Классики юридической психологии

Глава шестая. Некоторые из социальных факторов преступности

На петербургском международном тюремном конгрессе (1890) мне был поручен доклад об ответственности малолетних. Совместно с своими содокладчиками, проф. Фойницким и г. Correvon, я пришел к заключению о необходимости отнесения начала уголовной ответственности по меньшей мере к 16-летнему возрасту. До этого возраста может и должно иметь место строгое исправительное воспитание, но не уголовная кара, налагающая печать па последующую жизнь человека.

Наше предложение хотя и встретило сильную оппозицию, но было принято секцией (Общее же собрание отнеслось до крайности странно. Не выслушавши даже доклада секции и не давши места прениям, оно решило отложить вопрос до следующего конгресса ввиду недостаточной будто бы зрелости.). Указывали на его полную несвоевременность ввиду учащения случаев ранней тяжкой преступности в среде подростков. В числе оппонентов выступил известный парижский профессор Henri Joly, еще ранее писавший по этому вопросу. Он указывал, что в Европе и Америке замечается тенденция к ускорению, а не замедлению скороспелости подростков.

«Это факт несомненный,– говорил он,– и зависящий от многих причин, в числе которых надо указать на возрастание городского населения и распространение первоначального образования».

«Эта скороспелость – как ни грустно констатировать – еще более 1 проявляется во зле, нежели в добре. Когда приходится видеть постоянное понижение до 14-и 15-летнего возраста подростков, которые живут за счет проституции, тогда нельзя домогаться избавления подобных индивидуумов от ответственности, падающей на них».

Я, конечно, признавал несомненный факт, но расходился в выборе мер для борьбы. На мой взгляд, причины прискорбного явления кроются глубоко, и на них можно и должно действовать особыми средствами. Преждевременному уголовному наказанию здесь не место, потому что ранняя развращенность и преступность тождественны со зрелостью, безусловно, необходимой для уголовной ответственности.

Начну с факта, который, между прочим, приведен в одной из статей Н. Joly.

В 1889 г. был казнен в Париже 19-летний молодой человек, некто Kaps. Он происходил из честной, как кажется, семьи, которая делала все, чтобы воспитать его и сделать из него хорошего работника. Об особенностях его наследственности мы не имеем сведений, да их вообще и нелегко всегда иметь. Дурная наследственность не зависит только от случаев душевных расстройств в семье: на нее влияет множество других условий, не бросающихся в глаза и легко ускользающих от внимания постороннего наблюдателя. Истощенность организма того или другого родителя или обеих вместе, усиленная раздражительность их некоторых системных чувств, их возраст и особенно временные состояния в моменты зачатия и пр.– все это, как свидетельствуют факты, несомненно, влияет на унаследуемое и прирожденное у ребенка и все это большей частью трудно поддается констатированию.

По выходе из школы, в возрасте 10 лет, Kaps уже начал бродяжить по городу и не хотел обучаться никакому ремеслу. Он бегал из родительского дома и в сообществе подобных ему занимался кражами и мародерством. По требованию родителей он был помещен в одиночную тюрьму la Petite-Roquette, из которой, по его собственным словам, он вышел худшим, нежели был прежде. Он рано познакомился с проститутками и живущими на их счет их возлюбленными, известными под именем альфонсов. Чуть ли не в 13 лет он сам стал альфонсом и завел себе любовницу, Leontin'y D., девочку старше его годом, которую он заставлял заниматься проституцией и кормить его. Когда заработки Leontirfu оказывались недостаточными, а кражи не удавались, тогда он сам принимал на себя роль так называемого «petit jesus» и начинал продавать свои юношеские ласки старым развратникам, один из которых, некто литограф Vincard, был найден задушенным и ограбленным в своей квартире в 1884 г., когда Kaps было всего 14 лет. Последний счастливо отделался и избежал подозрений, хотя и был в квартире Vincard в вечер убийства.

После этого события Kaps продолжал вести свою прежнюю жизнь в сообществе проституток и их альфонсов, в атмосфере постоянного разгула и разврата вперемежку с тюремными сидениями. Так продолжалось до 1889 г., когда Kaps выстрелом из заранее приготовленного револьвера убил Leontin у D. Он сам отдался в руки правосудия и во время производства следствия признался и в убийстве Vincard. Убийство своей любовницы, которой он еще ранее сделал то же признание, Kaps объяснял любовной ревностью к ее подруге, Софье D. «Госпожа была любовником моей подруги, а моя подруга была любовницей госпожи»,– рассказывал он. Такова ли была действительная причина или ею была боязнь разоблачений со стороны Леонтины – решить невозможно.

Во все течение своего заключения до самой смерти Kaps постоянно проявлял спокойную циническую жестокость. Во время производства следствия он пытался убить заранее принесенным оружием Софью D, в самой камере следственного судьи. Его злоба и мщение возбуждались по самым незначительным поводам. Однажды надзиратель слишком нажал его наручники. Kaps вспыхнул и обещал отмстить за себя. И действительно, через несколько дней он пытался убить виновного в той же камере. Позднее, в тюрьме Roquette, где он находился в качестве приговоренного к смерти, Kaps несколько раз пытался задушить своих надзирателей по самым незначительным поводам.

Он спокойно встретил свое осуждение и также спокойно встретил и смерть. На увещания духовника просить у Бога прощения в совершенных преступлениях Kaps ответил: «Зачем это, зачем просить прощения? Я убил, меня убивают, и мы квиты».

Таков случай. Не стану вдаваться в разбор его. Укажу лишь на поразительное сходство его субъективной стороны с субъективной стороной многих явлений, описанных в предшествующей главе. Сам проф. Joly замечает, что живущие проституцией, как Kaps, скоро приобретают в сообществе себе подобных зверей характер, дающий им возможность ни перед чем не отступать. Они постоянно бывают, расположены, совершить убийство из-за слова, и из-за пу стой фантазии, на пари, самое большое для кражи, и при том для кражи всего нескольких франков. Проф. Joly объясняет эти несомненные явления презрением к человеческой личности, развивающимся у подобных субъектов. Мы со своей стороны уже несколько познакомились с действительными субъективными факторами кровавых преступлений, но этим мы выполнили только часть предстоявшей нам задачи. Все особенности натуры не являются неизвестно откуда; они всегда постепенно развиваются и вырабатываются под неизбежным влиянием всей совокупности условий окружающей среды. На последних мы и остановимся теперь. При этом мы столкнемся все с тем же старым и в то же время вечно новым общественным вопросом, который грозной тучей навис над миром.

В среде общества родятся и живут малолетние и взрослые преступники; они его отражение; они «плоть от плоти его и кость от кости его». Под влиянием особенностей, создаваемых обществом жизненных положений подготовляются и развиваются присущие им особенности натуры, наталкивающие их при известных условиях на преступление вообще и на различные его виды в частности. Шли пека, миновали эпохи, сменялись поколения, и каждое из них, руководимое своими многоразличными интересами, привносило свой вклад в созидание существующего общественного строя с его достоинствами и недостатками. В ходе чрезвычайно сложных исторических явлений наряду с хорошими и светлыми сторонами развивалось и множество крайне темных сторон. Великими благами первых мы пользуемся и более или менее тяжело страдаем от вторых. Кто виноват? Решать не нам, да не в вине и дело. Наша задача состоит в изучении и разумной, спокойной борьбе со злом для его устранения и исправления совершенных погрешностей.

