РАЗДЕЛ III. ПСИХОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ ПРЕСТУПНИКА

Психология личности преступника. Ценностно-нормативный подход.

Личность преступника как объект психологического исследования:
сб. науч. тр. М., 1979. С. 3–33.
Публикуется с сокращениями

Теория системных исследований позволяет определить личность как сверхсложную систему, обладающую не одной, а множественностью структур. Каждая из них «просвечивается» лишь в определенной проекции. Этим обусловлены и сверхсложность исследования личности, и множество вполне оправданных подходов и концептуальных построений.

В условиях чрезвычайного многообразия взглядов на специфику психологического изучения личности исходные позиции советских ученых, несомненно, совпадают. Общими методологическими положениями являются социальность и активность личности, принцип детерминизма, принцип историзма и развития личности, понимание личности как целостности, изучение личности в единстве ее сознания и деятельности.

Вместе с тем признано, что уровень конкретных психологических исследований еще таков, что пока не представляется возможным дать логически обоснованную характеристику понятия личности и ее структуры, имеющую не только теоретическое и методологическое, но и конкретно-методическое значение[66].

Общетеоретические модели пока что не могут быть непосредственно наложены на психологическую реальность и «работать» в эмпирическом исследовании. При таком положении дел в общей методологии решение прикладных вопросов криминальной психологии, естественно, носит фрагментарный и ограниченный характер. За отсутствием достоверно установленных и системно представленных психологических фактов говорить о непротиворечивой концепции личности преступника пока еще нельзя. В этих условиях к психологическому изучению личности преступника ведут очень трудные пути, к некоторым же аспектам этой проблемы вообще еще не проложено дорог.

Обосновывая культурно-историческую концепцию психики и обращаясь к известной формуле К. Маркса о сущности личности, Л.С. Выготский в свое время указывал, что «психологическая природа человека представляет собой совокупность общественных отношений, перенесенных внутрь и преобразованных в функции личности и формы ее структуры»[67].

Стала неоспоримой зависимость теории личности от определенной теории общества. Само понимание личности выражается через связи индивидуального человека с общественным целым, а различия между трактовками личности обнаруживают себя как различия в преимущественном внимании, выделении, подчеркивании разных сторон взаимосвязи индивида и общества[68].

Наш «профессиональный подход» к проблеме личности, обусловленный задачей изучения личности преступника, предопределяет исследовательский акцент на нормативных системах общества и личности.

Личность преступника и категория ценности

Психологи сходятся во мнении о том, что целостное представление о личности предполагает выделение определенного системообразующего признака, от которого зависит общий подход к проблеме личности и анализ ее структуры. Однако в определении этого кардинального признака мнения расходятся, и в различных теоретических построениях исходными позициями выступают отношения личности (В.Н. Мясищев), внутренняя позиция (Л.И. Божович), направленность личности (К.К. Платонов), личностный смысл (А.Н. Леонтьев), установки личности (Д.Н. Узнадзе), ценностные ориентации (А.В. Петровский), диспозиции личности (В.А. Ядов) и т.д.

Плодотворность указанных подходов, раскрывающих значительные аспекты проблемы, делает заманчивым как-то интегрировать их с тем, чтобы использовать достоинства каждого подхода в изучении личности преступника.

Нам кажется возможным предпринять подобную попытку, опираясь на теорию ценностей, сравнительно продвинутую в философии, социологии и этике, но почти не разработанную в юридической психологии и криминологии. Междисциплинарный характер категории ценностей открывает при этом перспективу комплексного исследования личности преступника.

Отмечая категориальное значение ценности и ее междисциплинарный характер, мы полагаем, что психологическая теория имеет при этом свою очень важную зону собственно психологических интересов. Онтогенетический анализ ценностей, выявление их регулятивных воздействий на личность и ее поведение на различных стадиях социализации, в различных жизненных ситуациях и социальных средах – это задача психологической науки.

Термин «ценность» многозначен. В одном значении – это ценный предмет или явление, в другом – его цена, стоимость, в третьем – его важность, полезность. Для психологического исследования ценность выступает в последнем значении как положительная социальная значимость для исторически определенной общности или отдельной личности любых природных и социальных явлений, процессов и иных реальных или идеальных объектов.

Категория ценности традиционно относилась к области философии, социологии, этики, и лишь в последнее время она получает признание как психологическая категория, хотя указание на этот счет мы встречаем уже в ранних трудах Л.С. Выготского и С.Л. Рубинштейна.

«Природа сознательной жизни, – писал Л.С. Выготский, – организована таким образом, что я отвечаю радостью на все, что я переживаю как имеющее известную ценность и чем моя воля побуждается к соответствующим стремлениям»[69].

Обозначая первоначально ценности термином «значения», С.Л. Рубинштейн указывал на их определяющую роль в мотивации личности. «Именно то, что особенно значимо для человека, выступает в конечном счете в качестве мотивов и целей его деятельности и определяет подлинный стержень личности»[70].

Позднее в своей неоконченной работе «Человек и мир» он уже непосредственно подошел к исследованию психологических аспектов ценностей и очертил контуры аксиологической психологии. Здесь указывается на связь системы деятельности и системы ценностей (значимостей). Отношение иерархии ценностей и иерархии потребностей есть выражение различных сторон, аспектов и уровней природы человека. Отмечаются роль ценностей в регуляции поведения и внутренние условия этой регулятивной роли как предпосылки построения теории мотивации[71].

«Ценность, – писал С.Л. Рубинштейн, – значимость для человека чего-то». «Наличие ценностей есть выражение небезразличия человека по отношению к миру, возникающего из значимости различных сторон, аспектов мира для человека, для его жизни»[72].

«Говоря о смысле и значении явлений, людей, событий и т.д. в жизни человека, мы и говорим, по существу, о роли «ценностей» в регуляции поведения и о внутренних условиях регуляторной роли ценностей... В результате изменения внутренних условий вступают в действие, актуализируются те или иные ценности. Конкретный анализ конкретной ситуации обнаруживает динамику вступления в строй, выключения и восстановления различных ценностей. Однако не только в связи с конкретной ситуацией, а в связи с восхождением, развитием, становлением всей личной жизни человека может быть понята история актуализации одних ценностей и низвержения других»[73].

Мы остановились более подробно на этих высказываниях, чтобы отметить два момента: во-первых, что категория ценностей вовсе не является открытием и монополией буржуазной аксиологии и, во-вторых, что поставленная таким образом психологическая проблема ценности не получила еще надлежащей разработки[74].

Понятие ценности, пишет В.П. Тугаринов, возникает из того элементарного и повседневного факта, что люди в процессе жизнедеятельности удовлетворяют свои разнообразные потребности, используя предметы и их свойства, вещества и силы природы, а также продукты общественной деятельности людей. Одни из этих объектов оказываются полезными, нужными для людей, т.е. способными удовлетворять их потребности, другие – вредными или бесполезными. Первую группу объектов, т.е. лишь положительные, полезные явления, В.П. Тугаринов относит к числу ценностей, возражая против понятия отрицательных ценностей[75].

