формировании и подкреплении соответствующих этнических стереотипов, переносе фактических наблюдений за отдельными представителями этноса или конфессии на целостность и наоборот — автоматическом переносе домыслов о действиях и намерениях этого этноса или конфессии на любых их представителей. Это отношение исходит из ощущения превосходства группы, к которой принадлежит данное лицо и неполноценности этносов и групп, на которые направлена вражда.

Доказывание наличия данного отношения может потребовать проведения психологической или комплексной экспертизы с привлечением специалистов по психолингвистике, истории культуры, религиоведению и пр. Использование данного обстоятельства в качестве отягчающего возможно в принципе не зависимо от того, является ли данное отношение прочным, входящим в базовую структуру ценностей субъекта или ситуативным, связанным с конкретными обстоятельствами (давление референтной группы, воздействие толпы и пр.)— Вместе с тем, выяснение этого момента имеет значение для правильной оценки степени тяжести данного обстоятельства в системе всех обстоятельств, характеризующих деяние и личность.

Использование п. «е» ч. I ст.63 представляется допустимым и в случаях, когда мотив национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды выступает наряду и во взаимодействии с мотивом корысти, мести и др.

Вопреки практике некоторых следственных органов, рассматриваемый мотив, отягчающий наказание, или являющийся составообразующим в случаях, предусмотренных ст. 282, может входить в структуру как прямого, так и косвенного умысла в качестве одного из побуждений к тому или иному преступлению. Такой подход: а) соответствует понятию умышленного преступления; б) позволяет индивидуализировать ответственность и наказание в достаточно распространенных ситуациях, когда субъект, основываясь на рассмотренном отношении к другим этносам и конфессиям, осуществляет преступные действия, наносящие вред их представителям, но при этом реализует и другую мотивацию -корысть и пр.

Вместе с тем, если деяние виновного является результатом конфликта в бытовой сфере, сводится, например, к хулиганским действиям или оскорблению потерпевшего, унижающим достоинство этноса и конфессии, к которой он принадлежит, но направлено именно против потерпевшего как физического лица, достаточных оснований для применений п. «е» не имеется.

П. «е» является уголовно-правовым гарантом реализации положений ст. 19 Конституции РФ. Это предполагает необходимость в каждом конкретном случае доказательно и объективно решать вопрос о его применении, не допуская ни объективного вменения, ни невменения этого обстоятельства, если оно имело место.

В п. «и» в качестве отягчающего обстоятельства статья 63 рассматривает совершение преступления с особой жестокостью, садизмом, издевательствами, а также мучениями для потерпевшего.

Жестокость и особая жестокость имеют значение для оценки общественной опасности насильственного преступления лишь в случаях, когда соответствующие признаки способа преступления явились проявлением относительно устойчивого н существенного свойства личности. Жестокость в этом случае всегда осознанна и мотивирована либо как средство достижения цели либо как сама цель ( в психологии известна также импульсивная жестокость и связанная с групповой солидарностью или давлением).

Это приходится подчеркнуть в связи с тем, что нередко в уголовно-правовой литературе понятие жестокости интерпретируется исключительно исходя из мучительности соответствующих действий для потерпевшего; в частности, множественность и «избыточность» ранений нередко трактуется как бесспорные признаки особой жестокости. При таком подходе велика опасность объективного вменения, например, при отождествлении действий, сходных по объективной стороне с жестокостью, но совершаемых при отсутствии умысла на причинение мучений. Аффективные преступления, в силу наличия в действиях автоматизмов как раз характеризуются подобными признаками: в практике судебно-психологической экспертизы нередки случаи, когда под влиянием аффекта действия виновного состоят в нанесении множества ранений, большого количества ударов. Эта кажущаяся жестокость рассматривается, наряду с другими признаками, как доказательство автоматизмов, характерных для аффекта. В подобных случаях даже при наличии формальных внешних признаков жестокости преступление не может считаться совершенным с особой жестокостью, так как отсутствуют ее субъективные признаки.

С учетом сказанного, полагаем, что в законодательстве и практике надо закрепить такой признак особой жестокости, как осознание виновным того, что его действия причиняют особые страдания потерпевшему или его близким. Главный субъективный признак особой жестокости — способность обвиняемого в момент совершения преступления понимать, что его действия причиняют потерпевшему особые моральные или физические мучения, желание или допущение их наступления, пренебрежение страданиями потерпевшего при их осознании или способности осознавать, если даже обвиняемый специально не стремился к их причинению.

