ГЛАВА 10. Новые проблемы комплексной психолого-психиатрической экспертизы.

§1. Психологические и психиатрические аспекты вменяемости (невменяемости)

Проблема вменяемости — невменяемости — комплексная. Она имеет взаимосвязанные психологические, патопсихологические, психиатрические и правовые аспекты. Понятое невменяемости является производным от понятия вменяемости.

Вменяемость является предпосылкой вины и вменения в ответственность общественно опасного деяния. Это — способность по своему психическому состоянию осознавать характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими в момент совершения.

Традиционная теоретическая трактовка вменяемости — невменяемости основана на определении их через два критерия: «психиатрический» (медицинский) и «юридический» (психологический). Под этими критериями понимаются соответственно наличие болезни или иного болезненного расстройства психики и вызванная этим обстоятельством неспособность осознавать фактический характер либо значение своих действий или руководить ими.

Нередко давая понятийную характеристику вменяемости, отождествляют психологический и юридический подходы, именуя наличие способности осознавать значение и общественную опасность своих действий и руководить ими психологическим или юридическим критерием. Это неточно: психологический критерий непосредственно основан на психологических закономерностях, профессионально интерпретируемых. Юридический же критерий вообще не существует: речь идет о выводах органов судопроизводства относительно наличия или отсутствия самой вменяемости.

Неправильно и приравнивание по значимости психологического критерия к так называемому медицинскому, то есть в случае вменяемости речь идет о таком состоянии здоровья, которое создает биологические предпосылки волевого управления поведением применительно к конкретным уголовно значимым ситуациям.

Основываясь на данных психологии, мы полагаем, что содержательная характеристика вменяемости как сквозного признака субъекта преступления не требует традиционного сочетания психологического и так называемого медицинского критерия. Конечно, способность к осознанному управляемому поведению имеет объективную биологическую основу в виде соответствующего уровня психического здоровья, но для констатации наличия или отсутствия субъекта преступления необходимо и достаточно установление именно самой способности к осознанно-волевому поведению и ее реализации в конкретной ситуации. Здоровье -не единственный фактор, влияющий на наличие этой способности в конкретном случае. Не менее важно наличие некоторых психических состояний, личностных особенностей, их соотношение с ситуацией.

Поэтому в основе понятия «вменяемость» лежит именно психологический критерий, в свою очередь имеющий интеллектуальный, волевой, эмоциональный аспекты.

Статья 19 УК РФ включила вменяемость в число общих условий уголовной ответственности, однако она не дает содержательной расшифровки этого понятия, что представляется определенным пробелом. Для психологически точной характеристики субъекта преступления в законе должно быть отражено, какими признаками определяется его способность к управляемому поведению в уголовно-релевантных ситуациях. Давать же общее определение субъекта преступления, опираясь на описание в законе случаев, когда такая способность отсутствует (то есть только на невменяемость), представляется нелогичным.

Понятие невменяемости, как уже указывалось, является производным от понятия вменяемости. Интеллектуальный и волевой элементы невменяемости раскрываются от обратного по отношению к вменяемости — соответственно как неспособность, невозможность осознавать фактический характер либо общественную опасность своих действий и невозможность руководить ими.

Привычная дихотомия вменяемость — невменяемость, если в основу ее содержательной характеристики закладываются два обязательно взаимодействующих критерия (в том числе, медицинский), не охватывает всего круга случаев, когда материалы дела ставят под сомнение презумпцию уголовного закона о способности (как правило) субъекта нести виновную ответственность. Имеются ввиду случаи, когда при отсутствии медицинского (психиатрического) критерия невменяемости в точном его смысле решающее влияние на поведение имеет:

значительное отставание несовершеннолетнего в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством, а являющееся следствием неправильного воспитания, педагогической запущенности и пр.;

отсутствие способности к осознанно-волевому поведению из-за несоответствия индивидуально-психологических возможностей требованиям, предъявляемым экстремальной ситуацией;

отсутствие избирательности осознаваемого поведения из-за интенсивного принуждения извне;

утрата этой способности из-за временных функциональных состояний и нервно-психических перегрузок.

В Уголовном Кодексе 1996г. значительная часть этих случаев уже предусмотрена в качестве влекущих освобождение от уголовной ответственности (ст.ст.20, 28, 40 и др.), но без прямого соотнесения с понятием вменяемости. Представляется, что во всех этих случаях эксперты-психологи могут установить наличие психологического критерия невменяемости при отсутствии медицинского: для реализации принципа виновной ответственности необходимо знать, способен ли был субъект сознавать значение своих действий и руководить ими.

В литературе и практике в течение ряда лет господствовала позиция, в соответствии с которой в данной сфере рассматривается компетенция лишь психиатров и юристов. Значение же и формы использования профессиональных психологических познаний вообще не обсуждаются, хотя делаются ссылки на закономерности психической деятельности, относящиеся к предмету психологии. Медицинский диагноз при знании закономерностей развития заболевания чаще всего считается достаточным для вывода о невменяемости, исходя из того, что выраженные психические расстройства приводят к невозможности регулировать свои действия, правильно отражать действительность, либо контролировать поведение. Соответствует такому подходу и описание некоторыми авторами психического состояния лиц с различными видами психических расстройств, как будто бы однозначно исключающих возможность управления своим поведением. При этом речь идет о категорических формулировках, не предусматривающих случаев, когда больной может тем не менее управлять своим поведением в конкретной ситуации.

Отсюда — традиционное решение вопроса о вменяемости психопатов. Анализ поведения психопатов приводит к выводу, что они не в состоянии намечать цель действия, программу поведения, планировать его, сдерживать себя при появлении ситуационно-импульсивных мотивов (Гульдан В.В.). Для этих лиц, характерна неспособность учитывать прошлый опыт, прогнозировать будущее, оценивать последствия своих действии. Однако, преобладающее число психопатических личностей и других лиц с психическими аномалиями признается вменяемыми на основе «обобщения клинического экспертного опыта».

