Глава IV. ТАКТИКА ДОПРОСА

Нравственные начала допроса. Допустимость и правомерность психологического воздействия при допросе

Криминалистическая тактика в наиболее общем виде представляет собой совокупность приемов осуществления следственной и судебной деятельности. По своей сущности тактические приемы являются тем наиболее оптимальным образом действий следователя и судьи, который основывается на апробированных теорией и практикой рекомендациях. Известно, что тактические приемы, подчиняясь в своем конструировании и субстанции правовым уголовно-процессуальным нормам, не имеют сами по себе достаточно четкой, указанной в законе, правовой регламентации, и поэтому их формирование и выбор являются относительно свободными. Это обстоятельство обусловливает их научный и нравственный характер. Научность тактического приема определяется его соответствием научным положениям, лежащим в его основе, научным представлениям, исходя из которых производят конструирование того или иного приема. При формировании приема всегда исходят из современного научного потенциала той области, достижения или данные которой могут быть использованы в криминалистической тактике. Вместе с тем научные достижения и научные данные не всегда могут быть использованы для нужд криминалистической тактики в силу несовместимости последних с нравственными режимами, которые являются основанием для допустимости и использования тактических приемов.

Например, медицина имеет на вооружении множество аппаратов, позволяющих регистрировать отдельные реакции человека на физический или психический раздражитель. Однако в режиме судопроизводства использование приборов, позволяющих регистрировать такие реакции, является недопустимым, так как это противоречит нравственным принципам судопроизводства, нарушает гарантии прав личности в уголовном процессе.

Или еще пример. Психологическая наука в настоящее время располагает множеством тестов, позволяющих диагностировать типы темперамента, возможную реакцию индивида на раздражитель, прогнозировать поведение лица в определенных ситуациях, в том числе и конфликтных. Такие тесты широко применяются для определения профессиональной пригодности и способностей человека, для диагностики и прогнозирования его психологической совместимости (например, в космосе) и других целей. Применение же такого тестирования в режиме судопроизводства (кроме судебно-психологической экспертизы) с точки зрения нравственных критериев является недопустимым, так как ущемляет, нарушает права граждан, является своего рода экспериментированием над личностью, что не сообразуется ни с демократическими принципами судопроизводства, ни с его гуманными целями.

Именно поэтому введение тех или иных научных приемов в криминалистическую тактику в качестве элемента может иметь место только после рассмотрения их нравственной для данной отрасли деятельности допустимости.

В настоящее время широко дискутируется проблема применения технических средств, регистрирующих реакции свидетелей, подозреваемых и обвиняемых в судопроизводстве. При этом высказываются предложения о введении в правоохранительную деятельность приборов типа лайдетектора, вариографа и других модификаций для регистрации психофизиологических реакций лиц при допросе, обыске и других следственных действиях. С такими предложениями (образующими главным образом техническую сторону применения, а не уголовно-процессуальную и нравственную) выступили профессора В.А. Образцов, В.И. Комиссаров и другие [87]. Более того, руководящие органы МВД России своим приказом ввели в практику правоохранительных органов полиграфы. Следует отметить, что введение такой практики можно рассматривать как поспешное осуществление незрелых, а проще сказать ненаучных исследований, рекомендуемых названными ранее авторами.

Цель введения полиграфа в судопроизводство не определена ни одним автором. Если это — диагностика психического состояния без определения его доказательственной ценности, то это ненужное исследование. Если же — установление лжи либо причастности к преступлению, то такое исследование антинаучно как по своим методикам, так и по правовым параметрам, и в этом плане недопустимо [88].

Поскольку тактические приемы относятся к образу действий, не регламентированных законом, существует проблема соотношения тактических приемов и моральных норм, в том числе и судебно-этических. Представление о том, что каждый тактический прием, избираемый следователем (а они нередко избираются самостоятельно), соответствует судебно-этическим требованиям, не всегда правильно. Значительный арсенал тактических приемов, необходимость в избрании их последовательности, сочетания, зависимость их использования от ситуации, реально существующей и субъективно оцениваемой следователем и судьей, во многом определяют моральность их избрания и применения.

Исследование в этой связи вопроса о нравственной допустимости тактических приемов представляет определенную сложность. Критерии нравственной допустимости тактических приемов отличаются именно подвижностью, не в том понимании, что могут быть допущены безнравственные приемы, а в том, что некоторые из избираемых приемов могут негативно воздействовать на нравственные чувства лиц, в отношении которых они применяются. В этом качестве тактические приемы следует расценивать как противоречащие морали.

Между тем следователи считают себя “свободными” от соблюдения нравственных норм при применении тактического приема, не противоречащего закону. Это обстоятельство подчеркивает Г. И. Пичкалева, анализируя данные, полученные в результате конкретно-социологического исследования. Так, она отмечает, что 32 % опрошенных вообще не принимают во внимание моральный фактор при применении тактического приема, не противоречащего закону; это является одной из причин, влияющих на реализацию воспитательной функции предварительного следствия, которую нельзя недооценивать [89].

