Классики юридической психологии

Глава третья. Явления вырождения, преступность и типы психической неуравновешенности

Научное направление, известное во всей совокупности его оттенков или подразделений под названием уголовно-антропологической школы, отличается от всех других направлений в науке уголовного права главным образом по предмету своего исследования. Этим предметом ей служит не преступление как деяние, а, прежде всего сам деятель, т.е. преступный человек. Преступное же деяние для нее важно исключительно постольку, поскольку в нем проявляются особенности преступника.

Стремление ясно и резко разграничить душевную болезнь, порок и часто сопутствующее ему преступление имеет свою долгую историю. Преступные деяния, будучи по характеру своему вполне однородны с деяниями порочными и безнравственными, в то же время представляются столь опасными для общего благосостояния, что общественное мнение всегда требовало и продолжает требовать по отношение к ним и исключительных мер ограждения – угрозы наказанием, иначе говоря, угрозы тем или другим страданием, а затем и самого наказания, доходящего и в настоящее время до пожизненного исключения преступника из общества и даже до лишения его жизни.

Страх, вызываемый представлением о беззащитности общества перед злом преступления, которое может, пожалуй, укрыться под защитой признанной безнаказанности душевной болезни, издавна порождал горячие споры об экспертизах душевных состояний и заставлял многих видеть гибель и падение нравственности и расшатывание всех устоев общества там, где их не было и быть не могло. Тот же страх нередко возбуждал и тяжелые обвинения против лиц, стремившихся всесторонне изучить преступность человека и найти действенные средства борьбы с ней.

Спорам и обвинениям много способствовало и общераспространенное убеждение, что для оценки и суждения о явлениях душевной жизни человека вообще и душевных расстройств и уклонений в частности будто бы не требуется почти никакой особой подготовки, никаких специальных знаний и наблюдений и что эти явления доступны для обсуждения почти каждого.

Еще великий Кант решительно утверждал, что душевное расстройство при здоровом теле должно быть оцениваемо философским факультетом и только при наличности ясно выраженного физического расстройства – факультетом медицинским.

Тот же взгляд, но еще в более резкой форме высказывал в 1826 г. французский юрист Elias Regnolt, вооружаясь против медицинских экспертиз душевных состояний. По его мнению, один здравый смысл вполне достаточен для отличия обвиняемого, способного к вменению, от неспособного к нему.

И до наших дней этот невооруженный знаниями здравый смысл и глазах некоторых юристов продолжает сохранять значение, приписанное ему Elias'ом Regnolf ом в деле медицинской экспертизы.

Но на основании чего же, спрашивается, неподготовленный и невооруженный человек может оценивать и обсуждать явления душевной жизни вообще и явления душевных расстройств и уклонений в частности? Очевидно, почти исключительно на основании своего личного внутреннего опыта – опыта более или менее уравновешенного и непреступного человека. Этот опыт и делает его склонным отрицать все, непохожее на его собственное более или менее нормальное «я», и располагает его подозревать, а иногда и инкриминировать мнения людей, исходящие не от самих себя, от своего внутреннего мира и самонаблюдения, но, прежде всего от многочисленных и тщательно проверяемых наблюдений явлений чужой душевной жизни, ее расстройств и уклонений, которые по отдельным индивидуумам различаются настолько же, насколько различаются у них и явления органические. А последние, как известно каждому даже из его собственного недостаточного опыта, варьируют от индивидуума к индивидууму до бесконечности и потому требуют изучения.

В настоящем столетии споры и обвинения, порождаемые опасениями возможной безответственности порока и преступления и безоружности по отношению к ним общества, идут рука об руку со сравнительно быстрым развитием психиатрических учений, которые представляют собой только констатирование и обобщение повсюду наблюдавшихся и наблюдаемых фактов живой действительности.

Но эти учения говорили только о формах болезни в собственном смысле этого слова. В них могли укладываться и к ним могли подходить без натяжек только те случаи душевных расстройств и уклонений, которые представляют собой более или менее резко выделяющийся более или менее продолжительный эпизод начала, середины или конца жизни человека, эпизод, которому можно противопоставить и с которым можно сравнить иное, более нормальное душевное состояние того же человека, хотя бы и более кратковременное, нежели сам эпизод. Только в таких случаях и можно говорить без натяжек о болезни в собственном смысле этого слова.

Но что было сказать о тех аномалиях характера, которые не сопровождаются более или менее уловимыми органическими расстройствами и какими-либо явлениями бреда и расстройствами в сфере логического мышления, которые, наблюдаясь в большей или меньшей степени с самого раннего детства, постепенно развиваются в течение всей жизни человека, как и все другие особенности его характера, и которые невольно останавливают на себе внимание всех более или менее близко соприкасающихся с их носителем? Конечно, такие аномалии связаны с органическими отклонениями, потому что определенные особенности органические связываются со всеми вообще явлениями психической жизни, но, тем не менее, такие аномалии характеров болезнями в собственном смысле слова назвать нельзя. Хотя идиоты и слабоумные низших степеней и суть продукты процессов болезненного характера, но назвать их больными, не насилуя смысла этого слова, нет достаточных оснований. Они недостаточные и порочные организации или натуры – и только. Не то же ли, быть может, надо сказать и о прирожденных извращениях и аномалиях характеров, делающих человека мало или почти вовсе не приспособленным к обществу и условиям жизни в нем? Быть может, в вопросе о них дело идет о недостаточной физиологии, вызывающей психические уклонения, который столь же непосредственно влекут за собой определенные невыгодные следствия в отношении жизни в обществе себе подобных, как и расстройства психопатологические в собственном смысле?