Более распространенным и, на наш взгляд, предпочтительным является понимание ценности как результата оценки объекта, независимо от того, является эта оценка положительной или отрицательной[76].

То, что для одной общности и его представителей в соответствующей системе ценностей квалифицируется как благо, для других в иной системе является антиценностью (например, отношения частной собственности). Такой взгляд вовсе не является этическим релятивизмом. Ценность, как и истина, всегда конкретна, но в отличие от нее субъективна, ибо соотносится с потребностями, интересами и целями деятельности определенного субъекта: общества, группы или индивида. Это особенно важно учитывать при изучении нормативного и тем более отклоняющегося поведения.

Понимание ценности как некоторой значимости полностью соответствует мысли К. Маркса о том, что предметам и явлениям, удовлетворяющим потребности, люди дают особое наименование, называя их «благами» или еще как-либо, что означает, что последние им полезны. Они практически употребляют их в своей деятельности, стараются сохранить в своем владении, приписывают предмету характер полезности, как будто присущий самому предмету[77]. Причем если полезность – свойство одного объекта по отношению к другому, независимо от человеческой деятельности, то ценность – это полезность объекта по отношению к субъекту, к его потребностям и целям деятельности.

Представляется, что почти во всех теориях личности, развиваемых советскими исследователями, категория ценности содержится имплицитно или обнаруживает себя, подчас независимо от намерений автора.

Широко используемые в психологии понятия «значимое», «значащее», «значимость» несут, на наш взгляд, одну и ту же смысловую нагрузку.

Так, Ф.В. Бассин говорит о «значащем переживании» как регуляторе деятельности, понимая под «значащим» его смысл, т.е. «значение для субъекта»[78].

М.А. Котик, говоря об информации выполняемой оператором деятельности, указывает на ее «значимость-ценность»[79].

Отмечая, что не всегда внешнее проявление человеческой активности является поведением, Д.Н. Узнадзе указывал, что «психологически этот комплекс может считаться поведением только в том случае, когда он переживается как носитель определенного смысла, значения, ценности»[80].

Ш.Н. Чхартишвили и его сотрудники при исследовании проблемы потребностей также используют понятие ценности, выделяя «потребность врастания в общественные ценности» и «потребность в собственной ценности».

Значительное внимание проблеме ценности уделяет Ш. Нодирашвили в своей последней работе. В частности, он констатирует: «Люди все достигнутое ими в жизни оценивают с позиции ценностей своей социальной группы, которые интериоризированы ими и посредством которых они превращаются в личность»[81].

Развивая свою теорию направленности и мотивации личности, Л.И. Божович приходит к выводу, что иерархическая структура мотивационной сферы в наиболее развитой ее форме предполагает усвоение определенных моральных ценностей, ставших доминирующими мотивами поведения. Усвоенные ценности, как отмечает Л.И. Божович, приобретают силу непосредственных побуждений[82].

«Значимостный, эмоционально-ценностный момент, – пишет В.Г. Асеев, – представляется первичным в детерминации поведения и основным исходным моментом структуры мотивации»[83]. Подобные «ценностные проговорки» можно обнаружить у многих авторов, как только речь заходит о мотивационном ядре личности.

Как видно, психологи вынуждены все чаще обращаться к понятию ценности. В социальной психологии особенно широко оперируют понятием ценностной ориентации. При этом ее ценностный характер обычно подразумевается как самоочевидный. Между тем понятие ориентации указывает на объективное содержание, которое является наиболее значимым для группы или индивида, но не раскрывает психологических механизмов этой значимости.

В ценностной ориентации акцент ставится на объективной стороне взаимодействия субъекта и объекта. Психологическая задача состоит в уяснении характера субъективности ценностного отношения. Рассуждения о ценностях, оценках и ценностных ориентациях, объясняемых одно через другое, нередко попадают в замкнутый круг: ценности – это результат оценки, а оценка есть осознание ценности, зависимое от ценностных ориентаций, каковыми являются отношения к ценностям[84].

Разрыв этого круга, видимо, возможен путем определения первоисточника социальной активности человека, того ядра личности, которое обусловливает определенное видение действительности, избирательность поведения и характер оценочной деятельности. Таким свойством личности, выражающим «пристрастное» отношение к предметам, явлениям, людям и к себе, мы считаем ценностность.

Представляется, что вплотную к рассматриваемому вопросу подошла Н.И. Непомнящая, которая, говоря об основаниях «психического склада» личности, называет ценностность в качестве одного из конструктирующих основ личности. В ее трактовке это психическое образование, включающее, с одной стороны, наиболее ценное, значимое для субъекта содержание, а с другой – особенности его представления о себе, осознание себя.

«Ценностность, – пишет Н.И. Непомнящая, – характеризуется единством определенной внешней направленности личности и ее представлением о себе (представленность собственного Я)»[85].

Однако ценностность нельзя трактовать как изначально заложенное в субъекте свойство без раскрытия его происхождения. Между тем принцип единства сознания и деятельности позволяет понять ценностность как результат интериоризации и экстериоризации ценностей и источник функционирования оценочной деятельности сознания, порождаемой потребностями личности.

В связи с этим представляется справедливой мысль о том, что иерархизированная система потребностей человека как общественного существа имеет своей вершиной потребность врастания в социальные ценности (приобщения к ним) и связанную с этим потребность в самоценности своей личности, в которых интегрируется множество других социальных потребностей (общения, признания, статуса, достижения, самоутверждения, успеха и т.п.). Именно указанные высшие потребности определяют смысл жизни человека. Каков же этот смысл – зависит от характера ценностей, удовлетворяющих ведущие потребности.

Полагая, что система ценностей – главное содержание личности, мы можем опереться на разработанную А.Н. Леонтьевым теорию значения и смысла. Он впервые указал на необходимость различать объективные значения вещей, предметов, явлений и их, личностные смыслы-значения для субъекта[86].

Любое явление имеет объективное значение ценности, когда оно служит или способно служить социально значимой деятельности и достижению ее целей. Соотнесенное с индивидуальными потребностями и целями деятельности субъекта, оно приобретает ценностный смысл,становится личностной ценностью. Если структура личности представляет собой относительно устойчивую иерархизированную конфигурацию мотивационных линий (А.Н. Леонтьев), то, на наш взгляд, столь же правомерно представлять эту структуру и в виде определенной конфигурации усвоенных субъектом ценностей или, другими словами, ценностных смыслов.

Так называемые знаемые мотивы в отличие от мотивов действительных в ценностном аспекте соответствуют «знанию значения» той или иной ценности. Следует согласиться с мнением М.С. Когана о том, что «личностные смыслы» суть лишь «разновидность субъективных смыслов или, точнее и проще, ценностей»[87]. Психологическим феноменом ценность становится именно и только тогда, когда она приобретает личностный характер.