Бедность, нищета и большая или меньшая степень обездоленности на пиру жизни значительного числа людей вследствие применения слишком различных мерок – вот одна из основных и наиболее темных сторон исторически развившегося современного строя, из которой уже вторично, третично и т.д. возникают самые неблагоприятные следствия для всех сторон общественной жизни. Много произведено прекрасных статистических работ о колебаниях преступности в зависимости от времен года, пола, возраста и т.д. Но самой капитальной работой была бы, по моему мнению, та, которая выразила бы нам в числовых отношениях колебания в порче нравов, в развитии алкоголизма, порочности, разврата и преступности в зависимости от увеличивающегося наращения числа людей лишних и обездоленных, для которых не обеспечен даже завтрашний день и которые всегда готовы за самый скудный кусок хлеба без разбора всякому богу служить и молиться. Для них нет надежды, нет и будущего. Они страдают физически и падают нравственно под влиянием деградирующей жизни в нищете; они умрут, как жили, среди умственной и нравственной ночи. «Около 6000 человек бродяг и лиц, уже имевших столкновения с правосудием,– говорит Dermaz,– каждое утро просыпаются в Париже, не зная, как и чем они проживут до вечера». Из французской уголовной статистики видно, что в среде осужденных число лиц, не имеющих крова, увеличивается. Оно равнялось 41 на 1000 между 1840 и 1851 гг.; с тех пор оно все возрастало и было 52, 70, 80 и, наконец, 140. Из той же французской статистики видно, что на каждые 100000 жителей осужденных бродяг и различных праздношатающихся приходится 405 человек – число, значительно превышающее число осужденных других профессий. По исследованиям статистика Yvernes, оказывается, что на каждые 100000 обитателей сверх того приходится значительное число осужденных, а именно 54 человека, имеющих неопределенные и неизвестные профессии. Эти лица не бродяги; они неудавшиеся, лишние люди, люди, выбитые из колеи. В Париже их называют camelots; они продукты большого города; они живут изо дня в день, переходят от занятия к занятию и хватаются безразлично за все, что может дать лишний день существования. Они влачат свою жизнь среди тяжелых условий. По большей части чахлые и хилые от всяких лишений и часто также от сопутствующего пьянства и разврата, они неспособны ни к какому физическому труду. После себя они оставляют на земле слабые создания, лишенные протекции и обреченные проходить печальный жизненный путь, пройденный и их отцами. Про этих людей с полным основанием можно сказать вместе с графом D'Haussonville, что «бедность у них порождает порок, а порок в свою очередь поддерживает бедность». К ним вполне применяется замечание того же автора, что они живут «при условиях цивилизации, совершенно отличной от нашей, хотя они граждане той же страны и обитатели того же города». Большинство из них «в течение всего года, всей жизни испытывают тот медленный голод, который не убивает в день, но который слагается из всевозможных невзгод, который беспрерывно подтачивает тело, ослабляет ум, деморализует совесть, портит расы, порождает всевозможные болезни и пороки и, между прочим, пьянство, зависть, отвращение к работе и сбережениям, грубость нравов, леность, нищету, разврат и воровство».

Но вернемся снова к занимающим нас явлениям ранней развращенности и преступности и посмотрим, в каком отношении находятся они к только что затронутыми.

Увеличение ранней развращенности и преступности подростков представляет явление, значительно распространенное в наши дни. «Карьера преступления начинается в настоящее время ранее, нежели прежде: в этом нам невозможно сомневаться»,– замечает проф. Joly. Во Франции за 50 лет число обвиняемых в возрасте моложе 16 лет возросло на 140% (3,244), число обвиняемых в возрасте от 16 до 21 года увеличилось на 247% (14,547), тогда как число обвиняемых в возрасте свыше 2 1 года увеличилось за то же время только на 127%. В 1884 г. парижский префект полиции заявлял комиссии следующее: «Нам пришлось констатировать, как рано дети попадают на улицу. Мальчики работают мало и живут на деньги, добываемые девочками. Я не могу в достаточной мере оттенить это новое явление понижения возраста проституток и сутенеров: все могут убедиться в том». Известный д-р Wines писал о Соединенных Штатах, что «в последние годы преступление, по-видимому, перешло к молодежи, и скороспелость сделалась отличительной чертой эпохи». «Развитие преступности молодежи,– говорит один из членов французской комиссии для разбора рецидивистов,– есть одно из наиболее печальных явлений нашего времени».

Приступая к выяснению условий, способствующих развитию этого явления, отметим, прежде всего, что ранняя развращенность и тяжкая преступность подростков представляют собой преимущественные продукты все того же большого города и его сложной и своеобразной жизни, которая, близко сводя и тесно сплачивая людей, с одной стороны, способствует быстрому развитию культуры, накоплению знаний и развитию власти человека над природой, подготовляющей будущее общее благосостояние, а с другой – как мы уже видели, она вырабатывает во множестве при существующем строе отношений несчастные отбросы общества и могущественно увеличивает продукты вырождения породы. А между тем большие города в наше время все более развиваются и все более становятся обширными притягательными центрами, куда, как в обетованную землю, люди стремятся со всех сторон.

Сюда, прежде всего, стекаются все баловни судьбы, жизнь которых благодаря размерам их покупательных средств представляет один вечно длящийся праздник: если им приходится задумываться над чем, то лишь над выбором удовольствий. Не мудрено, что многие из них, особенно недостаточные, плохо от природы одаренные и неуравновешенные натуры – а их в этой среде немало,– при таких условиях старательно развивают только грубую чувственность и постепенно переходят от одних менее изысканных и утонченных чувственных наслаждений к другим, более утонченным (У одного из подобных субъектов, прожившего свои органические силы в различных сладострастных оргиях, только одни маленькие невинные девочки и могли еще возбуждать пресыщенную чувственность. Для достижения его целей ему привязывали их за руки и ноги к кровати.). Но если экономическое положение таких лиц не ставит никаких преград их неудержимой погони за наслаждениями, то органические законы очень скоро ставят их. За известным пределом, с каждым шагом вперед жажда наслаждений разгорается, а чувствительность ослабляется, притупляется и требует постоянного повышения интенсивности раздражителей. Воскресает Тантал и его муки, загорается борьба природы и искусства, и в ней вырабатываются личности с распущенным воображением, которых обыкновенно называют пресытившимися, личности, изжившие свое жизненное содержание, испытывающие подавленные состояния и в то же время невероятную жажду наслаждений, какой бы ценой последняя ни утолялась. Трудно представить себе, до каких уродливостей и поразительных извращений доходят такие изжитые натуры в неудержимой погоне за удовольствиями. Я не стану приводить относящихся сюда фактов; замечу лишь, что жизнь больших городов, как показывают исследования, ими изобилует.

В большие города стекаются и все искатели приключений и цветов жизни, все, чувствующее в себе способность плавать на широком просторе и искусно проводить свой жизненный челн среди опасностей. В больших городах такие люди находят вполне благоприятную среду для себя: легкие и более или менее щедро оплачиваемые занятия и профессии и частые благоприятные случаи. Припомним хотя бы только биржу с ее дельцами специалистами, с ее массой различных посредников и ищеек, занимающихся всевозможными сделками и иногда в несколько минут наживающих большие и по кодексу биржевой нравственности вполне безгрешные суммы. Многие из них и, может быть, даже большинство безразличны или дурно одарены в нравственном отношении, лишены всякого правильного и серьезного нравственного воспитания, прививающего человеку стойкие убеждения об обязанностях к окружающим людям, ко всему обществу и самому себе. Они гонятся исключительно за успехом и удачей, ловят их всевозможными средствами, а поймавши, считают свою задачу исполненной и все вполне оправданным.