Для всех таких странных душевных явлений исследователи первой половины настоящего столетия большей частью только подыскивали словесные квалификации, называя их сумасшествием в действиях и т.д., но они не могли выяснить, что такое эти явления, каковы их факторы и каков их механизм.

Ответить на эти вопросы, как мы уже знаем, пришлось А. Morel'ю, который произнес слово «вырождение» породы.

Будучи, однако, психиатром по специальности, а не криминалистом, Morel мог коснуться вопроса о преступности почти постольку, поскольку он в его время уже соприкоснулся с клиникой душевных болезней. Поэтому он не мог разработать вопрос во всей полноте его великого общественного значения, и, быть может, потому уже та сторона его труда, которая касается процесса нарождения дурных и вредоносных типов вообще, в то время сравнительно мало обратила на себя внимания вне узкого круга специалистов, но для всякого занимающегося общественными науками и внимательно изучавшего и вдумывавшегося в работы Morel'я эта их сторона, имеющая более общее и более важное общественное значение, выступает вполне ясно.

Последующие за Morel'ем исследовали в области психиатрии, как уже было указано выше, значительно дополнили его труд, а впервые последующие за Gall'eM исследователи в сфере уголовной антропологии сделали первые попытки сблизить две области исследования – область психиатрии и уголовной антропологии и в большей или меньшей мере применить к последней научные идеи Morel'я.

Но для сколько-нибудь удовлетворительного выяснения вопроса о человеческой преступности недостаточно сказать вообще, что преступник представляет собой существо более или менее дурно уравновешенное и более или менее затронутое процессом психофизического вырождения. Необходимо еще возможно ближе присмотреться к явлениям неуравновешенности и вырождения в их многообразных формах, а главное, в их социальных факторах и их социальных следствиях, к чему мы и перейдем теперь.

В каждом обществе в каждый данный момент его бытии существует определенный тип нормального общественного человека, т.е. человека, способного к самостоятельной жизни в обществе себе подобных. Этот тип не представляется величиной неподвижной. Он растет и изменяется вместе с ростом самого общества и изменениями в условиях общественной жизни. Точно определить и очертить его крайне затруднительно, но трудность ничего не говорит против факта его существования, с необходимостью вызываемого тем общим законом, по которому для существования правильного устойчивого отношения между взаимодействующими явлениями необходимо должна существовать всюду и всегда определенная степень соответствия. Нет этой степени, налицо само отношение не может существовать и искажается. Вот эту-то строго определенную минимальную степень соответствия всей психофизической структуры личности с условиями жизни окружающего ее общества, степень, необходимую для самостоятельной жизни в нем, я и называю типом нормального общественного человека. Это есть minimum приспособленности к самостоятельной жизни в обществе, без которого эта последняя становится невозможна.

Психофизическая природа человека не представляет собой вполне устойчивой величины. Напротив, она величина, постоянно более или менее изменяющаяся и колеблющаяся в зависимости от изменений в условиях окружающей среды, каковой по отношению к ней является общественная среда во всей совокупности своих условий. Пока minimum общественной приспособленности, который я назвал типом нормального общественного человека, не нарушен, до тех пор постоянно более или менее изменяющаяся натура остается натурой приспособленной и потому более или менее способной крепнуть, преуспевать и прогрессировать при условиях жизни данного общества и той или другой его части. Напротив, раз указанный minimum приспособленности нарушен – личность физически, психически и общественно начинает клониться к упадку, начинает регрессировать и отступать от своего прежнего типа, вырабатывающегося вековым приспособлением, иначе говоря, начинает вырождаться физически, нравственно и общественно.

Процесс постепенного регресса может совершаться в одно поколение или может охватывать большее или меньшее число последовательных поколений, которые в таком случае будут давать в своих представителях различные стадии вырождения и различные разновидности вырождающихся. Скорость хода процесса будет обусловливаться, с одной стороны, силой и длительностью неблагоприятных внешних влияний, а с другой – степенью начальной крепости и стойкости натуры: натуры крепкие и стойкие, разумеется, могут выносить больше и дольше влияние неблагоприятных условий без больших порч и отклонений.

Но в чем заключаются явления вырождения, во-первых, как факт органический, во-вторых, как факт психический и, наконец, как факт социальный? Как факт органический, они заключаются в недостаточности и неуравновешенности частей того целого, которое мы называем человеческим организмом, как факт психический – в связанной с этим неудовлетворительности душевного функционирования, а как факт общественный – в большей или меньшей невозможности удовлетворять тому minimum'y требований и запросов, которые общество предъявляет к типу нормального общественного человека, стоящего в определенных общественных условиях и занимающего определенное общественное положение. Возможность удовлетворения этому minimum'y в свою очередь необходимо предполагает у человека соответствующий minimum различных способностей, являющихся результатом наличности определенных психофизических условий. Общество требует, например, от человека известного общественного положения известного minimum's прилежания и труда, а человек более или менее неспособен давать его; общество требует известной минимальной степени сдерживания своих желаний и влечений, а человек по тем или другим причинам почти неспособен сдерживаться; общество требует известного необходимого minimum's благожелательности к окружающим, а человек неспособен испытывать его и т.д.

Таким представляется ответ в его самых общих чертах. Теперь попытаемся присмотреться поближе и к некоторым подробностям. Организм человека представляет собой сложное целое, составляющееся из различных органических систем с их особой инервацией или, иначе говоря, как бы с их особыми нервными системами, из которых, как обособленных частей, и образуется общая, сложная и взаимно зависимая нервная система. На этот факт я считаю нужным обратить особое внимание. Он весьма важен для правильного понимания различий психического функционирования.

«От чувствований, которые изменяют душу, она заимствует все свои знания и все свои способности»,– говорит Condillac. И он прав. Сфера чувствований лежит в основе психической жизни, и чувство собственного существования, чувство собственной личности или самочувствие образует собой тот первичный фон, на котором только в последующей жизни ребенка мало-помалу начинают складываться более или менее сложные узоры умственной жизни.