Указанный подход привел к тому, что из двух критериев невменяемости — медицинского и психологического — решающая роль отводится первому, реализация же второго сводится к использованию психологической терминологии при характеристике степени тяжести психической болезни или иного болезненного расстройства психики. При этом считается, что невменяемость, как уголовно-правовое понятие и как обстоятельство, устанавливаемое экспертизой, имеет одно и то же содержание.

Монопольное положение судебных психиатров в решении вопросов вменяемости — невменяемости не соответствует принципу виновной ответственности. Представляется очевидным его несоответствие и тексту процессуального и материального закона (как и концепции использования специальных познаний при установлении фактов и решении вопросов, имеющих уголовно-правовое значение).

Уголовно-процессуальный закон (ст.79 УПК) предусматривает обязательность экспертизы для определения психического состояния обвиняемого или подозреваемого, если возникают сомнения по поводу их вменяемости, но не говорит о том, что это — предмет применения психиатрических специальных познаний, а тем более только их. Формулировки закона о понимании содержания и значения действий и руководстве ими со стороны субъекта имеют в виду оценку психологического механизма этих действий, способности осуществлять избирательные акты поведения, с учетом их последствий (соотнося с социальными нормами, в том числе подчиняя импульсы сознательному контролю).

На практике при решении вопроса о невменяемости, эксперту с одной стороны, следователю и суду — с другой предлагается решить один и тот же вопрос. В результате на основании лишь медицинского критерия — диагноза и принятия во внимание типичных вариантов развития болезни (расстройства) — следует, фактически минуя рассмотрение психологического критерия, как самостоятельного этапа исследования, вывод, который предопределяет вменение или невменение в вину деяния. Диагностика психического расстройства фактически заменяет анализ влияния патологии на интеллект и волю в рамках конкретного поведенческого акта. И не может не заменить, так как этот анализ требует использования психологических и патопсихологических познаний, которые не сводимы к психиатрическим.

Схема «диагноз — вывод о вменяемости — невменяемости» освобождает экспертов от оценки психологического механизма поведения в ситуации конкретного деяния. Но тем самым существенно сужаются возможности для адекватного вывода. Психологический критерий невменяемости в актах психиатрической экспертизы не привязывается к анализу конкретного поведенческого акта, его содержание сводится к немотивированному в психологическом плане утверждению о том, что степень болезненных расстройств достаточно (недостаточно) значительна для того, чтобы исключить вменяемость.

Критикуемый подход, закрепленный в Инструкции о производстве судебно-пснхиатрической экспертизы и учебно-методической литературе, сформировал позицию экспертной, следственной и судебной практики применительно к установлению вменяемости-невменяемости. Можно определить следующие ее основные черты, сохраняющиеся в течение десятилетий:

следователи и судьи не оценивают критически заключения экспертов о вменяемости-невменяемости, т.к. считают это повторным решением вопроса, требующего специальных познаний. В частности, не анализируется компетентность суждений экспертов о состоянии интеллектуальных и волевых качеств субъекта. Экспертов не обязывают рассматривать управляемость поведения в конкретной ситуации и использовать для этого достаточный объем данных;

в экспертной среде получили значительное распространение облегченное понимание задач, подмена комплексного исследования состояния психической деятельности субъекта в период совершения общественно опасного деяния перечислением элементарных характеристик памяти, интеллекта и пр., причем на момент обследования;

распространилось некритическое отношение к действительному состоянию экспертной практики, причинам ошибок, связанных с самой концепцией экспертизы вменяемости-невменяемости.

Подавляющее большинство заключений судебно-психиатрической экспертизы строится по следующей схеме: обследуемый болен психической болезнью — следовательно, он невменяем, а это значит, что в основу вывода ложится один медицинский критерий: после постановки диагноза и констатации состояния подэкспертного на момент обследования, эксперты переходят к заключительному выводу, минуя главный этап. Заключения не содержат достаточного анализа того, обладал ли испытуемый психической способностью отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими на момент совершения деяния, который основывался бы на понятиях и закономерностях психологической науки.

Эксперты-психиатры фактически изучают психическое состояние субъекта на период проведения экспертизы. Конечно, прошлое непосредственно не наблюдаемо. Однако, например, при судебно-психологической (или комплексной психолого-психиатрической) экспертизе аффекта методические рекомендации ориентируют на ретроспективное изучение психического состояния и поведения субъекта в момент совершения им деяния. Если судить по материалам судебно-психиатрических экспертиз, то подобный подход при решении вопроса о вменяемости — невменяемости не практикуется. А ведь надо иметь ввиду не только то, что диагностика состояния психической деятельности при проведении экспертизы требует ретроспективного изучения и проекции на обстоятельства деяния, но и то, что эта проекция не носит линейного характера. Ведь состояние психической деятельности субъекта на момент экспертизы далеко не всегда целиком соответствует ее состоянию на момент деяния, в т.ч. за счет переживаний по поводу содеянного, воздействия обстановки в следственном изоляторе, медицинском учреждении и т.д. В силу различных причин может измениться интенсивность и динамика болезненных проявлений (ремиссия и пр.). Поэтому выявленной медицинской симптоматики на момент экспертизы недостаточно, чтобы судить о вменяемости — невменяемости на момент деяния.

Здесь возникает еще одна интересная проблема, суть которой проиллюстрируем материалами уголовного дела К. Он обвинялся в том, что на протяжении 10 лет совершил убийства 16 детей и пожилых женщин. Хотя формулировка вопросов экспертам ясно ориентировала на необходимость оценить психическое состояние К. в отношении каждого из инкриминируемых деяний, эксперты этого не сделали. Между тем очевидно, что в течение такого длительного периода времени характер и интенсивность «признаков психопатии с синдромом сексуальных извращений» (диагноз, поставленный экспертами) могли существенно меняться, включая степень расстройства влечений применительно к тем или иным эпизодам. Могло оказаться, что по одним эпизодам К. действовал в состоянии вменяемости, по другим был ограниченно способен к избирательным решениям или даже невменяем.