Сложность определения нравственной допустимости тактического приема устанавливается, как отмечалось ранее, данными, связанными с характером их применения. В этом отношении Г. И. Пичкалева высказывает интересные соображения, связанные с моральными характеристиками обстоятельств, определяющих или сопутствующих применению тактического приема.

Так, моральные характеристики можно отнести к таким обстоятельствам, как поведение следователя, способ и форма действий, которые составляют содержание тактического приема. (Там же).

Представляется, что эти характеристики можно было отнести и к другим обстоятельствам — сопутствующего характера, таким, как последовательность тактических приемов, их система, этап применения, сила психологического воздействия. Все названные компоненты обладают общим воздействием, и если они выполняются в процессуальном действии, где главным объектом их применения является личность, то каждый из них обладает еще и индивидуальными оттенками воздействия. Названные компоненты либо обстоятельства следователь должен оценивать с позиций их моральной допустимости и правомерности. Известно, что сам по себе тактический прием, за исключением некоторых существующих рекомендаций, вызывающих сомнение в своей нравственной допустимости, соответствует нравственным требованиям, так как он формируется и рекомендуется, будучи в теоретическом, научном плане апробированным.

Вместе с тем, конкретные практические ситуации, как и способы применения тактического приема, могут повлечь за собой нарушение моральных предписаний. Здесь иногда имеют значение тончайшие оттенки манеры использования тактического приема.

В частности, одно и то же доказательство можно предъявить по-разному; сам прием предъявления доказательств с различными целями (то ли для изобличения во лжи, то ли для напоминания какого-либо обстоятельства, то ли для уточнения тех или иных данных) является правомерным тактическим приемом, рекомендуемым во всех учебниках криминалистики.

Вместе с тем способ его осуществления может быть таким, который искажает его сущность как правомерной рекомендации, а именно: предъявление доказательства может быть проведено в угрожающем тоне, сопровождаться двусмысленными ухмылками, замечаниями, содержащими явный обвинительный уклон, и т. п. В этих случаях результаты такого предъявления могут иметь различные последствия и далеко не всегда соответствовать той объективней действительности, которая имела место. Точно так же, как и характер предъявляемого доказательства, например отчлененная рука, голова, окровавленная одежда, в самой своей сущности содержит элементы, противоречащие их использованию с нравственных позиций.

При определении нравственного характера тактических приемов важное значение имеет оценочная работа следователя, судьи, так как она в конечном счете рассматривает нравственный характер того или иного приема и возможность его применения в конкретной ситуации. В этой связи возникает вопрос о соотношении объективного и субъективного в оценочной деятельности. Каждая оценка чего-либо содержит в себе элементы субъективного понимания, которое в большей или меньшей мере соответствует объективному состоянию вещей.

Это относится и к оценкам нравственной допустимости тактических приемов, нравственного характера того или иного действия.

Отдельные авторы, рассматривая это соотношение, указывают, что нравственная оценка следователя может и не быть объективной, так как опирается часто лишь на сферу нравственного сознания самого следователя, а субъективизм не гарантирует правильности.

Это указание в своей сущности правильно, однако при его рассмотрении следует подчеркнуть то, что субъективизм оценки имеет в своей основе объективное содержание обстоятельств, действий и субъективное понимание тех или иных нравственных критериев, базирующихся на объективно существующих в обществе нравственных принципах, неписаных законах морали.

Основываясь на общих принципах морали, регулирующих поведение людей в обществе и обусловливающих развитие и формирование судебно-этических правил, ни в какой мере нельзя находить обстоятельства, позволяющие отклоняться от этих требований, объясняя это задачами и целями деятельности.

Средства, которыми достигаются цели в судопроизводстве, должны точно соответствовать требованиям законности и су-дебно-этическим нормам. Их соблюдение должно быть непреложным правилом при проведении судебно-следственных действий. Все, что противоречит таким требованиям, неприемлемо, какие бы следственные выгоды оно ни сулило. Собственно тактический же простор должен пополняться за счет изысканий, основывающихся на научных и нравственных посылках, за счет приемов, не нарушающих перспективу установления объективной истины.

В этом отношении дифференцированного рассмотрения и оценки требуют новые рекомендации, высказываемые в криминалистической литературе. Речь идет о приемах допроса, связанных с определенным психологическим воздействием на допрашиваемого путем так называемого “психологического реагента”. При использовании такого приема допрашиваемому предоставляется возможность воспринять психологический реагент в условиях, исключающих заведомо ложные утверждения. Сущность таких приемов сводится к тому, что объект восприятия безразличен для лица, не причастного к данному преступлению, тогда как лицу, причастному к нему, он напоминает о преступлении, вызывая соответствующие эмоции. Другими словами, объект восприятия может вызвать психологическую реакцию лишь у виновного и не вызывает ее у невиновного.

В зависимости от силы воздействия психологическая реакция протекает скрыто или открыто. В последнем случае ответ на психологический реагент выражается во внешних проявлениях отрицательных эмоций. Результатом наиболее успешного использования психологического реагента является преодоление запирательства допрашиваемого и признание им своей вины [90]. Как видно из изложенного, психологический реагент заведомо связан с преступлением. Однако, по мысли автора, таким реагентом может быть и объект аналогичный тому, который имеет отношение к делу.