Такие натуры требуют и берут от жизни преимущественно грубые чувственные удовольствия. Желудок и наслаждения любви – вот их почти исключительные утехи и услады (В Париже, например, в некоторых публичных домах устраивались гостиные, стены и потолок которых делались из зеркал. В таких гостиных были платные места, на которые допускались любители. Посередине на большом ковре целая группа совершенно нагих женщин предавались самым сладострастным упражнениям. Другие дома устраивали у себя роскошно отделанные и освещенные комнаты, в которых желающие как одного, так и разных полов предавалась всевозможным оргиям. Рядом с ними устраивались темные комнаты, а в разделяющие их стены вделывались трубки с увеличительными стеклами. В темные комнаты допускались за плату все желавшие невидимо наслаждаться чужими вакханалиями (небезынтересно заметить, что та же мысль была осуществлена Калигулой в его дворце). Однажды в одной из таких комнат один богатый негоциант увидел своего зятя, предающимся содомии. Наконец, третьи дома открыли у себя специальные приюты для оргий светских женщин, которые являлись туда инкогнито и в течение нескольких часов исполняли роль публичных женщин или же совместно с последними предавались коллективным оргиям.). Они рассматривают и оценивают жизнь преимущественно с этих вполне доступных им сторон, предъявляют к ней соответствующие требования, и ее безумное прожигание становится как бы профессией многих из них. В ответ на запросы баловней судьбы и прожигателей жизни в больших городах создаются всевозможные удобства и приятности, повсюду раскидываются манящие своими выставками (Эти выставки оказывают иногда поистине гипнотизирующее влияние, особенно на детей и подростков. Один из очень высокопоставленных членов французской магистратуры рассказывает, что в возрасте 11 лет он сам однажды совершил кражу с такой выставки. По дороге в лицей ему ежедневно приходилось проходить мимо выставки одного магазина. Однажды он не вытерпел и стащил горсть чернослива, хотя, по его словам, дома у него было столько чернослива, сколько только он мог пожелать. Кража осталась не открытой. Но что было бы, говорит он сам, если бы он был захвачен и заключен в тюрьму подобно многим другим детям, у которых подобная первая кража является иногда и первым сильным толчком к вступлению на дорогу порчи и преступления. Если уже воспитанный мальчик из достаточной семьи иногда соблазняется и не может удержаться, то что сказать о влиянии таких выставок на оголодалых подростков и взрослых, бродящих по улицам больного города, а главное, что сказать о чувствах, которые должны при этом на каждом шагу возбуждаться в них.) и показной стороной удовольствия, раздражающие чувства и разжигающие чувственность, учреждаются во множестве блестящие и неблестящие увеселительные притоны и вертепы, рассчитанные исключительно на обогащение их содержателей путем эксплуатации разгула, порока и разврата (Один из содержателей таких притонов просил парижского префекта полиции разрешить ему передать его своей дочери. «Ей скоро будет 15 с половиной лет,– писал он,– она хорошо знает ремесло и имеет к нему большую склонность. Она очень серьезна для своих лет, и на нее можно положиться в управлении домом, так что вы не будете сожалеть, если дадите разрешение. Сверх того, я имею в виду выдать ее замуж за лакея из залы, который хорошо знает свое дело». Этот выдает дочь, а другой сам женится на неизвестной для него проститутке только потому, что ему хвалили ее способность заманивать к себе посетителей. «Я хозяин публичного дома,– говорит он ей,– я вдов и мне нужно снова жениться, чтобы сохранить его за собой; вы можете быть мне полезной». Та просит срока на раздумье, но предварительно хочет посоветоваться со своим постоянным любовником. Последний, должно быть, посоветовал, потому что свадьба состоялась. По свидетельству Taxil, в Париже есть семьи, которые и течение нескольких поколений занимаются наследственным промыслом содержания публичных домов. Тот же автор приводит между прочим просьбу одной 82-летней старухи, адресованную префекту, о выдаче разрешения на публичный дом ее дочери и ее внучке. В ней просительница называет префекта «отцом бедных, опорой вдов и сирот, поддержкой обездоленных и убежищем несчастных» и, чувствуя приближение смерти и другой жизни, ходатайствует о разрешении. Сами же несчастные жертвы разврата – публичные женщины – только гибнут it тисках эксплуатации и своей гибелью кормят и обогащают подобных субъектов. «Ремесло публичной женщины приводит только к нищете. И это утверждение безусловно верно по отношению к 95 из 100». «Госпиталь, тюрьма или нищенское депо – вот последний результат в конце всех счетов».), и вообще выставляются всевозможные приманки для шумящей толпы. С ними ежедневно в большей или меньшей степени и сталкивается городское население, в котором их постоянные влияния, наращиваясь и суммируясь, повышают потребности и пробуждают жажду наслаждений, и при том но большей части наслаждений нечистых и нежелательных – наслаждений грубой чувственности. За баловнями судьбы, являющимися инициаторами и примером, к раскинутым кругом удовольствиям, как бы по отражению сверху вниз, начинают жадно стремиться почти все из толпы, и притом тем с большей силой, чем меньше при прочих равных условиях их развитие, ибо таким особенно и трудно устоять и их головам особенно трудно не закружиться, когда их окружают наркотиками. И вот в больших городах развивается веселая, постоянно клокочущая и для многих очень легкая жизнь, появляются легкие заработки, слух и слава о которых переходят из уст в уста и разносятся широко кругом во все стороны.

Немудрено поэтому, что кроме баловней судьбы, являющихся для крупных дел, а часто и для прожигания жизни, в большие города стекаются со всех сторон и люди другого сорта – только еще ищущие счастья и недостающего им сколько-нибудь привольного житья. Большие города, как известно, повсеместно усиленно растут на счет деревни и стягивают к себе со всех сторон деревенское население, привлекаемое заработками и удобствами городской жизни (Наибольшее пропорциональное возрастание населения приходится на очень большие города, тогда как население небольших городов растет сравнительно гораздо медленнее или даже убывает. Население Лондона за 60 лет почти утроилось; во Франции население городов, имеющих свыше 10 тысяч жителей, в течение 20 лет возросло на 30%, тогда как население Франции вообще за тот же период возросло только на 5,13%; население же городов, имеющих менее 10 тысяч жителей, даже убыло.). Это стремление, вытекающее из желания отыскать лучшее, в будущем будет иметь благоприятное значение, но теперь наряду со светлыми сторонами оно представляет и многие темные стороны, благодаря которым оно вызывает в некоторых государствах, как, например, во Франции, серьезные беспокойства. В 1846 г. городское население составляло во Франции только 1/4 всего населения, а в 1886 г. оно составляло уже более 1/3,. Высчитывают, что если увеличение населения городов пойдет в той же пропорции, то обе части населения Франции сравняются в 1920 г. То же явление замечается повсюду (В Англии городское население в 1871 г. составляло 56,8% всего населения, а в 1881 г.– 59,6%. В Германии соотносительная часть городского населения в общей массе населения возросла за десятилетие на 5,3%.), и в Англии против него думают бороться теперь созданием мелкой поземельной собственности. «Стремление крупных городских центров притягивать к себе окрестное население – явление обычное,– замечает наш уважаемый статистик В.Н. Григорьев.– Оно наблюдается и в крупных городах Западной Европы, где также пришлый элемент имеет обыкновенно преобладающее значение в составе их населения». Далее он приводит таблицу, из которой видно, что в Москве пришлого населения 73,8%, а родившегося внутри города 26,2%; в Петербурге 70,6 и 29,4%; в Париже 67,8 и 32,2%; в Вене 61,5 и 38,5%; в Берлине 56,6 и 43,4%; в Лондоне 37,1 и 62,9%. Усиленное вселение в Москву начинается с 1861 г.: от 1866-1870 оно достигает 11 %; от 1876 по 1880 – 28%. От простого рязанского крестьянина-извозчика мне однажды пришлось слышать меткое замечание, что Москва постоянно растет за счет упадка деревни, «что вскоре после пожаров она еще краше становится, а деревня и без пожара разоряется».

В большие города стекаются из деревень по большей части те, которым по тем или другим причинам стало тесно и трудно жить в деревне, которые обнищали, опустили хозяйство и теперь поры-па ют с прежним местом и отправляются искать счастья и более привольного житья вдали, иногда в одиночку, а иногда и целыми семьями. Так, например, Энский департамент во Франции вследствие усиленной конкуренции фермеров и значительного повышения арендных цен на землю потерял с 1801 по 1846 г. 131400 человек населения, значительная часть которых отправилась искать счастья в увлекательный Париж. Позднейший земледельческий кризис и падение заработной платы земледельческих рабочих породили дальнейшие выселения из того же департамента, причем некоторые из разошедшихся пали тягостью на благотворительные бюро и потом постепенно вошли в ряды бродяг и людей лиш-11 их. То же замечается повсюду. Сходными путями и у нас во многих местах упадает деревня, где постепенно нарождаются «безлошадные или пешие» домохозяева и где крестьяне иногда вынуждаются арендовать собственные земли по дорогим ценам, и образуется множество специальных фабричных рабочих, которые мало-помалу порывают с деревней и утрачивают свою прежнюю самостоятельность и оседлость.

Деревенские незадачники, понюхавшие заразительный воздух большого города и узнавшие удобства и оживление жизни последнего, по большей части порывают с деревней и окончательно остаются в городе, принося с собой на продажу только свою способность труда, и притом способность, часто не сопутствуемую никаким специальным знанием, и здесь смешиваются с постоянным захудалым городским населением, уже издавна по тем или другим причинам лишившимся самостоятельного существования и живущим изо дня в день.