Этот первичный фон не представляется неразложимым. Напротив, он сложное нечто.

Все органы нашего тела чувствительны или, правильные, возбудимы, и от них ежеминутно и ежесекундно несутся разнообразные возбуждения к центральному чувствилищу – мозгу. Здесь возбуждения каким-то непонятным для нас образом облекаются как бы в новую одежду, присоединяют к себе новый, таинственны и в его сущности элемент: они становятся более или менее яркими чувствованиями. В центре набегающие со всех сторон чувствования, сел и каждое из них недостаточно сильно, чтобы сосредоточить на себе особое внимание, не воспринимаются раздельно, а напротив сливаются В один общий, сложный и более или менее ярко и приятно или неприятно окрашенный тон – в чувство собственного существования или самочувствие, составные части которого – отдельные чувствования – извещают общее чувствилище о степени благосостояния или неблагосостояния соответствующих частей или органов нашего тела. Когда отдельные части благоденствуют, тогда и идущие от них вести приятны и радостны, и напротив, когда они не благоденствуют, тогда и вести бывают, неприятны и печальны. Представим себе многочисленный оркестр. Составляющие его музыканты единовременно извлекают звуки из своих разнородных инструментов, но эти звуки не воспринимаются ухом раздельно, а сливаются в одну общую сложную волну звуков, которая будет более или менее полна и красива, смотря по большей или меньшей полноте и красоте отдельных слагающих звуков.

Органы тела слагаются в системы органов, из которых каждая имеет свои задачи, свою более или менее сложную функцию. Одна изготовляет материал, пригодный для постройки, другая разносит его по всему телу, третья доставляет фактор, дающий толчок обмену веществ, и т.д. Еще знаменитый врач древности Галиен утверждал, что каждый орган, каждая органическая система обладают своей особой специфической чувствительностью, не похожей на чувствительность всех остальных. Как специфически различаются чувствования слуховые и вкусовые или осязательные, так точно специфически же различаются и чувствования, идущие от внутренних систем органов и частей их. Галиен знал, что чувствительность внутренних органов в зависимости от колебания в их временных состояниях может быть повышена, уменьшена или уничтожена вовсе, расстроена и извращена. Из внутренних чувств самыми важными Галиен считал чувство желудочное и половое.

Таким образом, из соединения специфически различных системных чувств и слагается общее чувство собственного существования или самочувствие, которое постоянно волнуется, колеблется и видоизменяется в своих оттенках в зависимости от временных состояний всего организма вообще и отдельных составляющих его органов в частности.

Опыт учит, что в зависимости от различий во всем образе жизни и в ежедневных упражнениях в течение личной жизни субъекта, а еще неизмеримо более – в течение родовой жизни его восходящих, налагающей на потомство более или менее неизгладимые следы,– безотносительное и соотносительное развитие и особенности различных органических систем у различных людей бывают до крайности различны.

Каждая из этих систем в отдельности может представлять большую или меньшую силу, полноту и совершенство развития, а также и большие или меньшие несовершенства, недостаточности и уклонения, а все они в совокупности могут представлять большую или меньшую соразмерность, гармонию или неуравновешенность в своем соотносительном развитии. Здесь и кроется источник индивидуальных и национальных различий, записанных в книгу жизни вековой истории народов. Соответственно с этим представляются до крайности различными по отдельным личностям в отношении полноты развития и характера окраски и отдельные системные чувства, а потому и слагающееся из них общее чувство или самочувствие: изменяются и до крайности варьируют отдельные составные части, еще более должно изменяться и варьировать и их сложно комбинированное целое; каждое из системных чувств, как учит тот же опыт, может быть не только более или менее повышено или угнетено, но, как указывал и Галиен, может быть расстроено, болезненно обострено и извращено. По временам каждое из них может принимать самые причудливые окраски и соответственно мере своего участия в общем хоре может придавать такие же окраски целому, т.е. самочувствию, как это и было, например, в случае вполне логично и без бреда мыслившего больного из клиники проф. Ball'л, который – как это ни странно для нас – чувствовал себя как-то уменьшающимся и исчезающим. «Моя личность исчезла совершенно,– так характеризовал он свое самочувствие.– И несмотря на все, что я делаю, чтобы снова вернуть это исчезнувшее "я", я не могу достигнуть этого». «Мне кажется, что я умер два года тому назад и что вещь (т.е. теперешний он), которая существует, не напоминает ничего, что имело бы отношение к прежнему моему "я". Все более и более становится странно вокруг меня, и я теперь не только не знаю, что я такое, но я даже не могу отдать себе отчета в том, что называют существованием. Я существую, но вне реальной жизни и против моей воли».

В действительности мы встречаем людей с самыми разнообразными оттенками в их обычном и устойчивом самочувствии. Одни грубо эгоистичны, другие злы и враждебны ко всем, третьи даже кровожадны, четвертые, напротив, любовно и благожелательны, пятые поэтичны, шестые восторженны до экстаза и т.д.– одним словом, бесконечное разнообразие теней и оттенков.