В качестве иллюстрации такого положения приводится случай из практики, где по делу об изнасиловании следователь в целях воздействия “реагентом” приобрел такой нож, какой, по высказываниям подозреваемого, мог быть им обронен на месте происшествия. Положив сходный нож на свой стол, следователь, когда подозреваемый вошел, увидел, как его взгляд сосредоточился на ноже; подозреваемый признал себя виновным в совершении преступления. Такая рекомендация, по нашему мнению, должна быть отвергнута как противоречащая этическим правилам и нарушающая принципы судопроизводства. В орбиту судопроизводства, в частности, допроса, не может вводиться объект (предмет), заведомо не имеющий отношения к делу и, более того, создающий ложное представление об информации (вещественных доказательствах), которой располагает следователь. В таком приеме имеют место элементы дезинформации, противоречащие этическим требованиям уголовного процесса. Именно по этим основаниям такие приемы не могут быть рекомендованы [91].

В практике расследования преступлений существуют тактические приемы, построенные на сокрытии определенной части информации, которой располагает следователь и которую он может использовать на этапе, представляющемся ему наиболее благоприятным для достижения поставленных целей. Так, при допросе подозреваемого или обвиняемого следователь не обязан сообщать информацию, которой он располагает, в подтверждение либо обоснование подозрения, либо предъявляемого обвинения.

Между тем в юридической литературе в подобных случаях названные приемы нередко именуются приемами дезинформации и зашифровки истинных целей следственных действий. Подобные наименования, например, дезинформация, весьма двусмысленны по своей этимологии, так как содержат и себе элементы возможного обмана, что ни в коей мере недопустимо и не соответствует тактическому смыслу предпринимаемых действий. Маневрирование имеющейся в распоряжении следователя информацией позволяет ему составлять тактический план проводимого расследования, определять перечень как следственных действий, так и приемов их осуществления. Поэтому сообщение либо несообщение имеющейся информации всецело в руках следователя и составляет тактический смысл возможного, правильного и наиболее эффективного ее использования в конкретных условиях. Применение психологических приемов, связанных с неполной информированностью обвиняемого или подозреваемого, не противоречит этическим нормам, если понимать такие приемы как логико-психологические конструкции, разумно вплетенные в тактику следственного действия. Этот вопрос связан с этичностью в использовании научно-технических средств в случаях, когда возможность их использования создает конфликтную ситуацию. Последняя может иметь место тогда, когда в процессе допроса лицо отказывается давать показания при применении звукозаписывающей аппаратуры либо в процессе проведения эксперимента или проверки показаний на месте не желает выполнять необходимых действий в случае, когда применяется кино- или видеосъемка. В подобных обстоятельствах устранение конфликтной ситуации достигается убеждением лица в необходимости и процессуальной важности применяемых средств, однако это не всегда дает желаемый результат. В этих случаях вопросы этичности применения научно-технических средств либо отказа от их использования имеют известное значение. Здесь важен эффект их использования, который в ряде случаев может быть и отрицательным.

К проблеме допустимости и правомерности тактических приемов примыкает вопрос о “следственных хитростях” или “психологических ловушках”. Названная терминология возникла в связи с характеристикой приемов, позволяющих в конфликтной ситуации установить объективные данные, как правило, скрываемые лицом. Наименование таких приемов относилось главным образом к тактике допроса свидетеля, подозреваемого и обвиняемого. В судебном процессе названные приемы относились к тактике допроса подсудимого. Когда применение традиционных, разработанных криминалистической тактикой приемов не давало результатов, искали такие приемы, которые могли бы установить и опровергнуть ложь, выявить скрываемое обстоятельство, установить виновную осведомленность лица. При этом наряду с допустимыми приемами применялись и использовались приемы, с точки зрения их нравственной характеристики не соответствующие этическим требованиям судопроизводства. К ним, в частности, можно отнести отвлечение внимания с целью “парализовать” бдительность, эмоциональный эксперимент, имеющий своей целью проверку эмоционального воздействия какого-либо из доказательств, постановку вопросов, имеющих целью улавливание скрываемой информации либо установление лжи, и т. п. [92]. Отдельные авторы анализируют понятие таких тактических приемов. Так, Л. М. Карнеева отмечает, что “следственные хитрости” отличаются от обычных приемов тем, что цель их, в конечном счете, — поставить допрашиваемого в такое положение, когда он легче всего может проявить свою виновную осведомленность” [93]. Далее Л. М. Карнеева подчеркивает, что подобные приемы нужно применять с особой осторожностью, так как неумелое их использование может привести к отрицательным последствиям. Здесь возражение вызывает прежде всего то, что приемы “следственной хитрости” направлены на выявление виновной осведомленности. Известно, что выявление последней при допросе подозреваемого и обвиняемого может быть установлено применением рекомендуемых криминалистической тактикой приемов, относящихся к постановке детализирующих вопросов, да и других приемов, не имеющих ничего общего с проявлением хитрости. Второе возражение относится к рекомендации с осторожностью относиться к применению приемов, обозначаемых как “следственные хитрости” ввиду того, что они могут повлечь за собой неблагоприятные последствия. Данные приемы вообще во всех случаях должны считаться недопустимыми, так как сама возможность наступления таких последствий снимает всякую научную и тактическую их ценность. Они неприемлемы ввиду их научной несостоятельности и нравственной ущербности. Сомнительные приемы, которые иногда имеют место в следственной практике и являются следствием скорее не изобретательности, а беспомощности, но упрямо именуются “психологическими ловушками”, не могут претендовать на включение их в арсенал тактических приемов, рекомендуемых криминалистической тактикой. Решению задач доказывания, установления истины в процессе судопроизводства способствует творческая разработка криминалистической тактики, арсенала ее приемов применительно к отдельным процессуальным действиям, целых систем приемов, которые своими научными и нравственными положениями обеспечивают демократизм судебной системы в Украине.