Наплыв в большие города населения, ищущего заработка и счастья, повышает предложение труда и производит переполнение рынка. Помимо наплыва в том же направлении уже довольно давно могущественно действует и машина, все больше стремящаяся найти себе применение во всех отраслях производства. Предназначенная по самому своему существу сокращать тяжелый труд человека и безгранично увеличивать его власть над окружающей природой, она при существующем строе выбрасывает множество людей из производства и делает их лишними. Эти роковые факторы, при всевозможных мыслимых усилиях со стороны людей труда неумолимо выбьют и не могут не выбить определенное число их из жизненной колеи и сделают их жалкими игрушками различных случайностей (Во время моего пребывания в Брюсселе в 1892 г. я довольно подробно осматривал жилища в бедных кварталах, которые все отличались самыми антигигиеничными условиями. В числе многих прочих мне пришлось встретить семью одной женщины; последняя в то время занималась на перебой с другими такими же несчастными неотступным навязыванием каждому показывавшемуся на площади перед судебными местами так называемых monuments, т.е. дешевых фотографий Брюсселя. Прежде она с мужем была занята на пуговичной фабрике; фабрика закрылась, и они очутились на улице. Ее семья во время нашего знакомства состояла из нее самой, ее мужа, который не имел занятий и дожидался места метельщика городских улиц с заработком в 2 фр. в день на своих харчах, ее матери, трех маленьких детей и младшего брата, зарабатывавшего разноской 1 фр. 50 сант. в день. Сама она зарабатывала продажей монументов от 1 ф. 25 сант. до 1 ф. 50 сант., а ее старуха мать занималась только домашними работами и уходом за детьми. Семья должна была платить за комнату 3 фр. в неделю; на пищу надо было в день по 40 сант. на каждого взрослого человека, да на всю семью 4 кило картофеля по 8 сант. за каждый.). Все более слабые, менее ловкие, менее вооруженные и хотя немного невинно зазевавшиеся при существующих условиях неизбежно обрекаются на гибель, на гибель медленную, тяжелую и унизительную.

Вследствие наплыва и соединенного с ним увеличения спроса жизнь в больших городах удорожается, и цены растут, особенно на помещения. Цены земли под домами в сколько-нибудь удобных и более близких от центра местах, где должно ютиться занятое рабочее население, быстро возрастают, а за ними растут и цены на дома и квартиры. В Париже, например, по свидетельству гр. d'Haussonville, цены на помещения, занимаемые бедным людом, в течение только 10 лет поднялись от 20 до 25% (В Лондоне, например, 88% рабочего населения вынуждены тратить на квартирную плату значительно более 1/5 своего заработка.). В Москве, сколько мне известно, они возросли едва ли менее. На другие предметы потребления цены также возрастают, хотя и не в такой пропорции.

Немудрено поэтому, что многие из переселяющихся, особенно более слабые, менее одаренные, вооруженные и ловкие, наряду с постоянными, почему-либо захудалыми горожанами скоро иногда выбиваются из колеи, переходят в разряд лиц, не имеющих постоянных определенных занятий, лиц, ищущих и перебивающихся изо дня в день, и обрекаются за немногими разве исключениями на окончательное, хотя и сравнительно медленное вытеснение с жизненного пира. «Ах, господин,– говорил гр. d'Haussonville один молодой человек, сделавший неверные шаги в жизни и попавший вследствие того в тяжелое жизненное положение,– нельзя себе представить, как трудно подняться в Париже тому, кто хоть раз попадет в низы». То же самое с полным основанием могут сказать и во всех больших городах все зазевавшиеся, менее одаренные, менее вооруженные и ловкие, когда они не имеют поддержки извне. Раз же попав в свое низкое положение, они хватаются за все, день или два работают, потом столько же или больше не работают, стучатся повсюду, бродят по коечным и ночлежным домам и квартирам, подчас питаются на рынках «собачьей радостью», т.е. месивом, приготовляемым из лежалых трактирных отбросов и объедков, терпят всякие лишения и выдерживают не жизненную борьбу, а настоящую жизненную ломку. Нищета и постоянная необеспеченность чуть не ближайшего часа существования, беспрерывно влияя на них, производят ужасные порчи их характеров. Они уносят энергию, расслабляют волю, уничтожают предусмотрительность и благородную гордость, убивают всякие принципы и убеждения, расшатывают правила, иссушают мысль и все хорошие чувства, оставляя нетронутым лишь грубый эгоизм. Алкоголизм при существующих условиях есть почти неизбежный удел таких незадачников. Пьянству обыкновенно предаются по разным причинам. Одни пьют за компанию, т.е. из подражания, другие, обыкновенно более или менее ослабленные, пьют для веселости, которой им достает во время различных собраний, большая же часть – истощенные жизненными невзгодами и потому органически оскуделые пьют для того, чтобы ощутить недостающую им бодрость, развить энергию и после тягостных субъективных состояний подавленности и вялости испытать хотя на время состояние сколько-нибудь сносного самочувствия, когда и они по бодрости и энергии становятся как бы похожи на других. К этой последней категории обыкновенно и относятся занимающие нас незадачники. Переходя со ступеньки на ступеньку лестницы общественных невзгод и лишений, они неизбежно становятся наконец озверелыми пьяницами, деградированными бродягами, профессиональными нищими и различными мелкими паразитами.

Стремление к наслаждению в этой физически и нравственно истощенной среде, особенно вследствие постоянных столкновений с рассеянными повсюду, манящими и разжигающими аппетиты удовольствиями городской жизни, усиленно развивается и при ее внутренних особенностях приводит ее к самым грубым, порочным и развращенным наслаждениям в различных грязных притонах и вертепах, которые представляют собой поистине ад большого города, как их справедливо назвал исследователь Pall Mall Gazette. Припомним, например, известный вырождавшийся род Jukes, изученный в семи генерациях и в лице его 109 представителей. В нем мы находим родовые линии, дававшие преступников, и линии, дававшие пауперов. Его жившие в нищете представители отличались рано проявлявшейся наклонностью к разврату и последующей распущенностью. Одна из женщин этого рода стала матерью, не достигнув 15 лет, а другая – всего 12 лет. Развратность его представительниц брачного возраста, считая для них наступление этого возраста в 14 лет, была напряженнее, нежели в окружающем его обществе, в 29 раз; в некоторых же линиях развратной Ады Jukes она выражалась цифрой 70.

Благотворное, морализующее влияние правильной семьи и правильного брака, за отсутствием для них сколько-нибудь благоприятных условий, в такой среде уничтожается, да и сама семья часто разрушается, и ее члены бредут розно. Число кратковременных незаконных связей и незаконных рождений увеличивается, и дети часто с самого дня рождения попадают в число брошенных, а в лучших случаях нравственно заброшенных или даже становятся предметом постыдного торга и рано выкидываются на тротуары большого города. В практике еще молодого московского общества пособия несовершеннолетним был случай, в числе прочих, что отец и его два маленьких сына нищенствовали и бродяжили самостоятельно и раздельно и только случайно сходились иногда в одних ночлежных приютах и берлогах. Из таких-то детей, как показывает французская статистика, и рекрутируется 1/5 всего населения публичных домов.

Другая часть приселяющегося к большим городам населения пристраивается к каким-либо более регулярным занятиям и уходит в то или другое ремесло. Но и здесь, в сфере производства, усиленный наплыв и все более распространяющееся применение машины делают свое разрушительное дело. Они выбрасывают руки на рынок труда, заставляют их искать для себя новых применений, заставляют отливать к не захваченным еще отраслям производства, порождают ожесточенное соперничество, сбивают цены и постепенно обесценивают труд, особенно в некоторых отраслях, не требующих особого искусства и большой подготовки.