Для этих суждений имеются и некоторые основания в материалах дела. В одних случаях его жертвами становились первые попавшиеся лица (что согласуется с утверждениями К., что извращенное влечение нередко возникало у него спонтанно и он не мог его регулировать). В других — имели место тщательно спланированные действия. Прослеживание преступлений К. как определенной системы явно демонстрирует динамику отягощения характера и последствий содеянного. Перед экспертной комиссией вопрос о таком подходе, судя по содержанию акта, не вставал.

Таким образом, по делам о насильственных серийных преступлениях при проведении психиатрической экспертизы способность к избирательному поведению экспертами-психиатрами оценивается не применительно к каждому эпизоду, а суммарно. Между тем, психическое состояние, определяющее наличие и пределы осознания поступков и руководства ими могло быть различным применительно к каждому из деяний, особенно, если они совершались на протяжении длительного времени.

За последние годы сократились возможности достоверного прослеживания динамики психической болезни (расстройства). Ужесточение оснований постановки на учет в психиатрических учреждениях привели: а) к сокращению числа случаев, когда в распоряжении экспертов имеются документальные данные о наблюдении подэкспертных психиатрами в прошлом. По приблизительным оценкам уже сейчас из числа обвиняемых (данные о развитии личности которых делают необходимой экспертизу вменяемости-невменяемости) лишь каждый третий состоял ранее на учете; б) последовавшее за изменениями в правовом регулировании психиатрической помощи массовое снятие с учета (по некоторым данным за 1988-91 гг. — более 1 млн. человек) еще более ограничивает возможности получения документальных данных.

Содержание профессиональной подготовки и ориентации экспертов-психиатров затрудняет исследование ими психологического критерия вменяемости-невменяемости.

Используемые в рамках судебно-психиатрической экспертизы методики рассчитаны на выявление способности или неспособности преимущественно к элементарным интеллектуальным операциям на момент обследования («исключение предметов», «классификация предметов», «пиктограмма» и др.). Все сведено к исследованию мышления и памяти, что может оказать определенную помощь в диагностике психического расстройства. Особенности выполнения указанных задач для этого достаточно информативны. Но для оценки возможности отдавать отчет в своих действиях и руководить ими в сложной уголовно значимой ситуации, способность субъекта к этим операциям имеет вспомогательное значение. Так же не исследуется, как правило, способность к волевому регулированию. Не применяются психологические методы исследования личности как целостности и ее мотивации: это выходит за рамки дифференциальной диагностики заболевания, и требует профессиональных психологических познаний. Поэтому правильные констатации в пособиях для экспертов-психиатров решающей значимости анализа не отдельных интеллектуальных операций, а целенаправленности поведения, критичности, способности к адекватной самооценке и т.д. нередко остаются лишь благими пожеланиями.

Как уже указывалось, все заключения судебно-психиатрической экспертизы о вменяемости-невменяемости построены по единой схеме, что демонстрирует наличие отработанной методики таких экспертиз. Но содержательный анализ показывает ее уязвимость с точки зрения соответствия пределов и содержания исследования поставленной задаче.

Типичная схема заключения включает в себя анамнез, неврологический и психический статус подэкспертного, перечень некоторых черт его характера, оценку уровня интеллекта, исходя преимущественно из наблюдений при контакте. О распространенности подхода, при котором основное внимание в заключениях уделяется диагностике психического заболевания, а не оценке способности сознавать фактическую сторону (и социальную значимость) своих действий и руководить ими в конкретной ситуации свидетельствует стандартная заключительная формулировка большинства судебно-психиатрических экспертиз «... как недушевнобольного ... признать вменяемым». Нетрудно заметить, что она однозначно исходит только из наличия или отсутствия психического заболевания, опуская исследование главного — способности управлять своим поведением в конкретной ситуации.

В заключениях отсутствует указание на использованные методы исследования и их обоснование. В результате проверить сделанные выводы невозможно даже специалисту (помимо проведения самостоятельной экспертизы), не говоря уже о следователе, судье.

Чтобы не быть голословными, приведем типичные примеры.

1. По уголовному делу К. заключение содержит достаточно подробный анамнез, указания на черты характера и особенности сексуальной жизни, но без соотнесения этих данных с предметом экспертизы. Подробно дается неврологический статус (рост, тоны сердца, цианоз кожи и пр.). Далее, буквально двумя строчками упоминается: «заключение консультанта-сексопатолога: испытуемый обнаруживает признаки синдрома сексуальных извращений...» (обоснование этого вывода не приводится; надо отметить, что и статус консультанта не соответствует процессуальной форме заключения эксперта).

Затем, опять-таки без раскрытия методов обследования и конкретных результатов, констатируется в общей форме, что «при экспериментально-психологическом и клиническом психиатрическом обследованиях нарушений мышления не обнаружено». О волевых качествах ничего не сказано. Не анализируется заключение эксперта-психолога, имеющееся в деле, в котором делается попытка опровергнуть показания К. по конкретным эпизодам о непреодолимости спонтанно возникающего у него сексуального влечения. Между тем, анализ этих показаний в сопоставлении с анализом поведения перед и в момент совершения соответствующих деяний, несомненно является одним из ключевых для предмета экспертизы.

Не вторгаясь в оценку выводов экспертизы по существу, можно однако констатировать не аргументированность вывода об отсутствии психологического критерия невменяемости. Соответствующие обстоятельства не отражены в заключении ни в целом, ни применительно к конкретным эпизодам. Упоминается о патологии при родах, энурезе, черепно-мозговых травмах, патохарактерологических чертах, включая сексуальную расторможенность, садизм, а затем констатируется, что «отмеченные особенности психики испытуемого выражены не столь значительно и не лишали его возможности отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими в период совершения правонарушения». Что такое «не столь значительно» и почему наличие этих особенностей совместимо с выводом о способности в полной мере руководить своими действиями при совершении деяний, в заключении не сказано.