Определенное значение для индивидуализации наказания имеет дифференцированный анализ жестокости виновного при совершении преступления, выделение вида этой жестокости: импульсивный; связанный с групповой солидарностью или давлением; инструментальный; жестокость, как самоцель. Нельзя не отметить перспективный подход психологического анализа агрессивно-насильственных преступлений с точки рения способности субъекта к саморегуляции поведения (Н.А.Ратинова).

В психологии и психиатрии садизм рассматривается как вид полового извращения, при котором сексуальное удовлетворение достигается в ситуации неограниченной власти и господства над партнером, особенно при его унижении и причинении ему боли, страданий. Для достижения полового удовлетворения садист может нанести жертве телесные повреждения или лаже убить ее, испытывая наслаждения от вида агонизирующей жертвы.

Представляется, что законодатель придал этому понятию более широкий смысл, подчеркнув не патопсихологический аспект (расстройство влечений при половых психопатиях), а особый вид изощренной жестокости, которая выступает в качестве самоцели, ведущего мотива противоправных действий. Длительность и интенсивность насилия сочетается в этих случаях с унижением достоинства и издевательствами над потерпевшими при отсутствии какой-либо рациональной цели, кроме причинения боли, вреда, ущерба другому лицу, Характерно отсутствие внешнего повода либо его неадекватность чрезмерному избыточному насилию, когда над жертвой глумятся, издеваются.

Специальные психологические исследования выявили наиболее значимые личностные особенности, присущие лицам, склонным к совершению описанных действий: низкий уровень морально-этических представлений; ярко выраженная агрессивность, особенно проявляющаяся в отношении слабых; эмоциональная холодность, неспособность к сопереживанию; стремление к самоутверждению, болезненное самолюбие, неадекватный уровень притязаний, вспыльчивость, неуравновешенность, конфликтность, трудности в общении с людьми и др. Сравнительно низкий процент лиц с психическими дефектами здесь объясняется тем, что совершение этих действий обусловлено прежде всего «психологическими», моральными дефектами. Представляется целесообразным по этим делам проведение комплексной психолого-психиатрической экспертизы для диагностики личности и разграничена садизма психически «нормальной» личности и садизма — расстройства влечения. Представляется, что в последнем случае (если экспертизой будет установлено, что субъект был не способен руководить своим поведением) п. «и» ч.1 ст.63 не применим.

Для понимания происхождения особой жестокости и издевательства над потерпевшим, их функций в конкретном преступлении необходимо исследование таких психологических особенностей обвиняемого как отношение к другим людям, способность к сопереживанию и состраданию, эмоциональная возбудимость, мстительность, злобность, враждебность к окружающим и других свойств направленности личности, эмоциональности, характера обвиняемого.

Еще одной задачей, которая может быть поставлена перед психологической экспертизой в связи с оценкой личности является выделение таких ее свойств, которые косвенно опровергают или подтверждают инкриминируемые мотив, цель, способ действий. На эту задачу указывал еще Ф.Н. Плевако на своем образном языке. «Я полагаю, — говорил он, -что прежде всего нужно изучить человека и, если эта натура долгой жизнью доказала, что это человек твердый, прямой доброты, зло различающий...», то такой человек не может совершить преступление, которое мог бы совершить только злодей. Разумеется, приводя эту цитату, мы не считаем это положение бесспорным, но мысль о расширении компетенции эксперта-психолога в данном направлении, если удастся подобрать адекватные методики, которые устанавливают «нравственные улики» (Ф.Н. Плевако), представляется имеющей перспективу. Основные вопросы, решаемые этим видом экспертизы:

1. Каковы индивидуально-психологические особенности личности обвиняемого?

2. Имеются ли у обвиняемого индивидуально-психологические особенности, которые могли существенно повлиять на принятие решения о совершении инкриминируемых ему действий?

3. Могли ли индивидуально-психологические особенности обвиняемого повлиять на его поведение в момент совершения противоправных действий?