В Париже, например, около 1/4 всех рабочих получают заработок, едва достаточный для удовлетворения их самых насущных потребностей; из них некоторые получают даже менее того. Есть рабочие, получающие менее и даже иногда значительно менее 3 фр. в день, тогда, как и зарабатывающее от 3-4 фр. в день живут на самой границе нищеты. В Брюсселе мне встречались такие примеры. Рабочий по металлу: семья состоит из мужа, жены и четырех детей. Отец зарабатывает 3 фр. 50 сант. в день, но по большей части имеет 2 дня в неделю обязательного прогула по недостатку работы. Из детей только один еще зарабатывает 3 фр. в неделю; жена занята почти исключительно хозяйством и детьми. Семья питается хлебом, картофелем и цикорным кофе и тратит на это 2 фр. в день, а на квартиру 3 фр. в неделю. У нас, в Москве, пару мужского платья из своего материала, стоящего почти 1 руб. за аршин, работают за 6 руб. 50 коп. и даже несколько менее. Можно представить себе, как велик заработок при такой расценке!

Особенно плачевно в отношении заработка положение женщины работницы. В том же Париже существует не менее 15 тысяч работниц, зарабатывающих от 1 фр. до 1 фр. 50 сант. вдень, тогда как самое недостаточное существование обходится не менее 700 или 650 фр. в год. По вычислению гр. d'Haussonville некоторые из женщин работниц, если исключить мертвые сезоны, получают всего от 80 до 90 сант. в день. Немудрено, что в рабочем классе блестящего Парижа, по свидетельству того же автора, распространено мнение, что сама женщина трудом не может зарабатывать средства своего существования; немудрено также, что там, как и во многих других больших городах, имеют место случаи, когда женщина требует своей записи в регистр публичных женщин, поясняя: «Я зарабатываю столько, сколько может заработать женщина в Париже,– 30 су в день (1 фр. 50 сант.), а на это невозможно жить» («Мы очень бедны»,– говорила одна 16-летняя симпатичная и еще непорочная девушка, настаивая с плачем на своем желании быть лишенной невинности. Она имела больного и неспособного к работе отца и мать, занимавшуюся услуживанием, а сама была вербовщицей поставлена исследователю Pall Mall Gazette за 4 ф. ст. специально для лишения невинности. Последний предложил тогда лично ей 1 фунт, вместо приходившихся на ее долю 2 фунта из общей суммы четырех, но без дефлорирования. «Я хочу быть соблазненной,– был ответ.– Но подумайте о боли, о дурном поступке, о стыде и о нищете, которая, быть может, заставит вас кончить вашу жизнь на тротуаре; и это все только за один лишний фунт. Да, милостивый государь»,– при этом она разразилась рыданиями, восклицая: «Но мы так бедны!» Именно в этих ужасных последних словах и звучит глубокая и роковая причина весьма многих жизненных драм и трагедий.). И за такую нищенскую плату требуется тяжелы и, безразгибный труд, количество которого по общему господствующему в настоящее время правилу увеличивается по мере того, как труд обесценивается, особенно в тех производствах, где плата поштучная. У нас, например, некоторые сапожники, специально занимающиеся поправкой старья, работают от 6 часов утра до 10 вечера без послеобеденного отдыха. В учреждениях того же московского общества пособия несовершеннолетним находилось несколько мальчиков, которые в 12 лет были уже вынуждены работать в пуговочном заведении от 5 часов утра до 9 часов вечера, с 45-минутным перерывом на обед. При столкновении с такими явлениями невольно вспоминается песня рубашки, вызывавшая одно время большую сенсацию в Англии.

«Сидит оборванная женщина; ее веки красны и опухли; пальцы ее худы. С лихорадочной поспешностью она без отдыха двигает своей иголкой и надтреснутым, резким голосом поет песню рубашки. "Коли, коли, коли, моя иголочка, когда пение петуха слышится вдали: коли, коли, коли еще, когда сияют звезды чрез мою дырявую крышу. Коли, коли, коли до тех пор, пока голова закружится, до тех пор, пока мои глаза станут, красны и помутятся, до тех пор, пока я, упаду задремавши, на пуговицы и кончу, пришивать их уже во сне. О мужчины, имеющие сестер, которых вы любите! О мужчины, имеющие супруг и матерей! Вы не белье носите каждый день, а жизни людей. Коли, коли, коли, моя иголочка, среди нищеты, голода и грязи и шей единовременно двойной ниткой саван и рубашку"».

При таком скудном и часто неверном заработке мелкому люду между тем приходится оплачивать средства своего существования, особенно свои помещения, крайне дорогой ценой. Сдачей квартир этому люду большей частью занимаются домовладельцы и съемщики, хлопочущие о высшем доходе при возможно меньшем количестве расхода, благодаря чему бедное и скудно оплачиваемое население вынуждается ограничивать себя и свои семьи в еде, в необходимой одежде, в квартирном пространстве, в чистоте воздуха, в его сухости и свете. Дома и квартиры, отдаваемые в наем мелкому рабочему люду, отличаются по большой части полным отрицанием всех правил гигиены. Страшная скученность, спанье вповалку, грязь, вонь, нередко темнота и иногда холод и ужасная сырость внутри помещений, являющиеся следствием дурной постройки и отсутствия ремонта и уносящие много денег на топливо,– таковы особенности большинства мелких рабочих квартир, как бы нарочно приноровленных к тому, чтобы способствовать вырождению и деградации подрастающих и уже взрослых поколений. У нас в Москве насчитывается 10,4% подвальных квартир, причем наиболее глубокие подвалы, на 1 и более сажень под улицей, встречаются преимущественно в центральных местах, и в подвальных жилищах ютится 9,4% всего населения, 25,2% населения размещается так тесно, что в среднем приходится более четырех человек на комнату, и в 14% помещений квартирного пространства на каждого жителя приходится всего 1-5 кв. саженей, чего нет даже в самых населенных и дорогих городах Западной Европы.

Приведу здесь некоторые цифры из доклада комитету патронатства города Брюсселя о состоянии рабочих жилищ в 1890 г. На выдержку возьму 3-й полицейский отдел города. Рабочих семей, занимающих каждая отдельный домик, в отделе 232; занимающих три комнаты – 482; занимающих две комнаты – 2964; занимающих одну комнату – 2153; занимающих одну мансарду – 724; занимающих одну подвальную комнату – 81. Самый большой объем комнаты, занимаемой целой семьей, равняется 210 куб. метров, самый меньший – 8 куб. метров. Наибольшее число комнат, занятых целой семьей, по своему объему приближается в среднем к комнате меньшего объема, 6 комнат, занятых каждая целой семьей, не могут вентилироваться, а в 14 из них дневной свет почти не проникает. Из 2958 семей, занимающих по одной комнате, 266 состоят более, нежели из пяти человек. В некоторых семьях мальчики и девочки, подростки и взрослые вынуждены спать в одной постели. А между тем, по словам доклада, «рабочие платят за квартиры относительно в 1 1/2 раза больше, нежели буржуа».

Мест продажи крепких напитков приходится по 2,41 на 100 жителей и по 15,4 на 100 хозяйств. Средний дневной заработок рабочего равняется 3,17 фр., причем большинство семей не имеет решительно никаких других источников дохода. Из 6636 рабочих семей, живущих в отделе, 2747 пользуются помощью от учреждений общественного призрения. Приблизительно то же и в других отделах.

«Лачуги эти,– говорит про рабочие квартиры гр. d'Hansonville,– нанимаются по чрезвычайно высоким ценам. Нельзя иметь квартирки, состоящей из двух комнат, менее 250 фр. в год. Одна комната оплачивается от 150-200 фр., смотря по этажу». Немудрено поэтому, что занимающиеся сдачей квартир беднякам получают иногда, по свидетельству того же автора, до 25% дохода. Приведу для примера на выдержку описание одного рабочего жилища – квартиры одного каменщика. Она состояла из одной комнаты и маленькой каморки. В последней спали на одной постели дочь и старший сын, настолько уже большой мальчик, что он помогал отцу в его работах. На столе в комнате помещался матрац, на котором спало двое детей: двое других размещались под столом, седьмой спал в люлечке, а восьмой на кровати с отцом и матерью. Повсюду была грязь, и было разбросано грязное белье и платье.

В одном из сдававшихся домов одного благотворительного московского общества мне пришлось подробно осматривать рабочие квартиры. Одна из квартир представляла очень большую комнату. Посередине тонкими тесовыми и не достигавшими потолка перегородками был образован коридор. По обе его стороны такими же перегородками образованы 21 комнатка, или каморка. Вся эта квартира сдавалась съемщицей за 100 руб. в месяц. В течение 25 лет она была выбелена всего 2 раза.