2. По уголовному делу другого сексуального маньяка-убийцы М, как и по делу К., буквально на поверхности лежал вопрос о наличии и характере расстройства сексуального влечения. Инкриминировалось 7 эпизодов изнасилований и убийств, сопровождавшихся жестокими и извращенными действиями (ранее М. был судим за аналогичные преступления). Причем давая показания, М. ссылался на болезненное влечение к девочкам и на то, что «главный смысл жизни для него» — удовлетворение сексуальной потребности с использованием извращенных форм. Обвиняемый настойчиво ходатайствовал об экспертном исследовании этих свойств его личности.

Однако, три проведенные по делу судебно-психиатрические экспертизы не использовали психологические познания на профессиональном уровне. Вывод об отсутствии специфических отклонений строился главным образом на анамнезе (на учете у психиатра не состоял; рос и развивался соответственно возрасту; отбывая наказание за предыдущее преступление, характеризовался как спокойный, выдержанный, вежливый, опрятный и т.д.). А также на констатациях «естественности мимики, развитости речи, соответствии знаний и представлений образованию и образу жизни», (между тем М. остался на второй год, после 7 класса не учился, длительное время вел образ жизни бродяги. При этих условиях возникает необходимость не в констатации соответствия знаний образу жизни, а в аргументировании достаточности развития М. для оценки своего поведения с точки зрения социальной значимости), сохранности памяти, нормальной концентрации внимания и т.п.

Заключения не анализируют способность М. действовать осознанно, руководить своим поведением применительно к конкретным эпизодам, не опровергают достаточно обоснованно и его утверждения о «непреодолимости болезненного влечения». Тем не менее, эксперты сочли возможным охарактеризовать действия М. как «сексуальную распущенность».

После вступления приговора в законную силу, изучении нами дела позволило придти к выводу, что М. характеризовался фиксацией внимания и концентрацией всех интересов на немедленном удовлетворении сексуальных потребностей. Его представления о нормах морали и ответственности крайне неразвиты, господствовали плохо контролируемые побуждения. Конечно эти данные были бы важны для оценки вменяемости.

3. Обратимся, наконец, к еще одному известному уголовному делу: об убийстве И. прокурора одного из районов г. Москвы и работника милиции; о причинении тяжких телесных повреждений жене и женщине, пытавшейся помешать его общественно опасным действиям.

Эксперты института им. В.П. Сербского дали заключение о том, что испытуемый страдает злокачественной шизофренией и в момент совершения деяний был невменяем. После допросов экспертов, Мосгорсуд согласился с их выводом, отклонив ходатайство представителей потерпевших о повторной экспертизе для более глубокого исследования обстоятельств, относящихся к психологическому критерию невменяемости. И в данном случае мы не собираемся вмешиваться в сферу психиатрии; в частности нет оснований оспаривать диагноз «шизофрения». Но переход от этого диагноза к выводу о невменяемости представляется недостаточно мотивированным.

Эксперты установили, что И. осознанно наметил цель убийства прокурора и истязания жены, планомерно реализовал ее, сознавал, что наносил удары ножом и стрелял в жизненно важные органы. Его действия в отношении других жертв носили избирательный характер: он стремился завладеть оружием и устранить препятствия, мешающие реализации его замысла. При этих обстоятельствах необходимо было доказать наличие или отсутствие психологического критерия невменяемости. Констатация того, что у него присутствовал болезненный мотив мстить тем, кто причинил ему зло, данный вопрос не решает. Речь шла не об ирреальной идее мстить неким врагам, а о конкретных людях, с которыми имелись реальные конфликты. Высокая социальная адаптированность И., сохранность его интеллекта еще более подчеркивают недостаточную аргументированность выводов экспертов.

Приведенные примеры, а их типичность подчеркивается высокой квалификацией экспертов, наглядно подтверждают тезис о профессиональной ориентированности экспертов-психиатров на решающее значение медицинского критерия при установлении невменяемости.

Таким образом, приходится констатировать недооценку практической необходимости использования профессиональных психологических познаний при установлении вменяемости-невменяемости.

Необходимость в этих познаниях связана и со случаями, когда вопрос о вменяемости-невменяемости вытекает из данных не о психической болезни, а о наличии временных болезненных расстройств психики или ее изменениях, обусловленных, например, тяжелыми физическими недостатками, мешающими восприятию информации, обобщению и пр. Ведь в этих случаях отсутствует опора на привычные для психиатрии симптомы болезни, данные о наблюдении, лечении и др.

Дореволюционные русские авторы при рассмотрении проблемы вменяемости-невменяемости особо выделяли специфические состояния психики, связанные с глухонемотой, дряхлостью, просоночным состоянием, а также с «умоисступлением», «совершенным беспамятством» психически здоровых людей под влиянием, например, беременности, аффектов разного рода, достигших высшей степени.

Названные случаи охватываются формулировкой статьи 21 УК о временном расстройстве психической деятельности. Здесь возникают дополнительные сложности для обоснования конечного вывода в рамках психиатрической экспертизы.

Невменяемость при глухонемоте может быть связана не с болезненным расстройством, а с неполучением через особо приспособленное для глухонемых воспитание или общение надлежащего представления об обязанностях и законе. По-видимому здесь можно говорить о патологии психологического, а не психиатрического характера.

На практике приходится сталкиваться с особенностями психической деятельности, психическими состояниями, в которых норма и патология «переплетены», и поэтому необходимо применение знаний, относящихся как к психиатрии, так и психологии; в этих случаях целесообразно применение методов, сложившихся в обеих науках, сопоставление данных психологических и психиатрических исследований.