Законность основана на высоких нравственных началах судопроизводства, она выражает подлинный демократизм судебной системы. Поэтому соблюдение законности является важнейшим принципом, который должен неуклонно осуществляться во всей деятельности органов расследования. Как правильно отмечает В. Н. Кудрявцев, “от исхода расследования и разрешения уголовных дел зависят доброе имя, честь и достоинство гражданина, его свобода, благополучие его семьи. Здесь юридические и нравственные основания неотделимы друг от друга. В нашем обществе законная и нравственная цель, стоящая перед органами суда, прокуратуры и следствия, достигается только законными и нравственными средствами [94].

Нравственные требования судопроизводства означают не только провозглашение высоких этических начал, но и соблюдение их во всех сферах уголовно-процессуальной деятельности, связанной с расследованием преступлений. “Отправление правосудия по уголовным делам — не только правовая деятельность, не только борьба за укрепление законности, но и деятельность, проникнутая нравственными началами, направленная на всемерное утверждение морали в жизни общества, в поведении людей” [95]. Соблюдение этических требований распространяется на всю деятельность следователя, связанную с расследованием преступлений.

Поскольку одним из наиболее распространенных следственных действий является допрос, который предполагает общение двух лиц — следователя и допрашиваемого — в режиме уголов-но-процессуального закона, такое общение всегда вызывало пристальный интерес в плане его нравственных характеристик [96]. В криминалистической литературе сформулированы нравственные нормы допроса: объективность и принципиальность, такт в общении с допрашиваемым, недопустимость тенденциозности, подозрительности, запрещение постановки наводящих и улавливающих вопросов, запрещение комментирования и оценки вслух показаний допрашиваемых [97]. Указанные нравственные нормы допроса отражают тенденции этики в судопроизводстве.

В криминалистической литературе обсуждается вопрос о правомерности и допустимости психологического воздействия как нравственной нормы допроса. Отсутствие в законе указаний о возможности психологического воздействия, так же как и отсутствие норм, содержащих в себе перечень требований, не допускающих определенных форм психологического воздействия, не означает неограниченной свободы в выборе его форм и сферы применения. В этом отношении теоретически и практически важным является правильное понимание объема и назначения термина воздействие. Психологическое воздействие является необходимым элементом всякого общения. В отличие от насилия воздействие обладает позитивными качествами и не несет в себе элементов принуждения. А. Р. Ратинов, рассматривая соотношение правомерного воздействия и насилия, отмечает, что грань между ними определяется свободой выбора той или иной позиции, т. е. свободного принятия решения в условиях воздействия и отсутствия такового в условиях насилия [98].

Именно из такого понимания насилия исходит Г. Г. Доспулов, когда определяет его как всякое противоречащее требованиям закона и профессиональной этике следователя воздействие на допрашиваемого, которое ограничивает выбор правильной линии поведения, умаляет его права или затрагивает законные интересы других участников процесса [99]. Таким образом, всякое-воздействие, содержащее в себе элементы насилия, не может быть признано правомерным и не может быть допустимо в процессе допроса как свидетелей, так и обвиняемых.

Правомерное психологическое воздействие, осуществляемое в процессе допроса преследует определенные цели:

установление истины в процессе расследования и судебного разбирательства;

изменение отношения обвиняемого или свидетеля к своему поведению, иным лицам;

воспитание и перевоспитание лиц, попавших в орбиту судопроизводства;

активизация действий допрашиваемого лица, направленная на получение объективной информации по делу.

Несмотря на то что цели психологического воздействия носят общий характер, а методы его осуществления сравнительно однотипны, последствия применения психологического воздействия могут быть разными. Причем это различие может иметь положительный характер, отрицательный и быть безразличным — неэффективным в отношении личности. Известный интерес представляют последствия психологического воздействия, которые нередко определяются в психологической литературе как стрессовые состояния (состояния напряженности). Отдельные криминалисты полагают, что такие состояния, вызванные психологическим воздействием, являются насильственным вторжением в психику человека [100] и нежелательны.