Подобно тому как психологический анализ потребностей неизбежно преобразуется в анализ мотивов (А.Н. Леонтьев), так и анализ мотивов по существу переходит в анализ ценностей в качестве мотивообразующих факторов, «побудителей» (С.Л. Рубинштейн) или, по-нашему, мотиваторов деятельности. Иерархия мотивов соответствует иерархии ценностей, ибо система мотивов является проекцией ценностной структуры личности.

Предмет потребности и является носителем ценности, поскольку он обладает некими свойствами, которые делают его пригодным для удовлетворения этой потребности, т.е. ценным в контексте данной деятельности.

Категория деятельности, как известно, является исходной в марксистской психологии. Исследование деятельности позволило различным авторам выделить по тем или иным основаниям множество видов, типов, способов и форм деятельности. Правда, при этом не всегда выдерживались определенные критерии классификации, происходило смешение внешней практической и внутренней психической деятельности, деятельностью признавались отдельные психические процессы и функции сознания.

Не вдаваясь в обсуждения этих разнообразных взглядов, напомним лишь, что в анализе структуры деятельности обычно выделяются три ее основных элемента: субъект, объект и активность первого в отношении второго. Отношения субъекта и объекта справедливо признаются определяющими для понимания деятельности. Если различать внешнюю практическую деятельность личности и ее внутреннюю психическую деятельность, то применительно к последней следует, на наш взгляд, говорить о различных сторонах или функциях этой деятельности, а не о различных деятельностях (преобразовательной, познавательной, оценочной и т.п.)[88].

Опираясь на концепцию единства сознания и деятельности, мы полагаем, что трем основным сферам личности: интеллектуальной, эмоциональной и волевой – в сознании соответствуют когнитивный, эмотивный и конатативный компоненты, которые формируются и реализуются в деятельности во взаимосвязанных функциях: познавательной, оценочной, регулятивной. Они не являются самостоятельными деятельностями, ибо ни одна из них в действительности не осуществляется изолированно, хотя в конкретной деятельности и различных ее видах та или иная функция может быть относительно преобладающей.

Анализ деятельности с позиции субъектно-объектных отношений позволяет лучше понять категорию ценности, соотнести ее с социальными нормами, уточнить их место и роль в регуляции поведения.

По необходимости упрощая и схематизируя рассматриваемые вопросы, можно представить, что взаимодействие субъекта и объекта и избирательная активность первого в отношении второго в исходном пункте является ориентировочно-познавательной. Познанные же свойства объекта оцениваются в свете потребностей индивида и квалифицируются как ценности (или антиценности). В соответствии с результатом оценки субъект руководствуется теми или иными правилами-нормами, существующими для охраны данной ценности, и на этой основе планирует свое поведение.

В реальной деятельности все эти элементы взаимосвязаны (в том числе обратной связью), сплетены в единый процесс и, повторяясь, имеют кольцевой, вернее спиральный, характер: субъект – объект – познание; ценитель – ценность – оценка; исполнитель – норма – планирование; затем следует практическое действие и ряд новых взаимопереходов.

Многослойная структура оценок и ценностей ясно прослеживается при эмпирическом исследовании личности преступника и преступного поведения. В мотивационном механизме каждого преступления обычно представлен широчайший набор ценностных отношений и позиций субъекта.

Определяя соотношение ценности и социальной (в том числе правовой) нормы, следует подчеркнуть, что последняя сама подвергается оценке и выступает для субъекта как некоторая положительная или отрицательная, большая или меньшая ценность. По отношению к защищаемым объектам (ценностям) нормы имеют производный характер, что позволяет различать первичные и вторичные ценности. Нормы обычно имеют второе значение.

Оценка – необходимый элемент всякого нормативного запрещения и предписания, если она носит проспективный характер, одобряет или порицает определенный вариант будущего поведения. Ретроспективная оценка сама по себе не выполняет нормативной роли, а служит лишь предпосылкой применения норм в качестве критериев оценки.

«Норма, – пишет В. Момов, – предписывает поведение, оценка же характеризует то, что было, есть или будет». Что касается уголовно-правовых норм, то они имеют и аксиотическое, оценочное и деонтическое, долженствующее содержание.

В литературе различают ценности-цели и ценности-средства, относя к первым идеалы и иные базовые ценности, а ко вторым – средства их достижения, каковыми считаются социальные нормы и иные регулятивы[89].

Предпочтительным является более дифференцированная классификация, в которой наряду с базовыми ценностями выделяются ценность –объект освоения и удовлетворения потребностей, ценность – средство освоения ценности-объекта и ценность – условие освоения ценности объекта с помощью определенных средств[90].

Следует отметить, что с психологической точки зрения и то и другое деление относительно, ибо все зависит от места и роли тех или иных ценностей в структуре конкретной деятельности и ее мотивации. То, что в одном случае выступает как цель, в другом может служить средством достижения желаемого результата. Это усматривается, например, при анализе групповой деятельности, участники которой преследуют разные цели и побуждаются разными мотивами. Так, в компании игроков один партнер заинтересован в выигрыше, для другого весь смысл заключен в процессе игры, третий играет, чтобы поддержать компанию или убить время, четвертый ценит лишь сопутствующее игре общение. Таким образом, для одних игра – самоценность или цель, для других – способ или средство. При психологическом исследовании преступных действий, совершенных шайкой или бандой, такое положение не является исключительным.

Диалектическая взаимосвязь и взаимопереход цели и средства, динамика мотивов, «сдвиг мотива на цель» вообще меняют значение для исполнителя одной и той же ценности даже в пределах одной практической деятельности.

Формирование ценностно-нормативной сферы личности

Одна из основных идей, объясняющая происхождение и функционирование человеческой психики – теория интериоризации – экстериоризации деятельности, имеет принципиальное значение для правильного понимания психических механизмов, лежащих в основе юридически значимого поведения.

При рождении человек вступает в мир культурных ценностей, охраняемых и поддерживаемых системой социальных норм, правил, предписаний, запретов и санкций, которые обеспечивают возможность человеческого общежития и стабильность данной социальной системы. Психическое развитие отдельной личности выступает как изначально социальный процесс. В ходе общения, сотрудничества и совместной деятельности субъекта и его окружения происходит все более глубокое освоение и все более активное овладение культурными ценностями.

Внешние на первых порах нормативы должного поведения под влиянием санкционирующего обучения (по принципу: одобрение – порицание, успех – неуспех) и иных социальных воздействий интериоризуются, входят в сознание личности, оформляясь в определенную ценностно-нормативную модель поведения, более или менее отвечающую общепринятой иерархии ценностей.

