ГЛАВА 9. ОСОБЕННОСТИ ПАТОПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ОБСЛЕДОВАНИЯ В РАМКАХ СУДЕБНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

Работа медицинского психолога в психиатрических больницах применяется последние 30 лет и хорошо описана в работах ученых и практиков московской школы (Зейгарник Б.В., 1973, 1976; Рубинштейн С.Я., 1962, 1970), ленинградской школы (Лебединский М.С., Мясищев В.Н., 1966; Банщиков В.М, Гуськов В.С., Мягков И.Ф., 1967; Мясищев В.Н., Карвасарский Б.В., Либих С.С., Тонконогий И.М., 1975; Лакосина Н.Д., Ушаков Г.К., 1984; Карвасарский Б.В., 1988), киевской школы (Блейхер В.М., 1976, 1983; Бурлачук Л.Ф.; Херсонский Б.Г., 1988). Поэтому здесь не будет представлено подробное описание и систематика феноменологии клинико-психологического диагностического обследования в рамках психиатрической диагностики. Мы только обратим внимание на те важные моменты, которые специфичны именно для судебно-экспертных вопросов на фоне обобщенного дескриптивного обзора.

Для нужд психиатрической диагностики проводится патопсихологическое обследование подэкспертного, имеющее целью выявить патопсихологические симптомокомплексы (Кудрявцев И.А., 1985, 1996): олигифренический, шизофренический, органический, психопатический и симптомокомплекс психогенной дезорганизации психических функций. Их содержание хорошо известно медицинским психологам и не требует дополнительного описания.

В патопсихологическом заключении первым блоком идет описание поведенческих характеристик подэкспертного — контанктность, общее описание нейродинамики (оцениваемой до проведения специальных проб), понятливость, эмоциональное состояние, особенности речи, особенности моторики, отношение к работе, проявление личностных характеристик. Если процедуры проведения патопсихологических проб, заданий и тестов обильно описаны в специальной литературе, то компактное описание поведенческих характеристик, не имеющих строго формализованных оценок, нигде не встречается. Поэтому представляется целесообразным эту часть описать.

Контактность подэкспертного зависит от наличия установочного поведения, прямой лживости, а также грубой симуляции. Если исключены эти явления, то характер контактности может быть связан с разными типами дефекта личности при разных психических заболеваниях. Контакт может быть нормальным, может быть избирательным, может проявляться навязчивость (истероидная, органическая, типичная для паранойяльной личности, своеобразная невротическая), особенно выражена навязчивость, доходящая до акайрии, при подкорковых органических поражениях головного мозга любого генеза. Контакт может быть и формальным при шизофрении, выраженных шизоидных чертах характера, установочного поведения или как проявление самозащитных реакций. Избирательность контакта зависит от акцентуации характера (разные акцентуации вполне раскрываются при разных темах беседы), наличия невроза или личностных реакций, обусловленных эмоционально значимыми темами. Негативизм подэкспертного может быть как скрытым, так и явным (демонстративным). В диагностике скрытого негативизма большую роль играет умение экспериментатора “читать” невербальную коммуникативную информацию (диагностировать конгруентные или неконгруентные реакции). Искренность подэкспертного является значимым фактором при дальнейшем рассмотрении эмоционального состояния в момент инкриминируемого деяния. Не следует чрезмерно преувеличивать роль негативизма подэкспертного, поскольку это может быть проявлением его подсознательных самозащитных реакций .