Однако отрицательные переживания у допрашиваемого зависят не только и не столько от приемов психологического воздействия, они обусловлены личностными качествами человека и установкой поведения на допросе. Поэтому возникновение таких состояний естественно и не может опорочить приемов психологического воздействия. Вместе с тем нельзя согласиться с некоторыми рекомендациями относительно психологического воздействия, имеющими место в криминалистической литературе. Речь идет о рекомендации А. В. Дулова о проведении в процессе допроса так называемого эмоционального эксперимента, целью которого является наблюдение проявления определенной реакции на воспринятое. Следователь, по мысли автора, наблюдая реакцию обвиняемого на предъявление доказательств и т. п., убеждается в правильности своей гипотезы о его причастности к данному событию, что и определяет направленность его дальнейшего воздействия в ходе допроса. В ходе эксперимента обвиняемый осознает, что в результате невольно появившейся у него реакции он выдал своим поведением истинное отношение к определенному предмету, и признает себя виновным [101].

Представляется, что такая позиция грубо противоречит этическим нормам допроса, вводя в его процедуру экспериментальные исследования психического состояния допрашиваемого и его реакцию на тот или иной раздражитель. Кроме того, оценка реакции допрашиваемого как показатель причастности или непричастности к событию преступления неправильно ориентирует следователя на доказательственное значение поведения лица, которое никогда не имело никакого доказательственного значения.

Психологическое воздействие, которое в процессе допроса не выступает в чистом виде, а всегда трансформируется в тактические приемы, подчинено демократическим принципам судопроизводства. Именно отражением принципа объективности продиктовано запрещение применения таких форм психологического воздействия, которые противоречат демократическим принципам судопроизводства. Так, ч. 3 ст. 22 УПК Украины прямо указывает: “Запрещается домогаться показаний обвиняемого путем насилия, угроз и иных незаконных мер”. Статья 175 УПК Украины предусматривает уголовную ответственность за принуждение к даче показаний. Под принуждением понимается незаконное насильственное воздействие на свидетеля, потерпевшего или обвиняемого с целью получения от них показаний по делу [102].

Моральность психологического воздействия объясняется прежде всего тем, что допустимое психологическое воздействие, выраженное в форме тактического приема, является средством, способствующим получению доказательственной информации, отыскание которой происходит в процессе уголовно-процессу-ального познания. В криминалистической литературе приемы психологического воздействия иногда именуются односторонне как приемы эмоционального воздействия на личность. Имея в виду то обстоятельство, что эмоциональное воздействие по своей функции и результатам уже психологического, можно рассматривать такое воздействие как ограниченное определенными элементами. К числу основных приемов эмоционального воздействия в допросе отдельные авторы относят: а) побуждение к чистосердечному раскаянию, разъяснение противоправности совершенного деяния и его тяжелых последствий; б) ознакомление допрашиваемого с правовыми последствиями чистосердечного раскаяния и способствования раскрытию преступления; г) активизация и использование в целях получения показаний таких положительных качеств допрашиваемого как смелость, доброта, честность, любовь к семье, преданность делу, бескорыстие [103.

Таким образом, перечисленные случаи воздействия содержат в себе призывы к благоразумию и высоким нравственным идеалам. Такого рода воздействие нередко влечет за собой благожелательные последствия, вплоть до раскаяния в совершенном преступлении. Психологическое воздействие может быть эффективным только в том случае, если для его применения созданы необходимые условия или избрана такая ситуация, при которой проведение следственного действия окажется наиболее действенным. К числу таких условий, по мнению А. Р. Ратинова и А. В. Дулова [104], относится состояние лица, в отношении которого предполагается воздействие, степень его осведомленности, способность воспринимать воздействие в данной ситуации, благоприятный момент применения воздействия. В следственной практике встречаются случаи, когда обращение к лучшим сторонам личности не находит должного понимания и тем более эффекта, однако это не исключает попыток со стороны следователя применить названные приемы.

Психологическое воздействие выражается во внезапности оглашения или предъявления доказательственной информации; умолчании о доказательственной информации, имеющейся в распоряжении следователя; постановке комплекса вопросов, направленных на ориентацию мышления в необходимом направлении; постановке систем вопросов, направленных на детализацию сообщаемого и преследующих цель вызвать проговорку, указывающую на виновную осведомленность; оглашении всей доказательственной информации, имеющейся в распоряжении следователя; постановке таких вопросов, которые свидетельствуют о широкой осведомленности следователя о личности допрашиваемого или обвиняемого и их деятельности в прошлом и настоящем; сообщении нейтральной информации для создания убеждения у допрашиваемого о неотвратимости раскрытия преступления. Как правило, приведенные приемы могут быть использованы при допросе в ситуациях, когда информация от лиц добровольно не поступает. Когда же информация от лиц поступает и направлена на установление объективной истины, целью психологического воздействия является всемерная помощь, лицу дающему такую информацию.

Внезапность оглашения или предъявления доказательственной информации нарушает логику лжи или рассуждений лица, скрывающего те или иные сведения. Предъявление доказательства, которое изобличает во лжи, само по себе носит характер раздражителя, нарушающего избранный ход рассуждения. В оглашении информации (показаний свидетелей, обвиняемых, заключений экспертов), как и в предъявлении доказательств, важное значение принадлежит выбору такой ситуации, в которой его результативность будет наибольшей. Поэтому такое предъявление следует за внешне положительным отношением к получаемым показаниям, постановкой вопросов, направленных на их дополнение или конкретизацию. Эффект внезапности в этом случае значителен.