Самочувствие, будучи основным фоном психической жизни, попятно, не остается без решающего влияния на особенности умственной жизни. Оно предшествует ей по времени и под его изначально действующим влиянием она уже формируется и потому всегда формируется в направлении его господствующих особенностей. Наиболее удобно наблюдается влияние самочувствия на мысль и ее сферы, конечно, в периоды важных физиологических изменений, как, например, в период полового развития, когда строй и направление мышления подростков более или менее решительно изменяются. Но и в более обычные периоды самочувствие неуловимо влияет на ход мышления. Оно своими тонами порождает определенные влечения и как бы выдвигает на поверхность сознания и незаметно подсказывает те или другие мысли, которые обыкновенно находятся в соответствии с его особенностями. Д-р Compagne, описывая одну крайне эгоистичную, ко всем завистливую и зложелательную больную, «вся болезнь которой», по его словам, «заключалась в ее характере», замечает: «Она видит только дурные стороны людей и предметов, и ее проницательность в этом отношении поистине удивительна. Она прекрасно подмечает массу мельчайших подробностей, которые, будучи анализированы, сравнены и сопоставлены с редким искусством, позволяют ей ловко вставить недоброжелательную характеристику, которую никто не мог бы предположить. Имея действительное, по моему мнению, желание не говорить ничего дурного о других, но, бессознательно подчиняясь влиянию своего влечения, г-жа М. не может удержаться, чтобы не высказывать своих нехороших впечатлений. Можно бы сказать, что ум ее обладает способностью, специально предназначенной для выбора наиболее колких и наиболее язвительных выражений». «При этом необходимо видеть такт, с которым совершается их выбор. При помощи двух-трех слов, прекрасно приспособленных к обстоятельствам, она обрисовывает с большой силой характер и странности лица; ее превосходство в этом отношении поистине удивительно. Наконец, позы, жесты, гримасы и даже тон голоса удивительно способствуют выражению ее мыслей и значительно увеличивают силу ее слов. Вне этой сферы г-жа М. женщина очень обыкновенная», которая, несмотря на все старания ее родителей и на переводы из одного учебного заведения в другое, не могла ничему научиться и теперь с трудом читает и пишет. Поразительное, как видите, соответствие особенностей самочувствия настроения и направления влечений и мышления.

В случаях более или менее болезненно напряженного подсказывания господствующими тонами самочувствия определенных влечений и мыслей последние достигают уже степени более или менее ярких галлюцинаций. Человеку слышатся голоса, настойчиво нашептывающие ему то или другое действие, или видятся увлекающие его образы.

Таков механизм сложного чувства собственного существования или самочувствия, и такова сила и объем его влияния.

Не трудно понять, какое разнообразие сложных цветов и оттенков самочувствия, а, следовательно, и разновидностей настроений, лежащих в основе разновидностей характеров, может и действительно получается в результате различных количественных комбинаций различных системных чувствований. От чрезмерного преобладания в обычном самочувствии той или другой категории системных чувствований и особенно от их извращений могут происходить всевозможные странности, дефективности и даже уродства характера, а вместе с тем могут зарождаться и различные более или менее неудержимые, странные и уродливые влечения.

Различием в развитии у отдельных личностей различных органических систем, различием, зависящим от различий в количестве упражнений различных органов не только в течение жизни самого индивидуума, но и в течение жизни его восходящих, удовлетворительно объясняется как с психологической, так и с физиологической стороны повседневно наблюдаемое и резко бросающееся в глаза различие в напряженности у этих личностей различных функций, от которого на основании всего известного нам о механизме организма мы вправе заключать к неравномерному развитию их органов. Здесь я приведу описания различных типов неуравновешенности в развитии одних органических систем с их специфическими системными чувствованиями на счет всех остальных, причем для большей яркости противоположения приведу и примеры усиленного преобладания в развитии высших органов с вытекающими из их наклонности к повышенной деятельности более или менее властными и принудительными специфическими влечениями. Один из примеров последнего рода нам представляет знаменитый Моцарт. Будучи еще трех лет от роду, он уже с величайшим удовольствием отыскивал терции на фортепиано. С этих ранних пор усиленное и обусловленное прирожденными особенностями развитие одних частей организации уже резко проявлялось, и необходимо было следить, чтобы ребенок не забывался за фортепиано. Его чувствительность к звукам, ясно указывающая на усиленную и богатую инервацию соответствующих органов, была настолько велика, что звук трубы вызывал у него конвульсии. Гайдн также с самого раннего возраста испытывал величайшее наслаждение при звуках музыки, которую он всегда предпочитал всем детским играм. Усиленное развитие определенных частей организации ясно проявлялось у него и в необычайном влечении к музыке; оно деспотически заставляло его, еще восьмилетнего ребенка, усиленно заниматься ею по 16 и 17 часов в сутки, решительно забывая о привлекательных для всех других детей детских играх. Подобно этому Микеланджело проявлял усиленную раннюю склонность к краскам и рисованию.