Известно, что исходной формой человеческой активности является внешняя практическая деятельность, которая, отражаясь во внутреннем мире человека, формирует психическую деятельность, переходит во внутренний план – интериоризуется. «Интериоризация действий, т.е. постепенное преобразование внешних действий в действия внутренние, умственные, есть процесс, который необходимо совершается в онтогенетическом развитии человека»[91].

В дальнейшем внешняя деятельность становится уже реализацией внутренней, которая приобретает опережающий и регулятивно-контрольный характер. Происходит экстериоризация, постоянный переход деятельности из внутреннего плана во внешние практические формы поведения.

Процессы интериоризации – экстериоризации состоят в том, что внешняя деятельность формирует внутреннюю, а затем и направляется ею, сохраняя принципиальную и двустороннюю связь.

«Все высшие психические функции, – писал Л.С. Выготский, – суть интериоризованные отношения социального порядка, основа социальной структуры личности»[92]. Этой основой и является внутренняя ценностно-нормативная система – продукт индивидуального опыта личности и коллективного опыта макро- и микросреды, воспринятого через образцы поведения и систему значений. Формирование человека как личности – это одновременно и индивидуализация социального опыта, и социализация индивида.

Усвоение ценностей и норм есть результат процесса социализации, который протекает отчасти стихийно, отчасти целенаправленно в различных формах воспитания. Известно три пути «трансляции» культуры в смысле передачи социального опыта:

а) предметный способ – когда субъект непосредственно включается в систему реальных объектов и, взаимодействуя с ними, постигает их свойства и овладевает более или менее целесообразным образом действий;

б) традиционный способ, когда субъект, наблюдая действия других людей в различных ситуациях, воспринимает и усваивает соответствующие образцы поведения, которые закрепляются в его сознании в виде готовых стандартов, шаблонов;

в) сознательно-рациональный путь, когда субъект черпает продукты культуры в процессе речевого общения с другими людьми, из каналов массовой информации и специальных хранилищ социального опыта (книги и пр.).

Цельность и системность человеческой личности определяют то положение, что усвоение правовых ценностей, правовых норм, стандартов правового поведения идет последовательно по жизненным циклам в неразрывном единстве общего процесса социализации.

Даже в самом раннем возрасте человек «с молоком матери» впитывает первые элементы правовой культуры. Он включается в правоподобную деятельность, приобретает навыки и усваивает стандарты нормативно-оценочного поведения, получает первые юридические представления из сказок, приобретает в ролевых играх понятия о функциях права и его представителей и постепенно формирует хотя и примитивную, детскую, но собственную картину правовой жизни. С возрастом по мере расширения круга общения, усложнения деятельности и выполняемых ролей происходит интенсивное обогащение и развитие этой, равно как и иных, сферы сознания.

Неверным является представление о том, что по сравнению с политическим и нравственным воспитанием формирование правосознания – неизбежно более поздний этап социализации личности.

Такой взгляд отражает ошибочную практику запоздалого правового воспитания, чреватого деформациями и дисгармонией в развитии личности. Все направления воспитательной работы: политическое, патриотическое, интернациональное, трудовое, нравственное, эстетическое, атеистическое и иные виды – неразрывно связаны друг с другом и немыслимы без одновременного усвоения в определенных пределах правовых принципов и норм, обеспечивающих соответствующие ценности во всех сферах общественной практики. […]

Единство всех областей культуры, спаянность различных видов общественных отношений в единые блоки, функциональная взаимосвязь и взаимоподкрепление всех видов общественного и – соответственно – индивидуального сознания предполагают не какое-то поочередное, а параллельно-гармоническое формирование всех сторон социальной личности. Существенное отставание на любом из направлений социализации ведет к дезинтеграции личности и в конечном счете к отклоняющемуся поведению.

Социальные нормы являются имманентной частью любой сферы социализации личности. Процесс их интериоризации предполагает:

• знание и понимание норм (познавательный аспект),
• оценку норм как справедливых (аксиотический аспект),
• признание норм обязывающими субъекта (деонтический аспект),
• способность субъекта действовать соответственно нормам (поведенческий аспект).

В процессе формирования личности происходит освоение определенных типов поведения путем познания норм, выработки определенных к ним оценочных отношений, усвоения их как собственных правил и использования соответствующих образцов в практической деятельности.

В связи с изложенным необходимо заметить, что, хотя категория социализации и получила признание в отечественной психологии, она не всегда трактуется правильно. Наиболее серьезным недостатком в осмыслении процесса социализации является сведение его к научению, дрессуре, при котором личность рассматривается не как активный деятель, а в качестве пассивного объекта воздействия. Именно этот перекос породил в нашей литературе самые критические оценки понятия социализации.

Для нас важно отметить и еще одну связанную с предыдущим существенную неточность – это неоправданное ограничение социализации ранними возрастными периодами. Между тем этот процесс продолжается всю жизнь, правда, не столь интенсивно, как в детстве и юности. Проведенное нашими сотрудниками биографическое исследование показало, что кризисы, надломы и повороты жизненного пути у преступников вовсе не обязательно совпадают с ранними этапами становления личности и известными в возрастной психологии критическими точками развития.

По мере развития личности и обогащения внутренней нормативной системы, по мере ее все более глубокой интериоризации она приобретает все большую самостоятельность и независимость от внешних воздействий, становится все более устойчивой, приобретая функции своеобразного фильтра и защиты от давления объективных обстоятельств. Все большую роль играют факторы внутренней детерминации поведения. Человек уже не только и не столько приспосабливается к наличной обстановке, сколько подыскивает и преобразует ее в желательном для себя направлении.

Конкретизация известной формулы марксистского детерминизма – внешние причины действуют, опосредуясь внутренними условиями, – применительно к правовой сфере означает, что в качестве внешних факторов детерминации выступают правовые требования, образцы должного поведения, нормы, санкции, которые оказывают большее или меньшее воздействие на сознание личности, а в качестве внутренних факторов – сформированная в ее сознании ценностно-нормативная модель, которая включает в себя собственную концепцию прав и обязанностей, норм и стандартов поведения, возможных и ожидаемых санкций.

Санкции, являясь общественной реакцией на определенный тип поведения (одобряемого или порицаемого), служат одной из важных форм внешней детерминации. Карательные санкции и угроза их применения – главный инструмент принудительного управления поведением в сфере уголовно-правовых отношений, хотя вообще роль позитивных санкций: поощрений, наград и иных форм стимулирования – обычно более значима, а в социалистическом обществе является преобладающей.

Однако, вопреки обыденному представлению, ни те, ни другие санкции сами по себе не в состоянии обеспечить выполнения должного и воздержания от запретного поведения. Нужно иметь в виду относительно автономный характер ценностно-нормативной системы личности, ее конкретное содержание, характер усвоенных ценностей, норм, установок и ориентаций, опосредовавших разные стороны социальной действительности, и в частности ее правовую сферу. Поэтому действенность санкций зависит как от их объективного характера, так и от их субъективного значения.