Съемщица сдавала каморки по 7 и 8 руб. в месяц. Величина каморок – 6 арш. и 10 верш, длины, 3 арш. и 10 верш, или 4 арш. и 3 верш, ширины, при 8'/2 арш. вышины. Все каморки были заняты семьями различного мелкого люда и рабочих, производивших в них свое ремесло и по большей части с грехом пополам зарабатывавших на свое скудное содержание. Готовила на всех хозяйка в одной общей печке, размещая горшки жильцов в три яруса. Вся квартира кишела детьми различных возрастов и обоих полов, приходившими в самое тесное соприкосновение друг с другом.

В другом доме в квартире подвального этажа, состоявшей из одной комнаты, сдававшейся за 20 руб. в месяц и имевшей 12 арш. длины и столько же ширины, при 3 арш. 2 верш, вышины, жили 17 человек, из которых 8 было детей. В общей комнате была выделена каморка, сдававшаяся за 5 руб. в месяц и имевшая 3 арш. 14 верш, длины и 2 арш. 15 верш, ширины. В ней помещался сам хозяин каморки с мальчиком учеником и один жилец, кативший За помещение 1 руб. 75 коп. в месяц. В общих мастерских положение никак не лучше. Вот, например, мастерская в 9 арш. длины, 6 арш. и 7 верш, ширины, при 3 арш. 10 верш, вышины, и в ней размещаются 15 человек.

Но и это еще не крайний предел скученности. Кроме каморочных квартир существуют квартиры коечные. В таких квартирах в одной общей комнате по стенам располагаются с небольшими промежутками одиночные и двойные койки и кровати, сдающиеся от 1 руб. 50 коп. до 3 руб. в месяц. Каждая из них, собственно говоря, и представляет собою квартиру одного человека или и целой семьи, состоящей из мужа и жены и одного или более ребенка. Мужчины по большей части ходят на работу, а женщины тут же на кроватях вертят конфеты или исполняют какую-либо другую работу.

Далее следуют квартиры ночлежные или квартиры со спаньем в повадку на нарах и под нарами. Хозяйств с ночлежниками в Москве насчитывается 15,3%.

Надо видеть все эти трущобы – жилища бедного люда, чтобы вполне оценить всю нравственную неблагоприятность его существования. «Полное смешение, которое равным образом существует в жилищах большинства бедных семей,– замечает Toxil,– есть еще одна из посредствующих причин проституции. Стыдливость исчезает, непристойность становится привычкой» (В том же отчете комитету патронатства г. Брюсселя приведен между прочим следующий факт. Рабочая семья занимала одну комнату; она состояла из старика отца 70 лет, горького пьяницы, его жены, трех молодых людей – детей от первого брака двух девушек и одного молодого человека – детей от второго брака, и двух незаконнорожденных дочерей третьей жены, а всего 10 человек. В комнате была только одна кровать для родителей, а остальные 8 человек, из которых младшей было 17 лет, а старшему 29, спали на одном громадном мешке из соломы. Результатом такого сожительства была беременность трех молодых девушек от двух из мужских членов семьи, которые говорил и об этом довольно свободно.). Усиленное развитие пьянства при наличности таких условий, по моему мнению, есть явление неизбежное, явление необходимое и необходимое по указанным уже мной причинам. В опьянении люди обездоленные ищут временного забвения и восполнения им недостающего. «День труда прошел. Думаете ли вы, что рабочий проведет несколько остающихся ему свободных часов один в холодной комнате? – справедливо замечает гр. d'Haussonville.– Пить! Он, естественно, пойдет в кабак, который представляет собой клуб для лиц из народа». В Москве у нас между ремесленными рабочими " все чаще начинает попадаться особый тип озверелого бессемейного пропойцы, который бродяжит по мастерским, проводит немало времени в пивных, в трактирах-кабачках, в их бильярдных, в «кутузках» частей и который знает одного лишь всесильного бога – вино.

Для правильно организованной семьи и в такой среде нередко мало места, и потому она в ней ослабляется, а иногда и вовсе разрушается; вместе с тем, конечно, падает и ее морализующее влияние как на супругов, так, главное, и на подрастающие поколения. При таких условиях существования семья часто становится тяжелой обузой (Статистические данные, собранные в Германии, показывают, что весьма значительное число преступлений выпадает на долю именно тех, которые слишком рано взяли на себя обязанность кормить семью.) и потому или не образуется вовсе, или, образовавшись, скоро распадается и супруги расходятся в разные стороны. Число незаконных детей и здесь также увеличивается, а забота и попечения о детях соответственно уменьшаются и с родителей нередко перебрасываются на общество и на устраиваемые им воспитательные дома и приюты для нищих, беспризорных, испорченных и преступных детей.

Не трудно понять, какие неблагоприятные органические особенности должны и действительно развиваются и наследственно передаются при таких длительно действующих условиях окружающей обстановки. В Париже, например, смертность в бедных кварталах от 2 до 3 раз больше, нежели в кварталах достаточных. Обычная же повышенная смертность всегда идет наряду с развитием хронических болезней и конституционных тяжелых пороков организации, вследствие которых дети уже являются на свет малокровными, слабыми, вялыми и с истощенной нервной системой, а потому и часто более или менее предрасположенными к последующему пьянств у, порокам, разврату, извращениям, лени, бездельничанью и бродяжеству. Вот один из примеров подобной семьи, приводимый rp. d'Haussonville. Отец семьи, по ремеслу портной, маленький, худой и бледный человек; мать вялая и бескровная женщина. Эта захудалая пара, как нередко бывает в подобных случаях, произвела 18 детей. Сколько из них осталось в живых, автор не помнит. Из двух, представленных ему, дочь была нервная девочка и страдала эпилепсией, а мальчик – худосочен и золотушен.

К столь неблагоприятным наследственно передаваемых органическим условиям присоединяется еще влияние низкой нравственности, по большей части господствующей в подобной среде, и влияние дурных примеров, которые часто имеют дети с первых же дней жизни, если и не со стороны родителей, как это бывает в некоторых случаях, то со стороны окружающих, с которыми они так близко соприкасаются при описанной скученности вообще и скученности полов в частности. «Чаще всего прежде нежели дети достигнут возраста понимания, они уже успеют все узнать, все увидать, и у них не остается ничего от той святой невинности, которую мы с такой заботой охраняем в наших детях». Побуждаемый влечением к движению и стремлением убежать из-под переполненного и неприветливого родительского или другого приютившего их крова, лишенного воздуха и света, они с каждым днем все далее удаляются из дома на грязные обширные дворы и на простор улицы большого города и здесь попадают в общество других таких же беспризорных детей, а также смешиваются с обществом больших (В учреждениях общества пособия несовершеннолетним в числе прочих находился один мальчик, который рано остался сиротой на попечении тетки, жившей на койке. Тетка за неимением места отпустила его в ночлежную квартиру. Живя здесь, он нищенствовал и бродяжил по улицам и находился вместе с другими такими же беспризорными мальчиками в обществе взрослых профессиональных нищих и разного сброда, который, особенно в праздники, предавался пьянству и грубому разгулу.), разговоры, шутки и забавы которых часто только дополняют начавшееся развращение, и дети, нередко явившиеся на свет уже предрасположенными, слишком рано впитывают в себя яд порока, легко передают заразу друг другу и взаимно способствуют общей порче. Как сильно пагубное влияние таких уличных беспризорных сообществ даже при существовании порядочных, но занятых или слабых родителей, это мы уже видели на весьма многих примерах.