Еще более рельефный пример преобладания в развитии одних органов и органических систем и обусловливаемых ими влечений над другими нам представляет полная лишений жизнь венгерского ученого Mentelli, который, не смотря на свои обширные знания, открывавшие ему широкий путь в жизни, отказался от всего и все принес в жертву своему неодолимому и ненасытному влечению к знанию. Полный жажды знания бедняк Mentelli покинул родную страну, чтобы пешком исходить всю Европу, все увидеть, все узнать. В Париже под игом своего влечения он отказался от возможной для него и хорошо оплачиваемой кафедры и поселился в плохо сколоченной лачуге в саду, где всецело и предался своим занятиям. Он спал в ящике и выходил только один раз в неделю, чтобы давать урок, который и доставлял ему средства существования. Б олее одного урока он не брал. Во время своего выхода он закупал и провизию на целую неделю. Последняя состояла из хлеба и картофеля, которыми он питался, и масла, которое он жег в лампе во время своих занятий. Питьем для него служила вода. Особенности организации Mentelli уже ясно проявлялись в том, что при всех своих лишениях он регулярно работал по 20 часов в сутки. Один лишний кусок пищи производил уже расстройство всего в организме, а один стакан вина вызывал у него лихорадочные явления. В 1814 г. он не имел уроков и вынужден был обратиться в одно заведение. «Очень немного пищи,– сказал он, обращаясь к профессору,– с меня будет достаточно; для помещения я удовольствуюсь всяким углом, а денег мне вовсе не надо. Доставьте мне то, что я прошу у вас, и я вам обещаю употребить все усилия, чтобы быть полезным». Оказалось, что он в совершенстве знает латинский и греческий языки и их литературу. Он получил занятия и принялся за свою прежнюю жизнь. Он отказался от употребления белья, носил грязные лохмотья до тех пор, пока они не сваливались, и позволял себе одну только роскошь – покупать раз в неделю немного лакомств, которые он с наслаждением раздавал детям. Он отличался всегда необычайной ровностью характера, спокойствием, приятным настроением и ясностью ума. Он не чувствовал никаких неудобств и ни на что не жаловался. Когда однажды друзья и поклонники прислали ему в подарок множество платья, он, было, надел некоторое, но потом сложил все в короб и пошел продавать, чтобы вырученные деньги употребить на покупку книг. Во время осады Парижа союзниками бомбы их начали падать в сад, где жил Mentelli. Его пришли предупредить об опасности и застали за какой-то задачей. Он поднял голову и с некоторым неудовольствием высказал пришедшим: «Что эти бомбы имеют общего со мной? Оставьте их падать, но и оставьте меня в покое». Mentelli утонул в 1836 г., имея 60 лет от роду. В течение своей многолетней жизни он всегда оставался, верен себе и всегда был самим собой. В нем мы наблюдаем человека со сравнительно мало развитыми органическими системами жизни растительной и, напротив, усиленно развитыми системами органов жизни мыслительной. Последние как значительно сильнейшие и предъявляют свои повелительные требования, господствуют над всеми остальными без протеста, придают особый отпечаток всему существу и определяют их обладателя к соответствующим действиям.

В лице Mentelli мы имеем перед собой тип личности, не вполне уравновешенной, с усиленным развитием влечений высшего порядка. Теперь познакомимся с личностью, также не уравновешенной, но иного, низшего типа, у которой влечения низшего порядка господствуют над всем существом и ярко определяют особенности ее нравственной окраски.

В какой мере Mentelli посвятил все свои силы на служение своему ненасытному влечению к знанию, в такой же мере субъект, о котором теперь пойдет речь, посвятил их на служение влечениям и аппетитам своего желудка, которые налагали резкий отпечаток на все его душеное существо. Это никто Н., супрефект в Альзасе, бывший на весьма далекое расстояние известным своей необычайной любовью к еде и своим обжорством. Не проходило ни одного обеда, ни одного собрания с едой, на которое Н. не явился бы участвовать. Он как бы чутьем угадывал такое собрание и всегда являлся вовремя. К большим обедам он готовился долгим искусом, наперед предвкушая ожидаемое наслаждение. Все его помыслы были сосредоточены на еде и поглощены едой. Он искренне уважал только гастрономов и поваров. Когда один из его знакомых оставил однажды званный обед, не дождавшись его окончания, то при первой встрече с ним Н. сказал ему: «Бедный, как вы могли оставить такой обед, когда еще предстояло два блюда? Какое продолжительное наслаждение они доставили бы мне!» Узнав о смерти сестры Марты, матери солдат и героини великой армии, о которой все много говорили, он воскликнул, обращаясь к собеседникам: «Вы говорите только о сестре Марте, тогда как нам угрожает большое бедствие; Riffenac, бедный Riffenac теперь в опасности, и если мы потеряем этого повара, имеющего европейскую известность, то кто нам заменит его когда-нибудь? Это будет, я полагаю, потеря гораздо большая, нежели ваша сестра Марта».

В этой оценке сказался весь человек. При этом в ней интересно наблюдать, как чувствования от усиленно развитых органов – в данном случае чувствования желудочные – как бы одеваются соответствующими представлениями, фиксируют мысль на определенных предметах и придают всему мышлению особую желудочную окраску, если можно так выразиться.

Убранству стола Н. всегда придавал громадное значение, а потому еще за два дня до смерти своей жены он уже готовил тарелки для ее похоронного пира. Часто и чрезмерно удовлетворяя своему господствующему влечению, на котором сосредоточивался интерес всей его жизни, Н. столь же часто страдал усиленными и болезненными расстройствами пищеварения. В один из таких приступов на увещания д-ра Morel'я о воздержанности Н. ответил: «Не говорите мне никогда о диете. Я довольствуюсь чашкой чая только в т e дни, когда должен съесть больше. Что же делать, доктор? Есть – это мое единственное наслаждение». И это наслаждение погубило Н.

Однажды он давал обед и с утра занимался пробой различных блюд, закусок и десертов. Наконец гости собрались, но хозяин еще до начала стола должен был удалиться. Долго не видя его возвращения, приглашенные начали беспокоиться и отправились на поиски. Было, однако, уже поздно: Н. пал жертвой своего влечения, которое деспотически господствовало над ним в течение всей его жизни. Он, очевидно, принадлежал к тому типу желудочных личностей, которые при виде или при мысли о съедобном начинают захлебываться, теряют всякое равновесие духа и самообладание, усиленно возбуждаются и приходят в состояние, близкое к состоянию экстаза,– когда весь окружающий мир со всеми последствиями связи явлений исчезает из сознания и в нем господствуют только мощные тоны усиленно вибрирующего и возбужденного влечения.