Общая оценка нейродинамики необходима в особенности для тех случаев, когда внешне не наблюдаемые органические изменения нейродинамики все-таки проявляются в значительно измененных по органическому типу результатах аттентивно-мнестических проб. По внешним поведенческим реакциям можно описать общую торпидность во всех сферах (в мышлении, моторной, особенностях речи), обычно называемую брадипсихией. Также может наблюдаться гипоманиакальное или маниакальное состояние в виде ускоренного мышления, отвлекаемости, мгновенного возникновение поверхностных ассоциаций и их изобилия, отсутствие чувства дистанции, отсутствие чувства экспертной ситуации. Опережающие реакции, когда человеку кажется, что он понял задания до окончания инструкции или когда подэкспертный начинает отвечать на вопрос до того, как экспериментатор закончил его задавать, характерны для психопатов с выраженным эксплозивным радикалом. Обстоятельность, доходящая до вязкости, директивность характерны для эпилептоидов, торпидных органиков, иногда для психастеников и, естественно, для больных с эпилептическими изменениями личности. Следует обратить внимание, что обстоятельность может быть избирательной, то есть проявляться в эмоционально значимых для данной личности темах. Тогда она не является свидетельством органического процесса или специфического характерологического типа.

При описании понятливости следует отметить легкость восприятия инструкций. Замедленное понимание инструкций не всегда зависит от интеллектуального снижения, иногда это проявление общей торпидности нервно-психических процессов. Выраженное снижение понятливости при интеллектуальных затруднениях проявляется в поэтапном усвоении инструкций, состоящих из нескольких условий. Иногда понимание смысла вопроса нарушается при выраженной паранойяльности, когда формальные вопросы, относящиеся к экспериментальному заданию воспринимаются подэкспертным настороженно с интерпретацией им в глубоком личностном смысле, как правило, с приписыванием негативных целей экспериментатору. Нарушение понимания инструкций из-за структурных нарушений мышления проявляется во внесении дополнительных условий в очень простые задания. Испытуемый начинает выполнять задания явно по другим правилам, причем глубоко убежден в их необходимости.

Отношение к работе в виде старательности, наличия или отсутствия ориентации на успех отмечается обязательно, поскольку влияет на оценку экспертом достоверности полученных экспериментальных данных. Здесь же может проявиться повышенная отвлекаемость, свойственная гипертимным акцентуантам, гиперстенической фазе неврозов, гипоманиакальным состояниям, при явлениях повышенной истощаемости и даже как проявление соскальзывания при эндогенном процессе.

Эмоциональное состояние подэкспертного внешне проявляется в подавленном настроении, скорбной позе, амимии (следует диффренцировать депрессивную и процессуальную амимию). При таком описании в заключении надо будет уточнить, не носит ли внешняя депрессивная симптоматика демонтративный характер. Повышенное настроение в маниакальном состоянии очень характерно выглядит, но его следует отличать от гневливой мании или эйфорического благодушия. Раздражительность и гневливость, характерные для органиков эпилептоидного типа, следует обязательно проверить в двух аспектах: протекает ли аффективная вспышка по типу “парового котла” (что чаще типично для эпилептоидов) или по типу “вспышки пороха” (что характерно для индивидов с психоорганическим синдромом). При наблюдении такого характерного органического признака, как брутальность эмоций, доминирование эмоций негативного регистра в ситуации экспертизы особенно важно обратить внимание на то, не является ли это проявлением реакции “самовзвинчивания”, нередко имеющей место в экспертной ситуации.

Моторика оценивается в трех сферах: мимика, пантомимика и тонкая моторика рук. Некоторые особенности амимии уже описаны. При гипермимии характерна чрезмерная эмоциональная выразительность мимических движений, что типично для истероидной акцентуации характера или психопатии или истериоформного компонента в структуре психоорганического синдрома (дифференцировать от гиперкинезов, тиков). Парамимии наблюдаются при процессуальном заболевании и представляют собой диссоциацию между содержательной характеристикой переживаемой эмоции индивида и мимическими проявлениями, их неконгруентность. Но следует заметить, что научиться отличать гипермимию у органика (зачастую тоже несколько искаженную) и парамимию у процессуального больного можно только при наличии опыта работы в психиатрическом стационаре. Пантомимика не имеет системы подробных оценок. Впервые попытавшийся оценить ее Кречмер после многих лет подробных описаний в историях болезней всех особенностей движений больных сделал вывод, что пантомимика описывается только в общелитературных, художественных терминах, в которых он и описал моторику выделенных им соматотипов. Моторика рук может быть огрубленной, что проявляется чаще всего в графических пробах и в почерке подэкспертного (“органический”, “хореаподобный”). Может наблюдаться тремор вегетативного генеза, представленный в двух вариантах, описанных невропатологами: невротический, корковый, хорошо знакомый всем психиатрам и психологам и “органический”, подкорковый, когда, в отличие от первого, тремор наблюдается не только в кистях рук, но и в предплечиях вплоть до тремора всего тела (на фоне высокого эмоционального напряжения и наличия резидуально-органического поражения головного мозга подкоркового уровня). Театрально демонстративная пантомимика и вычурная моторика у процессуального больного также может быть оценена после большого опыта практической работы.