В психологической теории отмечается, что развитие мотивации в онтогенезе идет по линии формирования все более устойчивых побуждений, которые приобретают тенденцию к интеграции и из рядоположенных складываются в иерархическую структуру.

От мотивационной стратегии низшего типа – стихийно возникающих внутренних влечений и ситуационной зависимости – личность по мере социального созревания переходит к более высокому типу мотивации, которая отличается все большим опосредованием побуждений, их многоплановостью, взаимной соотнесенностью и осознанностью. Побуждения ситуативно-импульсивного типа усматриваются во многих преступных действиях, когда субъект стремится быстро, любыми средствами в пределах данной ситуации решить возникшую проблему или воспользоваться благоприятной обстановкой. В ситуативной неустойчивости мотивации отражается неустойчивость и дезинтеграция ценностной системы личности.

Важной особенностью мотивации является двухмодальное положительно-отрицательное ее строение. Эти две модальности проявляются в относительно различных по форме побуждениях, в виде влечения к чему-либо и избегания чего-то. «Эти модальности мотивации, – как отмечает В.Г. Асеев, – проявляются и в наличии двух принципиальных форм воздействия на личность – поощрения и наказания»[93].

Мы полагаем, что двухмодальный характер мотивационного механизма обусловлен диалектическим строением ценностной системы, в которой объекты оценки в каждый данный момент как бы располагаются на континуумах от самого предпочтительного (ценности) до предельно нежелательного (антиценности). Первые формируют мотивы влечения, вторые – мотивы избегания.

Правовые нормы и санкции служат мотивообразующими стимулами, которые также воплощаются в побуждениях двоякого рода. При этом мотив избегания всегда сочетается с положительным действием каких-то мотивов стремления. При ретроспективном анализе преступного акта обнаруживается неэффективность этого мотива, причины чего таятся в актуальном состоянии ценностной сферы субъекта в момент совершения преступления, при котором угроза уголовного наказания и иных нежелательных последствий деяния в мотивационном конфликте не принимается в расчет.

Разумеется, свойственная человеку множественность побуждений различных уровней и модальностей исключает понимание мотивов поступка в линейном механическом смысле как результата простого сложения ценностных весов или их векторных значений.

Разнонаправленность побуждений некоторые авторы объясняют тем, что одни из них порождаются потребностями, другие же вызываются необходимостью – требованиями, предписаниями, запретами, приказами и иными внешними воздействиями. Нам кажется предпочтительней иная точка зрения, признающая потребности источником любой мотивации, ибо подчинение необходимости всегда является средством удовлетворения потребности более высокого уровня значимости, нежели та, в ущерб которой осуществляется необходимое действие, или воздержание от какой-либо активности[94]. В этом случае конфликт потребностей преобразуется в борьбу мотивов и соответствующих им ценностей.

Общественные требования к личности, выраженные в юридических нормах, регламентируют социальное поведение с различной степенью определенности и детализации:

а) жестко определяется модель поведения, конкретный способ действия, его операциональный состав;

б) определяется не конкретный способ действия, а принцип, которым надлежит руководствоваться, избирая тот или иной вариант поведения;

в) определяется не конкретная модель поведения и не критерии выбора той или иной стратегии, а лишь общая цель, для достижения которой личность сама определяет образ действий и способы осуществления.

Подобная машинному алгоритму, жесткая регламентация первого типа, как правило, требуется для каких-то исключительных атипичных и сложных ситуаций. В подавляющем же большинстве случаев бывает достаточно усвоения правовых принципов и общих целей, направляющих поведение в законопослушное русло, например понимания и признания того, что закон охраняет и гарантирует неприкосновенность жизни, здоровья, достоинства, свободы, имущества и иных естественных для нашего строя личных и общественных ценностей.

Будучи интериоризованы, эти исходные правовые положения – «правовая аксиоматика» – служат ориентирами (референтами) для правомерного поведения в конкретной жизненной ситуации, даже если субъекту и неизвестна существующая на этот случай конкретная юридическая норма и уголовно-правовой запрет. Здесь срабатывает механизм, который можно назвать правовой интуицией.

В области нравственных отношений мы наблюдаем тот же процесс, когда субъектом не осознается и не формулируется каждый раз конкретное правило поведения, а на основе общих моральных критериев он как бы «чувствует», как нужно поступить, и действует этично.

Постулат осознаваемости всего психического, присущий интроспекционизму, давно изжит в психологической теории, но сохраняется в области права и морали. Выбор поведенческих альтернатив здесь зачастую трактуется как результат рефлексии, которой приписывается универсальная роль «дирижера» нормативной жизни людей. Несомненно, моральная и правовая рефлексия – это такая «следящая система», без которой невозможна сознательная регуляция поведения, но она не исчерпывает механизмов нормативной регуляции и вступает в дело далеко не во всех, а лишь в особых юридически и нравственно значимых ситуациях[95].

Признание своего поступка правомерным может происходить на разных уровнях сознания за счет различных психических механизмов: как путем дискурсивного «исчисления» социальной ценности поступка, так и посредством его симультанной оценки, которая носит интуитивный характер.

Непосредственное «схватывание» нормативной ценности, моментально-интуитивная оценка поступка, события, явления – это упорядоченная реакция, обусловленная привычной для субъекта расстановкой ценностей и усвоенными стереотипами. Интуиция здесь выступает как способ ускоренной ориентации в мире социальных ценностей и норм. […]

Одно только нравственное сознание […] не может обеспечить законопослушного поведения, поскольку мораль образует лишь некоторую часть нормативной сферы и служит системой координат, ориентирующих нас исключительно в области нравственных отношений. Границы же между моральным и аморальным, преступным и непреступным зачастую не совпадают. Причем некоторые наказуемые действия не всегда и не всеми оцениваются как безнравственные, и уж тем более моральные критерии непригодны для определения степени общественной опасности, меры юридической ответственности и т. п.

В обществе всегда действует только одна правовая система, выражающая господствующее правосознание. Но наряду с соответствующей системой морали и господствующим нравственным сознанием, как уже отмечалось, пока еще существуют разнородные остаточные и чуждые этой системе элементы нравственности. Такой плюрализм делает в настоящее время безнадежным сохранение и поддержание правопорядка одними моральными средствами[96].

Мотивация нормативно-правового поведения

Объяснение источников человеческой активности, движущих сил поведения и деятельности всегда связывается с рассмотрением потребностей и мотивации – узловых проблем общепсихологической теории. Однако обилие работ в данной области, по общему признанию, не позволяет еще говорить о достаточной их разработанности, удовлетворяющей запросы науки и практики.

Изучение личности преступника и причин преступного поведения неизбежно приводит исследователя к рассмотрению его мотивации как ближайшей и непосредственной личностной детерминанты. Это и понятно. «Мотивация, – писал С.Л. Рубинштейн, – это через психику реализующаяся детерминация». «Учение о мотивации выступает как конкретизация учения о детерминации»[97].