Другой субъект того же типа организации, хотя и несколько иной разновидности, некто М., также посвятил всю свою жизнь служению своему желудку. Он изъездил все местности Франции, хотя чем-либо замечательные по съедобной части. Он ревностно изучал физиологию пищеварения, а также историю и путешествия, н о с кулинарной точки зрения. Он прекрасно знал и любил рассказывать, в каком году, при каком короле, что из съедобного, кем и откуда вывезено. Он почти ни о чем не говорил более, как только о гастрономии и посвящал все свое свободное время решению трудных кулинарных задач и с этой целью производил многообразные опыты. М., по-видимому, и сам понимал значение подобного типа организации. «Если дело идет о выборе начальника,– говорил он,– и если выбираемый имеет большие резцы, отвергните его: это грызун народа. Если он имеет большие клыки, отвергните также, потому что он истерзает его. Если выступающий кандидат обладает широкими коренными зубами, берегитесь подавать за него голос: это великий едок, а эта раса людей постоянно переваривает, и так как пищеварение поглощает умственные способности, то он будет постоянно спать на скамьях центра и будет просыпаться только для того, чтобы выкрикнуть о закрытии заседания для ускорения времени своего обеда».

К тому же типу принадлежал знаменитый Tome Bogestone, который за шесть лет проел состояние в 50 тысяч фунтов стерлингов годичной ренты. Он изъездил всю Европу с гастрономическими целями, не миновал и Россию, и везде издерживал колоссальные суммы на свой желудок. Он имел агентов в Мексике, Китае, Канаде и пр., которые высылали ему лакомые кусочки. Оставшись с гинеей в кармане, он купил себе бекаса, зажарил его по всем правилам кулинарного искусства, дал желудку два часа на приятное пищеварение и, насладившись им в последний раз, пошел и утопился, потому что смысл жизни без денег для удовлетворения требования его всесильного желудка для него был исчерпан. Он был приспособлен только к пищеварению и для него только и жил. Мне лично приходилось близко наблюдать пример личности того же типа организации, про которую я могу сказать, что это был движущийся, действующий и думающий желудок.

Разнообразные разновидности описанной желудочной породы были особенно распространены в Риме времен империи, когда, по свидетельству современников, невоздержанность, лень, разгул, пьянство и сон овладели всеми, когда роскошь, погоня за наживой и чувственность достигли ужасных размеров, когда гордая римская знать унижалась и ползала, как раб, ради займов и богатых наследств, когда значительное число людей, носивших имя римских граждан, превратились в какие-то ходячие желудки и когда последние сделались богами руководящих классов римского общества. «За столом, если не поспеет съесть чего,– читаем мы описание некоторых из подобных личностей-паразитов у Cud. Аполлинария,– так украдет; плачет, если слишком скоро наестся; жалуется на то, что все хочется пить. Хвастун, привыкший к побоям, любитель попьянствовать, еще больший охотник поклеветать, он, кажется, в одно время извергает изо рта и грязь, и винный запах. Паразит отличается большими ушами, как у слона. Нос его с широкими ноздрями и узким переносьем; отсюда противный вид и дыхание спертое. Потом следует рот, окаймленный свинцовыми губами, со звериной пастью, с нечистыми деснами, желтыми зубами; из дупла коренных, почти подгнивших, исходит удушливый запах, с которым смешивается отрыжка от вчерашних блюд, обременяющих желудок, и худо переваренных ужинов. Лоб его наморщен отвратительным образом с длинными бровями. Все лицо так бледно, как будто видения и тени приходят пугать его. Я ничего не скажу о его теле, одержимом подагрой и потопленном в жиру. Умолчу и о том, что вследствие короткости шеи его плечи сходятся на затылке. Умолчу о его груди, обвисшей от жира. Умолчу о его животе, опустившемся чуть не до земли... Что сказать о его спине, о позвоночном хребте? Хотя от него идут вокруг ребра, чтобы прикрывать грудь, но этот ветвистый скелет затоплен вышедшим из берегов желудком. Но, несмотря на всю безобразность частей своего тела, полуживой и бессильный, он не в состоянии ходить без поддержки и является еще отвратительнее в словах, чем в своей внешности».

А вот и примеры личностей другого типа организации. GM рассказывает про одну очень интеллигентную и хорошо воспитанную женщину, которую еще с детства одолевали сильные половые влечения. В более зрелом возрасте она отдалась им необузданно, но ничто не могло удовлетворить ее, а напротив только разжигало ее страсти. Чтобы сколько-нибудь умерить властные веления своего темперамента, она, наконец вынуждена была бежать из города в лихое уединение деревни и там предаться занятиям садоводством. Через несколько времени, вернувшись снова в город, она увлеклась на старый путь, вследствие чего снова была вынуждена бежать в деревню, по возвращении из которой она советовалась с (kill'ем, причем рассказывала ему: «Повсюду меня преследуют самые похотливые образы; демон сладострастия преследует меня безостановочно везде, во время обеда, даже во время сна: я представляю предмет отвращения для самой себя». Тот же автор рассказывает про одного очень талантливого и хорошо воспитанного молодого человека, мысль которого с самого детства тяготела к области эротизма. Со своими усиленными похотливыми влечениями он старался бороться при посредстве развитой в нем наклонности к набожности. Впоследствии, когда он зажил самостоятельной жизнью, он с беспокойством заметил, что часто ему было весьма трудно отвлечь свое внимание от преследовавших его повсюду сладострастных образов и сосредоточивать его на важных и даже не терпящих отлагательства делах. Все его существо было, как бы пропитано грубой чувственностью.

У личностей этого типа организации, также весьма многочисленных в Риме времен упадка, их преобладающие влечения в большей или меньшей степени определяют все направление жизни и деятельности, и удовлетворение этих влечений становится главной, а иногда и исключительной их целью. Разительный пример этого рода приведен, между прочим, в картинной галерее неуравновешенных личностей д-ра Trelat.