Особенности речи по темпу тесно связаны с оценкой эмоционального состояния. Можно добавить такие явление, как скандированная речь у органиков. С точки зрения содержания можно описать олигофазию или, наоборот, богатую лексику со склонностью к метафорам и эмоциональным оценкам. Всем известна склонность эпилептиков (эпилептоидов) к уменьшительным суффиксам, аффективрованная речь истероидов, склонность к вычурным формулировкам при шизофрении, надрывно-патетический тон истеро-эпилептоидов.

Также в первой части заключения описываются личностные проявления, которые бегло перечисляются: склонность к самоуничижению или , наоборот, к переоценке собственной личности; напористость, директивность, инициативность, активность, подробное описание которых особенно важно при подозрении у подэкспертного шизофренического дефекта апато-абулического типа при наличии много лет назад поставленного диагноза; холодную отрешенность и равнодушие постпроцессуального больного; аффектированная заинтересованность, когда подэкспертный ловит реакцию экспериментатора, заглядывает в протокол, пытается наблюдать окружающее, что также не характерно для постпроцессуальных больных; слащавость и религиозный экстаз глубокого эпилептоида; характерный “боковой взгляд” больного шизофренией или глубокого шизоида.

Все вышеописанные поведенческие характеристики помогают оценить такие значимые для экспертной ситуации моменты, как степень достоверности работы индивида, характер и глубина предполагаемого личностного дефекта, способность имитировать болезненные состояния при установочном поведении. Особенно важно, по известным экспертам причинам, описать эмоционально-волевые проявления.

Вторым блоком в экспериментально-психологическом обследовании следует описание аттентивно-мнестических и когнитивных процессов. В работе с аттентивно-мнестическими пробами явления установочного поведения особенно очевидны и объективно верифицируемы. Оценка этих проб очень важна для диагностики степени органических и посттравматических изменений, поскольку известно, что тяжесть черепно-мозговой травмы и ее давность не коррелируют с выраженностью психоорганического синдрома, особенно после стационарного лечения и повторных поддерживающих курсов.

Оценка когнитивных процессов в структуре патопсихологического обследования происходит по пробам на вербальное мышление и посредством пиктограмм, процедура и анализ которых хорошо описана в литературе. Здесь следует обратить внимание на то, что часто наличие выраженных соматических и неврологических стигм (деформированный в процессе родов или после черепно-мозговой травмы череп, значительная ассиметрия лица, носо-губных складок, разница в ширине глазных щелей вплоть до полуптоза, асимметрия мимики, соматические признаки дизонтогенеза) создает несколько предвзятое отношение у экспериментатора, настраивающегося на не менее выраженное интеллектуально-мнестическое снижение. В экспериментально-психологической работе при этом нередко выявляется досточно сохранный (а иногда и высокий) уровень интеллектуальных функций. В экспертной практике констатация интеллектуального снижения по органическому типу на основании только внешнего впечатления и общей клинико-психологической беседы без выполнения экспериментальных проб и интеллектуальной психометрии абсолютно недопустима.