4. Имеются ли у обвиняемого такие индивидуально-психологические особенности личности как... (в зависимости от обстоятельств конкретного дела — импульсивность, жестокость, агрессивность, эмоциональная неустойчивость, внушаемость, подчиняемость и др.)?

5. Каковы индивидуально-психологические особенности личности обвиняемого с точки зрения прогноза опасности рецидива и программы коррекционного воздействия?

В УПК 1960 г. (ст.68) предусмотрено обязательное требование установления мотива содеянного, а также иных обстоятельств, характеризующих личность. Если последнее указание в УК и УПК совпадает, то требование обязательного установления мотива в уголовно-правовом регулировании отсутствует. В частности, в перечне смягчающих и отягчающих обстоятельств он не всегда выделяется в явном виде.

Между тем, с точки зрения психологии, мотив — важнейшая характеристика содеянного и деятеля, и не случайно в новом УК этот пробел в значительной степени устранен. В частности, в перечне смягчающих и отягчающих обстоятельств описанию мотивов уделяется сейчас больше внимания. Например, выделен мотив сострадания. Описание мотивов и целей появилось и во многих нормах Особенной части УК, в которых оно ранее отсутствовало. Устранены неадекватные с точки зрения психологии трактовки понятий мотива и цели, их смешение.

Мотив — признак субъективной стороны преступления. Его установление необходимо доя разграничения составов, имеющих сходные признаки — например, хулиганство и причинение легких телесных повреждений и др. В ряде случаев выяснение мотива имеет значение для доказывания виновности. Как уже указывалось, мотив преступления может учитываться в качестве отягчающего или смягчающего ответственность обстоятельства, свидетельствовать об отсутствии в действиях виновного общественной опасности. Однако необходимо учитывать, что представления о том, что такое мотив поведения в праве и психологии совпадают не полностью.

В психологии под мотивом понимается побуждение к деятельности, направленной на удовлетворение потребностей субъекта, предмет (материальный или идеальный), ради которого деятельность осуществляется. Уголовное право для обозначения мотивов поведения оперирует такими обобщенными понятиями как месть, корысть, ревность, хулиганские побуждения, неприязненные отношения и др. Некоторые из этих понятий могут включать в себя самые различные психологические мотивы. Например, корыстные действия с психологической точки зрения могут быть мотивированы стремлением к обогащению, завистью, потребностью в самоутверждении, стремлением вести праздный образ жизни, страстью к развлечениям, азартным играм, потребностью в удовлетворении труднопреодолимых влечений (например, к алкоголю или наркотикам). Исследование психологических мотивов деяния углубляет познание юридически значимых побуждений, лежащих в основе правонарушения.

Все психологические мотивы можно разделить на устойчивые, превратившиеся в силу этого в свойства характера, и ситуативно возникающие. Для установления мотивов, относящихся к первой категории требуется детальное изучение условий жизни обвиняемого, его образа жизни, направленности его личности, свойств и черт характера. Ситуативно возникающие мотивы чаще всего связаны с устойчивыми, являются как бы производными от них. Но в отдельных случаях ситуативные мотивы не совпадают с устойчивыми и даже вступают с ними в противоречие. На возникновение подобных мотивов в сильной степени влияет, как правило эмоциональное состояние человека. Поэтому для установления ситуативно возникающих мотивов следует располагать данными о некоторых особенностях эмоциональной сферы обвиняемого.

Одна из особенностей психической деятельности людей заключается в том, что мотивы и цели действий далеко не всегда совпадают. Это положение определяет важный методический прием в установлении содержания мотивов: каждое действие должно изучаться поэтапно — от определения его цели к установлению мотива. Цель умышленного преступного действия всегда представлена в криминальной ситуации и устанавливается в результате ее анализа. Например, целями преступления могут быть завладение материальными ценностями, лишение жизни, нанесение телесных повреждений и др.

Содержание мотива (побуждения) составляет то, ради чего достигается цель. Поэтому мотив преступления следует искать не только в ситуации его совершения, но чаще всего за пределами криминальной ситуации. Иными словами, после того как выявлена цель преступления, можно установить ради чего обвиняемый стремился к достижению этой цели. Ответить на вопрос об истинных мотивах преступления психологу помогает изучение круга интересов, увлечений обвиняемого, его жизненных планов и других особенностей направленности личности и характера.