Содержательная характеристика понятий вменяемость-невменяемость однозначно основана на таких базовых понятиях психологии, как интеллект и воля. Иначе говоря, речь идет об осознанно-волевом поведении (эта терминология, как представляется, была бы оптимальной для соответствующих норм уголовного закона) на всех этапах поведенческого акта, регулируемого правом — от постановки цели и выбора способа действий до прогноза и оценки возможных последствий. Не медицинская дихотомия — норма-патология, а психологическая — способность — неспособность к осознанно-волевому поведению в конкретном случае играет решающую роль в содержательной характеристике вменяемости — невменяемости.

Способность к волевой регуляции поведения непосредственно связана с потребностно-мотивационной сферой человека. Бедность потребностей, «слабость» мотивов приводят к снижению волевой активности, неспособности к волевым усилиям при необходимости принятия решений для выхода из сложных ситуаций. Для регуляции произвольного поведения важное значение имеет общее развитие личности.

Невменяемость, как уголовно-релевантное обстоятельство, может быть описана именно в терминах и понятиях психологии: это психическое состояние, выраженное в контексте оценки способности к осознанно-волевому поведению в конкретном случае. Что же касается заболевания или иного болезненного состояния психики, то оно является, во-первых, сигналом для постановки вопроса о вменяемости-невменяемости субъекта относительно инкриминируемого деяния, а во-вторых, источником, базой информации, используемой, наряду и во взаимодействии с данными из других источников, для вывода о наличии способности (ее отсутствии) к осознанно-волевому поведению в момент деяния.

Окончательное решение о вменяемости-невменяемости выносит суд, рассматривая заключение экспертизы как одно из доказательств. При этом оптимальна следующая схема использования медицинской и психологической информации (во взаимодействии) при исследовании психического состояния лица в момент совершения преступления. Получение органом уголовного судопроизводства сведений о возможном наличии болезненной аномалии психики субъекта, значимой для оценки вменяемости. Назначение экспертизы.

При очевидности характера и развития заболевания, исключающего при ретроспективной оценке на момент деяния осознанно-волевое поведение, из диагноза непосредственно следует вывод о невменяемости;

При отсутствии такой очевидности, т.е. в подавляющем большинстве случаев, осуществляется исследование способности к осознанно-волевому поведению относительно инкриминируемого деяния на основе собирания и оценки комплекса данных, относящихся, к анамнезу, диагнозу, информации об обстоятельствах деяния и результатов обследования.

При этом возможно взаимодействие специалистов в области психологии, психиатрии, сексопатологии и пр. Задача многократно усложняется при длящемся или повторяющемся характере общественно опасных действий: весь объем исследований необходимо провести по отношению к каждому из эпизодов.

Психологическое обследование личности подэкспертного и исследование его психического состояния на момент инкриминируемого деяния предполагает выяснение способности к мыслительной и волевой деятельности того же уровня сложности, который требовался для осознанно-волевого совершения деяния. И затем использования полученных данных путем наложения их на обстоятельства именно конкретного случая. При обследовании необходимо учитывать возможное влияние на психическое состояние подэкспертного обстановки в следственном изоляторе или психиатрическом учреждении, переживаний, связанных с содеянным и пр.

Требует критической оценки и сложившаяся практика определения процессуальной формы привлечения психолога к участию в судебно-психиатрической экспертизе. Многие психиатры предпочитают дать своего рода «процессуальное поручение» психологу, который произвольно или следуя поручению определяет предмет и метод исследования, предоставляя «справку» о проделанной работе.

С точки зрения допустимости доказательств при этом происходит нарушение процессуального порядка назначения и использования результатов экспертизы, которое влечет в соответствии со ст.50 Конституции РФ («не допускается использование доказательств, полученных с нарушением Федерального Закона») невозможность использования заключения психиатрической экспертизы в доказывании. Нарушение состоит в том, что УПК не предусматривает такой формы производства экспертизы как «инициативное подключение» одним экспертом другого (на таких же началах нередко приглашаются к участию сексологи и др. специалисты). Необходимость привлечения того или иного специалиста, круг вопросов, который он должен решать вправе определять только орган, ведущий судопроизводство. В данном случае судебно-психологическая экспертиза может быть назначена как самостоятельная или эксперт-психолог должен быть включен в производство комплексной психолого-пснхиатрической экспертизы. Но в обоих случаях должна быть соблюдена вся процедура назначения эксперта и формулирования ему задания. Привычная терминология, используемая в психиатрических экспертных учреждениях, когда говорится о психиатрической экспертизе с «участием психолога» игнорирует прямое требование закона.

В заключение отметим, что роль психиатра в исследовании вменяемости-невменяемости, безусловно важна, поскольку лишь он компетентен диагностировать наличие или отсутствие психического заболевания или иного болезненного расстройства психики, т.е. установить наличие или отсутствие медицинского критерия невменяемости. Но нередко это лишь промежуточный этап в решении поставленного вопроса. Окончательный же этап — установление наличия или отсутствия психологического критерия невменяемости требует обязательного использования профессиональных психологических знаний. Именно для решения вопроса о способности в конкретный момент времени к осознанно-волевому поведению. При этом используются и клинико-диагностические данные, связанные с медицинским критерием невменяемости, но не только и не столько они.

Проведение экспертизы вменяемости-невменяемости и решение вопроса о наличии или отсутствии обоих критериев невменяемости только специалистами с психиатрическим образованием требует их специальной психологической подготовки.

Не зависимо от форм и сочетания психологических и психиатрических познаний должна быть обеспечена ориентация на:

а) обязательность аргументированного вывода о психическом состоянии субъекта не на момент обследования, а в ретроспективе, т.е. на момент деяния;

б) раздельную оценку психического состояния по каждому эпизоду, инкриминируемому подэкспертному при неоднократности, а особенно при серийности преступлений;

в) оценку в необходимых случаях возможности изменения психического состояния по мере развертывания поведенческого акта.

Таким образом, назрела необходимость изменения самой концепции, традиционно лежащей в основе института невменяемости или точнее экспертной практики по его применению.