В настоящее время, после многих лет психометрического исследования интеллекта в клинике, понятно, что абсолютно однозначного соответствия не только внешних органических стигм, но даже выраженных органических изменений в нейродинамике с глубиной интеллектуального снижения нет. Обычно люди с торпидной нейродинамикой и органоидным типом мышления производят первое впечатление значительно хуже, чем по результатам психометрического исследования интеллекта. Аналогичный факт наблюдается, например, в клинике хронического алкоголизма 2 и 3 стадий: невропатологи давно уже отметили, что выраженность алкогольного полиневрита не связана с глубиной интеллектуального снижения, хотя алкогольные изменения личности при этом значительны (Справочник по психиатрии). Из сказанного следует, что нельзя поддаваться первому впечатлению и оценивать интеллектуальный уровень испытуемого по результатам общей беседы. Это допустимо только в том случае, если точная оценка интллектуального уровня не носит диагностически значимого характера. В ситуации же судебной экспертизы такая оценка принципиальна. Поэтому во всех случаях сомнений в интеллектуальной сохранности подэкспертного следует назначать комплексную психолого-психиатрическую экспертизу с целью полной психометрии интеллекта.

В практике судебной экспертизы нередки случаи, когда имевшийся с детства или подросткового возраста диагноз не подтверждается в момент обследования. Как образно выразился Ф.И.Случевский (1991), судебно-психиатрическая экспертиза в психиатрии играет роль патологоанатомического исследования для соматической клиники, то есть имея достаточно полный катамнез, можно делать вывод более достоверный, чем диагнозы предудыщих лет. Все сказанное, естественно, относится и клинико-психологическому исследованию при судебной экспертизе. Таким образом, расхождение патопсихологических и психометрических данных с таковыми при предыдущих обследованиях (в больницах, в интернатах и т.д.) следует пояснить в заключении, выдвинув иную аргументацию имевшейся ранее патологической симптоматики и психологической феноменологии. Например, в 7 лет из-за трудностей обучения ребенку был поставлен диагноз “олигофрения в степени дебильности”. При этом нередко имеются данные психометрического исследования интеллекта. В дальнейшем диагноз варьировал, оставаясь в рамках олигофрении. В момент обследования взрослый подэкспертный выявляет интеллект на уровне низкой нормы или пограничной умственной отсталости (как по IQ, так и по качественным признакам). При анализе историй болезней или записей амбулаторных карт выявляется церебрастенический симптомокомплекс без психопатоподобных нарушений поведения с консультацией логопеда, по которой можно судить о наличии речевых нарушений, с характеристиками учителей начальных классов с подробным анализом характера ошибок ученика, в результате чего можно диагностировать очаговую дизлексию. Из описанного становится ясно, что первоначально была диагностирована олигофрения вследствие естественного недостатка экспериментально-психологических и катамнестических данных, но в настоящий момент произошла компенсация задержки психического развития, имевшая место в детстве, в результате каких-либо заболеваний.

Немало трудностей в экспертной работе вызывает диагностика структурных нарушений мышления. Известно, что методикой, наиболее достоверно выявляющей структурные нарушения мышления в разных их вариантах, являются пиктограммы. Как показывает опыт, такие нарушения формируются спустя некоторое время после дебюта эндогенного заболевания, усиливаются параллельно текущему процессу, появляются признаки таких же нарушений в вербальных пробах. По мере нарастания процессуального дефекта выраженность нарушений мышления начинает сглаживаться, а при наличии экзацербаций мышление приобретает органоидный характер, который маскирует имевшие место структурные нарушения, а дальнейший патоморфоз приводит к таким его характеристикам (“руинированный” больной), которые не позволяют точно их квалифицировать. То есть квалификация особенностей мышления зависит от нейродинамики больного, преморбидного интеллекта, образовательного ценза, характерологического типа, который оказывает патопластическое влияние не только на характеристики мышления, но и на детали психопатологии, возраста дебюта заболевания, этапа заболевания на данный момент, наличия дополнительных вредностей. Из сказанного ясно, что назначение отдельного исследования мышления (как это иногда происходит) не имеет диагностической ценности.

Таким образом, патопсихологическое обследование, проведенное в рамках судебно-психиатрической экспертизы, может быть верифицировано в рамках комплексной психолого-психиатрической экспертизы психометрией интеллекта, подробным исследованием личности, проведением методик на наличие аномалий характера, изучением уголовного дела для получения катамнестических данных.