Следует иметь ввиду, что мотивами преступлений часто являются побуждения, сформировавшиеся задолго до совершения противоправного действия и проявившиеся в других преступных или правомерных действиях обвиняемого, то есть вошедшие в число наиболее упрочившихся мотивов поведения.

Являясь частным случаем человеческого поведения, преступное поведение всегда мотивировано. Многообразие мотивов человеческого поведения, в том числе и противоправного не всегда укладывается в рамки традиционных юридических представлений и не исчерпывается тем набором, с которым привыкла иметь дело юриспруденция. По всей вероятности этим объясняется тот факт, что в сложных случаях нередко совершение преступления объясняется хулиганскими мотивами, низменными побуждениями, что часто не отражает существа дела, является поверхностным и формальным.

Имеющиеся в литературе ссылки на «безмотивные преступления» основываются на незнании закономерностей человеческого поведения и сложности установления мотива в конкретном случае. К «безмотивным преступлениям», как правило относят деяния, мотивы которых «неадекватны поводу», не связаны с поведением потерпевшего. Говоря о безмотивных преступлениях, следователь, суд, прокурор, адвокат невольно попадают в ловушку, которую можно назвать «юридическим клише». Ведь они традиционно оперируют практически закрытым перечнем мотивов: корысть, ревность, месть, и некоторые другие. Как только судопроизводство сталкивается с мотивом, не входящим в этот перечень, возникает иллюзия безмотивности. Ей способствует и передаваемое через систему образования новым поколениям юристов представление о мотиве преступления, как о чем-то упречном, «низменном». Между тем, с психологической точки зрения мотив может быть и социально нейтральным или даже воплощающим позитивные стремления и намерения.

Неточности в теории и практике, о которых речь шла выше, приводят к тому, что «безмотивным» может быть объявлено и аффективное преступление, особенно в случаях постепенного накопления отрицательных эмоциональных переживаний и последующей «разрядки». Однако, уже в русском уголовном судопроизводстве 2-Й половины XIX века обоснованно проводилась идея о том, что ничтожность повода, вызвавшего аффективную вспышку, отнюдь не означает, что мотив отсутствует.

В каждом конкретном случае, когда мотив не очевиден, надо исходить из того, что он существует и может быть обнаружен при психологическом исследовании. Если речь идет о преступлении, то оно всегда имеет мотив, независимо от того, какие обстоятельства предшествовали началу преступных действий — значимые или незначимые в глазах следователя или суда. Бесспорно, что здесь необходимы психологические познания на профессиональном уровне.

Выделим по крайней мере три группы случаев, когда использование этих знаний необходимо для установления мотива деяния.

Во-первых, когда деяние (чаще всего насильственное или нарушающее общественный порядок) связано с мотивом самореализации при ослаблении самоконтроля. Такому лицу не нужен повод, оно действует по внутреннему сценарию и как бы себя ни вела намеченная жертва, характер действий субъекта от этого не изменится.

Во-вторых, возможно сочетание потребности в самореализации с имеющимся уже опытом аналогичного безнаказанного поведения; сложившийся стереотип способствует снятию самоконтроля и стимулирует преступные действия даже в неблагоприятной для них ситуации.

В-третьих, иллюзия безмотивности может возникнуть и в случаях тщательно спланированных преступлений, т.к. реализация преступного намерения и здесь может быть не связана с поведением потерпевшего, которое непосредственно предшествовало преступлению.

Подчеркивая большое значения установления мотивов по конкретным уголовным делам, в том числе с использованием профессиональных психологических знаний, необходимо учитывать, что психолог диагносцирует наличие того или иного мотива, упомянутого законом, именно как факт, не прибегая к оценочным суждениям о его соотношении с нравственными и правовыми ценностями. В компетенцию СПЭ не входит оценка мотивов, например, с точки зрения их «низменности». Он может дать содержательную оценку потребности, лежащей в основе мотива поведения, установить сам мотив, как побуждение к определенным действиям. Оценивать же мотивы с точки зрения морали и нравственности не входит в его компетенцию. То, что исследуется преступное деяние, эксперт просто принимает к сведению.

Основной вопрос, решаемый этим видом экспертизы: с учетом индивидуально-психологических особенностей личности и ситуации, каковы главные психологические мотивы деяния, инкриминируемого обвиняемому?

---