Однако не всегда внезапное предъявление доказательств бывает результативным. В отдельных случаях обвиняемый либо свидетель имеет заготовленные на случай версии и объяснения. Но даже в такой ситуации следователь в состоянии заметить краткое замешательство, мгновенную растерянность и другие непроизвольные реакции, которые, не имея никакого доказательственного значения, могут свидетельствовать о результатах применения такого приема.

По делу об убийстве (М., убив свою жену, перенес ее труп на автотрассу, инсценировав наезд автомашины) следователь спокойно выслушал на допросе объяснения подозреваемого (мужа потерпевшей) и поставил ряд дополнительных вопросов. В результате спросил, в частности, в связи с чем жена подозреваемого направлялась в город. Подозреваемый ответил, что жена хотела продать на городском рынке некоторые продукты. Тогда следователь предъявил подозреваемому туфлю, обнаруженную при обыске в квартире (вторая такая же была обнаружена на ноге убитой на месте происшествия), и спросил, как она могла оказаться в доме, если жена в этой обуви направлялась в город. Не сумев перестроиться и не найдя никаких объяснений этому факту, подозреваемый вынужден был признаться в совершенном преступлении.

Умолчание о доказательственной информации, имеющейся у следователя, также является одним из приемов психологического воздействия на допрашиваемого. Намеренное умолчание об известных данных создает ситуацию, при которой у допрашиваемого складывается мнение о малой осведомленности или полной неосведомленности следователя о событии преступления. В таких случаях следователь ставит себя в выгодное положение. Ничего не сообщая, он получает доказательственную информацию, при анализе которой может прийти к выводу о линии поведения допрашиваемого. Намеренное умолчание порождает у допрашиваемого состояние недоумения, особенно в тех случаях, когда он ждет сообщения каких-либо данных, чтобы сориентироваться в своем дальнейшем поведении. В этом случае следователь может сообщить некоторые данные, не акцентируя на них внимания. Исходя из позиции допрашиваемого, следователь может создать впечатление о своей осведомленности или неосведомленности.

Одним из приемов, содержащих в себе психологическое воздействие, является постановка комплекса вопросов, направленных на ориентацию мышления в необходимом направлении. Наиболее эффективен этот прием при допросе подозреваемых и обвиняемых, у которых создается впечатление о большем объеме информации, имеющемся в распоряжении следователя, чем он в действительности располагает.

Психологическое воздействие на допрашиваемого выражается и в таком приеме, как постановка серии вопросов, направленных на детализацию сообщаемого. Это создаст у допрашиваемого состояние психологической напряженности, связанной с необходимостью скрыть правду, и вызовет у него проговорку (т. е. объективное повествование, свидетельствующее о виновной осведомленности или о сокрытии фактов, известных лицу как свидетелю). С психологической точки зрения проговорка является саморазоблачением, и именно поэтому психологическое воздействие направлено на ее осуществление.

Эффективным приемом психологического воздействия в случае запирательства со стороны обвиняемого и отказа давать показания является оглашение всей доказательственной информации. Значительное количество предъявленных материалов, уличающих в совершении преступления или опровергающих выдвигаемые объяснения, во всех случаях оказывает влияние на психику допрашиваемого и на собственную оценку избранной им роли и линии поведения. Психологический эффект предъявления или оглашения всей доказательственной информации состоит в том, что одновременно отвергаются все или почти все соображения, которые могут быть выдвинуты. В таком случае у допрашиваемого создается впечатление о полном раскрытии преступления и изобличении.

Большое психологическое воздействие на допрашиваемого может оказать постановка вопросов, отражающих широкую осведомленность следователя о личности и деятельности допрашиваемого. Независимо от того, касаются они существа дела (относятся к предмету допроса) или безотносительны, у допрашиваемого создается уверенность в осведомленности следователя о всей его деятельности и тем более о совершенном преступлении. Такая атмосфера формирует у допрашиваемого убеждение в том, что следователь располагает всеми необходимыми ему сведениями. В ходе допроса, если поставленные вопросы не создают такой уверенности, допрашиваемый старается выяснить уровень осведомленности следователя вопросами, иногда лживыми заявлениями. Следователь не должен ставить себя в положение допрашиваемого. Умело маневрируя доказательствами, которыми располагает, он сообщает известную ему информацию в разумных пределах, в тактически выгодном плане. Приемом психологического воздействия является сообщение нейтральной информации для создания убеждения о неотвратимости раскрытия преступления. Такая информация обычно не имеет отношения ни к делу вообще, ни к деятельности допрашиваемого, а содержит факты раскрытия преступления, сообщения о признании в процессе допроса других лиц, о значимости информации, получаемой при допросе, для борьбы с преступностью и т. п. Этот прием, тактически верно использованный в процессе допроса, оказывает влияние на допрашиваемого, побуждая его к правдивым показаниям. При этом сообщения следователя ни в коем случае не должны содержать ложных сведений или утверждений, основанных на домысле.