Это некая V., женщина 73 лет, заключенная в Sdlpetriere вследствие ее неудержимых похотливых влечений и вызываемых ими скандальных эксцессов. Влечения эти владели ею с раннего возраста и до самой смерти. Наружно, в выражении лица, позах, жестах и словах, она всегда была вполне сдержанна и прилична, но стоило ей только остаться наедине с мужчиной, молодым или старым и даже ребенком, чтобы она «атаковала их с дикой энергией», по выражению Trelat. Она всеми способами вызывала мужчин и, несмотря на горе, причиняемое родным, и все применявшиеся ими меры, не смотря на все неприятности, скандалы и даже побои со стороны лиц затронутых, неудержимо продолжала свой распущенный образ жизни, нисколько не стесняясь тем, что она была жертвой, матерью, а потом и бабушкой. «Чем более она совершала эксцессов, тем более она приобретала дородства, блеска, свежести». Будучи вынуждена вследствие своей старости в последние годы своей жизни покупать удовлетворения своих пылких вожделений, она по целым дням работала с величайшим рвением, прибавляла свой заработок к своей небольшой пенсии и этим способом добывала нужные ей деньги.

В недостаточностях и различных аномалиях состава и окраски самочувствия, стоящих в связи с указанными уже соотношениями в особенностях организации, и должно искать ближайший психологический источник существования недостаточных, несчастных, дефективных и предрасположенных натур, которые при наличности неблагоприятных окружающих условий могут и действительно дают нам преступников. В эпоху падения Древнего Рима и порчи его прежних нравов подобные натуры, как уже было замечено выше, нарождались во множестве. Все это были натуры более или менее неуравновешенные, порочные и дегенерированные, но не больные в собственном смысле этого слова.

Но почему, спросят меня, вы называете все описанные явления вырождением? Да потому, что с физической стороны они представляют более или менее резкие и важные отклонения от поколений восходящих, и притом уклонения, более или менее неблагоприятные не только для дальнейшего развития, но и для поддержания прежнего его уровня и для благополучной жизни. То же самое представляют они и со стороны психической, а также и со стороны социальной.

Человек изначально жил в обществе себе подобных, к нему приспособлялся всеми сторонами своего существа и вместе с ним и его различными частями развивался и преуспевал. Но вырождающиеся, особенно в тех разновидностях, которые занимают нас теперь, перестали удовлетворять требованиям, предъявляемым обществом к их психическим проявлениям, а потому необходимая степень соответствия между ними и обществом нарушилась, и они начали более или менее как бы выделяться из общества и делаться более или менее чуждыми ему, более или менее вредными для него и обреченными, иначе говоря, вырождающимися.

Здесь нелишне заметить, что в среде большой публики с понятием вырождения почти всегда соединяется представление о чем-то очень дурном и отталкивающем. На самом деле хотя и бывает так, но далеко не всегда. Явления вырождения не представляются однообразными и всегда одинаковыми. Существует много типов вырождающихся, и некоторые из них более или менее симпатичны. Для примера укажу хотя бы на литературный тип Обломова, который, несомненно, представляет собой недостаточную и вырождающуюся натуру и в то же время многими своими чертами располагает к себе читателя. Но уголовное право по самому существу действий, запрещаемых и караемых уголовным законом, имеет дело преимущественно с самыми худшими разновидностями вырождения, у которых кроме основных недостатков их существа развивается еще много производных – необходимых следствий их порочной и преступной карьеры.

Конечно, как и повсюду в природе, в сфере преступления нелегко провести резко разграничительные линии между вырождающимися, населяющими приюты и лечебницы для душевнобольных, под именем страдающих folie de caractere, folie lucide, folie d'action и т.д., и вырождающимися, населяющими тюрьмы. Здесь нее вопросы меры и количества, здесь все бесчисленные и неуловимые переходы. Но хотя между преступниками и есть душевнобольные, тем не менее громадное большинство их вовсе не больные в точном смысле этого слова, а только более или менее недостаточные, неуравновешенные, порочные и вырождающиеся натуры.

При этом сам собой напрашивается вопрос о так называемых случайных преступниках в противоположность профессиональным. Я, конечно, не имею возможности останавливаться здесь на лом вопросе в той мере, в какой он бы того заслуживал. Замечу лишь, что и этот вопрос есть также вопрос меры и количества.

Недостатки и порочности натуры в одних случаях могут быть не только сравнительно незначительны, что их неблагоприятное влияние будет достаточно сильно проявляться и предрасполагать к преступлению только при наличии исключительно неблагоприятных положений, в которые человек попадает нечасто. Конечно, общее субъективное основание преступности будет налицо и в этих случаях, но оно будет сравнительно слабо развито и выражено и притом, конечно, будет выражено в самых различных степенях, смотря по индивидуальностям.

В других случаях так называемой случайной преступности недостатки и пороки натуры, предрасполагающие к преступлению при наличии неблагоприятных внешних условий, могут быть преходящими или, иначе говоря, могут быть результатами временных, более или менее длительных и более или менее устойчивых психофизических состояний, из которых и слагается жизнь человека, представляющего собой величину, постоянно более или менее изменяющуюся и колеблющуюся. На этой изменяемости и основывается возможность приспособления, воспитания и перевоспитания, которые у различных личностей совершаются, конечно, в различной мере трудно или легко. Некоторые из этих временных отклонений и длящихся состояний могут быть настолько неблагоприятны для душевного равновесия, что по своему влиянию на деятельность в данное время основательно могут быть приравнены к стойким и важным недостаткам и порокам натуры, чему можно привести множество примеров.

Конечно, утверждение, что каждый преступник есть вырождающаяся натура, в этой его общей форме может казаться странным для многих мало знакомых с вопросом и с его фактической стороной. Скажут, неужели всякий здоровенный преступник, по-видимому, не представляющий ничего особенного, есть вырождающийся? Но такие замечания обыкновенно вызываются общим недостатком, который присущ всем общим определениям. Нигде в природе нет тождеств, а всегда степени, цвета и оттенки, из которых пограничные часто до крайности трудно поддаются определениям.