С момента выхода в 1993 году закона РФ “О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании” особую актуальность приобрела комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза в гражданских делах (Новые виды судебно-психиатрической экспертизы в гражданском процессе, 1993). При обращении граждан в суд с иском о неправомерной госпитализации в психиатрическую больницу может быть проведена комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза для решения данного вопроса. Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им.В.П.Сербского рекомендует возможные варианты выводов по данным экспериментально-психологического исследования подэкспертного и/или на основании психологического анализа медицинской документации, что представлено на 98 странице указанного издания:

а) Психологические данные об особенностях и нарушениях психической деятельности подэкспертного (указать какие) не противоречат заключению врача-психиатра (комиссии врачей психиатров) о наличии у него психического расстройства (указать какого) в интересующий суд период времени (указать в какое время и какие меры недобровольной психиатрической помощи оказывались подэкспертному).

б) психологические данные об особенностях и нарушениях психической деятельности подэкспертного (указать какие) противоречат заключению врача-психиатра (комиссии врачей-психиатров) о наличии у него психического расстройства (указать какого) в интересующий суд период времени (указать в какое время и какие меры недобровольной психиатрической помощи оказывались подэкспертному). Об этом свидетельствует... (приводится обоснование вывода).

в) Психологические данные об особенностях и нарушениях психической деятельности подэкспертного (указать какие) не противоречат заключению врача-психиатра (комиссии врачей-психиатров) о том, что имеющееся у него психическое расстройство (указать какое) в интересующий суд период времени (указать в какое время и какие меры недобровольной психиатрической помощи оказывались подэкспертному) обусловливает... (приводится юридический критерий: непригодность к выполнению того или иного вида профессиональной деятельности, непосредственная опасность для себя или окружающих, неспособность самостоятельно удовлетворять основные жизненные потребности и т.п.).

г) Психологические данные об особенностях и нарушениях психической деятельности подэкспертного (указать какие) противоречат заключению врача-психиатра (комиссии врачей-психиатров) о том, что имеющиеся у него психическое расстройства (указать какое) в интересующий суд период времени (указать в какое время и какие меры недобровольное психиатрической помощи оказывались подэкспертному) обусловливает ... (приводится юридический критерий: непригодность к выполнению того или иного вида профессиональной деятельности, непосредственная опасность для себя или окружающих, неспособность самостоятельно удовлетворять основные жизненные потребности и т.п.). Об этом свидетельствует ... (приводится обоснование вывода).

д) Представленные материалы медицинской документации не содержат сведений, позволяющих ответить на вопрос о том, противоречат или не противоречат психологические данные об особенностях и нарушениях психической деятельности подэкспертного лица в интересующей суд ситуации заключению психиатра или комиссии психиатров о наличии того или иного медицинского или юридического критерия (указать конкретно каких).

В методических рекомендациях этого же института (Кудрявцев И.А., 1996) указывается, что оптимальная форма комплексного психолого-психиатрического заключения состоит из трех частей:

а) психиатрическое заключение;

б) психологическое заключение;

в) общие выводы.

Третья часть может быть представлена не всегда, если общий вывод не сформулирован.

Очевидно, что подобные выводы могут быть сделаны и применительно к любому другому лицу, проходящему по судебному процессу.

В последние годы появляется все больше исследований, направленных на более дифференцированный подход к оценке психического состояния подэкспертного на момент инкриминируемых действий при наличии психиатрического диагноза (Ильинский Ю.А., Завидовская Г.И., Смирнова Т.А., 1990; Подрезова Л.А., Щукина Е.Я., Посохова В.И., 1993; Осколкова С.Н., 1996; Клембовская Е.В., 1996). Кроме того, имевшая место в не столь далекие времена гипердиагностика шизофрении приводит определенный контингент лиц к необоснованному чувству безнаказанности (Случевский Ф.И., 1991, ) злокачественному социальному паразитизму (Вид ), а с другой стороны способствовала негативным явлениям в период диссидентского движения (Адлер Н., Глузман С., 1992). Именно в этих ситуациях оказывается актуальным не только психопатологический, но и патопсихологический анализ возможного психического дефекта, для чего требуется также комплексная психолого-психиатрическая экспертиза по предлагаемой Государственным научным центром социальной и судебной психиатрии им.В.П.Сербского схеме.