Как правило, приведенные приемы могут быть использованы при допросе в ситуациях, когда информация от лиц добровольно не поступает. Когда допрашиваемые дают показания, направленные на установление объективной истины, целью психологического воздействия является всемерная помощь следователя дающим такую информацию. Границы допустимости психологического воздействия определяются уголовно-процессуальны-ми гарантиями, общими и профессиональными этическими правилами, научной значимостью и возможностями применения психологического воздействия. По своему характеру и способам осуществления приемы психологического воздействия не должны искажать перспективу установления истины в процессе расследования.

В настоящее время в украинской и зарубежной криминалистической и уголовно-процессуальной литературе появились новые тенденции по использованию так называемых нетрадиционных методов получения и использования доказательственной информации, которые по своей сущности являясь антинаучными, воинственно утверждают о своей новизне и состоятельности. Распространенность подобных тенденций, замена научных подходов к проблемам получения и оценки доказательств псевдонаучными, якобы новыми теориями, создает серьезную угрозу демократическим основам судопроизводства, подменяет пути поиска объективной истины обращениями к экстрасенсам, магнитным бурям, негативно воздействующим на психику человека, гипнозу, бесконтактным способам воздействия на лиц, обладающих скрытой информацией. Во всех такого рода рекомендациях внимание теоретиков и практиков акцентируется на методах истребования информации при полном игнорировании личности, попадающей в орбиту уголовного процесса, ее прав и свобод.

Обратимся к названным рекомендациям. Так, в проблеме возможностей использования нетрадиционных криминалистических и специальных знаний и методов в расследовании преступлений нетрадиционные методы определяются как такие, “которые еще не приобрели достаточного признания в теории криминалистики и внедрения в практику и которые криминалистика приспосабливает и использует в своих целях для раскрытия и расследования преступлений” [105]. Как видно из определения, это нечто эфемерное, предмета которого не существует. Чтобы подкрепить основы несуществующей концепции, авторы обращаются к философским и историческим аналогиям, отмечая, что если в основе научных криминалистических знаний лежат философские, то в основе нетрадиционных — обычные, донаучные знания, знания “здравого смысла”. Названный тезис стыдливо аргументируется тем, что какой бы далекой ни была от обычного знания современная теоретически высокая наука, исторически она так или иначе имеет свое происхождение от донаучного знания” [106]. Непонятно, какого рода генезис происходит в данном случае, когда в основе “новых”, донауч-ных знаний лежат научные. Какие же методы относят авторы к нетрадиционным? Это прежде всего метод инструментальной диагностики эмоционального напряжения человека — то есть лайдетектор (разоблачитель лжи), позволяющий якобы осуществить диагностику причастности. Известно, что этот метод не имеет ничего общего с диагностикой интеллектуального и психического состояния лица и регистрирует только психофизиологические реакции на различного рода раздражители, произвольно интерпретируемые операторами как показатели виновности, причастности, знаний о событии преступления. Несомненно, что его применение в рамках судопроизводства недопустимо как нарушающее права личности. В числе нетрадиционных специальных знаний рекомендуется использование кинесики (языка жестов), которые, по утверждению авторов, выполняют значительно большие функции, чем элементарное общение. Оказывается, язык жестов может использоваться для психодиагностики личности, обнаружения лжи, а также помогать следствию получать наиболее результативные способы проведения следственных действий.

В своем стремлении расширить диапазон нетрадиционности (традиционных методов, оказывается, не хватает) авторы предлагают использовать гипноз, отмечая при этом, что “типовая ситуация, которая связана с возможностью использования метода гипноза, возникает в случаях обоснованного подозрения лица в том, что он сообщает органам расследования неправдивые данные [107].

Далее, вершиной нетрадиционности с точки зрения авторов являются знания, вытекающие из связи человека с биосферой, космическими каналами, которые обеспечивают психическую деятельность человека.

И, наконец, как следствие обращения к всемирному разуму и высоким энергетическим связям с биосферой, рекомендуется телепатия, как передача и прием мыслей на расстоянии, и ясновидение — как возможность восприятия фактов, которая возникает вне анализа определенной информации.

Приведенные позиции достаточно широко аргументируются литературой различного характера, в том числе и научной, отражающей только поиск в той или иной отрасли и не более. Следует отметить, что все предложенное имело хождение в 20-40-х годах нашего столетия и за этот период не продвинулось ни в теоретическом обосновании, ни в практическом эксперименте. Телепатия и ясновидение давно отвергнуты не только в научном поиске, но и в применении в любой отрасли, тем более в судопроизводстве, где поиск истины основывается на логическом анализе системы доказательств, а не на интуитивных домыслах искателей нетрадиционности.

Достаточно широко исследование нетрадиционных методов представлено учеными и практиками следственных органов Российской Федерации. Проблемы использования при расследовании преступлений лайдетектора и гипноза были не только предметами специально посвященных этим вопросам научно-практических конференций, но и целого ряда рекомендаций по внедрению нетрадиционных методов в практику борьбы с преступностью. Примечательно то, что эти рекомендации были лишены даже минимальной экспериментальной базы, а основывались на сообщениях зарубежной (американской) практики и некоторых опытах отечественных следователей. Осторожные высказывания отдельных ученых о возможности в состоянии гипноза получить забытую информацию, немедленно трансформировались в рекомендации о его действенности и необходимости широкого применения [108].