Тому же в значительной мере способствует и общее влияние больших городов, в которых органическое развитие подростков наступает вообще значительно ранее, нежели в деревне. Здесь внимание ребенка, вполне удаленного от природы и ее впечатлений, поневоле преждевременно сосредоточивается на окружающих людях и их многообразных отношениях. Сверх того, чрезвычайное обилие здесь всевозможных раздражений, единовременно действующих на все органы, ускоряет пульс жизни и делает развитие скороспелым, особенно у наследственно нервных натур, к которым принадлежит значительное число городских детей. Поэтому в большом городе девочки вообще, как известно, гораздо ранее становятся девушками, а мальчики, если только органическое развитие их не останавливается, молодыми людьми, и в них вследствие того гораздо ранее загораются чувственные влечения. «Трудно представить себе, если не пришлось этого видеть много раз собственными глазами,– замечает между прочим гр. d'Haussonvilk,– как преждевременно проявляется инстинкт, побуждающий молодых девушек выходить на улицу». Он приводит при этом случай, когда мать, вызванная в префектуру для объяснения по поводу своей 15-летней дочери, заявила: «Уже давно, как она бросила меня, чтобы предаться бродяжеству и разврату».

Некоторые из таких беспризорных детей бедноты рано забрасываются на тротуары большого города, приспособляются к бродячим и легким городским занятиям, или же сами рано совсем отбиваются от дому и от рук и становятся безремесленными детьми широкой улицы. Они рано с головой окунаются в жизнь городских притонов и вертепов и идут по пути бродяжества, нищенства, порока и преступления. «Что вы хотите, чтобы я сказал вам, господин Президент,– говорил на суде молокосос-убийца Maillot, по прозванию Желтый.– С семи лет я очутился один на тротуарах Парижа. Я никогда не встречал никого, кто бы поинтересовался мной. Ребенком я был предоставлен всем случайностям! В перспективе я не имел ничего, кроме кражи. Я воровал и кончил убийством».

Другие попадают в лавки и мастерские, но также скоро отбиваются от рук и зачисляются в разряд малолетних преступников. Третьи с грехом пополам приобретают какое-либо ремесло, но не идут по дороге труда, а сбиваются с пути и отдаются пьянству, разврату, нищенству и бродяжеству, а иногда и преступлению по разным причинам и чаще всего потому, что они обреченные, т.е. люди ленивые и бездеятельные по темпераменту, люди, не проявляющие решительно никаких интересов, никакого влечения к обучению, а только влечение к сильным возбуждениям и потому при существующих условиях труда люди малопригодные (Упоминая только об этих трех категориях, я, само собой разумеется, не утверждаю тем самым, чтобы все дети и подростки в описываемой среде шли по одной из трех дорог. Есть, несомненно, и множество типов иных.).

В описанной среде, вполне подготовленной к тому всеми условиями общественной жизни, преимущественно и развивается вполне естественным ходом чудовищное явление нашего времени. Я говорю о проституции несовершеннолетних, малолетних и даже детей. В Париже, например, на 3645 задержанных – а такие обыкновенно представляют незначительное меньшинство – взрослых приходилось 2571, а несовершеннолетних, по большей части в возрасте от 15-18 лет, 1074. Но 15 лет – далеко не низший предел. «Я видел в префектуре полиции досье одной маленькой девочки, первый арест которой восходил к 13 годам; и это вовсе не единичный и исключительный случай»,– говорит гр. d'Haussonville. В Лондоне, наподобие древнего Рима, где разврат захватил в свое широкое течение самых юных детей, девочки с 12 лет уже считаются пригодными к ремеслу и тщательно разыскиваются для развращенных и пресытившихся баловней судьбы, как показали обличения Pall Mall Gazette (Здесь организован особый промысел покупки и продажи самых юных девушек специально только для лишения их невинности, с выдачей им предварительно медицинских свидетельств в их непорочности. Несчастные дети, раз испытав раннее падение, по свидетельству самой вербовщицы-специалистки, почти всегда заканчивают потом тротуаром.). «Я буду говорить о проститутках от 10 до 16 лет»,– заявлял сравнительно еще недавно изучивший вопрос г. Berry перед муниципалитетом Парижа. И при этом надо прибавить о проститутках иногда продающихся для этой профессии семьями («Родители пьяницы,– говорит исследователь Pall Mall Gazette,– часто продают своих детей содержателям публичных домов». Далее он замечает, что иногда матери 11-12-летних девочек соглашаются на их растление ради цены, платимой соблазнителем. «Ребенок вступает в публичный дом, как баран на бойню». Он приводит рассказ одного вербовщика, который подготовил ему, с согласия родителей, двух маленьких девочек. «После шампанского и ликеров моя старая подруга согласилась предоставить мне свою дочь, очень хорошенькую маленькую девочку 11 лет, за 5 ф. ст., если нельзя получить более». Другая мать была менее сговорчива и не соглашалась продать свою 13-летнюю дочь менее 10 или 8 фр., потому что она надеялась получить за нее хорошую цену.), а также подготовляющихся мастерскими (В сфере московской проституции встречаются сходные явления. Некто Е. была в возрасте 12 лет дефлорирована одним купцом и имела с ним только одно сношение. Будучи 13 лет, она поступила по советам подруг к сводне и сделалась проституткой. Другая, некто П., была насильственно дефлорирована в возрасте 12 лет и 4 месяцев и имела с изнасилователем также только одно сношение. И возрасте 12 лет и 5 месяцев она попала в негласный публичный дом. Третья, некто Г., была дефлорирована с ее согласия каким-то неизвестным ей в возрасте 13 лет и 4 месяцев. Ее уговорила сводня на это за какой-то костюм и пальто и т.д.).

Из этой среды главным образом выходят и взрослые проститутки, число которых в таких городах, как Париж и Лондон, по оценке вполне компетентных лиц, никак не менее 50 тысяч в каждом. Из нее преимущественно выходят и развращенные посредники и посредницы этой профессии (Одна из таких посредниц, занимавшаяся поставкой невинных девушек и девочек, вполне оправдывала себя, во-первых, тем, что она вдова, имеет большую семью и должна сделать что-нибудь для своих детей, а во-вторых, тем, что девочки рано или поздно непременно будут развращены. А если так, то лучше, чтобы их растлил какой-нибудь богатый господин, который им даст денег, нежели их растлит какой-либо мальчишка или молодой товарищ: от этих они не получат ничего.), а также живущие на счет публичных женщин, воровства и грабежа сутенеры или альфонсы («Пока женщина работает для них,– говорит следственный судья Guillot,– они складывают руки и проводят целые дни в бездельничании; они спокойно ожидают, чтобы несчастная принесла им свою дань, которую они немедля же скорее проматывают, нежели тратят; они, таким образом, приобретают привычку расточительности, удовлетворить которую невозможно при посредстве даже наилучше вознаграждаемой работы. Вследствие этого они вполне естественным ходом приводятся к совершению преступлений». При этом он приводит в пример одного убийцу, задушившего своего приятеля, чтобы завладеть его кошельком. Желая хоть отчасти оправдаться, он говорил: «Я совершил это потому, что моя любовница не давала мне более денег».) и лица, продающие себя для удовлетворения самых гнусных пороков (Отсюда преимущественно выходят пассивные педерасты, продающее себя богатым клиентам для оргий и сделавшие из педерастии постоянную профессию. Они живут на правильном содержании и нередко у нескольких лиц одновременно, носят между своими женские имена, на свои балы является в женских костюмах и нередко в своих кружках празднуют свои свадьбы со своими богатыми поклонниками. Между профессиональными педерастами особенно опасными являются так называемые «тетки», которые одновременно и альфонсы, и пассивные педерасты. Эти обыкновенно не останавливаются ни перед чем и легко прибегают к самым тяжким преступлениям. Некоторые из них образуют так называемые сожительства втроем, единовременно служа мужу и жене заведомо для этих последних.) и так называемые (maitres chanteurs), эксплуатирующие эти пороки угрозой доноса и доводящие свои жертвы до отчаяния и разорения. Отсюда же выходит и множество другого зла, разъедающего общество.