В юридической психологии проблема источников правовой активности ставит особенно остро вопрос о мотивации правопослушного и – тем более – противоправного поведения. Предпринятые отдельными криминологами (К.Е. Игошев, В.Н. Кудрявцев, Н.Ф. Кузнецова, Г.М. Миньковский, А.Б. Сахаров, А.М. Яковлев и др.) попытки решения этих вопросов показали их кардинальную важность для теории и практики борьбы с преступностью и чрезвычайную сложность, усугубляемую пока еще недостаточно конкретным решением проблемы в общей и социальной психологии.

С учетом вытекающих отсюда ограничений допустимо отвлечься от освещения общих механизмов, лежащих в основе социального поведения, и сосредоточиться на специфических вопросах детерминации поведения в юридически релевантных ситуациях.

Одним из специфических и первоочередных является вопрос, почему вообще люди ведут себя законопослушно и не нарушают юридических норм. В первом приближении дело, вероятно, обстоит следующим образом.

В абсолютном большинстве случаев индивидуальные системы ценностей и норм находятся в полном согласии с общественными ценностями и нормами и основные цели деятельности (общественное признание, материальное благополучие и пр.) у разных людей совпадают. Соответственно большинство граждан идет к достижению своих целей социально приемлемыми путями и выбор средств достижения таких целей, а тем самым и промежуточных целей отдельных частных действий диктуется положительным отношением к общественным ценностям и нормам.

В результате стереотипизации юридически предписанное поведение приобретает характер навыка, силу привычки, входит «в плоть и кровь», так что ситуация поступка обычно не воспринимается как юридически значимая.

Действуя как бы автоматизированно, люди большей частью вовсе не задумываются о юридической стороне дела, осуществляя свои права и выполняя обязанности как естественные, сами собой разумеющиеся.

В этих случаях возможность противоправного поведения просто не «приходит на ум» и решение о законопослушном поведении не образует какой-то самостоятельной фазы психической деятельности. (Такое положение является идеальным результатом нравственно-правового воспитания.)

Когда же возникает конфликт различных мотивов, то в принятии решения так или иначе участвуют все личностные факторы, характерологические и интеллектуальные особенности субъекта, переживаемые им психические состояния, влияния конкретной ситуации.

Борьба мотивов превращается в процессе умственного анализа и оценки всех «за» и «против» каждого возможного варианта поведения, в итоге чего принимается решение в пользу одного из них. Разумеется, мотивационный конфликт и принятие решения – процесс, протекающий в разных ситуациях и у разных людей с различной быстротой и степенью осознания всех его элементов.

Факторы, детерминирующие законопослушное поведение, можно отнести к двум типам, различным по своей психологической природе: факторы внутренней и внешней детерминации (внутренний и внешний социальный контроль)[98].

При наличии конфликтной ситуации субъект избирает законопослушную форму поведения, ориентируясь преимущественно на один из двух типов:

а) он руководствуется собственными нормами, не вдаваясь при этом в оценку возможных последствий; эта ориентация выражается в том, что субъект солидарен с правом, поддерживает его или просто привык подчиняться нормам и правилам;

б) субъект избирает правомерный вариант поведения, подчиняясь требованиям общества, страшась наказания, общественного порицания и морального осуждения окружающих, из-за боязни нежелательных последствий или по расчету.

Выделяя описанные выше типы детерминант, мы различаем: а) внутренний (интравертный) и б) внешний (экстравертный) типы ориентаций правомерного поведения. Проследить функционирование указанных типов ориентации в естественных условиях пока еще не удавалось никому. Предпринимались попытки их изучения через анализ суждений опрашиваемых о мотивах правопослушного поведения людей (Е. Квашневский).

В наших исследованиях такого рода подтвердилась гипотеза о том, что опрашиваемые проецируют свои собственные побуждения на окружающих. При этом суждения правонарушителей достоверно отличались от мнения законопослушных групп населения и сводились в основном к внешним факторам детерминации (боязнь наказания, расчет и т.п.). В контрольных группах, наоборот, резко преобладали указания на солидарность с правом, привычку исполнять законы и т.д. […]

Для правильного определения роли личностного фактора и его конкретного содержания в разных видах преступного поведения должен быть изучен весь криминогенный ансамбль причин и условий, который мы назвали криминогенным комплексом.

Решение этой исследовательской задачи опирается на марксистский принцип детерминизма, выраженный в формуле: «Внешние причины действуют, опосредствуясь внутренними условиями». Конкретизация этого принципа применительно к целям настоящего исследования требует детального уяснения того, какие именно предшествующие влияния и актуальные воздействия преломлялись в сознании личности и какие именно стороны сознания и в силу каких его особенностей опосредовали эти внешние причины и сформировали именно такой поведенческий акт.

Рассмотрение преступного акта как результата взаимодействия внешних и внутренних факторов детерминации требует самостоятельного психологического анализа объективных предпосылок преступного поведения. Объективные факторы относятся к двум группам, первую из которых образуют предшествующие обстоятельства формирования личности преступника, а вторую – обстоятельства формирования данного преступного деяния, т.е. объективные условия природной и социальной среды, определившие возникновение и осуществление этого конкретного преступления[99].

Совокупность элементов объективной обстановки, сложившейся к моменту зарождения и в период совершения преступления, мы именуем криминальной ситуацией.

Всякая человеческая деятельность есть деятельность в конкретных условиях той или иной ситуации. Сама ситуация имеет динамический, изменяющийся в процессе и в результате деятельности характер. Изменение и смена ситуации соответствуют смене этапов или видов деятельности. Объективное содержание ситуации отражается действующим субъектом и приобретает для него субъективное значение (личностный смысл), подвергаясь оценке с точки зрения выполняемой деятельности. Более или менее адекватное отражение ситуации и ее оценка служат основой выбора того или иного варианта поведения путем принятия соответствующего решения.

Интегральная оценка личности и ситуации с точки зрения их криминогенности позволяет представить взаимодействие как взаимное подкрепление, усиление либо ослабление, погашение друг друга. Результат взаимодействия – правомерный или противоправный – зависит от характера сочетания и сравнительной интенсивности конкурирующих факторов различной модальности (направленности).

Поэтому ситуации условно можно подразделить на провоцирующие, способствующие, нейтральные, затрудняющие и препятствующие. Характер взаимодействия личности и ситуации тогда выражается в подчинении ситуации, использовании наличной ситуации, приискании удобной ситуации, создании благоприятной ситуации и преодолении препятствующей ситуации.

Предлагаемый подход позволяет углубить психологическое изучение личности преступника за счет анализа и оценки ситуации и взаимодействия с ней изучаемой личности.

Зависимость поступка от особенностей личности, или, иными словами, влияние структуры личности на характер поступка, своеобразно модифицируется ситуацией поступка.