Нельзя не отметить и таких рекомендаций, которые свидетельствуют о невежестве их изобретателей, однако большом стремлении заявить о новых методах более чем сомнительного свойства. Речь идет об информационных письмах прокуратуры Российской Федерации относительно высокой результативности применения в допросах обвиняемых времени магнитных бурь. Описание “передового” опыта одного из следователей состояло главным образом в том, что допрашиваемые в период магнитных бурь находятся в сумеречном состоянии и поэтому эффект их сопротивления невелик. Авторы названных рекомендаций не понимают сущности этого состояния, которое не позволяет адаптироваться лицу к общению, а тем более давать показания. Это не что иное, как проповедуемое насилие над личностью, которое в любых формах недопустимо.

Вызывает недоумение и резкое отрицательное отношение проповедование гипноза при производстве допроса и иных следственных действий, предлагаемое в учебнике криминалистики, рекомендованном Московской государственной юридической академией. В учебнике, изданном под редакцией проф. В. А. Образцова, достаточно подробно описываются методы гипнотического воздействия в целях получения показания от свидетелей и обвиняемых, именуемые участием специалиста в допросе. В хлестких выражениях о том, что “неуклонно, хотя и медленно, крадучись, с оглядкой, гипноз приближается к уголовному процессу, завоевывая все больше умов неугомонных ученых-криминалистов, проникая в практическую деятельность творчески активных сотрудников органов дознания и предварительного следствия” автор изложил хилую концепцию “криминалистической гипнологии”, ратуя за ее широкое внедрение вопреки “уго-ловно-процессуальным доктринам и радетелям мнимого целомудрия отечественной Фемиды” [109]. Бряцая антинаучными утверждениями о месте гипноза в расследовании, автор не постеснялся оспаривать целомудрие богини правосудия (Фемиды) родной ему — отечественной. Между тем, акценты расставляются не в терминологической распущенности, а в высоких критериях принципов криминалистической тактики — законности, научности, ситуативности, вариантности и т.п. Речь идет о таких приемах получения доказательств, которые основываются на научных достижениях и не влекут за собой перспективу искажения объективной истины в судопроизводстве. Гипноз во многих своих характеристиках в плане использования в расследовании и судебном разбирательстве, не может претендовать на позиции научности тем более, что он не имеет той экспериментальной базы, которая могла бы его приблизить к научным постижениям, а тем более результативным рекомендациям.

Воздействие на личность в состоянии гипнотического сна в целях получения доказательственной информации сразу снимает возможность использования этого метода, как метода, нарушающего свободу изъявления, высказывания тех сведений, которыми обладает лицо. Ущемление такой свободы является нарушением прав личности, что не сообразуется с демократическими формами судопроизводства. В этом плане задачей криминалистики и ее раздела тактики является разработка приемов получения доказательств, основанных на использовании достижений психологии, кибернетики, логики, а не обращение к одряхлевшим концепциям гипноза, телепатии, ясновидения, свидетельствующим о беспомощности современных научных достижений в исследуемой отрасли.

Практика реализации конституционных свобод в судопроизводстве идет в двух направлениях: а) жесткое соблюдение провозглашенных гарантий; б) свободная интерпретация имеющих место требований с тенденцией к использованию новых веяний в плане поиска доказательственной информации, введения ее результатов в арсенал приемов и методов, разработанных и рекомендованных наукой.

Названные тенденции мы обнаруживаем в практике, научных исследованиях и рекомендациях теории уголовного права, процесса, криминалистики и правовой психологии. При этом тенденции второго плана стали превалировать над первыми и получать достаточно широкое внедрение. Речь идет о так называемых новых нетрадиционных направлениях получения и оценки доказательств в судопроизводстве, таких как экстрасенсорика, лозо-ходство, широкое использование лайдетекторов, психологических тестов, поисковых приборов бесконтактного взаимодействия. Провозглашение и внедрение таких методов, лишенных научной основы, и, более того, создание методических рекомендации по их использованию (В. Н. Комиссаров, В. А. Образцов) ориентируют практику судебно-следственной деятельности на внедрение антинаучных методов получения доказательственной информации, отказ от научных постулатов формирования внутреннего убеждения, их замену интуитивными, непостижимыми предположениями, которые легко могут быть использованы в неблаговидных корыстных целях.

Проникновение в практику судопроизводства результатов такого рода якобы научных исследований влечет за собой не только нарушение законности, но и этических норм, являющихся одними из главных оснований гуманного отношения к личности, попавшей в орбиту судебного процесса.

Следует отметить, что внедрение названных методов грубо противоречит “Конвенции против пыток и иных жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания”, принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1984 году. Именно поэтому новый уголовно-процессуальный Кодекс Украины должен ввести нормы, содержащие запреты на использование антинаучных средств в судопроизводстве как противоречащих демократическим принципам. Законодательная регламентация в судопроизводстве требований, не допускающих психического насилия и унижения личности, явится важной гарантией соблюдения демократических свобод в государстве.

---