Для оценки пациента с процессуальным заболеванием 15-20 летней давности важно описать следующие диагностически важные моменты.

Прежде всего, это когнитивные процессы (в данном случае — мышление). Как известно, структурные нарушения мышления в отчетливом виде формируются через несколько лет (3-5) после начала заболевания. При этом следует иметь в виде, что начало заболевания может не совпадать с первым поступлением в больницу, диагностируется оно зачастую анамнестически. Углубление структурных нарушений мышления происходит с разной интенсивностью в зависимости от злокачественности течения заболевания и наличия экзацербаций. “Руинирование” личности (в том числе когнитивных процессов) может произойти как через 7-10 лет после инициальной фазы, так и значительно позже.

Известны и изменения эмоционально-волевой сферы в виде апатоабулического синдрома разной степени выраженности.

В стадии “руинирования” имеется отчетливый интеллектуальный дефект в виде настолько сниженного уровня мышления, что следы имевших место структурных нарушений трудно распознаются. Таким образом, важно проследить взаимосвязь компонентов: либо наличие выраженного интеллектуального дефекта после многократных психотических приступов; либо при отсутствии интеллектуального дефекта (незавершенность процессуального заболевания) наблюдаются отчетливые структурные нарушения мышления; в любом случае прослеживается какая-либо степень эмоционально-волевого дефекта, что и должно быть описано в экспериментально-психологическом заключении. Экспериментальное выявление эмоционально-волевого дефекта обязательно должно подтверждаться анамнестическими данными, когда исчезает инициативность пациента, резко снижаются витальные потребности, полностью исчезает гедонистическая направленность поведения. Общепринятые критерии социальной дезадаптации не совпадают по содержанию с эмоционально-волевым дефектом душевнобольного. Для контингента, проходящего судебные экспертизы, типичны асоциальные ценностные ориентации, зачастую сочетающиеся с рентными установками на инвалидность. Ниже следует пример подобной экспертизы

Подэкспертный К., 37 лет.

Испытуемый родился в семье низкого социального уровня. Вместе с младшим братом рос в атмосфере пьянства и диких побоев всей семьи со стороны отца, который отличался повышенной жестокостью. В анамнезе отмечаются сексуальные девиации совместно с младшим братом с самого раннего детства. Когда подэкспертному было 10 лет, отец в пьяном угаре убил мать, и пройдя психиатрическую экспертизу, будучи признанным психически здоровым, был осужден. Осиротевших детей забрали родственники. Наш подэкспертный воспитывался у тети в Ленинграде, где и закончил 8 классов и строительное ПТУ. В армии отслужил благополучно. В браке состоял очень короткий срок, детей нет. С подросткового возраста у К. имелись проблемы с поведенческими нарушениями и ранней алкоголизацией. Первое поступление в психиатрическую больницу состоялось в 21 год по причине алкогольного психоза. Затем регулярно поступает в эту же больницу из-за алкогольных эксцессов (по его словам). Четких данных не имеется из-за утраты историй болезней первых 4 госпитализаций. Но в одну из них был выставлен диагноз “Шизофрения параноидная”, который при последующих многократных поступлениях дублировался. При этом подэкспертный плодотворно использовал свою инвалидность по имеющемуся диагнозу: получил квартиру, где организовал притон, безнаказанно запугивал своим диагнозом соседей по дому и т.д. Также, подэкспертный утверждал, что его отец душевнобольной, что не подтвердилось документально. Начиная с пятой госпитализации по последнюю во всех историях болезни имеются указания на рентное поведение больного: умение извлечь свою выгоду в любой ситуации, манипулировать другими людьми. Все это подтверждается свидетельскими показаниями посетелей его притона (например, “скоро лягу в больницу и денег поднакоплю” и т.д.). Необходимо отметить, что сексуальные девиации продолжаются в широком кругу и носят четкий гомосексуальный характер.