До сих пор мы говорили об одном из факторов преступления; теперь остановимся и на другом – влиянии окружающих условий.

Все особенности натуры развиваются мало-помалу под непосредственным влиянием окружающей среды. Таков общий закон, и таков закон частный, управляющий формированием недостаточных, дурно уравновешенных и порочных натур. Они развиваются и подготовляются мало-помалу иногда в течение личной, а большей частью в течение жизни поколений под влиянием особенностей ежедневных упражнений, привычек и нравов, которые представляют продукт жизни данного общества и в данное время его существования. Отсюда связь ясна. Очевидно, что вопрос о преступности, тесно связанный с вопросом о формировании дурных, порочных и предрасположенных натур, есть в то же время и тот общественный вопрос, который волнует современное общество.

Когда недостаточные и порочные натуры уже сформировались, тогда мы имеем перед собой готовый результат, который при наличии предрасполагающих условий дает место своим следствиям: два фактора преступления, будучи даны, образуют свою равнодействующую – преступную деятельность. Поэтому для успешной борьбы с преступлением необходимо, прежде всего, действовать против причин, порождающих предрасположенные натуры.

Одно наказание решительно недостаточно. Будучи даже совершенно правильно организовано, оно может уменьшать и иногда совсем уничтожать наклонность к преступлению у предрасположенных натур, уже подпавших под наказание и пришедших в тюрьму. Временно оно может иногда удерживать страхом некоторые из таких натур от совершения того или другого преступления или проступка, но оно, как нас учит опыт веков, решительно бессильно удерживать все предрасположенные натуры навсегда, а главное, оно решительно бессильно задержать увеличивающееся нарождение предрасположенных натур, которые беспрестанно приходят увеличивать ряды армии преступления. А между тем и действительное число преступников не представляется точной мерой общественной опасности, проистекающей из указанного источника. Преступление – только один из симптомов болезни общественного организма, но далеко не единственный.

Одни из недостаточных и порочных натур совершают преступления и уходят в тюрьмы и ссылки, а другие остаются в обществе. Не совершая преступлений, они, тем не менее, совершают много зла и много содействуют порче и развращению всего приходящего с ними в соприкосновение.

Только широкие меры предупреждения, направленные на то, чтобы поменьше нарождалось недостаточных, неуравновешенных и потому предрасположенных натур, могут дать серьезные улучшения в деле борьбы с преступлением. Без этого – нужно сознаться в том – нет достаточных шансов.

На это возразят, конечно, что борьба с преступностью в таких формах крайне трудна и даже невозможна. Но понятие о трудности – понятие относительное. Почти все становится более или менее легко и возможно, когда все деятельно желают, а деятельно желают, когда хорошо понимают и ясно предвидят все следствия. Конечно, борьба в таких формах требует немало труда и усилий. Но что не требует их? Разве легко выносить громадный бюджет преступления и бюджеты всех тесно связанных с ним областей? А между тем мы выносим их.

В руках современного государства и общества, располагающих всеми почти необъятными успехами науки и техники, сосредоточены могущественные средства. Одно из них, и притом одно из важнейших,– правильная и разумная организация общего воспитания и образования, которые – особенно первое – приспособляют человека к жизни в обществе себе подобных и дисциплинируют массы, развивая в них внутренние задерживающие элементы и усиливая их способность разумно руководить своими действиями. Поэтому воспитание и образование, и преимущественно первое, по справедливому замечанию Mac Donald'a, представляют собой надежнейшее средство предупреждения.

Помимо этого в руках государства и общества есть и много других средств упорядочения и улучшения. Для примера укажу хотя бы на борьбу с алкоголизмом. Известно, что одним из могущественнейших факторов преступности является алкоголизм, который деградирует человека, подтачивает нравственность, разъедает семьи, наполняет тюрьмы преступниками, а рабочие дома и учреждения для бедных – бродягами, нищими, пауперами и который, будучи искусственно прививаем, развращает даже животных и делает их нарушителями основных условий их общежития. Успешно бороться с этим великим злом одними карательными и ограничительными средствами, конечно, невозможно. Алкоголизм масс, несомненно, имеет глубокие корни и зависит от важных причин. Крайняя неблагоприятность весьма многих жизненных положений, обездоленность, необходимость постоянно напрягаться далеко сверх меры данных природой сил и через то постоянно и постепенно истощаться и т.д.– вот только некоторые из важнейших причин широкого распространения алкоголизма в современных обществах. Недаром говорят, что пьют с радости и горя. Но, конечно, пьющих и заливающих до алкоголизма с радости сравнительно немного, тогда как пьющих с горя и незадачи – легион. Одними запрещениями много сделать нельзя. Но государство имеет и другие средства. Оно может воспользоваться живыми силами в самом обществе и направить их на борьбу со злом. Оно может возбудить общественное внимание и сосредоточить его на вопросе и тем самым подготовить общественное мнение, без чего невозможна глубоко захватывающая деятельность. Оно может организовать всестороннее изучение и обсуждение явления, его многочисленных причин и действенных мер борьбы с ним в обширных собраниях научно подготовленных специалистов, может широко распространять сведения о дебатах и заключения таких собраний и тем самым и многим другим возбуждать и стимулировать общественное внимание и частные усилия в самых различных пунктах территории. Наконец, оно может приходить на помощь начавшейся частной работе, направленной на ослабление и устранение глубоких причин алкоголизма, и может поддерживать ее своими могущественными средствами и т.д. Одним словом, возможно, многое и очень многое, лишь бы было желание и ясное понимание.

---