§2. Психолого-психиатрическая экспертиза лиц с психическими расстройствами в рамках вменяемости

Статья 22 УК впервые в Российском законодательстве закрепляет норму о совершении преступления лицом с психическим расстройством, не исключающим вменяемости.

Введение этой нормы способствует противодействию сложившейся некорректной практике: прежде нередко эксперты-психиатры в ходе проведения экспертизы устанавливали некий психиатрический диагноз (например, психопатические черты характера, психопатию, посттравматические поражения и др.), но приходили к выводу о том, что испытуемый вменяем; при этом отмеченные психические расстройства никак и никем не учитывались ни при дальнейшем расследовании, ни при вынесении решения по делу. Как правило, даже психологические экспертизы, проводимые вслед за психиатрическими, ориентировались лишь на вывод о вменяемости субъекта, исходили из его психического здоровья и не рассматривали вопрос о влиянии установленной психической аномалии на противоправное поведение.

Данная норма не использует понятие «ограниченная вменяемость», которое иногда трактуется как некое промежуточное состояние между вменяемостью и невменяемостью. Способность осознавать фактическое и социальное значение своих действий (бездействия) в конкретном случае и руководить ими либо существует, либо нет. Если лицо, имеющее психические аномалии, признано вменяемым, то этот вопрос решен однозначно: субъект вменяем, способен отвечать за вину, а не «способен, но ...». Если бы эти лица относились к так называемой «промежуточной группе», то они не охватывались бы общим понятием вменяемости, как предпосылки уголовной ответственности.

Границы понятия вменяемости определенны и отнюдь не ориентируют на бесконечное исследование степени развития интеллекта, степени способности к волевым усилиям и деталей их проявления в конкретном поведенческом акте. Для констатации вменяемости необходимо и достаточно выяснить способность к осознанно-волевому поведению в тех пределах, в которых подготавливается, принимается и реализуется решение об общественно опасных действиях (бездействии): осознание конкретной цели, вреда, который принесет ее реализация и готовность к соответствующему поведению, несмотря на запрет; целенаправленный выбор средств и их использование с учетом ситуации.

Здесь не требуется выяснение наличия высокого уровня интеллекта и води или способности к прослеживанию всех ближайших и отдаленных последствий и т.д. При решении вопроса о вменяемости выясняется базовый минимально значимый уровень интеллекта и воли, который в полной мере присущ в рамках конкретного поведенческого акта любому вменяемому субъекту, имеет он психические аномалии или нет.

Влияние психических расстройств (аномалий) на психическое состояние лиц, совершивших действия, запрещенные уголовным законом, относительно которых они были признаны вменяемыми, может быть различным: у этих лиц могут быть изменены пороги чувствительности, эмоциональной устойчивости, способности к осознанному самоконтролю, обострены такие черты личности, как отсутствие эмпатии, склонность к самовзвинчиванию и пр. Наличие психических аномалий оказывает заметное влияние на формирование личности, восприятие окружающей действительности, образ жизни и поведение. Такие лица наиболее склонны к совершению ситуативных убийств, особенно в состоянии алкогольного опьянения, под влиянием которого проявляется гневливость, раздражительность, озлобленность. При этом умысел на совершение преступных действий чаще всего возникает и реализуется мгновенно, что свидетельствует о недостаточной их адаптированности, ощущении угрозы со стороны окружающих, тревожности, неуверенности в себе.

В процессе совершения общественно опасных действий у них возможны проявления расторможенности влечений, повышенной внушаемости, «извращений характера» и пр., что оказывает влияние на способность в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий, руководить своими поступками, проявлять самообладание. Многие из них отличаются низким уровнем общих знаний, бедностью и примитивностью интересов, несформированностью моральных норм, неразвитостью мышления и пр. Но этот низкий уровень психической деятельности сочетается с наличием достаточной способности критически оценивать соответствующие действия, понимать их противоправность и наказуемость.

В контингенте лиц, направляемых на экспертизу в связи с возникшими сомнениями во вменяемости, доля лиц, признанных вменяемыми, но имеющих выраженные психические расстройства составляет около 65%.

Нередко данные о распространенности психических аномалий в среде преступников интерпретируются и как доказательство их большей распространенности по сравнению со всем населением. Эта гипотеза достаточно вероятна, т.к. при прочих равных условиях криминальный срыв лица с аномальной психикой может встретиться чаще. Но это только гипотеза, т.к. сопоставительных исследований распространенности психических аномалий в законопослушной среде, насколько нам известно, не проводилось.

Значение психического расстройства, не исключающего вменяемости состоит в его «привязанности» к конкретным общественно опасным деяниям. Необходимо выяснить, влияют ли и как именно на подготовку, принятие и реализацию решения о преступлении, аномалии психики, характер и выраженность которых недостаточны для того, чтобы признать их обладателей невменяемыми относительно этого деяния.

Нельзя отождествлять безответственного душевнобольного, в отношении которого возможны лишь меры безопасности, и лицо с психическими дефектами, но ответственное за свое поведение, в отношении которого требуется наказание в пределах ответственности и меры безопасности (медицинского характера) в пределах влияния психического расстройства на поведение. Механизм связи психического расстройства, не исключающего вменяемости, с преступным поведением и внешне сходной связи психических расстройств с опасными действиями невменяемых различен по самой природе. При невменяемости поведение обусловлено в решающей степени именно болезненным расстройством, при вменяемости же решающим в детерминации поведения (преступления) является адекватная связь с внешним миром; искаженное отражение действительности не может носить здесь глобального или грубого характера. Фактические связи предпринимаемых действий (бездействия), вероятные последствия должны осознаваться правильно.

Поведение и мотивация вменяемых лиц с психическими расстройствами обусловлены, прежде всего, психологическими, а не психопатологическими закономерностями. Поэтому в рассматриваемых случаях надо исследовать наличие и влияние последних на обычные механизмы осознанно-волевого поведения.