Подэкспертному инкриминируется серия убийств собутыльников, в связи с чем он попал на освидетельствование.

Испытуемый сидит в позе смущения, тихо бормочет что-то, в глаза не смотрит, речь производит впечатление разорванной, но по мере беседы и работы подэкспертный оживляется, становится стеничным, формально заявляя о своем здоровье, все время настойчиво указывает на свое пребывание в психиатрической больнице, на отсутствие цветоощущения (цвета различает правильно и называет также правильно, когда забывает о своем мнимом дальтонизме). Сразу же в функциональных пробах проявилось установочное поведение — работает нарочито медленно, явно не в своем естественном темпе, после стимуляции ухудшает работу, а после одобрения результативность падает еще сильнее. Несмотря на небрежное отношение к работе, пробы на вербальное мышление выполнены правильно: правильная интепретация идиом на уровне пословиц с точной предачей смысла, нередко аналогиями, что свидетельствует о хорошем интеллекте; при сравнении пар понятий проявилось мышление органоидного типа (трудности обобщения, использование признаков сниженного уровня), но в пробе “Исключение четвертого” мышление концептуального уровня с использованием родового понятия, точным выбором требуемого задачей уровня обобщенности, причем доступны даже задания сложные; провокационные пробы (несравнимые пары) и пробы Полякова (нерешаемые задания) отдифференцированы четко. Пиктограммы в норме, достаточно обобщенные, предметные, стандартные, без интеллектуальных затруднений. Для удостоверения возможного интеллектуального дефекта проведено полное психометрическое исследование интеллекта, в процессе которого выявилось грубое установочное поведение — уровень осведомленности соответствует норме, социальная ориентация хорошая, счетные операции в норме, уровень обобщения средний, но далее заявил: “Мне кажется, что я слабоумен” и стал нелепо выполнять даже простейшие невербальные задания, доступные маленьким детям, перестал понимать задания и вопросы, доступные даже при имитируемом слабоумии, стал капризничать, ссылаясь на больницу. Если в начале каждого приема производит впечатление больного с эмоционально-волевым дефектом, то потом растормаживается, становится активным в доказательстве своей болезни, эмоционально — живым, интересуется своей внешностью, появляется адекватная мимика, реакция на шутку, иногда спохватывается и снова начинает бормотать невнятно, имитировать “слабоумное” лицо, не понимать вопросы, говорить с детскими интонациями. При беседе на общежитейские темы постоянно делает упор и навязчиво указывает на бытовые нелепости, на свое глупое поведение, на странные с его точки зрения поступки, что показывает достаточный интеллектуальный уровень подэкспертного, тонкое понимание им типичного, социально-приемлемого и социально-неодобряемого или необычного с бытовой точки зрения.

Заключение — аттентивно-мнестические процессы грубо не нарушены; когнитивные процессы в норме, структурных нарушений мышления не обнаружено, признаков интеллектуального дефекта нет; признаков эмоционально-волевого дефекта нет; выраженное установочное поведение.

Подэкспертный Т.,30 лет.

Испытуемый родился в социально благополучной семье. Имеет высшее образование, мастер спорта по борьбе. Служил в ВС. Работал в основном на торговых предприятиях в различных должностях. В последнее время работал зам.директора фирмы, осуществляющей “охрану” торговых точек. Судимостей не имел. Четыре года назад отмечается поступление в психиатрическую больницу с психотическим состоянием неясного генеза. По настоящему делу инкриминируется статья 103 — при объяснении с помощью пистолета одному из сотрудников торгового предприятия о необходимости срочно уволиться с “возратом” крупной суммы денег завязалась борьба, в результате которой выстрелом через картонную стенку ларька была убита случайная женщина. Во время нахождения в учреждении предварительного заключения у подэкспертного развился психоз, который не удалось психопатологически квалифицировать (крайне смешанная симптоматика), после чего он был направлен на стационарную СПЭ.