Однако, «чтобы понять взаимодействие, – писал в свое время Г.В. Плеханов, – надо выяснить себе свойства взаимодействующих сил, а эти свойства не могут найти себе последнее объяснение в факте взаимодействия, как бы ни изменялись они благодаря ему»[100].

Нельзя приписывать ситуации фатального действия. Обстоятельства приобретают то или иное значение, лишь соотнесенные с определенными свойствами личности. Данная ситуация, провоцирующая определенный тип поведения у одного субъекта, может быть нейтральной для другого человека и иного типа деятельности.

Характеризуя процесс социального развития личности, С.Л. Рубинштейн указывал, что человек перестает быть рабом непосредственно ситуации; действия его, становясь опосредованными, могут определяться и фактически определяются не только стимуляцией, исходящей из непосредственно наличной ситуации, но и целями и задачами, лежащими за ее пределами: они становятся избирательными, целевыми и волевыми; именно эти черты характеризуют деятельность человека в его специфических отличиях от поведения животных[101].

Объективной основой целесообразной деятельности является наличие многих возможностей, заложенных в данной ситуации. Если же существует только одна возможность, то целевая деятельность исключается, ибо тогда событие протекает строго предопределенным образом, независимо от избираемых целей и усилий субъекта.

Как известно, согласно нашей правовой доктрине, человеческое поведение в подобной жестко и однозначно детерминированной ситуации не является виновным и не может влечь за собой уголовной ответственности (например, в случаях необходимой обороны). Ответственность предполагает свободу выбора по крайней мере одной из двух поведенческих альтернатив – совершения конкретного поступка или воздержания от него. Неблагоприятное стечение обстоятельств, образующих криминальную ситуацию, смягчает, но не исключает ответственности.

При упрощенном понимании двухфакторной детерминации преступного поведения внешними и внутренними причинами те и другие иногда рисуются то равнодействующими, то взаимозаменяемыми. Причем в одних случаях все зло усматривается в личности преступника, в других – в криминальной ситуации, личность же здесь как бы ни при чем.

Антиобщественная направленность личности, как полагают некоторые авторы, не всегда является причиной преступности. Например, преступную небрежность, по мнению В.Н. Кудрявцева, нельзя считать свойством личности[102]. Предлагаемая им концептуальная схема генезиса преступного поведения допускает мысль о возможности прямого действия жизненной ситуации в качестве непосредственной причины преступления, без опосредования ее личностными свойствами субъекта[103]. Между тем с психологической точки зрения ситуация – это определенное видение субъектом некоторого фрагмента действительности, в которой протекает его актуальная деятельность.

Податливость ситуации, подчинение ситуативным мотивам – это проявление социальной незрелости личности, неустойчивости ее ценностной системы. «Ситуационно обусловленный мотив или побуждение к тому или иному поступку это и есть личностная черта характера»[104], – справедливо подчеркивал С.Л. Рубинштейн.

Переоценка мотивирующей (вернее, стимулирующей) роли криминальной ситуации проистекает из трактовки личности в качестве пассивного объекта социальных воздействий. Определение личности в терминах ролевой теории иногда сводится к совокупности социальных ролей, т.е. системе программ ожидаемого поведения, отвечающего положению человека в структуре той или иной социальной группы.

Механический перенос этих понятий на криминологическую почву приводит к пониманию личности преступника как субъекта, выполняющего соответствующую, извне навязанную и жестко запрограммированную роль.

Подобное толкование представляется бесплодным. Оно превращает человеческую личность в набор социальных функций, вынуждаемых ситуациями и экспектациями. Внутренняя активность, деятельная сущность и вообще психологическое содержание личности при этом утрачиваются.

Можно понять возмущенную оценку ограниченности статусно-ролевого подхода, данную А.Н. Леонтьевым: «Идея прямого сведения личности к совокупности «ролей», которые исполняет человек, является – несмотря на всевозможные оговорки адептов этой идеи – одной из самых чудовищных»[105].

Почти в каждой теории личности одно из центральных мест отводится понятию установки, хотя этот термин трактуется весьма разноречиво. Рассмотрение многочисленных взглядов на этот предмет не входит в нашу задачу[106].

Наиболее общепризнанным или, вернее, наиболее совпадающим в различных теориях является понимание установки как укоренившихся структурных, диспозиционных свойств личности, предопределяющих постоянство внутренних переживаний и внешнего поведения. Являясь составной частью личности, они не исчерпывают ее в целом, поскольку личность обладает и другими социальными свойствами и образованиями. Отметим отличительные признаки установки, определяющие, на наш взгляд, ее природу:

а) благоприобретенный характер установки; своими корнями установка уходит в прошлый опыт личности, она приобретена в ходе взаимодействия человека с объектами природной и социальной среды, в практике общения, в процессе деятельности[107];

б) относительная устойчивость установки, зафиксированной прошлым образом действий и способом реагирования на ситуацию данного типа; вместе с тем установки обладают известной изменчивостью, способны перестраиваться, разрушаться, затухать в ходе и в результате деятельности;

в) направленность установки на какой-то определенный объект (явление, ситуацию); подобная соотнесенность с объектом, способным так или иначе служить удовлетворению какой-либо потребности (интереса, целей деятельности), отличает установку от иных свойств личности, которые не носят предметно ориентированного характера;

г) обобщенность и дифференцированность установок; установки могут формироваться в отношении обширного множества объектов данного класса либо обладать большей или меньшей специфичностью вплоть до индивидуально определенного объекта, человека, явления, ситуации;

д) установки способны иррадиировать и переноситься на другие объекты за отсутствием соответствующей установки на данный объект или класс объектов в результате его идентификации с объектом, ранее сформировавшим данную установку;

е) сформированные и зафиксированные установки продолжают свое существование латентно, активируясь при возникновении соответствующей потребности и ситуации ее удовлетворения, при встрече с соответствующим объектом;

ж) установка как избирательная ориентированность и предрасположенность человека предполагает наличие набора поведенческих альтернатив, т.е. готовых к реализации моделей или стереотипов внешнего поведения, обеспечивающих удовлетворение потребности в той или иной ситуации;

з) объект установки обладает определенным значением для субъекта, обусловленным прошлым опытом (системой ценностей) и содержанием актуальной деятельности; тем самым установка имеет ценностную природу (целевую или инструментальную)[108];

и) множественность и вариабельность установок, которые валентны вещественным и идеальным объектам природной и социальной среды во всем их чрезвычайном многообразии;

к) двухмодальное содержание установок, которое выражается в тенденциях принятия или отвержения и реализуется в активности двоякого рода: влечении или избегании.