Как уже указывалось, медицинский (психиатрический) критерий, взятый изолированно в большинстве случаев не предопределяет вывода о вменяемости — невменяемости. Точно также медицинская (психиатрическая) характеристика психического расстройства субъекта, признанного вменяемым, не предрешает вывод о том, что это расстройство существенно сказалось на конкретном поведенческом акте. Медицинский диагноз — сигнал о такой возможности. Проявилась ли она и насколько существенно в механизме конкретного преступного поведения — это самостоятельный вопрос.

Факт вменяемости должен рассматриваться как установленный на предшествующем этапе исследования. Хотя в принципе не исключается возможность в результате детализированного изучения влияния психического расстройства на конкретное деяние поставить вопрос о необходимости повторной экспертизы вменяемости.

Введение в УК 1996г. самостоятельной нормы об уголовной ответственности лиц с психическими расстройствами в рамках вменяемости означает, что одно из обстоятельств, существенных для индивидуализации ответственности и наказания (как и для реабилитации личности не только в социальном, но и в медицинском плане), выделено в силу специфичности из общих перечней. На этих лиц распространяется общий подход к индивидуализации ответственности и наказания: учитываются все значимые факторы, относящиеся к деянию, его мотивации и последствиям, личности. Но здесь вводится и дополнительный фактор: влияние психического расстройства на принятие и реализацию решений вменяемым лицом.

Такой подход известен как отечественному, так и зарубежному законодательству. Например, § 21 УК ФРГ, хотя и не предписывает обязательного смягчения наказания в рассматриваемых случаях, но разрешает такое смягчение. Ст. 392 УПК 1960г., специально выделяет из общего перечня обстоятельств, подлежащих доказыванию (в материальном законе, к сожалению, не было до 1996г. адекватной нормы), невозможность несовершеннолетнего полностью сознавать значение своих действий в силу умственной отсталости. Наконец, укажем, что ст. ст. 104 и 110 УК 1960 г. выделяли состояние сильного душевного волнения как основание для существенного смягчения наказания, хотя это же обстоятельство было предусмотрено п.5 ст.38.

Очевидно, что такой подход законодателя позволяет привлечь внимание правоприменителей к соответствующим обстоятельствам, требующим исследования и оценки именно с позиций психологии. Создается и возможность детальнее описать основные признаки соответствующего обстоятельства и предусмотреть его учет при назначении не только наказания, но и мер медицинского характера. Конечно, возникает и опасность того, что данное обстоятельство будет рассматриваться изолированно от других обстоятельств, индивидуализирующих ответственность и наказание по упрощенной схеме: «меньше вменяемости — меньше наказания».

Но эта опасность может быть нейтрализована, если подчеркнуть, что суд не должен предустановленно рассматривать факт аномалии как безальтернативное доказательство ее влияния на механизм поведения, а обязан исследовать этот вопрос, используя не только психиатрические, но и психологические профессиональные познания. Если же не выяснено место психического расстройства (в рамках вменяемости) в формировании и реализации конкретного преступного поведения, уголовно-правовая оценка судьей и следователем факта ее наличия как смягчающего обстоятельства будет недостоверной. Кроме того, — и здесь вновь нужны профессиональные познания специалистов — необходимо установить не только факт влияния аномалии на поведение (качественная характеристика), но и степень этого влияния в ряду других мотивообразующих факторов.

Правовое урегулирование ситуаций, связанных с возможностью влияния на преступление психических расстройств вменяемого субъекта, в виде отдельной нормы определяется спецификой рассматриваемых ситуаций:

а) надо устанавливать не только наличие психического расстройства, но и проявлялось ли оно в конкретном поведении;

б) соответственно, в отличие от других обстоятельств, перечисленных в законе в качестве смягчающих, рассматриваемое обстоятельство может быть либо смягчающим, либо нейтральным.

С введением в уголовный закон этой нормы возникает необходимость в изучении, систематизации и анализе конкретных «психических расстройств», значимых в рассматриваемых случаях.

К числу психических расстройств можно отнести все психические заболевания, так как любое из них отрицательно влияет на полноту и адекватность психического отражения действительности, и аномалии психического развития, вызванные врожденными дефектами центральной нервной системы, прижизненными органическими поражениями мозга или их остаточными явлениями. Нередко весьма существенные нарушения психической деятельности происходят в результате возрастных изменений центральной нервной системы. Это, например, патологические изменения коронарных и мозговых сосудов, ухудшение мозгового кровообращения, что в итоге приводит к хорошо известной клинической картине снижения интеллектуальной работоспособности и концентрации внимания, эмоциональной неустойчивости и других явлений, наблюдающихся у лиц пожилого возраста Заметные нарушения познавательной деятельности и изменения личности (в частности, снижение способности к волевому контролю своего поведения и критической оценке своих действий) наблюдается у лиц, страдающих хроническим алкоголизмом.

С учетом психологического механизма влияния на конкретное поведение к их числу можно было бы отнести также ярко выраженные акцентуации характера, длящиеся депрессивные состояния (естественно, в рамках вменяемости), слабое развитие зрения или слуха, зависимость от наркотиков, азартных игр, то есть необходимо исходить из реально существующих аномалий интеллекта, воли, эмоций, проявляющихся в момент деяния.

Наличие психического расстройства в рамках вменяемости является своего рода «сигналом» для проведения соответствующей экспертизы. Однако психическое расстройство может быть несущественным для детерминации конкретного преступления. Например, симптомокомплекс возбудимых психопатов характеризуется эмоционально-аффективными расстройствами, которые могут иметь важное значение для ситуативного насильственного преступления, но не сказаться на принятии решения об участии в заказном убийстве или механизме должностного, хозяйственного и т.п. преступлений. Вывод о наличии или отсутствии существенной связи рассматриваемого обстоятельства с механизмом преступного деяния — результат использования специальных психологических познаний в рамках комплексной психолого-психиатрической экспертизы.

