III. Основной вывод.

Кто представляет себе изложенный порядок опыта, тому сразу должно быть ясно, что на него нельзя смотреть, как на полное подражание свидетельским показаниям, встречающимся в действительной жизни. Уже главная задача опыта — так изолировать условия, в которые поставлен пример, чтобы можно было определить их действие, чистое и свободное от всяких сторонних влияний — уже эта задача, конечно, должна отдалить искусственный опыт от жизненной правды, у сущность которой именно и заключается в спутанной сложности самых разнообразных факторов.

Но если мы рассмотрим в отдельности все то, в чем нужно искать разницу между моими опытами и показаниями в действительной жизни, то перед нами сейчас же выступит целый ряд положений, относительно которых опыт доставляет значительно лучшие условия, чем практика. Прежде всего, человеческий материал моих опытов был превосходный; он сплошь состоял из образованных лиц в наиболее способном к восприятию возрасте. От большинства из них можно было ожидать, уже благодаря самому роду их занятий, известной привычки к наблюдению и способности к проверке своей памяти. Затем, было уже известно заранее, при восприятии объекта, что позднее нужно будет дать о нем отчет; следовательно, налицо было максимальное внимание, сохранявшееся намеренно; между тем как обыкновенно свидетель получает требование, дать показание лишь тогда, когда, быть может, бегло и невнимательно воспринятое впечатление давно уже исчезло. В третьих, предмет находится в состоянии неизменного спокойствия в течении 3/4 минуты в распоряжении зрителя, между тем как действительная жизнь дает, большею частью, такие события, отдельные фазы которых длятся лишь самое короткое время, а потом безвозвратно исчезают. В четвертых, благодаря первоначальному показанию, следующему непосредственно за восприятием, содержание воспоминания укрепляется немедленно, и это само собою разумеется должно действовать самым благоприятным образом на все будущие показания о том же предмете. В пятых, повторные показания требовались очень скоро после восприятия; самая длинная пауза продолжалась три недели, между тем как свидетелей часто приглашают восстановить свои впечатления через несколько месяцев после того, как они были получены. В шестых, отсутствует всякая возможность лжи йод влиянием аффекта: при подобном получении образов воспоминания не может быть и речи о партийности, о страсти, о любви и ненависти, об эгоистических или симпатических интересах. Единственный интерес подвергнутых опыту лиц состоит в том, чтобы доставить по возможности хорошие, т. е. правильные результаты. В седьмых, наконец, не действуют никакие влияния внушения, потому что испытываемые лица ничего не могут узнать о показаниях других о том же предмете и не говорят об этом друг с другом, и никакие вопросы (видели они это или нет, действительно ли это было так, как они говорили и т. д., и т. д.) не влияют на самостоятельное развитие образов их воспоминания.

Этим многочисленным благоприятным условиям опыта можно противопоставить, без сомнения, другие условия, которые, в свою очередь, указывают на невыгодные стороны опыта по сравнению его с действительностью. Прежде всего эксперимент есть и, естественно, остается „фикцией“, которая, как бы серьезно к ней ни относились испытываемые лица, все же никогда не может иметь всего значения действительной жизни; поэтому очень возможно, что впечатления опыта не всегда имеют достаточную силу, и что дающие показание и „присягающие“ во время опыта наблюдатели не испытывают того же самого чувства ответственности, которое бы у них было, если бы дело шло о жизненной действительности. Затем, картинам, которыми я пользовался, недоставало содействия рядом стоящих элементов, которые большею частью сопровождают оптическое впечатление действительности в форме движений и сопутствующих шумов и звуков. Кроме того, происшествия действительной жизни отчасти имеют между собой логически-необходимую связь, благодаря которой они легко соединяются друг с другом в памяти, между тем как на картине некоторые отдельные элементы находятся рядом без всякой связи.

Трудно произвести теперь строгую оценку как благоприятных, так и отрицательных условий опыта; но я думаю, все будут согласны с тем, что, в общем, первые перевешивают вторые; поэтому мы должны, как мне кажется, решительно согласиться с тем, что условия действительности, в отношении правильности показания, будут уступать результатам акта. Другими словами: мы должны смотреть на наши выводы не как на непосредственное выражение среднего количества встречающихся в практической жизни ошибок, но как на наименьшую их степень, как на минимум ошибок, который может быть достигнут лишь при особо благоприятных обстоятельствах.

Теперь нужно рассмотреть основной вывод моих опытов, который я выражу так:

Кроме обеих сфер искажений воспоминания, исследованных до сих пор больше всех остальных, — сферы виновной неправдивости (умышленная ложь или грубая небрежность) и сферы патологических отклонений, — есть еще широкая область нормальных психологических ошибок воспоминания, которая по своему объему и значению до сих нор была оценена далеко недостаточно. Эти нормальные обманы нельзя приписывать действию аффектов или влиянию внушения; скорее нужно считать известную степень ошибочности прежде всего нормальным признаком среднего воспоминания, беспристрастного и спокойного, не подверженного никаким влияниям. Безошибочное воспоминание есть не правило, а исключение. И сама присяга не гарантирует от обманов воспоминания.

Теперь нужно обосновать этот вывод имеющимся в моем распоряжении материалом и рассмотреть его психологическое значение. Я приведу сначала некоторые показания в буквальном воспроизведении, сделаю обзор качества и количества ошибок и присоединю сюда исследование источников этих ошибок.