Отмечая биполярный характер установок, Ш. Надирашвили указывает на содержащиеся в них отношения принятия или отклонения. Поведение человека возбуждается такими предметами, которые находятся в определенных отношениях с его потребностями. Предметы, с этой точки зрения лишенные ценности для человека, являются безразличными. Стимулы, отобранные из действительности и выделенные из нее в виде ситуации, являются для индивида совершенно разнообразными ценностями. Если одни потребности удовлетворяются посредством уклонения от определенных объектов, то другие, напротив, путем приобретения, овладения ими.

Являясь стереотипами реакций на определенные воздействия, установки нацеливают на ту или иную форму поведения, но не избавляют от необходимости выбора путем принятия решения в результате мотивации. Принятие решения как процесс и само решение как его результат являются интеллектуальной стороной мотивационного механизма, который отличается особой сложностью в условиях конфликта ценностей. Здесь, как правило, формирование внутреннего плана поведения образует самостоятельную фазу психической деятельности.     

Принимая решение о противоправном поведении, человек руководствуется более или менее сложной системой оценок, в которых можно выделить несколько взаимосвязанных групп: 

а) ценность желательного результата преступного действия, т.е. цели преступления;

б) значимость ситуации и отдельных обстоятельств в качестве препятствующих, затрудняющих или способствующих достижению этой цели;

в) эффективность того или иного способа действия в данной ситуации как средства достижения желаемой цели;      

г) вероятность и значимость нежелательных последствий совершения преступления.

Первая группа оценок непосредственно связана с иерархией ценностей в индивидуальной шкале личности. Степень интериоризации общественных ценностей здесь является определяющей.

Ценность желаемого обусловлена остротой потребности в данном предмете (события, действия, явления, ситуации). Причем eго объективная ценность часто не совпадает с субъективной оценкой полезности. Так, высокая социальная значимость трудовых достижений имеет ничтожную ценность для тунеядца.                                                                      

Степень нужды в данном предмете, а тем самым и его значение для субъекта, может быть как относительно устойчивой, так и ситуативной, зависимой от неотложности, незаменимости, остроты неудовлетворения и т.д. Под влиянием этих и иных подобных факторов некоторые вещи подчас приобретают для преступника непостижимую для окружающих ценность.

При субъективной оценке ожидаемой пользы неизбежно учитывается достижимость цели преступления, зависимая как от объективных условий, так и от индивидуальных особенностей ситуации. Объективной основой целесообразной деятельности, которая имеет преобразовательно-приспособительный характер, является наличие многих возможностей, заложенных в каждой ситуации. Ситуация образует некоторое объективное «поле возможностей», воспринимаемых и оцениваемых индивидом с различной степенью адекватности и соотносимых им с субъективными возможностями действия в этих условиях. Результатом оценки может являться и отказ от преступной цели (иногда «до лучших времен»).                                                       

С оценкой отдельных обстоятельств и всей ситуации с точки зрения возможности действия в данной обстановке связана и третья группа оценок, относящаяся к выбору образа действий, направленных на достижение желательного результата.

Оценка вариантов преступного поведения проводится в рамках детерминирующих факторов, которые допускают разные способы действия. Попутно отметим, что в сложной структуре деятельности не всегда различают уровни детерминации самого преступления и способов его осуществления, т.е. операционального состава, «технологии».

Здесь, говоря о выборе способа совершения преступления, мы условно выделяем стадию или момент психической деятельности, когда преступная цель уже намечена субъектом.

Имеющиеся возможности оцениваются с точки зрения эффективности по ряду критериев: целесообразность, т.е. пригодность данного способа для достижения намеченной цели; надежность, т.е. вероятность получения нужного эффекта; продуктивность, т.е. получение наибольшей пользы; рентабельность, т.е. соразмерность расходов времени, сил и средств с ценностью преступного результата; быстрота достижения желаемой цели; безопасность, т.е. минимизация риска нежелательных последствий и т.д.[109]

Как известно, в действительности редко удается достигнуть полной оптимальности действия по всем возможным критериям. Приходится идти на компромисс, уступая по одним критериям в пользу других. Границы этих уступок, или «размер платежа», на который готов идти преступник для достижения своей цели, зависят от субъективной значимости каждого критерия и стоящих за ним ценностей. В основе выбора способа действия также лежит предпочтение одних ценностей другим. Пренебрежение же свидетельствует о их незначимости или относительно малой значимости для субъекта в данный момент.

Этим же объясняется факт неполного осознания отдельных обстоятельств и последствий деяния в некоторых видах преступного поведения. Нами установлено, например, что во многих случаях при совершении преступления люди «не задумывались» о возможном наказании[110]. И напротив, более полная оценка шансов, риска и пользы способна привести и иногда приводит к отказу от намеченной цели.

Таким образом, мы подошли к последней группе оценок – учету вредных для субъекта последствий преступления. Прежде всего речь идет об оценке вероятности раскрытия преступления и последующего наказания. Роль этого фактора показывают результаты наших исследований, которыми устанавливается весьма распространенное среди правонарушителей убеждение в низкой раскрываемости преступлений и неэффективности работы правоохранительных органов, что делает маловероятным риск нежелательных последствий противоправного поведения. Тем самым yголовный закон и его санкции теряют предупредительную силу. Оценки вероятности «провала» у преступников чаще всего довольно оптимистичны[111].

Представляется возможным выделить некоторые субъективные источники некритического отношения к риску, каковыми являются:

надежда на счастливый случай, порождаемая примерами других правонарушителей; плохими образцами литературной и кинопродукции и т. п.;

успешность прошлых действий субъекта; склонность к pиску возрастает по мере успеха;

групповое влияние, укрепляющее готовность идти на риск, – индивидуальные решения обычно более благоразумны, так как в группе растворяется личная ответственность;

«рисковость» может быть свойством личности правонарушителя, которое выражается в тяге к острым ощущениям;

признание риска неизбежным «фактом жизни», что особенно характерно для фаталистической позиции многих рецидивистов.

Из предыдущего изложения следует неразрывная взаимосвязь и постоянное соотнесение друг с другом цели, ситуации, средств и последствий, итогом чего является принятие решения о совершении преступления или воздержании от него. Таким образом решение есть результат оценочной деятельности, в ходе которой происходит взаимовлияние, взаимодополнение, взаимоподкрепление, взаимопогашение, взаимоисключение разнообразных ценностей и в конце концов доминирование одной из них. В этом, как мы полагаем, сущность мотивационного механизма.

Поэтому в эмпирических целях задача изучения мотивационной сферы преступников и мотивов совершаемых преступлений может быть представлена как диагностика личностных ценностей, их иерархии и места в ней конкретных ценностей, во имя и за счет которых совершается преступление.

* * *

В настоящей работе предпринята попытка по-своему упорядочить и структурировать значимые для нас данные психологической теории и некоторые эмпирические факты в целях построения криминально-психологической концепции. Достоинство предлагаемого подхода к этой проблеме автор видит главным образом в его эмпирических возможностях, открывающих более ясную перспективу будущих теоретических и прикладных исследований.

---

---