Таковы факторы возрастания ранней тяжкой преступности молодежи и таковы общественные условия, способствующие развитию. Трудно преувеличить значение гибельных последствий развращения и извращения родового чувства, которое входит столь важной составной частью в наше самочувствие и придает ему, как мы уже знаем, его лучшие и, безусловно, необходимые для правильной совместной жизни цвета и оттенки. Это пагубное влияние мы, по-видимому, можем наблюдать уже в животном царстве. Д-р Tillier сообщает, что некоторые формы обезьян в настоящее время вырождаются и готовы исчезнуть благодаря усиленно развившемуся между ними половому инстинкту и его чрезмерному преобладанию над другими. В царстве человека от развращения и извращения родового чувства гибли древние цивилизации и иссякали жизненные силы древних образованных народов. Вспомним хотя бы древних египтян, греков и римлян с их ужасающими оргиями, захватившими не только отдельные лица, но и массы (Одни из этих оргий, известные под именем tioraies, торжествовались следующим образом. Предшествуемые трубами совершенно голые куртизанки, закутанные только сверху, направлялись целым многочисленным кортежем в цирк, куда со всех сторон стекался народ. Здесь они сбрасывали с себя верхние одежды и оставались в полной наготе. В таком виде они бегали, боролись, плясали, производя при этом самые непристойные и сладострастные движения. Потом на арену врывались нагие мужчины, смешивались с женщинами, и производились невообразимые публичные оргии, вызывавшие восторги толпы. Не менее постыдным образом отправлялись в храмах таинства Изиды и Вакханалии. Последние праздновались в уединенных местах и начинались питьем вина в изобилии, после чего происходило полное смешение полов и возрастов. Голые женщины бегали, плясали, пели постыдные песни и вызывали мужчин жестами и предложениями. Вся толпа празднующих охватывалась каким-то безумием разврата, и каждый действовал так, как бы он был один, не обращая внимания на множество присутствующих. Только с наступлением утра прекращалась оргия и участники расходились по домам, утомленные и истощенные.). Особенно поучительна в этом отношении истории царя вселенной – Рима. Когда разврат широко распространился в римском обществе и в корне потряс его прежние строгие нравы (Публичные дома появились повсюду во множестве. Число проституток, тайных и явных, для всех классов общества, возросло до крайних пределов; некоторые из них были проститутки бродячие, erratica scoria, отправлявшие свое ремесло прямо на улицах и рынках. Проститутки, вопреки дисциплине, во множестве следовали за армиями. На пирах у богатых и знатных появились сладострастные танцовщицы и игрицы на флейтах. Куртизанки выставляли себя с необычайным великолепием повсюду в публичных местах, задавали тон, декретировали моды, разоряли стариков и развращали подростков. Невольники носили их по улицам в великолепных альковах, и они тут же продавали себя желающим. В многочисленных публичных домах различных разрядов для всех классов общества устраивалось одинаковое количество спален как для женщин, так и для мальчиков, в которых последние предавались пассивной педерастии. Промысел поставки невинных девушек и девочек любителям также развился до обширных размеров. В аристократических фамилиях мальчикам стали давать маленьких невольников (concubinus) для удовлетворения их зарождающихся страстей. Такие же невольники были и у взрослых. После пиров они обыкновенно появлялись на ложах у пирующих и принимали участие в заключительных оргиях.), осуждавшие даже поцелуй жены в присутствии дочери, когда расшатались сами устои семьи и порча беспощадно охватила детей и подростков, когда жизнь стала иметь исключительной целью удовольствия, пиршества, игры цирка, наслаждения желудка и любви,– тогда смертный приговор Рима был подписан, потому что его извращенные развратом, расслабленные и изжитые граждане не годились уже более для своей прежней роли и должны были пасть пред варварами, с необходимостью уступая свое место органически и психически более достойным. Только когда христианство с его строгой нравственностью, распространившись в среде свежих народностей, осудило и уничтожило вакханалии, таинства доброй богини Изиды и другие опьяняющие и иссушающие оргии, когда оно освятило и сделало обязательным для своих последователей чистый и прочный моногамический брак и провозгласило жизненным правилом, что каждый, воззревший на постороннюю женщину с вожделением, уже прегрешил с ней в сердце своем,– только тогда создались благоприятные условия для здоровой общественной жизни и для правильного развития народов.

Наращиванием числа скороспелых тяжких преступников не исчерпывается и тысячная доля всего зла, происходящего от извращений родового чувства. Преступление есть лишь одно из проявлений, хотя и проявлений ужасных, дурных особенностей натуры, которые могут и действительно всегда проявляются и в других формах. Люди, с одинаковыми даже особенностями натуры, при одних условиях становятся преступниками, а при других остаются только дурными, развращенными и безнравственными людьми. Эти последние свободно действуют в обществе в качестве его полноправных членов и безнаказанно развивают в нем ужасную заразу, подготовляя более или менее отдаленно и само преступление (Об одном интересном представителе этого сорта людей упоминает между прочим следственный судья Guillot. Описываемый им был отцом 17 детей; он отличался выдающимися умственными способностями и замечательной энергией. До позднего возраста он был свободен от всяких осуждений, и тем не менее вся его предшествующая жизнь представляла собой только ряд дурных и безнравственных поступков и действий. Он начал с того, что сделался игроком и предался всевозможным удовольствиям. Дела его пошли дурно, и он тогда стал искать развлечений в самых постыдных пороках. Во время коммуны он отличался своими жестокостями и хотел взорвать Париж. Он хвалился тем, что он первый всегда открывал огонь и последним оставлял бой. Он соблазнил собственную дочь и был осужден за детоубийство и произведение выкидыша, причем и оказалось, что до этого времени его уголовный формуляр не знал приговоров.). Распространенность скороспелой тяжкой преступности есть только один из симптомов дурного общего состояния. Она указывает, что наряду с ней существуют и другие однородные вредоносные общественные явления. Жестокость и кровожадность как особенности натуры существуют и проявляются у людей, и ранее совершенные ими преступления вырабатываются в семейной и общественной жизни поколений и закрепляются наследственностью. Если во главе Рима стали возможны поражающие нас своей чудовищностью изверги – яркие представители распространившихся извращений полового или родового чувства в народе – то еще ранее, а также совместно и впоследствии в самом римском обществе под влиянием всемирных завоеваний и дурных экономических и общественных порядков народились многочисленные типы вырождения, поражающие своей безнравственностью и порочностью, а вместе с тем стали возможны все ужасы гражданских войн, сопровождавшихся потоками крови и проявлениями ужасной кровожадности, и варварские забавы в колизее, вызывавшие восторги хотя органически и расслабленной, но жестокой толпы. Представители этих типов своей деятельностью постепенно и подготовили разложение общества, в котором «роскошь, изнеженность, жажда денег и сластолюбие охватили и развратили все классы», в котором, по словам Сальвиана, «невоздержность, лень, небрежность и разгул, пьянство и сон овладели всеми» и в котором, по выражению Гиббона, «мысли каждого сосредоточились на приобретении выгод и удовлетворении своих наклонностей» и люди стали неспособны «иметь благородные мысли».

Общество обыкновенно поражается, возмущается и волнуется действительно ужасными злодеяниями скороспелых преступников и требует репрессии. Но очевидно, что не суровыми уголовными наказаниями во всей их строгости можно вполне успешно бороться с ранней развращенностью и последующей тяжкой преступностью у детей и подростков, как на этом настаивали некоторые члены конгресса. «За виновным, которого запрут в одиночную келью, которого сошлют в отдаленные страны или уничтожат при посредстве смертной казни, явятся другие в сомкнутых батальонах,– совершенно справедливо замечает Guillot,– и так будет продолжаться до тех пор, пока преступление будет находить в наших общественных нравах благоприятные условия для своего развития».

Ранняя тяжкая преступность развивается, как мы видим теперь, на почве истощения, зачерствения и извращения чувств и слагающегося из них самочувствия, а следовательно, и на почве извращения самих основ психической личности, необходимо отражающегося как на ее нравственной, так и на ее интеллектуальной стороне. А все это такие условия, которые едва ли могут восполнить и без того недостающую малолетним полноту душевного развития, безусловно, необходимого для уголовной ответственности; напротив, они уменьшают ее и делают малолетних еще более недостаточными.

С другой стороны, страх уголовных наказаний, страх тюрьмы и каторги бессилен бороться с глубокими причинами только что рассмотренной нами психической недостаточности и извращенности и развивающейся уже из них наклонности к преступлению. Эти причины, как мы уже видели, не присущи исключительно сфере преступления, напротив, они действуют в более обширной сфере – в сфере семьи, в сфере общественного строя и нравов вообще, а потому и бороться с ними нужно на другой почве и другими средствами.

---