“Испытуемый охотно вступает в контакт, говорит много, с готовностью, но все ответы “мимо”, с жесткой целенаправленностью подэкспертный отвечает не на заданный вопрос, причем такая нарочитость поведения приобретает особенно грубые формы в ситуации “закрытого” вопроса (где требуется ответ “да” или “нет”). С несколько инфантильным выражением смотрит прямо в глаза. В простейшую инструкцию к функциональной пробе на внимание вплетает откровенно нелепое условие и “по-детски” хлопает глазами. При выполнении аттентивно-мнестических проб наблюдаются признаки грубого установочного поведения — нарочито небрежная работа, резкое снижение продуктивности после одобрения, эти явления усилились в искаженной мнестической кривой (после многочисленных жалоб подэкспертного на плохую память). При задании назвать цвета карточек нелепо путает их (на оранжевый говорит “фиолетовый”), но при повторном назывании дает лексикон, соответствующий образовательному цензу, и точным знанием цветовых оттенков. В процессе беседы наблюдаются постоянные неконгруентные (неадекватные вербальной продукции, типичные при неискреннем или лживом ответе) реакции. После этого контакт стал совсем непродуктивен — с целеустремленностью и абсолютной последовательностью дает грубо нелепые ответы в 100% случаев, что никогда не наблюдается при процессуальном дефекте, кроме того, с такой речью даже бытовой контакт с испытуемым был бы невозможен. Бесспорно рентный характер резонерства подтверждается и тем фактом, что в беседе на личностно-значимую тему речевая продукция становится осмысленной, логичной, целенаправленной, без признаков резонерства, с адекватными эмоциональными реакциями, без каких-либо иных признаков структурных нарушений мышления, с конгруентными невербальными реакциями. Все время работы испытуемый пытается уловить реакцию экспериментатора, при позиции лицом к лицу взгляд отрешенный, но без прямого контроля заглядывате в протокол, мимика становится осмысленной, оценивающей. Столь тонко произвольно модулируемое поведение свидетельствует о полной сохранности эмоционально-волевой сферы, хорошей эмпатии (способости понимать чужие чуства) и является четким признаком симулятивного поведения.

Во время приема подэкспертный беседует нормально, без признаков нарушений мышления. Экспериментально-психологические пробы на вербальное мышление выполнены достоверно, признаков структурных нарушений не обнаружено (точный выбор уровня обобщенности, требуемый заданием, четкие правильные формулировки, соответствующие уровню образования, концептуальный уровень мышления, использование родового понятия и существенных признаков, отдифференцированные провокационные пробы и пробы Полякова). При попытке дать инструкцию к личностной методике опять появилось установочное поведение, нелепые искажения инструкции. Из-за непродуктивности работы дальнейшее обследование прекращено.

По материалам дела на протяжении первого полугода (допрос от ... числа) подэкспертный не проявлял признаков странностей в поведении, вербальный контакт был нормальным, все излагалось последовательно, точно, по существу (л.д.11-113). На приеме у психолога об инкриминируемом деянии говорить не стал, отрицает имеющиеся в уголовном деле факты и события, постоянно ссылаясь на адвоката, не отвечает на вопросы о роде занятий, о семейных взаимоотношениях и т.д.

Заключение — в достоверно выполненных пробах когнитивные процессы в норме, структурных нарушений не обнаружено; ответить на вопросы о личности, эмоциональном состоянии в момент инкриминируемых деяния невозможно из-за симуляции дефектного состояния и предъявления запамятования на все события.

На заседании комиссии под председательством профессора В.К.Смирнова был сделан вывод о том, что при первом поступлении в психиатрическую больницу имела место превентивная симуляция психоза. В настоящее время в изоляторе также имела место симуляция психоза, а в процессе обследования на СПЭ наблюдаются признаки установочного поведения. Диагноз — “психически здоров”.