Применительно к совершению преступных действий вменяемым субъектом с психическим расстройством выясняется с обязательным участием экспертов (психолога и психиатра), характер аномалии, ее симптомы, какое влияние она оказала на допреступное поведение и повлияла ли она на принятие и реализацию решения о преступлении, в чем это проявилось; явилась ли она причиной существенных затруднений в произвольно-волевом поведении субъекта.

Здесь возникает еще одна весьма специфическая проблема. Влияние психических аномалий на поведение в типичных или предвидимых ситуациях в большинстве случаев заранее известно или должно быть известно субъекту. Поэтому целенаправленный самоконтроль может во многих случаях предотвратить попадание в определенные «опасные» ситуации. Об этом свидетельствует и то, что причины рецидива этих лиц в большинстве случаев обусловлены влиянием негативной среды, а не решающим значением психической аномалии как таковой (Антонян Ю.М., Бородин СВ.).

Часто наблюдается негативное развитие линии поведения от менее тяжкого к более тяжкому поступку, от единичного поведенческого акта к их системе, если такое поведение представляется для личности приемлемым, удовлетворяющим, т.е. не имеющим отрицательных для нее последствий. И наоборот, социальная, правовая и медицинская профилактика, основанная на адаптации к системе общественных отношений и выработке навыков ответственного поведения, нередко оказывается удачной: лица с психическими аномалиями не совершают правонарушений.

Возможность самоконтроля подтверждается и склонностью многих из этих лиц к самонаблюдению, рефлексии. Как вытекает из нашей экспертной практики, такое свойство у этих субъектов достаточно распространено.

Например, по известному делу Сливко, совершившего ряд убийств подростков на сексуальной почве, было установлено, что в письмах к жене он неоднократно выражал опасения, что дети могут унаследовать аномалии его психики и просил жену обратить на них внимание в процессе воспитания. К их числу он относил, в частности, следующий перечень «признаков уродства»: «замкнутость, стеснительность, отсутствие нормального полового влечения, понимание отклонения, волнообразность его проявления, ранние занятия онанизмом, настойчивость в достижении цели, угрызения совести, мысли о самоубийстве и быстрое успокоение при усилении «полового давления», нежелание мыться горячей водой, угнетающее действие запахов крови, особая фотографическая память, мысли, фантазии, сны, связанные с отклонением, приоритет удовлетворения своих желаний «во что бы то ни стало»» и др. (перечень приводится в сокращении).

Представляется, что особенно по делам о длящихся серийных убийствах в ходе проведения экспертизы возможно выяснение вопроса, осознавал ли (мог ли осознавать) субъект наличие, характер и возможное влияние на поведение (вообще и в конкретных случаях) имеющейся у него психической аномалии.

Опираясь на выводы комплексной психолого-психиатрической экспертизы, следователь, суд, сопоставляя эти материалы со всеми сведениями о личности и поведении обвиняемого, могут исследовать важный для индивидуализации ответственности субъекта с психическим расстройством в рамках вменяемости вопрос — стремился ли он уменьшить осознаваемый риск преступного поведения, сопротивлялся ли попаданию в провоцирующие ситуации, где высока вероятность проявлений аномалий в поведении; стремился ли уйти от развивающегося конфликта или решать его в приемлемых формах, воздерживался ли от алкоголя и пр. При этом необходимо не только оценивать наличие и степень затруднений в осознанно-волевом поведении в связи с психическим расстройством, но и значимость данного обстоятельства во всей совокупности обстоятельств, влияющих на характер и степень ответственности.

В литературе встречаются утверждения, что при патологии влечений нередко «способность воздерживаться от соответствующих действий утрачивается» (Шостакович Б.В., Ткаченко А.Л.). Однако, изучение уголовных дел о серийных убийствах на сексуальной почве позволило выдвинуть предположение, что «непреодолимость» влечений в ряде типичных ситуаций является относительной в силу наличия как бы двух этапов развития опасного поведения. На первом этапе растет психологическое напряжение, субъект осознает это и борется, не желая попасть в «ситуацию воронки». Здесь он еще может сдержать себя при помощи волевых усилий, опираясь на известные ему способы переключения, компенсации. В ряде уголовных дел в показаниях серийных убийц упоминается об осознании возрастания состояния напряженности и о том, что в большинстве случаев им удавалось затормозить развитие опасного влечения.

Но, если таких усилий не предпринимается, наступает второй этап, когда субъект уже не может руководить своими действиями для удержания от реализации влечения в действиях. При этом осознание значения своих действий сохраняется. С этой точки зрения признание таких субъектов, несмотря на выраженные у них аномалии, способными к виновной ответственности за содеянное опирается ка вывод о том, что на этапе приготовления и реализации влечения руководство этой подготовкой у них сохранялось и имелась возможность сдержать себя, утрачиваемая на следующем этапе.

Основные вопросы, решаемые данным видом экспертизы:

1. Имелось ли у обвиняемого во время совершения инкриминируемого деяния хроническое, временное психическое расстройство, слабоумие или иное болезненное состояние психики?

2. Мог ли обвиняемый в момент инкриминируемого деяния осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, и, если мог, то в полной ли мере?

В случае, если после исследования в рамках комплексной психолого-психиатрической экспертизы дается положительный ответ на первый вопрос в сочетании с заключением о том, что обвиняемый не мог в полной мере осознавать свои действия и руководить ими, суд может прийти к выводу о невменяемости обвиняемого в соответствии со ст.21 УК.

Применение судом ст.22 УК может быть связано с положительным ответом на первый вопрос и аргументированным выводом экспертизы о том, что психическое расстройство привело к тому, что обвиняемый не в полной мере осознавал свои действия и руководил ими.

Наконец, если, независимо от ответа на первый вопрос, эксперты приходят к выводу о том, что обвиняемый в момент инкриминируемого деяния мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими (то есть психическое расстройство, если оно и установлено, не повлияло на поведение), лицо подлежит уголовной ответственности на общих основаниях.

---